Тень Тени (гет)

Гермиона не помнила, сколько прошло времени, пока она торопливо одевалась, пыталась пригладить взъерошенные волосы, прилаживала оторванные пуговицы на мантии, но когда Северус после урока вошел в кабинет, это все еще было слишком скоро. Кровь еще гудела, а на коже отчетливо чувствовался его запах. Казалось невыносимым — видеть его недоверчивый настороженный взгляд, после того как считанные минуты назад те же глаза смотрели на нее с такой ненасытной жаждой...

— Что-то случилось? —обеспокоенно спросил Северус, видимо, заметив ее странное состояние.

— Нет, все нормально,—соврала она, не представляя, как могла бы рассказать ему, что только что произошло в его кладовке для зелий.

— Не лги мне, Гермиона, ты совсем этого не умеешь,—произнес Северус, сокращая расстояние между ними, как никогда похожий на другого себя. Ему хватило всего мгновения, чтобы заглянуть в ее мысли и понять.

— Он тебя заставил? —севшим, надтреснутым голосом спросил он.

И на секунду Гермиона задумалась, что бы он сделал, если бы она это подтвердила? Пошел добровольно сдаваться в Азкабан или просто стер бы ей память?

Она не хотела знать ответ.

— Нет, все было... по обоюдному согласию,—с огромным усилием договорила она.

Так дико и странно — сообщать мужчине, с которым только что занималась сексом, что он тебя не насиловал, в то время как в его памяти не найдется и обрывка воспоминаний о близости с тобой. Гермиона чувствовала, что сама постепенно сходит с ума.

— А как же твой Уизли? —отвернувшись к двери, спросил Северус, и Гермионе почудилась нотка обиды в его голосе.

— Не то чтобы ему было дело до того, с кем я сплю, он сам не слишком беспокоился о верности,— злясь то ли на Рона, то ли на самого Северуса ответила она.

— Что ты имеешь ввиду? — Он мгновенно переменился в лице и почему-то казался напуганным.

—Рон изменял мне. Мы больше не вместе.

— Ты уверена?

— Разумеется, я уверена! Или ты думаешь, что я не знаю, состою ли с кем-то в отношениях?— Ее уже сильно раздражали странные намеки Северуса.

— Нет, ты уверена, что это был именно Уизли?

— Я видела все своими глазами. Или ты тоже будешь убеждать, что мне все показалось? —уже откровенно злилась Гермиона. — Он даже не извинился! У лживого труса хватило наглости заявлять, что ничего такого не было, и я все придумала. Я не сумасшедшая и знаю, что видела.

Она могла понять, почему Гарри защищает Рона — он был его лучшим другом. Но Снейп?

— То, что ты видишь, не всегда истина, — грустно произнес Северус, опуская глаза.

Конечно же, Гермиона помнила тот вечер, когда Гарри своими глазами видел, как Снейп предал их всех и убил Дамблдора. И после того как правда о той ночи открылась, она обещала себе никогда больше не принимать ничего за неопровержимую истину. Но какое отношение к этому всему имеет Рон и его неспособность удержать в штанах собственный член?

— Что ты имеешь ввиду? — не понимая, куда клонит Северус, переспросила она, но внутри внезапно все похолодело от недоброго предчувствия.

— Это будет не первый раз, когда он подстраивает нечто подобное, чтобы замести следы.

— Ты думаешь, он мог... — Гермиона посмотрела на Северуса, но он спрятал лицо в ладонях, видимо, опасаясь, что она может увидеть его воспоминания.

— О нет! — простонала она и без сил опустилась на ближайший стул. Сейчас она казалась себе самым ужасным человеком на земле. Если она несправедливо обвиняла Рона, а теперь...

—Жалеешь? — Северус был совсем близко, и, подняв голову, Гермиона увидела его черные грустные глаза прямо перед собой. — Жалеешь о том, что только что произошло? —повторил он вопрос, вглядываясь в ее лицо, словно там мог быть написан ответ.

— Нет... — не вполне понимая, что говорит, произнесла Гермиона. — Да,—исправилась она, подумав несколько секунд. — Не знаю, просто ты... он... Все так сложно, — выдохнула она обреченно, понимая, что у нее нет ответа ни на этот вопрос, ни на тысячи подобных, роившихся в ее голове с того самого дня, когда она впервые пришла к Северусу. Она не могла найти правильных слов, чтобы выразить всю гамму противоречивых чувств, которые испытывала сейчас.

Чувствуя ее смятение, Северус просто притянул ее к себе и крепко обнял за плечи, как обнимают плачущих детей, чтобы успокоить, и вопреки всем своим инстинктам и здравому смыслу она чувствовала себя защищенной в его теплых руках.

— Ты, должно быть, ненавидишь меня, — хрипло прошептал он куда-то в ее макушку.

— За что мне тебя ненавидеть? Разве ты мог что-то изменить? Все это не твоя вина, — тихо прошептала она в ответ, впервые действительно осознав, что это правда.

Сложно представить, как должно быть ужасно — всю жизнь понимать, что тебя ненавидят, преследуют, даже пытаются убить за то, на что ты никак не мог повлиять. От этой мысли ее сердце болезненно сжалось, и она обхватила спину Северуса руками, обнимая его так же крепко и бережно, как он ее. Когда его мягкие губы робко коснулись ее щеки, она сама потянулась к ним, вовлекая в долгий нежный поцелуй. И когда они неведомым образом очутились в его спальне, она первая расстегнула верхнюю пуговицу на его жесткой учительской мантии. А потом медленно таяла, пока он осыпал поцелуями каждый изгиб ее тела, внимательно и неторопливо погружая в убаюкивающие сознания волны желания и невыносимой нежности. Трудно было поверить, что такой жесткий, замкнутый в обычной жизни мужчина может оказаться настолько бережным и ласковым в уединении полумрака спальни. Когда они лежали на смятых простынях, удовлетворенные и изможденные, Гермионе все еще казалось, что она качается на неуловимых баюкающих волнах счастья.

— Не думал, что такое когда-нибудь произойдет со мной,—лениво перебирая ее рассыпанные по подушке волосы, словно сам себе сказал Северус.

— Что однажды окажешься в постели с бывшей ученицей? —переспросила Гермиона, отгоняя навалившуюся вдруг усталость и дремоту.

— Что вообще окажусь с кем-то в постели,—задумчиво произнес Северус, разглядывая несуществующие трещинки на белом потолке.

— Ты собирался хранить обет безбрачия остаток своей жизни, но забыл предупредить? —пошутила Гермиона, но Северус даже не улыбнулся, пробурчав:«Что-то вроде того», и уткнулся лицом в гору подушек, сбившихся на край кровати.

— Говори, — скомандовала Гермиона и резко села, поворачивая его обратно к себе лицом. — Ты обещал мне ответы, почему бы не начать с этого?

— Ладно,— без особого энтузиазма начал Северус. — Если тебе необходимо знать, то я никогда не был любимцем женщин. А учитывая мою... болезнь, завязывать отношения дольше, чем на одну ночь, было весьма проблематично, потому что я никогда не знал, не проснется ли следующим утром вместо меня он. Не знаю, как он обращался с тобой, но в прошлом он бывал не слишком деликатен с женщинами. После того как умерла Лили, я поклялся, что и близко не подпущу его ни к кому, кто мне дорог, если это хоть как-то будет от меня зависеть. И единственным способом сдержать это обещание было не подпускать никого и к себе. Так что можешь поверить мне на слово, когда я говорю, что не думал, что когда-нибудь еще окажусь в постели с женщиной, которая мне небезразлична.

Испугавшись своего невольного почти признания, Северус хотел снова зарыться в подушки, но Гермиона не собиралась больше откладывать разговор.

— Как много ты знаешь о том, чем занимаешься, когда меняешься?

— Почти ничего,—устало ответил он.

Гермиона задумчиво нахмурила брови, пытаясь понять, не врет ли он.

— Не смотри на меня так. Я давно понял, что лучший способ избежать неприятностей — не пытаться разузнать, чем занимается он. До сих пор от Азкабана меня спасало только мое неведение.

— Но как тогда ты мог шпионить для Дамблдора или служить Волдеморту?

— Пока Альбус был жив, он передавал мне, когда нужно появляться в людных местах, чтобы меня не заподозрили в том, что приходилось делать ему. Или где не стоит появляться, чтобы случайно не встретиться с ним.

—Дамблдор знал?

— Да.

— А Волдеморт?

— Не думаю, хотя не уверен наверняка. Всегда, когда активировалась темная метка, я тут же отключался. Поэтому почти ничего не помню о Волдеморте. Даже если он знал, его, скорее всего, это не беспокоило. Наверняка я не был единственным шизофреником в его свите, —Северус недобро рассмеялся, но тут же оборвал себя. — После смерти Альбуса поддерживать хоть какой-то порядок стало совсем сложно. В последний год перед падением Волдеморта я приходил в сознание всего на пару часов в сутки, и даже это казалось слишком долго. А после победы я практически заперся в замке, чтобы случайно не произошло накладки и из-за меня весь мир не пошел наперекосяк. Мне казалось, что он совсем исчез, потому что я помнил почти полные дни, без обычных провалов. Но ты наверняка уже знаешь про хроноворот?

Гермиона только молча кивнула, пытаясь представить, каково это — жить, скрываясь от самого себя.

— С хроноворотом или без, я понятия не имел, чем он занимается. Пока недавно меня не начали вызывать в аврорат. Иногда он оставляет в кармане мантии записки с указанием времени, когда мне следует показаться на людях. Это привычка еще со времени до первого падения Волдеморта. Но помимо этого мы почти никак не общаемся между собой.Так безопаснее для нас обоих.

— И тебе никогда не хотелось наладить с ним связь, чтобы знать, что и когда с тобой происходит? Разве тебя не пугает неизвестность? —удивилась Гермиона.

— Разумеется, мне хотелось! Ты не представляешь, как это было...

— Тогда расскажи.

Она положила ладонь на напряженное плечо Северуса, и под ее прикосновением он немного расслабился.

— Еще до школы я часто просыпался в незнакомых местах, иногда даже в других городах, и не знал, где я и как там очутился. Порой проходило больше недели, прежде чем матери удавалось найти меня. Она пыталась водить меня к маггловскому доктору, но это не помогло. Обычные лекарства были бессильны против природных барьеров окклюменции, склонность к которой передавалась в семье матери из поколения в поколение. Сначала я не понимал, что со мной происходит и почему я не помню, чем занимался несколько предыдущих дней. А когда осознал, сразу же начал писать для себя записки и оставлять в карманах. Иногда он отвечал мне, иногда — нет, но мы никогда не приходили к согласию. Откровенно говоря, тогда он сильно пугал меня своими идеями и жаждой мести.

Очутившись в Хогвартсе, я быстро понял, что в магическом мире моя болезнь настолько же редкая, как и в маггловском. Но тут было гораздо больше предрассудков и практически никаких реальных способов лечения, кроме жутких средневековых пыток, применявшихся во времена инквизиции для изгнания злых духов из подобных мне волшебников. Поэтому я стал осторожнее, разработал систему, которая позволяла обмениваться наиболее важной информацией с ним, предупреждать об опасности, если в том была необходимость. Я прятал зашифрованные послания в разных тайных местах замка, и зачаровал «напоминалку», чтобы она светилась красным, когда записка появлялась в одном из этих мест. Но это не слишком помогало. Часто я просыпался в больничном крыле или посреди заброшенного школьного коридора, а вокруг меня валялись покалеченные или связанные мародеры. Я до сих пор не знаю, кто из нас начинал большинство стычек, они или я сам. К четвертому курсу провалы в памяти случались все чаще и чаще, пока однажды я не очнулся и не обнаружил, что Лили больше не разговаривает со мной. Я не мог понять, что произошло. Мы и раньше ссорились, но она была единственным человеком, которому удавалось находить общий язык с нами обоими. Она терпела мои перепады настроения и забывчивость, прощала глупые шутки и резкие выпады. Она была единственным нашим общим другом. Когда я выяснил, наконец, что случилось, то несколько суток вымаливал прощение, карауля у входа в гриффиндорскую башню. Но на этот раз он перешел черту, и она не смогла перешагнуть через гордость и обиду. Дальше был кромешный ад. Несколько месяцев я словно плавал в тумане, не различая реальности, а когда снова пришел в себя, на моем предплечье уже красовалась темная метка. С таким сувениром у меня не оставалось выбора, кроме как молчать и стараться привлекать к себе как можно меньше внимания. Я отчаялся помириться с Лили, потому что с меткой она точно не приняла бы меня. К тому же я боялся, что он может причинить ей вред. К этому времени он почти перестал со мной контактировать, только оставлял пометки на полях книги о новых заклинаниях или способах улучшить зелье. Все, на что мне тогда хватало духа, — это сохранять видимость нормальной жизни и стараться не встревать в лишние неприятности. Но когда я узнал, что Волдеморт охотится на Лили, все предосторожности пришлось послать к черту. Дальше ты в общих чертах знаешь.

— Но как ты мог быть шпионом, если сам не помнил, что с тобой происходило?

— Я привык жить так, поэтому быстро приспосабливался. Сначала я ничего не мог узнать, потому что отключался еще до начала собраний. Но Дамблдор как-то убедил его сотрудничать, и с тех пор помогал поддерживать связь между нами, передавая каждому необходимую информацию. И хроноворот существенно облегчил нам жизнь. Можно было вернуться на несколько часов назад и заранее предупредить об опасности или обеспечить себе надежное алиби. Но даже в те времена он никогда не раскрывал карты полностью. Нельзя было угадать, в какую игру он играет и чего ожидать в следующую минуту. Он скрывал важную информацию, до последнего держал в секрете, что Петтигрю — Пожиратель, а Блэк не предавал Лили. Он молчал о Крауче, целый год изображавшем Грюма. Не удивлюсь, если он же и снабжал его оборотным зельем. Я никогда не мог полностью на него положиться, поэтому приходилось хранить тайны ото всех, даже от Альбуса. Альбус почему-то считал, что может доверять ему так же, как мне. Но старик всегда был слишком хорошего мнения о людях, за что не раз ему приходилось расплачиваться. По крайней мере директор служил надежным мостом между нами, а после его смерти этот мост рухнул. Передавать даже зачарованные записки в школе, кишащей Пожирателями, казалось небезопасным, но и находиться в неведении становилось опаснее с каждым днем. Не знаю, как я протянул тот год, не вызвав к себе подозрений...

— Как ты выжил после укуса Нагини? Я была там. Когда мы ушли из Визжащей хижины, то думали, что ты мертв.

— Об этом лучше спросить у него. Все, что я помню о той ночи, — это как отдаю Поттеру воспоминания, а потом снующих вокруг колдомедиков и что не могу остановить поток образов из собственного сознания, которые может видеть каждый находящийся поблизости волшебник.

— Ты знаешь что-то об убийстве в Министерстве?

— Только то, что писали в газетах.

— А о расследовании, которое ведет Гарри?

— Немногим больше. Я знаю, в чем меня подозревают, но не знаю, в чем на самом деле виновен. Вполне возможно, что во всем и даже большем.

— Кто напал на нас по дороге в Хогсмид?

— Чистильщики с Темной аллеи. Я как-то перешел им дорогу, но не спрашивай, как именно, я не смогу сказать.

— Не слишком много информации, — задумчиво протянула Гермиона, механически застегивая пуговицы на мантии.

— Я понимаю, что не могу просить тебя не рассказывать обо всем, что тебе стало известно,—спустя несколько минут заговорил Северус.

— Ты прав, не можешь.

— Но я все же попрошу об одном одолжении. Если мне предстоит встреча с отрядом авроров... я хотел бы услышать это от тебя.

— Я подумаю, — рассеяно ответила Гермиона и выскользнула за дверь, оставив его наедине с собственными мыслями и сомнениями.