Хроники "Альтаира" (джен)

Никто и никак не успевает мне ответить. В шатер душный вечерний ветер вносит Ябеду Луферова. Спотыкаясь о кеды бессильно опустившегося наземь Серого, он летит прямо к ногам нашего Старика.

Подслушивал, гад…

— Виктор Петрович!!! Это я!

— Вижу, что ты, — затравленно поднимает глаза Старик. — А дальше что?

— Я предложил Игогошу спрятать. Я один это придумал. Пацаны только согласились.

— Зачем?

— Да стёба ради. И чтобы Второй «техничку» схавал, а то много они выпендриваются… В лучшем случае, потом матч переиграли бы.

(Ага, переиграл бы он… А мне опять судить — и получать в спину мячом исподтишка от всяких чертовых Ежиковых?..)

— А они считают, что много выпендриваетесь вы…

— Что есть, то есть, Виктор Петрович! Не могу отрицать.

— Остальной отряд охотников за вратарскими головами тоже весь залег в окрестных кустах — подслушивать ход нашего совещания?

— Да. А Комоедов Бескудникову держит. Она еще на первых словах Виолетты Тимофеевны хотела сюда вскочить и вцепиться ей в волоса. На полном серьезе, несмотря на то, что это — учительница…

— Пойдемте, коллеги, — Петрович грузно поднялся, — Поговорим с Четвертым отрядом.

Поляна была пустынна. Но Старик приказал окружавшим ее зарослям барбариса и туи:

— Кадеты Четвертого отряда, всем объявиться и выйти на открытое пространство!

Ладно, когда на поляне в мгновение ока возникает весь списочный состав Четвертого численностью в тридцать восемь душ… Это у наших бывает. Но чтобы после этого из кустов полезли еще и вожатые!!!

— А вот теперь — говори, — толкнул меня в спину директор.

— Я?

— А что — я, по-вашему, должен!? — Петрович сорвался на крик. — Вы будете гадить, а я разгребать, да? Не смей молчать, слышь!..

— Держись только, — скользнув за левым плечом, шепнул Серый.

— Внимание, Четвертый! Меня всем хорошо слышно?

(Дружное, гудящее «угу!», после которого всегда замирало любое шевеление в отряде — куратор говорит! Похоже, сегодня я слышу его в последний раз).

— Я не спрашиваю, кто конкретно делал темную вратарю Второго отряда, бил его и связывал. Это уже совершенно не важно. Потому что есть то, что важнее.

(Ну что, удивлены, что я не требую выдачи головой непосредственных участников операции «Игогошеннеппинг»? Вот еще — морочиться буду... Но, гоблиновы уши, как же мило и пикантно выглядит выражение глубочайшего офигения на скуластом личике госпожи Таракановой! А вы, коллега, похоже, рассчитывали на то, что я первым делом фамилии потребую? Обломитесь, сирена вы наша… пожарная! Четвертый своих не сливает).

— Этот красивый матч войдет в историю «Альтаира». Но, к сожалению, не тем, что ворота традиционного соперника всухую отстоял герой Четвертого отряда. А тем, почему ему пришлось совершить этот спортивный подвиг. Аббасов, интересно быть героем?

— Не-а…

— Правильно. Потому что если нужен герой, значит до этого какая-то мразь обеспечила геморрой, который без героя не ликвидируется. Любой подвиг — это исправление чужих ошибок, просчетов или подлостей ценой собственной жизни. Аббасов героически разрулил ситуацию. Геморрой для ее возникновения обеспечили вы.

(Тихо-тихо, ни «шу-шу», ни «хи-хи»… Поймал Зануда аудиторию за уши, теперь все пойдет, как надо и дойдет до того, до кого надо).

— Вы унизили своего товарища, связав его, как овцу последнюю. Подставили своего куратора под публичную пощечину. А цель всего этого, как выразился ваш же товарищ, «ради смеху, чтобы не выпендривались». Должно быть, вам сейчас весело?

— Не-а! — раздается из толпы уже несколько голосов.

— Или, может быть, вы уверены, что после вашего «подвига» Второй навсегда перестал выпендриваться? Да он будет это теперь делать чаще. Выпендриваются на тех, кто раздражает. А вы доказали, что замечательно умеете это делать.

(Молчат. Но глаз не опускают. Отлично. Надо шаг сейчас сделать. Оторваться немного от плотной шеренги педсостава за спиной, чуть абстрагируясь от «мудрых и правильных взрослых», которым не принято доверять у тех, кому уже двенадцать… Но при этом остаться собой — и на той стороне планеты, где стеной сомкнулся у белого шатра старший коллектив «Альтаира»).

— С вашей точки зрения, господа кадеты, вы неплохо постебались. А с точки зрения закона — совершили самое обыкновенное грязное и противное уголовное преступление. Удивлены? Ознакомьтесь со статьей УК, которая про незаконное и насильственное лишение свободы… Это очень мерзкая категория правонарушений — преступление против личности. В одном ряду с убийством, насилием над женщиной или ребенком, продажей человека в неволю… Кто-нибудь из вас думал об этом?

(Три фразы до кульминации беседы. Пора выходить на прямую наводку и отрабатываться по эмоциям… Взрывать эту тишину. Ошибусь — Старик не простит, отряд не поймет, педсостав изнасилует… Но пора!)

— Это «уголовка», Четвертый! За это реально сажают. Но вы — несовершеннолетние. А за несовершеннолетних положено отвечать взрослым. В данном случае — мне.

(Напряглись, переглядываются… Все, Зануда, внимание, первый пошел, и плевать, что нету парашюта!)

— В силу определенного дурного опыта мне омерзителен и противен тот, кто ради такой мелкой цели способен унизить товарища позорным пленом. И тот, кто может это покрыть. То есть — вы, Четвертый отряд. Вы мне омерзительны. Работать с вами — честь свою марать. Поэтому мы с вами простимся…

(Есть взрыв! Ропот, вскрики, всхлипы какие-то, все как надо! А теперь восстанавливаем тишину, пока коллеги не вмешались!)

— Молчать!

(Надеюсь, получилось не громче, чем весь остальной монолог, нарочно проведенный в типовом стиле «бенефис Зануды»?)

— Надеюсь, что среди нашего уникального педагогического коллектива найдется тот, кто окажется лучше меня. Тот, кто не умоет руки от негодяев и согласен будет с вами работать. А если не найдется… Ну что ж, на войне полки, которые запятнали себя позором, было принято расформировывать. Я вношу предложение: расформировать Четвертый отряд! Зачинщиков — с позором домой. Пассивных участников и соглашателей — отдать по другим отрядам. Маргарита Георгиевна, персонально прошу Вас за Рафа Аббасова — у него бесстрашное сердце, он пошел против всех, сломал всю эту операцию «Ы», не испугавшись, что за это его могут потом побить. Ему будет лучше во Втором. Виолетта Тимофеевна, к вам в Третий пусть уйдет Лена Бескудникова. Она, как и вы, романтик, наверняка и стихи сочинять умеет. А Коля Комоедов еще при наборе отрядов хотел — к Оскару Рудольфовичу. Уважьте его желание задним числом, коллега, вам ведь нужны старательные, упорные и исполнительные ребята.

— А я? Я же сам признался! Признавшихся прощают…

— А ты, Ябеда Луферов, завтра вместе со мной уедешь в город — отцу сдавать с рук на руки буду, хоть это и будет последний день нашей с ним дружбы длиной в тридцать лет…

— И флаг Четвертого — сжечь? — негромко гудит откуда-то сзади Старик.

(Спасибо… Меня бы на это не хватило, наверное…)

— Конечно, Виктор Петрович. Флаги полков, покрывших себя позором, как будто, всегда сжигали…

(Тишина снова обрушивается на меня, как холодный дождь... И какого гоблина так стучит в висках?)

— И что — не будет больше Четвертого? — тихо спрашивает Лиза Лезвицкая, — ничего больше не будет?..

— Его и не было. Это я, глупый Зануда, придумал себе непобедимый, находчивый и отважный Четвертый отряд. А его и не существовало нигде, кроме моей мечты. Вместо этого были — вы.

— Не, ну, не так же всё! — Кричит в высоту Куланова, — ребята, все же не так! Не бывает без Четвертого! Четвертый в «Альтаире» был ВСЕГДА! Луферов, ты скажи!

— Ну, скажи, Луферов, скажи, — любезно подает голос Петрович. — Ты у этих разбойников, вроде, лидер….

Ябеду буквально выпихивают на середину.

— Ну, это… А если мы докажем?

— Что докажете?

— Что мы не вместо… Что мы есть. Что это, с Игогошей, просто наша ошибка. Я сдуру брякнул. А народ повелся. Но мы можем быть… настоящими.

Его голос дрожит и тонет в нарастающем гомоне. Ребята вновь плотно смыкаются за его спиной.

— Как? — Петрович подходит к нему вплотную и смотрит в глаза, — тишина всем! Как вы теперь это будете доказывать? И кому?

— Всем. Себе — тоже… Виктор Петрович, дайте нам ПОСЛЕДНЕЕ ИСПЫТАНИЕ. Такое, чтобы всем стало ясно, что к чему.

— Какое же это должно быть испытание?

— А вот завтра будет экстрим. Мы готовились.

— Что же, это идея. Но без взрослого руководителя команда на старт выйти не может. Правила есть правила. Вчера от вас отказалась Ольга Юрьевна. Сегодня… сами видите, как вышло. Вас некому вести.

(Э, Старик, а вот об этом мы не договаривались… Тридцать восемь прилипших ко мне взглядов — это не то, чего бы мне хотелось в данный момент и когда бы то ни было еще).

Серый неслышно подходит сзади. И слишком громко для личного предложения изрекает:

— Зануда, может, все-таки простишь их? А я на маршруте помогу…

— Бросаешь Мургариту, Серый? — отвечаю шепотом.

— Мы уже тут с Сергеем прикинули, — Мургарита внезапно возникает рядом с Серым, — Я поведу Второй отряд с Михалычем. Не зря у нас говорят, что «это — тех, который стоит всех». А вас, Сергей Евгеньевич, считаю с сегодняшнего вечера командированным на содействие Четвертому отряду. На весь период Последнего Испытания.

И — привстав на цыпочки, шепчет мне в самое ухо:

— Я не понимаю многих ваших установок и методов, но надо отдать должное: аудиторией вы владеете отменно!

(Вашими же стараниями, Маргарита Георгиевна. Когда некий пятиклассник Зануда сорвал вам открытый классный час — тем, что застеснялся выйти что-то там прочесть вслух, — вы за него крепко взялись… Пришлось научиться работе на публику. Только это не значит, что подобные митинги я люблю, а тут что ни день — к вечеру именно этим и кончается. Жизнь прямо-таки принимает у меня практикум по публичным выступлениям. А мне уже остокашалотело…)

— Так ставьте же точку в своем монологе! Вернитесь к своему Четвертому… Подколодному сейчас. Иначе я подумаю, что вы — последний трус.

— Четвертый… Подколодный, в колонну по двое — и в расположение за Сергеем Евгеньевичем — шагом марш. Я — концевым… Бескудникова, ваша пара — Комоедов, а не я! Вернитесь в колонну!

— Во-во, проваливайте все, наконец, я еще не ужинал, — бухтит нам вслед Виктор Петрович.