Безликие (гет)

В Подземельях было как всегда сыро, когда он спустился в них вновь. Запах крови и гнили, казалось, все еще стоял в воздухе, и хоть больше здесь ничего не оставалось от присутствия покойника, Скорпиус все же обернулся и взглянул на клетку.

Он выбросил труп Балдера недалеко от лондонского притона, рядом с небольшим каналом, в котором канализационная вонь смешивалась с запахом плесени и гнили. Беспроглядная ночь делала его фигуру, облаченную в темную мантию с капюшоном, совершенно неразличимой, и, все же лишь когда он отошел и скрылся в тени голых деревьев, тогда он запустил в небо черную метку, и змея, извиваясь, медленно становилась черепом.

Это была интересная ситуация. На следующий день в газетах появились очевидные заголовки, а в купе с недавними событиями неудивительно, что общественность пришла к выводу, что кто-то убирает «бывших». А Хоас… что мог подумать Хаос? Разве что лишь то, что агентура Англии ведет охоту на него.

Да, это было забавно. Но еще забавнее было то, что продумал Скорпиус дальше.

Оскалившись, он медленно развернулся и пошел еще дальше, открыв тяжелую металлическую дверь, которая еле-еле подалась силе его палочки — настолько мало в ней уже было от магии, питавшей дом, который вот-вот разрушится.

Он шел дальше, преодолевая целый лабиринт, поминутно сверяясь с обозначениями на карте в руках. Карта подземелий была не только у Малфоев. Она была у тех избранных среди священных чистокровных фамилий, которые руководили магическим миром на протяжении столетий. А сейчас? Он был последним Малфоем, Андрас последним Ноттом, от Лестрейнджей остался лишь обугленный Рабастан, Блэки вымерли полностью, от Розье тоже остались лишь воспоминания, как и Эйвери канули в Лету. Их осталось так мало, что можно было пересчитать по пальцам одной руки. И это придавало ситуации особую пикантность — ведь зачем нужно было убивать тех, кого осталось так мало? Зачем?

Вот какими вопросами задавалась глупая английская общественность. Им хотелось сделать сразу несколько вещей: опорочить правящую власть и при этом напомнить о преступлениях прежней элиты. Этой общественности было неважно, кто у руля — важно лишь то, что его все равно нужно ругать. Критикуй сильного мира сего вне зависимости от взглядов и поступков, придавай людям чувство, будто они хоть что-то значат. Когда на самом деле масса никогда не имела власти или влияния, она всего лишь масса в руках тех, кто родился либо в нужной семьей, либо просто пробивным по жизни.

Такова ирония жизни. И ведь Скорпиуса из иерархии просто выкинули. Его выкинули на улицу, так почему же он должен хоть кого-то жалеть? Почему он должен был остановиться?

Вот о чем он думал, открывая медленно дверь, которая вела его прямиком в банк Гринготтс, в его ячейку. Полупустая, разграбленная, в ней уже не было ни золота, ни драгоценностей, лишь разбитые деревянные коробки валялись на полу ненужным хламом. В его ячейке не было ничего от прошлого величия. И, проходя вдоль пустых полок, он дошел до самого последнего шкафа.

Глупые маги, пришедшие к власти после свержения чистокровных, были глупыми не потому, что в основная часть являлись полукровками или грязнокровками. Они были глупыми, потому что совершенно не знали традиций и тайн аристократов. Им казалось, что чистота крови — это просто блеф, попытка возвыситься, но они не понимали лишь одного — кровь не вода. И носитель одной фамилии мог быть наследником сразу нескольких родов. Так и вышло в момент, когда к власти пришел Темный Лорд. Три семьи, Блэки, Лейстренджи и Малфои были особенно близки в силу очевидных обстоятельств — они были самыми богатыми, самыми влиятельными и самыми плодовитыми.

От наследников эти трех родов не осталось никого, кроме Скорпиуса и Рабастана. В чистокровной иерархии именно они занимали высшую ступень и именно они могли пользоваться благами все трех родов. Каждая ячейка богатого дома была соединена с другим, и, лишь коснувшись рукой последнего шкафа, он услышал протяжный скрип, а затем перед ним появилась дверь со старинной ручкой. Она вела в отдел Лестрейнджа.

Зачем это было нужно Скорпиусу? Ему просто хотелось проверить свою догадку, очевидную, так и просящуюся на ум, и, зайдя в его отдел, он с некоторой злобой заметил башенки золотых галеонов. Они сверкали и словно издевались над ним, потому что на фоне его разграбленной ячейки выглядели слишком нетронутыми, слишком… роскошными.

Он прошел вдоль груды золотых монет, а потом, ухмыльнувшись, вытащил из кармана снитч. Скорпиус с минуту глядел на его трепыхающиеся крылья, а потом бросил в груду золотых монет, слыша звук рассыпающихся башен.

Монеты падали. Отскакивали, меркзо стуча по полу, заставляя его с каким-то наслаждением наблюдать за своим низвержением. Скорпиус молча оглядывался по сторонам. Смотрел помутневшим взглядом, чувствуя рой мыслей в голове — все было… слишком странно. И смутная догадка то и дело проскакивала в мыслях, вынуждая его щуриться.

Развернувшись, он закрыл плотно дверь и замуровав ее под шкаф, Скорпиус вошел в свою ячейку. А потом, нагнувшись над шкафом, стукнул кулаком по нижней полке и тотчас последний ящик с грохотом выдернулся вперед. Внутри, посверкивая, лежал из белого золото медальон, с большим сапфиром, окантованным дорожкой бриллиантов. Сжав его между пальцев, Скорпиус поднял палочку вверх и направил заклинанием прямо в потолок. Тотчас загорелся мутный зеленый свет, и все помещение опустилось во мрак.

Сигнализация сработала моментально, и, когда он медленно начал спускаться обратно в Подземелья, слышал топот ног и громкие окрики.

Покачивая медальон в руке, он безразлично вглядывался в сапфир, замечая свое отражение. Былое величие лежало на его ладони, но от этого не становилось ни горячо, ни холодно — как будто все это, не принадлежало ему никогда, по-настоящему и не нужно было. Потому что Малфои никогда не были просто убийцами, а он стал. Стал им без минутного колебания, видя в этом свой единственный путь. Так, может, он уже и не Малфой?

Да. Он безликий. Потому что будучи аристократом, слонялся беспризорником по беднейшим кварталам Берлина, засыпал в накуренных трактирах в компании шлюх и обвисших алкоголиках. И при это все еще сохранил свой светский шарм.

Никакой. Совершенно никакой. Вот, каким он себя чувствовал. У-б-о-г-и-м.

Оскал исказил его лицо, и, с грохотом бросив медальон в потайное место в столе, он с силой хлопнул дверцей и тотчас покинул Малфой-мэнор, буквально влетев в свою мерзкую квартирку на окраине Лондона. В его комнате, покуривая папироску, сидела Марта, и, безразлично поглядывая на листы газеты, сладко улыбалась, бросая мимолетные взгляды на него.

— А ты звезда здесь, Скорпи, — таинственно бросила она, но Малфой лишь отмахнулся. Ему было не до нее. Прямо сейчас он мучительно выжидал время, чтобы сделать следующий ход — пришло время вновь наведаться к Гарри Поттеру, но при этом подгонять эту встречу не стоило. Нужно было ждать.

Переплетя пальцы в кулак, он сидел, словно замершее изваяние, и холодным взглядом всматривался в изображение за окном.

Когда к нему пришел Рабастан, он не знал, кем именно он был послан. Просто однажды Дафна Нотт, распахнув дверь в его комнату, ввела в нее странного мужчину, закутанного в мантию. Ни лица его, ни фигуры невозможно было различить, и лишь потом, когда молчание резко растянулось, он откинул капюшон и глазам шестнадцатилетнего Малфоя предстало обугленное лицо почти старика.

Он очень хорошо запомнил этот миг. Голубые глаза-щелки глядели на него с прищуром и чрезмерным вниманием, и в этих глазах Малфой сразу увидел свой приговор. Он увидел в нем свою смерть.

— Тяжелая же жизнь сложилась у нас, потомков могущественных родов. А ты им все спустил и жаждешь вернуться домой. Глупый юный Малфой. Ты никогда не вернешься туда, как хочешь — потому что они никогда не примут тебя.

И его улыбка, полная насмешки и издевательства… Скорпиус помнил ее слишком хорошо даже годы спустя, когда от глупого юного Малфоя остался прах.

Скорпиус хмыкнул, выпрямившись на стуле. За окном умирал день, облачаясь в алые краски, а это значило лишь одно — пора. Он спокойно встал, не взглянув на Марту, которая все еще с диким любопытством и восторгом смотрела в газетный лист, и спокойно вышел из квартиры.

До дома Поттеров было прилично, но он шел неспешно, не прибавляя шага, не смотря по сторонам. Дьявольское веселье охватывало все его нутро, когда мысли в голове отбивали чечетку — ведь Малфой уже, кажется, догадывался, кто именно вел охоту на него.

— Мистер Малфой? — открыв дверь, его встретил встревоженный взгляд миссис Поттер. Она смотрела на него с недоверием и даже презрением — все ее лицо так и исказилось в гримасе своего превосходства над ним.

— Мистер Поттер дома? — словно не замечая, вполне дружелюбно поинтересовался Скорпиус, ослепительно улыбнувшись.

— Не думаю, что он приме-…

— Скорпиус, ты пришел?

Миссис Поттер не успела договорить, так как прямо позади нее резко появилась лохматая голова Поттера, который, схватив дверь, которую она уже хотела захлопнуть, резко ее отворил, освобождая проход.

— Проходи.

Проходя вперед, Скорпиус бросил мимолетный взгляд на лицо Джиневры Поттер, которое, право, исказилось до такой степени презрения, что ему почти было смешно. Возможно, если бы Лили Поттер была нормальной дочкой национального героя, то она смотрела и реагировала на него так же… но какая жалость, что их обожаемая дочурка очевидно тянулась к плохим вещам.

— …И это вместо того, чтобы сейчас говорить с Лили, ты тратишь время на… него.

— Джинни, я же уже говорил, я поговорю с ней на Министерском баллу, зачем ее сейчас трогать?

— Трогать?! Это забота, Гарри. Забота. Она же совсем пропадет.

Скорпиус хмыкнул, усевшись на диван. Их спорящие голоса еще доносились до него, и ему было почти смешно наблюдать за всем этим фарсом. Только вот лишь осознание, что все происходившее одна большая игра, заставило его натянуть на себя маску печали, скорби и еще черт знает чего. Для пущего эффекта он даже ленно поднялся с дивана и драматично облокотился о подоконник, меланхолично вглядываясь вдаль. Ведь так должны были вести себя нормальные люди после новости о смерти друга? Ведь так должен был вести себя тот, на кого вел охоту весь мир?

— Прошу прощения, Скорпиус, — закрыв дверь, деловым тоном тут же начал Поттер. — Просто в кои-то веки собралась вся семья сбором…

— Лили тоже здесь? — не отрываясь от окна, бросил Малфой, слегка нахмурившись. Он не видел Поттер уже больше недели, и отчего-то у него неприятно засосало под ложечкой, ведь воспоминания того дня были еще слишком яркими. Слишком эмоциональными, что, право, случалось с ним не так часто.

— Да, — сухо прокомментировал Гарри Поттер, и от молчания, наступившего в комнате, повеяло холодком.

Малфой развернулся. Выпрямился, посмотрев на аврора сверху-вниз, безразлично, абсолютно равнодушно. А потом ироничный оскал изогнул его губы.

— Пока вы медлите с расследованием, кто-то уже позарился на мое имущество.

— Думаешь, это один и тот же человек? — задумчиво погладив себя по подбородку, протянул Гарри, настраивая на столе омут памяти. Он делал это нарочито небрежно, но Малфой видел, видел, как его взгляд поминутно взметался к нему. Он исследовал его эмоции. Изучал. Словно ожидая, что в любую минуту наконец что-то искреннее отразиться в нем.

Какая тупость.

— Что ж, не знаю, правда, чем тебе это поможет, но я достал тот день.

— Благодарю, — холодно отчеканил Скорпиус, не теряя ни минуты, окунаясь в омут памяти с головой.

Но в нем действительно ничего не было. Лишь единственное бросилось ему в глаза — странного вида человек, словно под градусом, шатающийся возле его дома на протяжении сорока минут до самого нападения, а потом неожиданно исчезнувший, словно расстроившийся в перекрестки черных улиц.

Вынурнув, Малфой даже забыл о присутствии Поттера. Он лишь тяжело вздохнул, нахмурившись, сощурившись еще сильнее, из-за чего глаза его заныли от напряжения. Никаких зацепок. Ноль. И хотя едва уловимая мысль витала в его голове, он не спешил признавать его за правду — оставалось лишь еще одно. Комнату в трактире, которую снимал Михель. Это была последняя зацепка для точного определения того ублюдка, посмевшего разрушить его планы таким ничтожным желанием как его смерть. Ведь Малфой итак умрет. Зачем было торопить события?

— Михель Розье — бродяга из Марселя, — задумчиво протянул Гарри, вынуждая Малфоя слегка скривиться и поднять на него глаза. — Марта Новак — проститутка из Марселя. Том Круз, труп которого нашли в одном из районов Марселя... И наконец ты, Скорпиус Малфой, официально зарегистрированный в Марселе гражданин другой страны. Много совпадений.

Скорпиус хмыкнул, откинувшись на диван, в тупую смотря в лицо аврора. Ему было не страшно — не страшно от того, что не было совершенно ничего, что можно было бы ему предъявить. Не страшно от того, что Скорпиус бояться не умел. И только лишь блядское чувство дежавю выворачивало его внутренности — ведь откуда он уже успел пронюхать про Марту?

— Вы знаете, что это за город такой, мистер Поттер? — весело бросил Скорпиус, начиная испытывать раздражение. Ему уже порядком надоели все эти психологические игры человека, который совершенно не понимал и не пытался его понять. — Бродяги, убийцы, шлюхи… нет ничего глупее, чем пожелать там спрятаться, но тем не менее, это место так и манит отщепенцев и отбросов. Там жить проще таким, как мне.

— Значит, ты отброс? — зацепился Гарри, даже слегка поддавшись корпусом к нему. — Никогда бы не подумал, что услышу такое от Малфоя. Потому что-то мне подсказывает, что… как бы сказать… фамильная гордость не позволила бы тебе смириться с таким положением. А значит, должно быть нечто большее, то, что затянуло тебя туда. То, почему ты так и не поднялся со дна даже во Франции.

В его глазах всего на минуту помимо интереса промелькнула странная жалость. Словно он, Поттер, жалел его, Малфоя, из-за того, что он, по его мнению, прозябал свою жизнь. Мерлин! А он мог жить? Мог после всего? От ненависти у него свело челюсти, и Малфой молчал, отвечая на его взгляд. Желание причинить боль этому уроду, сидевшему напротив, было столь велико, чтобы... чтобы он почувствовал хотя бы ту долю боли, что испытывал он когда-то давно, тогда, когда еще не был сломанной оболочкой несбывшихся надежд.

— На вашем месте, мистер Поттер, — холодно и очень тихо сказал Скорпиус, встав с места. — Я бы задумался, почему моя дочь в итоге связалась с таким отбросом, как я. Ведь это означает, что ваша дорогая дочь не просто не видит разницы между своей благовоспитанной, сахарной семейкой и отщепенцем, нищим из марсельских кварталов, а даже ставит свою семью на ранг ниже него. Забавная мысль, да?

Холодной оскал осветил его лицо, как Поттер напротив словно окаменел, пристально вглядываясь в его черты. Может, он хотел увидеть в лице Скорпиуса подтверждение, что тот не тронет его дочь, а может, он просто пытался понять, насколько близки отношения между ними — словом, Скорпиусу было безразлично. А находиться здесь, право, было уже больше его сил, поэтому он уверенно вышел из комнаты, не прощаясь, зная, что встречи их уже предопределены судьбой.

Прикрыв глаза, он все еще держался за ручку двери, и, когда нашел в себе силы, чтобы нацепить привычное безразличие, Скорпиус уверенно отдернул руку и обратил свой взор вперед. И, Мерлин, по какому-то идиотскому стечению обстоятельств, он тут же увидел перед собой Лили Поттер, которая смотрела на него с не меньшем удивлением, а потом явственная злоба проступила в ее лице. Она что-то держала у себя за спиной, и, развернувшись, открыла свою сумку и что-то положила в нее, бросив быстрый взгляд исподлобья.

Кивнув ему, она быстрым шагом выскочила на лестницу и побежала вниз, словно вынуждая его преследовать ее. И Скорпиус действительно пошел за ней. Переступая через ступени он уверенно шел за Лили Поттер, чувствуя странное желание вцепиться с ней в словесную схватку, встряхнуть эту больную женщину и заставить посмотреть на себя этим яростным взглядом, в котором он видел себя.

— Куда же вы так спешите? Мне казалось, что наши отношения предполагают определенный уровень общения, — насмешливо бросил Малфой, когда они оба оказались на улице.

Лили замерла. Хмыкнула громко, а потом, развернувшись, уставилась в асфальт, выражая полное безразличие.

— Или вам уже наскучила наша игра?

Малфой почти смеялся. Только смех этот был настоящей яростью. Ему было сложно стоять ровно ногами на этой земле, чтобы не испытывать удушающее отчаяние, и еще сложнее это было делать, когда он буквально вынужден был вспоминать, вспоминать свое прошлое, свою ярость, упиваться ими.

Но Лили не смеялась. Лишь как-то странно посмотрела на него, резко развернувшись, явно намереваясь уйти степенно и гордо, как любят делать все женщины, чтобы показать, словно не они растоптаны в глубине души.

И это, блять, бесило.

— Ты убила Балдера? — резко бросил Скорпиус, специально, чтобы она перестала строить из себя безразличие, и чтобы на лице ее проступили хоть какие-то эмоции; чтобы наконец посмотрела на него и увидела такое очевидное, сходное отчаянье. Впрочем, зачем ему это было? Малфой не знал.

И правда, она вздрогнула. Развернулась вполоборота и взглянула на него исподлобья. В глазах ее металась злоба, но это была совершенно не такая злоба, как у Марты — потому что Новак лишь пыталась заставить себя ненавидеть его. А Лили Поттер действительно ненавидела. Наверное, потому что чувствовала то же, что и он — понимала, что каждая их встреча бессмысленна и фатальна. Они не доведут их до хорошего конца.

— Вот опять, ты напрягаешься, хотя я всего лишь шучу, — лихое настроение накрыло его с головой, и Малфой, право, не мог понять, отчего опять стоит здесь и провоцирует ее. Зачем? — Я же знаю, что ты не убивала, — уверенно протянул он, впиваясь в ее глаза своими. — Ты не могла.

Лили молчала. А потом с этой странной маской на лице подошла к нему, слегка склонив голову. Взгляд ее больше не был направлен словно сквозь из-под челки. Она смотрела на него прямо, и, право, отчего же она не смотрела на него так всегда? Зачем она прятала… такое?

Она усмехнулась. Оскалилась, и в этой улыбке он вдруг увидел себя.

— Уверен? — бросила она, и в глазах ее всего лишь на секунду он вдруг прочитал все. А потом она развернулась и спокойно пошла вперед, зная, что Скорпиус не пойдет следом.

И он не пошел. Лишь смотрел в ее спину, чувствуя, как всего на секунду весь мир разом потерял все краски, становясь серым, совершенно безликим. Всего за одну минуту он весь словно перевернулся и вновь показал ему то, в чем он так сильно боялся признаться.

Да, Лили Поттер была не так проста. Он чувствовал в ней хаос с их самой первой встречи. Но отчего-то проигнорировал одну очевидную вещь: Малфой просто не подметил сразу, что они не просто схожи, а идентичны — словно разлученные в детстве близнецы. Так не потому ли он так хорошо ее понимал? Не потому искал с ней встречи и даже не старался сделать вид, что пытается их прервать?

И это было удивительно — потому что они родились в совершенно разных условиях, росли в разных атмосферах, но по итогу-то, по итогу… пришли к одному и тому же?

Скорпиус смотрел ей в спину. А потом губы его сложились в бледную, бескровную полоску. Ведь так, право, играть было однозначно интереснее. Потому что вдруг какой-то невиданной силы азарт поднялся в его душе, и он вспомнил: вся его жизнь была поставлена на кон именно из-за этого. Ради этого он жил все годы, так неужели сейчас тупые воспоминания смогут заставить его впасть в тоску, заставить отречься от намеченного?

— Скорпи! Наконец-то ты вернулся, — едва открыв дверь, на его шею кинулась Марта, улыбаясь глупой, растянутой по всему лицу улыбкой. — Я так давно тебя ждала, и моя голова… я совершенно убита. Такой ужасный приступ боли…

Вздохнув, Скорпиус наигранно мило улыбнулся ей, тотчас скинув ее со своих плеч, из-за чего Марта со стуком буквально упала на пол, изогнув губы свои в букве «о».

— Малфой! Мудак! Я же говорю, что у меня болит голова, какого черта?!

Обойдя ее, Скорпиус вошел в единственную комнату, пустую и голую, тут же замечая Нотта, прислонившегося бедром к подоконнику.

— В последнее время ты зачастил ко мне, — без тени злобы, даже с некоторым весельем бросил Малфой.

— А ты наоборот — чуть что уходишь, — мрачно заметил Нотт, сузив глаза. А потом он посмотрел позади него, на вздыхающую тяжело Марту, что что-то ворчала себе под нос. — Зря ты с ней так. У нее ведь действительно адские мигрени из-за того, как часто мы стирали ей воспоминания.

Малфой, что уже почти сел на потрепанный диван, бросил быстрый взгляд на Андраса, а потом задумчиво поглядел на Марту, что, держась за поясницу, встала с пола и со слезами поминутно смотрела в его сторону, явно матеря его про себя.

Воспоминания. Стертые воспоминания. В день, когда убили Балдера.

Малфой осекся, выгнувшись в диване. Ведь в тот день на том же этаже тоже был человек, пьяно качавшийся, именно с ним он столкнулся, когда Марта вела его в номер. Какая-то догадка теплилась в его голове, и, отчаянно смотря на Новак, Скорпиус сжал рукой подлокотник кресла.

И ведь он самолично приказал стереть ее воспоминания, даже не посмотреть в них, не проверив. Но что, если в тот день в номере был кто-то еще, третий, тот самый, что предосудительно скорректировал мысли Марты и… зачем ему это?

«Чтобы я вернулся в Англию», — дернулась мысль стрелой, и Малфой почти расхохотался. Ведь это не он согласился сюда приехать. Его просто заставили. Вышвырнули. С-п-е-ц-и-а-л-ь-н-о. Кто-то давно плетет вокруг него паутину, а он даже не замечал — все его окружение не просто кем-то контролируется, а корректируется, делая каждого почти безумным. Ведь что Балдер, что Марта — оба ни в своем уме, оба умирающие. Их не жалко.

И лишь Нотт был подобием адекватности в его блядском мирке нищеты и разрухи. Он был единственным, у кого еще осталась семья в виде матери, и он был единственным, кого всегда от всего охранял Рабастан.

— Эй, Марта, — улыбнувшись вдруг, бросил Скорпиус, подперев рукой подбородок. — А зачем ты приехала в Англию, а? Панели во Франции приелись, ты решила здесь потренироваться?

Он был зол. Чертовски, просто до ужаса. Потому что очевидная мысль не давала ему покоя: на него вел охоту тот, кто был с ним дольше всех; тот, кто взрастил его; тот, кто знал его лучше всех. Это мог быть только один человек. Или вернее только оно.

Х-а-о-с.

Группировка, расстроившаяся не только по Германии, Франции, но и в Англии. Тайная организация, державшая в подчинении тысячи завербованных рабов. Она безжалостно выращивала убийц, и также безжалостно избавлялась от них. Только лишь оно могло бросить ему вызов. И кого оно могло поставить главного за миссию убить Малфоя, того самого, кто оказался более жестким, чем все его приспешники и соратники; того, кто всю жизнь горел лишь ненавистью, не зная ни боли, ни страха, выкорчевав все эмоции? Они могли поставить лишь того, кто точно мог его превзойти. Рабастана Лестрейнджа. Ведь это он мог вызвать Адский огонь такой силы, он сам его ему учил.

— Ты чего сегодня такой злой? — громко шмыгнув голосом, сказала Марта. — Не знаю я, не знаю! Не понимаю, зачем приехала, почему с тобой здесь сижу! Не понимаю, на кой лад ты вообще мне сдался! — голос ее сорвался, а потом по лицу ее пробежалась странная тень. — Мерлин! — воскликнула она, ладонью закрыв лицо. — Эти воспоминания… эти воспоминания…

Вытащив зажигалку, Скорпиус методично открыл крышку, а потом так же степенно ее закрыл, наблюдая за Мартой с пристальным, дьявольским вниманием. Воспоминания. Что, если ее действительно послали сюда? Зная, что она и есть владелица его дома, они нарочно запихнули ее сюда. Или, быть может, было еще что-то? То, что он упускал?

Щелк.

— Слышал про ограбление? — безразлично бросил Малфой, не отрывая глаз от разрыдавшейся Марты. Ее слова теперь казались настолько ценными, что он почти корил себя за то, что не обращал на них внимание раньше.

— Ты про то, что ломанули твой сейф?

— Не думаю, что пришли именно за моим имуществом, — меланхолично бросил Малфой, наконец посмотрев на своего кузена. Нотт глядел на него сверху-вниз, с надменным выражением лица, и Скорпиус почти ощутил больной припадок то ли зависти, то желание ему просто врезать. — Ну, ты же в курсе, что все ячейки священных фамилий связаны? Хотя Нотты всегда были мелкого сорта.

— Какая разница, что было когда-то? — парировал он, и лицо его оставалось по-прежнему презрительным. — Теперь Малфои ниже даже сошек. Впрочем, как и все остальные.

Щелк.

Малфой криво усмехнулся, качнув головой в повреждение. Не стоило ссориться со своими пешками раньше времени, в конце концов, Нотт должен был сыграть партию в этой игре, это он должен был натолкнуть Рабастана на мысль, что ограбили именно его хранилище, и сделал это ни кто иной, как мистер Поттер.

Все очень просто. Если Рабастан действительно задумал против него игру, то Малфою просто не было смысла марать свои руки. Гораздо проще было столкнуть их лбами, заставить воевать, хоть и косвенно. И ведь право, это даже не отличалось от его первоначального плана — ведь Скорпиус знал, что в целях Хаоса не было убийство Поттера, и он просто хотел подтолкнуть того действовать решительно. Но кто же знал, что игра примет занимательный оборот, подкинув ему такой сюрприз? Кто знал, что охота велась именно на него? Ведь не потому ли его специально отправили в Англию. Они хотели избавиться от своей пешки.

А ведь Малфой просто хотел убить Гарри Поттера, но разве была его вина в том, что на его пути встали они? И зачем, право, зачем? Скорпиус не командный игрок, но и не предатель, он дослужил бы им, а потом бы сдох. И все. История Малфоя закончилась без проблем и лишних движений.

— Мне кажется, — уверенно начал Скорпиус, щепетильно оценивая каждое сказанное свое слово. Ведь нужно было натолкнуть Нотт на эту мысль, а не сказать ему прямо, — что есть смы-...

— Малфой, смотри, — перебил тот его, вынуждая Скорпиус резко щелкнуть крышкой зажигалки. Ну что, что еще, черт побери, могло произойти? — Они прислали новые условия.

И вправду. В зеркале, по которому он обычно связывался с учителем, медленно стали проступать слова. Черные чернила растекались по глади, и когда Нотт подошел к нему и, коснувшись палочкой, сказал кодовое слово, чернильная вязь приобрела форму. Только вот Малфой едва мог прочитать что-либо с такого расстояния, и, щурясь, раздраженно бросил:

— Ну что там?

Тратить время на эту чепуху, вместо ведения своей партии, казалось ему бессмысленным и до раздражения глупым.

— Они говорят нам убить, — медленно начал Нотт. А потом, обернувшись, он странно поглядел на Скорпиус, словно оценивая что-то мысленно про себя.

— И? — нервно дернув рукой, бросил Малфой, нахмурившись. — Кто же на этот раз?

Нотт молчал где-то с минуту, отведя голову в сторону. А потом впервые за то время, что он прибывал Англии, ироничная и даже оскалистая улыбка озарила его губы — Андрас почти улыбнулся.

— Убить дочку Гарри Поттера, Лили Поттер, — оскал его стал почти звериным. — Око за око.

Щелк.

Крышка зажигалки закрылась, и ему почему-то показалось, что именно сейчас этот звук был не просто громким, а даже острым, неприятным. Они смотрели друг в другу в глаза в молчании, и лишь с кухни доносились стоны Марты, которая, громыхая чайником, чертыхалась на всю квартиру.

Скорпиус почувствовал, что всего на секунду весь его карточный дом, выстроенный от и до, ничком упал вниз. Карты разлетались, дьявольски усмехаясь ему — потому что его план, его план! Он летел в бездну, и чем больше он пытался осмыслить эту странную команду сверху, тем сильнее ему начинало казаться, что дочку выбрали далеко не из-за Гарри Поттера.

Они выбрали ее из-за него.

— О, кажется, еще указания, — наконец, обернувшись обратно к зеркалу, задумчиво протянул Нотт, и Малфой резко поднялся с дивана, почти толкнув его со своего пути, чтобы самолично всмотреться в чернильные надписи.

«Задание дается под руководство СМ».

Он прикрыл глаза, цокнув, а потом растерев переносицу пальцами.

Убить? «Ничего проще», — думал Скорпиус. Он убивал столько раз и столько людей, что давно уже забыл и о муках совести и о дрожи в руке. Но убить Лили Поттер… эту совершенно бесполезную, хоть и безумно богатую, дочку национального героя. Зачем? Чтобы взбесить Поттера еще больше, заставить его озвереть до такой степени, что он по-настоящему займется за них?

«Чтобы подставить тебя, тебя, человека, что так близко общается с Лили Поттер. Ты сам ему сегодня бросил это в лицо, Малфой, сам поставил перед фактом. На кого он подумает в первую очередь?».

И кого же в первую очередь он захочет уничтожить?

Холодный оскал исказил его лицо, когда он поднял голову и уверенно посмотрел в лицо Андараса, что внимательно-превнимательно следил за каждым его действием.

— Ты настучал им, с кем я провожу время? — с холодным оскалом, но вполне миролюбиво спросил Малфой, улыбаясь шире, так, что от старания у него могли треснуть щеки.

И, право, он увидел, как вздрогнул Нотт, и как всего на секунду тень пробежала в его глазах. Подойдя к нему ближе, Малфой аккуратно положил свою руку на его плечо, и, сжав его, посмотрел искоса, уже без тени улыбки. Сжимая его плечо, он резко похлопал по нему, а потом обошел и вернулся на свой диван, задумчиво подперев подбородок рукой.

Убить. Но как? И как бы переиграть всю эту ситуацию так, чтобы Поттер сам не убил его, дав хотя бы немного времени, чтобы закончить… закончить свой план. Какая глупость — все это время он считал себя мертвецом, но не задумывался, что и она, так похожая на него, тоже мертвец, что позади ее спины стоит, дышит черная смерть. Точно такая же, как у него.

Идентичны. И оба не жильцы. Но смерть — смерть была даром для него, а для нее? Была ли она спасением для Лили Поттер?

Он не знал. И чем дольше думал над ситуацией, тем сильнее закапывался, пытаясь хотя бы прикинуть примерный план. А дни шли. И хоть задание не было поставлено на определенный срок, он чувствовал хмурый взгляд Нотта, ощущал тяжесть своей ноши.

И совершенно не посещал Лили. Не видел ее, игнорируя любую мысль, стараясь закапаться в свои мысли, словно облачиться панцирем — лишь бы не думать по-настоящему.

— Завтра будет балл в Министерстве, — между делом бросил Нотт спустя три дня после задания. — Ты же знаешь, да? На нас еще висит чета Томасов. Там их всех и можно убить.

Словно отмерев от векового сна, Малфой поглядел на него исподлобья. Недавний допрос авроров о ограблении его ячейки вымотал из него остатки любого желания говорить с кем-либо, поэтому он прятался в своей комнате, окружая себя тишиной и зажигалкой, которую уже даже не открывал.

— Справишься с этим сам? — буднично поинтересовался Малфой. — Я на карандаше у авроров, думаю, они постараются отследить мое местопребывание.

Он лгал, но ложь была столь правдоподобна, что Нотт в ответ лишь кивнул, развернувшись и покинув наконец его квартиру. И Скорпиус опять задумался, не обращая внимания ни на время, ни на то, что его окружало — все померкло. И в этой тьме было лишь одно слово «убить».

Он сам убьет ее. Ни Нотт, ни кто-либо другой, только он. И, когда он отправлял ей записку с просьбой о встрече на их излюбленном месте, Малфой не испытывал ничего. Совершеннейшее безразличие. Ведь это так легко — мучать кого-то, вымаливать у него стоны пощады, а потом без тени жалости давить. Лили Поттер сама говорила, что он страшный человек, и разве в том его вина, что ему приходится соответствовать? Разве он виноват, что судьба столкнула их?

Какая ублюдочная жизнь была у него — вот, о чем он думал, стоя возле обшарпанного здания, опять ожидая ее. Скорпиус смотрел в серое небо, и видел, как снежные хлопья, редкие и едва ощутимые, падали на его лицо, на асфальт — все покрывая собой. И ведь когда их не станет, снег будет также падать, ноябрь также будет сер и скучен. Все будет таким же, кроме одного — их больше не будет.

— Скорпиус? — тихо бросил женский голос, и он даже не вздрогнул. Посмотрел на нее лениво, думая, какой же контраст был между ней и Мартой — последняя вечно то кричала, то истерила, ни минуты покоя или тишины.

— Пошли, прогуляемся.

Он кивнул головой в сторону, уводя ее от многолюдных проспектов и старых, обветшалых домов. Он вел ее к Темзе, еще не оледеневшей, но покрытой тонким слоем льда, и, даже не оборачиваясь, Скорпиус целеустремленно шел к реке, словно она была его последним спасением.

На кварталы Лондона безжалостно набрасывались сумерки, пожирая остатки солнечных лучей, когда они наконец подошли к знакомому узорчатому мосту. От воды веяло холодом и влагой, и, прикрыв глаза, Малфой облокотился о перила, слегка качнувшись вперед.

Убить. Как же легко, черт возьми!

— Вы с Мартой одноклассники? — услышал он полувопросительное, и, словно отмерев, Скорпиус холодно поглядел на Лили, слегка вопросительно приподняв бровь.

И тогда, усмехнувшись, она залезла в свою сумочку и вытащила из нее свернутые вдвое газетный лист. Развернув его, Лили бросила на него странный взгляд и ткнула пальцем в первый же разворот, на котором громоздилась его фотография… и фотография Марты Новак.

Дернувшись, Малфой схватил газету и впился в нее глазами, чувствуя ярость. Мерлин, неужели только за этим они отправили эту дуру, чтобы она погубила его репутацию, и чтобы у Поттера точно не осталось сомнений, что это он убил его дочь?

От ярости у него свело скулы, и, вчитываясь в громогласные заголовки, он почти расхохотался.

«Коррекционка и бандитизм. Новые увлечения старой элиты?».

— Интересная статья, — бесцветно заметила Лили, и лишь тогда он наконец обратил на нее внимание, подняв взгляд.

— И напрочь лживая, — процедив сквозь зубы, сказал Скорпиус, опять посмотрев в газетный лист. Какого черта здесь вообще происходило?

Уйдя в свои мысли настолько глубоко, Малфой, право, почти забыл, зачем вообще сюда пришел. И, когда поднял взгляд, чтобы посмотреть Лили, он увидел, что ее нет, Скорпиус почти испугался — и лишь тогда он заметил, что Поттер, весело усмехнувшись, взобралась ногами на перила и, вскинув руки в строну, стала аккуратно по ним ступать.

— Ты?.. — от удивления он даже не сообразил ничего едкого и саркастичного, подойдя ближе, почти вплотную к перелам, вскинув голову чтобы хорошенько ее рассмотреть.

Перила были узкие, и один неверный шаг — она бы упала прямо в воду, и если не умерла бы, то переломала бы все кости, на восстановление которых ушло бы уйма времени.

— С каждой встречей я чувствую странное, — сказала Лили, усмехнувшись вдруг. — Мне никогда не хотелось узнать кого-то настолько сильно, как тебя. Помнишь, я говорила, что ты страшен тем, что не даешь надежды? Нет. Ты страшен тем, что тебя совершенно никто не знает. Потому что ты — безликий. Сколько жизней ты прожил за одну?

Остановившись, она резко повернулась к нему, так, что каблук ее сапог вышел за перила, из-за чего на мгновение Лили даже пошатнулась.

— Сколько всего перепало на твою долю? — тихо спросила она, посмотрев на него по-особенному прямо, и в этих глаза можно было увидеть и тоску, и ярость, и обиду. В этих глазах можно было точно увидеть себя.

Сглотнув, Малфой, все еще державший газету, почувствовал странный приступ эмоций, и, комкая газетную бумагу, он позволил себе показать кое-что настоящее — ярость, от которой лицо его исказилось до того ужасающего выражения, от которого тряслись поджилки даже у самых сильных из них.

А она лишь смотрела. «Больная», — думал он почти с остервенением, сморщившись сильнее.

— Все говорят, что ты сломаешь мне жизнь, — вдруг холодно сказала она, и, качнувшись вперед, Лили улыбнулась. — Но нет. Я сама сломаю себе жизнь… с помощью тебя.

И она прыгнула. Но не назад, а вперед, прямо на него, и Скорпиус, растерявшись, не успев подумать ни о чем, обронил газету из рук, и крепко схватил ее, прижимая к себе. Потому что всего на мгновение ему подумалось, что он не хочет дать ей упасть, просто не хочет.

Обвив его за шею, Лили тихо вздохнула, и он, право, боялся даже пошевелиться.

Убить?

Скорпиус шел за ней следом, задумчиво смотря на свои ноги, не зная, зачем вообще это делает и что именно ему нужно предпринять. А она шла так беспечно и так спокойно, словно доверила ему свою жизнь и совершенно не боялась — и это обескураживало, потому что она должна был бояться, потому что она-то видела его настоящее лицо, но словно все равно забывала об этом.

— Наверное, стоит закончить нашу игру, — вдруг сказала Лили, открыв дверь в своей квартиры.

Она прислонилась щекой к дверному косяку и посмотрела куда-то вскользь, вынуждая его следить за ее взглядом. Что она вообще творила сегодня? Какой бес опутал Лили Поттер?

— Мне нужно идти на балл, — тут же добавила она, попятившись в прихожую, явно намереваясь закрыть дверь.

И в этот момент, сам не ожидая от себя, он схватил ее и резко открыл, заставляя Лили распахнуть широко глаза и быстро-быстро заморгать, словно она не верила в происходящее. Малфой посмотрел на нее холодно и даже жестко, сделав шаг вперед, стирая пространство между их телами, подталкивая ее вперед, чтобы потом прикрыть со скрипом дверь.

— Закончить игру? — ледяным тоном спросил Малфой, усмехнувшись криво. Ему казалось, что от мыслей его голова просто взорвется, а от внутреннего голоса, что нашептывал ему, как не прав он и что он делает совершенно не то, его уже попросту воротило. — Думаешь, ты можешь ее закончить?

Ему было трудно стоять на ногах, в непосредственной близости от нее и ловить этот взгляд. Затравленный, жалкий. Он тоже так смотрел в свои шестнадцать, он тоже ждал того, кто протянет ему руку помощи и выведет из клоаки!

Скорпиус ждал! Верил, что вернется в свою родину, что сможет тут жить и радоваться жизнью. А потом жизнь влепила ему наотмашь пощечину, а Рабастан прибил его надежду круциатусом. Не было того, кто бы пришел на помощь. И к ней тоже никто не придет.

— Это я решаю, когда заканчиваются игру с моим участием.

Холодно улыбнувшись, Скорпиус бросил взгляд на гостиную, замечая на диване разложенное черное платье. Переливаясь, он струилось до самого паркета, и, наверное, действительно было ей к лицу. Только вот…

— Пойдешь на балл? К ним? К тем, кто смеется над тобой, травит тебя, не ставит ни во что? Будешь исполнять волю родителей? Тех самых, кого ненавидишь до глубины души, от которых желала сбежать даже хоть с помощью этого уродца Бладера? Это из-за них ты будешь прихорашиваться и стоять в этом душном зале, растягивать улыбку, словно рада всех видеть, отчаянно вспоминать имена тех, кого знать бы никогда не хотела, и улыбаться, черт возьми! Улыбаться!

Схватив ее за руку, Малфой посмотрел на нее даже с какой-то примесью отчаянья и боли, совершенно точно понимая: он отговаривает ее не просто пойти на балл. Он отговаривает ее пойти на свою смерть, и сам он ее не убьет. Сейчас не убьет точно.

— Хотя, поступай, как знаешь, — словно опомнившись, сказал он, резко убрав свою руку. — Если хочешь уничтожить себя, вперед. У тебя же до этого почти получалось.

И, отвернувшись от нее, Малфой коснулся холодными пальцами до своих висков, словно сотрясая себя — о чем ты вообще думаешь Малфой? Зачем все это?

Убить. Он должен. А если не может — Мерлин, какое блядство? — так пускай это сделает Нотт. Пускай.

— Не уходи.

В тишине ее голос был так тих и так бесцветен, что он не сразу понял, что она заговорила.

— Не уходи сегодня, прошу, — громче повторила она, и он почувствовал, как схватилась Лили рукой за его куртку.

Он обернулся, чтобы удостовериться, что ему не кажется, и, заметив ее до странного решительный взгляд, Малфой выпрямился, слегка сощурившись.

На него смотрел совершенно отчаявшийся человек.

— Зачем тебе это? — медленно протянул он, повернувшись теперь полностью к ней, чтобы контролировать каждую эмоцию в ее лице. Потому что, право, чем сильнее он всматривался, тем явственнее замечал ее желание, почти такое же, как тогда в баре, когда они целовались на улице.

— Я хочу почувствовать себя нужной… — сдавленно бросила Лили, сомкнув пальцы свои в кулак, словно не ему это говоря, а себе. — Цельной… Желанной.

Она резко подняла голову, чтобы посмотреть на него, и, заламывая свои пальцы, почти дрожала — настолько боялась говорить то, что, видимо, так и подтачивало ее все это время.

Ее тяжелый вздох, сорвавшийся с бледных губ, стал последней каплей. В конце концов, Скорпиус все же был джентльменом — он всегда позволял людям выбрать путь своего уничтожения самостоятельно.

А оттого, схватив ее за плечи, он притянул ее тело к себе и поцеловал, тотчас углубляя поцелуй, словно давая понять: Скорпиус Малфой исполнит ее желание.

А потом? Потом уже будь, что будет.