Старый друг (джен)

Помните, с чего мы начали? Мы начали с человека, идущего по лесу. Ветви над его головой изгибаются, словно своды кафедрального собора, заслоняя яркую звезду Марса. Он идёт во мраке, но в ладони сжимает небольшой камень так крепко, что чувствует, как учащенно бьётся его сердце.

Рядом с ним идут тени его близких. Мы все здесь друзья, идём вместе в этом мягком, тёмном мире. Влажный воздух пахнет хвоей и землёй. Деревья шепчутся и скрипят на ветру. Этот лес древний; в грубой коре и в трещинах мёртвых стволов, где растут и плодятся грибы, покоится вечность.

Я уже говорила вам, что, возможно, именно на этом закончится его история, но теперь должна признаться, что это не так. Мы действительно встретились, и он — один из немногих, кто увидел меня до конца своего путешествия, но тогда он решил не идти со мной.

После всех них, Джима, Монти, Генри и прочих, Гарри Поттер пришёл ко мне добровольно и так же добровольно ушёл.

Однако все истории рано или поздно заканчиваются.

Взгляните на него теперь много лет спустя. Он достиг этой фантастической цели — старости. Его морщинистые руки покрыты коричневыми пятнами, но он всё ещё двигается целеустремлённо, пусть и медленно — кости всё-таки болят. Дни сражений давно позади, дети и внуки выросли, а теперь уже и правнуки с нетерпением ждут начала учёбы в школе, в которой он преподаёт.

Сейчас он дежурит в учебном кабинете для самостоятельных занятий. Дети сидят рядами за старинными, потёртыми столами, исписанными многими поколениями до них. Он вспоминает, как сам когда-то занимался здесь и как Пивз устраивал свои привычные пакости, разбрасывая вещи. Гарри уверен, что стоит ему лишь выйти отсюда, как через считанные секунды Пивз непременно появится, чтобы повторить всё то же самое. Он давно заметил, что в хаосе этого призрака есть свой предсказуемый ритм.

Сегодня мысли всё чаще возвращаются к детству. Гарри не чужда ностальгия и ему не кажется, что он тем самым застрял в прошлом, просто в голове всплывают самые странные моменты, как, например, Пивз швырял чернильницы, или как они с Роном играли в виселицу на истории магии, или как блестел медный чайник Хагрида.

Он решает, что после занятий сегодня не спеша прогуляется до деревни, пройдёт мимо озера, где когда-то проводил солнечные часы, и вдоль опушки тёмного леса, а уже из Хогсмида аппарирует домой. Ему хочется увидеть всё это снова и вдохнуть свежий воздух. С золотистым светом за окном вечер обещает быть прекрасным, и он хочет впитать его каждой клеточкой.

Его слава сохранилась, но ученики Хогвартса не всегда понимают, почему он так известен, и не всегда осознают её значение. Для них это слишком далёкое прошлое.

— Сэр, — говорит один из них, поднимая взгляд от книги «Величайшие дуэли в современной истории магического мира». — Сэр, здесь написано, что вы победили тёмного волшебника, когда вам было семнадцать.

— Верно, — отвечает Гарри, не отрываясь от проверки стопки сочинений.

— А как вы смогли совместить это с подготовкой к ЖАБА? — обеспокоенно спрашивает мальчик.

Гарри полностью очарован этим искренним вопросом. Его сердце радуется, а душа наполняется светом от таких тихих, маленьких мгновений.

Он ничего не отвечает, а мальчик уже возвращается к чтению, озабоченно думая лишь о своём расписании и о том, как приходится учиться до поздней ночи. Он чувствует, что утопает в подготовке к экзаменам и бесконечных повторениях.

— Мне просто кажется, что придётся, наверное, уйти из команды по квиддичу. Три тренировки в неделю я просто не потяну, и я не понимаю, как вы находили время, чтобы…

— О, не бросай квиддич, Саймон, — сразу встревоженно говорит Гарри. — Ты хороший охотник. Настоящая гордость команды Хаффлпаффа.

— Но мне нужно больше времени, чтобы…

— Всё дело в организованности, — добавляет Гарри, прекрасно понимая, насколько лицемерно это звучит, ведь он как раз проверяет эссе, которые должен был вернуть ученикам ещё на прошлом уроке. — Но всегда находи время для того, что тебе нравится.

— Например, для побед над тёмными волшебниками, — говорит Саймон.

Гарри не уверен, шутит ли он.

— Ну да, — отвечает с лёгкой улыбкой. — Обязательно давай себе время на отдых.

Позже он рассказывает об этом жене, и их смех наполняет гостиную. Она предлагает ему открыть в школе новый клуб по борьбе с тёмными магами.

— Что-то вроде подготовительной школы для авроров.

Почему-то это снова погружает его в новую волну ностальгии: по алым мантиям и ужасным ночным дежурствам, по остроумным перепалкам и дружескому смеху в офисе, по радости от раскрытого дела и сокрушительному разочарованию, когда они заходили в тупик.

Он вспоминает и момент окончательного осознания, что пора уходить на пенсию и передавать эстафету сыну. И его сердце замирает от той же старой гордости — такой же сильной, как и тогда, много лет назад.

Из кухни доносится аромат ужина. Джинни говорит, что это всего лишь ризотто, но именно это ему сегодня и нужно.

— А на десерт у нас пирог с патокой, — добавляет она, и Гарри издаёт жалобный стон восторга и с трудом поднимается с дивана, чтобы поцеловать её.

Когда они идут к столу, он радуется вслух, что не поужинал сегодня в школе.

— Ты и так почти никогда там не ужинаешь, — замечает Джинни.

— А зачем мне это, если здесь у меня есть ты?

Что-то подсказывает ему, что этот ужин важен, как и этот тихий будний вечер. Он взмахивает палочкой — и на столе появляются зажжённые свечи. Они разговаривают так, словно снова на свидании, словно снова молоды. Много говорят о детях и семьях, вспоминают забавные мелочи, красивые свадьбы и понимают, что годы, когда дети ещё малы, и подростковые годы на самом деле не так уж не различаются.

Мягкое пламя свечей мерцает на потёртом деревянном столе, играет на блестящих приборах. Гарри почти не пьёт, только по особым случаям, но сегодня вечером призывает для них по маленькому бокалу вина.

— Ах ты шалун, — укоряет его Джинни с игривой улыбкой.

И вдруг совершенно неожиданно Гарри думает о том, как когда-то родословное древо его семьи сузилось до одной-единственной точки, а теперь снова раскинулось ветвями во все стороны. Будто старое дерево, которое жестоко срубили почти до корня, и всё же из этого пня пробились новые побеги.

— Я праздную, — говорит он.

— Что именно?

— Нас. Всё это.

Она мгновение разглядывает его с лёгкой улыбкой.

— Помнишь, — говорит она, — тот отпуск в… Италии, что ли? Мы с Тедом и Грейнджерами-Уизли, все вместе на той вилле с бассейном. Помнишь? Мальчишки всё время бросались лимонами, они потом были повсюду.

— Сардиния, — кивает Гарри. — Да, конечно. Там ещё был такой прекрасный гамак в роще.

— Точно. Я и забыла, как нравилось тебе то место.

— И кто бы стал меня винить? Это было единственное убежище, в котором можно было хоть немного отдохнуть в тишине.

Они оба смеются. То местечко и правда было тихим, но для Гарри весь отпуск был наполнен спокойствием, даже крики и визги, топот детских ног по каменным дорожкам, грохот и беготня, а ещё пьяные песни взрослых, которые наслаждались тёплыми, ленивыми вечерами.

— Лили хочет узнать, где именно была та вилла. Хочет свозить туда семью. Я виделась с ней сегодня за обедом.

— Удивительно, что она вообще это помнит.

— Ну, она говорит, что помнит, хотя, может, просто потому, что мы часто об этом вспоминаем или из-за фотографий. Но кто знает, наша Лилс всегда была умницей.

Он согласно мычит и думает о дочери — о том, сколь многого она добилась в такой непростой профессии и какую прекрасную семью создала. Затем его мысли плавно переходят на сыновей, всех сразу. Образы их лиц и улыбок мягко, но быстро мелькают перед глазами: от младенчества до взрослой жизни, от детских садов до выпускных, от первых шагов до собственного родительства. Он вспоминает ощущение легкости в голове, запах жжёных апельсинов, тёплое солнце и прохладный ветерок, и слышит тихий стук шагов дочери, когда Лили бросилась к нему на руки.

— Думаю, это была Сардиния, — говорит он. — Точное место, наверное, у меня в кабинете в старом путеводителе. Хотя не уверен, что сейчас там будет так же, прошло ведь уже несколько десятилетий.

— Она это знает, но думаю, для неё это не главное. Ты же знаешь, какая она сентиментальная — вся в тебя.

— Прошу прощения? — ухмыляется Гарри.

— Ты прекрасно знаешь, что это правда, так что спорить бесполезно.

— Мне бы и в голову не пришло спорить с тобой, — говорит он с нежностью, и на него снова накатывает волна ностальгии.

Гарри беспомощно думает о жене и о том, как он всегда восхищался её решительностью и живостью, её озорной улыбкой и острым умом. Она кажется и очень далёкой, и в то же время точно такой же юной девушкой, в которую он когда-то влюбился. Они столько всего пережили вместе, и всё это время она была его главной опорой и утешением.

— Ты в порядке? — спрашивает Джинни. — Выглядишь уставшим.

— Есть немного, — признаётся он. — Может, сегодня ляжем пораньше?

— Конечно, но только после десерта.

Каждому достается щедрый кусок пирога с патокой с такой же щедрой порцией мороженого. Гарри давно потерял детскую тягу к сладкому, но этот десерт всегда остаётся для него исключением. На вкус пирог всё такой же восхитительный: сладкий и тягучий с идеально тонкой хрустящей корочкой. Он невольно вспоминает тот самый первый пир в Большом зале Хогвартса, когда Распределяющая шляпа отправила его в Гриффиндор, и его серая, одинокая жизнь вдруг вспыхнула всеми оттенками красного и золотого.