Лисий город (джен)

— Алиска, след в след! Ты же сможешь, я знаю. Алиска! Алиска!

— ...невоспитана, не желает признавать авторитет старших...

— ...ваш авторитет только первоклассники и могут признавать, а самые мозговитые — и те избегут сомнительного удовольствия, Марья Геннадьевна!

— Как вы смеете!

— Алиска, след в след! Ты же сможешь, я знаю. Алиска! Алиска...

Запечатленное, будто на фотографии, черно-белое поле с травой, достающей до колена. Колени, разбитые до крови, разодранные узкие ладошки.

— Алиска, Алиска!

Все смешивается яркими красками и превращается в грязно-бордовое месиво, сдавливает виски чем-то стальным, а на языке появляется противный кислый привкус, будто от рвоты.

Вдох, резко распахнутые глаза, и сон сползает мутными потеками.

— Чернова, простите, но очередь, — резко отвечает Алиске менеджер и смотрит через толстые линзы очков странно-странно... и неприязненно. — Вас таких — знаете, сколько? И всем квартиру подавай. Вы сто сорок первая, Чернова, все, мне некогда.

Ни рекомендательное письмо, ни значок мага, ни строгая одежда так и не помогли вытрясти квартиру — вполне полагающуюся ей по закону. Но — очередь, сказала менеджер Красильникова, так было написано на ее бейдже, — и ничего не изменишь. Жди, мол, Чернова, пока государство выдаст такие же законно полагающиеся квартиры ста сорока одному сироте, а потом и до тебя дойдет.

А жить где, пока дойдет очередь? Алиска отчаянно взглянула на Красильникову сквозь чистый стеклопакет, но та уже набросилась с яростью на клавиатуру, и стало понятно, что не выйдет. Ничего не выйдет. Остается только тяжело опуститься на скамью у стены и набрать Ленку.

— Алиска? — голос из трубки раздается неожиданно томный, словно сливовый вечер у кинотеатра.

— Лен... а можно, мои вещи у тебя пока...

— Нет проблем, дорогая, запихаю на балкон и забуду. Ты и сама приходи, места на балконе много.

— А... спасибо, я приду.

Три дня назад Алиса вместе с остальным курсом окончила столичный магический университет и совершенно неожиданно оказалась на улице. Двадцать лет — возраст слишком большой для собственной комнаты в детском доме, и синий диплом — большая помеха для комнаты в общежитии при университете. Хорошо, что Ленка — ее однокурсница и профессорская дочка — оказалась человеком понимающим и нежадным, предложила пожить в ее доме до первой зарплаты и снятой комнаты. Но все равно, оказаться в таком противном положении слишком неприятно. Контроль над собственной жизнью, слишком желанный и добытый с трудом, стремительно улетучивался в пропахшем выхлопными газами воздухе.

Столица бурлила потоком машин, миганием огней и единым многоголосым гомоном, а идти среди всего этого было совсем некуда, если не считать Ленку. Но и она являлась всего лишь временным пристанищем, и чем быстрее Алиска найдет себе более-менее постоянное жилье, тем быстрее контроль над жизнью вернется в ее руки. Как же противно!

Троллейбус Центр — Большие Холмы подъехал, гостеприимно раскрывая двери, и Алиса поспешно сунула в автомат мелкую монетку. Билет выскочил из щели и тут же попал в пальцы контроллера. Она, тощая, еще молодая женщина, сурово оглядела и почему-то спросила, куда она едет. Можно было бы ответить, что это не ее дело, но вместо этого Алиска прошептала:

— Конечная.

— Присаживайтесь в конце, — милостиво разрешила контролерша и вернулась на свое место — боковое кресло с подогревом. Впрочем, летом он не работал.

Столица потянулась зелеными парками и проспектами, бесконечными светофорами, пешеходами, проводами, позже зелени стало чуть меньше, и господство заняли сплошные бетонные заборы и старые девятиэтажки с обшарпанными фасадами, частные дома. И конечная станция «Большие Холмы» — старое дачное поселение, открылось перед ней сплошным зеленым пролеском. Раньше здесь располагались правительственные дачи, но после переворота вскрылись схемы мошенничества, и дорогие дома спешно ушли на аукционы для оплаты штрафов. «Большие Холмы» загрустили, потеряли часть привлекательности вместе с ушедшими на покой дворниками и садовниками и постепенно превратились в обычное садоводство.

Пока Алиса шла через подлесок, успела передумать разные мысли и прийти к одной единственной — что нужен совет. Будущее не сияло яркими красками, а выхода почти не было.

Ленка, стоя в шортах, которые, честно говоря, больше походили на широкие плавки, махала с балкона пустым тетропаком из-под молока, и Алиса понимающе свернула в магазин.

— Вот спасибо, — радостно сказала она. — Я в этой жаре могу только и пить, что молоко. А ты чего унылая, квартиру не дали? Ну не беда, хочешь, я отца попрошу, он поговорит с этими мегерами.

— Нет-нет, это излишне, я там в очереди и... слышала, что бывает с теми, за кого... говорят. Спасибо. Лен... я поживу у тебя... до...

— Не парься, — она легкомысленно махнула рукой. — Три месяца я тут одна буду жить, так что у тебя есть время найти работу и снять что-нибудь. Но на еду скидываемся!

— Конечно, я тебе завтра с карточки сниму и отдам.

Потом Алиса скрылась в выделенной ей комнате и устало опустилась на кровать. Делать совершенно ничего не хотелось, жара вымотала из тела все силы, а разговор с менеджером Красильниковой — надежду и способность продуктивно соображать. Но нужно было распаковать вещи и привести в порядок заваленный книгами широкий подоконник.

— Алис! — голос Ленки прилетел с первого этажа. — Сегодня будут гости, ты тоже к нам спускайся, окей?

— Да! Тебе нужна помощь?

Вечеринки с кучей друзей никогда не входили в число любимых Алискиных развлечений, но вписываться в коллектив как-то нужно было, и иногда она заставляла себя идти то в клуб, то на совместные попойки на чужих дачах. Вписаться вписалась, но душой компании, понятно, не стала — не тот характер, да и общение с людьми частенько вызывало затруднения, а иногда и ступор. К счастью, конкретно общаться почти никогда не нужно было, достаточно посмеяться вместе со всеми, дать себя кому-то обнять, вставить удачную шутку.

— Да, сделай бутербродов на всех, а мне надо волосы в порядок привести! — Ленка выскочила из кухни, размахивая ножом, и Алиса поспешила привычно уклониться.

Лена была эффектная — рыжая, с бледной красивой кожей и синими-синими глазами, да к тому же никогда не казалась глупой. Ленка — дочь профессора теории магических полей и продавца зоокормов — умудрилась взять от родителей все, что было нужно. Красоту матери, легкий нрав профессора Земина и его же живой ум. Единственный минус, на взгляд Алисы — ветреность и взбалмошность — должны были исчезнуть со временем и превратить Ленку в весьма успешного человека.

Гора бутербродов росла на тарелках, а в ванной шумел фен.

За окном темнело.

* * *

— Алиска, выпей с нами! — заорал Димыч — высокий и невозможно худой староста, бывший староста. — Сколько можно хлебать сок, у нас тут пиво есть! Мы ж закончили, Алиска, я думал, рехнусь с Железной Жанной. Она меня на пересдаче чуть ли не за волосы таскала, когда я случайно сжег ее журнал!

Димыч — огневик, все шесть лет умудрялся поджигать все, что только могло гореть, но в конце концов сумел обуздать и свою магию, и свой буйный нрав. Разве что только расслаблялся на таких вот междусобойчиках. Он сдал все выпускные экзамены лучшим, но запоролся на практике по огненной магии — там царила буйная и откровенно пугавшая своим нравом Железная Жанна — пожилая, но, несмотря на это, кошмарно строгая женщина. Димыч с ней так и не смог поладить и каждый раз при встрече с ней волновался и выпускал из-под контроля свой огонь. Так произошло на экзамене и на пересдаче.

— Но мы сдали, Алиска, иди, я тебя зацелую сейчас!

Она улыбнулась, но идти за обещанными поцелуями отказалась наотрез.

— Да чего боишься, контролирую я огонечек!

— Да ты ее лучше замуж возьми, — ехидно сказала только что подошедшая к компании Ленка. — Алиска у нас бездомная, Нонна Георгиевна же всех выгнала из общежития, я слышала, даже за деньги отказалась сдавать комнаты.

— А-а-а, да, это приказ от ректора пришел, — закивал молчаливый Лешка. — Общежитие ремонтировать будут летом, вот и повыгоняли всех.

— Не, замуж не возьму, извини, вот зацеловать — всегда пожалуйста, — серьезно сказал Димыч.

Алиса снова улыбнулась и уткнулась в стакан с персиковым соком.

— Так ты иди в ЦКМ, — продолжил Димыч, уже сам перебираясь к ней. — Тебя не было, когда к нам приходил какой-то хмырь оттуда, он говорил, что сотрудникам квартиры дают. Мол, работа тяжелая, малооплачиваемая и травмоопасная, но квартиры — всегда пожалуйста.

— Не врешь?

— Зуб даю! — он все-таки поцеловал ее, шутливо прижимаясь к губам. — Ну не брыкайся, я может все шесть лет мечтал тебя поцеловать! Алиска!

— Димыч, я про квартиры, что хмырь еще говорил?

— Да ничего, — он немного подумал. — Расписывал в основном специфику работы и бла-бла-бла. Пойдешь, что ли?

— Ну... пойду. Димыч, не лезь, давай лучше пиво, — она отодвинула его рукой и увидела широкую улыбку. Понятно было, что он не собирался Алиску целовать всерьез, но все равно оказалось неприятно.

С Димычем хорошо было дружить и списывать контрольные, ну, или давать списывать. Как и у всех, у Алисы были слабые и сильные предметы. Но учеба уже кончилась, и Алиса предпочла незаметно присоединиться к компании девушек. Они сидели на диване и о чем-то тихо перешептывались, то и дело срываясь на сдавленный смех. Понятно, что о чем-то — это о мальчиках, но эта тема не вызывала у Алисы никакого отторжения, по крайней мере в сравнении с темой о поцелуях. Алиса оказалась и права и не права — речь неожиданно шла о Баттлере, а он вроде и относился к категории мальчиков, но в тоже время и не совсем, поскольку не существовал в реальности.

Алиса потрясла головой и прислушалась к беседе.

— Удивительно, что вообще так долго терпел. Как можно любить эту дурную женщину? Она же неадекватная...

И сразу же попыталась отключиться. Алиса была совершенно солидарна с говорившей, но думать об этом не хотелось, потому что перед ней все еще маячила бездомная жизнь. Знание тяготило и отравляло и вечеринку, и доброжелательные взгляды однокурсников, и сок не казался таким вкусным, каким был на самом деле.

* * *

Алиска нашлась в девять лет прямо на улице, возле памятника Вампилову. Она не помнила, откуда она, кто ее родители, где она жила, с кем общалась и где училась. Единственное, что полиция добилась от девочки, это ее имя — Алиса Чернова, возраст и то, что ей нужно было идти след в след. Кому — уже терялось в тумане пропавшей памяти. Ее обследовали врачи, нашли множество мелких ушибов и синяков, но никаких причин для амнезии. Кто-то сделал предположение, что ее били дома, но Алиска казалась вовсе не запуганной и в общем-то не боялась взрослых.

Напротив, девочка была очень спокойной, но все же плакала по ночам, скучая по забытой жизни, и ужасно страшась того, что оказалась совсем одна. Но после ее захватили новые события, детский дом, своя комната, дружба и вражда.

Родители же ее не нашлись. Плакаты с Алискиным лицом висели на улицах, показывались один раз даже по телевидению, но никакие Черновы не заявились в полицию, не позвонили по указанным номерам. Девочка без прошлого и без памяти.

А на очередной проверке на магические способности результат оказался положительным. С тех пор у нее появился куратор, Марина Родникова, угловатая, сухая женщина. Алиска проводила с ней много времени, но почему-то так и не смогла научиться испытывать к ней какие-либо эмоции. Марина Родникова оказалась... никакой: серой, вежливой и без проблеска человеческого участия. Однако же этого оказалось достаточно, чтобы Алиска научилась подавлять лишние магические всплески и не наносить вред окружающим.

Маги заканчивали обычные общеобразовательные школы, а после их принимали в специальные магические университеты. В один из таких — столичный — и отправили Алиску.

Алиска всерьез полагала, что раз она смогла дважды справиться с крутыми поворотами жизни, то сможет и в третий. Раньше, конечно, ей основательно помогало государство, но оно и с наступлением совершеннолетия должно было помогать, теперь разве что чуть медленнее. Она в свое время много времени провела за библиотечным компьютером и выяснила, что ни один сирота еще не оказался без собственной квартиры. Выходило, что Алиске нужно было просто дождаться своей сто сорок первой очереди. На вечеринке Димыч авторитетно заявил, что это ей еще повезло, потому что — «прикинь, сколько таких же, как ты, в столице?».

Она честно прикинула и немного утешилась, но с утра все равно встала, собрала документы и уехала троллейбусом в столицу — устраиваться на работу.

ЦКМ, центр контроля над магией, находился на Северной улице, если быть точнее — девятнадцатый дом, вход в торце здания. Это была глухая окраина города, и если что-то там и происходило, то только благодаря ЦКМ.

Это было самое непопулярное у студентов учреждение. Работали там, по слухам, то ли два, то ли четыре человека, зарплата платилась вовремя, тоже по слухам, совершенно мизерная. Но, как выяснилось, предоставлялось жилье. И Алиска, хорошо обдумав эту мысль, все же решилась на время туда устроиться — если, конечно, возьмут. А работа заключалась в том, чтобы следить за проявлениями случайных магических всплесков и устранять их последствия — если было что устранять.

Троллейбус мягко катился по недавно застеленному асфальту и лениво подбирал на остановках никуда не спешащих дачников. Лето нынче наступило с жарким солнышком и мягкими, прохладными вечерами. Температура поднималась и опускалась легко и постепенно, не давя на чувствительные головы гипертоников. Алиса села на отдельное сиденье, стоящее лицом к остальному салону, и поэтому могла с легкостью разглядывать пассажиров. Не то чтобы они представляли для нее большой интерес, но выбор посадочного места на этот раз позволил ей не пропустить ни секунды из произошедшей чуть позже истории.

На одной из остановок в салон стремительно зашел мужчина — он был явно зол и тащил за руку мрачного парня лет пятнадцати-шестнадцати. Парень не особо сопротивлялся и позволил себя усадить на сиденье.

— Держите себя в руках, — до Алисы донесся тихий голос мужчины.

Он был одет совсем не по погоде — черные джинсы, черная же водолазка и черные летние туфли. Алиска представила, каково ему будет, когда солнце поднимется в зенит, и немедленно посочувствовала. Но вскоре ей пришлось переместить свое сочувствие на парня.

— Послушайте, вы осознаете, что я буду вынужден применить к вам силу в случае, если... — шепот превратился в шипение, и условия угрожающего «если» расслышать не удалось.

Зато все те слова, что услышала Алиска, услышали и остальные пассажиры. Обычно мало кто решается сделать замечание кому-либо незнакомому в минуту, когда тот ведет себя неподобающе. Но бывают и такие люди, которые вовсе не чувствуют себя неловко и почти не боятся.

— Что это вы мальчику угрожаете? — громко и отчетливо спросила сидящая через два сиденья женщина. — Мальчик, это твой отец?

Наступила тишина, а Алиска приготовилась выслушать небольшой скандал, впрочем, она всегда считала, что самое главное — в них не участвовать.

Мужчина в черном презрительно усмехнулся и навис над сжавшимся от вопроса парнем.

— Если нет, то мы полицию вызовем, нечего тут всяким среди бела дня грозить расправой!

— Ну что же вы молчите, Расприн? — в тишине негромко зазвучал резкий голос мужчины. — Удовлетворите любопытство граждан, нам с вами не хватало еще разбираться с полицейскими!

Расприн пробормотал что-то отрицательное в ответ женщине, Алиске уже по одному обращению на «вы» давно стало ясно, что злой мужчина в черном никак не мог быть отцом Расприна. «Ну, вообще-то, мог, конечно.... — вклинилась упертая мысль. — Бывает-то всякое, но, конечно, вряд ли».

— Ну, вот и отойдите-то от мальчонки, а если напакостил чего, то родителям позвоните!

— Не лезьте не в свое дело, — мужчина в черном оборвал ее резко и злобно прищурился.

Все сидели, затаив дыхание, а Алиска подумала, что, если бы на нее так посмотрели, то, скорее всего, тут же села на свое место и попыталась бы больше не обращать на себя внимания этого человека. Ей не понравились ни его сощуренные глаза, ни ярость, ни исходящее от него ощущение силы. Такой отмахнется и не заметит, что навредил.

— И не лезла бы не в свое дело, — взвилась уязвленная женщина и поднялась с кресла. — Если бы недавно не нашли двух изнасилованных мальчиков! А ну отойди, кому сказала!

Алиса тут же предпочла закрыть руками глаза и подглядывать за развязкой сквозь пальцы.

— Изнасиловали? — тихо переспросил мужчина. — Вы, любезная, думаете, что когда-нибудь я...

Договорить он не успел. Не выдержавший унижения Расприн вскочил, и в салоне вспыхнуло пламя. Троллейбус затормозил так резко, что Алиса успела разве что схватиться за ручку, удерживаясь от падения. Сумка улетела куда-то вперед, закричали люди, кто-то выругался.

— Расприн, уймитесь! — рявкнул мужчина.

На Алису кто-то налетел, и лицо обожгло жаром, в легкие тут же попал дым, и она закашлялась. Весь воздух выгорал, и она инстинктивно сползла вниз. Кажется, открылись двери, и народ повалил наружу. Сквозь дым и шум в ушах Алиска слышала командный, резкий голос мужчины в черном, а потом вскрики боли, ругательства задавленных пассажиров.

— Расприн! — что-то зашипело, будто в пламя вылили стакан воды, не способный затушить огонь. — А-а, чер-р-рт!

Алиса вытянула руку, вспоминая, как создать воду, но тут же отдернула, ужаснувшись собственной глупости.

— Отцепляй усы! — заорала она что есть мочи и тут же зашлась кашлем.

Алиска очень плохо разбиралась в устройствах троллейбусов, но справедливо полагала, что, если она сейчас попытается затушить пожар наколдованной водой, то всех оставшихся в салоне и ее саму просто убьет током. А если и не убьет, то все задохнутся в дыму окончательно. Но чуть позже стало не до едва оформившегося плана спасения. Алиса кашляла, не переставая, и ее легким необходим был воздух.

— Расприн, спокойно! — зато голос мужчины почти не претерпел изменений.

Снова вспыхнуло пламя, опалив Алисино лицо, руки наткнулись на что-то теплое и металлическое, а затем чужие руки вытолкнули ее на улицу...

Там светило солнышко.

А перепуганные пассажиры кашляли, звонили по мобильникам и со страхом смотрели на горящий троллейбус.

— Вот девочка, возьми, — в руки все еще кашляющей Алиски сунули бутылку с водой. Крышка была уже снята, и явно все понемногу к бутылке приложились, Алиска последовала всеобщему примеру, а затем сквозь слезы заметила у себя в руках огнетушитель.

Это когда она его схватила?

И вспомнила.

— Усы... — они оказались отцеплены не потерявшей благоразумия водителем. Она же сама и стояла поодаль, к слову, самая спокойная, нервно перебирая руками пачку мятых денег.

— Там... кха... есть еще люди, — попыталась сказать Алиска, но не увидела на лицах пассажиров никакой решимости возвращаться назад.

Со стороны же троллейбус выглядел чудовищем, полным черного дыма и всполохов огня, и мужчина в черном вместе с Расприным, скорее всего, уже погибли. Ведь невозможно столько времени дышать одним дымом? Алиска вон и та едва выдержала, а все заняло от силы минуту. Но в руках ярко-красной тяжестью маячил огнетушитель.

Ну и маг она, в конце концов, или не маг?

Маг, даже обученный, но что толку, если ноги Алиски не слушаются, а в голове нашептывает черный человечек, что никто там не выжил. И зачем, зачем в таком случае подвергать себя опасности?

Алиска уже почти согласилась с черным человечком, когда все-таки сделала шаг, еще один, а потом, спохватившись, спрятала остатки волос в блузку, подошла к входу, держа огнетушитель, словно щит. Крикнула:

— Я с огнетушителем!

Ну, вдруг? Вдруг?

И нажала. Тугая струя белого вещества тут же ворвалось в утробу чудовища....

... Огня в итоге оказалось немного, и с ним Алиске удалось справиться. Ужасно мешал дым, и ей все время приходилось возвращаться на улицу, чтобы отдышаться. Там же какая-то женщина намотала на лицо Алиски смоченную в воде рубашку — чтобы и дышалось немного легче, и лицо не обжигать. Но то, к сожалению, уже было обожжено.

...Подъехала пожарные к тому моменту, когда осмелевшие и отошедшие от испуга пассажиры помогли ей вытащить на воздух тела мужчины в черном и Расприна.

Алиска выдохнула, осторожно стянула с себя высохшую уже рубашку и опустилась прямо на землю на обочине дороги.

— Отчего вспыхнуло-то все, не пойму, — это подошла женщина-водитель и села рядом с Алиской.

— М-м... мальчик. Расприн, — Алиска уже давно все поняла. — Он огневик... был, еще необученный, и любое сильное потрясение могло привести к выбросу. А тут эта женщина начала кричать про изнасилование. И он сорвался.

Алиска не смотрела на женщину, она смотрела на бесконечное поле зеленой травы и далекую кромку елового леса, а потом мир поплыл слезами, и Алиска спрятала лицо в черные от копоти ладони. И тут же отдернула, потому что кожа, оказывается, вздулась пузырями. Догеройствовалась. И ради кого?

С визгом сирен приехала скорая, и на носилки погрузили тела, потом, чуть позже, пока Алиска изо всех сил не слушала голос водителя, скорая уехала, и никто не вспомнил, что Алиска тоже нуждается в помощи. А самой ей так не хотелось вставать и что-то объяснять, и просить тоже. Хотелось только спрятаться куда-нибудь, чтобы солнце не так жгло, и ветерок был прохладнее. И сильнее. А слезы так же текли, как и всхлипы. Она легла прямо на землю и попыталась хоть как-то закрыть лицо, чтобы его не видели.

Приехала еще какая-то машина, в мешанину голосов вплелся еще один — низкий и мужской. Имени она разобрать не смогла. Зато расслышала часть разговора.

— Объясните, что случилось, только очень кратко и быстро.

Ответила женщина-водитель, Алиска ее голос запомнила.

— Зашли на «Дружбе» двое — парень в черном и пацан с ним. Я не вслушивалась, из-за чего они сцепились с другими пассажирами, но пацан тот огневиком оказался, и все вспыхнуло. Я двери-то открыла и стала помогать людям выбираться из салона, последней вон та девчонка влезла с огнетушителем, и она потом огонь затушила. Ну а потом скорая приехала...

— Благодарю.

А упоминание об огневике неожиданно натолкнуло Алиску на мысль, что ничего еще не закончилось. Солнышко светило ярко и жарко, и горела кожа, но скоро могло загореться все остальное. Последствия неконтролируемого выброса магии, а тем более огненной, могли легко превосходить последствия самого выброса. Выход был один, и Алиска заставила себя вернуться в сидячее положение. Поднять руку и позвать к себе свободную энергию.

Ничего не случилось. Обочина дороги оказалась всего лишь обочиной дороги, а дымящийся троллейбус не грозил взорваться и доделать старания погибшего Расприна.

— Хотите дважды пропустить через себя остаточную магию? Похвально, но, увы, невозможно. Глаза, кстати, можете открыть.

Алиска открыла и увидела, как над ней нависает мужчина. Высокий, худой и какой-то взъерошенный.

— А?

— Полагаю, это вы рассказали всем про огневика?

Алиска молча кивнула, не отрывая взгляд от болтающегося на его шее медальона. Этот мужчина был искателем, а искателей Алиска боялась. Они все время приходили к ней, когда она еще жила в детском доме, задавали бессмысленные вопросы, пугали темными подземельями, в которых заточают не желающих отвечать на вопросы преступников. Они приходили до тех пор, пока их не выставил Вадим Гаспар — директор ее детского дома, и не запретил к ней приближаться. Искатели исчезли из Алисиной жизни, так и не докопавшись до правды ее неожиданного появления, а страх остался.

— Маг-институт?

— А?

— Студентка? — пояснил он.

— А... уже нет.

Он кивнул, глубоко засунул руки в карманы джинсов, а потом пожал плечами.

— Имя.

— Мое?

— Мое — Горюн.

— Алиса.

— Вот что, Алиса, видите серый седан? — И дождавшись, когда она кивнет, продолжил: — Садитесь на переднее сиденье, открываете бардачок и ищете что-нибудь вроде обеззараживающего для вашего лица и рук. А потом я отвезу вас в больницу.

Алиска видела и собралась было встать и идти, как он сказал, но тут же спохватилась.

— А вы кто? — может быть, в других обстоятельствах ее голос звучал бы должным образом подозрительно, но сейчас получилось какое-то невнятное блеяние. И на всякий случай она добавила: — Я ничего такого не сделала.

Вместо ответа ей показали удостоверение ЦКМ, а затем одним рывком подняли на ноги.

— Идите, а я скоро буду.

В светлом салоне пахло кожей и мужским одеколоном. Совсем недавно здесь работал кондиционер, и Алиса почувствовала небольшое облегчение, пока тело привыкало к легкой прохладе. Потом ей захотелось снова включить кондиционер, но она подозревала, что для этого был необходим ключ зажигания. А он, естественно, лежал где-то в кармане Горюна.

В бардачке нашлись неполная бутылка хлоргексидина и упаковка обычной ваты. Легче после него не стало, но Алиска перестала опасаться заражения и последующей за ней температуры.

Горюн действительно вернулся очень быстро, ведя под руку ту самую женщину, которая попыталась вступиться за Расприна. Глядя на них, Алиске показалось, что винить ее в произошедшем будет неправильно — ведь никто не знал, что мальчишка окажется таким нестабильным магом. И его сопровождающий явно был в курсе, с кем едет рядом, и не объяснил никому. Но все же, когда женщина села на заднее сиденье, в Алиске поднялась волна неприязни.

— Как себя чувствуете, Алиса? — Горюн упал на переднее сиденье и тут же завел машину.

— Н-нормально, спасибо. А вы?

— А я нет. Не переношу жару, знаете ли. Виктория, дотерпите до больницы, и вам снимут боль.

Потом была не слишком долгая, но молчаливая дорога до столицы. Виктория попыталась было что-то сказать на светофоре, но Горюн знаком попросил прекратить всякие попытки. А Алиска же и вовсе старалась выглядеть как можно более незаметной и не кривиться от боли, хотя ей давно снова хотелось плакать. Жалко было и Расприна, и того мужчину в черном, и саму себя Алиске тоже было жалко.

В троллейбусе осталась ее сумка со всеми документами, стареньким телефоном и кошельком со всеми деньгами. Карточку восстановить было можно, но для этого в банке потребовался бы паспорт, а он...

Судорожно вздохнула Алиска как раз к тому моменту, когда Горюн заехал во двор больницы. К ним уже шли огромные санитары в синей униформе. Лица у них были такие злые, что Алиска немного испугалась того, что ее сейчас по каким-нибудь нелепым правилам положат на эти носилки и понесут к врачу.

— Здесь нет лежачих, — категорично сказал Горюн, обошел машину и открыл дверь перед Викторией. — Зато есть с ожогами. Отведите Викторию к сестрам, а вот Алису к нашему врачу.

Санитары немного подобрели, сложили носилки, и Алиска потащилась за одним из них — тем, кто подозвал ее.

Больница оказалась самой обычной — белые с синим стены, какие-то плакаты, невыводимый уже ничем запах лекарств, спешащие люди в белых халатах.

— А что за «их врач»? — спросила Алиска идущую впереди широкую спину. — Он какой-то особый?

— Да не, — санитар отозвался охотно. — Он обычно лечит всех из ЦКМ, ну там убирает лишнее, если на вызове хапнули много магии, и раны лечит быстрее. А ты, что ли, новенькая там?

— Не новенькая. Чужая. Этот... Горюн сказал, что я пропустила через себя магию. А я не помню. Я умею ее пропускать, но не помню, чтобы делала это.

— Ну, если Горюн говорит, значит, так и есть. Только тебе подождать придется, Сан Саныч сейчас с Игорем.

Сказано было так, будто бы Алиска должна была понять, кто такой Игорь.

— А кто это?

— А, тоже из них, недавно обгорелого привезли всего.

Они прошли в отдел с надписью «только для служебного пользования», там оказалось более уютно, чем в остальной части больницы.

— Ты вон посиди немного, а Сан Саныч придет и примет тебя.

Разговорчивый санитар ушел, а Алиска осторожно села на лавку, все еще потрясенная мыслью, что мужчина в черном, находясь в эпицентре пожара, умудрился выжить. Хотя, наверное, он сейчас совсем плох. Если уж лицо и руки так сильно болели у Алиски, то насколько же мучительно состояние этого... Игоря. Невыносимо, наверное.

* * *

Врач вернулся только вечером — еще не стемнело, но Алиска слышала, как наверху пациентов зовут на ужин. А после этого, по ее ощущениям, прошел еще как минимум час. Наверное, в отделе «для служебного пользования» работал только один врач, и состояние Алиски не вызывало таких опасений, чтобы бросать тех, кто и вовсе находился на грани. Но ей было больно, жарко и голодно. А еще, ко всему прочему, поднялась температура.

Алиска несколько раз принималась плакать, но слезы вскоре куда-то исчезали, и наваливалась тяжелая сонливость. Наверное, она даже пару раз задремала.

— А кто это тут? — Врача она увидела задолго до того, как он задал свой вопрос.

— Тут я. Меня отправил сюда... Горюн, — необходимость что-то объяснять Алису бесила. — Я тоже была в троллейбусе, и он сказал, что вы мне поможете. Если вы Александр Александрович.

— Ай-ай, ну Андрей, ну хоть бы сказал! Давно сидишь, девочка?

— Ну... давно.

— Пошли. Ну, знал бы — пришел раньше! Ты извини.

— Да... да, ничего, вы же, наверное, тому Игорю помогали. А он же живой?

— Живой, все живые. Через пару месяцев на ноги его поставим. Проходи сюда, садись на кушетку. И имя с фамилией скажи.

— Алиса Чернова.

— Маг?

— Ну да. Знаете, мне, наверное, не очень хорошо... Можно, я лягу?

Ей разрешили. Прохладная кожа на кушетке вскоре нагрелась от ее тела и стала липнуть, причиняя еще больше боли. Доктор же сначала что-то писал, а потом устало разглядывал ее.

— Значит, руки тебе лечить будем традиционно. Нет ничего хуже, чтобы магу руки магией лечить, колдовать потом не сможешь долго. А лицо подправим. Потерпи еще немного.

Алиса потерпела. И еще потерпела. Ей казалось, что она только и делает весь день, что терпит. Боль, обиду и страх тоже терпит. И еще она совершенно теперь не знает, как быть — ни денег, ни документов, ни даже копеек, чтобы доехать до Больших Холмов.

А потом она как-то незаметно для себя провалилась в глубокий сон.

...И проснулась на той же койке. Процедурная была пуста и залита ярким солнечным светом, а Алиску кто-то, видимо, Сан Саныч, укрыл стандартным больничным пледом. За дверью шумела обычная жизнь.

Из явных плюсов этим утром оказалось полное отсутствие боли и жара, самочувствие, а вместе с ним и настроение, оказались не в пример лучше вчерашних. Алиска даже улыбнулась, когда слезла с кушетки и заглянула в небольшое зеркало — на лице не оказалось ни следа волдырей, и от ожогов осталось сильное покраснение. Будто бы она весь день пролежала на палящем солнце и здорово обгорела. А вот руки плотно облегали бинты.

— Добрый доктор разрешил переночевать, — самой себе сказала Алиска. — Интересно, а еще разрешит? Нет... это вряд ли.

Словно услышав Алискины слова, добрый доктор открыл дверь и зашел в процедурную. Выглядел он еще более уставшим, чем был вчера. Да и был не особо добрым.

— Здравствуйте, Чернова, как самочувствие?

— Здравствуйте, хорошо, спасибо. Мне... больше не больно. И что разрешили остаться на ночь, спасибо.

— Я не разрешил, ты сама уснула. Ну а вообще, я тебя положил. Твоей подруге уже сообщили, она пообещала тебе принести все необходимое. Так что сейчас пойдешь в палату.

Алиска же села, открыв рот.

— Но... но как вы узнали про подругу и ее телефон? И где я живу — тоже. И вообще, у меня документов нет! Они сгорели тоже.

— Тоже?

— Вместе с сумкой.

— За документы я бы не переживал на вашем месте, а все остальное дело рук Горюна. Он вас ко мне отправил, помните?

Она, конечно, помнила, как и самого Горюна, который был то ли искателем, то ли все-таки работал в ЦКМ. Ну не мог же, в самом деле, совмещать?

Она еще хотела спросить, жив ли по-прежнему Игорь, но ее с подробными инструкциями выпроводили в одноместную палату.

* * *

В больнице было спокойно и прохладно. Дни тянулись медленно и хорошо, а когда испуганная Лена принеслась ее проведать, стало еще лучше. В свой следующий приход она принесла Алиске книги и старый планшет с хорошим интернетом, с которым справиться Алиска не смогла. Лена пообещала, что ее гостеприимство останется в силе, а с выдачей дубликата диплома ее папа обязательно поможет. Вот, правда, с паспортом придется разбираться самой Алиске, потому что профессор Земин связи там имеет, конечно, но Алисин случай не такой уж и важный. В общем, примерно через три дня покоя Алиса поняла, что все не настолько плохо, как ей показалось.

Раз в день ей делал перевязку Сан Саныч, он смазывал руки чем-то не слишком хорошо пахнущим и жирным, но руки действительно заживали. Но Алиску все же насторожило, что при каждой встрече он заглядывал ей в глаза с неизменным любопытством, а на четвертый день ее пребывания в больнице вызвал в неурочное время в свой кабинет.

— Сан Саныч, я не могу постучаться, — неловко прокричала Алиска, когда подошла к двери. Нет, она могла, и волдыри на руках лопнули, но не хотела причинять себе боль.

— Да вы ногой пинайте, — посоветовал он с другой стороны довольно веселым голосом, и, противореча своему же совету, открыл перед ней дверь. — Заходите-заходите, девочка.

Он почему-то обожал называть Алису девочкой, а однажды едва не проговорил «деточка», и, хоть это ей не нравилось, она старалась не обращать внимания на такие прозвища. По крайней мере, даже если их вынужденные отношения рассматривать через очень пристрастную призму, все равно не найти было ничего двусмысленного. Алиске это нравилось.

— Вы извините, я тут просто вас на чай позвал, — он развел руками. — Вы все сидите в четырех стенах, ни с кем не общаетесь. А у меня как раз и время, и настроение есть.

От чая Алиску уже давно подташнивало, но отказывать Сан Санычу не стала, чай, так чай. Может быть, у него даже вкусным окажется....

Оказался — от него пахло кедром, глухой тайгой, терпкой смолой и дымом от костра. Будто бы в обычную больничную кружку заварили целый лес.

— Какой у вас... — завистливо вздохнула Алиса, благоговейно отхлебывая горячий глоток. — Чай. Спасибо.

— Ну, вот видишь, и не зря позвал тебя, — смуглое лицо Сан Саныча расплылось в хитрой улыбке. — Алиса, ты ведь не против, что я на ты?

Она вовсе не была против.

— А ты скажи мне, Алиса, ты же вот окончила университет и — что собралась делать?

— На работу устраиваться, — ей пришлось немного подумать над ответом, все же немного было неясно, что его интересует — ее ближайшие цели или глобальные.

— А куда? Прости за такое любопытство, но я не могу не посоветовать тебе идти в лабораторию. Ты, м-м-м, видишь ли, сама, верно не заметила, но...

— А?

— Знаешь, ко мне сюда часто привозят молодых, только что закончивших университет студентов, устроившихся в ЦКМ. Они первый раз хлебают откаты от таких вот случайных выбросов, а потом я вытаскиваю их, вытаскиваю. То из комы, то психиатров вызывать приходится...

— Сан Саныч... я не совсем понимаю. — Алиса растерялась от такого вот резкого, словно бык за рога взятого, разговора.

— А! Вот! А ты даже не понимаешь! Ты же через себя пропустила столько магии от Расприна и после этого еще спокойно прождала меня до вечера.

— Я... не смотрела на это с такого ракурса, — призналась Алиса. — Это что — ненормально? Нам никто не говорил, что откаты так больно бьют.

В действительности, когда изучали именно остаточную магию от непроизвольных выбросов, объем магии всегда был равен практически нулю, и Алиса была одной из первых, кто освоил фокус с пропусканием через себя смертоносной энергии. Она не причиняла ей вреда и выходила из нее все так же непроизвольно, но уже безопасно. Могли моргать лампочки, если Алиса стояла рядом, мог подняться сильный ветер и тому прочие невинные проявления. Со всеми остальными ситуация была ровно такая же, поэтому откровения Сан Саныча Алиску немного потрясли.

— Вам не говорили это, конечно. Политика нынче такова, что в ЦКМ остались всего лишь две кале... прости, один Горюн, да Игорь, а он до сих пор в сознание не пришел.

— Ну и дурак, — она вдруг осмелела. — Ну чего он не сказал, что мальчик нестабилен? Эта тетка от него отстала бы, кому хочется иметь дело с огневиком? Тем более, нервным таким. Ну и с ЦКМ тоже.

Сан Саныч довольно цинично хмыкнул.

— Вот очнется, и спросишь. Алиса, ты же представляешь — ты переработала так много остаточной энергии, что по моим подсчетам, должна была проваляться овощем примерно столько же, сколько еще проваляется Игорь. Такой дар!

Глаза Сан Саныча заблестели, а Алиска уткнулась носом в кружку с чаем.

— Таких как ты сейчас — тьфу как мало! У нас на город один только Горюн. А если мы поймем, что именно дает вам такую способность, представляешь, сколько смертей можно будет предотвратить?

Чай пах просто умопомрачительно, но пить его Алисе расхотелось. Она неверяще смотрела на Сан Саныча и прикидывала, на какие именно полосы он ее уже разрезал — мысленно, разумеется.

— Послушайте. Да, Горюн правда сказал, что я там проглотила остаточную магию, но я-то этого не почувствовала! Вы ошибаетесь. Я не собиралась вас переубеждать, но вы так говорите... Я помню, что именно Игорь вытолкнул меня из горящего троллейбуса, и когда он кричал что-то Расприну, голос был ясным, когда я почти задохнулась. Сами подумайте! Если у него хватило сил держать вокруг себя что-то такое,... что ему позволяло дышать, он мог и поглотить эту вашу энергию.

Аргументы Алисе казались железными, но вид у доктора был слишком уж уверенным, и она все-таки стушевалась. Ну, нет и нет, не верит — никто его не заставляет, но в лабораторию Алиса решила не идти железно. Одно дело, когда действительно изучать что-то, что поддается изучению, а другое — разбирать ее тело по каждой клетке до ДНК.

— Игорь на такие нагрузки не способен, — Сан Саныч был категоричен. — Вот Горюн способен, но его там не было. И никто из всех присутствующих не способен поглотить столько. Так что, Алиса...

— Сан Саныч! Я не пойду в лабораторию. Я вообще ехала... а, ладно. Извините меня, я...

Он понял, но выглядел немного расстроенным.

— Можно мне на улице гулять? Пожалуйста, я так устала сидеть в палате...

— Да кто же тебе запрещает, Алиса? Ты извини меня, не стоило на тебя так налегать...

— Ну... зато у вас вкусный чай. И пахнет совсем как тайга.

Правда, как пахнет тайга, Алиска не знала.

* * *

Следующего визитера Алиска уже ждала, но все равно он появился слишком неожиданно. Она даже не успела как следует нагуляться по прохладному больничному парку. День был чудесным — пасмурным и теплым, и Алиска не боялась навредить вылеченному лицу.

— Выглядите не в пример лучше, чем при прошлой встрече, Алиса, — Горюн оказался самой любезностью, но все же немного смутился под ее взглядом. — Простите, я вовсе не это хотел сказать.

— Зато вы выглядите точно так же, как при прошлой нашей встрече.

— Ну что вы, я немного постарел.

Алиска пожала плечами и уселась на траву под огромным, старым и очень корявым деревом. Горюн, не дожидаясь приглашения, устроился рядом.

— Как этот ваш... Игорь? Я думала сначала, что он там сгорел.

— Я тоже думал, но не сгорел, как видите, и благодаря вам. Стоит вам немного посочувствовать — иметь человека с таким непростым характером в должниках удовольствие сомнительное. Но полезное. Алиса, я пришел к вам по делу. У вас ведь сгорели документы, верно? Признаться, мне было не до ваших бед некоторое время, но я обязан вам за жизнь Игоря. Поэтому вот — возьмите.

Алиска от этой встречи ожидала всякого разного, но чтобы вот так... Горюн вытащил из кармана небольшой пакет и протянул ей.

Там оказался новенький диплом, пенсионное свидетельство, ИНН и трудовая книжка. А также кошелек с ее старой дебетовой карточкой и несколько обгоревших купюр. В общем, все то, что лежало в ее собственной сумочке.

— Заявление на обмен паспорта напишете чуть позже, сделаете фотографию и через неделю получите новый. Естественно, госпошлина не за ваш счет.

— А... спасибо, — глупо сказала Алиска, разглядывая новенькие документы. — Ничего себе, вы даже паспорт можете вот так вот сделать... дистанционно. Я думала, ЦКМ не обладает такой, ну, возможностью.

Горюн вежливо разглядывал серый горизонт домов и машинально срывал короткие травинки с земли. Алиска присмотрелась.

Ничего особенного в нем не было, мужчина, как мужчина, немного староват — то ли тридцать, то ли сорок. У него был специфический тип внешности, когда угадать было невозможно — ранние ли морщины около глаз или нет. Русые, взъерошенные волосы, бледные, серые глаза, высокие скулы.

Алиска отвернулась, не понимая, что ему еще от нее нужно.

— Спасибо, что вы меня тогда отвезли сюда. Я растерялась, и мне совсем не хотелось ничего делать.

— Конечно, Чернова, столько остаточной энергии переработать, — он неожиданно назвал ее по фамилии. — Я должен сделать вам предложение, знаете? Просто вынужден, потому что во всем городе такой, как вы, есть еще только один человек — я. Мне известно, что вы безработная и к тому же бездомная.

— Да я и так... к вам ехала, — она немного смутилась под его пристальным взглядом. — И не доехала.

— Неужели?..

«Позарилась на квартиру?» — наверное, хотел добавить Горюн, но не стал. А Алиска, смутившись еще сильнее, вскинула подбородок и ответила злобным взглядом.

Ну да, позарилась, а что ей еще делать? И вообще, не хочет, так пусть сразу откажет, чем вот так смотреть... понимающе. А раз «вынужден» — так вообще нечего на нее так смотреть.

Горюн криво улыбался и смотрел куда-то совсем расфокусировано, когда это он успел перестать таращиться на нее? Алиска даже не заметила, хотя взгляда не отводила.

— Ну да. Вы же сами говорите, что я — как вы. Правда, я совсем ничего не поняла, потому что не помню, будто бы перерабатывала энергию. Правда, не помню. Я сначала подумала, что это вы сделали...

— Чернова, вы всегда так выражаетесь путано?

— А... нет, не всегда.

— Я очень рад. В начале своей карьеры я тоже не замечал, когда перерабатывал энергию, и постоянно проверять, сделал я это или нет, было немного утомительно. Но со временем разница в состояниях замечается все сильнее, и поэтому — нет, Чернова, я к энергии не прикасался. И если вам нужны еще доказательства, вспомните свое нежелание ни разговаривать с кем-либо, ни объяснять, ни просить помощи. Апатия, Чернова, является основным признаком хорошо выполненной работы. Моей. И вашей уже тоже, я надеюсь. Вы ведь не передумали?

— Н... нет, не передумала.

— Ну и прекрасно. Завтра сделаете фотографию на паспорт, напишете заявление, а после выписки приходите к нам в контору. Всего хорошего, Чернова.

Горюн поднялся на ноги одним усилием, и Алиса еще долго наблюдала, как он идет к двери в больницу. Ей подумалось, что он пошел проведывать Игоря, но, наверное, тот еще не пришел в себя. И придет ли?

Хотя Сан Саныч и оказался замечательным врачом, вылечив ее лицо за один раз, но то лицо, а то все тело — разница казалась Алиске огромной.

Ее выписали спустя две недели. Может быть, Сан Саныч оказался кем-то сродни Макса из Ехо и его врожденная торопливость помогла ожогам на руках Алиски зажить быстрее, а может быть, он все-таки немного использовал магию. Как бы то ни было, факт был фактом, руки, хоть и выглядели неопрятно и некрасиво, не болели. И зарастали новой кожей.

Алиска за это время успела хорошо отдохнуть, перечитать половину Ленкиной библиотеки, нагуляться в тенистом парке за больницей и принять у себя еще одного посетители. Ее звали Наташей, и она обладала невероятной улыбкой. Еще даже не узнав имени посетительницы, Алиса почувствовала, что готова обожать эту девушку до конца своей жизни. А потом оказалось, что Наташа — секретарь ЦКМ, и ее послал к Алисе Горюн.

Тогда стоял солнечный, но не слишком жаркий день, и Алиса предложила попить чай в парке.

— Чай пить некогда, — не согласилась Наташа. — Я к тебе пришла, чтобы ты написала заявление. Горюн сказал, что тебя завтра выписывают, и нечего тратить лишнее время. В общем, давай документы и пиши.

— Куда он так торопится?

— Горюн там один работает с тех пор, как с Игорем беда случилась, ему очень нужны лишние руки, а идти к нам никто не хочет, вот и торопится. А завтра посмотрим квартиры, сказали, что ты можешь выбрать. Правда, было бы из чего.

Алиску такой напор напугал. Она могла понять его помощь с документами и деньгами, а на карточке оказалось намного больше того, что было до пожара в троллейбусе — это, вероятно, была благодарность за Игоря. Хоть Алиска и не совсем понимала, чем таким она могла помочь. Но Горюн прислал секретаря и позволил выбрать квартиру.

Это... Алиска понимала, что не бывает вот так просто — раз, и чужой человек решил все проблемы всего лишь только за согласие работать на него. И пусть бы Алиска была опытным специалистом, но нет, она всего лишь обладала каким-то мифическим талантом. Горюн наверняка понимал, что ему придется с ней еще повозиться и обучить хоть азам.

Ей вдруг показалось, что она лезет в петлю, но отступить не могла. И написала заявление, что она, такая-то такая, просит принять ее на работу ликвидатором магических всплесков. Новенькая трудовая книжка уехала вместе с улыбчивой Наташей, а Алисе предстояло попрощаться с Сан Санычем, парком и обитавшей там стаей наглых голубей.

Она сделала это новой прической. Алисины длинные волосы легко сгорели в пожаре почти наполовину, а парикмахер снял и того больше, но все равно получилось симпатичное удлиненное каре.

Потом она пила чай с Сан Санычем, потом собирала вещи, а остаток дня провела с книгой в парке. Алиске казалось, что завтра будет каким-то уже другим, и проснется уже не совсем та Алиска, а немного другая. И дышать ей будет легче, потому что сложнее пытаться решить много проблем, чем всего-навсего стараться не вылететь с работы до того, как подоспеет долгая сто сорок первая очередь.

Была в тот вечер только одна вещь, которая ее пугала — понимание, что ей придется провести наедине с Горюном много времени. Ведь когда еще Игорь вернется на работу, если он еще не пришел в себя. Да и он тоже, по словам Наташи и Горюна, обладал тяжелым характером. Алису сильно нервировало пристальное к ней внимание, а его вскоре выпадет на ее долю достаточно.

Последний день в больнице пролетел быстро, нервно и суетно. А утро заглянуло в палату ранним ярким солнцем, и Алиска осталась все та же, вопреки собственным ожиданиям.

* * *

Наташа — тоненькая и улыбчивая — встретила ее у станции, сияя ослепительно-белым платьем. Алиска на фоне ее показалась самой себе гоблином, поэтому, подходя к Наташе, все горбилась и горбилась, стараясь быть как можно незаметнее. Но в итоге умудрилась врезаться в какого-то парня, выслушать от него пару недовольных реплик, несколько раз извиниться. В общем, Наташа подошла к ней сама, немного посмеиваясь.

— Привет, Алиска, — почему-то все звали ее именно Алиской. — А где твои вещи?

— Оставила в больнице, потом заберу. Привет, Наташа, ты... такая красивая!

Она смутилась, а потом почему-то рассмеялась неуклюжему Алискиному комплименту.

— Спасибо, что мне еще делать, как ни красиво выглядеть на работе?

Алиса же всерьез думала, что там нужно работать.

— Знаешь, я подумала, что тебе нужно сначала посмотреть квартиры недалеко от ЦКМ. По мне, они все одинаковы, поэтому поспать линий час с утра будет для тебя приоритетом.

Наташа мельком показала Алиске направление, и они пошли сквозь шумящий город, лавируя между людьми, светофорами, пешеходными переходами. Иногда спускались в метро, чтобы проехать одну остановку.

Наташа немного рассказала ей о квартирах, упомянула, как сама выбирала, немного порасспрашивала Алису о себе самой, а потом замолчала. Они тогда как раз вышли на окраине и ждали маршрутный автобус, чтобы проехать еще две остановки. Он подошел весьма скоро — просторный и светлый, и они уселись на пустые сиденья.

Окраина медленно впускала Алиску в неспешный ритм старых девятиэтажек, чудных частных домов, бегущих за машинами дурных собак. Алиске это нравилось, она немного даже поулыбалась одной рыжей дворняжке, пока та не отстала от более быстрого автобуса.

— Там наша контора, — Наташа указала на симпатичный двухэтажный дом, обложенный кирпичом. — Тебе должно понравиться. Если Горюн сказал правду насчет тебя, ты быстро освоишься.

Алиска в этом немного сомневалась.

— Думаешь? Этот Горюн, он... не знаю. Я его боюсь, наверное. Он непонятный. И говорят, что характер Игоря...

— Ох, брось. Игорь довольно резкий человек и иногда раздражает, но в целом рамки знает. Да и ответить ты всегда можешь. Ведь можешь? Ты вообще умеешь, эм-м... орать? Тебе пригодится. А Горюна бояться не надо, он юных дев по ночам не жрет.

— Только днем за обедом?

— Исключительно за завтраком. Идем, вот наша остановка.

Остановка была увита плющом...

Алиска даже остановилась, чуть раскрыв рот. И внутри и снаружи всю металлическую будку обвивали сотни цветущих плющей.

— И что, никто не обрывает?

— Тут свой микроклимат, Алиска, скоро сама поймешь. Это никому не надо, а если и появляются залетные, то... ну не беда. Они никогда надолго не задерживаются. Идем уже, нам туда.

Дом тоже был увит плющом, правда исключительно первый этаж, второй щеголял кирпичной кладкой и остекленными балконами. Честно говоря, едва только увидев дом и двор, Алиска была уже согласна на эту квартиру. Но все-таки сдержала рвущееся наружу признание и осмотрела крохотную однокомнатную квартиру, в которой, впрочем, не было ничего особенного. Старая мебель, старая бытовая техника, запах затхлости и пыльный серый ковер.

— Я согласна на эту.

На самом-то деле Алиска даже не считала, что имеет какое-то моральное право на выбор.

— Ну, отлично, я так и знала. Условия знаешь? Свет, воду оплачиваешь сама. Не оплачиваешь — по решению суда сумма вычитается из зарплаты.

— А что... доходило до суда?

Наташа усмехнулась.

— Дошло бы, будь у нас в конторе ажиотаж.

А потом они распрощались. У Наташи ожидаемо было много работы, а Алиске предстояло перевезти свои вещи, подписать какие-то бумаги, получить счета и к вечеру прийти в ЦКМ. Горюн передал, что ждет ее к восьми, и Алиска немного побаивалась, что ее сразу возьмут в оборот. Страх был иррациональный, но, по ее мнению, естественный — ну кто не боится перемен? Все боятся. А отправлять ее в девятом часу куда-то на происшествие — неопытную и непонимающую, что делать... наверное, Горюн не настолько дурак. По крайней мере, таким не выглядел при двух их встречах.

День завертелся суетой: быстро приехал компактный грузовик, обещавший в целости и сохранности перевезти ее вещи, им даже удалось проскочить пробку, хотя Алиске казалось, что в таких окраинах их просто не бывает. Потом потянулись Большие Холмы с их основательными дачами, защебетала заспанная Ленка.

Освободилась Алиска неожиданно всего в четыре часа дня, но сил на то, чтобы привести квартиру в порядок, не осталось. Она только кое-как прибрала кухню, открутила все перекрывающие воду краны и приготовила постель на стареньком диване.

Надела чистые джинсы, футболку и отправилась в ЦКМ, потому что сил бояться у Алиски уже не было.

* * *

Вход в ЦКМ тоже был увит плющом и, как и обещал яркий рекламный проспект, располагался в торце здания. Вообще вся окраина была увита плющом и вьюнами — обычным с колючими огурцами, с мелкими красными цветками, с сиреневыми... всякими разными. Алиске только и оставалось, что раскрывать рот от удивления. Это же не лень людям потом осенью его убирать везде?

Дверь поддалась без скрипа, и Алиска вступила в прохладный светлый холл. Всюду, куда ни глянь, были огромные окна, широкая лестница с двух сторон тянулась на второй этаж и куда-то вниз в подземелье. Это было понятно. Остаточная магия хорошо гасилась в подземельях, и на это иногда требовалось много времени. Наверное, там внизу располагалось что-то вроде камер для особо сильных и особо нестабильных. А интернаты, куда отправляли тех, с кем не справлялись назначенные государством наставники, тоже находились под землей. Алиска в таких никогда не бывала, но говорили, что эти здания походили на настоящие бомбоубежища.

В холле, в креслах, на диванах, на лавках сидели люди — женщины, мужчины, половина из них держали в руках чашки с чаем или кофе. На Алиску никто не обратил внимания.

Звякнул колокольчик, и перед Алисиными глазами предстала ослепительная Наташа.

— Иволгина.

Тотчас же с кресел поднялась сильно пожилая пара, а затем вместе с Наташей они скрылись за дверью. Алиска ничего не поняла, но мешать не решилась. Все же она и так отняла достаточно времени сегодня с утра.

На втором этаже было безлюдно и просторно. Алиска шла по коридору и читала таблички: «Архив», «Васильев Игорь», «Столовая», «Бухгалтерия», «Отдел кадров», а дверь под табличкой «Андрей Горюн» оказалась заперта. У Алиски закружилась голова, она действительно думала, что в ЦКМ работает три человека — Горюн, Игорь и Наташа. О сонме обслуживающих отделов она совсем не подумала. Она постучалась в отдел кадров, но и тот оказался закрыт, как и бухгалтерия. В архив Алиска даже стучать не стала.

— У них тут кто-нибудь работает, интересно?

— А я вас не устраиваю, Чернова?

Алиска вздрогнула и мысленно себя отругала — как могла не заметить Горюна? Растяпа... Он подкрался к ней за спину и теперь возвышался, глядя сверху вниз и в упор. Пришлось отступить, потому что ей стало немного не по себе. И из-за дурацкой ситуации и из-за взгляда.

— Простите, я думала вы где-то... там. Ну, на вызове. Или как это называется...

— А я и был там, да вот вернулся. Смотрю, вы двери в бухгалтерию дергаете. Решили сразу зарплату попросить?

— Нет! Я... хотела узнать, где вы, вернее, когда вернетесь. Извините.

— Ну, раз вернее, Чернова, то все не так плохо, — он скупо улыбнулся. — Пойдемте, хотя я вас к восьми вечера звал.

На это у нее ответ был, хоть и не совсем правдивый.

— Я закончила пораньше и решила, что могу вам чем-нибудь помочь.

— Сплюньте, Чернова, будет просто прекрасно, если ваша помощь сегодня не понадобится. Я, знаете, всерьез рассчитываю сегодня вечером предаться разным развратным действиям. Вроде написания отчета о тратах, например. Или автографы буду раздавать... тоже в отчетах. Их много... таких действий.

Алиска молча следовала за Горюном, гадая, в каком он настроении. То, как он говорил, могло означать и его обычную язвительность, и его злость. Да, в общем-то, все, что угодно могло означать.

— Проходите, Чернова. Ваш кабинет будет готов только завтра. Уборка, стол, компьютер и все такое, понимаете? Бухгалтерия наша расторопна только отчеты требовать. Переживете?

— А... у меня будет свой кабинет?

Он обернулся и смерил Алиску подозрительным взглядом.

— При желании здесь можно для каждого сотрудника отдельный кабинет устроить. Так что будет, тем более я не горю желанием постоянно вас видеть, уж не примите за оскорбление.

— Не приму, — прошептала Алиса, беря себя в руки. Ей нужно было вести себя с ним по-другому, уж точно не шептать и бояться. Но голос, казалось, стоит заговорить, и даст петуха.

— Я буду вам благодарен, если вы перестанете трястись, помнится, при прошлой нашей встрече вы даже пытались мне нахамить. С тех пор я только немного постарел, уверяю вас. И даже кусать вас не буду, обещаю.

Алиса, не спрашивая разрешения, села на стул у стены, попыталась вспомнить, когда это она попыталась ему нахамить, не смогла и решилась. Ну ведь он сам попросил, да? Горюн смотрел на нее с... непонятным выражением лица. Возможно, он уже жалел, что позвал ее сюда.

— Послушайте... Ну, скажите мне, как вас называть? А то я... а можно, я буду с вами честной? Вообще.

Это был ход ва-банк, но на некоторых он действовал так, как нужно было Алиске. Правда, эти некоторые ей обычно нравились.

— Вообще, Чернова? — Горюн уселся на подоконник. — Вообще не надо, а вот в частностях даже нужно. А называют меня все по фамилии, от вас я жду того же.

— И вы сами тоже...

— Тоже, вы правы. Итак, Чернова, я весь трепещу в ожидании.

— Я вас боюсь, вот что. Вы странный и непонятный, я, конечно, потом разберусь. Но может быть, вы мне расскажете, в чем заключается моя работа, чтобы как-нибудь неожиданно не оказалось, что я... накосячила. Я ничего не знаю про ЦКМ. И вы говорили, что... перепроверяли... мне же тоже нужно будет?

Горюн неожиданно рассмеялся — зло и резко, но со своего места не сдвинулся.

— Ваша честность оказалась очень предсказуемой, Чернова. Я обо всем догадался и сам. Бояться меня не нужно, я вас, если помните, сам сюда пригласил. Были бы вы мне не нужны, поверьте, одной встречей все дело и ограничилось бы. Во-вторых, хотя я не помню, чтобы говорил «во-первых», работа наша заключается в основном в обстоятельствах. Идем-ка...

Алиска соскочила со стула и поспешила за Горюном. Шаги у него были просто огромные. Они вышли вновь в заполненный светом коридор, и Горюн подозвал ее к огромному окну как раз напротив лестниц. Там уже слышался гул голосов внизу.

— Видите машины во дворе? Все просто, Чернова — нам звонят с криками, что там-то сейчас рванет, там ребенок светится, будто нажрался урана, в интернате детишки поссорились и прочее, прочее. Вы садитесь в машину, если не умеете водить — зовете специально предназначенного для этого человека и едете на место происшествия. Ну, а там по обстоятельствам. Все, что угодно, кроме человеческих жертв. Первую неделю будете ездить со мной.

Внизу действительно стояли две машины, по виду иномарки, но Алиска в транспорте совсем ничего не понимала, поэтому марку назвать ни за что не смогла бы.

Надо сказать, она уже успела оценить щедрость государства — машины не самые худшие, водители, отдельное здание в хорошем состоянии, кабинеты для всех сотрудников.

— По вашим словам выходит, что основной источник проблем — это дети.

— И подростки, Чернова. Вы правы, взрослые обычно достаточно уравновешены, чтобы устраивать представления. Но бывают и такие случаи. Несчастная любовь, неожиданная смерть близких, известие о неизлечимой смертельной болезни. Все то, с чем человек не может справиться сразу. Но таких, опять же, успокоить легче.

— То есть нужно переработать остаточную магию и убедиться, что после моего ухода все не начнется снова?

Горюн усмехнулся.

— Я все жду, когда вы спросите, что за люди сидят внизу. Нет, вам нужно забрать нестабильного человека, привезти его сюда, запереть в подвале в комнате. Потом сообщить Наташе и дальше уже будет ее работа.

— Так это... это родственники внизу, да? А что потом с этими людьми происходит?

— Потом с ними работают психологи, выясняют, насколько психически стабилен человек, и выносят рекомендации — кого-то отправляют в интернат, кого-то припугивают наказанием — это редко, кому-то прописывают курс походов к психиатру. Делают все, чтобы человек стал более стабилен. Но в основном, Чернова, отправляют в интернаты. Там оболтусов занимают учебой, работами, умело стравливают на безопасной территории.

— Так, значит... Игорь ехал вот с одним из таких, да? Ну, я про Расприна говорю.

— Верно. Потом, когда вы сдаете человека на руки Наташе, пишете отчет, там типовая форма, это не сложно. И ждете следующего вызова. Раз в квартал проходите обязательную беседу с психологом и медосмотр. Вот и все.

Алиска рассматривала Горюна. Он расположился на подоконнике, подогнул под себя ногу и теперь морщился от припекающих спину солнечных лучей.

— А... знаете, а если этот нестабильный маг откажется ехать? Я должна буду как-то его... да?

— Вы не могли выражаться внятнее? Мы вроде договорились, что меня бояться не нужно.

— Я должна буду силой привести сопротивляющегося, да? А если я не смогу?

— Велика вероятность, что такие случаи я возьму на себя, а потом ими займется Игорь. Но теоретически, Чернова, вам нужно будет, не доводя человека до ручки, вызвать силовую группу у Искателей. Все, что связано с силой — это к ним. Если сможете сами — прекрасно, но напрасно не рискуйте. Как у вас, кстати, с боевой магией?

С ней у Алиски было на удивление все в порядке, но как бы то ни было, то, что у нее выходило, вовсе не увлекало. Боевая магия состояла из контроля силы, импульса заклинания, контроля своих эмоций. В общем, вместо веселья один сплошной контроль и сосредоточенность.

Горюн уперся руками о подоконник и пытливо сверлил Алиску взглядом. Впрочем, этот его взгляд можно было истолковать и как подозрительный, и злой тоже. Она вообще любила гадать и определять настроения собеседников.

— Если вы смогли так быстро выяснить телефон моей подруги, то уж точно знаете, как я училась...

— Знаю, Чернова, — вот теперь он точно злобно прищурился. — Еще и нашел время с вашим деканом поговорить. Но мне интересна ваша собственная оценка, а не преподавателей.

— Ну... нормально у меня с боевой магией. Опыта у меня нет и знаний больших нет, но способности... есть. Вы довольны?

— Пока не слишком. Впрочем, ладно. Не вижу, чем могу вас занять сегодня. Если у вас больше нет ко мне вопросов, идите домой. А завтра приходите к восьми... утра, разумеется.

А разве...

— Сегодня вызовов не будет?

Хотя Горюн уже отвечал этот вопрос: надеется, что нет. Помнится, еще витиевато так выразился. Или нет... но, по крайней мере, очень изящно. А на ее вопрос он поморщился.

— Я откуда знаю, Чернова? Но будьте уверены, сидеть вам у меня над душой не позволю. Я справлюсь сам. А уж на крайний случай продиктуйте-ка мне ваш телефон.

Она продиктовала, и вскоре телефон затренькал входящим вызовом.

— И не вздумайте подражать Наташе и надевать все эти ваши милые платья. Иначе надолго их не хватит.

Горюн запустил пятерню в волосы и взлохматил их этим еще больше, хот, казалось бы, что дальше и некуда — и так достаточно растрепан. Но он вроде бы и не особо заботился о своем внешнем виде, не только волосы — чистые, впрочем, — но и широкая рубашка явно давно бывала в стиральной машине.

Алиска немного устыдилась, вспомнив, как Наташа говорила, что все оперативные работы лежат сейчас на нем. Ну конечно, рубашка тогда выходит совсем ерундой, ничего не значащей. А вот сама Алиска на миг показалась себе мелочной.

— Ничего мне не скажете?

— А... не стану надевать платья. Так а... вы тогда так и не сказали, как себя чувствует Игорь.

Она вовсе не беспокоилась о нем, ведь и знать до той встречи в троллейбусе не знала, но иногда все же закрадывалась в голову мысль — ощущение: каково ему было в этом пламени.

— Поправляется он, Чернова, — Горюн ответил сухо. — Идите теперь уже, если не хотите еще задать вопросов. А если они будет по делу...

Он не договорил, но зато сделал многозначительное лицо и спрыгнул с подоконника — видимо, солнце допекло его совсем. Алиска обняла себя за плечи и ссутулилась. Вопросы у нее были, но задавать их Горюну не очень хотелось. Он был... слишком высокомерным. Сначала заявил, что она ему нужна, а потом продолжил, как ни в чем не бывало, то ли насмехаться, то ли просто иронизировать по поводу ее, Алискиной, неопытности. Но Горюн, к несчастью, был единственным человеком, который мог дать ей нужные ответы.

И если он предлагает задать вопросы сейчас — не говорит ли это о том, что больше на них он отвечать не будет?

Солнце за окном медленно приближалось к горизонту.

— Хочу! Хочу знать, не бывает ли такого, что... ну... нестабильные маги захотят навредить мне? И что тогда делать...

Горюн кивнул, перенес тяжесть тела на другую ногу и прислонился к стене — небрежно и изящно. Склонил голову, словно сова. Алиска даже испугалась, что он шею свернет. Разве она спросила что-то неправильное?

— Тогда вы имеете право на любую самооборону, Чернова. А сценарий все тот же: проблемы — вызываете силовую группу. Не знаю, порадуют ли вас мои новости, но ваша жизнь теперь стоит выше жизни и пострадавших, и виновного. Теоретически, при возникновении ситуации, когда вы не будете способны с ней справиться, вы должны уйти без промедления. Сколько бы там ни оставалось людей... потому что людей много, но редко кто среди них может перерабатывать магию. Вижу, вы побледнели, Чернова, не стоит. Я таких ситуаций не помню сроду. Но вы должны это знать. Тем более, что сами завели речь.

Больше Алиска вопросов задавать не хотела. Да и видеть Горюна тоже не хотела. Ей нужно было выйти на солнце, немного согреться — а когда она успела замерзнуть? В любом случае — оказаться подальше от этих стен и от пристального взгляда слишком светлых глаз. Слишком светлых, слишком прищуренных.

— Мне жаль, что я вас напугал, — из его голоса вдруг исчезли все ироничные интонации. — Завтра вы убедитесь, что страхи здесь бессмысленны и опасны.

— Тогда я пойду. Всего вам... доброго. И знаете... спасибо, ну, за то, что вы мне так помогли.

Горюн кивнул в ответ, и всю лестницу Алиска ощущала на спине его взгляд. Но обернувшись у самого подножия ступенек, поняла, что стала жертвой самообмана. Горюн давно скрылся.

Пока они беседовали, народ особо не разошелся, но терпеливо ждал на диванах и креслах. Алиска украдкой разглядывала лица пожилой пары — осунувшиеся, пустые. Кого они пришли навестить? Внука — внучку? Сына-дочь? И что они сделали, или выражения лиц всего лишь следствие усталости? Все же она не знала, сколько они тут сидят.

Алиска схватилась за тяжелую ручку и толкнула дверь, поддавшуюся тут же, будто она того и ждала.

— Ну, наверное, оно так и есть. Чего еще ждать дверям?

Улица снова поглотила Алиску неспешностью жаркого вечера, городского радио, откуда звучала песня из старого кинофильма. Песня разбивалась о каменные дома мощным и красивым голосом, и Алиска на пару мгновений замерла, прислушиваясь к звукам.

«Ты разбудишь меня на рассвете,

Не сказав о мертвых мыслях...»

Она решила, что стоит пройтись по окрестностям, чтобы более-менее в следующий раз ориентироваться. Все окраины городов казались одинаковыми — типовые здания, люди, утопающие в зелени — кто добровольно, отказавшись от городской грязи, кто вынужденно, не накопив денег на другой район. А кто-то жил здесь поколениями, передавая единственную квартиру по наследству.

Вечер еще только-только начинался, поэтому прогулка затянулась. Алиска обошла несколько кварталов, поела мороженого на детской площадке под неодобрительные взгляды бабушек, познакомилась со стаей подросших и невоспитанных щенят. Они выбежали на нее неожиданно из-за угла и тут же окружили так, что даже шагу невозможно было сделать. Иначе обязательно наступила бы на чью-нибудь лапу, а лапы щенят Алиска весьма ценила, как и весь остальной щенячий организм. Она с удовольствием погладила шесть мохнатых, лобастых голов, несколько раз отцепила от края футболки двух самых любопытных. И, разумеется, в пылу счастья была множество раз покусана острыми зубками. В общем, щенки оказали на Алиску самое положительное влияние, и она до самой ночи не вспоминала о Горюне.

К тому же позвонила Ленка и поинтересовалась, как Алиска устроилась.

Вернулась домой она, перед этим хорошо поплутав, уже к темноте. Часы на телефоне показывали половину двенадцатого ночи, в квартире пахло неприятным нежилым духом, было пусто и темно. И к тому же тихо, звуки доносились только из-за стенки, там соседи смотрели что-то шумное, что-то вроде боевика или чего-то такого. Иначе звуки взрывов было никак не объяснить.

Она наскоро помылась, сделала вечерний красный чай и улеглась с ним на старенький диван. В ее книге оставалось прочесть едва ли не половину, но хватило Алиски на две главы, после чего она уснула, закутавшись в подаренный Ленкой плед.

Снились ей зеленые слоны.

Утро ворвалось в сон вместе с пронзительным скулежом будильника. Он пищал под успокоительный шум дождя — тот каким-то образом сумел обхитрить всех. Весь вечер небо сияло чистотой, и, пожалуй, только пара легких облачков маячила на краю. Этого явно не хватало для обильного дождя. Но кому как не Алиске было знать, насколько легко меняется в их краях погода.

С трудом она заставила себя выползти из-под уютного пледа, игнорируя позывы остаться там немного дольше. Но такие фокусы чаще всего оканчивались пропуском завтрака и отсутствием времени привести мозги в порядок — разогнать их в привычном ритме. Иначе Алиска ужасно соображала и могла даже зависнуть на одном месте, не способная вспомнить — а что же ей нужно делать.

К счастью в это утро ей удалось подняться вовремя, залезть под душ, заплести мокрые волосы в косу, выпить на ходу кружку с крепким кофе. По дороге на работу, под падающей с неба водой, ей удалось окончательно проснуться.

Дороги асфальтовыми лентами стелились в одну и другую сторону, и словно тараканы по ней сновали машины. Алиска лавировала, стараясь не попасть под брызги. Водители тоже не спешили забывать о прохожих — это показалось странным. Кто обычно задумывается — облил пешехода или нет? Ну, вот, оказывается, задумываются. Здесь. На окраине, где, говорят, самое интересное, что есть — это ЦКМ.

Странный ход мыслей прервала дверь в то самое ЦКМ, а Алиска посмотрела на часы — семь сорок пять. Наверное, то, что нужно. Не слишком рано и не опоздала, лишь бы Горюн был уже здесь.

В холле было тихо и чисто, словно наступило не утро вторника, а воскресения, как минимум. Никто еще не зажег свет, и первый этаж ЦКМ тонул в тенях, лишь немного разгоняемых хмурым светом из окон на лестнице.

А на втором этаже жизнь кипела. Настолько, насколько это показалось возможным — оказалась открыта дверь в бухгалтерию и отдел кадров, а оттуда слышался рой разных женских голосов. И пахло кофе — у Алиски всегда было прекрасное обоняние, поэтому запах дорогого, но скверно сваренного молотого кофе она учуяла еще на лестнице. Ни в одну, ни во вторую дверь она не решилась заходить, не представляя, с чего начать разговор: «Здравствуйте, я тут новенькая...»

И что, собственно? Не она же первая, кому это интересно? Представиться и для проформы спросить, когда приходит Горюн — а его кабинет оказался заперт. Учитывая время — глупо, еще нет восьми, а как начальник он, наверное, имеет право немного опаздывать.

Да и вообще — чего меньше всего сейчас хотела Алиска, так это с кем-то объясняться, знакомиться, выдерживать на себе изучающие взгляды, а то и выслушивать дурацкие вопросы.

Так что Алиска просто уселась на подоконник и принялась сверлить взглядом пустой холл.

Первой пришла Наташа, и все здание тут же заиграло ярким электрическим светом. Она Алиску не заметила, а та и не стала о себе как-то заявлять, по-прежнему охваченная желанием остаться в одиночестве.

А в одну минуту девятого влетел Горюн — быстрый, отряхивающийся от капель дождя и очень хмурый... и тащил за руку не слишком сопротивляющегося парня. Алиска с подоконника соскочила и пригляделась. Парень был молод, из тех, кто в пубертате выглядит смешно, угловато и нелепо, а с возрастом превращаются в красавцев. Горюн протащил парня вниз по лестнице, и они скрылись с Алисиных глаз, а она вздохнула. Вот это да — еще день едва начался, а что-то уже случилось.

— А кто это у нас? Девушка, посещение с двенадцати часов, на первом этаже.

Из кабинета отдела кадров вышла женщина, намереваясь, видимо, наведаться к соседям в бухгалтерию — через коридор, но на беду увидела Алиску. Она остановилась посредине коридора и вперила руки в бока. Такая себе домашняя тиранша.

— Спасибо, что сказали, — несмотря на мгновенно мелькнувшие размышления, объяснять ничего категорически не хотелось. — В следующий раз я учту.

— М-м...

Сказать ей оказалось нечего, а тем временем вихрем в холле появился Горюн.

— А, Чернова! Поздравляю — поздравляю! — он поднимался по лестнице и недобро улыбался. — Еще раз увижу, что вы по дороге слушаете музыку в наушниках, отберу, ясно?

— Но...

— Могу поспорить, вы даже не заметили по дороге ни меня, ни поглощенной остаточной энергии после этого клоуна, — он кивнул вниз, имя в виду того парня.

Алиска раскрыла рот, вспоминая утреннюю прогулку, но решительно никакого Горюна она и правда не видела.

— А... откуда вы меня кричали? Я всегда смотрю по сторонам.

— С тринадцатого дома, Чернова, плохо вы смотрите. Людмила Павловна, вам чего?

Женщина смотрела на них обоих весьма заинтересованно, но на вопросе Горюна немного стушевалась.

— Да ничего, Андрей, я смотрю, девочка сидит, подумала, что она к нашим узникам, а тут ты поднялся. Кофе будешь?

— Чернова? — Алиска судорожно кивнула, испугавшись делать хоть что-то вызывающее дополнительные вопросы. — Два, Людмила Павловна, и побыстрее. А вы — идем.

Алиска под заинтересованным взглядом не слишком испугавшейся Людмилы Павловны побрела вслед Горюну. Он отпер кабинет, скинул темно-зеленую куртку на компьютерный стул, и с нее тут же на пол покапала вода — дождь, видимо, только разошелся.

— Вот ключ от вашего кабинета, Чернова, садитесь. Итак...

Маленький, старый ключик она спрятала в карман и чуть сжалась, наблюдая, как Горюн выходит из-за стола и принимается ходить взад-вперед по комнате.

— Вы снова умудрились заграбастать себе всю остаточную энергию, не заметив этого, хотя тут было немного. Вам нужно попытаться это проконтролировать. Вы ведь не хотите однажды свалиться безразличным овощем? Сан Саныч на ноги вас поднимет — всех поднимал, но проблемы потом будет с магией. Окажетесь инвали... обычным человеком. Ясно вам, Чернова?

Алиска кивнула, так и не поняв, почему злится Горюн — вроде она сделала свою работу, нет? Неосознанно, правда.

— А... не знаю, как это контролировать.

— Ну, так узнайте! Людмила Павловна! — он рявкнул так, что Алиска от неожиданности подскочила на стуле. — Абсурд какой-то, бездельников больше, чем сотрудников ЦКМ, в... три раза. Оцените, Чернова, как надо устраиваться. Хотелось бы мне знать, зачем им столько людей.

Дверь открылась совсем скоро, Алиска снова удостоилась заинтересованного взгляда, от которого захотелось спрятаться, и крошечной чашкой кофе.

— Не хотела мешать вашему разговору, — недовольно сказала она.

— Прошли бы молча — не мешали бы. Спасибо. Пейте, Чернова, и нам пора ехать.

— Ехать? — дверь за Людмилой Павловной закрылась.

— «Рассказчик», интернат в южной части. Там скоро начнутся соревнования... я бы сказал, скорее кульминация тамошней войнушки. В общем, ожидается много неуравновешенных подростков и много работы. А вы попробуете уловить момент, когда перерабатываете энергию. Я уже говорил, что нас таких тут двое, но все, что я изучал, говорит, что у каждого процесс переработки воспринимается индивидуально, — Горюн, наконец, остановился и вперил в нее задумчивый взгляд. Алиска ответила тем же. — Так что здесь я вам помочь могу только советом, ну и полигоном, этого всегда в достатке. Кофе, Чернова. Стынет.

Тут он безбожно врал, потому что с ухода Людмилы Павловны прошли, может быть, пара минут, так что кофе был обжигающе горяч. А Горюн, удовлетворившись Алискиным глотком, продолжил:

— Такие мероприятия проходят в интернатах раз-два в два месяца — это смотря насколько большой накал. Их плюс в том, что неожиданностей почти всегда удается избежать, и появляется время для наблюдения.

— Простите... Горюн, я немного не поняла. В «Рассказчике» подростки будут выбрасывать лишнее, ну то есть... сбрасывать гормональное напряжение... осознанно? Разве не противоре...

— Чернова! Я же вчера вам говорил, вы глазами слушаете? Их там сознательно стравливают — под присмотром. А мы с вами будем частью присмотра. Теперь понятно?

Кофе оказался всего на пару глотков, и Алиска как-то сама не заметила, что уже вышла в коридор и смотрит, как закрывает кабинет Горюн.

— А... ну ладно, понятно, — она решила не обращать внимания на тон Горюна, потому что он был такой же и вчера. Видимо, она все-таки столкнулась с человеком с такой вот особенностью. Всегда хотела, из интереса, пообщаться с такими, и вот. — Только знаете, я все равно ничего не поняла. Не про интернат! А про... вот мы пока с вами будем сидеть там и изображать присмотр, может же случиться все, что угодно. На другом конце города ребенок засветится, будто наелся урана, как вы говорили. Тогда кто-то из нас поедет к ребенку, а кто-то останется?

Пример оказался слишком мелким, а вела Алиска к более глобальной ситуации. Теоретической.

— И если случится что-то еще? Ну... вот как вы один успевали?

Пока она говорила, они уже оказались на заднем дворе, и Горюн неожиданно распахнул перед ней дверь машины.

— Водить умеете, Чернова?

— ...Нет.

— Значит, пристегивайтесь.

Алиска послушалась, и ремень безопасности тихо щелкнул в замке. Горюн упал на соседнее сиденье, небрежно за ней повторил, а потом повернул к ней голову.

— Наша контора обслуживает северную окраину, плюс те происшествия, где не справиться обычным... лишенным нашего таланта людям. Чернова, не показывайте себя глупее, чем вы есть. Как бы я, интересно, мотался по столице с такой скоростью? Телепорт, увы, еще не изобрели. Остальную работу делают наши коллеги из других контор. А теперь придержите ваши вопросы, я за рулем не разговариваю.

Алиска кивнула и вздохнула с облегчением — в действительности она все так и представляла — что Горюн мотается туда-сюда по происшествиям, с мигалкой, например. Куда-то не успевает, куда-то успевает. А при нескольких одновременных вызовах выбирает — где, если не повезет, умрет больше народу, туда и едет. Такая система зияла дырами, но ее в заблуждение ввели слова и Наташи, и Сан Саныча, и самого Горюна — при их второй встрече в больничном парке. Они говорили, как не хватает в ЦКМ сотрудников, как перерабатывает Горюн, как не хватает пострадавшего Игоря.

Да и сам ЦКМ никогда не блистал славой, как, например, центр искателей. Так что о существовании филиалов Алиска даже не подозревала. Но тогда вводил в недоумение целый штат обслуживающего персонала — они что, на каждый отдел разные, или их окраинный ЦКМ — главный офис? Спрашивать она не стала, не такой уж и важный вопрос.

Дорога под колеса бросалась почти черным, мокрым асфальтом, стелилась и спереди и сзади. Горюн не слишком спешил — их иногда обгоняли маршрутные автобусы, чаще — другие машины, разбрызгивая грязную воду по тротуару. Пешеходы — Алиска видела — шарахались от каждой машины. И так жалобно жались к краям узких дорожек, что вызывали невольное сочувствие. Это ведь и правда, что за справедливость — когда люди в тепле и сухости так спешат, что обливают других, кто вне комфорта? Горюн вон, рядом с пешеходами притормаживал и охотно пропускал по зебре.

Алиска искоса на него взглянула, отметив вчерашнюю рубашку — но чистую, значит, как он и надеялся, не поступало больше вызовов. Но рубашка даже чистая имела такой вид, что можно было однозначно сказать — утюг прикасался к ней разве только, когда рубашка продавалась. Горюн себя не утруждал такой ерундой, а Алиске захотелось заставить его надеть что-то более... аккуратное. Ей даже в худшие студенческие времена не приходило в голову надеть что-то, не прогладив до этого. Ленка, впрочем, частенько называла Алиску занудой, но вряд ли это был такой уж беспристрастный критерий, учитывая ее легкомысленный характер.

Ехали они недолго — пробки не успели застопорить проезд, и короткими переулочками, дворами и проспектами они добрались до места. Машина уперлась в высокий кованый забор, за которым разросся густой парк. Сейчас он трепетал прозрачными каплями на листьях, чем на секунду заворожил Алиску.

Она даже не заметила, что видимость при дожде такая хорошая оказалось, будто бы она разглядывала мир через хорошую камеру и различные фильтры. Листья берез сияли серебром.

— Над этим парком трудился лично сам директор вашего института, — Горюн ее восхищение разбил одной фразой, и по его взгляду — явно специально, но, не подозревая, что интерес у Алиски только эстетический. — Здесь не работает ни одна скрывающая магия, ни маскирующая. Такими же зонами обработана наша граница. Идемте, Чернова.

Она влезла под дождь, немного скрючившись, и услышала, как пиликнула машина включенной сигнализацией.

— А зачем?

— Дети периодически пытаются здесь устроить пьянки. И методы скрыть свою деятельность иногда очень оригинальны. И не всегда безопасны, так что это исключительно превентивная мера.

Горюн ткнул пальцем в неприметную кнопку звонка.

— И что мы будем делать? Сидеть и смотреть и перерабатывать остаточную энергию, когда будет нужно? Ведь их не отправишь уже в подземный этаж... к ЦКМ. Они и так наказаны.

Горюн невесело ей улыбнулся, как только в сыром воздухе прозвучали слова про наказание.

— Интернат не наказание, Чернова, а необходимость. Условия там гораздо лучше детского дома, обучение, организованный досуг. Не переживайте за них, я бы лично очень хотел туда на месяц поселиться.

На вопрос он не ответил, потому что к ним приблизился лысоватый, круглый человек с почему-то малиновым зонтиком.

— Здравствуйте-здравствуйте, — он так радушно поздоровался, что Алиска невольно улыбнулась. — Андрей, Марина просила посадить тебя в жюри, но я отстоял... можешь быть мне благодарным. О, а вы кто?

— А это Алиса Чернова, наш новый сотрудник. Чернова, знакомьтесь — Юрий, директор «Рассказчика».

— Рад-рад, Алиса, ну пойдемте, у нас уже зрители собираются, пора и мне появится в зале. Андрей, посидите к углу, я там немного поколдовал, ребята тебя не увидят.

Он торопился, и выглядел очень добродушным — волновался о своих интернатовцах, о соревнованиях. Алиске он понравился, несмотря даже на то, что его она не собиралась запоминать.

Внутри удивительного сада не ощущалось никакой магии, серебро, более тусклое, блестело на листьях, дождь тихо шуршал. Они быстро достигли интерната и расписались в журнале на входе. Им предстоял долгий спуск вниз. Никакого лифта не было и не могло бы быть в такой нестабильной обстановке, и дорогу назад — то есть вверх — Алиса представляла себе с ужасом. Кажется, это был уже семнадцатый этаж, а путь кончаться и не желал.

Горюн с Юрием шли впереди, обсуждая что-то, а Алиса, отставая на два пролета, считала этажи.

— Чернова?

— А?

— Перестаньте тащиться за нами, словно решили черепаху поизображать. Юрий нам важные вещи рассказывает. Мне, впрочем, кажется, что вы уже все умудрились пропустить.

— Извините, я не думала, что... — Алиска тут же их нагнала, чувствуя себя полной идиоткой. — Юрий, расскажите и мне, пожалуйста.

— Я сам расскажу, как только дойдем до места.

— Ну не будь таким грубым, Андрей, вспомни сам свой первый день на работе, — Юрий обернулся с веселой улыбкой. Она явно говорила, что этот самый первый день оказался не самым удачным.

— А я груб? — Горюн изумился очень искренне. — Чернова, я груб?

— Ну...

От неловкой правды ее спас дикий крик. А следом этажом ниже пронеслось как минимум парочка кабанов. Алиска уставилась на Юрия, но тот не был особо взволнован.

— Это что... это у вас всегда так?

— Ну что вы, Алиса, обычно мы заставляем их соблюдать дисциплину, но сегодня такой день, когда нужно дать им отдохнуть. Подростки — люди особенные до поры, до времени, а у нас их столько здесь, что к каждому нужный подход и не найдешь. Вот и приходится устраивать такие вот вечера. Ну, вы сами увидите сегодня, мы уже почти на месте.

Алиска считала — двадцать этажей — ничего себе зарядка ежедневная.

— Такая глубина без лифта тоже подход?

Юрий понимающе улыбнулся и закивал.

— Это некоторым образом держит в форме, знаете, — встрял Горюн. — И детей, и преподавателей. Вы правы, Чернова, пока здесь поднимешься или спустишься, все лишнее уйдет на то, чтобы добраться.

— Да-да. Ну, вот мы и пришли, мы с вами расстанемся пока, а там посмотрим... Андрей, поможешь если...

— Нет вопросов. Идемте, Чернова.

Они оказались в обычном коридоре, Алиска бы даже не сказала ни за что, что над ними столько бетона находится — просто светлый казенный коридор. Такой нашелся бы в любом учреждении — в больнице, в детском доме, в школе — там разве что окна обычно были. На стенах висели плакаты, выпуски стенгазеты, художник которой оказался очень талантливым человеком.

Они прошли до самого конца коридора, открыли неприметную дверь, и их тут же окутал гул множества голосов.

В огромном, светлом зале — видимо, там обычно проходило что-то вроде физкультуры — народу оказалось много. В основном, конечно дети разных возрастов. Алиска пригляделась и увидела, что все одеты в подобие формы — синие жилеты, синие брюки и юбки и рубашки разных расцветок — уж тут они отрывались, как могли.

По краям зала стояли настоящие трибуны, и Алиска умостилась рядом с Горюном.

— Здесь есть сильный огневик, — приглушенно сказал он, поворачивая к ней голову. И оглядывая ее так... Алиска не поняла, но пожалела, что не села дальше. Теперь отсаживаться было смешно. — Трудный подросток, заводила. Он, скажем так, Чернова, подмял под себя некоторую группу из самых способных и сильных. Ну и сами понимаете — драки, вымогательство, хулиганство. Все как в обычной школе. И есть остальные, сами понимаете, этой группой очень недовольные. Сегодня у нас будет кульминация.

— Поэтому Юрий попросил вас помочь, если возникнут трудности? А почему же никто не пресекает драки и вымогательство? Это же кем они вырастут...

— Это не ваше дело, Чернова. И не мое. Юра опытный человек и прекрасный педагог, уверен, он знает, что делает.

Алиска осеклась и обиженно решила больше с ним не разговаривать. И отвечать только по существу. Зачем заводил разговор, если это не ее дело? И не его тоже. Ей все больше казалось, что Горюн человек очень... странный, неспокойный.

— Ага.

— Ага? — он прищурился. — Когда все выйдет из-под контроля, Чернова, я хочу, чтобы вы следили за своим состоянием. Сравнивали его, понятно? Запомните, как чувствуете себя сейчас. Можете мне описать.

— Спасибо... я запомню.

Прозвучал пронзительный свист, и из-за стола жюри поднялся Юрий, сверкая белозубой улыбкой. И заговорил. Это была самая обычная речь, какую только слышала Алиска. Она всегда не понимала, зачем она нужна, если можно встать и сказать: «Ребята, а давайте начнем. Удачи вам всем». Но слова все лились из динамиков и лились.

— Это он специально тоже? — Алиска позабыла о своем намерении не разговаривать с Горюном. — Тянет так, что всех раздражает.

— Он успешно совмещает свои наклонности с делом, — ответил Горюн.

Алиска кивнула и прислушалась, но только чтобы через минуту попытаться отключиться от жизнерадостного, хорошо поставленного голоса. Звучали банальности о дружбе, сплоченности и прочем-прочем. Но никакой дружбой в зале и не пахло — дети сидели группами и довольно небольшими — по четыре-шесть человек. Исключением оказалась одна большая группа парней в противоположном конце зала. Они все носили красные платки на шее, и это, наверное, были какие-то знаки отличия от остальных.

Алиске быстро стало скучно, и она обернулась к Горюну.

— Это надолго? Ну, мероприятие.

— Увы. Но, с другой стороны, есть шанс, что после мы сможем вернуться в контору. Что такое, Чернова, заскучали? Я что сказал делать?

— Запомнить состояние, — буркнула Алиска и снова отвернулась, чувствуя на себе его неприятный взгляд.

— И как?

— Запомнила...

И Алиска, и Горюн сидели чуть поодаль от остальных, и вокруг их угла, как и вокруг группы с красными платками, была некая зона отчуждения. И если их защищали заклинания Юрия, то парни ими похвастаться не могли.

— Это ведь там вон сидит тот трудный подросток, с красным платком? Вокруг них так пусто... У нас в школе тоже такой был, его родители то ли биологи, то ли зоологи, а, вирусологи! В общем, они так часто куда-то уезжали, а присматривала за ним бабушка. Он ее не боялся совсем, и вел себя с нами, как... ну, как со вторым сортом, деньги отнимал, насмешничал все время над девчонками. Ужасный тип. А потом его родители погибли в аварии, и его забрал к себе какой-то дядя. Тогда он и изменился.... Не знаю только из-за кого, родителей или дяди, он очень строгий был... есть.

— Да, с краю, видите — блондин? Я сам его сюда приволок, сразу, как только он вычудил. Помните, мост навесной упал между Крестоносящей набережной и Волчьим островом? — Горюн если услышал историю, то либо не придал значения, либо не понял, к чему она оказалась рассказана.

— И сгорел, — дополнила Алиска. — Я там была как раз, когда... Так это он был? Ну ничего себе.

— Вот именно, Чернова.

Прогулочный навесной мост рухнул в реку неожиданно и для его проектировщиков, и для людей, что там находились. Алиска прогуливалась по набережной и оказалась свидетельницей происшествия. Все случилось так быстро, будто бы кто-то одновременно перерезал все несущие тросы. Людей спасло только то, что река в том месте не была слишком глубокой, но все же кто-то сломал ногу, ударившись то ли о воду, то ли о дно.

— Он оказался в воде, испугался, и все вспыхнуло, — сказал Горюн. — Повезло, что люди в большинстве умудрились доплыть до берега, прежде чем все началось.

— Не понимаю... когда у меня обнаружилась магия, ко мне тут же приставили куратора. Она все так хорошо объяснила, рассказала, что делать, если начну выходить из себя. Она даже разрешила в самых... опасных случаях колдовать, чтобы энергия была направлена в заклинание, а не в окружающее пространство. Почему им это не объясняют? Или... почему они этого не понимают?

Горюн вздохнул и ткнул пальцем в начавшуюся игру.

— Я терпеть не могу глупых вопросов, Чернова. Лучше смотрите молча.

Алиска все-таки от него отсела, кипя от возмущения, но Горюн даже не обратил на это внимания. А внизу и правда началось что-то достойное пристального наблюдения. Речи Юрия незаметно сменились баскетболом. Команды только-только начали игру, разбредаясь по полю, первый раз ударился о пол тяжелый рыжий мяч, и Алиска замерла, забыв свою обиду. Игра оказалась увлекательной, быстрой и грязной. Следить за мальчишками оказалось интересно, в быстрых движениях, сосредоточенных лицах не оставалось ничего от молодости, они начинали казаться скорее не совсем выросшими взрослыми.

Секунды щелкали в голове Алиски, отмечая удары мяча, но ничего не происходило. Все слишком сосредоточились на игре, как команды, так и зрители. В беспрестанно перемещающемся по полю парнишке она узнала того самого задиру-хулигана и уже пыталась не сводить с него взгляда. Он был мелким, может быть, ростом с саму Алису или чуть выше — определить было сложно, поскольку трибуны порядочно возвышались над полом. Был худым и длинноногим. И, как позже можно было убедиться, действительно хулиганом. Пока он сосредотачивался на игре, все шло нормально, и команда противника с небольшим перевесом вела счет. Но как только разрыв увеличился в пять голов, все пошло наперекосяк.

Алиска даже не сразу поняла, в чем дело, просто почувствовала, что ей не по себе. Необъяснимая тревога вкралась в сердце, смутная, мутная, легкая, как шелк, но, тем не менее, невозможно оказалось ее не замечать. И она росла, как и непонимание Алиски, пока перед рыжим мальчишкой, пытающимся закинуть в кольцо мяч, не выросла бесформенная огненная стена. Он отшатнулся, упал на пол, и его тут же оттащили от огня товарищи, судя по слаженным движениям, к такому привыкшие.

По трибунам пробежал шепоток, кто-то повскакивал с мест.

— Поняли что-нибудь?

— Он разозлился, что команда проигрывает.

— Чернова! Я про вас, а не про него!

— А... нет, ничего не поменялось.

Горюн сверлил ее взглядом, Алиска это ощущала где-то на шее, словно легкую щекотку. Но из упрямства она не повернула к нему головы, продолжая наблюдать, как преподаватели успокаивали пламя. Судя по тому, как все себя вели, ничего неординарного не произошло. А к виновнику подошла молодая девушка в синем вязаном свитере, заговорила и тихо увела в сторонку.

— Пытайтесь еще.

Алиска кивнула, по-прежнему не желая к нему оборачиваться. Вот еще — много чести, пусть сначала перестанет грубить.

Игра вскоре продолжилась, словно бы ничего не произошло. Огневик, вопреки ее ожиданию, вернулся в команду. С другой стороны, Алиска понимала и помнила слова Горюна о том, что их здесь намеренно стравливают. А значит, будет гораздо больше мер безопасности.

— Как его зовут?

Горюн ответил спустя полминуты, не раньше, словно раздумывал.

— Павел Мельников.

— Он очень быстро сорвался, из-за одного дурацкого счета.

— Ему шестнадцать, Чернова. Вы себя помните в таком возрасте? Хотя о чем это я, конечно, помните. Он мнит себя непонятым, оболганным, великим магом и гением, естественно, он сорвется из-за любой неудачи. Но это пока начало.

— Значит, даже такое подземелье не гасит большие выбросы...

Мысль быстро покинула ее, и Алиска вновь пристально начала наблюдать за игрой. Все словно сорвалось с рельс, команды стали играть совсем грязно. Они толкали друга, словно бы невзначай пихали друг друга локтем. Больше всех старался Мельников. Он отчаянно пытался добраться до мяча, но рост, и, может быть, отсутствие таланта играли с ним плохую шутку. Мяч все время переходил в чужие руки, но два раза он все-таки в корзину попал. Атмосфера накалялась, зрители шумели и возмущенно кричали о нарушениях. Алиска и сама была возмущена, несмотря на то, что так и нужно было — больше несправедливости, больше переживаний. Чем скорее игроки выплеснут лишнее, тем быстрее они покинут это место.

— Гасит, при условии, что энергию никто не поглощает. До поверхности ничего не доходит.

Алиска вздрогнула и, наконец, посмотрела на Горюна. Его светлые глаза были прищурены, волосы взлохмачены. Можно было кожей ощутить, как он ей недоволен. Чем только?

— А если взрыв? Вы ведь не успеваете приехать вовремя, если счет идет на три-пять минут.

— Стены выдержат и не такое, если вы об этом. Эти подземелья вполне могут быть бомбоубежищем, если возникнет необходимость.

Это казалось фантастикой: удар с воздуха вполне мог бы не повредить интернату, но взрыв изнутри? Но Горюн не производил впечатления человека, не знающего, что говорит. Он ей не нравился, но не верить ему не хотелось.

— С ума сойти...

Игра продолжалась...

* * *

Потом были раздражающие всех конкурсы с танцами, бутылками, мукой. Алиска нутром ощущала то унижение, что испытывали интернатовцы, бегая от одного конца зала до другого с эстафетной палочкой. Но Горюн пояснил, что участие в таких мероприятиях обязательное, и все стало немного на свои места.

Выбросы случались — огненные вспышки, вихрь, разметавший на столе жюри все бумажки, вода, покапавшая с потолка. И нельзя было сказать, что огня оказывалось больше, но он не уступал. А все же вместе производило удручающее впечатление — толпа неуравновешенных подростков, огромный потенциал, отвратительные характеры, уж что—что, а это можно было оценить почти в первый же час действа. Никто друг друга не щадил — ни словами, ни тычками, ни обещаниями.

Уже прошел перерыв с кофе, а накал страстей не спадал. Мельников прямо на глазах у всех пнул мимо проходящую девушку, получил от нее в ответ пощечину, ударил снова.

Завязалась драка, которую преподаватели уже не смогли проигнорировать. Драчунов рассадили по разным концам зала, но все стало еще хуже. А больше всего Алиске хотелось, чтобы все закончилось.

— Какой кошмар.

— Потом они будет вспоминать это с улыбкой и ругать интернат, — на Горюна действо не произвело впечатления. — Поверьте мне, Чернова, только со стороны все кажется страшным, на самом деле все пройдет.

— Ну да, — Алиска окинула его взглядом. — Мы все умрем и все такое. Но это правда кошмар! А вы что, долго так сидите?

— Надеюсь, я вас правильно разобрал. Достаточно для того, чтобы говорить вам с собственного опыта. Многие из тех, кого я видел здесь мелкими и буйными сейчас работают... да много где.

Алиска кивнула и обернулась как раз к тому моменту, когда в зале снова вспыхнул огонь. Тут же пахнуло жаром, таким, словно она опять попала в горящий троллейбус. Что-то затрещало, закричали дети, разнеслись команды преподавателей, и, вторя им, завыла сирена. Горюн не тронулся с места, и Алиска, прикрыв рукавом рот с носом, тоже заставила себя немного задержаться. Ведь нужно понять, что поменялось. Или нет?

Зашумели огнетушители, под людской гомон.

— Почему мы не уходим? Разве уже не все? Кха...

— Умеете вы вопросы задавать, Чернова... вовремя. Уже все.

Подняться с трибун оказалось облегчением, тем более, что уже слезились глаза и першило в горле. Хотя огня уже почти не было, только дым расползался мутными клубами, поднимаясь вверх.

Горюн бесцеремонно схватил ее за руку и вывел в коридор, плотно закрывая за собой дверь, обернулся к ней, оглядел одним махом и кивнул, словно она что-то ответила.

— Нехорошо получилось, но мы с вами сделали все, что нужно.

В коридоре было многолюдно, сновали преподаватели и некоторые уже совсем взрослые интернатовцы. А в другом конце коридора, в углу, вместе с Юрием стоял Мельников. Расстояние было довольно большим, но разглядеть на его лице каменную маску безразличия не составило труда. Похоже, он пытался убедить директора в том, что ему абсолютно плевать на случившееся.

— Неужели все? Они успокоятся или...

— Скорее или, Чернова. Но дальше они справятся своими силами. Если только... но сомневаюсь.

— А?

— Они иногда устраивали разборки на крыше девятиэтажки, сбегали и делили что-то между собой. Приходилось изображать тайный надзор. Мы посмотрим на крайний случай, не выйдет ли кто на поверхность, но я сомневаюсь, что Юра позволит кому-то. В любом случае, идемте...

Они покинули суетные коридоры, выбравшись на бесконечную лестницу, и тут Алиска вспомнила, что им предстоит. Самое высокий дом, на который она поднималась пешком, был всего лишь девятиэтажкой, а тут... Однако и подъем в конце концов закончился. Алиска хватала ртом воздух и мечтала поскорее куда-нибудь сесть, все, что угодно, в общем, лишь бы дать отдых ногам. Охрана смотрела на них с легкой издевкой счастливчиков, лишенных необходимости преодолевать такие расстояния. Хотя наверняка она, конечно, не могла знать, так ли это.

Небо, пока проходили соревнования, разъяснилось, явив ясную голубизну. Воздух ощутимо потеплел, но Алиска не слишком заинтересовалась. На нее, как следствие переработанной энергии, навалилась апатия.

Едва дождавшись, когда Горюн разблокирует машину, она рухнула на переднее сидение, пристегнулась и выдохнула.

— Плохо?

— Нет... просто устала. В смысле...

— Понял я, понял. У меня есть кофе, Чернова, увы, без сахара и молока. Если хотите, присоединяйтесь.

Она взглянула на него, с вялым удивлением обнаружив, что на лице в этот раз не было ни грамма издевки или иронии. Что это? Неужели тоже...

— А вы? Много вы взяли на себя там? Я совсем ничего не поняла, только по последствиям знаю, что взяла достаточно.

Он пожал плечами и налил из старого походного термоса кофе. Протянул ей.

— Предлагаете считать энергию в единицах измерения? Понятия не имею, Чернова, никогда задавался такими вопросами — много или мало. И вам не советую.

Из дрожащего сада вспорхнула какая-то птица, пронзительно крича. Вспугнувший ее охранник о чем-то им махнул, на что Горюн кивнул.

Видимо, это означало, что они могли возвращаться.

Один из звонков в приемной ЦКМ прозвучал воскресным вечером, спустя несколько дней после событий в «Рассказчике». Здание уже давно опустело, и из присутствующих были только Алиса, Горюн и психологи, которые так редко покидали подземелье, что их можно было даже не считать. Шел девятый час, и вечер за окном цвел пьяным, теплым воздухом, полным выхлопных газов и запахом распустившихся лилий на клумбах у их конторы.

Алиса уже складывала в рюкзак вещи, когда старый стационарный аппарат надрывно зазвонил. Трубку взять она не успела, ничуть об этом даже не пожалев. Горюн, она была уверена после недели с ним работы, был одинок и мог задержаться в конторе допоздна, тогда как она предпочитала сбегать в положенные восемь часов вечера. В этот день она задержалась, потому что должна была сдать ему отчеты обо всех вызовах, потом, после подписи, отчеты шли куда-то дальше, насколько она знала. Иначе зачем ему читать обо всем произошедшем, если они оба при этом присутствовали?

Алиса слышала, как Горюн в своей привычной резкой манере с кем-то разговаривает, и гадала — вызов или нет. Уже просто уйти было невозможно — вернет, не задумываясь, Горюн вообще не отличался какой-либо снисходительностью. Если сказал, что Алиса будет неделю с ним ездить, значит, будет. Хотя неделя уже прошла, но он продолжал ее таскать за собой, словно ребенок любимую игрушку.

Да и отчет она не сдала...

По отрывистому звуку шагов в коридоре сразу стало понятно, что вызов. Если бы Алиса понадобилась Горюну по другому вопросу, он бы не постеснялся кричать через весь коридор. О вызовах же он предпочитал сообщать... лично.

— Чернова, вы любите крыши? — он заглянул к ней в кабинет, привычно растрепанный и резкий.

— А... не знаю. А надо?

— Понятия не имею. Но побегать по ним придется, выбрасывайте свой рюкзак и идемте.

— Что? Зачем нам по ним бегать?

Горюн уже закрыл дверь, и Алиске пришлось выйти в коридор вслед за ним, чтобы получить ответ.

— Потому что оттуда льется вода и слышится детский смех. Эти идиоты только сейчас спохватились, хотя дети бегают там уже часа четыре. На крыше девятиэтажки, вообразите себе. Вы готовы? Телефон только оставьте, промочите.

Алиса была не готова, но не говорить же ему, что ей требуется минута для осознания — засмеет, а потом еще и нагрубит.

— Готова. Но если они там четыре часа, и ничего не взорвалось, может быть, специально колдуют? Все же дети, и день был жаркий...

— С чего вы взяли, что обязательно взорвется, Чернова? Вы откаты только огненные видели, что ли? Ну, идемте-идемте, чего застыли!

На самом деле Алиса и не стояла на месте, а выскочила на улицу вслед за ним. Жара уже спадала, прячась за горизонтом вместе с солнцем, но ночи были теплыми. Алисе даже ни разу не захотелось надеть на себя что-нибудь более теплое, чем хлопчатобумажная футболка. Да и ее иногда хотелось снять, наплевав на правила приличия.

— Это рядом, не сворачивайте к стоянке, — он вернул ее, стоило только собраться пойти на задний двор. — Мы быстрее пешком дойдем.

На самом деле они не шли, а бежали, но это было нормально и понятно. Четыре часа на крыше, дети, вода льется — насколько обильно, интересно — все это наводило на не слишком радужные выводы. Если выбросы там действительно спонтанные, то жителям дома, на чьей крыше бродили дети, страшно повезло, что свободная энергия выразилась не так разрушительно. Такое бывало, Алиса сама убедилась, когда они однажды не успели.

Тогда откат выразился в пыльном вихре и никому особо не навредил. Но если не навредил один раз, это не значило, что не навредит во второй.

Когда они остановились на светофоре, Горюн продолжил:

— Откаты могут выражаться в чем угодно, Чернова, не обязательно все должно гореть и взрываться. Может исчезнуть воздух, появиться сильный ветер, холод, жара. Я разве что землетрясения ни разу не встречал, для него все же нужно немного побольше, чем свободная энергия в неположенном месте.

Как будто все остальное, что он перечислил — раз плюнуть, и устроить такое мог любой...

— Тем более мне интересно, вы где видели детей, способных колдовать четыре часа подряд?

— Да я с детьми вообще...

Не дожидаясь зеленого света, он за руку вытащил ее на дорогу, другую руку поднял в знак того, чтобы их пропустили. Возмущенные гудки прозвучали сразу, стоило им сделать три быстрых шага, ведь все-таки поток машин был не совсем уж редким — люди возвращались с дач и загородных домов, и путь неминуемо лежал через их окраину.

Им повезло, что недалеко стояла школа, и скорость машин была минимальная, так что проскочили они без последствий, хотя Алиска едва удержалась, чтобы не дернуть Горюна обратно, едва он ее вытащил.

Когда они оказались на другой стороне дороги, весело запиликал светофор, сообщая свободный проход для пешеходов.

— Мы могли бы и...

— Вон! Видите? — ее мнение Горюна не слишком интересовало, и он уже показывал рукой куда-то вверх.

Но Алиса и сама запнулась, а случайно оказавшись рядом с тонким молодым деревом, схватилась за него, словно ища поддержки.

Смотреть было на что.

С девятиэтажки, словно из переполненной ванны, лилась вода, заливая фасад, плескалась на землю и образовывала лужи. Вокруг стояли жители. Их было много, а это означало, что с ними еще нужно и общаться — естественно, потом. Но если повезет, она просто спрячется за Горюна, помня, насколько он невежлив с людьми, не имеющими права требовать у него ответа. Алиса так не умела с самого детства, и все больше ей казалось, что и не сумеет никогда. Так что Горюн обычно тратил время на общение со свидетелями или косвенно пострадавшими много меньше, чем она.

— На шалости не похоже, — запоздало согласилась она, едва обрела снова дар речи.

— Какая проницательность, Чернова... Слушайте. Люки на чердак оборудованы магнитными замками, ключи у вас должны быть, не забыли?

Она не забыла, но только по чистой случайности — просто не успела прицепить ключ к связке, которую опрометчиво оставила в боком кармане рюкзака. Получилось бы ужасно глупо, если бы она сейчас осталась без такой нужной штуки и, видимо, не смогла бы попасть на крышу. Ну или смогла бы — что скорее всего — но под непрестанное ворчание.

— Поднимайтесь с последнего подъезда, я пойду с первого. Увидите детей прежде меня, постарайтесь их успокоить. Не подпускать к краям, не говорить, что из ЦКМ. Хоть Золушкой притворитесь, все одно блондинка. Все ясно?

— Все ясно. Я пойду?

— И не вздумайте подниматься лифтом!

А она и не собиралась — лезть в ненадежный старый лифт, когда воды в доме столько, что можно наполнить не самый маленький бассейн? Горюн либо по умолчанию считал ее полной дурой, либо дул на воду. Алиска предпочитала второй вариант, но зато первый казался особо реалистичным.

Она успела краем глаза заметить, как попытались к нему пристать жители затопленного дома, как он от них отмахнулся, и скрылась в темном проеме открытого настежь подъезда. Электричество уже отключили, поэтому перед лестницей пришлось быстро затормозить, чтобы об нее не споткнуться и не добавить к существующим проблемам еще и собственные. Первое время пришлось идти наощупь и осторожно, но потом организм приспособился к одинаковому количеству ступеней и расстоянию между ними, и подъем пошел быстрее.

А вспомнив кошмарные лестнице в «Рассказчике», Алиска подумала, что добралась до чердачного люка в рекордно быстрые сроки. Он оказался открыт предусмотрительными жителями, так что даже не понадобился ключ. Запоздало ей вообще стало интересно, как она открыла бы магнитный замок, когда электричество в доме отключено.

Воды в подъезде было достаточно, но она растеклась по девяти этажам, и Алиса этого не особо замечала, просто отметила факт, когда поднималась по шаткой отвесной лестнице. Она оказалась окрашена в идиотский голубой цвет, небесный. Сквозь выход на чердак проглядывало достаточно света, видимо, дверь на саму крыша была открыта, и Алиска видела, как неуместно и грязно смотрится этот цвет в темном старом подъезде.

На чердаке стало немного светлее, и она без труда нашла действительно открытую дверь. Оттуда уже долетали звонкие голоса.

Выйдя на улицу, Алиска обнаружила себя словно бы на слегка затопленном острове, которым служило небольшое крыльцо с входом на чердак. Напротив на парапете сидели девочка с мальчиком, сидели довольно спокойно. Оглядываясь назад, Алиска потом осознала, что так и не увидела источника воды. По крайней мере, когда она лезла наверх, ожидала, что вода будет выливаться из рук ребенка — как и любое заклинание исходит из рук. Неважно — целенаправленное или спонтанное.

Дети сидели на противоположной стороне крыши, как раз оттуда должен был появиться Горюн. Его, однако, что-то задерживало.

— Эгей! — голос Алиску не подвел и прозвучал весело и довольно искренне. — Не устали купаться там?

В ответ послышалось что-то, что разобрать она не смогла, оба ребенка кричали пронзительно и одновременно, но слово «устали» она услышала четко.

— Тогда сидите на месте и ждите меня! — По крайней мере, когда она доплывет до середины крыши, весь откат, если он остался, войдет в нее. Если этого уже не случилось, все-таки Алиса понятия не имела, на каком расстоянии свободная энергия начинает взаимодействовать с ее телом.

Вода была теплой, а плавать Алиса научилась еще в детстве, когда воспитатели водили их в городской бассейн. Поэтому плавание могло даже доставить какое-то удовольствие, если бы не мутная от грязи вода и сюрреализм происходящего. Попробовать встать на ноги она не решилась, боясь уйти под воду и намочить волосы — иногда бордюры на крышах были действительно высокими. Кто-то даже выращивал сады в таких местах.

Когда Алиса доплыла, дети явно повеселели. Она вскарабкалась на бордюр, откинула намокшие на кончиках волосы и позволила себе отдышаться. Дети смотрели на нее — мальчик и девочка, оба светловолосые, почти до белизны, веснушчатые, и оба напуганные.

— Ну и зачем вы здесь устроили потоп? Нет, мне просто интересно, я не собираюсь вас... — девочка показалось, испугалась еще больше, когда Алиска задала вопрос. — Ругать или наказывать. Это на самом деле весело.

— Мы хотим домой, — ответил за обоих мальчик.

— Туда? — Алиска показала пальцем вниз, и долго потом наблюдала, как дети отрицательно вертят головами. — Не туда? Ну ясно. А кстати, не видели здесь дяденьку? Лохматый такой... уже должен появи...

Горюн показался в дверях среднего подъезда, и Алиска подумала, что ему изменила система координат. Впрочем, потом стало понятно, что дело, скорее всего, в запертых дверях и отключенном электричестве.

— А уже не надо, вот он... Эй, не нужно плакать, я приплыла вас спасать, доставим вас к нам в гости и вызовем родителей. Есть хотите?

Алиска растерялась от необходимости успокаивать детей, множества вопросов, которые нужно было им задать, и неясности — что именно нужно сделать первым делом. Хотя, кажется, Горюн говорил, что нужно успокоить, если повторится спонтанный выброс такой силы, они тут, пожалуй, утонут все.

— Мы хотим домой. Почему тут не ночь?

— Хочу!

Сначала ответила едва не плачущая девочка, а потом мальчик, казавшийся ее немного постарше и спокойнее.

Горюн все еще стоял в дверях и, судя по всему, не хотел к ним плыть, надеясь, что Алиска разберется сама.

— Ну, значит, сейчас пойдем есть, а потом домой, ага? Я, кстати, Алиса. А вы?

Их звали Марком и Лизой, и жили они на улице Красной Армии. А как оказались на крыше, не знают — просто оказались, и все. И вода полилась...

— ...А я не умею плавать, — Лиза все-таки горько расплакалась, смешно сморщив личико, и Алиска попыталась ее приобнять.

Лиза подалась навстречу, ища утешения, переползла через Марка и уткнулась ей куда-то почти в плечо.

— Фу, ты такая мокрая!

— Ну извини, не захватила с собой скафандр. Марк, что случилось? Что значит — не знаете, как здесь оказались? Вы шли к кому-то в гости в этом доме? Вас затащили силой?

— Мы просто оказались и все. Бух — и здесь. И все.

Лиза согласно закивала, не желая отпускать Алиску из объятий, несмотря ни на какую мокрую одежду.

— Пространственных перемещений не существует. Вы могли сюда прилететь, забраться, но не «бух». В любом случае, обещаю, вас не накажут за то, что вы сделали. — Алиска кривила душой, но на крыше дома, когда с одной стороны пропасть, а с другой грязный бассейн, где напуганные дети — можно и соврать. — Ну, подумаешь, потоп. Ерунда же?

— Но мы оказались! Мы были у бабушки! А потом здесь!

— Чернова, все в порядке? — голос Горюна заставил ее вздрогнуть и неожиданно понять, насколько ей не хочется продолжать разговор с детьми.

— Да! Ну раз «бух», значит, поплыли разбираться?

Оба ребенка воды побаивались, и Алиска заставила себя все же встать в полный рост, позволяя им убедиться, что вода доходит ей только до груди и слишком мелко, чтобы им утонуть.

— Я буду вас держать, обещаю, и не позволю захлебнуться. Ага?

Марк едва ли из братских чувств — а они были братом и сестрой, это явно показывал одинаковый цвет волос и веснушки — заставил Лизу первой забраться Алиске на плечи. Она пищала и ерзала, но когда сделали первый шаг, замерла, вцепившись Алисе в волосы.

— Держи меня за голову, а не за волосы, мне больно!

Все-таки общаться с детьми Алиска не умела...

До нее только что дошло, что откат по ней все же ударил, если судить по резкой усталости, перемене настроения и нежеланию говорить с детьми. И уж точно — искать улицу какой-то армии.

Солнце приближалось к горизонту, раскрасив небо во фламинговый цвет, столице предстояла душная ночь и чуть прохладное утро... А ведь девочка говорила...

— Лиза, слушай, а что ты там говорила про ночь? Ты спросила меня, почему сейчас не ночь, так?

— Ну да, было темно, когда мы сюда прилетели.

— Уже прилетели? Не «бух»? А ты видела кого-нибудь незнакомого, когда все случилось?

— Нет, бабушка уже спала, а дедушка умер давно. Никого не было, а что?

— Да просто интересно... Вот мы и пришли, кстати.

Горюн снял с Алискиных плеч девочку, бегло ее осмотрел и адресовал Алисе вопросительный взгляд.

— Что-то интересное?

— Наверное, мне кажется, их кто-то похитил. Я мальчика притащу сначала, ладно? — На что получила короткий кивок. Потом Горюн присел на корточки около девочки, намереваясь либо расспросить ее, либо упокоить.

Дорога туда-обратно показалась долгой, потому что с каждым шагом все больше хотелось исчезнуть с этой крыши, оказаться под подаренным пледом, на старом диване. И спать. Чем больше, тем лучше.

Мальчик тоже ерзал у нее на плечах, но за волосы не хватался. Зато оказался разговорчивее своей сестры. Алиске пришлось ответить на полдюжины вопросов, впрочем, вполне насущных и не праздных. Название города, где бабушка, где папа, а скоро они спустятся, и что за человек изображен на футболке Алисы.

— Да ты что, Звездные войны не видел?* Это Грейс.

— Видел, мы с папой их смотрели. Но там не было...

— Чернова, быстрее!

Кричал Горюн зря, она все равно уже подходила к нему, но мальчик перестал задавать ей вопросы, и стало немного легче.

— Давай, Марк, хватайся за... — назвать дяденькой Горюна в лицо она не решилась. — Плечи.

Он стащил с нее мальчика и подтолкнул его к входу.

— Давай, спускайся осторожнее. Твоя сестра уже ждет внизу. Чернова, сами справитесь, или вас тоже надо вытаскивать?

— Справлюсь... — она выбралась из воды и поняла, что даже на его тон не хочет реагировать. — Идите, я позже...

— Если не справитесь — так и скажите, топить вас не буду. Идите за мной, ясно? Никаких «еще немного посижу и догоню».

Мальчик больше не произнес ни слова, и Алиска прекрасно понимала почему — уж если она до сих пор побаивалась Горюна, то как страшно не достигшим даже десятилетия детям.

* * *

Пока они спускались, село солнце.

Темный подъезд и отсутствие фонарика замедляли движения, хотя обоих детей тащил на руках Горюн. Они молчали, иногда скорбно шмыгая носами, а Алиса, плетясь позади него, по-прежнему мечтала о постели. И о покое.

— Я хочу, чтобы вы поняли, Чернова, если я спрашиваю о вашем самочувствии, вы должны отвечать максимально честно и развернуто. Ваше мычание не дает мне возможности контролировать вас и действовать правильно. Вам ясно?

— Угу.

— Так как себя чувствуете, Чернова?

— Я очень хочу спать.

— Вам что не понятно в словосочетании — максимально честно и развернуто?

— У меня апатия и усталость. В остальном все как обычно...

Девять этажей наконец-то закончились, и они вышли на улицу, под медленно темнеющее небо. Алиска, однако, прикрыла рукой глаза, ослепленная яркими фарами какого-то грузовика. Он так тарахтел, словно большой, сердитый шмель, и ужасно раздражал.

— Наконец-то!

— Чего так долго?

— ...воду откачивать можно?

Люди бросились к ним любопытной стайкой, задавая тысячу ненужных вопросов, но, к счастью, Горюн себе не изменил и все-таки рявкнул на них что-то на грани цензурного и допустимого. Дети сжались на его руках, а Лиза бросила на Алису испуганный взгляд. Словно думала, что ее тут же спасут. Но Алиса просто попыталась ободряюще улыбнуться.

Грузовик, ослепивший их фарами, оказался служебной машиной управляющей компании, и, зайдя за него, можно было увидеть, что установку для откачивания воды уже вытащили. На этом дело застопорилось — решали, как поднимать ее на крышу: вызывать кран или попробовать своими силами. Большего услышать не удалось, кроме короткой фразы Горюна о том, что воду откачивать действительно можно.

Потом была обратная короткая дорога, и светофора они на этот раз дождались.

Никто, похожий на родителей Лизы и Марка, их не преследовал, но Алиса, заторможено наблюдая, как окрашиваются постепенно в неопределенно темный цвет тополиные листья, все же отбросила свою версию о похищении. Она теперь казалась безумной и абсурдной, и первое же «но» ломало теорию. Например: но почему их затащили именно на крышу и там оставили? В самом же деле, не мог похититель совершенно случайно утонуть?

— А почему вы спрашивали меня о самочувствии? — она поравнялась с Горюном и увидела, как сильно сжаты его челюсти. Неудивительно, что дети сидели на его руках безмолвными статуями, Алиса бы тоже испугалась.

— Вы так и не поняли? Я всю неделю, если не считать игр в «Рассказчике», почти не прикасался к свободной энергии, все поглощали вы. А там оказалось много лишнего, вы не смогли переработать все.

Алиса слегка поморщилась и пожала плечами.

— Ну и что? Значит, у меня есть... ну, тормоз. Или как это называется... У вас нет?

— Чернова, завтра поговорим, ясно? Я хочу, чтобы вы пошли домой и легли спать.

Она вздохнула, снова отступив от него пару шагов назад. Завтра так завтра, завтра она спросит, чем он так недоволен, и, может быть, даже не станет волноваться.

— Ясно...

В ЦКМ Алиска, как и планировала, забрала рюкзак с ключами, заперла кабинет и вышла на улицу, где ее, словно бы случайно, ждал их штатный водитель. Он предложил подвезти ее до дома, а когда она выходила, рассеял всякие сомнения в благородности жеста.

— Горюн просил передать, что вы можете завтра опоздать.

— А... спасибо...

* * *

Она действительно опоздала — с разрешения и спалось лучше, чем прежде. Позабытый будильник впустую прозвенел все утро и, обессиленный, был выключен только в одиннадцать утра. Алиса немного испугалась, что интерпретировала слова водителя не так, но яркое солнце, непривычная бодрость и здравый смысл выветрили из нее все сомнения. Полчаса она угрохала на горячий душ, потом еще полчаса задумчиво сидела над чашкой чая, в конце концов, почувствовала угрызения совести, привычно заплела короткую косу из сырых волос, надела последний чистый комплект — шорты и футболку — и отправилась в ЦКМ.

Там ее встретила сияющая Наташа, с которой Алиса почти все время разминалась, не имея возможности действовать самостоятельно и планировать рабочее время. Ей снова повезло, и Горюн уехал куда-то еще с утра, никаких других вызовов не поступало, так что остаток обеда прошел спокойно — без иронии, издевок и ставшего почти привычным обращения «Чернова».

Однако Наташа все же сумела намешать в безмятежное настроение немного чего-то темного. Алиса, идя в контору, и не думала, что вчерашняя история с бассейном на крыше все еще не закончилась привычным сценарием.

— Родителей детишек так и не нашли до сих пор, представляешь? — Наташа уткнулась в чашку с кофе, словно бы не желая встречаться с Алисой взглядом. — Знаю, времени прошло мало, но адреса, что они называют, не существует. И номера телефона тоже. Зато полиция нашла деревню, откуда якобы они исчезли, но ни улица, ни дом не подходит. И дети там не пропадали. Чудеса прямо.

— Может быть, они перепутали. Это же дети... Я не помню себя в пять и четыре года, но сомневаюсь, что разум работал так же, как в девять и дальше. Они, кажется, называли улицу Красной армии, да? Мало ли еще похожих названий. Ну и... кто сказал, что они не из другого города?

— Код телефона столичный, — возразила Наташа, по-прежнему не отрывая взгляда от кофе. — Может быть, ты права. Я привыкла, что все дети знают свой адрес, фамилию, имя, и в большинстве случаев знают правильно.

В этот момент зазвонил в приемной телефон, и разговор прервался.

— Горюн просил, чтобы ты сходила к ним, когда будет время. Спонтанные выбросы до сих пор не прекратились, и... ты лучше справишься. Ну, а я пойду.

Вызов оказался сущей ерундой. Звонили из парка, там, в огромном фонтане, проходили спонтанные игры в водный волейбол. Подростки — непонятно, целенаправленная ли магия, — но звонившая насчитала двенадцать отдельных фигурных радуг.

Когда Алиса приехала — непривычно одинокая — поняла, что ей многое забыли рассказать. Например, то, что всех прохожих радостно окатывали струей теплой воды и кричали какую-то ерунду. На первый же взгляд было ясно, что они развлекаются, но Алиса на случай постояла рядом с фонтаном около пяти минут и вызвала полицию. Жалко было прерывать странную игру, но и лезть одна она побоялась. Если колдуют специально — могут попытаться навредить, прежде чем она представится, а может, и после тоже попытаются. Если нет, в любом случае, Алиса не была уверена, что сможет уговорить их ехать в ЦКМ.

Полиция ехала около получаса, Алиса успела расплатиться за мороженое мокрыми купюрами — продавец уже имела подобные и, ничего не смущаясь, спокойно сушила их, прицепив внутри ларька к натянутой веревке невесть откуда взявшимися прищепками. Это здорово ее развеселило, добавив теплого очарования такому неожиданному понедельнику.

Сидя на солнышке и поедая мороженое, Алиска думала, что, наверное, Горюну там приходится хуже, чем ей. Ведь если он уехал с самого утра и после обеда не появился, либо дело было плохо, либо проходили соревнования, похожие на «Рассказчика», только в другом интернате.

Она сморщилась, вспомнив, что он пообещал поговорить с ней завтра — о том, что произошло, об ее тормозе. То есть уже сегодня, и приятнее воспоминание от этого не становилось, он снова станет на нее кричать, непонятно за что. Но она могла понять, как его заинтересовали те дети, если спонтанные выбросы случались до сих пор — силы у них было немеряно, а как успокоить — за неимением родителей — непонятно. Но с этим должны были в итоге справиться их штатные психологи, а потом, скорее всего, воспитатели в интернате.

Алиса подумала, что она появилась точно так же, только не имея памяти, но ей повезло с обычным детским домом. Там тоже было много проблем и с ровесниками, и со старшими ребятами, все решалось в большинстве своем силой, но не магической. И не было тех унизительных соревнований, Алиска даже не подозревала, что можно быть благодарной детскому дому, хоть и после пятилетнего расставания.

Она успела вовремя подскочить к полицейским, представиться и быстренько, с помощью одного из них, надавать на ребят, выясняя — специально ли они колдовали. Ребята оказались студентами столичного университета, и она со спокойной совестью вернулась в машину. За все нарушения и проблемы со студентами ответственность несет университет либо же родители.

Когда она садилась в машину, увидела, как сморщился от досады водитель.

— Извините, мне там нечем было, ну... высушиться. Вы можете меня до дому довезти, а потом уже в ЦКМ?

— Не переживайте, — по его лицу невозможно было сказать, что он действительно так снисходителен, но ничего другого, как поверить, не оставалось. — Это еще не самое страшное.

Вот что, интересно, было самым страшным?

* * *

Перед тем, как подняться в свой кабинет, Алиса тихо зашла в подвал к Марку с Лизой. Спускаясь вниз, она ощутила себя в почти настоящем подземелье. В отличие от «Рассказчика» там было всего лишь четыре этажа, достаточно высоких. Но совершенно ничем не отделанных. Бредя по серому коридору, Алиса видела и пятна плесени в неярком свете низковольтных ламп, трещины, избороздившие толстый камень, редко подметаемые узкие и крутые лестницы с этажа на этаж. Она старалась держаться рукой за стены, ощущая, как громада здания давит на нее. Будь ее воля, Алиса вместо ламп повесила бы факелы, сорвала проводку и обустроила небольшие комнаты, в которых обычно временно содержались нарушители: в стиле пыточных камер. И водила бы психически здоровых туристов, но никак не маленьких детей и впечатлительных подростков.

Лизу с Марком разместили в самой дальней комнате на минус четвертом этаже, пока она туда дошла, окончательно ощутила себя совершенно вне времени.

Комнаты, к счастью, были и оштукатурены, и обклеены светлыми обоями. Все портила железная, монументальная дверь, явно оставшаяся со времен постройки, с небольшой решеткой на уровне лица взрослого человека. Дети спали, а рядом с ними в кресле дремала молодая, чуть полноватая женщина. При Алисином появлении она встрепенулась и одними губами прошептала, что помощь ей не нужна.

Ответ на незаданный вопрос ожидал ее в своем кабинете. Хотя Алиска не могла точно утверждать, что он ее именно ждал. Горюн поднял на нее взгляд, когда она вошла внутрь. Он казался очень усталым, взлохмаченным больше обычного. Она даже почувствовала небольшой стыд.

— Извините меня... нужно было зайти в подвал до отъезда. Может, вам...

— Чернова, я что говорил по поводу платьев?

— А... я была в парке, там студенты развлекались и меня облили. И больше надеть нечего...

Он махнул рукой, одновременно показывая, что все понял, и прося ее сесть. Судя по вчерашней несвежей рубашке, он понимал проблему чистой одежды, как никто другой.

— Вам плохо, да? Я могу принести что-нибудь.

Он так на нее посмотрел, словно бы размышлял — отравит или нет, но все же скомкано кивнул, видимо, склонившись ко второму варианту.

— Кофе без ничего. И себе налейте, поговорим, пока никто не звонит.

Вся кухонная утварь до недавнего времени находилась в бухгалтерии, поскольку иногда они все же засиживались допоздна, а Людмила Павловна без кофе не могла — она сумела это сообщить даже Алисе, предпочитавшей держаться от нее и ее коллег на расстоянии. Но с появлением Алисы Горюн велел Наташе вынести все, что можно, в отдельную комнату. Так что больше не приходилось просить запасные ключи, чтобы добраться до кипятка.

Донеся и не расплескав до стола Горюна две кружки, Алиска уселась на стул и снова на него взглянула.

— Вам точно ну... не плохо? Я могу одна тут, а вы бы поспали. А?

— Одна вы тут не можете, Чернова. Вернется Игорь, и вот только тогда. Ясно вам? Что там случилось с фонтаном сегодня?

Она знала, что от помощи он откажется, да и помогать особо не хотела. Но когда человек выглядит таким усталым, Алисе казалось, что слова, хоть немного отдающие заботой, станут приятными. Видимо, она вновь ошиблась.

— Ничего особенного, студенты развлекались, я же сказала. Постояла рядом и вызвала поли... ой. Надо было силовую группу, да?

— Поздно спохватились. Почему вас вызвали к студентам? Или занимается университет.

— Ну... они совсем не похожи на студентов просто. Но колдовали точно специально, не было никаких выбросов.

Горюн казался удивительно покладистым ровно до того момента, как вспомнил про отчет.

— Чернова, вы вчера что мне сдать должны были?

Алиска открыла рот, собираясь оправдаться, но этого не потребовалось.

— Ладно-ладно, только не нойте. До шести чтобы он лежал у меня на столе, понятно вам? Теперь о главном, вчерашняя прогулка про крышам... Расскажите о ваших ощущениях. Я хотел бы, чтобы вы все-таки за столько времени удосужились научиться различать свое нормальное состояние и ненормальное. Но я, видимо, слишком хорошо о вас думаю. Так что придется опираться на ваше состояние после происшествия.

Алиса отставила кружку и откинулась на спинку стула, стараясь не показывать обиду. В конце концов — он слишком многого от нее требовал.

— Вы учились отличать эти состояния годами! А меня... от меня требуете, что я за неделю!

— Чернова, у меня нет сил на ваши детские обиды! Чего вы съежились, кому было сказано, что не нужно меня бояться?

— Да уж! Вы бы еще кулаком по столу грохнули! Я вчера все рассказала! Мне хотелось смыть с себя грязную воду, спать!

— Нужно будет — грохну. Еще раз повторяю вопрос — что не понятно в словосочетании — максимально честно и развернуто? Не злите меня, ясно? Ответите на мои вопросы и можете дальше психовать, сколько влезет.

Алиса вскочила, желая поскорее от него отойти, села на подоконник и не глядя на него, начала перечислять.

— Апатия, усталость, нежелание разговаривать с детьми даже сильнее, чем с вами, нежелание видеть этих детей... — потом она запнулась, почти что кожей ощущая, как злость сходит на нет, сменяясь удивлением. — Не знаю, точно ли это, но мне немного хотелось... поговорить с вами. Только нормально, чтобы вы не как обычно...

Он прищурился на нее, словно бы не веря. Да оно и понятно было, Алиса сама сомневалась в своих словах.

— Вот как? Не заметил у вас такого желания.

— Вы были заняты... орали на меня. Но больше не хочется, не переживайте.

— Не хамите, Чернова, — он поднялся, и Алиса с тоской стала наблюдать, как Горюн приближается к ее подоконнику. — Я на вас не орал, а пытался выяснить, нужна ли вам медицинская помощь. И объяснил вам это, жаль, что память у вас дырявая.

Он свернул почти около нее, открыл старый шкафчик и достал оттуда маленькую бутыль с коричневой жидкостью. Коньяк Алиса распознала сразу — гуляя зимой на улице по несколько часов, только им и возможно согреваться.

— В следующий раз, когда захочется — говорите прямо, понятно вам? Чем быстрее вы научитесь различать момент переработки энергии, и то, что вам помогает прийти в себя после слишком большой дозы, тем лучше будет для вас. И для меня.

— Но... мне могло показаться. И вообще, вы же не можете еще и обладать способностями лечить...

Он плеснул коньяк в кофе, совершенно ее не стесняясь, и одним глотком выпил почти половину кружки.

— Не будьте идиоткой, причем тут мои способности. Чем ниже по уровню развития собеседник, тем больше необходимо прикладывать усилий. Наоборот это тоже работает. Поэтому вам не хотелось общаться с детьми. А что со мной захотели поговорить — возможно, это помогает вам после лишнего отката.

— То есть, вы со мной сейчас разговаривать не хотите?

— Какая проницательность, Чернова. Завтра и послезавтра оставайтесь дома, гуляйте, отдыхайте, приходите в себя, но если что, будьте готовы прийти по первому звонку.

От неожиданной щедрости Алиса чуть не поперхнулась кофе, спешно проглотила и уставилась на Горюна во все глаза.

— А как же вы тут один?

— Как-нибудь. Есть еще какие-нибудь вопросы? Я собираюсь, если повезет, весь день нетерпеливо ждать ваш отчет, а потом уйти домой.

Вопрос был — вообще-то и не один, но, даже сердясь, Алиса не хотела слишком уж его доставать. Поэтому тему Марка с Лизой она оставила на лучшее время, не сомневаясь, что с ними и без ее участия будет все в порядке.

— Ну да... я хотела... а кто здесь остается после конца рабочего дня? Ну, кто на выезды...

— Понятно. Силовая группа, Чернова, в крайних случаях зовут кого-то из нас. Все?

После ее кивка Горюн с присущим ему тактом упал в компьютерное кресло и одним движением от нее отвернулся.

Алиске ничего другого не оставалось, как вернуться к недописанному вчера скучному отчету.

*Название и суть не одно и то же, «Звездные войны» в оридже не те же войны, что в реале. Просто хотелось дать название, связанное с космосом, и чтобы стало ясно, что фильм ОЧЕНЬ популярен.

Рано или поздно настает момент, когда человек путается, пытаясь понять, для чего он проводит скучные вечера за книгой, телевизором или радио, чего ждет, между какими важными событиями он бездарно заполняет паузы. Как правило, с возрастом вопросы у большинства тонут под рутиной и мелкими заботами, радостями или большими печалями. Паузы становятся целью — отдыхом, а вопросы кажутся гормональной блажью. Но они возвращаются, стоит остановиться, остаться одному или потерять ориентир.

Алиса, как ни банально, запуталась сразу же с момента получения диплома. Синие корочки подвели невидимую черту, за которой осталось время, заполненное ненужными, но удобными целями. Зачеты, экзамены, отношения с сокурсниками — все это не позволяло думать о том, что дальше. Потому что это пугало и обесценивало три четверти того, чему была посвящена ее жизнь.

Страх остаться одной на улице теперь казался тоже лишь ширмой, за которой скрывалась путаница. Алиса считала, что найдя жилье, обретет внутри себя комфорт и знание, как дальше распорядиться собой и остатком своей жизни. Но, как и все иллюзии, и эта рассеялась, словно порыв ветра разнес сгусток тополиного пуха. Даже с вполне устроенной жизнью впереди по-прежнему маячила пустота.

Первый выходной она почти весь провела в постели, читая книги и поглощая кружками наспех сваренный брусничный морс, первое забивало мысли, не позволяя погрузиться в губительное уныние и растерянность, второе же она просто любила. Но поскольку работа отнимала все силы, времени сделать морс раньше она найти не смогла.

А когда закончился день, скрылось за горизонтом солнце, но во дворе еще не зажглись фонари, в окно что-то ударилось. Резкий стук вывел Алису из задумчивости и заставил кровь течь по венам быстрее. Второй этаж, одиннадцатый час вечера, и хоть гуляющие люди не так редки, как зимой, но Алиса слегка испугалась. Не помогло сгладить испуг даже то, что теперь она имела право на любую самооборону. И дело было не в том, что она плохо колдовала, а в реакции. Ее нервная система, стоило только произойти чему-то ее пугающему, подавала мозгу не те сигналы, и Алиса замирала, будто лисица.

Потом в открытую форточку влетел колючий огурец, и она немного расслабилась. Кому бы в голову ни пришло заниматься такой ерундой, вряд ли он задумал что-то совсем нехорошее.

Алиса натянула на себя домашнюю футболку, распахнула шторы и выглянула вниз. И как бы мало ни проработала она в ЦКМ, даже с высоты второго этажа Горюна не узнать было невозможно.

— Спускайтесь, Чернова, я покажу вам, чего вы себя лишили!

Алиса застонала, лихорадочно пытаясь придумать, что бы сделать, лишь бы не идти. Наверное, она снова не сделала какую-нибудь нужную и очевидную только для него вещь. И теперь Горюн начнет ее изводить. Вообще-то, она имела право на него наплевать, но тогда существовала вероятность, что и вести впоследствии он себя будет еще отвратительнее. Взвешивала оба решения Алиса, уже натягивая шорты и лихорадочно расчесывая волосы. Надо полагать, взвешивала она их просто так — чтобы оправдать себя.

Горюн расположился на скамейке, держа в обеих руках два почти растаявших мороженых. Одно незамедлительно протянул ей.

— Вы что… вы его мне купили? Хотели показать, что я лишила себя мороженого?

— Нет, Чернова, это было бы слишком мило. Я пришел сюда, чтобы вытащить вас из дому. Идемте.

— Куда?

— Куда-нибудь. Я советовал вам гулять и отдыхать, а не запираться дома. Вы там что, спали?

— А вы поставили у меня дома камеры слежения? Какое вам дело? — Алиса разозлилась. Больше всего на свете она не могла терпеть вмешательство в ее жизнь и ее уединение.

Горюн контролировал ее почти все дни на работе, а теперь еще пришел и… почти домой. По крайней мере, он знал, что она так никуда и не вышла за день.

— И мороженое ваше, знаете… сами ешьте!

Она была готова вернуться в дом, не дожидаясь его ответа, но ответ уже сам пришел на ум. Опухшие глаза, домашняя одежда и наверняка след подушки на лице. Конечно, Горюн за ней не следил, но все-таки, учитывая его вечную нечесаность и несвежие рубашки, мог бы промолчать.

— Не могу, Чернова, не терплю сладкое.

На полпути к подъезду Алиса все же остановилась. Горюн улыбался и выглядел так, будто только что победил в каком-то нелепом ребяческом состязании.

— Если не любите — зачем купили? Это нелогично.

— Нелогично. Но я не мог заявиться к вам в выходной, не подсластив пилюлю. А тащить одно мороженое было бы подхалимством. Не смотрите на меня таким зловещим взглядом, я пришел поговорить, а ваш заспанный вид пришелся к слову. Извините. Если хотите, я могу подождать, пока вы не приведете себя в порядок.

— А… а о чем поговорить?

— О ком, Чернова, о тех, кто сидит в нашем подвале. Так мне вас подождать?

Глядя на него, Алиса понимала, что отказаться уже не может. Ни книга, ни морс, ни диван больше не желали занимать ее воображение.

— Да, подождите, я недолго.

Пулей она взлетела на второй этаж, отперла квартиру и наскоро напялила сарафан, умылась и поспешно вернулась к Горюну. Он уже успел выбросить свое растаявшее мороженое и теперь вытирал бумажными платками руки. Алиса немного удивилась его непоследовательности, но привычно ничего не сказала. Бестактности до сих пор оставались только его привилегией.

Она остановилась напротив него, глядя сверху вниз — скамейка была низкая, и даже огромный рост Горюна здесь не давал ему преимущества. Ей было непонятно, почему он вдруг решил поговорить именно с ней.

Алиса мельком слышала однажды, как он с Наташей обсуждал Игоря, и пришла к выводу, что тот наконец-то пришел в себя. Гораздо понятнее и логичнее было бы, если разговоры, подходящие для прогулок, Горюн вел именно с ним, а не с Алисой, которой сам же вчера признался, что не испытывает желания общаться.

Если, ко всему прочему, у него часто меняются настроения, она все-таки не выдержит. Алиса терпеть не могла непредсказуемости в людях, а когда она от них еще и зависела — все становилась еще хуже.

Но спрашивать все же не решилась, в последний момент малодушно испугавшись нарваться на очередную колкость. Пусть разговаривает, если ему так нужно, ее и саму интересовала тема детей с крыши.

— Вы прожжете во мне дыру, Чернова. Если хотите что-то сказать — говорите, а не нависайте.

— И… извините, я задумалась. Так куда пойдем?

— Где будет меньше людей, в крайнем случае, где их не будет видно. Парк вас устроит, Чернова?

Алиса вздохнула, сдерживая ответную резкость. Она, наверное, уже где-то понимала, что в большинстве случаев его грубости таковыми лишь казались. А может быть, она слишком чувствительна к словесным конструкциям, что несколько смешно, учитывая ее неумение правильно строить фразы в устной речи. Горюн, как и она, тоже мог не уметь.

— Но ведь это вы меня вытащили. Не нужно спрашивать, если продумали все заранее, и вообще… Что за слово такое — устроит, будто бы я опять виновата в чем-то.

— Чернова, поумерьте свою мнительность. Вопросы иногда бывают просто вопросами.

Алиса стушевалась, понимая, что все-таки не выдержала. И не то чтобы она не предвидела ответную реакцию, но промолчать оказалось выше сил.

— Извините, просто у вас такой тон…

— А вы изъясняетесь, словно трехлетний ребенок, я, однако, терплю. Давайте, Чернова, двигайтесь уже, иначе мы и через час будем здесь топтаться.

Их секундная перепалка и впрямь показалась ребячеством, стоило злости окончательно улечься. В конце концов, Алиса понимала, что нужно было оценить его поступок, пусть он Горюну ничего и не стоил. Он зачем-то пришел именно к ней, это могла быть попытка сойтись поближе, как и что-то, что соответствовало исключительно его интересам. И, разумеется, Алиса ни на миг не допускала, что он пришел к ней, потому что хотел этого. Достаточно было лишь посмотреть, насколько вежливее и теплее он разговаривал с Наташей, чтобы выгнать все опасные иллюзии.

— Я вчера спускался вниз шесть раз, — Горюн заговорил только, когда они вышли со двора алисиного дома, заговорил приглушенным голосом, словно бы не желал быть подслушанным. — Сегодня два раза, а завтра, думаю, магия в них успокоится. За все время своей работы ни разу подобного не встречал. Вы же говорили, что видели, как случился выброс у Мельникова, так? Даже сейчас, по субъективным оценкам… уверен, они оба его превзойдут.

Они шли по дворам, заросших плющом домов, мимо припозднившихся детей, гуляющих подростков. В оранжевых пятнах света от включившихся фонарей летали стаи мошек, выписывая странные узоры. Алиса засмотрелась на них. Внутри замысловатых коконов из воздуха и мелкой мошки крутился толстый, едва проснувшийся мохнатый мотыль.

Как всегда, когда разговоры заставляли ее собирать в кучу все ее навыки общения, мысли вели зигзагами куда-то не в ту сторону. Подумалось, что мотыль — она сама, выбившаяся в небольшой, освещенный кусочек мира. Мушки — новые обстоятельства ее жизни, Горюн, Наташа, ЦКМ, донельзя странные и незаконченные дела, когда они вроде бы решали создавшуюся проблему, но никакого удовлетворения Алиса ни разу не испытывала.

— И почему вас это напугало? — Она все же повернула к нему голову, заставляя себя ответить хоть что-то. Пусть вопрос и не отличался логичностью, но он не был тривиальным, позволяющим закончить разговор практически сразу.

— Напугало, Чернова? С чего вы это взяли?

— Ну… вы пришли ко мне, а не к своим друзьям или другим компетентным людям. Не к тем, кто мог бы вам все объяснить. Вы знаете, что я ничего еще не смыслю в этой кухне. Но мы с вами… связаны… — она запнулась, пытаясь сообразить, как вывернуть мысль, и одновременно придумывая подходящее сравнение их общего таланта. — Даром, так ведь? И вы пришли ко мне, либо надеясь, что мой дар что-то подскажет… А значит, вам больше некого спросить. И я подумала, такая сильная магия этих детей вас испугала.

Она проглотила ту часть, которая оканчивалась на «либо вам не к кому больше пойти», успешно замаскировав ее под свое обычное косноязычие. А Горюн либо не заметил, либо не стал обращать внимание.

— Дар не энциклопедия, Чернова, он может только действовать, но, увы, не отвечать на вопросы. Забавно вы мыслите, но нет, дети меня не испугали, таких, как они, полные интернаты по всему городу. Мне скорее не слишком нравится эта ситуация в общем…

Алиса видела, как он неожиданно сбился с мысли и на миг потерял привычно-хмурое выражение лица. Было бы ложью сказать, что увиденное ей понравилось.

— Значит, их родители так и не объявились?

— Нет, и никаких следов. Адрес ложный, телефон не существует, имена родителей заводят в тупик. Времени прошло мало, но вы осознаете, что пропажа двух детей не могла не откликнуться эхом в СМИ? Однако же ничего нет. Ни поисков, ни заявлений. И это не все. Я жалею, что не полез в воду вслед за вами. Расскажите, о чем вы тогда общались.

Они свернули на тропинку между разросшимися кустарниковыми деревьями, и Горюн прошел вперед, придерживая готовые ударить по лицу ветки.

— Ну… вообще-то ничего особенного они не сказали. Если не считать… Лиза спросила, почему тут не ночь. Я не придала этому значения, хотя тогда не было и десяти вечера.

— Не ночь? Вы в этом уверены?

— Ну да. И все, дальше там были банальности. Они сказали, что были у бабушки, а дедушка у них умер. Назвали улицу Красной Армии, и когда я спросила их — не видели ли они кого-то…

— То есть, вы, Чернова, сочли самым интересным дурацкий и бессмысленный вопрос обстоятельствам всего остального?

— Ладно-ладно! Поняла! Они были у бабушки, а потом, по словам Марка — бух, и оказались на крыше. А Лиза, когда сидела у меня на плечах, уже сказала, что они прилетели. Я попыталась уточнить — что именно, ну… "бух" или все-таки прилетели, но она не ответила. Почему вы спрашиваете об этом меня, а не их?

Горюн ответил только, когда они вышли на проезжую часть, снова перебрались через нее, рискуя головами, и оказались на площадке перед супермаркетом.

— Потому что они ничего не помнят. Вчера полиции запретили лезть с дополнительными вопросами, поэтому большая удача, что нам известны адреса, телефоны и имена. Сегодня они смогли назвать только свои имена и возраст.

— А… амнезия?

— Сразу у обоих, Чернова? Если и так, то… каков шанс, что два ребенка одновременно заболели одним и тем же типом амнезии, сами подумайте.

Она думала, собирая в голове крохи обрывочных знаний об амнезии, но они складывались в картину, которую она едва ли могла проанализировать, не наделав тысячу ошибок. Если ее когда-то всерьез и интересовало собственное прошлое, то недолго, и каких-то особо больших пластов знаний за тот период она не накопила. Было просто достаточно заявлений нескольких врачей, что выпавший кусок памяти из ее головы на обычную амнезию не похож. Альтернативного диагноза не было, но никто не мог гарантировать, что Алиса не попала под чье-то магическое воздействие. В конце-то концов, у нее, возможно, были родители или опекуны — судя по фотографиям того времени. Алиса выглядела опрятно, и одежонка на то время была не самой дешевой.

— Появление на крыше возможно и могло объясняться диссоциативной фугой, но вы сами только что ее опровергли. Впрочем, стоит дождаться, что скажет Сан Саныч.

Почему Горюн пришел к ней с этим разговором, разумеется, стал для Алисы ясен, стоило ему только упомянуть исчезнувшую память.

— Разве Сан Саныч невролог? Или кто там головой занимается… Мне казалось, он кто-то вроде терапевта или…

Горюн отмахнулся от подлетевшей к нему мошки и заодно от ее вопроса, будто тот показался ему очередной глупостью.

— Чернова, он может просто и ясно объяснить те каракули, что обычно врачи пишут в своих заключениях. Его специализация здесь совершенно не причем. Вы будете что-нибудь? Пиво, вино, минералка?

— Сок. Но я могу сама…

Он опять от нее отмахнулся и на этот раз даже не потрудился что-то ответить.

— Идите и займите нам какое-нибудь дерево, под которое мы можем сесть и не привлекать к себе внимание.

Надо сказать, парк действительно был уже рядом — стоило только перейти очередную дорогу. Горюн махнул ей рукой и свернул в сторону, где виднелась яркая вывеска продуктового магазина. Проводив его долгим взглядом, Алиса решила на этот раз терпеливо дождаться светофора — второй забег по проезжей части смутил ее еще больше первого, потому что в первый раз они хотя бы имели причину для спешки. Но Горюн, видимо, иногда что-то делал просто так — из принципа или еще каких-то сложных побуждений.

В парке, вдали от дорожек, царила вязкая тьма — солнце село давно, а свет от фонарей не мог проникнуть через густую листву огромных кустов. Алиса какое-то время гуляла по стриженой траве, прежде чем вышла на более-менее освещенный участок и натолкнулась на огромное, раскидистое дерево. Она даже остановилась на мгновение, не в силах поверить, что до нее его никто не занял. Ветви висели так низко, что можно было на них вскарабкаться.

Впрочем, Горюн вряд ли оценит ее самодеятельность… а сердить его зря не хотелось — он и сам мог это сколько угодно без посторонней помощи. Пока он находился в хорошем расположении духа, можно было и вести себя сдержаннее.

Алиса села под дерево, придирчиво оглядев траву под ногами, натянула подол сарафана на колени и принялась высматривать Горюна. Она была уверена, что он найдет ее сам, и оказалась разочарована коротким звонком несколько минут спустя — сам найти не смог, но зато быстро сориентировался, когда Алиса описала дерево.

— Лисье дерево, — он сел на траву немного от нее сбоку, так что Алиса могла на него и смотреть, и наоборот — не смотреть, одно от другого отделял совсем легкий поворот головы. — Как я и просил — самое незаметное место в парке, спасибо. Сосчитать вам окружающих нас людей?

— А?

— Это называется лисье дерево, — со вздохом пояснил он. — Несколько лет назад в корнях лисица вырыла нору и выращивала щенков. По всем видео-порталам крутили прямую трансляцию, вы не видели?

— Я удивлена, что вы видели… Нет, я… у меня нет компьютера. Здесь есть лисы? — за неожиданным признанием, она совсем выпустила момент, когда собиралась ему кое-что сказать.

— Лисы здесь везде. Лисье дерево, лисий парк — вы разве не знали? Это его официальное название, сменили лет десять назад. Чернова, почему вы на меня так странно смотрите?

— Я… хочу сказать.

— Ну так говорите, а не сверлите во мне дыру.

— Я знаю, почему вы меня позвали. Ну и почему пришли… Вы думаете, что мой случай похож на то, что стало с детьми, и я смогу помочь… Но только вы ошибаетесь, я ничего не помню и никогда не вспоминала, ни единой детали нет, даже ощущения. Даже дежавю ни разу не посещало, и… если вы хотите предложить мне гипноз или что-то такое, то я не хочу. Не буду…

Она зашла далеко, когда упомянула гипноз, потому что Горюн теперь смотрел на нее с насмешкой, но полутьма, разгоняемая оранжевыми фонарями, могла ее и обмануть.

— Чернова, вы вот что… возьмите свой сок и пейте. Когда мне понадобятся ваши мозги, я скажу об этом прямо.

Он протянул ей литровую коробку с напечатанными на ней румяными яблоками и дождался, пока она не сделает глоток. И все это время не сводил с нее взгляда. Стало немного не по себе, не то чтобы Алиса действительно боялась, что он сделает ей что-то плохое, но пристальный взгляд заставлял чувствовать себя в опасности.

— И что… что вы думаете об этом? — трюк не сработал, и Горюн не подумал перевести куда-то взгляд. Алисе захотелось кинуть в него пачкой сока.

— Я думаю, что вы очень мило запретили мне сейчас нарушить закон.

— А?..

— Когда заявили, что не пойдете на гипноз и «или что-то такое», — он неожиданно широко улыбнулся.

Все испортила только насмешка в интонации, но зато он, наконец, перестал таращиться на нее, достал из сумки бутылку пива, и Алиса окончательно поняла, что никогда, никогда Горюн не сможет вызывать в ней симпатию. Ей захотелось отсюда уйти и снова забраться под одеяло, набраться сил перед следующей рабочей неделей. Она не могла понять, какой Горюн приятнее — обычный и грубый или пытающийся вести себя мягче, но последний, вопреки логике, вызывал еще и омерзение.

— Перестаньте, ладно? У вас идиотское чувство юмора… — Алиса отвернулась, и следующие минут пять, прежде чем он заговорил, прошли в молчании.

— Мне было двадцать три, когда вы нашлись без памяти, и я, понятное дело, еще учился. Вами занимался Розенов — мой… старший приятель и учитель. У него было нечто вроде нервного расстройства — просто болезненная необходимость доводить все дела до конца, и он перестарался. Так, что Гаспару пришлось через суд ограждать вас от него, запрет, к слову, действует до сих пор, но боятся вам нечего…

Зашипела рассерженно крышка, и резко запахло пивом — что удивительно — довольно приятно. А Алиса повернула к Горюну голову, чтобы следить за выражением лица. И тон, и тембр у Горюна изменились, исчезли насмешливые нотки, но она все еще злилась.

— Я десять лет работал искателем, но вы сами это поняли по медальону — так? Три из них под началом Розенова, и этого оказалось достаточно, чтобы вам твердо сказать — поиски вашего таинственного прошлого продолжались годами. Они же и привели Розенова к смерти, его приковали к батарее в собственном доме и сожгли вместе со всеми бумагами.

Алиса раскрыла рот, но так и не смогла придумать, что сказать. В ветвях лисьего дерева заорала птица и шумно сорвалась с ветки.

— Поджигателей не нашли, все враги имели твердое алиби. Убийство повисло в конторе мертвым грузом, да и до сих пор висит. Он что-то узнал или знал изначально. Или догадывался, но спрашивать было уже поздно. Я забыл об этом, Чернова, да и не особо любил Розенова, но вообразите мое удивление, когда я узнал, что Алиса, обладающая таким редким талантом, носит фамилию Чернова. Но в итоге я посчитал это совпадением, пока не случилась эта история. Вот что я обо всем думаю.

— Ведете к тому, что Марк с Лизой тоже обладают…

— Не веду, — его голос вдруг стал мягким. — Я ответил на ваш вопрос. Чем талантливы дети, мы узнаем, когда они подрастут. А теперь я хочу знать, почему вы упомянули тогда о похищении.

У Алисы голова шла кругом, но Горюн смотрел теперь требовательно, и даже отвернись она снова, не чувствовать его взгляд было бы невозможно.

— Это просто… предположение. Они сказали, что были у бабушки, упомянули, что она спала, а потом появились на крыше. У детей же психика не сформирована еще, они могли не запомнить, что их похитили. И я подумала, что, может быть, их усыпили, а потом… ну…

— Понял, — Горюн был разочарован.

— А почему вы… нет, не то. Вы сейчас рассказали про все это, как-то нелогично увязали меня, смерть Розенова и этих детей, — она запнулась, не в силах правильно выстроить слова, достаточные, чтобы донести до него свою мысль, — вы сами еще не знаете, что случилось с детьми, это может быть амнезия или что угодно, они могут врать. Могут быть бродяжками. Да что угодно! Но вы успели развести здесь какой-то дешевый заговор, вместо того, чтобы дождаться хотя бы результатов анализов!

— Откуда вы знаете об анализах?

— Но это же логично! Не перебивайте меня!

Горюн снова улыбался, вопреки ее ожиданиям.

— У вас нет прямых оснований привязывать мой случай к ним, вот и все. И почему вы вообще…

Она запнулась, увидев, как в свете фонаря, среди короткой травы прошмыгнула лисица.

— Что я вообще, Чернова?

— Почему вы взялись за это? Вы же теперь в ЦКМ работаете, какие могут быть расследования?

Лисица покрутилась у урны и, ничего не найдя, шмыгнула в темноту.

— Потому что мне интересно, — краем глаза она заметила, что Горюн пожал плечами. — А вам нет?

— Не знаю… вы меня пугаете своими рассказами. Я понимаю, с чего вы сделали вывод обо мне и детях, о схожести случаев, но как вы умудрились приплести мою память и смерть этого вашего товарища, которого вы не любили. Вам не кажется, что, будь со мной связано что-то серьезное, это бы обязательно как-то проявилось? Что он мог такого узнать и откуда, если я просто появилась — и все? Не было никаких свидетелей, откуда я взялась, никто не отозвался — даже просто гипотетические соседи! Это действительно странно, я понимаю… но это не повод строить песочные замки.

— Делаете выводы при отсутствии информации, Чернова. Вы читали свое дело вообще? Да, по глазам вижу, что не читали. На самом деле много кто появлялся — Черновы, Чорновы, даже Черных. Могу вам точно сказать, что никто из них не имел к вам никакого отношения, разумеется, тогда никому в голову не пришло делать тесты на схожесть ДНК, но обычный сбор информации выявлял любую ложь. Странно то, что они тогда практически гурьбой кинулись к вам. И свидетелей тоже было много, если не больше мнимых родителей. Только вот все говорили разное, а разобраться, что правда, а что нет, было слишком сложно.

Ну да, кто бы еще ей позволил приблизиться к делу.

— Но почему я ничего не знала?.. — Алиса вгляделась в Горюна, не зная, что еще сказать. — То есть… вы уверены, что приходили не мои родители? А если…

— Никаких «если», Чернова, успокойтесь. Стоило каждому увидеть вас вживую, проходили все родительские порывы… — он осекся, заметив ее выражение лица, и продолжил более мягко: — Я имею в виду — будь кто-то из них вашими родными, это было бы понятно после первой проверки.

— Но почему вы вообще затеяли какие-то проверки? В смысле… вообще, теоретически — что вас сподвигло?

Он пожал плечами, а Алиса тут же вспомнила, что Горюн тогда не работал, и рассказывал все, что знал.

— Просто никто ведь не давал мне с кем-то встречаться, так? Но было бы логично спросить: девочка, это твои мама с папой?.. Или нет?

— Этого я не знаю, Чернова, чего толку гадать. Но я на вашем месте задумался бы о том, почему все сбегали, стоило увидеть вас за оградой детского дома. И почему ни одно свидетельство не нашло доказательств. Если немного возвести в квадрат тогдашнюю ситуацию — все приходили вдохновенно врать, о том, что вас знают.

Алиса вздохнула — на самом деле, она бы обязательно задалась этим вопросом, но сообразить просто не успела. Все воображение заняли несбывшиеся картины более счастливого детства. Хотя Алиса и так не слишком жаловалась, но детский дом, как ни крути, — детский дом.

— Я подумаю об этом потом, когда вас не будет рядом. Потому что… есть о чем вообще подумать. Давайте лучше поговорим о детях, мы же для этого здесь, да?

Он снова пожал плечами и одним глотком выпил почти четверть бутылки — судя по звукам.

— За ними понаблюдают несколько дней, подождут, пока кто-то не объявится, а потом отправят в интернат.

— То есть?.. В любом случае отправят?

— А что вы хотели, Чернова? Целая крыша воды и два дня стабильных спонтанных выбросов, даже если их родителями окажется сам император — на ближайшие семь лет их участь ясна всем. Кроме вас.

Это было логично, и можно было только надеяться, что Марка и Лизу ждет не «Рассказчик». Но кто сказал, что в других может быть лучше?

Сама Алиса больше не была ни в одном интернате, в отличие от Горюна — в тот раз он оставил ее одну, наказав, если что, хоть головой о стену биться, но работу выполнить. Отсутствовал всего пару часов, и вернулся в контору злой и страшно уставший, И Алиса даже побоялась спросить его, почему ее не взяли с собой — какой был смысл, если все равно нагрубит?

— Я хочу понять, с чего вас так интересует все это… Все остальное уже не ваша забота, и на детей вам наплевать, так же? Но вы не поленились после работы прийти ко мне.

— Вы повторяетесь, Чернова. Чем вас не устраивает вариант, что мне просто интересно? К тому же, я оказался вам полезен, не так ли? Это тоже мотив, — он посмотрел на нее прямо, и в неярком свете Алиса увидела непривычно нормальное выражение лица. В любой другой раз ей на миг показалось бы, что Горюн воспринимает ее, как равную и как интересную.

Но у него в руках все еще была бутылка пива, и это почему-то не давало забыть, как часто его лицо принимает презрительный и насмешливый вид. Он провел рукой по волосам, и они тут же встали дыбом, а когда рука опустилась на траву, пронзительно запищал мобильный телефон.

Взглянув на экран, Горюн негромко выругался, и стало ясно, что точка, пусть странная и блеклая в разговоре, поставлена. Что-то случилось из ряда вон, и он наверняка скоро уйдет. И спасибо, если не захватит ее.

Горюн рывком поднялся и отошел от нее на приличное расстояние, но обрывки разговора все же долетали до лисьего дерева, и, едва ли ими интересуясь, Алиса легла на траву, позволяя мыслям заполнить голову.

— …отправлю Наташу.

— Чернова… — он запнулся, когда возвращался обратно. — А вы уверены, что хотите завтра отдыхать? Мне нужна будет ваша помощь на полдня хотя бы, кто-то должен будет принять всех посетителей вместо Наташи.

Немного раздосадованный, он опустился на траву, видимо, все-таки никуда не спеша, и снова отпил из бутылки.

— Что-то случилось?

— Игорь.

— А?

— Очнулся и понял, что слишком много хапнул. Выходит, вы тогда у Расприна забрали не весь откат… Ему сейчас плохо, и с ним какое-то время побудет Наташа, я, сами понимаете, не могу оставить все на нее. И на вас пока тоже.

— Я помогу… а почему Наташа, а не родные или там… девушка его?

— А почему вам в тот раз захотелось со мной поговорить, Чернова? Откуда мне знать!

— Извините. Я только думала, что он давно в себя пришел, слышала, как вы с Наташей обсуждали его и… — но судя по его выражению лица, зря она так думала.

И все-таки точка в разговоре уже стояла — жирная и огромная, расплываясь чернильными кляксами по ночному парку. Алиса, было приподнявшаяся, легла обратно на траву, не зная, за какую тему приняться, и поэтому уставилась в блеклое звездное небо.

* * *

Горюн оказался настолько любезен, что в половину четвертого утра проводил ее до дома, а на вопрос — как же она завтра встанет на работу, снова отмахнулся и исчез в предрассветных сумерках. Алиса же, забравшись под плед, не могла уснуть, прокручивая в голове жутковатый рассказ. Никак не удавалось решить, что ее напугало больше — жуткая смерть Розенова или факт того, что за ней, очевидно, какое-то время пристально наблюдали. Хотя, казалось бы — за кем там следить? Вся ее жизнь — набор стандартных потребностей и стандартные же способы их удовлетворения. Алиса даже в подростковом возрасте умудрилась не влиться в популярное в то время неформальное движение. Она была обычной насколько возможно — слушала музыку, читала фантастику, не стремилась ни к карьерным вершинам, ни к популярности.

Даже единственная попытка вызнать свое прошлое окончилась беседой с несколькими врачами и изучением свой медкарты, Розенов должен был понимать, что сама Алиса — пустышка, а никакой не ответ на мучившую его загадку.

Горюн же пошел еще дальше и связал воедино ее, Розенова и детей с крыши, и сколько бы ни желала Алиса его переубедить, что связи притянуты за уши, он продолжал упорствовать.

И это не позволяло чувствовать ей себя в безопасности, на несколько часов он умудрился создать из ее простой жизни загадку, пусть и интересную, но только все равно было страшно. Она боялась не мифических убийц или чего-то мистического, Алиса почти не сомневалась, что попала под какое-то сильное магическое воздействие, вследствие чего исчезла память. Страшила бесцеремонность вмешательства в ее жизнь, легкость, с которой можно было протоптаться по ней, и неясность целей. Зачем Горюн это делал, она никак не могла взять в толк. А интерес — слишком слабая мотивация.

Утро занималось блеклым рассветом, а заснуть Алиса так и не могла, лежала, таращась в потолок, не в силах решить — достать ли из еще не распакованного пакета молотый кофе или продолжать крутить в голове прошедшую ночь. Но здравый смысл все же победил, и она уснула, накрывшись с головой пледом.

Ближе к шести часам вечера столицу накрыло удушливое облако дыма, оно опустилось так низко, что троллейбус «Центр — Большие Холмы» ехал, казалось бы, посреди вымершего после техногенной катастрофы мира. Часто из дыма выныривали редкие машины, ползущие по трассе со скоростью сухопутных черепах. Метеосводки и раньше предупреждали, что с центра страны ветер несет огромный след от лесных пожаров, и настоятельно просили воздерживаться от поездки на личном транспорте. И машин действительно заметно поубавилось, что не избавило, однако, дороги от аварий.

Проехав мимо второй раскуроченной машины, троллейбус в очередной раз сбавил скорость. Теперь Алиса могла разглядеть почти все в деталях — за исключением того, что было скрыто за пеленой мутного дыма. Под такой пейзаж ее мысли подходили почти идеально — темные, мрачные и полные нераскрытых тайн. Честно говоря, и мыслей особо не было, просто память бездумно прокручивала вчерашние события.

Тот самый испугавший ее в детстве Розенов, так страшно погибший, множество ложных родителей и свидетелей, дело, к которому Алису никто никогда не подпустит, но которое на этот раз вызывало живейший интерес. И последний вопрос, поднятый Горюном, не давал покоя больше остальных. В чем смысл тратить время, приходить в госорганы и намеренно лгать? А потом, увидев ее — Алису, тогда еще совсем маленькую, исчезать?

Медленно ползущий по асфальтовой ленте троллейбус приближался к заросшим зеленью Большим Холмам. Сквозь белое, удушливое марево уже проглядывали заборы — старые и новые. Дома за ними тонули в дыму и представлялись чем-то призрачным и едва ли существующим. Остановка находилась на небольшом перекрестке, и троллейбус шумно распахнул перед последними пассажирами двери.

В нос тут же ударил и так царивший внутри салона не слишком приятный запах, и Алиса поспешила туда, куда собиралась — в дом к Лене.

Та все еще сидела дома, заявив родителям, что намеревается до конца лета отдыхать от учебы. Те, впрочем, не слишком препятствовали ее решению, и сами, недолго думая, уехали куда-то за границу. Алиса оказалась расстроена этим фактом, надеясь все же застать на месте профессора Земина, он был очень отзывчивым человеком и редко кого обделял дельным советом. Но сейчас в распоряжении оказалась только Лена, которая, впрочем, Алисе очень обрадовалась.

— Это кошмар какой-то, я сначала подумала, где-то рядом горит, представь? Ну-ка, покажи свои руки!

Алисе пришлось терпеливо вытерпеть пристальный осмотр зарастающих новой кожей рук, а потом они прошли в кухню, где уже кипел чай. Там, немного подумав, Алиса рассказала немного о работе, непонятно зачем обойдя вниманием детей, но сделала упор на вчерашней ночи. Лена слушала молча, почти нырнув носом в кружку, а позади нее шумно пыхтел старый морозильник, добавляя рассказу немного комичности.

— Ну и дела, — в конце концов согласилась она. — Но я бы не удивлялась, ты должна знать, как работают искатели, что захотели — рассказали, что не захотели — послали. Тебе повезло с этим Горюном. На самом деле… чего так скривилась?

— Тебе бы так повезло… У меня вообще есть шанс прочитать собственное дело? Ну, я ведь не загадка века и прочее. Просто хотелось бы задать вопросы этим самым родителям и родственникам, или кто-то там еще был. Да и…

Алиса запнулась, решая, лгать или нет. Можно было сказать, что она надеется до сих пор найти кого-то. Но на самом деле не надеялась, потому что привыкла. Сложно было представить, как изменилась бы ее жизнь, появись неожиданно на горизонте настоящие родители. Алисе не хотелось знать, что от нее отказались: посмотрели — передумали — ушли.

— Понимаешь… дело не в том, что я стала надеяться. Мне почти все равно, но если я каким-то образом связана с чем-то страшным и преступным, я должна знать.

— Тебе не все равно, — Лена покачала головой очень уверенно, словно бы сама сидела в алисиной шкуре всю жизнь. — Просто ты еще не можешь смириться с мыслью, что появилась надежда…

— Горюн ясно дал понять, что люди были левыми, и причин не верить ему у меня нет.

— И сам же признался, что рассказывает со слов. Если бы кто-то задал им вопросы — почему вы лжете — думаешь, твой Горюн умолчал бы? А так выходит, туману нагнал, тебя напугал. Не задумывалась, зачем?

Алиса пожала плечами, по-прежнему не желая распространяться о детях.

— Это просто к слову пришлось. Дело-то в… деле, не в Горюне. С ним я сама разберусь, мне нужно разобраться с этой странной информацией. Не хочу сюрпризов…

Лена сморщилась, отставив, наконец, кружку, и проникновенно посмотрела Алисе в глаза. Так когда-то смотрела ее старая кошка, усевшись на телевизор, — пристально и не слишком одобрительно, но она вообще не отличалась терпением к людям. Кошка несколько лет как умерла, а Лена до сих пор неосознанно ее копировала.

— Не понимаю тогда, чего ко мне пришла. Сходи к искателям, напиши заявление на разрешение просмотра своего дела. И жди. Уж не знаю, дадут тебе или нет, но ты хотя бы попытаешься.

— Я тебе помешала, да? Извини, мне просто не с кем все это… обсудить. Я и сама еще не все понимаю ни в себе, ни тем более в происходящем.

Лена тряхнула волосами и смешно поморщилась.

— Не болтай глупостей, ничего не помешала! Я просто смотрю на тебя и не понимаю, чего ты жалуешься — за такой короткий срок получила и работу, с которой тебя не уволят, и квартиру, и жизнь интересную. Я бы на твоем месте развлекалась.

— Да? Ну… не знаю, — Алиса обижаться не стала. Она и действительно еще не рассматривала все с такой стороны. — Просто… развлекаться особо не с кем. Горюн — он, знаешь, какой — непонятный, странный. То нормально разговаривает, то тут же начинает злиться неизвестно на что. Да и ну его совсем! Я все равно не понимаю, что мне делать теперь — жить, как раньше или… а если я влезу в эту историю, а выбраться не смогу? Этого искателя ведь убили.

— Да ну, ты сама не поняла еще, да? Папа говорил, что ты теперь находишься в большей безопасности, чем когда-либо была. Такими как ты дорожат и берегут, поэтому я бы обязательно влезла.

С Наташиной работой Алиса более-менее справилась — большее количество детей вывезли в интернаты накануне, осталось только трое самых нестабильных, но с их родственниками Алиса справилась быстро. И хоть такие посещения и напоминали ей тюремные, необходимость в контроле оказалась слишком важной. Родители одного из мальчиков казались нормальными ровно до момента, пока они с ним не встретились. Алисе пришлось вызвать охрану, чтобы оторвать от мальчика разочарованного отца. Степень неадекватности этой пары Алису поразила, и всех остальных посещающих она на всякий проинструктировала, удивившись властным ноткам в голосе.

После, подумав, что Лена поможет ей разложить по несуществующим полочкам все новости, она с некоторым содроганием села в троллейбус до Больших Холмов. Но ожидания не оправдались, Алиса больше запуталась, прежде всего, не зная, что должна чувствовать. Здравый смысл подсказывал: радость и смятение, но ни грамма радости Алиса за день ощутить так и не смогла. Был только заглушенный обычным спокойствием страх и, пожалуй, интерес.

В чем Горюн был прав прошлой ночью, так это в том, что дело оказалось интересным.

Выйдя с профессорской дачи, Алиса наскоро позвонила в справочную и узнала телефон искателей. Его она набирала непонятно почему трясущимися руками — с точно такими же она недавно сдавала экзамены.

«Внимание, справочная Центра магпреступлений работает с десяти утра до шести вечера».

Последний номер был уже забит в ее телефонную книгу, но сомневаться Алиса не посмела. Пока звучали долгие унылые гудки, она села на старую лавочку у остановки и нервно поправила легкую накидку на плечах.

— Соскучились, Чернова?

— Нет! Я… я хочу прочитать свое дело.

* * *

Они сидели в полутьме кабинета, единственным освещением служила яркая настольная лампа. Под ней, склонившись над стандартным листом, Алиса вырисовывала последние буквы. Вообще-то она уже давно могла закончить, но сидевший напротив нее Горюн выглядел слишком довольным, поэтому она ждала, пока он не устанет восторгаться собственной победой.

Ведь если подумать, за один вечер он сумел разжечь в Алисе любопытство и заставил немного вылезти из своей раковины.

Заявление увенчивала дата и точно скопированная с паспорта подпись, потом ей все-таки пришлось поднять глаза, и Горюн действительно уже вернул свое нормальное выражение лица.

— И как… от Наташи есть какие-то вести? Игорю лучше?

— Полгода больничного, как минимум, так что сами можете представить. В красках. У вас хорошее воображение, Чернова?

Он притянул к себе заявление, бегло прочел и кивнул, не найдя изъяна.

— Отнесите его завтра утром в кадровый отдел, кто-то из них будет временно замещать Наташу, и сообщите, куда отослать.

— А вы… — Алиса в волнении запнулась и опустила взгляд. — Вы за меня попросите?

— Мое слово не слишком вам поможет. Я не нажил там ни славы, ни больших друзей. Поэтому, если они в принципе будет согласны дать вам бумаги, я попрошу. В обратном же случае — увы, Чернова.

Алиса благодарно кивнула, не особо поверив его словам, потому что видела — если он хотел кому-то нравиться, он им нравился. Но в центре искателей, возможно, были свои порядки, поэтому возражать она не хотела. Да и не решилась бы, наверное.

— Спасибо.

— Я собираюсь завтра в интернат, вас звать не стану — замените после обеда Наташу, а утром, если будут вызовы, попробуете поработать сами. А теперь идите домой.

Алиса встала, не отводя взгляда от его усталого лица.

— Почему вы согласились мне помочь? Ведь я вам не нравлюсь.

— Это я вам не нравлюсь, Чернова, вы что-то попутали.

— Я… — ответить на это было особо нечего. — Не знаю… Я вас просто не понимаю, и поэтому не могу сказать точно, нравитесь ли…

Она судорожно замолчала.

— Ну конечно, — хмыкнул он. — Не понимаете. Я вам помогаю, потому что мне это не сложно, это понятно? А теперь идите уже домой.

И она ушла, аккуратно заперев за собой дверь. Спустилась по темному холлу, вышла на улицу и немного постояла, вглядываясь во входную дверь. Можно было ожидать, что Горюн выйдет ей вслед — ведь что делать в конторе, если все дела уже переданы в круглосуточные службы. Но никого не было, а когда Алиса обошла здание, то увидела свет, идущий из окна кабинета.

И она так и не смогла себе объяснить, зачем его ждала — просто стояла и смотрела, пока легкий ветер трепал подол ее сарафана. Синь медленно сменилась ночной тьмой, и Алиса, ругая себя и чувствуя смущение, отправилась домой.

— Безумие какое-то, ей-богу.

Что он еще мог ей объяснить? Расставить все по местам — рассказать, кем были ее родители, откуда она появилась и почему убили Розенова? Ответы, судя по всему, придется найти ей самой — если с заявлением что-то выйдет.

Дым к ночи сгустился еще сильнее, и Алиса, плетясь по тротуару домой, даже получала удовольствие. Если и были где-то поблизости люди, она их не видела, а только иногда слышала далекие голоса. Возможно, уединение было тем, в чем она так нуждалась. Но на сегодня оставался еще один звонок, который нужно было сделать.

Если уж она решила всерьез заинтересоваться этим странным делом, следовало не упускать ни единой возможности легко получить информацию.

— Лена? Извини, если я тебя… а, да, слышу, что не разбудила. Послушай, я могу тебя попросить? Хочу узнать побольше о том искателе, ну, который расследовал мое появление, помнишь? Розенов. Я знаю, что на каждого искателя заведена папка с личной информацией… Если я попрошу твоего отца достать одну такую — это не будет слишком?.. Ну разумеется, когда вернется в страну, ну и я… буду должна.

— … спасибо. Нет, я не думаю, что вообще могу заводить этот разговор с Горюном. Но подумаю, если ничего не выйдет… Спасибо, Лена. Я перезвоню, как у меня будет время, и мы куда-нибудь сходим.

— … пока.

Алиса не совсем понимала, какую выгоду извлекает Лена из их с ней… дружбы. На самом деле они не были особо близки эмоционально, несмотря на все разговоры и многолетнее общение. Но почему-то однажды Лена ей помогла, и Алиса уже не смогла отстранить ее на то расстояние, на котором держала остальных однокурсников — тех, с которыми общалась. Разумеется, их дружба не была актом одностороннего альтруизма, и Алиса несколько раз была вынуждена помогать. Но чего она не могла сказать, так это того, что любила Лену или скучала по ней, когда они расставались на летние каникулы. Алисе вообще всегда было сложно к кому-то привязываться настолько, чтобы шла речь о таких вещах, как «сложно себя представить без…».

Поэтому отношения с Леной для Алисы были из разряда полезных знакомств. Она не знала, что испытывает к ней самой Лена, поскольку та была достаточно взбалмошной и легкомысленной, чтобы всерьез воспринимать какие-то ее слова. Но в ответ все же Алиса изображала эмоциональные отклики, боясь обидеть Лену.

И все же — все же она никак не могла понять, что же получает Лена от их дружбы, ведь ту помощь, что Алиса ей оказывала, она могла получить от большинства друзей. Возможно, просто стоило допустить мысль об алисиной несостоятельности в этом вопросе.

Звонок будильника застал Алису в парке под лисьим деревом — ей приходила в голову мысль, что давно пора спать, но заставить себя уйти она так и не смогла. Слишком уж парк в дыму и свете фонарей ее захватывал.

Домой она прибежала только чтобы вымыться и переодеться, вспомнив, что говорил Горюн. Если его не будет сегодня в конторе, то все дела лягут на ее плечи — в том числе и прием посетителей. Почему-то он больше никому не доверял это дело, даже несмотря на то, как Алиса вчера напортачила, не заметив, как неадекватен отец одного из детей.

А когда она зашла в контору, оказавшись там первой, рабочий день навалился на нее, словно пудовая гиря. Звонки посыпались, как только часы показали восемь и выключилась переадресация с круглосуточных служб.

Ей пришлось оставить записку у двери в кадровую службу с просьбой проверить обитателей их подземелья и узнать, нужно ли что-то. Обычно этим занималась Наташа, но она получила отпуск и должна была находиться рядом с Игорем. Так что, поколебавшись — пригвоздить записку канцелярской кнопкой или просто подкинуть под дверь — Алиса уехала к одному из городских мостов. И уже за две улицы до него пришлось выйти из машины и добираться до места пешком: дорога оказалась перекрыта. Водитель пообещал прийти к ней, если понадобится помощь и, развернувшись, уехал ставить машину на одну из парковок. А меж тем на небе сгущались тучи.

Лавируя между машинами, Алиса недоумевала, что могло произойти. На ум приходила только автомобильная авария, но зачем тогда, спрашивается, там нужна она? Уж точно Алиса не годилась, чтобы вмешиваться в работу дорожной полиции. Но с другой стороны — один одаренный ребенок, потерявший родителей или просто получивший повреждения, был способен поднять на воздух все, что его окружало.

На мосту все оказалось еще хуже, к машинам и обреченным на долгую пробку водителям добавились зеваки. Алиса узнала даже одного из достаточно известных репортеров. Он работал на главном государственном канале и был одним из лучших. И уж если он был здесь, произошло что-то действительно серьезное. Вот только что? И стоило только задаться этим вопросом, как не замедлил явиться ответ.

Алиса остановилась, во все глаза наблюдая, как одновременно быстро и плавно темнеет небо, и до этого уже не слишком приветливое. Как там, где за дымом были обычные облака, появляются тяжелые предгрозовые тучи. Как примерно на середине моста, из туч, появилась тоненькая нить смерча.

Закричали люди, и, отталкивая их от себя руками, Алиса, не мешкая, бросилась вперед. Как бы ни были смерчи нетипичны для их холмистой местности, и как бы Алиса ни сомневалась, что нить превратится в опасную воронку, где-то там стоял очень и очень одаренный ребенок, и эта штука тянула из него все силы.

Загрохотал далекий гром, и вместе с ним на миг включились сирены скорой помощи, мимо которой Алиса в тот момент пробегала. Шарахнувшись от неожиданности в сторону, она влетела в стоящую по соседству машину, коротко выругалась и машинально подняла взгляд вверх, когда снова загрохотало.

И это, наконец, дало ей понять, что происходит. На самом верху, на пилоне, в центре моста стояли двое.

— Что? — от неожиданности Алиса произнесла возникший вопрос вслух.

Пришлось приглядеться, чтобы понять, кто это — дети или взрослые? Алисе показалось, что все-таки взрослые — дети рядом с довольно высокими перекладинами пилона выглядели бы мелкими. Но с той же вероятностью, а то и с большей, это могли быть подростки.

— Эй, отлепись от моей машины! — Алиса снова вздрогнула и перевела взгляд на водителя машины, в которую она ударилась.

— Извините… А долго они там стоят?

— Да уж с час точно, — стоило только перестать облокачиваться о машину, как водитель немного подобрел лицом.

— Знаете, я бы на вашем месте ушла бы отсюда, — сказала Алиса, немного подумав. — Видите смерч? Он, конечно, скорее всего, не станет опасным, но… это выброс, понимаете? Может случиться что угодно.

Она не стала дожидаться ответа, потеряв к водителю всякий интерес, и побежала дальше. Случиться могло что угодно лишь до тех пор, пока она далеко от источника выброса. И чем скорее она окажется там, где должна, тем больше вероятность, что ничего не произойдет. Нить не успела преодолеть расстояние до земли, как Алиса оказалась на месте. На миг ей преградил дорогу полицейский, но когда она сунула ему в лицо значок ЦКМ, ткнул пальцем в мужчину в форме спасателей.

— Эй! Извините, я из ЦКМ.

— Ты? Девочка, здесь нужен Горюн!

Глядя на его раздосадованное лицо, Алисе стало немного обидно, но ответную резкость она сдержала, не желая затевать ненужных свар.

— Если бы Горюн считал, что я не справлюсь, я бы не пришла одна. Мне нужно оказаться рядом с ними, чтобы это все… исчезло.

Он ей явно не поверил, но спорить не стал и махнул рукой на подъемник.

— Меня не интересует, что он считает и не считает. Позвони ему, чтоб через полчаса появился! Иди, ребята тебя поднимут!

Наверху уже были люди — двое спасателей, зацепленные специальным снаряжением, висели, карабкались на пилоне. А под ними, поднятый на максимальную высоту, стоял подъемник, с которого спасатели и начали подъем.

А смерч меж тем, вместо того, чтобы рассеяться из-за недостатка энергии, как и должен был бы, спускался вниз. Но очень медленно, словно сомневаясь. И тогда Алиса впервые смогла допустить, что он может превратиться во что-то более опасное.

Порыв ветра бросил ей в лицо пыль, и Алиса, пока бежала до подъемника, прокашливалась. А ветер тем временем кружил по мосту, гоняя мусор, замигали огни ждавшей итога переговоров скорой помощи.

Спасатель, которого показал Алисе остановивший ее полицейский, отдал короткий приказ по рации, и ее уже ждали.

— Наверху никаких резких движений, ясно? — молодой парень молниеносно помог надеть ей привязь, пропустил через нее трос и завязал хитроумный узел. — И ничего не трогай. Если начнет сильно шатать, просто держись крепче за поручни кабинки. Все, теперь жди.

Подъемную кабину действительно только начали спускать, а Алиса, глядя на нее, подумала, что Горюн не простит, если узнает о ситуации постфактум. Но, достав телефон и набрав его номер, услышала лишь бездушную фразу о том, что абонент находится вне зоны действия сети. Впрочем, какая может быть сеть на глубине несколько этажей? Он ведь говорил ей, что собирается в интернат…

Прибыл подъемник, и Алиса зашла туда, тут же вцепившись в поручни.

А смерч меж тем почти коснулся воды — завыл с небывалой силой ветер, отдавая ему все силы. Когда вода на месте касания вихря завертелась, Алисе стало страшно. Она знала, что могло пройти много времени, прежде чем воды станет достаточно. Но знала ли она наверняка?

Кабинка медленно поднималась вверх, и Алиса видела, как пустел мост, как люди, подталкиваемые полицейскими с громкоговорителями, запирали машины и поспешно уходили. А небо все темнело и темнело, наливалось тяжелой синевой, гроза на краю горизонта сверкала все чаще, и вдруг стало понятно, как небезопасно находиться на высоте в бурю, когда рядом смерч, наливающийся речной водой.

Алиса испугалась, но деваться ей было уже некуда — расстояние между ней и мостом медленно увеличивалось. Она подняла голову и снова вгляделась в тех двоих на самом верху. Теперь, даже несмотря на неестественно наступившие сумерки и дым, можно было разглядеть длинные темные юбки, ветер так нещадно их трепал, что девушки стояли, обняв огромные железные детали пилона. Наверное, они хотели умереть красиво, но запала хватило только, чтобы забраться на самый верх. А кто знает, может быть, Алиса была не права, все-таки преодолеть себя и шагнуть — это очень сложно даже теоретически. А вот чего она в действительности не могла понять, так это почему спасатели просто не поднялись к ним на таком же подъемнике, на каком стояла сейчас Алиса, но способном поднимать на более высокие расстояния.

Потом ей стало все равно — тело знало, что делать, и магия, грозящая превратить смерч в чудовище, полилась в него. Ее было много, слишком много — Алиса, едва поднявшись на нужную высоту, уже устала.

И подумать только — было еще утро. Невероятное, темное и утомительное утро.

Алиса еще раз набрала телефон Горюна, но оттуда по-прежнему говорил безэмоциональный автоответчик — Горюн до сих пор в интернате. И, осторожно усевшись на полу подъемника, стала наблюдать, помня, что когда ей станет легче, будет интересно вспомнить и проанализировать.

Девушки стояли, казалось, даже не шевелясь, хотя кто бы посмел там шевельнуться — на такой высоте, когда кружится голова от неминуемой возможности вдохнуть последний раз? Никто бы не посмел. Ниже висели спасатели, и все это время шли переговоры, разумеется, слов невозможно было разобрать, но кто-то периодически взмахивал руками, помогая себе в разговоре.

Водяной вихрь грохотал и заставлял вжиматься в металлическую оградку кабинки сильнее и крепче. Алиса даже закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, но вскоре раздался отчаянный женский крик, затем второй, и затем мужская ругань. Алиса распахнула глаза только чтобы увидеть, как темную фигуру поглотила неспокойная, темная река. Немного, всего пару секунд спустя к месту падения подъехала лодка, и смотреть стало совсем страшно. Она никак не могла решить — станут ли спасатели лезть в воду в таких условиях, за, скорее всего, уже телом.

Вторая девушка все еще стояла, и Алиса слышала ее плач даже сквозь завывания ветра. Спасатели лезли к ней, забыв о разговорах — и какие еще могли быть разговоры, когда она так напугана, самое время действовать. Больше не смыкая веки, Алиса смотрела, как фигурка спасателя добралась до вершины пилона — казалось, прошло так много времени, прежде чем он достиг ее. А потом они оба надолго застыли на одном месте, и Алиса предположила, что на спасателе надета специальная двойная привязь или еще что-то такое. Медленно, очень медленно они оба сели на перекладину, оказавшуюся достаточно широкой, чтобы дать им отдохнуть. Сложно было представить, как затекли ноги и руки у девушки. И как должно быть, они сейчас у нее болели, но лезть вниз с затекшими конечностями — это неминуемый срыв. И пусть она не упадет в реку, но обязательно ударится о железо.

Алиса не знала, сколько прошло времени, знала только, что тело упавшей в реку оттуда вытащили и погрузили на носилки. Она знала, что страшно замерзла, наблюдая, как уходит в противоположную сторону от моста смерч. Знала, как боялась его возвращения.

А потом они полезли вниз — томительно медленно преодолевая крохотные расстояния за огромный промежуток времени, так, что ныло где-то в сердце. Спасатель то и дело поддерживал девушку, помогая сделать следующий шаг.

— Эй! Слышишь! — Алиса высунулась из-за перил и замахала спасателю в машине, контролирующей подъемник. — Спускай меня!

Затем Алиса вновь уселась на полу, вцепившись в поручни, и посмотрела в реку.

Внизу на середину реки снова вышла лодка, и в ней горели осветительные огни, и Алиса не смогла понять, зачем это было нужно. Впрочем, это ей сверху было все видно, несмотря на ветер, пыль и брызги воды, но, скорее всего, чем ближе было к реке, тем сильнее ухудшалась видимость.

Подъемник, дернувшись, плавно поехал в сторону все еще спускавшихся девушки со спасателем. Алиса готова была заплакать от бессилия и страха, когда мост медленно из-под нее исчез, сменившись темной водой. Но подъемник был один, и странно, что она не поняла этого раньше — более высокий и мощный просто не могли подогнать, поскольку со всех сторон на мосту стояли мертвым грузом машины.

Но нужно было что-то делать — приближаясь к пилону, она заставила себя встать, чтобы помочь забраться внутрь девушке. Та больше не плакала, но никогда еще Алиса не видела в глазах такого ужаса.

— Давай, — крикнула она, перекрикивая гул ветра, — не бойся, я буду тебя держать.

И протянула руки, когда до подъемника оставался всего лишь шаг. Он остановился, и Алиса помогла перебраться девушке внутрь, а затем туда же самостоятельно запрыгнул спасатель. Он быстро отцепил карабины от девушки и от себя, смотал упавшие веревки — Алиса даже не поняла, откуда они взялись, и главное — столько. Затем карабины оказались прицеплены к поручням кабинки. И только потом спасатель — средних лет мужчина — махнул рукой.

Подъемник, снова дернувшись, поехал.

Алиса обнимала насквозь мокрую и дрожащую девушку и совершенно не знала, что сказать.

— Джейни… Джейни… Джейни…

— Они подобрали ее, — но повод сказать что-то тут же нашелся. — Я видела.

— Джейни…

— Бесполезно, — сказал спасатель, осматриваясь. — Она в шоке. Ты кто такая?

— Алиса. Я из ЦКМ… Вы… вы молодец. Я бы никогда так не смогла.

Вряд ли ее признания были ему нужны, Алиса видела, как он устал и как трясутся у него руки, хоть и выглядел он спокойным.

— Спасибо.

Когда подъемник замер у асфальта, Алиса посторонилась, позволяя спасателю вывести из кабинки девушку, а потом вышла сама, чувствуя, как трясутся у нее ноги.

Смерч больше не возвращался, но самое главное — с трусливым облегчением подумала Алиса — он больше не был в ее зоне ответственности. Его создал выброс неконтролируемой магии, но подчинялся вихрь все же законам физики, и Алиса ничего не могла с ним сделать. Ее забота теперь заходила в машину скорой помощи, и с ней еще предстояло разбираться. Кто она, сколько лет, зачем это сделала и как не допустить повторения подобного. На самом-то деле Алиса не была уверена, что сможет еще раз залезть в подъемник — слишком это оказалось страшно.

Пересилив себя, Алиса заглянула в скорую, спросила, в какую больницу повезут больную, и застыла, ошеломленная, вглядываясь в белое лицо девушки. Ей, наверное, было лет четырнадцать или пятнадцать — плохую шутку сыграла с ней фигура: высокий рост и развитая грудь с бедрами. Если смотреть издали, она совсем не тянула на подростка.

— Не выпускайте ее никуда, если попросится, — попросила Алиса, понимая, насколько тщетны будут ее просьбы. Врачам скорой помощи не было дела до подобных заморочек, о чем они не преминули ей сообщить, прежде чем захлопнуть двери. Взвыла сирена, а Алиса, обведя взглядом пустые машины, не смогла представить, через сколько часов на самом деле девчонка попадет в больницу. Но ей нужно было возвращаться — она так замерзла на ветру, но заметила это только сейчас, когда с души упал груз ответственности.

Поэтому Алиса позвонила водителю, телефон которого записала перед тем, как с ним расстаться, и стала выбираться.

Утро медленно переходило в такой же темный, сумеречный день.

* * *

В конторе она снова набрала телефон Горюна — было, оказывается, уже четыре часа вечера, а он, судя по возмущенным родственникам, так и не вернулся.

В холле, на наташином столе, сидела Людмила Павловна, монументом возвышаясь над всеми. Царила гнетущая тишина. Алиса с водителем остановились на пороге — она, немного успевшая подсохнуть за тот час, что они выбирались из пробок, и водитель — довольно невозмутимый тип с именем, запомнить которое Алиса никак не могла.

И прежде чем на нее успели накинуться, Алиса твердым голосом сообщила:

— Прошу прощения за ваше ожидание, но посещений сегодня не будет. Всех детей я проверю лично, но вас допустить не могу. И никаких вопросов, приходите завтра. Людмила Павловна, спасибо.

И быстрым шагом, пока никто не успел опомниться, Алиса взбежала по лестнице, открыла дверь кабинета, заперлась и только тогда выдохнула. Скорее всего, ей придется объясняться с Людмилой Павловной, но это все потом. Все-таки она выглядела достаточно ужасно, чтобы люди поняли: у нее были причины так поступить.

Какое-то время она просто сидела в компьютерном кресле, чувствуя, как расслабляются мышцы. Мыслей не было, просто застилающая все усталость взяла свое. Алиса и подумать не могла, что прошло так много времени. Ей казалось — всего час или около того она провела на подъемнике, час ушел на дорогу, и еще час максимум на все остальное. Но часы на включенном экране показывали начало пятого.

По-хорошему нужно было налить себе кофе и что-то съесть, но Алису до сих пор трясло, стоило вспомнить, как вторую девушку — Джейни, видимо — поглощала вода. Сколько она метров пролетела — двадцать или тридцать? И можно ли выжить, упав на воду плашмя?

Но ведь Игорь выжил в горящем троллейбусе? Алиса и его считала погибшим, как Расприна. Может быть, она недооценивает человеческую выживаемость? Дав себе зарок и черкнув в блокноте напоминание узнать о судьбе той девушки, Алиса постаралась о ней на сегодня забыть.

Но как бы она ни устала, внизу ждали дети, которых она пообещала проверить, а еще на автоответчике, скорее всего, записаны другие вызовы — те, что она пропустила. И на них поехать придется, хоть Алису и тошнило от этой мысли.

Она снова набрала Горюна, не понимая, почему он так задерживается, и в который раз услышала поднадоевшую фразу о недоступности.

В дверь постучали и Алиса напряглась.

— Что такое?

— Деточка, они все ушли, можешь выходить, — голос у Людмилы Павловны, вопреки ожиданию, не был злым и даже раздраженным, и Алиса рискнула, отперев двери.

Людмила Павловна смотрела на нее с явно видимым сочувствием.

— Пойдем, я тебя чаем напою. Ты как воробушек, пойдем-пойдем. Работа всегда успеется.

Сопротивляться не было сил, да и ела Алиса только утром, так что вскоре она обнаружила себя в столовой, слушающей, как уютно шумит чайник.

— Людмила Павловна, извините, что я на вас… ну, скинула всех родственников.

— Да ничего, будто они проблема. Ты зря их так испугалась, что бы они сделали, скажи? Их дети натворили дел, пусть теперь подстраиваются.

— Хорошо… спасибо… А Горюн был сегодня?

На столе появились две чашки, немедленно наполнившиеся кипятком, а потом Алиса в одну из них высыпала две ложки растворимого кофе — ей просто необходим был заряд бодрости хоть на час.

— Ну, с утра, как ты уехала, так и он пришел. Разорался, что его не дождалась, и ушел к себе в кабинет. А потом уехал и не возвращался. А что случилось-то?

В кофе упало пять кусочков сахара, и Алиса, поморщившись, отпила обжигающий глоток.

— Узнаете из новостей. У меня сил нет рассказывать… Кто-то звонил еще?

Звонили…

С чашкой кофе, сидя на полу, Алиса слушала записи автоответчика.

Погром в торговом центре — ребенок упал с эскалатора, испугался, и в воздух взлетели стеклянные витрины. Страшно было даже предположить, что случилось дальше.

Группа подростков подожгла парк — этот вызов отменили спустя полчаса вторым звонком.

На девочку напала собака — здесь Алиса заволновалась, но потом взволнованный мужской голос сообщил, что собаке отплатила та же девочка неконтролируемым выбросом: собака мертва, а странный ветер разносит ее останки по детской площадке.

Подростки в лесу кричат и швыряются огнем — и этот вызов тоже был отменен спустя сорок три минуты.

А также куча звонков с вопросами — вы где, помогите, почему не берете трубку…

Алиса чуть не пролила кофе, представляя, на какой сук повесит ее Горюн, узнав, что она не переадресовала звонки в другие срочные службы. И с каждой тяжелой мыслью ей становилось все хуже и хуже — и уже не из-за Горюна, а из-за своего разгильдяйства. Мало ли что там случилось, пока она торчала на подъемнике!

Позвонив на определившиеся номера, Алиса выслушала о себе кучу нелестных слов, но самое главное прозвучало — не дождавшись помощи от ЦКМ своего округа, люди обратились в другие филиалы, где им помогли. Это было прекрасно, и, спешно попрощавшись с недовольным отцом покусанной девочки, Алиса заставила себя подняться с пола и спуститься в подвал к детям.

Ведь обещала они или не обещала?

Обещала.

Подземелье встретило ее тяжелым полумраком, разгоняемым тусклыми лампами, и темными, старыми стенами. Она не стала заходить к Марку с Лизой, не имея никакого желания общаться, но постояла у закрытой двери их комнаты, понаблюдала за заинтересованными мультиком детскими личиками. Судя по всему, им было скучно, и психологи, неотлучно с ними находившиеся, или Людмила Павловна сумели устроить детям досуг наилегчайшим из методов. Алиса даже подумала, что телевизор появился не без помощи Горюна, но тому доказательств не было.

Остальные дети, все еще пребывавшие у них, тоже оказались в порядке, Алиса только, немного подумав, заказала большую пиццу и предложила Анне — одному из психологов — поделить ее между всеми. Под удивленные благодарности Алиса отсчитала из кошелька денег, попросив расплатиться, и вернулась в свой кабинет.

Горюн по-прежнему был недоступен, но сил думать о нем не оставалось, хоть и он мог ей здорово помочь, вернувшись в контору. Но его все не было. Закрылись двери за задержавшейся Людмилой Павловной, а он не пришел. И в восемь вечера, переадресовав звонки, Алиса вдруг поняла, что совершенно не в силах идти домой, а в их столовой появился старенький диван. Она, честно говоря, и туда дошла с трудом.

«Верните наших детей»

Сложно было поверить в то, что видела Алиса, вцепившись руками в край подоконника, но четкие буквы, начерченные краской, не оставляли никаких сомнений.

За окном, метрах в трех от входной двери в ЦКМ, стояло двадцать, а может быть тридцать человек. Молчали. Все в черном, на головах накинуты капюшоны, словно бы сговорились за ночь друг с другом и с дождем. А на столицу упал дождь, что не слишком удивляло, если вспомнить вчерашний водяной смерч. Теперь, пока вся вода не вернется обратно на землю, он, вероятно, не прекратится. Но людей это нисколько не смущало, они мокли с тяжелым, мрачным безмолвием.

Алиса не знала, что и думать, глядя на них, и ничего, совершенно ничего не понимая. Зачем они пришли, что случилось с их детьми? Почему Алиса должна их вернуть? И самое главное — где их взять?

Разбудивший ее телефон так и остался в руке — она сжимала его неосознанно с тех пор, как подошла к окну на первом этаже и увидела то, что увидела. Наташин звонок, на который Алиса так и не ответила, угас последним всхлипом известной песни, а чуть позже телефон пиликнул входящим сообщением. Но поднести его к глазам и прочитать сообщение показалось кощунством по отношению к людям за окном. Алиса не могла оторвать от них взгляд и судорожно соображала, что делать и как помочь — но только так, чтобы не выходить и не показываться им на глаза. Сложно было сомневаться, что кто-то сорвется — учитывая слова на их транспарантах.

Верните наших детей — и точка, словно бы Алиса вместо того, чтобы спать, похищала их всю ночь.

— Я позвонила Горюну, но его телефон недоступен, — вздрогнув, она обернулась и увидела бледную Анну — психолога, все еще не ушедшую с ночной смены.

— А в полицию? Нужно звонить туда, потому что я ничего не понимаю.

На самом деле чего Алисе больше всего хотелось — вернуться на старенький диван в столовой на втором этаже и забыть обо всем. После вчерашнего приключения ныли все мышцы, болела голова, а во рту ощущался привкус… тоски. И несвежего дыхания. Страшно было подумать, что творилось на голове, но она и не думала. Просто оторвала взгляд от толпы, скинула входящее сообщение от Наташи и набрала номер полиции.

Ждать пришлось долго — гудки нудно тянулись, а взгляд Алисы снова вернулся к толпе. Может быть, они и переговаривались, но между собой, а не на публику, и, конечно, слов было не расслышать.

— Полиция. Что у вас случилось?

— Это ЦКМ Северного округа… У нас здесь стоят люди, много, просят вернуть детей. Я ничего не понимаю, пожалуйста…

Она не договорила, потому что вдалеке послышался вой сирен и одновременно с этим оператор совершенно непрофессионально ее перебил:

— Ты издеваешься, да? К тебе уже едут.

И бросил трубку. Алиса округлившимися глазами посмотрела сначала телефон, а потом повернулась к Анне.

— Ерунда какая-то. Вы идите вниз, к детям, ладно? Я разберусь… наверное.

Анна кивнула и, к радости Алисы, без вопросов ее послушалась, хотя та ожидала как минимум каких-то вопросов. Глядя, как закрывается дверь, Алиса набрала Горюна, чувствуя внутри себя раздражение его долгим отсутствием. Хотя еще не было восьми утра, но ведь он так и не появился вчера, даже несмотря на то, что сам признался, что не готов оставить Алису одну в конторе.

Что это — передумал?

«Телефон абонента недоступен или находится вне зоны действия сети».

Или, может быть, потерял телефон, такое ведь часто бывает. В любом случае, если он появится на горизонте прямо сейчас, Алиса будет рада переложить на его плечи всю ответственность, какой бы она ни была.

Звук сирены все приближался, и вскоре стало понятно, что машин едет отнюдь не одна и даже не две, но определить точно оказалось слишком сложно. Алиса все это время стояла у окна и смотрела на людей, радуясь, что не зажгла свет в холле, когда спускалась вниз. Так они просто стояли и ждали прихода сотрудников, не зная, что один из них уже внутри.

Чтобы сделать — что? Она даже забыла, зачем это сделала, а помнила, что проснулась от телефонного звонка и тут же захотела уснуть обратно. Усталость от вчерашних событий давала о себе знать, и больше всего хотелось отсюда исчезнуть, забравшись куда-то в нору и спрятаться от окружающих. Но бежать оказалось некуда — она одна из всего ЦКМ была в конторе, а проклятый Горюн исчез. И даже Наташа пропадала у постели Игоря…

Алиса тут же вспомнила про смс, но в этот момент подъехала полиция. Одна за другой во двор въезжали пять машин, и шестая — принадлежащая силовой группе искателей — на миг поколебала молчаливую толпу. Было известно, что силовая группа не церемонилась ни с кем, но вскоре строй восстановился, заставив Алису их уважать.

Впрочем, «верните наших детей» было сильным мотивом никого не бояться.

Алиса оторвалась от окна и кинулась отпирать дверь, не совсем, правда. Она не совсем понимала, зачем нужно столько сил, чтобы разогнать людей на улице, но им, наверное, было виднее. Но самое главное — Алиса подметила это совершенно машинально — если никто до этого не звонил в полицию — как же они узнали, что необходима помощь?

Но едва только отодвинув старинный засов, Алиса оказалась скручена чьими-то сильными руками и перетащена в холл. А потом ее с такой силой приложили о стену, что она даже не особо почувствовала быстрый, бесцеремонный обыск. Удар выбил из нее весь воздух, так что вместо «эй», она что-то прохрипела, сквозь боль слыша, как остальные поднимаются на второй этаж. Шикнула чем-то непереводимым рация на груди у державшего ее силовика, и Алиса вдруг пришла в себя. Тело от удара болело, и говорить было сложно, но в мысли уже вкралась дающая разуму ясность ярость.

— Имя, я тебя спрашиваю! — тот, кто ее держал, вопрос повторил уже дважды, но сам был виноват, что первого раза Алиса услышать не смогла.

— Алиса Чернова… — она едва это прохрипела, не в силах сдержать желание закашляться.

— Что здесь делаешь?

— Ра…кха…ботаю. Что…

— Должность?

— Ликвидатор.

— Кто есть еще в здании?

Не отвечать не было смысла.

— Два психолога и пятеро детей… в подвале. Что случилось?

Он не ответил и, не разжимая ее рук, передал кому-то по рации только что полученную информацию, а потом щелкнули наручники, и Алиса оказалась неудобно в них закована.

— Эй, вы должны предъявить мне обвинение и все такое, слышите? Иначе… я отвечаю за детей внизу, ясно? Если с ними что-то сделают, наказание понесете и вы то… — она отдышалась, но сердце стучало так сильно, что заставляло тело все еще глубоко и часто вдыхать.

— Заткнись, — он больно ее толкнул, и Алиса вспомнила, что Горюн говорил ей про самооборону. Но одно дело всеми средствами защищаться от обычного человека, а другое — от тех, кто ее арестовал. На этот счет он ничего не уточнял, и, немного подумав, Алиса решила послушаться, не навлекая на себя лишние удары и тычки. И хотя ее по-прежнему заботила судьба детей, наверное, спрашивать о них у человека за спиной смысла не было.

Наверху что-то искали — судя по звукам, выбивали двери и выламывали запертые шкафчики. Алиса не понимала, что они там могут найти — бухгалтерские отчеты? Может быть, здесь происходили какие-то махинации с деньгами, но тогда зачем до сих пор держат ее — ведь она ликвидатор и не имеет никакого отношения к бухгалтерии. Был еще вариант, что Горюн каким-то образом был связан с взятками — и тогда становилось понятно его отсутствие: если он узнал об облаве, решение исчезнуть было самым логичным.

Потом снова открылись входные двери, и Алиса увидела вспышки камер и фотоаппаратов — прибыли репортеры и, краснея от нахлынувшего стыда, она все-таки попыталась вырваться — и снова получила резкий толчок.

— Вы за это ответите, — процедила взбешенная унижением Алиса. — Конкретно вы — за незаконное задержание и нарушение моих прав.

— Заткнись, — голос силовика был по-прежнему безэмоционален, и будь Алиса немного поспокойнее, поняла бы, насколько бессмысленно ему угрожать. Специфика работы силовой группы предполагала постоянные угрозы, и к части из них — таких, как ее — они уже давно не относились серьезно.

Но оставаться спокойной, когда ее поставили лицом к стене и заковали в наручники, словно торговку наркотиками, было выше алисиных сил. Позади нее суетились репортеры, и можно было даже не сомневаться, что как только ей позволят повернуться лицом в холл, они попытаются взять у нее интервью. Со своими вечными вопросами с ноткой превосходства в голосе: вы знаете, за что вас задержали? И вы считаете себя ни в чем не виноватой?

Если бы Алиса еще хоть что-то понимала... Она злилась на держащего ее силовика, на людей, разрушающих их контору, на репортеров и больше всего на Горюна, что оставил ее здесь одну. Никогда раньше она бы не подумала, что он испугается чего-то — ответственности, например. Тем более, играло большую роль то, что он сам работал искателем и в отличие от выведенной из равновесия Алисы мог хоть что-то прояснить и знал, как себя вести.

— И не смей подпускать ко мне журналистов, ясно? — ей хотелось еще сказать что-то о своей исключительности и своем даре, но быстро вспомнила, как спокойно раньше ЦКМ обходился без нее.

— Я сказал, заткнись и успокойся. Будешь вести себя хорошо, отпущу быстрее.

Алиса, усмиряя внутри себя волну возмущения и ярости, решила послушаться, хотя тело, получив гормонов, требовало действий и выхода ярости. Возможно, она займется этим позже, когда станет ясно, в чем ее обвиняют и когда она получит шанс доказать свою невиновность.

Внизу, громче всего прочего шума, стал слышен мужской, хорошо поставленный голос — достаточно известный всем, у кого дома есть телевизор. У Алисы его не было, но Грега Шортинга, одного из лучших репортеров столицы, она знала хорошо. Он был любимчиком их декана и, пользуясь своим положением, частенько заходил в университетскую библиотеку. На первом курсе Алиса была в него влюблена, но даже переболев мимолетным увлечением, навсегда запомнила его голос. Его же она вчера увидела в толпе на мосту, но это вряд ли чем могло ей помочь.

Силовик, в награду за послушание, не подпустил к ней ни единого репортера, но продолжал удерживать лицом к стене. Это, ко всем прочим причинам, стало порядком раздражать — в самом деле, что могло такого случиться, что ее так долго держат здесь? Из стрекота репортеров сложно было что-то понять — слова смешивались с шумом и получалось что-то неудобоваримое. У нее вышло вычленить отдельные слова, и среди них была фамилия Горюн, ЦКМ, происшествие, но дело это не проясняло.

Ее отпустили, когда в очередной раз хлопнула входная дверь, и, судя по звукам, значительная часть людей, торчащих в холле, бросилась к вошедшему.

— Как вы прокомментируете случившееся?

— Вы знаете, зачем…

— …он это сделал?

— Вы с уверенностью можете сказать, что….

— Уберите репортеров.

Шум стал сильнее — Алиса ясно слышала возню и как сопротивлялись жадные до ответов журналисты, но вскоре шум перенесся на улицу, и только тогда стало ясно, как же сильно они действовали на нервы.

— Что за представление здесь устроили? — тот же голос, что велел убрать журналистов, спокойный и прохладный, принадлежал кому-то, кого предпочитают слушаться. — Я ясно попросил дождаться меня. Мальчик, отпусти Чернову, у нее здесь самое железное алиби.

И вот только тогда руки, державшие ее все это время, разжались. Алиса неуклюже повернулась, все еще закованная наручниками, и встретилась взглядом со своим спасителем. Откуда он ее знал, было отдельным вопросом, потому что, едва только взглянув на него, Алисе стало ясно, что они встречаются впервые в жизни.

— Наручники сними, — раздраженно попросила она, и силовик почти тотчас же послушался.

— Здравствуйте, Алиса Чернова. Печально, что вы здесь оказались так не вовремя. Идите за мной.

— Кто вы?

Алиса все еще была в ярости, и поэтому любые слова, хоть как-то напоминающие приказ, могли окончательно вывести ее из себя. И человек этот, сверлящий ее неподвижным взглядом водянистых голубых глаз, совсем ей не понравился, даже несмотря на то, что разобрался с силовиком.

— Начальник вашего начальника, Алиса. Сожалею, что вас втянули в это, но ничего уже не поделаешь. Вам придется подняться наверх и рассказать мне все, что вы знаете, — он говорил так размеренно и безэмоционально, что при должной фантазии Алиса сравнила бы его с каким-нибудь искусственным интеллектом, а не человеком.

— Что… рассказать? Я ничего не понимаю, что мне рассказать?

Но он сделал знак идти за ним, и Алисе ничего другого не оставалось. «Начальник ее начальника» могло означать только руководителя всех отделений ЦКМ, и хоть о нем ничего не было известно, он становился здесь главным. Ей снова приходилось слушаться.

— Там внизу дети, — напомнила она и оглянулась на холл.

Они разнесли все, словно стадо диких животных. Кресла оказались перевернуты, столы передвинуты — зачем? Алиса помотала головой.

— В том числе те, которых вы нашли на крыше?

— Ну… да. Но еще и другие. Если их сейчас пугать и волновать…

— С ними все будет в порядке.

— А… ладно, — Алиса не поверила. Он так ей и не представился и мог быть каким угодно начальником, но доверить ему детей она не могла.

Когда он выяснит все, что ему будет нужно, Алиса сама спустится вниз и попробует отправить детей в другой ЦКМ. Все равно время их пребывания здесь подходило к концу, и пора было одних отправлять домой, а других — в интернаты.

Человек безошибочно завел ее в столовую, запер дверь невесть откуда взявшимися ключами, а увидев округлившиеся от удивления глаза Алисы, пояснил:

— Я все всегда держу под контролем. Присаживайтесь, у нас мало времени.

Скомкав в руках плед, под которым спала, Алиса села на диванчик.

— Что происходит? Это из-за Горюна, да? Его вчера не было, и у него выключен телефон. И как вас зовут?

— Мало времени отвечать на все вопросы. Эдуард, да, из-за Горюна. А теперь вы. Как Горюн вел себя в последнее время? Вы замечали за ним признаки срыва? Он бесился? Орал на вас? Отсылал вас беспричинно из ЦКМ? Он колдовал при вас? Подумайте хорошо и ответьте очень кратко.

Ярость и злость слетели с Алисы мгновенно, она только таращила на Эдуарда глаза и думала, что же случилось с Горюном. Такие вопросы подразумевали что-то серьезное.

В дверь требовательно застучали.

— Шпиль, не делай глупостей, открой дверь и отдай нам девчонку!

— Быстрее, Алиса.

Нужно было что-то соображать и выбирать — из неизвестного начальника ее начальника и тех, кто ворвался к ним, разгромил контору и что-то, видимо, сделал с Горюном.

— Я не знаю Горюна так хорошо, чтобы… быть точной. Он был резким, иногда орал на меня, когда я ошибалась или, по его мнению, задавала глупые вопросы. Но он… не бесился, нет, я думала, это его поведение — нормальное. Он не колдовал, и никаких признаков срыва я не видела. Горюн наоборот… был иногда веселым. И он не отсылал меня. Ну если только когда я задерживалась на работе.

— Хорошо. Горюн интересовался как-то особенно теми детьми, что вы нашли на крыше?

— Шпиль, я велю выломать дверь!

— Да… он… ему было интересно, откуда они взялись, и он даже немного рассказал мне, что было, когда я… ну, когда меня нашли.

— И он вас попросил написать заявление к искателям?

— Нет… я сама. Но я попросила его помочь…. Ну…

— Понятно. Алиса, ни слова о том, что Горюн интересовался детьми и что-то рассказывал о вас. Понятно? Скажете, что это был ваш личный интерес. Были вообще странности в его поведении?

Алиса с открытым ртом уставилась на Эдуарда, одновременно чувствуя себя дурой и, пожалуй, обманутой.

— Он дал мне выходные, а потом пришел ко мне домой и позвал гулять. Мы почти всю ночь были в парке, и тогда он… рассказывал все это.

— Вас видели?

— Ну…мы же по улице шли. Да.

Эдуард на миг закрыл глаза.

— Отговаривайтесь общими фразами — вы просто гуляли, Горюн объяснял вам детали вашей работы или вы помогали справиться ему с откатом. Не говорите ничего конкретного.

В дверь ударили. И снова, и снова.

— Он оставался после восьми на работе?

— Да… часто. Очень часто.

— Когда вы его видели в последний раз?

— Позавчера… вечером. Когда писала заявление.

Эдуард кивнул, поднялся на ноги и отпер дверь. Внутрь тут же ворвался разъяренный мужчина, а на его шее болтался медальон искателей.

— Ты пожалеешь об этом! Думаешь сорвать мне дело? С подозреваемыми говорю только я! Алиса Чернова, вы…

— Успокойтесь, я говорил с моей подчиненной, а не с подозреваемой. Если вы вспомните, вчера у нас был инцидент на мосту. Многие готовы подтвердить, в том числе и камеры центрального канала, что Алиса во время происшествия находилась там и усмиряла смерч.

— Пока я не переведу ее из подоз…

— Вы не можете этого делать. Алиса перестала быть подозреваемой, как только стало известно, где она была вчера днем.

Алиса в растерянности переводи взгляд то на одного, то на другого, и понимала, что случилась какая-то катастрофа. Горюн не брал телефон, потому что его, видимо, вчера задержали, и этот Эдуард не смог его защитить. А теперь пришли за Алисой, и ей повезло немного больше. Что мог натворить Горюн?

Ей сложно было сразу связать в одно вопросы и приказы Эдуарда. Магия, срыв, странное поведение, эти дети опять всплыли — уж они-то причем? Слишком было шумно — искатель распалялся и распалялся, в то время как Эдуард вообще не проявил ни единой эмоции, кроме закрытых на пару секунд глаз. Думать в такой ситуации у Алисы не получалось.

— Чернова, идите за мной! — искатель резко протянул к ней руку, желая схватить Алису за локоть, но та, этого ожидавшая отскочила.

— Я никуда с вами не пойду, понятно? И разговаривать не буду, пока не перестанете вести себя, как гопники в подворотне!

Искатель прищурился, кажется, доведенный до крайности, шагнул к ней, и Алиса снова отступила, поставив между собой и им стул.

— Я могу защищаться, как хочу, — нервно предупредила она, — я знаю это.

— Действительно, детектив, — Эдуард за ними наблюдал спокойно, но с места не сдвинулся. — Алиса, насколько я понял, не знает, что произошло. Вы, не предъявляя никакого обвинения, угрожаете ей. Давайте успокоимся. Это будет конструктивнее.

— И безопаснее, — добавила Алиса. — И вообще, можно мне адвоката?

— Он вам не нужен, — успокоил ее Эдуаррд, но Алиса, глядя на искателя, так не думала. Он сейчас ненавидел ее, наверное, сильнее всех. — Просто ответьте на вопросы детектива, и он вас больше не побеспокоит.

Потом он снова предложил ей сесть, а искателю сходить за своими бумажками для допроса. В этом был резон, и поэтому они снова ненадолго остались наедине с Эдуардом.

— И что мне ответить, когда он спросит, о чем мы с вами разговаривали?

— Можете не отвечать на этот вопрос. А можете сказать правду — я спрашивал вас о состоянии Горюна. Умолчите о моих просьбах.

— Может, вы… объясните, что случилось? Из-за чего этот бардак?

Эдуард повернулся к ней всем корпусом, и Алиса засомневалась, что он станет рассказывать что-то. Но все же рассказал.

— Вчера днем в «Вереске-5» во время мероприятия исчезли сорок три ребенка, случился взрыв, и под завалами погибли еще пятеро детей. Они обвиняют в этом Горюна.

* * *

Допрос прошел, как в тумане. Вместить в себя ответ Эдуарда Алиса не смогла, потому что сосредоточилась на максимально размытых ответах, даже не думая в это время, кого защищает — убийцу или невиновного. Собственная косноязычность здорово ей помогала, но злила детектива Бреннинга и заставляла задавать уточняющие вопросы. Ему нужна была точность, и еще ему нужна была Алиса — зачем только, она совсем не понимала. Он не походил на родителя одного из пропавших или погибших детей, да и не допустили бы его до дела в таком случае. Детектив был очень подозрителен, и было видно, что он не верит ни единому ее слову.

— Горюн задерживался на работе?

— Я не знаю, я уходила раньше него.

— Он при вас когда-нибудь колдовал?

— Нет.

— Вы так быстро ответили, будто готовились к этому вопросу.

— Я просто… ну, сама это заметила и много думала — почему он не пользуется магией.

Потом речь зашла о заявлении, которое все же оказалось отправлено к искателям, и Алиса, как и просил Эдуард, объяснила, что просто решила воспользоваться своим положением и побольше о себе узнать. А Горюна просто просила помочь договориться, потому что видела у него медальон искателя и подумала, что он сможет посодействовать ей.

Это было утомительно — отвечать так, чтобы не возникала куча дополнительных вопросов. К тому же Алиса не имела понятия, насколько сходились ее ответы и Горюна. Но рядом сидел Эдуард, и это придавало ей немного спокойствия.

На последний вопрос — будет ли она отвечать на вопросы в суде — Алиса ответила очередным «не знаю», потому что действительно не знала. А потом детектив Бреннинг, предупредив ее об ответственности за дачу ложных показаний, ушел. Алиса этому даже не сразу поверила, а все ждала, когда он снова вернется.

— Я его что, больше не интересую? Он же знает, что мы тут, ну, шептались с вами. Он мне поверил?

— Не думаю. Но теперь вы можете отказаться от дачи дальнейших показаний. И вы это сделаете, пока я вас не попрошу переменить решение.

— Но зачем?

— Нам нужно потянуть время, Алиса. А теперь запишите мой номер телефона и пообещайте звонить, если к вам будут приезжать и что-то требовать. Ни слова не говорите им без моего разрешения.

Тут было бы, по ее мнению, уместна какая-то угроза, вроде «иначе я вас уволю», но Эдуард просто ушел, мягко прикрыв двери столовой. Алиса осталась сидеть, сложив локти на столе — оглушенная, ошеломленная и жутко уставшая. И несмотря на то, что получила ответы на свои вопросы, по-прежнему ничего не понимающая. Горюн никак не походил на того, кто станет делать… такое. Алиса бы все на свете отдала, чтобы его увидеть и убедиться в своих ощущениях, но это было невыполнимо.

Она, наконец, поднялась и выглянула в коридор, чтобы оглядеться. Все двери были выбиты, и в кабинетах сидели люди, методично собирая документы в коробки. Хотелось выгнать их всех из конторы, или, по крайней мере, заставить относиться уважительно, но неожиданная мысль отвлекла ее.

Часы показывали уже десятый час утра, а никого из бухгалтерии и кадрового отдела не было. Почему так? Если их предупредили, то почему не предупредили Алису, ведь если подумать, она могла все испортить, отвечая на вопросы чистую правду. Потом вспомнился утренний звонок Наташи и смс, которую силовики не дали прочитать.

Не помня себя от ужаса, Алиса сбежала в холл, помня, что телефон вывалился из рук, когда внутрь ворвались силовики. Если Наташа написала что-то опасное, все ее ответы и усилия Эдуарда катились под откос. Она и так здорово сомневалась, что детектив примет во внимание ее отказ от дальнейших показаний, он будет давить на нее и других свидетелей. И пусть Алиса не считала, что знала что-то важное, но задержки на работе могли Горюна потопить, как и интерес к детям с крыши. Иначе вряд ли бы Эдуард примчался сюда, чтобы проинструктировать ее.

Телефон валялся на полу, и, как следовало ожидать, смс от Наташи была кем-то прочитана.

«Алиса, не отвечай на их вопросы».

Алисе оставалось только выдохнуть и растерянно оглядеть царящий в холле беспорядок. Ее ждал очередной долгий день.

Вечером, когда все, наконец, покинули ЦКМ, наступила тишина — тяжелая, почти свинцовая, разрываемая треском забарахлившей лампы дневного света и привычным уличным шумом. Алиса осталась одна, в очередной, наверное, сотый раз.

Уходя вместе с Эдуардом, детектив Бреннинг ясно дал понять, что не забыл ни Алису, ни ее вранья, и выглядел достаточно злым. И она испугалась бы, если бы была на это способна — события дня, бесплодные попытки работать и люди за окном, словно специально забытые всеми на свете, вымотали ее так, что Алиса готова была упасть там же, где стояла. Но, к ее вящему сожалению, не было сделано ничего — Бреннинг как банный лист пристал к ней, постоянно дергая туда-сюда и между делом непрестанно угрожая — неявно, не прямым текстом, но все же угрожая. Алиса уже почти не сомневалась, что дома ее будут ждать те, кто способен добиться изменения ее показаний другими методами.

Но и этого она пока могла не бояться — хотя бы потому, что собиралась в очередной раз заночевать в конторе.

Невооруженным глазом видно было, что Бреннингу больше всего необходимо добиться от нее нужных показаний. Именно поэтому, как казалось Алисе, он так задержался в ЦКМ, не спеша особо навестить ни Наташу, ни Игоря. Первая уходила всегда в шесть вечера, а последний, понятное дело, ничего конкретного сказать и не мог. Алиса одна, выходит, знала что-то такое, способное довести дело до конца быстро. Но знать бы еще — что это.

В общем и целом оно было не важно — Горюн в любой ситуации оставался не слишком приятным человеком, но тем, кто в последние недели находил силы и время с ней возиться. Это не давало ему никакого преимущества, тем более будь он виновен. Но Алисе было плевать на детей — она не видела их никогда в жизни, чтобы выбрать их между ними и тем… дальше Алиса терялась, не в силах определить, чем и насколько ей нравится Горюн. Выходило, что ничем не нравился, но оставить она его все же не могла.

Впрочем, возможно, пристрастность оказалась лишь следствием моральной усталости.

В своем кабинете — единственном нетронутом, просто потому, что не успело скопиться никаких бумаг, — она устало опустилась на стул, включила компьютер и впервые здесь подключилась к интернету. Не нужно было даже вводить информацию в строку поиска, чтобы найти нужное. Новости кишели именем Горюна, именами детей, фотографиями разрушенного зала.

«Ведется расследование…

Подозреваемый Андрей Горюн — человек резкий, непримиримый, взбалмошный, хам».

Они называли его так, как назвала бы Алиса.

«… дети спокойно играли, когда из-за ошибки сотрудника ЦКМ произошел обвал».

«Как известно, работать в ЦКМ отправляют тех, кто уже ни на что не годится. Так и Андрей Горюн, на одной операции искателей, потерял почти всю свою силу, и был понижен до руководителя ЦКМ Северного округа…

Обида на более удачных товарищей жгла душу…

Сорвался на невинных детях…»

Алиса не нашла в сети ни слова о пропавших детях. Все выражали соболезнования только родственникам погибших и желали скорого суда над Горюном. Что судьей будет сам император, почти никто не сомневался, хоть и подтверждения информации не было. И так же никто не сомневался в исходе дела — Горюна казнят, как только детектив Бреннинг представит суду доказательства вины.

Были в изобилии интервью с директором интерната, в котором произошла трагедия, с преподавателями погибших детей, с бывшими сотрудниками их ЦКМ — Алиса мрачнела и мрачнела, пока читала их все. Машина общественного мнения завертелась во главе со СМИ.

Устало опустив голову на руки, она вздохнула, размышляя — позвонить этому Эдуарду, или он пошлет ее, только поняв, что она желает задать вопросы. Тем более он, вероятно, устал еще больше нее. Но все-таки Алиса решила отложить звонок на завтра, а сегодня заняться тем, что Бреннинг сделать не позволил.

На столе лежал телефон с все еще открытой смс от Наташи. Слова «не отвечай на их вопросы» теперь были будто написаны кровью, и Алиса долго вглядывалась в экран. Говори или не говори, разве был теперь у Горюна хоть какой-то шанс? СМИ, абсолютная убежденность Бреннинга, свидетельства директора интерната и его преподавателей. Все выглядело достаточно безнадежно, но поверить, что Горюн не сможет выкарабкаться, она не могла. Мало он походил на человека, способного согнуться под чем-либо.

Выгнав из головы бесполезные мысли, Алиса набрала номер сто тридцатой городской больницы и, дождавшись ответа, попросила рассказать ей о состоянии девушки с моста — она все еще находилась под ее ответственностью, и, как только улучшится состояние, Алиса должна была ее забрать в контору.

— Извините, но вам лучше самой к нам прийти и посмотреть, — ответ ненадолго вырвал Алису из апатичного, сонного состояния.

— Что это значит? Она умерла?

— Нет-нет, но она ни с кем не разговаривает. Послезавтра ее переведут в психиатрическую больницу, так что вы приходите сами. Мне сложно описать ее состояние по телефону.

Больше от дежурного врача ничего добиться не удалось, и Алиса скинула вызов, недоуменно разглядывая телефон. Что там может быть такого, чтобы врач не смог ей кратко рассказать? Она фонтанирует магией? Но тогда бы ее давно вызвали…

Тут Алиса вдруг поняла, что за сегодня не прозвучало ни единого звонка. Никому не потребовалось помощи ЦКМ — и с чего бы это?

Она схватись за голову, чувствуя, что та готова взорваться, и застонала.

Телефон пискнул смс — снова от Наташи:

«Я завтра вернусь на работу. Позвони мне, как сможешь».

Алиса почти улыбалась, читая текст, но звонить не стала, рассудив, что Наташе известно гораздо меньше, чем ей, а значит, будут вопросы, от которых она окончательно сойдет с ума. Она позвонит завтра и съездит в больницу тоже завтра, и хорошо было бы навестить Игоря, чтобы осторожно спросить, где теперь взять второго ликвидатора — Алиса одна не справится точно, сколь ни велик ее дар. И как между всем этим заниматься непосредственной работой?

В коридоре что-то тихо зашуршало, но придавать этому значения не было сил. Пестрые страницы сайтов мелькали перед ее взглядом и медленно лишались смысла. На миг в голову пришла мысль, что Горюн словно знал все заранее и дал ей время отдохнуть.

А может, и знал.

* * *

Утром выяснилось, что в здание забрался дикий лис.

Алиса собиралась зайти наконец-то домой и привести себя в порядок, когда краем глаза заметила бледно-рыжее пятно в холле. Шмыгнув под лавку в сумраке утра, лис затаился. Что с ним делать, Алиса не знала. Осторожно заглянув под лавку, она увидела оскалившуюся морду и тотчас отпрянула, не желая его провоцировать.

Нужно было бежать домой, а с лисом она разберется позже.

Дав себе слово начать что-то делать в ворохе нерешенных дел, Алика почувствовала, что ей стало немного легче.

В утренней, пропахшей гарью дымке было душно. Тишина не давила, но и не дарила уюта — Алисе все казалось, что из дыма вылезет чудовище — из тех недолговечных, что создавали ее однокурсники, соревнуясь в мастерстве. Одно такое однажды довело ее нервной икоты, когда бросилось на нее из-за спины. Это произошло на пороге полной аудитории, так что насмешек она тогда получила сполна.

Но чудовище не выскочило. Выскочил кое-кто другой.

Алиса и сама не успела понять — только услышать чужое дыхание, когда ее прижали к ближайшему дереву, зажали рот ладонью и зашипели на ухо злые слова:

— Не дашь показания, глаза вырежу, понятно?

Алиса оцепенело смотрела на мужчину напротив, слушала громко стучащее сердце и запоминала его лицо.

— Придешь сегодня, куда надо, и скажешь, что попросят, ясно? Кивни, если поняла.

Немного погодя, не в силах оторвать от него взгляд, она кивнула, после чего мужчина убрал руку, отошел на шаг и ударил ее.

Алиса, схватившись за лицо, осела на землю.

— Попробуешь обмануть — пожалеешь. Лучше тебе не знать, что я такое, когда меня не слушаются. Ясно?

Алиса снова кивнула — на этот раз поспешно. А он меж тем снова к ней шагнул, нагнулся и больно схватил ее за подбородок — и место удара заныло еще больше.

— Вырежу глаза, помнишь? И это будет первым, что я сделаю. Запомни. Я тебя один раз предупредил, больше не буду. И помойся… красотка.

Он ушел, скрылся в дымке за углом, но Алиса еще долго смотрела ему вслед и держалась рукой за щеку.

До дома она добежала, заставляя испуганные мысли улечься обратно и не мельтешить. От них еще больше увеличивалось сердцебиение. И сосредоточиться — невозможно было сосредоточиться.

Тот мужчина был коротко пострижен, носил короткую щетину. Голубые глаза, узкие губы и почти не выступающие скулы. Она повторяла про себя его приметы, пока не заперла за собой дверь квартиры и не расплакалась.

От страха и обиды, но еще больше от усталости.

Руки так тряслись, что Алиса не сразу смогла снять с себя одежду и залезть под горячий душ.

* * *

Взять себя в руки ей удалось достаточно быстро — поджимало время, и врожденная флегматичность иногда помогала не хуже пустырника. Она не удивилась ни нападению, ни требованиям, поскольку ожидала этого, но все же оказалась потрясена и выбита из колеи.

Налив себе крепкого кофе, Алиса послала сообщение Наташе с просьбой прийти в контору пораньше. Телефон пиликнул отчетом о доставке и надолго затих — было около шести утра, и Алиса сомневалась, что Наташа уже проснулась.

Солнце за окном уже поднялось над горизонтом, но шлейф лесных пожаров даже после вчерашнего дождя висел над столицей, как вечный туман в болотах. Это было к лучшему — на улице хоть и плохо дышалось, но, объятая понятным желанием ото всех спрятаться, Алиса была довольна. Насколько это, разумеется, было возможно.

Следующее сообщение она послала Эдуарду, коротко описав нападение и приметы мужчины, после чего ненадолго погрузивлась в дрему. Спать ей хотелось ужасно и больше всего на свете — просто лечь и забыть обо всем. Но ее ждала странная девушка-самоубийца, дети в подвале, с которыми нужно было что-то делать, вызовы, Игорь. Всего этого было достаточно, чтобы свести с ума кого угодно.

Кофе в кружке все-таки кончился, хоть и пила она его медленно, есть совсем не хотелось, а значит, ее ждала работа. И дикий лис, о котором она едва не забыла. Как жаль, что зоомагазины не работали в такую рань — Алисе не помешал бы какой-нибудь сачок.

Но сколько бы она ни старалась думать о чем-то другом, руки все равно тряслись, когда Алиса отпирала дверь квартиры, спускалась вниз и выходила на улицу.

Но там ее никто не ждал. Она добралась до конторы беспрепятственно, отперла дверь и огляделась.

Вряд ли лис мог учинить еще больший беспорядок, чем это сделали силовики и искатели, но он явно постарался — чуткий алисин нос уловил специфичный запах. Сам же зверь обнаружился на подоконнике у раскрытого окна. Обругав последними словами собственное разгильдяйство, она замахнулась на лиса рубашкой и он, зашипев, шмыгнул в окно. Алиса надеялась, что он не разбился, упав со второго этажа, но, глянув вниз, не увидели ни следа лиса. Если он что и повредил — от нее это оказалось скрыто.

Пиликнул в кармане телефон — Наташа просила впустить ее внутрь, и Алисе стало легче, когда она увидела ее красивое, но хмурое лицо.

— Бедная, — воскликнула Наташа, едва перешагнув порог, и обняла Алису так, будто они были давними подругами. — Это какой-то ужас. Я пыталась до тебя дозвониться утром, чтобы предупредить, ты почему трубку не брала?

Алиса улыбнулась — кажется, впервые с позавчерашнего дня.

— Ну… это долго объяснять. Не смогла просто. Ты… проходи, только у меня здесь после вчерашнего полный бедлам.

Наверное, умей Наташа свистеть, она бы обязательно присвистнула, увидев царивший в холле бардак.

— Почему ты не вызвала уборщиков? Это их работа.

Алиса пожала плечами.

— Хотя ладно, уборщиков я вызову. Ты просила прийти пораньше…

Глаза Наташи округлялись, пока она говорила. Потом, умолкнув, она вздохнула и махнула рукой на Алису.

— Что, уже приходили к тебе?

Алиса пожала плечами. Ей совсем не хотелось говорить ни о расползающемся по подбородку синяке, ни о чем подобном.

— Тебе нужно написать заявление, чем больше будет доказательств, что на тебя давили, тем лучше.

— Ты-то откуда знаешь? — не выдержав, Алиса все-таки повысила голос. — Сидела с Игорем… откуда столько информации?

Наташа обиделась — это было видно, но, в отличие от Алисы, ее тон остался прежним.

— Меня предупредили, и всех остальных предупредили. Ты не должна была появляться в конторе, пока Шпиль не позволил бы нам вернуться на работу. Но ты не брала трубку…

Это звучало немного обвиняющее, но, скорее всего, Алисе показалось. Ей стало стыдно, и, прикрыв на пару мгновений глаза, она заставила себя собраться.

— Знаю… Я просто отвлеклась. Увидела в окне эту жуткую демонстрацию и забыла обо всем на свете. Я осталась здесь на ночь после того урагана, у меня не было сил… ну, до дома дойти.

— Плохо. Если бы ты взяла трубку, ты успела бы уйти и залечь на дно, пока не пройдет неделя. А сейчас с тебя не спустят глаз.

Пиликнул телефон, но Алиса не обратила на него внимание. Уцепившись за слова о неделе она, наконец, кое-что поняла. Ей и Эдуард говорил о времени, но все же — что могут поменять семь дней ее молчания?

В их стране никогда не церемонились с преступниками, и особенно с теми, кто совершил проступки, способные повлечь смертную казнь. Обычно в делах, не оставлявших за собой дополнительных вопросов и сомнений, преступники получали свой приговор на первом же суде. Если судья отправлял дело на доследование — к команде детективов присоединялись другие люди.

— Тебе этот Эдуард сказал про неделю? — спросила Алиса, прищуриваясь, и тут же получила утвердительный кивок.

— Но почему неделя? Неужели… ну не могут же они устроить суд через неделю?

Наташа Алису поняла с полуслова, что немного удивило.

— Могут, — возразила она. — Они все могут. Бреннинг очень известный детектив, и ему доверяют, так что никаких вопросов так быстро не возникнет.

— Но мы можем ошибаться? Эдуард мог иметь в виду что-то другое?

Нужно было подумать обо всем этом, но телефон в кармане пиликнул снова, и Алиса виновато поглядела в наташины глаза.

— Извини, что я тебя так рано… ну… Там внизу до сих пор сидят дети, и их нужно перевести в интернаты или, в крайнем случае, в другие ЦКМ. Я не доверяю этим… детектив здесь еще наверняка появится. И еще мне нужно сегодня уехать, а на телефоне сидеть совершенно некому. Ты поможешь мне?

Наташа явно хотела продолжить едва начавшийся разговор, но Алиса вместе с легкой болью на месте удара ощущала в себе что-то большое и скользкое. То, что могло бы вырваться наружу, а она этого совсем не хотела.

Этот парень хотел, чтобы она пришла к Бреннингу и рассказала тому все, что нужно.

И он наверняка узнает, когда она этого не сделает.

Алиса велела себе остановиться, когда к горлу подступило что-то кислое. Еще пара секунд — и она могла бы сказать, что ей было больше противно: методы детектива или собственная слабость.

— Мне нужно идти… спасибо…

Она выскочила из кабинета, одновременно и жалея, и нет, что вызвала Наташу пораньше. Казалось, что ее присутствие поможет, а на деле же оказалось едва ли не наоборот. Впрочем, кто сказал, что оно должно помочь Алисе? Что ей вообще могло помочь?

С противной дрожью внутри она открыла двери в подвальные этажи, и потянулись старые обшарпанные стены.

* * *

Дети оказались в порядке, если считать таковым полное отсутствие спонтанных выбросов. Но им надоело сидеть в клетках, как бы искусно они ни имитировали комнаты. Так что настроение внизу царило ужасное: кто-то капризничал и плакал, а кто-то пытался их успокоить.

Отстояться за дверью на этот раз не получилось, и Алису вмиг затащили внутрь, заставляя ее их развлекать. Посыпалась куча глупых вопросов о платьицах, куклах, нехитрых взаимных претензиях, но Алисе удалось под шумок шепнуть психологам, что детей скоро переведут. И те посмотрели на нее с большим расположением. Хоть что-то.

Потом началось рабочее утро.

Ей позвонили искатели, попросив прийти на допрос по делу о рухнувшем интернате. Но Алиса, пока поднявшая трубку Наташа обещала, что обязательно передаст ей сообщение, успела уйти.

На улице все еще было слишком дымно — верхушки далеких высоток терялись, постепенно, поэтажно растворяясь, становясь невидимым человеческому глазу, а Алисе вдруг подумалось, что ей уже хочется зимы — только той, что царит в маленьких городах, где машины не превращают снег в ледяную грязную кашу. Она всегда разъедала любимые замшевые ботинки Алисы, и менять их приходилось слишком часто. Впрочем, они мало чем отличались друг от друга. Как мало отличались друг от друга следующие два дня.

Как бы ни старалась Алиса нагнать вчерашний день, он убегал от нее и скрывался за дымным поворотом. Она так и не смогла выполнить обещание, данное врачу, — прийти и посмотреть на девушку с моста, — и ту вскоре перевели в психиатрический диспансер. Там, впрочем, заверили, что Алиса может ее навестить в любое время. Но времени у нее и не было.

Помешали вызовы — они обрушились на телефон конторы, словно из лавины, и Алиса вдруг оказалась перед тем выбором, перед которым она не хотела бы оказываться. Куда ехать в первую очередь, если помощь ждут и там и там? И когда ликвидаторы других отделений так же заняты? Как потом, если кто-то погибнет, смотреть в зеркало и не думать, что именно из-за этой тщедушной и длинной девицы лишился жизни кто-то важный? И девица — это ты, и деться бы от этой мысли Алиса никуда не смогла бы.

Поэтому она спешила, торопя осторожных водителей. Она даже на время забыла о детективе Бреннинге и о том, что должна к нему прийти. День начинался с восьми и заканчивался восемью же, и все, что успевала за это время Алиса — это вбирать в себя проклятые откаты, не замечать откровенно враждебных взглядов и твердить себе, что это закончится. Не завтра, но через месяц точно закончится.

Два раза Алиса разговаривала по телефону с Эдуардом — его равнодушный голос резко контрастировал с сутью слов, и от этого голова шла кругом. Он предлагал Алисе охрану — едва услышал о нападении, но та отказалась — со скрипом и тревожным чувством. Решив для себя, что попросит кого-то из водителей довозить ее до дома, она перестала думать о Бреннинге. Еще Эдуард снова просил ее молчать, и Алиса молча соглашалась. Он говорил, что обвинения детектива вскоре треснут по швам, но в то же время было понятно, что ни Эдуард, ни кто-либо еще до сих пор не встречался с Горюном. Заканчивали разговор они с чувством недовольства друг другом. Или собой.

Алиса все время путалась, тонула в ворохе недодуманных мыслей, в дыму, словно молоко, затопившем столицу, и порой все-таки считала, что не выплывет. Хотя что ее так гнетет, сложно было сказать, просто настроение царило — будто везде в мире — ужасное.

А на третий день в конторе появился мрачный, серый и совершенно незапоминающийся человек, который представился Марком. С великим неудовольствием он сообщил, что его временно перевели сюда из ЦКМ южного округа. Разглядывая его, Алиса с Наташей испытали если не радость, то облегчение — потому что работы был такой непочатый край, что в пору было отменить сон.

Поэтому пока Марк не успел опомниться, Алиса, запинаясь, договорилась, что завтра с утра он ее полностью заменит.

* * *

Больница встретила утро и Алису тихим парком, щадящей прохладой и улыбчивым Сан Санычем. Тот выглядел хорошо, ни капли усталости на лице, ни грамма раздражения при виде незваной гостьи — при всем при том, что было ясно с первого взгляда — она пришла не за медицинской помощью.

Алиса постаралась улыбнуться, когда он поднялся ей навстречу, сияя приветливой улыбкой.

— Ах, Алиса-Алиса, девочка, я тебя ожидал не так скоро. Но ты проходи, я недавно заварил чай, вот и попьем.

Знакомый аромат вырвался из красивого чугунного заварника, и Алиса тут же вспомнила свое предпоследнее здесь чаепитие. Как Сан Саныч звал ее работать в лабораторию и как она испугалась этого предложения. И,подумав еще раз, она бы снова от этого отказалась.

— Мне нужно увидеть Игоря, Сан Саныч. Вы меня изви… извините, очень мало времени, и… я не могу чай пить. Ну, сейчас.

Алиса почему-то смутилась и вообще — стояла в его кабинете, будто нашкодившая школьница — сцепив руки спереди и опустив голову.

— Времени нет, понимаю-понимаю, слышал об Андрее. Ну да, уверен, скоро все недоразумения разрешатся. Уж мне бы его не знать…

— А вы… вы его хорошо знаете?

— Ну уж достаточно, — Сан Саныч отмахнулся так, словно был Горюну родным отцом. — Сколько раз мы его тут по кусочкам собирали, и не сосчитать.

Алиса все-таки присела на стул, хотя до этого была уверена, что не задержится в этом кабинете, а только попросит разрешения увидеться с Игорем. Но руки так и не расцепила, хоть они и ужасно вспотели.

— А к вам уже приходили? Ну… детектив, узнавать про Горюна? Спрашивал что-нибудь такое? Странное…

Доктор все-таки налил ей чай и протянул пузатую чашку.

— Приходили, конечно! Ко всем приходили, да только не нужно тебе беспокоиться, Алиса. Все скоро наладится.

— Да я не беспокоюсь. Я… вы говорили что-нибудь… ну, например, что он срывался в последнее время, или колдовал, или странно себя вел.

Сан Саныч смотрел на нее теперь внимательно-внимательно, словно детектив Бреннинг выглянул из-под маски добродушного доктора. Впрочем, ей могло и показаться.

— Да я не видел его с тех пор, как Игоря привезли, нечего мне говорить. Ты, кстати, к Игорю пришла? Возьми-ка вторую чашку и сходи к нему, а у меня пациенты, бумаги… ну, понимаешь, да?

Алиса не понимала, но было ясно то, что он ей врал. Не могло быть так, что Горюн не навестил Игоря ни разу за все недели. Тем более однажды, в разговоре с ней, Горюн обмолвился о Сан Саныче — тот вроде как объяснял ему что-то про детей с крыши.

— Но… — она попыталась было спросить, почему он сказал ей неправду, но в конце концов, передумала. Когда это лжец вот так просто называл причины своей лжи?

Алиса забрала вторую чашку и под подробные инструкции, как добраться до палаты Игоря, вышла из кабинета. Сан Саныч остался внутри, добродушный, но с посерьезневшим взглядом.

Они смотрели друг на друга уже целую вечность. Тихо отмеряли время часы на стене, за окном орали птицы, а Алиса все разглядывала человека на больничной постели. Человек явно не желал ее видеть, но выгонять не спешил.

Алиса вздохнула, костеря себя на все лады. Как она могла подумать, что может заявиться вот так в больницу и сразу же поверить ему? Кто такой этот Игорь, чтобы она могла свободно рассказать ему все? С чего она решила, что он ей поможет, когда ему самому нужна помощь? Сплошные вопросы. Наверное, Алиса никак не могла смириться с тем, что осталась одна. Поэтому и мечется, и тычет носом всюду как слепой щенок — в поиске тех, кто растолкует и поможет.

Декан ее факультета однажды назвала Алису инфантильной. Наверное, это было правдой.

— Мне… не стоило приходить, — наконец сказала она, натужно улыбаясь.

— Светлая мысль, — недовольно рыкнули ей в ответ. Но попыток подняться со стула Алиса так и не предприняла.

Тело Игоря все еще было обмотано бинтами, длинные черные волосы — Алиса их отлично помнила — сгорели начисто. Сейчас голова только-только начала обрастать, и безобразные шрамы виднелись сквозь короткую черную щетину. Он был совершенно безобразен и жалок, и Алиса почувствовала отвращение.

— Хотела… хотела спросить, что теперь делать, когда Горюна… ну, забрали. Но я уже и так знаю.

— Ну, забрали? — Он так ужасно улыбнулся — будто издевательски осклабился, что Алиса едва заставила себя не податься назад. — Как ты забавно сказала: «Ну, забрали». Куда собралась? — Алиса все же поднялась со стула, не желая провоцировать скандал. Ей показалось, что Игорь совершенно превратно понял ее слова и теперь собирался с ней ссориться. — Сядь обратно. Зря шла, что ли?

— Если мы не будем… орать друг на друга, то сяду. А иначе я пошла, понятно?

— Да понятно-понятно, — он снова жутко оскалился, а потом словно угас. Из темных глаз ушла мрачность, оставив после себя сплошную пустоту. — Говори уж. Только быстрее.

Говорить? Что говорить? Открыв было рот, Алиса не смогла выдавить из себя ни слова. Давно было ясно, что она пришла не по адресу, и что хуже всего — совершенно не подумав. Пришла — доставила человеку неудобств, и теперь, выходит, уйдет ни с чем. Нужно было извиниться и сказать, что зашла проведать, но зачем врать? Ложь не нужна ни Алисе, ни Игорю — он вообще нуждался в покое.

— Ты все и сам знаешь. Ничего нового с тех пор не произошло… не знаю, что еще говорить. Нечего. Просто… извини, мне пора.

И она сбежала, провожаемая пустым, равнодушным взглядом.

Ну не дура ли?

— Чернова! Ты же Чернова?

Кивнув, не оборачиваясь, Алиса остановилась на самом пороге.

— Будь человеком, ладно?

— А? Человеком?

— Ты понимаешь, о чем я. Просто человеком.

— А я и так… — Все-таки она обернулась в надежде разглядеть что-то еще в его глазах, но там по-прежнему стыла пустыня.

— Все, иди.

И она ушла. Все прекрасно понимая, немного взволнованная, ободренная и раздосадованная. Последнее, впрочем, она испытывала исключительно к самой себе.

— Человеком будь… чего бы попроще попросил.

Алиса покинула больницу, не желая разбираться в собственных чувствах, и втихую от себя самой завидуя Игорю — лежать в больнице, спать вдоволь, и никаких Бреннингов нет на горизонте. Но зависть вскоре погасла, уступив здравому смыслу — кому, в самом деле, хочется месяцами утопать в депрессии и разглядывать уродливые шрамы по всему телу. Никому не хочется, и Алиса обязательно перестанет чувствовать к этому человеку отвращение и жалость, но только потом. Сейчас совсем нет времени.

По пути ей попался напевающий что-то неразборчивое Сан Саныч, залихватски подмигнул и затянул что-то похожее на «Ах, Алиска-ириска», впрочем, ей могло и показаться.

Следующее место, которое она посетила, оказалось не таким приятным — всюду стояли железные двери, решетки на окнах, но что еще можно ожидать от психдиспансера?

Несчастная суицидница вот уже несколько дней находилась где-то в глубине больницы, и Алиса ничего про нее не знала — ни зачем она полезла на мост, ни имени, ни информации от родных — а ведь, наверное, нужно было с ними поговорить.

Алиса ежилась, пока проверяли ее документы. Старые кадки с облезлыми пальмами никак не прикрывали наскоро закрашенных самой дешевой краской стен. Унылый беж на половину стены и обшарпанная, местами соскобленная известка — все это напоминало старую обстановку в детском доме. Уже потом сделали хороший ремонт, но лет до пятнадцати все время казалось, что Алиса вечно лежит в больнице. Там разве что лекарствами не пахло.

— На полчаса вас пущу, ясно? — не слишком вежливо проинформировала ее медсестра на входе, и перед Алисой открыли железную дверь.

— Мне еще нужно к ее лечащему врачу.

— Все там, — она махнула рукой на дверь, и впустила Алису. Там ее ждала другая медсестра — на вид чуть старше самой Алисы, но такая же угрюмая, как и первая.

И потянулись коридоры. Точь-в-точь как приемная — унылые и скучные. Различались лишь номера на дверях и пальмы в кадках. И запах лекарств — он был повсюду, терпкий и неприятный.

— Вы покажете мне кабинет лечащего врача этой… девушки?

Медсестра кивнула, не проронив ни слова, словно молчаливый мифический проводник в страну… сумасшедших.

Работать сюда особо не рвались, как и в ЦКМ, разница была лишь в том, что врачам платили хорошо везде, но психбольницы вообще были одним из самых непопулярных мест. А психбольные — нахлебники на плечах общества. Алиса слышала, что в других странах поощрялись научные исследования таких заболеваний, экспериментальные способы лечения. У них же такого никогда не было. Опасных больных навсегда поселяли в специальных учреждениях, а остальные жили на попечении родственников. Тех, кто попадал в психбольницы и выходил оттуда здоровым, тоже не ждало ничего хорошего — ни возможности устроится на государственную службу, ни права на льготы, на квартиры. Так что девочка, так неосмотрительно решив покончить с собой, лишила себя довольно многого.

Алиса даже не спросила ее имени у молчаливой медсестры, когда ее оставили перед палатой. Она оказалась не заперта, а значит, определенный кредит доверия девушка имела. Но с чего бы? Ведь суицидница.

— Здравствуй.

Она сидела на кровати, закутавшись в стандартный больничный халат — такие выдавали больным в стационаре.

Не посмотрела на Алису и даже не двинулась.

— Я из ЦКМ. Помнишь, я… была на подъемнике. Эй… ты слышишь меня?

Девушка слышала, но говорить не желала — что же это за день такой? Игорь не желал, она не желает.

Алиса присела на кровать рядом с ней, не боясь показаться нетактичной.

— Меня Алисой зовут, и мне нужно тебе помочь. Понимаешь? Помочь… нужно. Понять, какое у тебя состояние, помочь выбраться, а потом… ну, это потом будет.

Было бы резонно спросить о родителях, но, судя по скудности обстановки, никого к ней не приходил. Сирота?

— Как тебя зовут?

Но она молчала. Долго, пока не задала тот вопрос, ответа на который Алиса не знала.

— Что с Джейни?

Нужно было сказать, что она мертва — скорее всего, да и как можно выжить после падения с такой высоты? Но точно Алиса не знала — так и не позвонила и не спросила, кого надо, жива или нет. И как отвечать? Расписаться в собственном равнодушии, разве что?

— Я обязательно… узнаю.

— Не говори мне, если она выжила.

— А? То есть… как?

— Если у нее не получилось, то меня… Да что я! Уходи! — она вдруг заорала, а после сразу заплакала, и Алиса отпрянула, растерявшись.

— Эй! Послушай… я могу с тобой поговорить, но только когда ты мне хоть немножко… информации дашь. Ладно? Ну… ну не плачь…

Девочка — на вид ей было лет четырнадцать — размазывала кулаками слезы и плакала очень безутешно. Но только по какому-то странному поводу.

Алиса все же неуверенно протянула к ней руку, и, когда девочка не скинула ее, снова села на кровать и крепко обняла.

— Тебе нужно успокоиться, слышишь?

— Ты не… понимаешь! Она ушла… а я тут! А мне за это…

— Что за это? И кто?

— А теперь они следят за мной!.. — Больше она ничего не смогла говорить, только еще судорожней заплакала и вцепилась в алисину спину.

Спрашивать что-то еще смысла не было, пока девочка не успокоится, она ни слова не выдавит из себя. Алиса потом, задним числом уже, удивилась, что та вообще стала с ней разговаривать.

— Я Варя. Варвара.

— А… красивое имя. Варя, расскажи мне, пожалуйста, только все по порядку. Что случилось, зачем вы туда полезли. И почему ты не хочешь знать, жива ли Джейни?

Она рассказала — путано, умышленно замалчивая много, но и без того, просто по странным терминам, иногда прорезающимся старинным словам, Алиса поняла, что девочка по уши увязла в какой-то секте. Видно было, что ей некомфортно рассказывать, как ее пугали окружающие люди. Но она говорила. Почему? Потому что разочаровалась? Или потому что страшно? Потому что «меня за это…». Кто только, понять бы.

— Джейни должна была упасть сама. Самоубийство вроде. Ей уже исполнилось восемнадцать, и поэтому никто бы папу ни в чем не заподозрил. А мне только пятнадцать, и я третья по счету. Но я хотела быть с Джейни. А потом, там… Страшно было. У меня ноги отнялись, и я не могла. А Джейни передумала….

Варвара снова заплакала.

Рассказ был путаным, но все же, в общем, понятным.

— Почему Джейни должна была умереть? И почему ты должна тоже? Кто вам велел? Ваш отец?

Но сквозь всхлипы она так и не смогла ответить, а меж тем времени оставалось мало. А могла ли Алиса самовольно остаться здесь или нет — она все-таки работала в ЦКМ, а не у искателей. Те, наверное, имели больше полномочий.

— Ты… ты не поймешь. Не отец.

— Я все пойму, ты просто ответь.

— Ну, понимаешь, этого хочет Калуки…

* * *

Спустя пару минут, когда медсестра увидела рыдающую Варвару, Алису выгнали из палаты чуть ли не с треском. Почему — стало понятно спустя десять минут, когда плач Варвары превратился в истерику.

— Кто такая Калуки? — растерянно спросила Алиса, внутри испытывая жалость к девочке.

Что-то часто она стала ее испытывать.

Но ей не ответили, попросили только покинуть больницу и никого больше не нервировать. Но вместо этого Алиса постучала в кабинет лечащего врача, и ей повезло — та оказалась на месте, хоть и по поджатым губам стало ясно, что она собиралась уходить.

— Я из ЦКМ, Алиса Чернова. Хочу поговорить насчет Варвары, девочки-суицидницы с моста.

— Александра, — представилась она. — Присаживайтесь и покажите ваши документы, я должна быть уверена в вашей честности.

Требование казалось резонным, и Алиса без задних мыслей показала значок.

— Понимаете… мы с ней немного поговорили, и то, что… мне кажется, она попала в секту.

— Вам не кажется. Я бы сказала, девочка ведет себя прямо по учебнику сектоведения.

— И? Что нужно Варе, чтобы поправиться? И сколько времени? Мне… нужно быть уверенной, что ничего подобного, как в то утро на мосту, не повторится. Я могу поместить ее в интернат, но ведь… она там не сможет, да?

Врач покачала головой.

— Ни в коем случае! Варе нужна длительная реабилитация в спокойной обстановке и под наблюдением. И думать забудьте о ваших ужасных интернатах! Вон что там происходит — обвалы, дети погибают!

Алиса стиснула зубы, неожиданно обнаружив, как ей неприятны все намеки на Горюна. Хоть даже и имя его не прозвучало, но, очевидно, подразумевалось. И Александра из деловой, спокойной женщины вдруг на миг превратилась в одну из тех, кто бездумно комментировал истеричные статьи в интернете. Всего на миг, потом она вновь вернулась к прежнему образу.

— А… ну я и спрашиваю — какие ваши рекомендации. Сколько вы хотите ее здесь продержать? Мне нужно… соотнести ваши рекомендации с собственными возможностями.

— Я вам напишу, — кивнула она. — Приходите завтра после обеда.

Алиса поморщилась. Эта женщина все меньше и меньше ей нравилась.

— Послушайте, я работаю в ЦКМ, у меня нет времени каждый день сюда ездить. Напишите сейчас… Или пришлите на почту, секунду…

Бесцеремонно схватив чистый листок, она нацарапала латинские буквы. По виду Александры стало ясно, что неприязнь у них взаимная, но Алисе было все равно.

Утро стремительно заканчивалось, и ей пора было ехать в контору, а не уговаривать врача исполнять свои обязанности.

— И еще… к ней кто-то приходит? Отец или кто-то другой?

— Мы пока запретили ее навещать, но отец приходил. У них там большая семья, и мы недолго сможем запрещать посещение.

Алиса кивнула и попрощалась, едва не забыв уточнить фамилию Варвары, ее адрес и номер телефона отца. Ему она собиралась звонить — но только позже. Снова позже. Когда Алиса уже перестанет опаздывать?

Кожу тотчас же обожгло жаркое солнце, едва она вышла из больницы — погода разгулялась. На миг можно было остановиться и осмотреться, и человеком себя почувствовать — словно в той еще жизни, до ЦКМ.

Только на миг, потом зазвонил телефон. Знакомый голос детектива Бреннинга ворвался в солнечный день темным пятном и окончательно все испортил. Хоть она и не дослушала — скинула вызов и внесла номер в черный список.

Смотреть больше ни на что не хотелось.

Алиса села в служебную машину и попросила водителя отвезти ее в контору. Водитель был недоволен — губы поджаты, отвечал односложно, но понять, в чем дело, Алиса не смогла. А спрашивать не захотела. Поэтому особого разговора у них не получилось, и она заснула прямо на заднем сиденье.

* * *

После того, как за Марком закрылась дверь, а телефон замолчал, Алиса, от усталости не чувствуя ног, вскипятила чайник и спустилась с ним к Наташе. Та взяла привычку оставаться на работе допоздна и уходить только вслед за Алисой. Зачем — было непонятно, но вмешиваться Алиса не собиралась, не ее это дело.

— Может быть, кофе? — спросила она, заглядывая в кабинет. — У меня во рту как будто пустыня. А дела… Почему ты так на меня смотришь?

А смотрела Наташа зло, хотя скорее раздраженно, но Алису словно холодной водой окатили.

— Ты была у Игоря, — ровно сказала она.

— А… ну да. Была. А что…

— Зачем? Я зачем здесь сижу? Не для того ли, чтоб отвечать на твои бесконечные вопросы? Не трогай его! Ему и без твоего присутствия плохо! А с тобой…

Нет, Наташа, в самом деле, была зла, Алиса оглядывала ее, не отрываясь и решая, что сделать. Ответить или просто уйти. Ссориться? Так у нее не останется ни единого союзника. Но терпения не было, и руки уже начали подрагивать. В самом деле, сколько можно? Какие бесконечные вопросы? Единственное, что Алиса просила у нее — так это работать, и иногда совета. Но ведь это нормально. А Наташа смотрит так, словно ей на шею сели.

Контроль над собой всегда терялся незаметно — вот он есть, а вот уже нет. Хоть останавливай себя, хоть не останавливай.

— Я думала, — медленно ответила Алиса. — Что ты здесь работаешь. Извини, если ошиблась.

— Алиска, ты не понимаешь, кажется…

Но она и не собиралась ничего понимать — вышла из кабинета, тихо прикрыв двери, а в холле — и где только силы остались — шваркнула полный чайник об стену. На звук тут же выбежала Наташа, но Алиса уже поднялась к себе и закрылась на ключ, чувствуя, как истеричные, злые слезы застилают глаза.

— Идиотство! Идиотство!

Чтобы ноги не подкашивались, она упала на стул, запустила руки в волосы и принялась глубоко дышать. Это обычно помогало, но Наташа за дверью не давала сосредоточиться на успокоительных мантрах в голове.

— С ума сошла? Ты чего? Открой!

— Отстань, — прошипела она едва слышно, больше для себя, чем для кого-то еще.

Потом контроль вконец утек из ее рук — дыхание не помогало, мысли не помогали, а уж испуганная Наташа, мгновенно сбавившая тон, не помогала тем более. Долгие минуты истерики грозили вымотать Алису окончательно.

А она до сих пор знать не знала, ни кто такая Калика, ни что происходит в семье Варвары. А ее ли это дело? Ликвидаторы вроде бы не должны заниматься работой службы опеки. А может, и занимаются — Алиса давно и вконец запуталась.

— Я не хотела тебя расстраивать, прости меня. Ну чего ты плакать удумала?

— Оставь… меня в покое, ладно? — как можно более членораздельно попросила Алиса. — До завтра. Не лезь.

Потом она положила голову на сложенные руки и расплакалась, давая себе волю. Всхлипывала, рвано вдыхала воздух и непрерывно себя жалела.

Наташа все же ушла, сперва некоторое время раздумывая и пытаясь ее успокоить, но ушла, оставив Алису в желанном одиночестве.

Алиса долго так сидела — уже окончательно стемнело, и вокруг конторы зажглись уличные фонари, заорали проснувшиеся ночные птицы, стих гул машин. Ночь наступала медленно — тихая, спокойная, как раз то, что было нужно.

Алиса казалась себе опустошенной и ни на что больше не способной — ни вернуться сюда завтра, ни думать о девчонках с моста, ни о Горюне, из-за которого-то все и случилось, не способна она была и испытать стыд от своего срыва. В самом деле, чего она распсиховалась? Наташа была абсолютно права. Но стоило вспомнить злые слова, как слезы снова подкатывали к глазам.

Это было глупо. Очень глупо — все ее поведение. Кажется, Алиса ошибалась во всем, к чему только приступала. И дальше будет ошибаться — постоянно, кто бы в этом сомневался.

Она все-таки поднялась со стула, ощущая в голове тупую боль, а слипшиеся от слез глаза, казалось, уменьшились раза в два. И смотрели в разные стороны.

Наверное, именно поэтому, когда Алиса вышла из конторы, заперла за собой дверь и достигла темного тротуара, сопротивляться напавшему не смогла. Занятая исключительно собой, Алиса не заметила следовавшей за ней машины и, когда ее запихнули внутрь салона, ничего не успела даже сообразить, только машинально выругалась.

А на переднем сиденье, обернувшись к ней, сидел детектив Бреннинг. Улыбался и выглядел донельзя довольным.

— Какой приятный сюрприз, Чернова. Не ожидал вас увидеть так скоро. Хотя, погодите, кажется, ожидал, только у себя в кабинете.

Ее быстро обыскали, и мобильный телефон оказался в чужих руках, как и рюкзак.

А Алиса смотрела на Бреннинга с отчаянием и с еще большим ужасом представляла, как вскоре глупо расплачется прямо на его глазах. Почему она такая идиотка?

— Но раз так вышло, не составите нам компанию? Мы на вечеринку едем. Вы выйдете славным ее украшением.

Машина тронулась, и Алиса незаметно огляделась. Кроме нее и детектива в салоне сидели еще двое: один — огромный, тот, кто ее затащил, и второй хмуро вел машину. Дверь, естественно, заперли сразу же, как она оказалась в машине.

— Это похищение, — заикающимся голосом пролепетала Алиса, лихорадочно пытаясь найти в голове хоть остатки спасительных мыслей. Но там был только страх. Парализующий все ее тело и волю.

— Или мы можем договориться. Я вижу, вы очень устали, но не переживайте. Вам не нужно много говорить. Просто подпишите.

На колени упал лист бумаги и ручка. Что там было написано, Алиса не знала, но догадаться было не сложно.

— З… зачем вам это?

— Не трать время, подписывай, пока мы не выехали из города. Иначе будет поздно. Как Алиса Чернова появилась неизвестно откуда, так и исчезнет неизвестно куда. Считай, у тебя два квартала осталось.

— Меня будут искать… Эдуард будет…

— Будет. И что? У меня есть алиби, а машина эта в угоне числится, Чернова, еще раз говорю, не трать время, или мне расписать, что с тобой будет на вечеринке?

— Но… но он умрет! Я не могу! Умрет же, вы что, не понимаете? Зачем вы его убиваете?

Бреннинг снова обернулся к ней.

— Он умрет в по-любому, а у тебя есть выбор. Вернее, его уже почти нет. Ты ведь сама понимаешь, что я добьюсь своего в любом случае. Только сейчас я еще могу тебя отпустить, а потом — нет. У тебя глупый выбор, Чернова: немного замаранная совесть или твоя жизнь. Кажется, правильный вариант настолько очевиден, что уже дальше некуда.

* * *

Алису высадили у дома, и ни шага больше она сделать не смогла. Стояла в темноте с пустотой в голове и пустотой в сердце. Не веря, что поддалась. Ситуация вдруг перевернулась совершенно — с ног на голову, а скорее, даже наоборот.

Она даже не подумала ударить Бреннинга магией — а ведь могла. Повела себя, словно… Сложно оказалось подобрать слова.

И доводы детектива неожиданно показались смешными и нелепыми — да не стал бы он ее убивать. Зачем вешать на себя кровь, когда у них внутри в организации, как шли слухи, пытки были почти узаконены? Как будто бы Алису не за что привлечь. Ерундовый донос — и все, машина бы завертелась. Вот только на это нужно было время, а его у Бреннинга не было. Почему — неясно.

И, несмотря на все, он сейчас ехал вместе с подписанными показаниями. Подписанными ее дрожащей предательской рукой.

Все вдруг стало очень ясно, просто — впервые за эти дни. Но вместе с тем слишком омерзительно, как это часто бывает с реальностью. Алиса вдруг посмотрела на свои руки и поняла, что ее тошнит от самой себя.

Сколько дней оставалось до суда?

И где ее телефон?

Она мчалась в контору так, словно не было утомительного дня, выматывающих слез, словно ничего не было. Стало вдруг ясно, что нужно было делать с самого начала. О себе забыть, о желаниях, усталости и сосредоточиться на том, что ей велели делать: работать и молчать. Это ведь так просто.

Работать у Алисы получалось, а вот молчать — нет.

Ей вернули рюкзак, вышвырнув его из окна машины, но не вернули телефон, где были записаны все нужные номера. Но Алиса не была бы собой, если бы не переписала все в специальный блокнот. Это была давняя причуда — копировать важную информацию на дополнительные носители, но оказывалась полезной довольно часто.

В столе, в кабинете лежал блокнот, где был записан номер Эдуарда и все остальные номера тоже. Но Эдуарда — сейчас в первую очередь. А потом… потом она найдет, чем заняться. Лишь бы только зашить теперь эту дыру в сердце.

Руки тряслись, когда она отпирала контору, когда закрывалась, когда листала блокнот. Нужный номер оказался на самой последней странице. Синел дурацкой гелиевой пастой, а последнюю «д» венчала закорючка вместо петли внизу.

Трубку взяли сразу. Узнав спокойный, равнодушный голос Эдуарда, Алиса поняла, что сказать хоть слово неимоверно сложно.

— Слушаю.

— Это… Чернова. Я… они заставили меня подписать… Не знаю, почему… не знаю.

Тишина на том конце трубки наступила мгновенно, но продлилась недолго.

— Вы читали, что подписали?

— Нет. Было темно. В машине… я запомнила номер.

— Алиса, перестаньте заикаться и расскажите все — и кратко, — попросил он, так и не поменяв тон. Словно речь шла о недоваренных макаронах.

Но Эдуард говорил правильно, она и сама это понимала, просто сердце стучало так сильно и больно, что хотелось плакать.

— Да… Они поймали меня после работы, затащили в машину. Там был Бреннинг и еще двое. Он сказал, что они едут на вечеринку, и у меня есть… время подумать, хочу я с ними ехать или нет. Он сказал… что убьет меня, если я не подпишу бумаги. И дал бумаги. И поехал. Сказал…

— Что он сказал, совершенно неважно. Номер машины вы запомнили?

— Запомнила, — облегченно кивнула Алиса и назвала номер. — Он сказал, что машина в угоне. И… и уехал к северному тракту… но там есть, где свернуть и попасть ну… в город, в центр. И у них мой телефон.

— Телефон? — заинтересовался он. — Какая модель?

Она назвала ее неуверенно — телефон был старый и ни в какое сравнение не шел с современными.

— У вас там что-то включено? Блютуз, ик-порт, интернет?

— Ну… вроде все, кроме порта. Там мое имя введено — в блютузе…

— Я все понял.

И повесил трубку.

Алиса смотрела на трубку, из которой доносились короткие гудки, и не знала, что делать. Куда себя теперь девать, чтобы ничего не чувствовать. Если из-за нее Горюна убьют — вряд ли она себе это когда-то простит. И сегодняшний вечер тоже не простит, потому что нельзя это прощать.

Всю жизнь она считала себя… нормальной, обычной, правильно воспитанной. Правильной себе казалась, за некоторым исключением, а теперь все рухнуло, словно песочные замки после небольшой волны.

Она все-таки повесила трубку и, держась за стены, вернулась к себе в кабинет. К себе ли? Его дал ей Горюн, как и квартиру, как и деньги, которые она тратила до сих пор. А она в ответ — что? Нож в спину?

Захотелось завыть, но Алиса только расплакалась — от злости и бессилия.

Что теперь будет? Зачем, ну зачем она отпустила Наташу, послушалась собственного эгоизма и усталости? Как теперь ей в глаза смотреть, и Игорю, который с утра просил быть человеком? А себе?

Пальцы бездумно нащупали кнопку включения компьютера. Экран загорелся синим, и Алиса вспомнила про Лену. Лучше было бы дозвониться до ее отца, но его заграничного номера она не знала.

— Лена? Это Алиска. Мне очень нужно… нужен совет. Ты же знаешь про Горюна?

Голос у Лены был заспанный, но, к ее чести, в разговор она включилась сразу.

— Конечно, это ужас какой-то! Я собиралась тебе позвонить, но решила не тревожить, ты же занята, наверное. А что случилось?

— Меня заста… я дала показания против него, ну, они угрожали мне, и я… не знаю, почему я так сделала. Лена… они его убьют. Скажи мне, куда позвонить, может быть, заявление написать на них?

— Ну дела-а-а…

Разговор, от которого Алиса ничего особенного не ждала, продолжался довольно долго. И закончился тем, что Лена пообещала связаться с отцом, а Алиса сумела взять себя в руки.

Потом все еще трясущимися руками она попыталась поковыряться в чайнике, но тот, увы, после удара о стену не работал. Осознав это, когда ее слегка ударило током, Алиса достала из ящика старый, допотопный кипятильник — Горюн как-то сказал, что пользовался им, когда был в ссоре с Людмилой Павловной. Предположить, что кто-то может взять и просто не дать Горюну кипяток из чайника, было сложно, но зачем ему врать? Глупо.

Тут же за этой историей вспомнился и сам Горюн, но Алиса поспешила выгнать из головы мысли о нем — уж слишком невыносимо это было. А плакать снова, когда она только успокоилась, не было сил. И смысла тоже.

Вода вскипела быстро, и Алиса сделала себе крепкий кофе — Лена пообещала связаться с ней, как только, так сразу. И она, конечно, надеялась, что это произойдет сегодня. Да как можно спать, когда… руки затряслись пуще прежнего.

Облечь в слова свои эмоции Алисе вряд ли удалось бы, но стоило хоть немного зациклить внимание на воспоминаниях о том, как она подписывала эти проклятые показания, или на Горюне, внутри становилось противно. И если когда-то раньше можно было перенести эти чувства на кого-то другого, то теперь уже не получалось. Она заслужила, потому что предала. Еще больше заслужила, если честно. И, скорее всего, получит, как только у Эдуарда дойдут до нее руки — ее уволят с волчьим билетом. Да ну и пусть бы — лишь бы что-то получилось, лишь бы Горюна оправдали.

За всеми этими мыслями Алиса совершенно упустила то, что он мог быть виновен. И даже больше — она уже никак не могла этого допускать. Сознание творило страшные вещи, и Алиса аж шикнула на себя, испугавшись хоть малейшей возможности себя оправдать. Какая разница — виновен или нет, если дело в ее поступке? Никакой же, совершенно никакой.

В коридоре что-то зашуршало. Мелко, тихо, но в общей тишине слишком отчетливо, чтобы списать на фон или уличный шум. Шорох, снова шорох, а потом с подоконника оглушительно упал цветок. Алиса так быстро поняла это, потому что сама пару раз его опрокидывала и хорошо запомнила, с каким звуком падал горшок.

Бесшумно поставив кружку на стол, Алиса приоткрыла двери и выглянула в темный коридор. Было пусто, только открытое окно немного покачивалось благодаря разгулявшемуся ветру.

Она прошла чуть дальше — до лестницы, и наконец-то сконцентрировалась для удара — кто бы там ни был, про магию она больше не забудет. Внизу, в холле, тоже никого не было, и Алиса, набравшись смелости, спустилась, обошла все по кругу, заглянула в подвал — в кои-то веки пустой. Но все походило на то, что шум наделал ветер.

Пожав плечами, Алиса погасила свет и на лестнице снова услышала звук — писк на этот раз, словно бы щенячий.

— Эй?

Без страха и с большим усердием она облазила все углы, и под лестницей — там, где обычно стояли швабры и ведра, увидела, наконец, своих нарушителей. Трое лисят и мама-лисица, с яростью рыси на нее шипевшей.

— Ну вы даете, — ошарашено сообщила им Алиса. — Лисий дом какой-то, а не ЦКМ. И что мне с вами…

И тут наверху зазвонил телефон внутренней линии — тот, с которого она звонила Эдуарду и Лене. Не помня себя, она кинулась наверх, не обратив даже внимания на все-таки цапнувшую ее лису.

Звонила Лена.

— Алиска, отец орал на меня так, словно это я накосячила, но слушай. Запиши телефоны и имена, — дальше на Алису обрушилось море цифр, которые она едва успела начеркать на бесхозно валявшейся на столике газете. — Отец сказал, что желающих сделать гадость Бреннингу много, и среди них есть искатели. Так что звони и договаривайся. Но только, умоляю тебя, не вляпайся еще во что-нибудь! И будь с ними осторожней, ладно, а еще лучше — поручи это кому-то другому.

— Не… не вляпаюсь! Ленка! Я… я не знаю даже, что тебе буду должна!

— Платье купишь мне? Позавчера такое видела, ты бы сама себе захотела, ой, ну ладно. Ты звони, ага? Хочу узнать, чем все закончилось.

— Обязательно! Спасибо… спасибо огромное!

Но в трубке уже звучали короткие гудки, и, недолго думая, Алиса сбегала за блокнотом и снова набрала номер Эдуарда. Трубку он не брал долго, но, терпеливо дождавшись ответа, Алиса без приветствия вывалила на него всю полученную информацию.

— Откуда вы это взяли?

— Ну… если честно, профессор Земин… не надо его имени упоминать. Он сказал, что эти люди — враги Бреннинга. И я подумала, что, если я напишу какое-нибудь заявление о том, что меня… ну, силой заставили подписать показания… Можно выиграть время.

— Прекрасно. Прекрасно, Алиса, диктуйте мне номера, — и перед тем, как повесить трубку, добавил: — И пишите заявление. О краже телефона, о ваших показаниях, о нападении и угрозах. Если у вас остались синяки, будет еще лучше.

Синяков у нее не осталось, если не считать едва видных желтых пятен на подбородке, они, наверное, не подходили. Но Алиса даже готова была сама себе их оставить, лишь бы это помогло.

Дело дальше пошло лучше. Скачав образец заявления, Алиса принялась в красках расписывать все, что могла вспомнить. С этим проблем у нее никогда не было, и в итоге, когда раннее летнее солнце едва подобралось к горизонту, было написано уже три листа. Еще два валялись скомканными на полу. Рука уже ныла, но вместе с легкой болью пришло и небольшое утешение — выход был, и нужно было только ждать. Сама Алиса звонить по номерам, данным ей Леной, боялась — кто она такая, чтобы с ней разговаривать и решать такие вопросы. А Эдуард, просто даже судя по его поведению, был не последним человеком там, около власти, с ним говорить будут. Наверное.

* * *

К восьми утра в контору пришла Наташа с огромной коробкой конфет и виноватым видом, а Алиса, успевшая сбегать до дома и привести себя в порядок, даже не смогла посмотреть той в глаза. Только кинулась просить прощения — как будто оно могло ей помочь.

— Я все-таки сломала чайник, — беспомощно улыбнулась Алиса, кипятя воду в большой, двухлитровой банке, неведомо как оказавшейся в их конторе. — И… знаешь, кажется, у нас тут завелись лисы. Я тут… отчеты писала ночью и услышала шум. Выхожу, а там целое семейство. В кладовке вон, можешь посмотреть. Хорошенькие, но мать злющая.

Про лис, положа руку на сердце, она вспомнила только сейчас, и то только углядев на Наташиной блузке брошь в виде лисьего уха. Их нужно было по-хорошему чем-то покормить, но чем — для них обеих оказалось загадкой, но в итоге сговорились на цыпленке, побоявшись покупать промышленный корм.

Лисица шипела и рычала, не подпуская к лисятам, но после того, как они оставили на тарелке разрезанную курицу и ушли, утащила мясо к себе в логово. Выгонять лисью семью они не решились — да и как было подойти ближе?

Алису же не покидало ощущение, что они занимаются какой-то ерундой. Все происходило, словно за мутным стеклом и не с ней. А за руки ее дергал кто-то сверху, и что говорить — тоже подсказывали. Она даже заикаться перестала, когда окончательно поддалась этому чувству. Но Наташа ничего не замечала — она старалась загладить свою вину и радовалась, что Алиса улыбается и спокойно разговаривает. Если бы только она знала, что произошло этой ночью, вряд ли бы вообще к ней подошла.

Но Алиса и не собиралась ей рассказывать. Не нужно это. Лишнее.

Не успев обсудить, что делать с лисьей семьей, Алиса вместе с мрачным Марком умчалась на вызов. Потом еще на один. И на следующий. На четвертом вызове — его по телефону Марку передала Наташа — они оба оказались настолько вымотаны, что не осталось сил даже на переживания, хоть и весь день Алиса ждала, когда с ней свяжется Эдуард. Ведь надо же ему забрать заявление? Да и она сама наверняка нужна. Почему же тогда совсем нет новостей?

Вопросы кончились, когда они подошли к горящей квартире — отката оказалось слишком много, и Марк — Алиса уловила это краем взгляда — сполз по стене.

— С вас, кажется, хватит на сегодня, — равнодушно сказала она и, бесцеремонно вытащив из его кармана телефон, вызвала водителя. — Езжайте в больницу или домой — куда вам кажется, что надо. Я доработаю.

В подъезде — хоть они и находились тремя этажами ниже от пожара — было слишком жарко и сухо, и ей дали специальную маску с баллоном. Это позволило не терять сознание, а усталость позволяла не бояться огня и обвала. Алиса вообще почти ничего не чувствовала, просто стояла, прислонившись к стене, а вокруг сновали туда-сюда пожарные.

Детей и взрослых из огня выносили уже мертвыми, а откат все не кончался. Алиса вдруг поняла, что научилась различать, когда ее тело поглощает магию, а когда нет. Это было сродни едва заметной, премерзкой щекотке где-то под сердцем. От нее не хотелось выворачиваться и кривляться, как от обычной щекотки, но определенный дискомфорт был.

Когда все закончилось, Алиса вышла под вечереющее небо, села на прогретый солнцем парапет и опустила лицо в руки. Предстояло еще дождаться водителя, который повез Марка, но это ничего страшного. Какая разница была, где сидеть — в конторе или здесь — на улице, честно говоря, непонятно где.

Но приехал за ней не привычный водитель.

Далеко за пожарной машиной остановилась черная легковушка, из которой вышел человек — не узнать его было невозможно — высокий, худой, аккуратный, и на лице одна и та же равнодушная маска. Эдуард Шпиль явно направлялся прямо к ней, такой безукоризненный, что провонявшая дымом и потом Алиса ощутила себя маленькой оборванкой.

— Алиса, — он подал ей руку и с неожиданной силой поставил на ноги. — Поздравляю, ваша информация оказалась очень кстати. Идемте, нас с вами ждут.

Она, разумеется, пошла — даже немного ожив.

— А что… а как… Горюн. Что с ним?

— Конкретизируйте вопрос.

— Ну... — Она села на заднее сиденье и с легким удивлением поняла, что и Эдуард обходит машину, чтобы сесть с ней рядом. Что это? Им предстоял разговор? — Не знаю. Я просто… не хотела давать показания. Правда не хотела!

— Но дали, — безжалостно дополнил он, и машина тронулась. — Я посчитал, что вы, взрослый и разумный человек, сможете понять, какие методы давления будут к вам применять, и готовы им противостоять. Боюсь, ваш отказ от охраны дал мне ложную уверенность в вашей способности держать язык за зубами. Но я забыл, что вам всего двадцать, и в таком возрасте люди обычно обладают минимальным жизненным опытом и способностью к анализу. Так что это моя вина.

Алиса открыла рот, но так и не смогла понять, оскорбить он ее хотел или тоже имел специфическую манеру общения. Но это было неважно — она только пожала плечами, не желая рассказывать про усталость и ссору с Наташей. Потому что это тоже не было важным.

— У вас есть что-нибудь… кофе, например. Я целый день ничего не ела. И ваш Марк, он, знаете... уехал. Ему плохо стало.

— Куда уехал?

— Куда захочет, его наш водитель повез. Может, в больницу… к Сан Санычу, может, домой.

Эдуард, кажется, живо заинтересовался этим случаем и, немного порывшись в карманах, протянул ей визитку.

— Когда будете писать отчет о сегодняшнем дне, перешлите его мне, пожалуйста. А теперь слушайте меня. Мы едем в резиденцию императора, и там вам будут задавать вопросы. Я очень хочу, Алиса, чтобы вы крайне аккуратно давали на них ответы. Вы умеете врать?

— А… ну… не знаю. По мелочи могу, наверное.

Эдуард откинулся на сиденье и закрыл глаза.

— Говорите им правду и добавляйте немного лжи. В мелочах. Горюн иногда оставался после работы, но однажды вы оставили в кабинете заколку, вернулись через двадцать минут, и Горюн уже ушел. Только не переусердствуйте. Он никогда не колдовал — все предоставлял вам.

— Но он и так не колдовал.

— Хорошо. Про вашу прогулку не умалчивайте, просто скажите, что он объяснял вам специфику вашей работы, или… что?

— Когда я вот в таком состоянии… мне становилось легче, когда я с ним разговаривала.

— Да, скажите об этом. Вы поняли?

— Ну… я поняла.

— И ни слова не намекайте о том, что он странно себя вел. Не скрывайте, что он был резким и часто кого-то высмеивал — это его обычное поведение. Но ни слова о странностях, если они были.

— Ясно. Ни слова о странностях. А ничего, что я… ну, такая грязная в императорскую резиденцию еду?

— Никому нет дела до вашей одежды. А им нужна информация. Виктор, дайте Черновой кофе.

И потом замолчал, перестав обращать на Алису внимание.

Пока они ехали — куда-то за город, через сплошные блокпосты — она выпила две чашки крепчайшего кофе, но так и не смогла собрать себя в одну целую Алису. В голове метались обрывки разных мыслей, отголоски пережитых эмоций, застывшие где-то в памяти обгоревшие тела, и под конец всего — сползающий по стене Марк. Его почему-то стало жалко, хотя в обычном состоянии он не вызывал у Алисы ни единого чувства. Он разговаривал только по делу и двигался тоже, словно экономя энергию. Это было странно — Марк вовсе не выглядел стеснительным, но разбираться Алиса не собиралась.

За окном почти стемнело — так долго они ехали, мимо пролетали неподвижным массивом леса и поля, и — не единой деревушки.

— А я написала заявление и все подробно расписала, — вдруг сказала она, поворачиваясь к Эдуарду. — Только оно на работе.

— Сейчас это неважно.

Если бы рядом с ней сидел Горюн, а не Эдуард, он бы еще сказал какую-нибудь колкость. И Черновой обязательно обозвал бы. Неожиданно остро захотелось, чтобы так и было, и Алиса отвела взгляд, пряча неожиданные слезы. Впрочем, они скоро прошли, и она задремала, унесенная кучей перемешанных образов и мыслей.

* * *

Из сна ее вырвал мягкий толчок чужой руки.

— Мы приехали, Алиса. Вы помните, о чем мы договорились?

Она помнила. Вяло кивнула Эдуарду и вышла из машины — вслед за ним же. Будь Алиса в нормальном состоянии, обязательно стушевалась бы от роскоши двора, а после — и роскоши дома.

Здесь было хорошо и уютно — круглые фонари по всему саду, раскидистые деревья лапами-ветками подметали чистые тротуары. И ни одной камеры слежения, кроме тех, что на воротах — это почему-то немного поразило. А потом все закончилось.

Их встретил маленький человек с цепким взглядом, узким лицом и острой бородкой. Видно было, что человек часто улыбается и смеется, но им такой чести не досталось. Кто он — Алиса понятия не имела, она только надеялась, что после разговора ее показания в суде не будут иметь силы. И тогда получится, что она не совсем предательница. Тогда, может быть, ее простят. Просто будет, кому простить.

Ее провели в небольшую, уютно обставленную комнату, предложили чай, задали пару ничего не значащих вопросов, посочувствовали тяжелой работе… а потом — она не поняла как — перешли к делу, ненавязчиво и словно бы в шутку. Спохватилась она вовремя и ответила на вопросы так, как просил Эдуард. Потом ей снова предложили чай, и разговоры продолжились. Когда вопросы пошли по второму кругу, Алиса предложила переслать написанное ночью заявление, на что человек с бородкой только посмеялся.

— Вы не позволите в суде считать мои показания правдой? — в конце концов вырвалось у нее. — Я не хочу, чтобы Горюн умирал из-за моей неправды. Я не хотела ничего подписывать.

Наверное, она раз сто повторила эту фразу за день — про себя, Лене, Эдуарду, теперь вот этому человеку.

— Не позволим, — ответил он и задал еще два вопроса, пытаясь выпытать из Алисы внешность тех двоих, что сидели в машине рядом с Бреннингом.

Когда он закончил, ей показалось, что подняться она не сможет, но так только казалось — стоило человеку открыть дверь, как она подскочила, словно до этого сидела на гвоздях. Их проводили до машины, и они поспешили вернуться в дымную столицу.

* * *

— Пожалуйста… вы скажете мне, когда что-нибудь станет ясно? — жалобно спросила Алиса Эдуарда, стоило им выехать за пределы резиденции. — И кто это был?

— Один из сотрудников внутренней безопасности, — равнодушно ответил он и предложил еще одну чашку кофе, от которого Алису уже тошнило. Как, впрочем, и от чая. — Скажу. Я уверен, все вскоре решится.

* * *

Все и решилось. Эдуард по просьбе Алисы довез ее до конторы, не сказал ни слова, что ночью она попросила ее высадить там, а не у дома. Но что было делать дома? Спать? Не хотелось после получаса дремы в машине, да и не могла она спать — сердце стучало так, словно это не кофе так действовал, а настоящая тахикардия. И ужасно подташнивало.

Только потом, усевшись непонятно зачем у двери закрытого кабинета Горюна, Алиса вспомнила, что ничего за сегодня не ела, кроме утренних конфет. А сейчас они казались проклятыми тридцатью серебряниками, и если бы их можно было действительно вытошнить, Алиса сделала бы это. Вот разве что вешаться она не станет, вряд ли Горюн обрадуется.

Внизу зашебуршалась проголодавшаяся лисья семья, и обрадованная, что нашлось дело, Алиса вышла в теплую ночь на улицу — в поисках магазина, где можно добыть мясо. Она шла по пустым тротуарам, мимо прибитых дымом плакучих ив и немного пожухлых акаций. Тополя терялись в вышине, а плющ не рос разве что зимой, так что ему одному дым не навредил, и среди буйных зеленых листьев проглядывали мелкие цветы, хорошо видные при свете карманного фонарика.

В какой-то момент Алиса осознала, что стоит в зарослях плюща и пялится на него. Пришлось помотать головой и в первом же открытом киоске с сигаретами купить газированную холодную воду. Она немного бодрила.

Нужный магазин нашелся спустя пару кварталов — круглосуточный супермаркет, в котором кассир даже не особо удивилась ни виду поздней покупательницы, ни запаху дыма, который она за собой принесла. Кассир лениво отсчитала сдачу, сунула в пакет огромную курицу и тут же потеряла к Алисе интерес.

Обратная дорога заняла еще больше времени, потому что, бродя по темным улицам, Алиса умудрилась заблудиться. Так что когда она отперла контору, лисята успели найти в холле все найденные бумаги, разорвать их на маленькие кусочки и разбросать. При виде человека они тут же спрятались за матерью, но от курицы не отказались.

Алиса снова села около кабинета Горюна и так, в мыслях, то и дело перемешивающихся с беспокойной дремой, встретила серое, бесцветное утро. Краски оно обретало медленно и как бы не по-настоящему. А словно в старом кино, где цвета словно выбелили, посыпали блеклой пылью. Она знала, что ей нужно спать, что странное чувство собственной нереальности — последствия двух бессонных ночей и голода, но спать не могла. Ждала, хотя не стоило бы, ведь что может решиться за ночь? Ночью все спят. Кроме глупой Алисы.

Когда внизу хлопнула дверь, она кое-как встала и пригладила волосы, но скрыть свое состояние от Наташи, понятное дело, не удалось.

— Господи! Ты что, с ума сошла? Алиска, ты ни вчера не спала, ни сегодня?.. — Потом она сбилась и разулыбалась так, как в первый раз в больнице — Сан Саныч. — Мне Шпиль позвонил, представляешь, Горюна выпустят! Говорят, что во всем разобрались! Наконец-то, я так боялась, что его обвинят в этом кошмаре! А ты чего — не рада?

— А? Я? Рада. — До Алисы дошло, и она скорее почувствовала, чем сделала усилие, что ее губы раздвигаются. — Рада! Я очень рада! Очень…

Что все было так просто, в голове не укладывалось, да и не могло там ничего улечься — в такой-то голове. Оставалось только улыбаться и благодарить Бога, что на руках у нее нет крови.

Без телефона жить казалось неудобно, но Алиса как-то приноровилась, ожидая со дня на день поступления денег на банковскую карту. На вызовах приходилось пользоваться телефоном водителей, и те за покрывающую расходы доплату соглашались. Но больше всего нервировало то, что все новости первым делом узнавала Наташа, а Алиса уже через нее.

Тех, впрочем, особенно не было. Горюна хоть и выпустили, но в конторе он не появлялся, а однажды разговаривавшая с ним Наташа не смогла сказать ничего внятного. Да, он был здоров, но очень зол — судя по тому, что это был единственный получивший ответ вопрос. Больше он на связь не выходил, про Алису не спрашивал и вообще не давал никаких обещаний появиться в скором времени.

Никто этому не удивился, а Алиса даже и обрадовалась. Последующий за его появлением разговор приводил ее в суеверный ужас. Иногда страх под тяжестью усталости отступал, но поутру неизменно возвращался тугим комком в горле.

И каждый день, видя запертый кабинет, Алиса вздыхала с облегчением.

Наташа уверяла, что такое поведение Горюна нормально — он и раньше исчезал на несколько дней, особенно после каких-либо неприятностей — успокаиваться. Алиса только пожимала плечами, не представляя, как можно успокаиваться, зная, что весь его отдел лежит на плечах молодой, неопытной девчонки. К тому же так легко и быстро его предавшей. Но поскольку Наташа ничего про показания не знала, то и обсуждать все странности было не с кем.

Через неделю после того, как отпустили Горюна, инфопорталы засыпало новостями о «Вереске-5». Если раньше было совершенно неясно, что же там произошло на самом деле, то теперь разгадка казалась такой простой, что не додуматься до нее Алисе было бы даже стыдно.

«Вереск-5» был одним из самых старых интернатов, и в одно из частых посещений специальная комиссия нашла здание едва ли не аварийным и потребовала провести капитальный ремонт. Нагрузка на здания огромна — тонны земли и вечные выбросы нестабильных подростков изнашивали интернат довольно быстро. Деньги были выделены в прошлом году, ремонт проведен некачественно, а фирмы, у которых закупали материалы, теперь было уже и не отыскать. Это была обычная ситуация, но как там оказался замешан Бреннинг, которого так и не нашли, Алиса не понимала. Но деньги они поделили — новые следователи совершенно не скрывали никакую информацию.

И даже больше, Алисе все казалось, что весь этот процесс специально сделали показательным. Было опубликовано множество интервью, в том числе и с преподавателями — теми, которые воздержались от показаний против Горюна. Не было никаких сомнений, что все они были осведомлены о махинациях, но никто доносить на своего директора не хотел. Может быть, они что-то имели с этого, может быть, боялись: последнее было озвучено в интервью.

Но кое-кто один все же проболтался Горюну и в тот самый день, когда в интернате произошел обвал. Было неясно, как о разговоре узнал директор, но, испугавшись, что Горюн, не мучаясь совестью, передаст слова кому надо, он воспользовался обвалом. Заставил своих преподавателей лжесвидетельствовать и убил ту бедную женщину, которая сообщила Горюну — тело нашли за день до памятной встречи Алисы и Бреннинга. Бреннинг, естественно, тут же взял себе дело и довольно успешно постарался изолировать Горюна от публики.

Глядя на все это, Алиса понимала, что никакой смертной казни не было бы. Горюна, скорее всего, собирались убить прямо в камере, инсценировав самоубийство. Впрочем, все это было просто предположение.

Показания же Алисы выбивались на всякий случай.

Даже читая все это в складном изложении журналистов, Алиса видела, как дело разваливалось от одного взгляда. И вся надежда Бреннинга и директора Вереска была на скорость. Не вышло бы с самоубийством, так они постаралась бы не допустить до собственного суда Горюна — такое было, увы, не редкостью.

Странная была история, но зато Алиса вдруг сообразила, зачем Шпиль так просил ее продержаться какое-то время. Недоумевая, зачем Горюну вообще влезать было бы во все эти махинации, она наткнулась на структуру ЦКМ и все поняла. По крайней мере, учитывая то, что все директора интернатов так же подчинялись Шпилю, как и руководители ЦКМ, все казалось уже не таким абсурдным.

Вот только махинации с государственными деньгами наказывались куда мягче, чем убийство, сговор и прочее-прочее.

— Отдел расследования внутренних преступлений пачками за год выявляет такие вещи, — как-то сказала Наташа. — А тут целый сговор. Мне все кажется, что взяли они деньги первый и последний раз.

Но как бы то ни было, Алиса решила не думать про эту историю и сосредоточилась на работе. Она, к сожалению, никуда не делась, и других помощников ей больше не присылали.

Кружась среди выбросов, неуравновешенных подростков, сильным страхом перед Горюном и еще кучей неоконченных дел, Алиса вдруг заметила закономерность между выбросами. Их было много, но большинство мелкого порядка — там стоило лишь побыть несколько минут, поговорить с родителями и забрать с собой ребенка. Большие же и фатальные, как те, на мосту, на затопленной крыше и в сгоревшей квартире заканчивались странным затишьем. По два дня телефон в приемной мог стоять в зловещем молчании. Алиса вспоминала с холодной головой день, когда в контору ворвался Бреннинг со своей командой: как мало было вызовов. Парочка, уж честно говоря, и те в итоге перенаправили в другие ЦКМ.

Но зато потом, после тишины, по всему округу, как одуванчики в начале лета, появлялись мелкие выбросы. Те, до которых дольше было ехать, чем работать.

С чем это было связано, Алиса не понимала, и если в голове и мелькали какие-то догадки, то сплошь глупые, которые даже обсуждать не стоило.

* * *

В один из таких дней, когда в конторе после окончания часов посещения стояла звенящая, томная тишина, Алиса ушла с работы, предупредив Наташу, что вскоре позвонит с нового телефона и будет на связи.

Сидя в пыльном автобусе, она вчитывалась в давно присланные ей рекомендации врача Александры. Варварой давно пора было уже заняться, но времени катастрофически не хватало ни на что.

Советы оказались простыми, но почти не выполнимыми — покой, теплая семейная обстановка, ненавязчивый контроль и работа с психологом. С тем, кого в стране в принципе не было — душевные болезни здесь лечили сами, кто чем мог. Но главным сейчас казалось не это, а Калуки, отец Варвары и эти странные слова о том, что Джейн должна была умереть.

В нижнем правом углу листа был указан контактный телефон отца, адрес, а также имя: Ханна Ноубс. Алиса прекрасно знала Ноубс — она когда-то возглавляла отдел, контролирующий взятых в семью приемных детей. А значит, Варвара, как и Алиса, была сиротой.

Недолго думая, Алиса выскочила из автобуса на ближайшей остановке и под палящими лучами солнца принялась лихорадочно вспоминать, как добраться до того проклятого отдела. Все лучше сначала поговорить с куратором девочки, чем сразу идти к приемному отцу, заставляющему детей прыгать с моста. По всему выходило, что ехать было далеко, и, кривясь, она спустилась в метро, рассчитывая преодолеть большое расстояние без пробок.

Метро она не любила, и исключительно из-за одного глупого случая из детства. Она долго не могла понять, в какой момент нужно проходить сквозь электронные ворота, и они несколько раз больно били ее по бедрам. Окружающие незлобно смеялись, а Алиса, в конце концов разобравшись, так и не смогла избавиться от тягостного ожидания удара.

Внизу было шумно, красиво, холодно и неуютно. Разноцветная толпа туристов, мошенников, наркоторговцев окунула Алису в гам, несколько неприятных прикосновений чужих рук и сплошной хаос незнакомых лиц. Она поскорее забралась в состав, села в углу, желая отгородиться ото всех, и закрыла глаза.

Ехала она долго — путь шел почти через весь город, и те двадцать-тридцать минут Алиса с подозрением всматривалась в неожиданно возникшее желание позвонить Горюну и прояснить, наконец, ситуацию. Выгонит он ее или простит? Или, может быть, оставит, но не простит? Сложно разбираться в таком человеке, как Горюн. Его обычное-то поведение крайне сложно предсказать, а уж теперь…

Но звонить не стала — едва она поднялась на поверхность и снова нырнула в одуряющую летнюю жару, желание мгновенно скукожилось и пропало, будто клочок газеты в огне.

Нужное здание стояло в небольшом грязном тупичке. Обходя большие лужи, невесть откуда здесь взявшиеся, она зашла внутрь. Кабинет находился почти в самом конце, и, тихо вздохнув, Алиса открыла дверь.

— Здравствуйте, — сказала она твердым голосом, заставляя привычное волнение спрятаться в глубине души. — Простите, что не предупредила, но мне нужно с вами поговорить. Я Алиса Чернова, ЦКМ.

Ноубс — худая, не слишком молодая, но красивая женщина, не слишком удивившись, кивнула на стул и отложила лист бумаги.

— Некоторое время назад спасатели стащили с моста вашу… ну, подопечную. Варвару. Я бы хотела о ней поговорить.

В последнее время Алисе стало намного легче общаться с людьми, и это бесконечно помогало.

— Помните водяной смерч?

Судя по взгляду Ноубс, все она прекрасно помнила, но не перебивала, и вообще, казалось, не спешила начинать разговор.

— Здесь нет ничего необычного, конечно, ей всего пятнадцать лет, и… Но я была у нее в больнице недавно, и мне не понравился наш с ней разговор. Мне кажется, нет, я уверена, что девочка попала в секту. И ее отец…

— Туда ее и затянул, — подсказала замявшейся Алисе Ноубс. — Мне это прекрасно известно.

— Но… а почему ее тогда не вернули обратно в детский дом? — растерялась Алиса, не сразу сумевшая принять этот странный факт.

— Потому что у меня нет доказательств, — поморщилась Ноубс. — Все проверки, все разговоры давали нулевой результат. Вы знаете, сколько там приемных детей? Семеро. Шестеро уже, вернее, и ни один из них не согласился рассказать, что там на самом деле происходит. Что вы вообще знаете об этой истории?

— Я? О… ничего не знаю. Мне нужно просто разобраться с Варварой, чтобы больше не было рецидивов. Мне не очень хочется отправлять ее в обычный интернат, и я пытаюсь придумать что-то другое.

— Алиса, да? Послушайте меня, это прекрасная идея, отправляйте ее в интернат — и до совершеннолетия, — Ноубс оживилась, склоняясь к Алисе через стол. — Пусть ей будет тяжело после психушки, но безопасно.

— Я вас не понимаю. Вы говорите об отсутствии доказательств, но даже постороннему человеку видно, что девочка в беде. Какие вам нужны доказательства, чтобы лишить опеки ее отца? Она сама мне говорила, что отец прямо велел ее старшей сестре спрыгнуть с моста. Я готова, если нужно, официально дать… показания.

Ее передернуло от воспоминаний.

— Дайте, — разочарованно сказала Ноубс. — Только это не поможет, Варю уже забрали домой, и она не подтвердит ваших слов.

— Откуда вы знаете?

— Я работаю с этой семьей десять лет, — отрезала она. — Говорю вам, отправляйте Варю в интернат, это лучшее решение. Сейчас только вы имеете на девчонку прав больше, чем ее отец.

Алиса смотрела на Ноубс во все глаза.

— Ну хорошо, расскажите мне все, а я подумаю.

Подивившись повелительной интонации в собственном голосе, она села поудобнее. Ноубс же, наоборот, вышла из-за стола, повернулась к Алисе спиной и принялась медленно и торжественно включать в розетку чайник. Вода тут же зашумела.

— Василий Прянов никогда не числился официальным членом культа Калуки и проверку, которую проходят все приемные родители, прошел хорошо — ничего компрометирующего найти не смогли, и нужные бумаги он получил без проблем. Тогда он взял Джейн, и она выглядела довольно счастливым ребенком. Потом он удочерял одну за одной, а… сложно это описать. Все становилось хуже и хуже: проблемы в школе, слабая социализированность, равнодушие к внешнему виду. К тому же существуют специальные профессиональные маркеры, позволяющие определить, состоит ребенок в секте или нет. Маркеры говорили — да, а все остальные — нет. Я несколько раз забирала у Прянова всех девочек, но суд выносил решение в его пользу. Не представляю, что еще я могла бы сделать, Алиса.

Перед ней поставили чашку крепкого чая.

Алисе с трудом представлялась та ситуация, что описала Ноубс — на фоне явной жесткой зашиты детей по всей стране, когда родителям после изъятия давался всего один шанс вернуть ребенка в дом. Да что далеко ходить: когда директор детского дома способен запретить искателям приближаться к ребенку — и такая слепота? Ноубс либо что-то недоговаривала, либо откровенно лгала.

Нужно было бы поднять бумаги тех судов, но Алиса слабо представляла, имеет ли на это право вообще. Ясно было только одно — нужно было забирать Варвару из дома, а потом уже разбираться. И их подвал — прекрасное место, к тому же, Варвара туда и должна была попасть.

Да вот только Алиса не уследила, отослала мысли о девочке куда подальше — и вот какой результат. Все вокруг знают, что в семье беда, и ничего не делают.

— Мне все это не нравится,— встала Алиса. — И ваш рассказ и… и остальное. Мне кажется, мы еще с вами встретимся, но пока мне нужно идти. Я собираюсь забрать Варвару, а потом уже…

Она махнула рукой и ушла, пока Ноубс не принялась задавать вопросы.

На улице Алиса позвонила Наташе и попросила подготовить бумаги.

* * *

На следующий день, выдавшийся пасмурным и ветреным, Алиса не поленилась и съездила в столичный центр довольно известного профессора-сектоведа. К ее удивлению, он принял ее сам, но прежде попросил подождать, поскольку ее звонок застал его в метро.

Ждала она на улице — центр располагался в старом деревянном здании начала прошлого века, и разглядывать старый, потемневший от времени дом не хотелось. Сев на скамейку под раскидистым деревом, Алиса огляделась и снова задумалась. На этот раз о Варваре.

Если ее рассказ был правдой, насколько известно о разговоре Прянову, и насколько он осторожен сейчас? Будь на его месте Алиса, она бы затаилась надолго, правда, представить, что она заставит спрыгнуть с моста собственного ребенка, никак не могла. Но ведь не все такие, как она?

Ветер мел по улицам высохшие и опавшие от жары листья, пыль и клочки бумаги. В косу уже намело немало пыли и грязи — дуло с самого утра, а Алиса совсем недавно взяла в привычку перед работой прогуливаться. Смутившись, что в таком виде ее и застанет профессор, она расплела короткие волосы и лихорадочно отряхнулась — будто это имело хоть какой-то смысл.

— Алиса Чернова? — спросил у нее высокий седой человек. Он был худ, изящен и из того типа людей, кто в любом виде выглядел интеллигентно.

Алиса вскочила, быстро заправляя волосы за уши, и постаралась улыбнуться. Профессор все-таки умудрился прийти не вовремя.

— Я не хотела вас отвлекать, простите.

— Ну что вы, — улыбнулся он и махнул рукой в сторону центра. — Я всегда рад, когда ко мне обращаются из государственных организаций. Буду счастлив вам помочь.

Они уселись в просторном, но уже одряхлевшем кабинете, и профессор Елагин предложил Алисе чашку чая.

— По телефону вы сказали, что интересуетесь культом Калуки, и я сумел подготовить кое-какие материалы. Рассказывать там много, а времени у вас, я знаю, нет совсем, особенно после того, что случилось с Андреем.

То, что профессор оказался знаком с Горюном, было сюрпризом, и Алиса тут же потеряла долю уверенности в себе.

— Спасибо. Мне на самом деле больше нужно знать, как вытащить оттуда… детей. Я еще не совсем уверена и не встречалась с этими людьми, но у меня… — она замялась. — Есть девочка с проблемами с выбросами и психикой, и очень похоже на то, что ее приемный отец — сектант, потащил за собой ее и еще шестеро таких же приемных. Эту девочку я вытащу, а что делать с остальными, ума не приложу — они ничего не натворили, и права отправлять их в интернат я не имею. Служба опеки сделать ничего не может, я тоже… а пройти мимо нельзя.

Разглядывая профессора Елагина, Алиса надеялась, что он поможет ей, возьмется за эту семью и освободит ее от бессмысленных потуг что-то сделать.

— Я понимаю, что многого хочу, но если вы можете помочь им…

— Обычно я работаю вместе с полицией, а тем нужно заявление. Может быть, я могу вам помочь, Алиса, — он протянул ей папку с бумагами. — Но сначала вы должны написать заявление. У вас есть основания, кроме подозрений?

— Девочка сказала мне, что отец… нет, она сказала, что ее старшая сестра Джейн должна была умереть, ей исполнилось восемнадцать, и отца ни в чем не заподозрят. Джейн полезла на мост, девочка за ней, ну… тоже собиралась спрыгнуть, но по пути они передумали. И еще девочка сказала мне, что этого хотела Калуки.

— Я слышал об этой истории, — кивнул профессор, и Алиса вдруг поняла, как он ей понравился — редко такое бывало. Раз — и невозможно оторвать от человека взгляд. — Что ж, поговорите для начала с куратором этой девочки, она скажет вам больше.

— Я была у нее вчера… там все сложно. Ее зовут Ханна Ноубс. И мне кажется, она чего-то недоговаривает, но, по крайней мере, она обязательно подтвердит мои слова, потому что сама не сомневается, что там все плохо. Думаю, Ноубс с радостью будет сотрудничать.

— Тогда вы должны написать заявление, лучше всего Искателям, они, как правило, работают чуть лучше. Впрочем, не всегда, но, повторюсь, как правило. Когда назначат детектива, сообщите мне его имя, и я постараюсь включиться в работу.

Профессор протянул ей визитку, и Алиса с улыбкой спрятала ее в кошелек.

— Даже не представляла, насколько легко с вами будет договориться. Вы ведь будете держать меня в курсе? Оставлю вам контактную информацию отца девочки и Ноубс, пусть будет на всякий случай.

Но на этом они не распрощались — профессор вызвался проводить ее до метро.

— Расскажите, что вы думаете об этой семье, — попросил он. — Информации я услышал недостаточно, но если вы у них еще не были — я тому не удивлен.

— Ничего не думаю, — удивленно ответила Алиса. — О девочке вот думаю, потому что знакома с ней. Она очень нервная, боится слежки, боится отца, и, кажется… ну, знаете, будто бы она совсем не любит жить. Будто бы ее заперли в определенном круге общения, отрезали внешний мир, и… сами же знаете, что бывает с такими людьми. Я просто испугалась, что у нас теперь каждую неделю девчонки с моста прыгать будут.

К сожалению, метро находилось от центра в двух шагах, так что вскоре они остановились, и стало ясно, что пора прощаться.

— Если вам не сложно, напишите мне письмо на почту, — попросил он. — И изложите дело обстоятельнее. А то у меня чувство, что вы не все мне рассказали.

Алиса виновато улыбнулась и кивнула.

— И я жду вашего звонка. Всего доброго, Алиса.

* * *

На следующий день начался дождь — зарядил с самого утра унылой моросью, да так, что будто солнце и не вставало. За окном было хмуро, темно и сыро. На проводах, тянувшихся от соседской антенны, зависли тяжелые, прозрачные капли. Они иногда срывались вниз, тут же сменяясь своими товарками.

С трудом проснувшись, Алиса ненадолго зависла у окна, напилась кофе, втайне мечтая остаться дома до конца своей жизни, и вышла на улицу.

Редкие прохожие кутались в плащи и куртки — вместе с дождем похолодало и посвежело, а машины привычно притормаживали, боясь облить пешеходов.

Решив на этот раз, что с нее достаточно метро, Алиса села в трамвай и под дребезжание по старым рельсам едва не уснула — ее толкнула тяжелой сумкой сморщенная и недовольная бабушка, велев уступить ей место. И только благодаря ей Алиса не проехала свою остановку.

Поблагодарив ошеломленную бабушку, она выскочила на улицу, накинула на голову капюшон и свернула в Ремесленный переулок — именно там и находилось управление Искателей.

Было уже около половины восьмого утра, и Алисе пришлось прождать полчаса в приемной, ожидая открытия. Ровно в три минуты девятого она постучала в кабинет к первому попавшемуся детективу и почти сразу же рассказала ему все, что знала. Не забыла также упомянуть и профессора Елагина, и Ханну Ноубс.

Ее слушали внимательно, но безо всякого удивления, почему — вскоре стало понятно.

— Вам нужно найти детектива Джонсона, — сказал ей детектив. — Дело против Прянова уже ведется, расскажите ему все. Это третий этаж, триста девятый кабинет.

Алиса растерянно попрощалась.

Конечно, странно это было — первый попавшийся человек знал о Прянове и открытом деле. А сколько здесь всего открыто дел, чтобы знать их наизусть? Даже Алиса, проработавшая в ЦКМ около месяца, уже не смогла бы вспомнить все вызовы, на которые ездила. А этот помнит — значит, Ноубс недоговаривала основательно.

Третий этаж сиял электрическим светом, а воздух одуряющее пах свежемолотым и свежесваренным кофе. Сглотнув слюну, Алиса постучала в нужный кабинет и, дождавшись разрешения, вошла.

— Здравствуйте, я вам хочу про Прянова рассказать, — неуклюже сказала она.

Признаться, ей вдруг пришло в голову, что при должном везении детектив Джонсон тоже поделится с ней информацией, но, едва только взглянув на огромного бородатого мужчину, всякую надежду она отбросила. Уж очень сурово и неприступно он выглядел.

Густым басом ее пригласили сесть в кресло. Джонсон необыкновенно мягко выяснил ее имя, а потом потекла беседа — неожиданно приятная. Он улыбался в нужных местах, хмурился и, естественно, задавал вопросы. Алиса рассказала все, что знала, и даже отдала визитку профессора Елагина, не забыв переписать в телефон номер и почту.

— Это вы хорошо решили — забрать Прянову к себе, — в конце сказал Джонсон. — Правда, я все время считал, что ни одна из девчонок не обладает магическими способностями, но вы в этом лучше разбираетесь.

— А? Как это не обладает? — удивилась Алиса. — А кто вызвал вихрь, по-вашему?

— Я же говорю — вам виднее, а за информацию спасибо, — развел он руками. — Оставьте свой телефон, с вами свяжутся, если вы понадобитесь.

Все еще удивленная Алиса вышла в коридор и тут же натолкнулась на чей-то горящий злобой взгляд.

— Чернова, я надеюсь, вы сможете внятно объяснить, что здесь делаете? — спросил ее стоящий посреди коридора Горюн. Позади него с привычным безразличием на нее смотрел Шпиль.

Алиса попятилась.

Дождь заливал глаза, а с волос уже давно падали тяжелые капли. Было холодно. Алиса почти бежала по городу, петляя между беспорядочно припаркованными машинами и снующими всюду людьми.

Внятно объяснить элементарное она не смогла — просто сбежала. Горюн ей вслед что-то кричал, но сквозь лихорадочно стучащее сердце и тяжелое дыхание она разобрать не смогла. Наверное, он хотел ее остановить, но Алиса испугалась и поступила как глупая маленькая девочка. Тут же об этом, впрочем, пожалев. Ведь все равно придется встречаться — какой бы ни был исход — и смотреть ему в глаза. И нет никакой надежды, что Шпиль сжалился над ней и не рассказал Горюну о роли Алисы в деле.

— Чернова, вы сдурели? — С ней поравнялся серый седан, из окна выглянул Горюн. — Садитесь в машину немедленно!

Делать было нечего, Алиса и так наделала достаточно глупостей и сегодня, и раньше. Куда еще дальше? Трясущимися руками открыла дверь, села на переднее сиденье, пристегнулась и опустила взгляд в пол. Посмотреть снова на Горюна Алиса никак не решалась — не могла.

Машина мягко тронулась. Неестественное, липкое молчание затягивалось, алисино сердце стучало вровень с разбивающимися о лобовое стекло каплями воды.

— Чернова, я же вам вопрос задал, — тихо напомнил Горюн.

— Вы же… не разговариваете за рулем, — заикаясь, ответила она, так и не подняв взгляда.

— Мы в пробке стоим, если вы не заметили, — мгновенно раздражился он.

— Я разговаривала с детективом Джонсоном про одну из наших… ну… тех, от кого мы людей спасаем. О девочке. У нее приемный отец, скорее всего, сектант, и заставляет их убивать самих себя.

— Объясните мне, — так же тихо попросил он. — Вы позвонить не сообразили? На кого вы оставили контору — на Наташу?

— Н… нет, я же на связи. Если что-то случилось бы, я бы…

— Почему не позвонили? — повторил он.

— Я думала, что буду писать заявление. Не знала, что там уже заведено дело, вот поэтому…

— Ясно.

Алиса так и не подняла голову, представляя, что выглядит сейчас как провинившаяся школьница — глупо и смешно, но посмотреть на Горюна, который был так близко, что она узнала запах его одеколона, не могла. Сил не было, а щеки горели, будто натертые снегом.

Он больше ничего не спрашивал, молча и хмуро вел машину, сворачивая то тут, то там, и иногда сквозь зубы ругаясь на едва ползущие автомобили. Пробка действительно растянулась на несколько улиц.

Устав смотреть в пол, Алиса чуть скосила глаза. Грубые, даже на взгляд шершавые руки так судорожно обхватывали руль, что казалось, он его вскоре вырвет с корнем. Горюн злился, и у него было на то достаточно причин.

Но кроме страха и с неожиданной силой вспыхнувшего стыда Алиса чувствовала, что давно этого ждала — резкого голоса, вечного «Чернова», несвежих рубашек и растрепанных волос. Это оказалось открытием. Алиса и до этого осознавала в себе желание оказаться рядом с Горюном, но приписывала все чувству вины. Однако же теперь стало ясно, что вина не имеет здесь никакого веса.

— Простите меня, — сказала она едва слышно. — Я поступила ужасно. Но я… я не хотела! Знаю, что это плохое оправдание…

— Так вы поэтому от меня сбежали? — спросил он. — Подумали, я вас со злобы заколдую?

— А вы умеете? — еще тише спросила она.

— Нет.

— Мне просто… я не была готова к встрече с вами. И не знаю… Мне очень жаль, и очень стыдно.

— Ох, Чернова-Чернова, а я ждал вашего звонка. Наташа звонила, Игорь звонил, да кто только ни звонил, но не вы.

Алиса нерешительно подняла на него взгляд.

— У меня телефон только вчера появился. Старый забрал Бреннинг, а денег уже не было. — Это снова было плохое оправдание, но, казалось, Горюна оно устроило. — Но если бы он был… я думала, вы не хотите меня слышать и свяжетесь со мной при необходимости.

Выглядел Горюн по-прежнему устало. На чисто выбритом лице заживали синяки и царапины, а волосы оказались коротко и неряшливо острижены — видимо, это сделали в тюрьме. И исправлять Горюн это либо не нашел времени, либо не хотел.

— Необходимости не было. Не смотрите на меня так, Чернова, не злюсь я на вас. Никто и не ожидал, что вы выдержите. Я вышел бы оттуда с вашим показаниями или без них — это не имело значения. У Шпиля уже было достаточно доказательств мошенничества в интернате, мы просто ждали суда. Но вы своими неожиданными связями ускорили дело. Вот и все. Не нужно от меня прятаться или сбегать, я вас не съем.

Дышать стало чуть легче, но вина никуда не делась — не нужно было даже заглядывать глубоко внутрь души, чтобы понять это. Да еще и слова — «никто этого от вас не ожидал» — прошлись бритвой по сознанию. Но, конечно, Алиса смолчала, только болезненно, глядя на отражение глаз Горюна, улыбнулась.

Он скривился в ответ.

— А знаете… мне кажется, вы будете на нас сердиться, но… у нас лиса с лисятами поселились. Мы их, конечно, скоро выгоним, но…

— Что?

— Они сами пришли! И не подпускали потом к себе, ну что мы могли сделать? Мы их заперли в кладовке с ведрами и прочей ерундой. Вот подрастут лисята, и мы вызовем кого-нибудь из зоопарка…

— Господи, — Горюн на миг возвел взгляд вверх и тяжело вздохнул. — Не ЦКМ, а лисий дом. Спасибо, Чернова, по крайней мере, что не слонов.

Алиса снова несмело улыбнулась.

Когда они все-таки въехали в Северный округ, дождь прекратился, а на краешке неба проглядывало утреннее солнце.

Наташа, едва завидев Горюна на пороге, безо всякого стеснения бросилась ему на шею.

— Как здорово, что вы появились! Мы так волновались за вас! А Алиска так вообще тут почти что жила! Ох, как я рада вам!

Горюн, чуть отодвинув от себя счастливую Наташу, так тепло ей улыбнулся, что внутри у Алисы заворочалось что-то такое большое, скользкое и противное. Не слишком понимая, что это, она, больше ни на кого не глядя, поднялась наверх, где только что пронзительно зазвенел телефон.

Конец первой части