Лисий город (джен)

Вечером, когда все, наконец, покинули ЦКМ, наступила тишина — тяжелая, почти свинцовая, разрываемая треском забарахлившей лампы дневного света и привычным уличным шумом. Алиса осталась одна, в очередной, наверное, сотый раз.

Уходя вместе с Эдуардом, детектив Бреннинг ясно дал понять, что не забыл ни Алису, ни ее вранья, и выглядел достаточно злым. И она испугалась бы, если бы была на это способна — события дня, бесплодные попытки работать и люди за окном, словно специально забытые всеми на свете, вымотали ее так, что Алиса готова была упасть там же, где стояла. Но, к ее вящему сожалению, не было сделано ничего — Бреннинг как банный лист пристал к ней, постоянно дергая туда-сюда и между делом непрестанно угрожая — неявно, не прямым текстом, но все же угрожая. Алиса уже почти не сомневалась, что дома ее будут ждать те, кто способен добиться изменения ее показаний другими методами.

Но и этого она пока могла не бояться — хотя бы потому, что собиралась в очередной раз заночевать в конторе.

Невооруженным глазом видно было, что Бреннингу больше всего необходимо добиться от нее нужных показаний. Именно поэтому, как казалось Алисе, он так задержался в ЦКМ, не спеша особо навестить ни Наташу, ни Игоря. Первая уходила всегда в шесть вечера, а последний, понятное дело, ничего конкретного сказать и не мог. Алиса одна, выходит, знала что-то такое, способное довести дело до конца быстро. Но знать бы еще — что это.

В общем и целом оно было не важно — Горюн в любой ситуации оставался не слишком приятным человеком, но тем, кто в последние недели находил силы и время с ней возиться. Это не давало ему никакого преимущества, тем более будь он виновен. Но Алисе было плевать на детей — она не видела их никогда в жизни, чтобы выбрать их между ними и тем… дальше Алиса терялась, не в силах определить, чем и насколько ей нравится Горюн. Выходило, что ничем не нравился, но оставить она его все же не могла.

Впрочем, возможно, пристрастность оказалась лишь следствием моральной усталости.

В своем кабинете — единственном нетронутом, просто потому, что не успело скопиться никаких бумаг, — она устало опустилась на стул, включила компьютер и впервые здесь подключилась к интернету. Не нужно было даже вводить информацию в строку поиска, чтобы найти нужное. Новости кишели именем Горюна, именами детей, фотографиями разрушенного зала.

«Ведется расследование…

Подозреваемый Андрей Горюн — человек резкий, непримиримый, взбалмошный, хам».

Они называли его так, как назвала бы Алиса.

«… дети спокойно играли, когда из-за ошибки сотрудника ЦКМ произошел обвал».

«Как известно, работать в ЦКМ отправляют тех, кто уже ни на что не годится. Так и Андрей Горюн, на одной операции искателей, потерял почти всю свою силу, и был понижен до руководителя ЦКМ Северного округа…

Обида на более удачных товарищей жгла душу…

Сорвался на невинных детях…»

Алиса не нашла в сети ни слова о пропавших детях. Все выражали соболезнования только родственникам погибших и желали скорого суда над Горюном. Что судьей будет сам император, почти никто не сомневался, хоть и подтверждения информации не было. И так же никто не сомневался в исходе дела — Горюна казнят, как только детектив Бреннинг представит суду доказательства вины.

Были в изобилии интервью с директором интерната, в котором произошла трагедия, с преподавателями погибших детей, с бывшими сотрудниками их ЦКМ — Алиса мрачнела и мрачнела, пока читала их все. Машина общественного мнения завертелась во главе со СМИ.

Устало опустив голову на руки, она вздохнула, размышляя — позвонить этому Эдуарду, или он пошлет ее, только поняв, что она желает задать вопросы. Тем более он, вероятно, устал еще больше нее. Но все-таки Алиса решила отложить звонок на завтра, а сегодня заняться тем, что Бреннинг сделать не позволил.

На столе лежал телефон с все еще открытой смс от Наташи. Слова «не отвечай на их вопросы» теперь были будто написаны кровью, и Алиса долго вглядывалась в экран. Говори или не говори, разве был теперь у Горюна хоть какой-то шанс? СМИ, абсолютная убежденность Бреннинга, свидетельства директора интерната и его преподавателей. Все выглядело достаточно безнадежно, но поверить, что Горюн не сможет выкарабкаться, она не могла. Мало он походил на человека, способного согнуться под чем-либо.

Выгнав из головы бесполезные мысли, Алиса набрала номер сто тридцатой городской больницы и, дождавшись ответа, попросила рассказать ей о состоянии девушки с моста — она все еще находилась под ее ответственностью, и, как только улучшится состояние, Алиса должна была ее забрать в контору.

— Извините, но вам лучше самой к нам прийти и посмотреть, — ответ ненадолго вырвал Алису из апатичного, сонного состояния.

— Что это значит? Она умерла?

— Нет-нет, но она ни с кем не разговаривает. Послезавтра ее переведут в психиатрическую больницу, так что вы приходите сами. Мне сложно описать ее состояние по телефону.

Больше от дежурного врача ничего добиться не удалось, и Алиса скинула вызов, недоуменно разглядывая телефон. Что там может быть такого, чтобы врач не смог ей кратко рассказать? Она фонтанирует магией? Но тогда бы ее давно вызвали…

Тут Алиса вдруг поняла, что за сегодня не прозвучало ни единого звонка. Никому не потребовалось помощи ЦКМ — и с чего бы это?

Она схватись за голову, чувствуя, что та готова взорваться, и застонала.

Телефон пискнул смс — снова от Наташи:

«Я завтра вернусь на работу. Позвони мне, как сможешь».

Алиса почти улыбалась, читая текст, но звонить не стала, рассудив, что Наташе известно гораздо меньше, чем ей, а значит, будут вопросы, от которых она окончательно сойдет с ума. Она позвонит завтра и съездит в больницу тоже завтра, и хорошо было бы навестить Игоря, чтобы осторожно спросить, где теперь взять второго ликвидатора — Алиса одна не справится точно, сколь ни велик ее дар. И как между всем этим заниматься непосредственной работой?

В коридоре что-то тихо зашуршало, но придавать этому значения не было сил. Пестрые страницы сайтов мелькали перед ее взглядом и медленно лишались смысла. На миг в голову пришла мысль, что Горюн словно знал все заранее и дал ей время отдохнуть.

А может, и знал.

* * *

Утром выяснилось, что в здание забрался дикий лис.

Алиса собиралась зайти наконец-то домой и привести себя в порядок, когда краем глаза заметила бледно-рыжее пятно в холле. Шмыгнув под лавку в сумраке утра, лис затаился. Что с ним делать, Алиса не знала. Осторожно заглянув под лавку, она увидела оскалившуюся морду и тотчас отпрянула, не желая его провоцировать.

Нужно было бежать домой, а с лисом она разберется позже.

Дав себе слово начать что-то делать в ворохе нерешенных дел, Алика почувствовала, что ей стало немного легче.

В утренней, пропахшей гарью дымке было душно. Тишина не давила, но и не дарила уюта — Алисе все казалось, что из дыма вылезет чудовище — из тех недолговечных, что создавали ее однокурсники, соревнуясь в мастерстве. Одно такое однажды довело ее нервной икоты, когда бросилось на нее из-за спины. Это произошло на пороге полной аудитории, так что насмешек она тогда получила сполна.

Но чудовище не выскочило. Выскочил кое-кто другой.

Алиса и сама не успела понять — только услышать чужое дыхание, когда ее прижали к ближайшему дереву, зажали рот ладонью и зашипели на ухо злые слова:

— Не дашь показания, глаза вырежу, понятно?

Алиса оцепенело смотрела на мужчину напротив, слушала громко стучащее сердце и запоминала его лицо.

— Придешь сегодня, куда надо, и скажешь, что попросят, ясно? Кивни, если поняла.

Немного погодя, не в силах оторвать от него взгляд, она кивнула, после чего мужчина убрал руку, отошел на шаг и ударил ее.

Алиса, схватившись за лицо, осела на землю.

— Попробуешь обмануть — пожалеешь. Лучше тебе не знать, что я такое, когда меня не слушаются. Ясно?

Алиса снова кивнула — на этот раз поспешно. А он меж тем снова к ней шагнул, нагнулся и больно схватил ее за подбородок — и место удара заныло еще больше.

— Вырежу глаза, помнишь? И это будет первым, что я сделаю. Запомни. Я тебя один раз предупредил, больше не буду. И помойся… красотка.

Он ушел, скрылся в дымке за углом, но Алиса еще долго смотрела ему вслед и держалась рукой за щеку.

До дома она добежала, заставляя испуганные мысли улечься обратно и не мельтешить. От них еще больше увеличивалось сердцебиение. И сосредоточиться — невозможно было сосредоточиться.

Тот мужчина был коротко пострижен, носил короткую щетину. Голубые глаза, узкие губы и почти не выступающие скулы. Она повторяла про себя его приметы, пока не заперла за собой дверь квартиры и не расплакалась.

От страха и обиды, но еще больше от усталости.

Руки так тряслись, что Алиса не сразу смогла снять с себя одежду и залезть под горячий душ.

* * *

Взять себя в руки ей удалось достаточно быстро — поджимало время, и врожденная флегматичность иногда помогала не хуже пустырника. Она не удивилась ни нападению, ни требованиям, поскольку ожидала этого, но все же оказалась потрясена и выбита из колеи.

Налив себе крепкого кофе, Алиса послала сообщение Наташе с просьбой прийти в контору пораньше. Телефон пиликнул отчетом о доставке и надолго затих — было около шести утра, и Алиса сомневалась, что Наташа уже проснулась.

Солнце за окном уже поднялось над горизонтом, но шлейф лесных пожаров даже после вчерашнего дождя висел над столицей, как вечный туман в болотах. Это было к лучшему — на улице хоть и плохо дышалось, но, объятая понятным желанием ото всех спрятаться, Алиса была довольна. Насколько это, разумеется, было возможно.

Следующее сообщение она послала Эдуарду, коротко описав нападение и приметы мужчины, после чего ненадолго погрузивлась в дрему. Спать ей хотелось ужасно и больше всего на свете — просто лечь и забыть обо всем. Но ее ждала странная девушка-самоубийца, дети в подвале, с которыми нужно было что-то делать, вызовы, Игорь. Всего этого было достаточно, чтобы свести с ума кого угодно.

Кофе в кружке все-таки кончился, хоть и пила она его медленно, есть совсем не хотелось, а значит, ее ждала работа. И дикий лис, о котором она едва не забыла. Как жаль, что зоомагазины не работали в такую рань — Алисе не помешал бы какой-нибудь сачок.

Но сколько бы она ни старалась думать о чем-то другом, руки все равно тряслись, когда Алиса отпирала дверь квартиры, спускалась вниз и выходила на улицу.

Но там ее никто не ждал. Она добралась до конторы беспрепятственно, отперла дверь и огляделась.

Вряд ли лис мог учинить еще больший беспорядок, чем это сделали силовики и искатели, но он явно постарался — чуткий алисин нос уловил специфичный запах. Сам же зверь обнаружился на подоконнике у раскрытого окна. Обругав последними словами собственное разгильдяйство, она замахнулась на лиса рубашкой и он, зашипев, шмыгнул в окно. Алиса надеялась, что он не разбился, упав со второго этажа, но, глянув вниз, не увидели ни следа лиса. Если он что и повредил — от нее это оказалось скрыто.

Пиликнул в кармане телефон — Наташа просила впустить ее внутрь, и Алисе стало легче, когда она увидела ее красивое, но хмурое лицо.

— Бедная, — воскликнула Наташа, едва перешагнув порог, и обняла Алису так, будто они были давними подругами. — Это какой-то ужас. Я пыталась до тебя дозвониться утром, чтобы предупредить, ты почему трубку не брала?

Алиса улыбнулась — кажется, впервые с позавчерашнего дня.

— Ну… это долго объяснять. Не смогла просто. Ты… проходи, только у меня здесь после вчерашнего полный бедлам.

Наверное, умей Наташа свистеть, она бы обязательно присвистнула, увидев царивший в холле бардак.

— Почему ты не вызвала уборщиков? Это их работа.

Алиса пожала плечами.

— Хотя ладно, уборщиков я вызову. Ты просила прийти пораньше…

Глаза Наташи округлялись, пока она говорила. Потом, умолкнув, она вздохнула и махнула рукой на Алису.

— Что, уже приходили к тебе?

Алиса пожала плечами. Ей совсем не хотелось говорить ни о расползающемся по подбородку синяке, ни о чем подобном.

— Тебе нужно написать заявление, чем больше будет доказательств, что на тебя давили, тем лучше.

— Ты-то откуда знаешь? — не выдержав, Алиса все-таки повысила голос. — Сидела с Игорем… откуда столько информации?

Наташа обиделась — это было видно, но, в отличие от Алисы, ее тон остался прежним.

— Меня предупредили, и всех остальных предупредили. Ты не должна была появляться в конторе, пока Шпиль не позволил бы нам вернуться на работу. Но ты не брала трубку…

Это звучало немного обвиняющее, но, скорее всего, Алисе показалось. Ей стало стыдно, и, прикрыв на пару мгновений глаза, она заставила себя собраться.

— Знаю… Я просто отвлеклась. Увидела в окне эту жуткую демонстрацию и забыла обо всем на свете. Я осталась здесь на ночь после того урагана, у меня не было сил… ну, до дома дойти.

— Плохо. Если бы ты взяла трубку, ты успела бы уйти и залечь на дно, пока не пройдет неделя. А сейчас с тебя не спустят глаз.

Пиликнул телефон, но Алиса не обратила на него внимание. Уцепившись за слова о неделе она, наконец, кое-что поняла. Ей и Эдуард говорил о времени, но все же — что могут поменять семь дней ее молчания?

В их стране никогда не церемонились с преступниками, и особенно с теми, кто совершил проступки, способные повлечь смертную казнь. Обычно в делах, не оставлявших за собой дополнительных вопросов и сомнений, преступники получали свой приговор на первом же суде. Если судья отправлял дело на доследование — к команде детективов присоединялись другие люди.

— Тебе этот Эдуард сказал про неделю? — спросила Алиса, прищуриваясь, и тут же получила утвердительный кивок.

— Но почему неделя? Неужели… ну не могут же они устроить суд через неделю?

Наташа Алису поняла с полуслова, что немного удивило.

— Могут, — возразила она. — Они все могут. Бреннинг очень известный детектив, и ему доверяют, так что никаких вопросов так быстро не возникнет.

— Но мы можем ошибаться? Эдуард мог иметь в виду что-то другое?

Нужно было подумать обо всем этом, но телефон в кармане пиликнул снова, и Алиса виновато поглядела в наташины глаза.

— Извини, что я тебя так рано… ну… Там внизу до сих пор сидят дети, и их нужно перевести в интернаты или, в крайнем случае, в другие ЦКМ. Я не доверяю этим… детектив здесь еще наверняка появится. И еще мне нужно сегодня уехать, а на телефоне сидеть совершенно некому. Ты поможешь мне?

Наташа явно хотела продолжить едва начавшийся разговор, но Алиса вместе с легкой болью на месте удара ощущала в себе что-то большое и скользкое. То, что могло бы вырваться наружу, а она этого совсем не хотела.

Этот парень хотел, чтобы она пришла к Бреннингу и рассказала тому все, что нужно.

И он наверняка узнает, когда она этого не сделает.

Алиса велела себе остановиться, когда к горлу подступило что-то кислое. Еще пара секунд — и она могла бы сказать, что ей было больше противно: методы детектива или собственная слабость.

— Мне нужно идти… спасибо…

Она выскочила из кабинета, одновременно и жалея, и нет, что вызвала Наташу пораньше. Казалось, что ее присутствие поможет, а на деле же оказалось едва ли не наоборот. Впрочем, кто сказал, что оно должно помочь Алисе? Что ей вообще могло помочь?

С противной дрожью внутри она открыла двери в подвальные этажи, и потянулись старые обшарпанные стены.

* * *

Дети оказались в порядке, если считать таковым полное отсутствие спонтанных выбросов. Но им надоело сидеть в клетках, как бы искусно они ни имитировали комнаты. Так что настроение внизу царило ужасное: кто-то капризничал и плакал, а кто-то пытался их успокоить.

Отстояться за дверью на этот раз не получилось, и Алису вмиг затащили внутрь, заставляя ее их развлекать. Посыпалась куча глупых вопросов о платьицах, куклах, нехитрых взаимных претензиях, но Алисе удалось под шумок шепнуть психологам, что детей скоро переведут. И те посмотрели на нее с большим расположением. Хоть что-то.

Потом началось рабочее утро.

Ей позвонили искатели, попросив прийти на допрос по делу о рухнувшем интернате. Но Алиса, пока поднявшая трубку Наташа обещала, что обязательно передаст ей сообщение, успела уйти.

На улице все еще было слишком дымно — верхушки далеких высоток терялись, постепенно, поэтажно растворяясь, становясь невидимым человеческому глазу, а Алисе вдруг подумалось, что ей уже хочется зимы — только той, что царит в маленьких городах, где машины не превращают снег в ледяную грязную кашу. Она всегда разъедала любимые замшевые ботинки Алисы, и менять их приходилось слишком часто. Впрочем, они мало чем отличались друг от друга. Как мало отличались друг от друга следующие два дня.

Как бы ни старалась Алиса нагнать вчерашний день, он убегал от нее и скрывался за дымным поворотом. Она так и не смогла выполнить обещание, данное врачу, — прийти и посмотреть на девушку с моста, — и ту вскоре перевели в психиатрический диспансер. Там, впрочем, заверили, что Алиса может ее навестить в любое время. Но времени у нее и не было.

Помешали вызовы — они обрушились на телефон конторы, словно из лавины, и Алиса вдруг оказалась перед тем выбором, перед которым она не хотела бы оказываться. Куда ехать в первую очередь, если помощь ждут и там и там? И когда ликвидаторы других отделений так же заняты? Как потом, если кто-то погибнет, смотреть в зеркало и не думать, что именно из-за этой тщедушной и длинной девицы лишился жизни кто-то важный? И девица — это ты, и деться бы от этой мысли Алиса никуда не смогла бы.

Поэтому она спешила, торопя осторожных водителей. Она даже на время забыла о детективе Бреннинге и о том, что должна к нему прийти. День начинался с восьми и заканчивался восемью же, и все, что успевала за это время Алиса — это вбирать в себя проклятые откаты, не замечать откровенно враждебных взглядов и твердить себе, что это закончится. Не завтра, но через месяц точно закончится.

Два раза Алиса разговаривала по телефону с Эдуардом — его равнодушный голос резко контрастировал с сутью слов, и от этого голова шла кругом. Он предлагал Алисе охрану — едва услышал о нападении, но та отказалась — со скрипом и тревожным чувством. Решив для себя, что попросит кого-то из водителей довозить ее до дома, она перестала думать о Бреннинге. Еще Эдуард снова просил ее молчать, и Алиса молча соглашалась. Он говорил, что обвинения детектива вскоре треснут по швам, но в то же время было понятно, что ни Эдуард, ни кто-либо еще до сих пор не встречался с Горюном. Заканчивали разговор они с чувством недовольства друг другом. Или собой.

Алиса все время путалась, тонула в ворохе недодуманных мыслей, в дыму, словно молоко, затопившем столицу, и порой все-таки считала, что не выплывет. Хотя что ее так гнетет, сложно было сказать, просто настроение царило — будто везде в мире — ужасное.

А на третий день в конторе появился мрачный, серый и совершенно незапоминающийся человек, который представился Марком. С великим неудовольствием он сообщил, что его временно перевели сюда из ЦКМ южного округа. Разглядывая его, Алиса с Наташей испытали если не радость, то облегчение — потому что работы был такой непочатый край, что в пору было отменить сон.

Поэтому пока Марк не успел опомниться, Алиса, запинаясь, договорилась, что завтра с утра он ее полностью заменит.

* * *

Больница встретила утро и Алису тихим парком, щадящей прохладой и улыбчивым Сан Санычем. Тот выглядел хорошо, ни капли усталости на лице, ни грамма раздражения при виде незваной гостьи — при всем при том, что было ясно с первого взгляда — она пришла не за медицинской помощью.

Алиса постаралась улыбнуться, когда он поднялся ей навстречу, сияя приветливой улыбкой.

— Ах, Алиса-Алиса, девочка, я тебя ожидал не так скоро. Но ты проходи, я недавно заварил чай, вот и попьем.

Знакомый аромат вырвался из красивого чугунного заварника, и Алиса тут же вспомнила свое предпоследнее здесь чаепитие. Как Сан Саныч звал ее работать в лабораторию и как она испугалась этого предложения. И,подумав еще раз, она бы снова от этого отказалась.

— Мне нужно увидеть Игоря, Сан Саныч. Вы меня изви… извините, очень мало времени, и… я не могу чай пить. Ну, сейчас.

Алиса почему-то смутилась и вообще — стояла в его кабинете, будто нашкодившая школьница — сцепив руки спереди и опустив голову.

— Времени нет, понимаю-понимаю, слышал об Андрее. Ну да, уверен, скоро все недоразумения разрешатся. Уж мне бы его не знать…

— А вы… вы его хорошо знаете?

— Ну уж достаточно, — Сан Саныч отмахнулся так, словно был Горюну родным отцом. — Сколько раз мы его тут по кусочкам собирали, и не сосчитать.

Алиса все-таки присела на стул, хотя до этого была уверена, что не задержится в этом кабинете, а только попросит разрешения увидеться с Игорем. Но руки так и не расцепила, хоть они и ужасно вспотели.

— А к вам уже приходили? Ну… детектив, узнавать про Горюна? Спрашивал что-нибудь такое? Странное…

Доктор все-таки налил ей чай и протянул пузатую чашку.

— Приходили, конечно! Ко всем приходили, да только не нужно тебе беспокоиться, Алиса. Все скоро наладится.

— Да я не беспокоюсь. Я… вы говорили что-нибудь… ну, например, что он срывался в последнее время, или колдовал, или странно себя вел.

Сан Саныч смотрел на нее теперь внимательно-внимательно, словно детектив Бреннинг выглянул из-под маски добродушного доктора. Впрочем, ей могло и показаться.

— Да я не видел его с тех пор, как Игоря привезли, нечего мне говорить. Ты, кстати, к Игорю пришла? Возьми-ка вторую чашку и сходи к нему, а у меня пациенты, бумаги… ну, понимаешь, да?

Алиса не понимала, но было ясно то, что он ей врал. Не могло быть так, что Горюн не навестил Игоря ни разу за все недели. Тем более однажды, в разговоре с ней, Горюн обмолвился о Сан Саныче — тот вроде как объяснял ему что-то про детей с крыши.

— Но… — она попыталась было спросить, почему он сказал ей неправду, но в конце концов, передумала. Когда это лжец вот так просто называл причины своей лжи?

Алиса забрала вторую чашку и под подробные инструкции, как добраться до палаты Игоря, вышла из кабинета. Сан Саныч остался внутри, добродушный, но с посерьезневшим взглядом.