Долг и честь (гет)

1.

Субботним утром мастер прибыл в гостиницу. Хозяин проводил его в отдельный кабинет, подтвердил отсутствие следящих артефактов и чар и вышел. Оставшись один, мастер заглушил кабинет, сел за стол так, чтобы видеть зашторенное окно, топящийся камин и закрытую дверь и приготовился ждать. Было тихо.

Впервые за много дней мастера окружало молчание. Ничего не хотелось; мастер просто сидел, застыв в наступившей паузе.

От очага исходил ровный сильный жар и тот терпкий запах живого открытого огня, который замечаешь лишь в самые первые минуты, войдя в жильё с холода. Тяжёлые портьеры зеленого миртового бархата с волнистым ламбрекеном плотно смыкались на окнах, оставляя весь дольний мир с его заботами за пределами комнаты. Уютный полумрак наполнял пространство кабинета, и только вблизи сияли огоньки свечей в настольном канделябре. Свет притягивал взор, гипнотизировал; проникал внутрь и растекался теплом по жилкам.

Глядит мастер на яркое, зрачки — точками. Из памяти выходит тёмное, жгучее; закрывает собой настоящее, поднимется горячечным мороком.

Мама была у себя, а он слонялся в ожидании — отец сказал, что постарается побыстрее. «Мам, скоро папа...?» «Не знаю, родной. Хочешь пока сходить в гости к своим мальчикам? Я позову тебя, как папа вернётся». Вдруг в комнату вплыло серебряное: незнакомый патронус; мужской приглушенный голос торопливо произнёс: «Мадам Мальсибер, срочно, пришлите самого толкового и могущественного эльфа. Министерство, этаж..., комната...» Мама вздрогнула; встала и больше не садилась; отдав распоряжения, ходила взад-вперёд вдоль окон, мучила пальцы, а он застыл сбоку и не смел прервать её движение, словно оно было оплотом контроля над миром.

Потом зашумело внизу — он проворнее мамы, он мчался впереди. Сначала ему показалось, что отец упал и эльф помогает папе подняться, но сверху, со ступенек лестницы, уже звенел мамин отчаянный голос: «В спальню!», и отец с эльфом исчезли; мама, развернувшись, побежала наверх, воскликнув, не глядя: «Антарес, врача!» Он уронил муранскую банку с порохом и изрезал пальцы в кровь, собирая порошок в щепоть среди осколков; вызывал через камин Пальмера. Потом, перемахивая через ступени, взлетел по восходящей, но у дверей родительской спальни он тормознул, тихонько постучался. Спальня — табу; в неё нет хода никому, кроме двоих. Когда-то он там родился, но никогда не входил в неё своими ногами — только младенчиком, «на ручках». Заповедное.

Мастер сглатывает, вспоминая.

Он стоял на коленях у кровати, прижимал отцовскую ладонь обеими руками к своей щеке. Мама сидела на постели, бледная, соединив свою кисть с кистью мужа, передавая тому собственную жизненную энергию. Глаза отца уже были открыты, он силился заговорить, но изо рта шло лишь рваное дыхание и хрип, и отец сдался, сомкнул губы и только чуть-чуть вжал пальцы в скулу сына. Антарес ужаснулся отцовской немощи и сбивчиво заговорил сам, мешая уговоры с уверениями и злобно стирая с глаз ненужные раздражающие слёзы. Потом появился доктор, потом ещё кто-то, и Антарес отступал, давая место, непреложно ожидая, что вот эти умные и взрослые сейчас всё исправят; пока не осознал, что неприкосновенная родительская спальня запружена посторонними, а его выпирают наружу и закрывают дверь.

Тёмные брови, горящие глаза — взгляд отца; отца лежащего, неподвижного — только голова повёрнута к Антаресу, только лицо отцовское видно по-над чужим плечом — растопырился в дверном проёме Эйвери. «Антарес, Вам туда нельзя, Антарес...» Что вы все, сдурели?! Подите прочь. Пустите его, идиоты! Он рвался, он драл отвороты мантий и врезал локтями под рёбра — и всё молча, спазм скрутил горло. Внезапно кто-то сильно обхватил его сзади и зажал ему руки, приподнял над полом и отнёс в сторону; он вывернулся — и лорд Нотт перехватил его кулак у своего лица.

— Антарес, выслушайте меня, — холодно приказал Нотт. — Как только будет можно, Вас впустят; важно, чтобы Вы там были — все это знают. Вас позовут сразу, первым, Вы меня понимаете?

Он не мог ответить, но он понял; он кивнул. Нотт отпустил его запястье и тут же взял за кисть, отвёл к оттоманке, усадил и сел сам рядом.

— Расскажите, что было.

Вокруг собрались мужчины, их много и подходят всё новые, а он никак не выдавит ни слова. Нотт обернулся к столику с напитками, плеснул из хрустального параллелепипеда в стакан и протянул, предупредив:

— Виски; выдохните и глотните.

Он глотнул; обжёгшись, пригнулся — и Нотт отобрал стакан. Спазм рассосался, но больно в глотке. «Расскажите»… Что рассказать вам, чужие люди? Чего вы все хотите? Зачем вы здесь? Он глядел на резьбу кресла напротив.

— Патронус был, из министерства, — выжал он из себя, обращаясь к резному грифону. — Эльф... помог отцу вернуться; врача вызвали. Потом вы все пришли. Всё.

Слушатели, не оказывая более ему внимания, заговорили меж собой — сперва вполголоса, потом, увлекаясь и расходясь по комнате, всё громче. Лишь лорд Нотт остался сидеть подле него.

— Что у Вас с рукой? — неласково спросил Нотт. Достав носовой платок и смочив его остатками виски из стакана, он взял ладонь Антареса в свою и стал стирать с неё засохшие бурые разводы.

В камине стрельнуло и взлетели искры, мастер Мальсибер вздрогнул, оторвал взгляд от свечей. Сидеть было невыносимо, он резко поднялся и заходил кругами вокруг стола.

Отдавшая почти все силы мужу, мама продержалась до похорон, а после слегла в горячке. Две недели до вскрытия завещания мастер провёл, в одиночестве справляясь с сострадающей толпой. Ему твердили, что он молодец, называли сильным и призывали мужаться. Замшелые родственники шелестели воспоминаниями, смысл которых ускользал от него. Его удерживали за локоть, говоря о своих чувствах к покойному. Бесполезные «люди их круга» выражали ему пустые соболезнования. Самое важное, для чего и отделяла традиция Чёрные дни от общего течения жизни, с мастером не произошло — он не выговорил свою собственную боль.

С тех пор, как в конце августа под крик матери рухнул в Тартар прежний мир, мастер Мальсибер жил без передышки, в липком страхе, окружённый требовательными голосами торопливых людей. Похоронный агент, директор завода, горный мастер, поставщик, банковский служащий — лица сменяли друг друга в бесконечном калейдоскопе. У него не было ни знаний, ни опыта. Он не мог ничего противопоставить этим людям, кроме инстинктивно верно угаданного внешнего, напускного своего бесстрастия; но внутри себя он с безнадёжностью ощущал, что жизнь его обратилась в гнетущее, неотвязное мытарство, и терялся, не видя выхода.

Достаточно было бы, если б кто-нибудь из назначенных ему советников действительно сопереживал юному мастеру, если бы нашелся для него свой Буллстроуд со словами «Оставь, не лови. Тебе сейчас главное — не сгореть». Тогда мастер смог бы примириться с неизбежными убытками, отрешиться от беспокойных особ вокруг, и отдался бы страху смерти и тоске по отцу.

Он прочувствовал бы глубину потери, оплакал её, умер сам — и возродился бы к дальнейшей жизни. Но люди вокруг своим поведением показывали мастеру, что ему нельзя унывать, что он всем должен. И не воплотившееся горе замёрзло и омертвело в его душе.

Мастер остановился у камина. Сухие дрова горели тем слабым, перебегающим пламенем, что остаётся на почерневших истончившихся поленьях, потихоньку превращающихся в угли. Движением палочки он загасил камин и зажёг огни в зеркальных жирандолях по стенам.

В восемь тридцать мастер повернулся навстречу вошедшим.

2.

Невысокий человек лет сорока, непримечательной наружности — с мелкими чертами лица и короткими редкими волосами — произнёс протокольные приветствия и соболезнования, выслушал ответ и уселся на предложенное ему место, соединив пальцы в замок. Его спутник — лет двадцати с лишком, знойный брюнет с усиками — отговорив свои формулы вежливости, сел рядом, цепким взором вперившись в мастера. Несколько мгновений собравшиеся молчали. Открыть разговор должен был приглашавший, но он еще этого не знал. Тогда старший начал первым:

— Мастер Мальсибер, позвольте узнать: чего Вы ждёте от нашей встречи?

Он же всё написал им — что им ещё надо? Опять перед ним были посторонние, опять от него требовали; а он так надеялся на понимание. Он сейчас, заманенный пламенем, позволил себе расслабиться — и простой вопрос врезал под дых. Теперь Мальсибер глядел на приглашённых почти с ненавистью.

Чего я ожидаю от нашей встречи? Вот так вот взять вам и сказать, чего я ожидаю от этой нашей встречи? Голоса человечного я ожидаю. Ожидаю, что смогу сбросить непомерный этот груз, не на меня сделанный. А больше всего я ожидаю — что откроется дверь, и войдёт наконец-то отец. И я встану с этого клятого стула и прижмусь к нему, сунусь мордой ему в грудь, в мантию его. Папа.

Я тут — один. Мне очень трудно, папа. Я стараюсь, я делаю то, что надо — а мне самому нужен ты. Знаешь, я, наверное, долго так не смогу. Папа, как мне без тебя плохо. Не уходи. Не оставляй меня, папа...

И пёс с вами обоими, если увидите, как я реву.

Стало горячо в груди и под веками — и мастер стиснул зубы и загнал, втоптал чувства вглубь, и запер. Лицом он покуда управлять не научился, но владеть собой уже приспособился. Вслух мастер Мальсибер, поизучав потолок и откашлявшись, произнёс совсем другое:

— Я был поставлен в необходимость вести две внутрисемейные тяжбы и несколько внешних, и если во внешних мой нынешний солиситор может действовать свободно, то во внутренних и он, и барристер связаны и с противоположной стороной. Я хочу иметь независимых законных представителей. Сэр.

— Безусловно, мы можем это сделать. Что-нибудь ещё?

— Я собираюсь организовать управление бизнесом и поместьем на время моей учёбы, наняв консультантов-специалистов; мне нужно полное юридическое сопровождение.

— Абсолютно. Но это примерно те позиции, которые Вы указывали в своём письме.

Двое мужчин неотрывно смотрели на третьего; они явно недоговаривали. Третий ощущал, что от него чего-то добиваются, однако не умел соответствовать. Снова заговорил старший:

— Я хотел бы понять, насколько сходно наше с Вами видение ситуации в целом. Например, Вы сказали «на время учёбы» — до какого курса Вы собираетесь учиться? Как Вы собираетесь организовать рабочий процесс с помощниками, ежели, будучи студентом, Вы не можете покидать школу? Какие функции Вы собираетесь передать им, какие оставить себе? Каково будет распределение ролей в вопросах бизнеса между нами и Вашим нынешним солиситором? Это только некоторые из очевидных для нас вопросов, но чтобы начать — не могли бы Вы дать ответ хотя бы на них?

— Пожалуйста. Я буду оканчивать седьмой курс; два раза в месяц на два дня буду выходить из школы, учиться управлять и заниматься крупными проблемами бизнеса; мелкие — решать по переписке. По закону о последнем в роду я собираюсь передать горное дело под управление дальнего родственника, мистера Смелта — я с ним уже связывался, он согласен. Обработку руд и биржу оставлю под моим началом, руководя с помощью своих консультантов. Насчёт распределения юридических обязанностей я еще не решил; надеюсь, вы выскажете своё мнение.

Невзрачный и красавец, внимательнейшим образом слушавшие мастера, переглянулись между собой. Их худшие опасения, возникшие было при встрече, не подтвердились, — перед ними был не истеричный подросток, а человек долга — хотя и очень молоденький человек. А с этим уже можно было работать, — при всём обилии проблем. Редковолосый юрист монотонно произнёс:

— Уточним окончательно — Вы принимаете на себя полное совершеннолетие, женитесь и управляете родом и бизнесом, при этом продолжая учёбу?

— Я полагал, что должен жениться по окончании школы, — мастер смотрел недоуменно.

"Ага, вот вам и сюрприз номер один, — молчавший до сих пор элегантный чаровник откинулся на стуле. — Ничего, потихонечку, всё решим, — главное, чтобы мальчик не пугался, а соображал. Понять бы ещё, чего он так завёлся вначале, от первого вопроса..."

Невзрачный же, пристально глядя на своего визави, заговорил чётко и внятно:

— Мастер Мальсибер, вы вынужденно стали совершеннолетним в августе; по закону, будучи последним мужчиной в роду, вы обязаны жениться в течение трёх месяцев после достижения совершеннолетия. Траур увеличивает этот срок вдвое; по сути, если не были приняты превентивные меры, Ваша свадьба в феврале. Ваш семейный поверенный сообщал Вам об этом?

— Мистер Дилиджент, он говорил на эту тему, но не так категорично. И из его слов я понял, что это как-то не обязательно; но я не очень... останавливался. Я был занят делами, — мастеру было неловко, он почти оправдывался. Поверенный Хелсион действительно пытался что-то ему сказать, а он тогда оглох над отчётами с рудников и фабрик, женитьба казалась маразмом. Вот оно что — он обязан... Ему четырнадцать вообще-то, он девочек пока дальше локтя не трогал.

— Уважаемый мастер Мальсибер, я ни сколько не заблуждаюсь относительно Вашей чрезвычайной загруженности. Равно как и убежден, что Ваш уважаемый поверенный делает всё необходимое. Единственная цель моих вопросов — это увериться, что мы действуем, полностью осознавая истинное положение вещей.

— Почтенный мистер Дилиджент, я бы хотел послушать Вас, сэр. Ну, об истинном положении... что Вы знаете.

— Благодарю за доверие, — почтенный слегка качнул головой. — В моей картине есть немало лакун, которые не могут быть заполнены без Вашего согласия, поэтому я сообщу Вам самые общие установки. Относительно свадьбы — речь не идёт о сговоре или обручении; Ваша женитьба должна быть фактической — Вам ясен смысл этого термина?

Мальсибер кивнул.

— Следовательно, Ваша невеста должна достичь по меньшей мере Возраста Согласия; верхняя возрастная граница не заявлена, но прецедентно определяется в тридцать пять лет, — по мере угасания плодовитости. Теоретически, будучи женатым, Вы сможете продолжать обучение, а Ваша супруга, если Вы изберёте студентку, — нет. Ваш брак, как брак главы рода, будет нерасторжимым, то есть прекратится только по смерти одного из супругов. Тут есть некоторые исключения, мы называем их «Три Б» — бесплодие, безумие, блуд; но за исходную позицию примем нерасторжимость брака.

Мальсибер молчал, глядя на невзрачного Дилиджента; но его ноздри расширились и затвердели. Почтенный заговорил мягче.

— Относительно «необязательно». Действительно, если в настоящий момент Вы не представляете возможным взять на себя подобную ответственность, необходимо объявить о Вашем неполном совершеннолетии и назначить иной срок.

— Кто должен заявить?

— Глава рода, — взгляд Дилиджента потеплел.

— Я сам?! — изумился лёгкости решения мастер.

— Юридический казус, в Вашем случае. При этом отсрочка совершеннолетия должна быть, во-первых, обоснована, а во-вторых, иметь чёткую дату окончания, изменить каковую практически нельзя. Заявление рассматривается подкомиссией Визенгамота и чаще всего — принимается; рассмотрение занимает примерно две недели, так что особо медлить не следует. Но Вы должны учесть, что неполное совершеннолетие ограничит Вас в финансовом отношении. Кроме того, это ослабляет Ваш род магически, но не сильно.

— Как именно ограничит? — Мальсибер подвинулся на стуле.

— Полагаю, по завещанию Вам были назначены советники? — Дилиджент не менял ни позу, ни интонацию. Сейчас шла его игра.

— Да, двое.

— В случае, если Ваши полномочия уменьшатся, их полномочия пропорционально возрастут. Они получат право налагать вето на принимаемые Вами решения, получат доступ к финансовой отчётности. Вопросы купли-продажи, вкладов и отчислений вы должны будете решать совместно, голосованием; к примеру, если они проголосуют «за», а Вы — «против», выйдет не по-вашему.

— По сути, сделаются моими опекунами? — Мальсибер поджал губы и недобро посмотрел на двоих напротив.

Ему сделалось... чересчур: слишком много новостей, слишком судьбоносные решения, слишком быстрые переходы от уверенности к сомнениям. Он чувствовал, как если бы шёл по лабиринту, в котором манящий свет за поворотом оказывался не выходом, а отблеском очередной пыточной камеры.

— Нет, — мелкие черты лица Дилиджента не выражали никаких переживаний. — Их влияние ограничится сферой капитала — и только. Вы сохраняете функции главы рода — во всём, что не связано экономикой и родовыми обрядами. Вы и только Вы остаётесь полномочным в суде. В отличие от опекунов, советники не смогут влиять на решения, касающиеся Вас, как личности: на Ваш выбор супруги, места проживания, времяпрепровождения и тому подобного; само положение неполного совершеннолетия имеет значение в основном финансового контроля над деятельностью субъекта. Существует нормативный правовой акт, регулирующий взаимные отношения меж Вами и советниками. Теперь я попросил бы Вас отрешиться, насколько это возможно, от эмоций и, трезво взвесив обстоятельства, сказать — допустимо ли для Вас подобное? Если да, то задача значительно упрощается.

Мальсибер задумался. По сути, ему предлагали выход из проблемы; изо всех проблем. Хороший, достойный выход. Объявить себя неготовым. Отдать всю процессуальную волокиту этим двум; они — одни из ведущих в Британии. При них его собственная роль сведётся к определению позиции в тяжбе да к номинальным действиям, типа присутствия в суде и подписания готовых документов. Ярмо руководства бизнесом надеть на взрослых, опытных мужчин, товарищей отца, отцом же назначенных ему, Антаресу, в помощь. Поместье передать управляющему — лучшему из доступных на сегодня; с выбором кандидата Мальсиберу помогут. Самому учиться в Хогвартсе, как учился до этого жуткого августа. Он волшебник, он должен уметь колдовать — в этом, а не в рудниках, его суть.

Мешало только какое-то маленькое «но», пока невыразимое словом; ощущение, что есть некое «своё», которое нельзя выпускать из рук.

На языке взрослых это «своё» называлось «власть». Не место в инстинктивно-звериной детской иерархии, которое периодически приходится отстаивать — но реальная власть, когда приказу одного беспрекословно подчиняется масса. За истёкшие два месяца юный мастер Мальсибер успел почувствовать на вкус, каково это — использовать чужую личность как инструмент исполнения своей собственной воли. Распоряжение, отданное им, заставляло работать десятки других людей и приносило вещественный результат. Его словом менялся мир. Он сам изменился навсегда, пока не повзрослев, но уже проделав огромную душевную работу. Мальчик Антарес был безвозвратно утерян, и мастер Мальсибер не смог бы снова влезть в его шкуру.

Он поднял взгляд на сидевших по другую сторону стола мужчин, оказавшихся здесь по его просьбе.

— Знаете, почтенные господа, — медленно сказал Мальсибер, — похоже, мне этот вариант не подходит.

Лицо доктора юстиции мистера Дилиджента, эсквайра, неуловимо разгладилось.

— Ну что ж, уважаемый мастер Мальсибер, — доброжелательно произнёс он, — в таком случае, давайте начнём работать.

3.

Процедуру заключения контракта с юристами мастер уже знал по опыту со старым отцовским поверенным, а потом началось интересное. Картинный брюнет — бакалавр права мистер Тоилз, эсквайр, — заговорил весело и напористо:

— Мне потребуются: копия согласия директора школы на Ваши выходы из Хогвартса, копия согласия мистера Смелта на бескорыстное управление, полные имена Ваших потенциальных консультантов по бизнесу, копия завещания, доверенность к предыдущему солиситеру на ознакомление с бумагами по тяжбам, которые Вы передаёте нам, доверенность для банка на ознакомление с бумагами, связанными с сутью тяжб и с составом бизнеса.

Его доселе непонятное и досадное Мальсиберу молчаливое присутствие разъяснилось, и сам он сделался чрезвычайно симпатичен своей памятливостью и ухваткой.

— А почему Вы решили, что внутрисемейные дела, которые я передаю вам, связаны с наследством? — резковато спросил мастер. Ему было неловко за родственников и за догадливость усатого.

— Не решил; но это весьма распространённое явление,— обычным голосом ответил тот. — Причины мы узнаем, ознакомившись с документами по тяжбам; завещание же нужно для определения Вашего status quo.

— Формулировки доверенностей стандартные, я Вам их предоставлю, — продолжал прелестник. — А копии можно...

Он прервался, так как Мальсибер скособочился под стол, откуда затем вынырнул с толстым портфелем. Мастер глянул исподлобья и принялся вынимать требуемые документы — всё было готово.

Тоилз смотрел на него почти с умилением. «Вот ведь парень! — подумал он. — И на какую же мозоль тебе старик при встрече-то наступил?». "Стариком" хищный жизнелюб Тоилз называл про себя учёного коллегу. Дилижденту было сорок два, но Тоилзу подчас казалось, что тот никогда не был юным, не был рождён женщиной, а был сделан на специальной фабрике, выпускающей готовых Дилиджентов — главенствующий мозг, заключённый во второстепенную по значимости оболочку.

— А от директора у меня нет, — проговорил Мальсибер. — Это не по его согласию, а по закону полагается.

— Простите? — Тоилз замер, как гончая на охоте.

— Прецедент от 16 ноября 1566 года, — с издевкой отрапортовал наизусть вредный Мальсибер. — Половину выходных в месяце мне можно проводить дома.

«Вот тебе и на; мы, оказывается, еще и законы из рукава вытаскиваем! Ах ты лапочка...» — в глазах Тоилза плясали бесенята.

— Не подскажете, в каком статуте изложено? Или может укажете полное наименование акта?

— Не подскажу, — в тон отвечал мастер. — Но Дамблдор тогдашнего директора разбудил и тот подтвердил.

Дамблдор, портреты старых директоров — на Тоилза повеяло детством.

— Благодарю, мастер Мальсибер; выясним...

Тоилз ловко поднялся, начал собирать бумаги; Мальсибер с ехидцей присовокупил к ним кусочек пергамента со Снейповской мешкотной скорописью. Но Дилиджент, предупреждающе подняв ладонь, задержал у себя завещание, быстро пробегая колючим взглядом по строчкам. Мальсибер помрачнел — он знал, что там написано. Почтенный поднял взор на мастера; негромко и сверх серьёзно он обратился к подростку:

— Один вопрос, с Вашего разрешения: Вам кто-нибудь говорил, что завещания можно опротестовывать? — рука с бледными пальцами распласталась на документе.

— Говорил, — Мальсибер погас, стал прежним напряжённым угрюмцем. — Я отказался.

«Да что ж ты воду над ним варишь? — рассердился про себя на коллегу Тоилз, — Оно утверждено ведь; нельзя пацана в покое оставить?!»

Забрав наконец все документы и бросив Дилидженту: «Думаю, к двенадцати основное, а потом в архив», Тоилз откланялся.

Оставшись один на один с притихшим мастером, Дилиджент помял губами и неожиданно спросил:

— Вы нынче завтракали?

— Что? — вздрогнул Мальсибер.

— Завтрак. Утренний приём пищи. Вы ели что-нибудь с утра? — вежливо и спокойно поинтересовался почтенный.

Мастер помотал головой.

— Не хотите ли сходить к мадам Паддифут? У неё отличные эклеры.

4.

Завещание было пакостным. Дилиджент не раз встречал такие в своей практике; нелогичные, с искажёнными формулировками и с нелепыми добавлениями, от которых за версту разило шантажом. Треть всего имущества получила мать мальчика, и это как раз было законно и обосновано; часть уходила разным родным; но дальше начиналась дрянь. Вторую треть, причём выраженную только в деньгах и акциях, получал некий Том Риддл, известный под именем лорд Волдеморт. Он же назначался советником мальчика, вкупе с неким господином Лестрейнджем, причём ни один из них не был ни горняком, ни заводчиком. Эти пункты были написаны в день смерти завещателя и переданы поверенному в виде закрытого дополнения к существовавшему документу. Прежние советники отменялись. Поверенный к смертному одру вызван не был. Свидетелями подписи завещателя были помянутые Риддл и Лестрейндж.

Мальчишка оставался с пустым хранилищем, с ощипанным биржевым пакетом и должен был жить на поступления от производства или реализовывать ценные бумаги. Производство само по себе требует ежемесячных вложений, плюс траты на содержание поместья и расходы на статусный уровень жизни, плюс главное — отсутствие опыта, и как следствие — ошибки и потери... Юный Мальсибер чётко шагал к обнищанию. Дилиджент уже прокручивал в голове судебный иск об отмене последнего изменения или о полной отмене завещания и переходу к наследованию по закону, когда мальчик сказал, что «знал и отказался». Почему? Тут уже начиналась тайна личности, в которую законник влезать не мог; но становилось понятным и нежелание мастера сотрудничать с назначенными советниками, и недоверие к старому солиситору. Дилиджент почувствовал уважение к мужеству мальчика и к его уму, позволившему составить план спасения.

Если бы Мальсибер слышал его мысли, он помрачнел бы ещё больше. Он не чувствовал себя ни умным, ни стойким — он был запутавшийся подросток, готовый верить так же решительно, как и не доверять. После оглашения завещания уважаемый Хелсион, начинавший солиситором еще при деде Мальсибера, не дав высказаться никому из ошарашенных приглашённых, потребовал остаться наедине с новым мастером и заявил Антаресу без обиняков, что вопиющее дополнение следует немедля опротестовать, испросив свидетельство доктора Пальмера о не здравии ума и нетвёрдости памяти завещателя на тот момент. Хелсион говорил чётко, ясно формулируя мысль и сопровождая речь резкими отбрасывающими жестами. Надежда и опора Антареса, его советники, сделались негодяями, он сам из наследника становился нищим — Мальсибер слушал с колотящимся сердцем и верил каждому слову. Он смотрел на старческое, с тёмными пятнышками, лицо перед собой и чувствовал, что его сейчас стошнит — от смысла слов, от этих пятнышек на коже и от вида белёсого вещества, скопившегося в уголках говорившего рта. Он прикрыл глаза — и услышал в голосе страх. Он тут же заподозрил Хелсиона. Мальсибер снова взглянул на поверенного, теперь уже не вслушиваясь, а отыскивая признаки того, что пожилой Хелсион боится этих людей, могущественных и аморальных, ограбивших полуживого, и что поверенный не может не думать о собственной безопасности, вступи он с ними в противоборство, и что ему стыдно за свой страх; и потому он так напорист и красноречив, убеждая Антареса опротестовывать, что пытается заглушить эти боязнь и стыд. И когда Мальсибер сказал Хелсиону: «Я подумаю», то ему показалось, что в глазах старика мелькнуло облегчение — что может быть всё останется как есть и не надо будет идти против пугающей беззаконной мощи. Антарес выскочил из кабинета поверенного — ему необходимо было остаться совершенно одному, прийти в себя. Мальсиберу удалось пройти через приёмную, не отвечая ожидавшим его родным, однако в коридоре он неожиданно столкнулся с Лестрейнджем.

— Мастер Мальсибер? Задержитесь, пожалуйста, на минуту. Мне необходимо говорить с Вами, — Лестрейндж был любезен и привычно исполнен достоинства.

Антарес, мгновение назад ненавидевший этого человека, сейчас почувствовал, что рад встрече с ним. Не надо было более тянуть и колебаться. Увидеться с ним наедине, высказать в лицо всё, что он о нём думает — и покончить с этим раз и навсегда.

— Я готов, — он шёл на Лестрейнджа, как в бой.

Лестрейндж удивлённо посмотрел на взвинченного юнца и приглашающе открыл одну из выходивших в коридор дверей.

5.

Сумеречная приёмная была пуста, вдоль стен выстроились жёсткие стулья, возле внутренней двери стоял секретарский стол. Мальсибер встал посреди комнаты, сжав кулаки:

— Ну, что Вам от меня нужно?

— Я дал Вам повод говорить со мной подобным тоном? — голос Лестрейнджа был ледяным.

Мальсибер раскрыл рот, чтобы сказать резкость, но осёкся. "Да, Вы заставили изменить завещание" — но лично Лестрейндж не получил ни гроша. "Да, вы с Волдемортом сделали нечто, отчего отец отдал Волдеморту огромную сумму" — вот оно. Но в случившуюся короткую паузу Мальсибер вышел из состояния победоносного безрассудства, а Лестрейндж почувствовал его колебание.

— Вы каким-то образом получили право вмешиваться в мою жизнь, а господин Волдеморт вдобавок приобрёл вдовью долю наследства! Да, я хотел бы знать, как Вы с ним этого добились, и...

— То была воля Вашего отца! — рявкнул Лестрейндж. — Достаточно, мастер Мальсибер! Остановитесь, пока Вы не сделали наши отношения невозможными.

Упоминание об отце, возраст и хорошее воспитание ставят подножку Антаресу — он смолкает пред взрослым товарищем родителей.

— Благоволите присесть. Поверьте, у меня нет ни малейшего желания вступать в пререкания с подростком, но раз ситуация такова, что наши имена теперь связаны — я полагаю, что следует объясниться. Вы согласны с тем, что нам стоит заявить друг другу свою позицию? Превосходно. Предоставьте мне, как старшему, говорить первым. Итак, как я понимаю, Ваш поверенный успел высказать Вам свои домыслы по поводу завещания? Оставим это на его совести. Вас же я попрошу обратить внимание на деталь — в тот трагичный день Ваш отец не счёл нужным его позвать. Вы не задавали себе вопрос — почему? Вы знаете, что Ваш отец доверял Хелсиону — иначе бы он сменил поверенного, — медленно, но верно старший возвращал младшего на путь размышлений и, следовательно, колебаний.

Эридана Нотта бы сейчас сюда. Он бы объяснил Антаресу про подмену понятий, про казуистику и передёргивание фактов, — про то, что отвратило его самого от великого мага современности и его окружения. Но четырнадцатилетний Антарес с Лестрейнджем один на один, и он выслушивает "позицию".

— Тогда произошло нечто, что следовало скрыть даже от доверенного лица. Как Вам известно, Ваш отец — а наш школьный друг — взялся оказать услугу Лорду и в результате подвергся нападению приспешников влиятельного лица. Тогда мы увидели, что политические разногласия перешли в стадию политических убийств.

Встав напротив сидевшего Мальсибера, глядя сверху вниз, Лестрейндж заговорил доверительно.

— Ваш отец очень дорожил Вами. Он желал защитить Вас — любым способом. Он, как никто, понимал, что Вы под угрозой: с одной стороны, как сын человека, вступившего в противоборство с преступной группировкой, с другой стороны — как ученик, находящийся под контролем главы этой группировки. Перевести Вас в другую школу он уже не успевал, да это и не уберегло бы Вас. Зная, что умирает, отец обратился к единственному человеку, способному противостоять мощи Дамблдора — к своему другу, лорду Волдеморту. Лорд не мог отказать. Мы остались наедине, был принесён Непреложный Обет, и я закрепил его. Лорд поклялся хранить Вашу жизнь.

Лестрейндж умолк и отошёл. Теперь Антарес должен был просить его продолжать. Лестрейндж ответил не сразу.

— Лорд принёс большую жертву, связав свою жизнь с Вашей. Безрассудная неосторожность будет стоить слишком дорого — надеюсь, Вы понимаете это. Проникнитесь же уважением к своему защитнику и сотрудничайте с ним в его стремлении оберегать Вас. Теперь касаемо Ваших возмутительных обвинений. Ваш отец, мастер Мальсибер, не любил быть должным кому-либо. Возможно ли деньгами оплатить жизнь? Не знаю. Он сделал, что мог, отдав некую сумму тому, кто долгие годы, рискуя собой, будет хранить Вас. Назначая нас Вашими советниками, он легализировал нашу с Вами связь в глазах общества, одновременно позволив сохранить тайну обета. И последнее. Если Вы, в погоне за капиталом, решитесь опорочить память отца, объявив его недееспособным — это Ваше дело. Безусловно, Лорд не опустится до тяжбы. Учтите лишь, что разрешить Лорда от принесённого им обета Вы не в силах.

Больше Лестрейнджу не пришлось ничего делать.

Антарес принёс ему извинения, велел Хелсиону утвердить завещание, и сам же заставил себя согласиться, когда несколько дней спустя Волдеморт, "чтобы Вы в любую минуту могли призвать меня на помощь", поставил ему на руку маленькое аккуратное клеймо.

А что там на самом деле произошло за закрытыми дверями спальни — того уже не узнать.

6.

Эклеры у Паддифут действительно были хороши. Дома Антарес ел бы их, держа пальцами и кусая с облитого шоколадной глазурью верха, но сейчас и вилочкой с тарелочки было восхитительно. Опустив чашку с кофе, Дилиджент уточнил:

— В котором часу Вы назначили первую встречу с кандидатом в консультанты?

— В два.

— Поразительная предусмотрительность. Нам как раз хватит времени на подготовку.

Вообще-то Антарес рассчитывал закончить с юристами к полудню и до консультантов прошвырнуться по лавочкам Хогсмида.

— Вы что-то планировали на этот промежуток? — почтенный был проницателен.

— Нет, давайте делать, что нужно.

— Нужно обсудить позиции в тяжбах и просмотреть досье, собранные мистером Тоилзом на Ваших кандидатов. Документы, скорее всего, уже прибывают. К двум часам мистер Тоилз вернётся, и я вас покину. Встречи вы проведёте вместе, мистер Тоилз поможет определиться в выборе помощников и согласовать расписание Ваших консультаций. После ужина вы разберёте договор с мистером Смелтом, и мистер Тоилз отправится восвояси. С завтрашнего дня Вы начнёте учиться управлять.

Почтенный доктор юстиции опустил глаза и отпил свой кофе. Антарес замер с куском пирожного на вилочке, уставившись на неприметного человека напротив. Вся смута предыдущих месяцев улеглась и предстала разложенной по местам, как бельё в комоде.

На середине пути в гостиницу Дилиджент произнёс:

— Мастер Мальсибер, покуда мы променируем, я хотел бы напомнить Вам о насущной необходимости выбора супруги. Если у Вас есть какие-либо вопросы — мои знания к Вашим услугам, — и снова умолк.

Тоилз не появился ни в два, ни в четыре. Мальсиберу делалось неудобно перед почтенным Дилиджентом, и в перерыве между интервью он предложил:

— Сэр, давайте я дальше сам. Принцип я понял, а Вы со мной уже долго возитесь. Сегодня суббота, у Вас, наверное, планы были. Я справлюсь. Мне советники мои столько времени не уделяли, сколько Вы сегодня. А мистер Тоилз когда вернётся, мы с ним всё подпишем.

К концу монолога юрист смотрел на Антареса, как Мери на ягнёнка. Помедлив, он произнёс:

— Уважаемый мастер Мальсибер. Каждая минута моего времени, проведённого в Вашем приятном обществе, найдет своё отражение в итоговом счёте за консультацию. Прошу Вас, чувствуйте себя совершенно свободно. Что до мистера Тоилза, то он разыскивает Ваш отпускной прецедент, и пока — безуспешно.

Тоилз объявился затемно, в десятом часу, голодный и весёлый. Дилиджент и Мальсибер, проведшие бок о бок весь день в трудах, закусывали. Утвердительно кивнув коллеге, Тоилз ухватил сандвич с подноса, и его осунувшиеся щёки, потемневшие от проступившей к вечеру щетины, заходили ходуном. Проглотив, он обратил блестящие глаза на Антареса:

— Мастер Мальсибер, сделайте одолжение — научите меня, как Вы это делаете! Как Вам удаётся вытащить буквально из небытия единственный существующий в мире документ?! Корнуэльский архив, — он обернулся к Дилидженту.

Лицо почтенного приобрело выражение такого же весёлого изумления.

— Заброшенный, без архивариуса, только с противопожарными чарами. Используется как хранилище, все документы давно изучены и каталогизированы, — Тоилз потёр подбородок, — да видно, не все. Ваш прецедент относится ко времени суверенной владычицы нашей, королевы Елизаветы Первой, ревнительницы веры и спасительницы христиан от дьявольского искушения. После благочестивого "Акта против волшебства, колдовства и ведовства" от 8 декабря 1562 года, диавол в Британии стал официально признанным лицом, и приспешники его, люди наших с вами свойств, стали получать законное воздаяние — в том числе смертельное. И некий Августус Уотерхаус, сын повешенной Агнес Уотерхаус из Челмсфорда, Эссекс, в 1566 году обрёл привилегию покидать Хогвартс на сто часов в месяц для помощи оставшимся сиротами братьям.

Мальсибер представил себе парнишку в чулках и круглой шапочке, осеннюю грязь и маленьких детей в пустом доме. Далёкий прецедент 16 века обрёл имя и лицо.

— А почему "два выходных"? — негромко уточнил старший законник.

— Второй — и последний — раз привилегия использовалась в 1610 году, после "Акта против колдовства, чёрной магии и сделок с духами злобными и опасными" Джеймса Первого, от 1604 года. Лишившийся отца юноша пожелал возвращаться домой дважды в месяц. Очевидно, директор Хогвартса поделил сто часов пополам и получил примерно два раза по двое суток. Тогда же, кстати, появилась формулировка "потерявший родителя".

— Мастер Мальсибер, это даёт Вам возможность, при желании, перераспределить часы отпуска, — почтенный поднялся. — Давайте завершим дела и разойдёмся.

После душа, в полотенце на бёдрах, Антарес раскладывал бумаги в две стопки. Завтра у него два урока по четыре часа каждый — управление производством и работа биржи. Завтра он разберёт завалы по заводским отчётам и рассортирует биржевой пакет. Невероятно. Всего-то день в обществе двух людей, которых до того он не видел. Антарес скинул полотенце на пол и, как был, забрался в постель. Заснул он сразу и впервые за осень проспал девять часов кряду, проснувшись лишь в воскресенье, за полчаса до прихода первого избранного консультанта.

7.

Хогвартс. В воскресенье вечером, в спальне мальчиков, Селвин растянулся в одежде на своей кровати, заложив руки за голову; Эйвери, в халате, с ещё влажными волосами, искал что-то в сундуке; Снейп собирался на выход. Сборы заключались в одёргивании сюртука (один раз), проведении ладонью по волосам (один раз) и надевании мантии. Буркнув ребятам: "Пока" и получив проникновенное "Удачи!" от Селвина, Снейп, ссутулясь, вышел из спальни. Селвин закатил глаза к потолку и продолжительно выдохнул, отрицательно покачав головой. Эйвери вынырнул из сундука с новой рубашкой и свежими носками. Распахнулась дверь — быстро вошёл Снейп. Он схватил свою сумку, вытащил из неё толстую тетрадь и снова исчез. Селвин и Эйвери переглянулись.

— Алхимия, — произнёс Эйвери. — Он что, с ней алхимией занимается?!

— Эйвери, порочный сластолюбец, пожалей мою неокрепшую психику! Не заставляй меня фантазировать на тему "Чем и как занимается Снейп с подругой" — я начну метаться и хрипеть, хватаясь за сердце, и могу не дожить до утра.

Но Эйвери не отвечал. Думая о чём-то своём, он бросал взгляды на раскинувшегося на кровати Селвина, на закрытую дверь, — Селвин наблюдал за ним, не шевелясь. Наконец, Руди решился.

— Слушай, — подступил он к кровати Селвина, — я тут хотел тебя спросить... насчёт одной вещи, — он замялся и замолчал.

— Нет, — чётко ответил Селвин.

— Что "нет"? — удивился Эйвери.

— Не знаю что; но судя по тому, как ты спрашиваешь, мой ответ — нет.

— Да иди ты! — с облегчением выдохнул Руди. — Я серьёзно. Ты говорил тогда про себя, что ты... того... имел дело; и я, в общем...

— Да-а? — бархатно улыбнулся Клиффорд.

— Можно, я к тебе сяду? — Руди кивнул на кровать.

— Эйвери? Слушай меня внимательно. Тебе я не могу предложить ничего, кроме дружбы.

— Рехнулся?! — Эйвери отпрянул. — Я про девчонок спросить! Ты валяешься — что мне, столбом стоять?!

— А-ха! Ну, давай тогда и я сяду. Так что у нас на кону? Учти — в криминальных абортах я не силён.

— Ничего у нас, — пробурчал Эйвери.

— Э-эйвери, ну же, вспомни предков-викингов. Если бы они так нежничали, на месте Дублина до сих пор паслись бы козы, — Селвин не улыбался (ну разве что чуть-чуть).

Рудигер собрался с духом:

— Только не ржать. Вот когда ты с девушкой разговариваешь, как ты потом её... с ней... Ну, ты понимаешь.

— Не — а, — отчеканил Селвин. Он открыто наслаждался ситуацией. — Не понимаю. Выражайся, Эйвери!

— Ну вот вы общаетесь, словами, а как к делу перейти? Ну там... — Руди тонул. — Обнять, поцеловать, и всё такое, — наконец выговорил он.

— Доспел, — удовлетворённо произнёс Клиффорд.

Он слез с кровати и потянулся, расправляя плечи:

— Вставай, трепетная лань.

— Зачем? — поднялся Рудигер.

— Совращать тебя буду, зачем. Да не дёргайся ты! — стоя напротив Эйвери, Селвин смотрел на него в упор. — Давай, скажи мне чего-нибудь.

— Что говорить-то?

— Стихи почитай, романтик! Не важно что, просто фразу подлиннее, — как девчонки говорят.

Руди моргнул и произнёс:

— А на фига тебе это пона... ТЫ ЧЕГО?!

Кончики пальцев Селвина нежно и плавно провели снизу вверх по коже его руки — от ногтей до запястья и соскользнули на большой палец.

— Вот если она так же, как ты сейчас, взревёт, — интимно сказал соблазнитель, — то тебе не светит, детка. А если замолкнет и глазки большие сделаются — тогда двигай дальше.

— Куда... дальше? — соблазняемый охрип.

— На первый раз — вверх по абрису. Этак мягко, но оперативно — а то она размышлять начнёт.

— А говорить чего?

— Тебе — ничего, Эйвери. В твоём случае лучше — молча. Только в глаза смотри. Не боись, она сама себе всё придумает, ещё краше, чем ты бы сказал. Доходишь до плечика, а там рядом — что?

— Грудь, — шепнул Руди.

— За "грудь" можно и по морде схлопотать, — серьёзно ответил искуситель. — Шея там рядом, Эйвери, ше — я! Кладезь возможностей. Потом руку за затылок, и ура — лобзай, коварный. Срывай цветок невинных уст.

— И всё?

— Нет, Эйвери, далеко не всё. Теоретически есть ещё Кама-Сутра, Дао древних китайцев и многое другое. Но это ты уже саменько, без меня.

Эйвери сглотнул, обмяк лицом и отступил на шаг:

— Ну, я, это...

Селвин, подняв брови, тщетно подождал продолжения, потом кивнул, тихо сказал: "Ага..." и со вздохом вновь растянулся на постели. Позже Руди, уже при параде, подал голос от двери:

— Я пошёл.

— Дерзай, сын мой, — откликнулся Клиффорд. — Крутобёдрая нимфа да встретит тебя за порогом!

Распахнувший в эту минуту дверь Мальсибер так и не понял, почему при виде него Эйвери покраснел, как рак, и выскочил из спальни, столкнувшись с ним в проёме, а Селвин забился в конвульсиях на кровати.

8.

— Веселишься?

Нет ответа.

— Ну ладно.

Спустя какое-то время:

— Привет!

— О, выздоровел. Привет.

Смотрят друг на друга.

Движение бровями и подбородком "Как там у тебя?"

Движение плечами и ртом "Да вроде нормально".

— Как тут без меня?

— Как всегда. А! Мы выиграли.

— Чего? А-а, в субботу... Ясно...

Совсем неинтересно про игру, и спальня кажется маленькой, и Селвин — далёким от настоящей жизни.

Далёкий Селвин или нет, но чуткий он, как нюхлер.

— Мальс? Ты что, школу бросать будешь?

— Не, Сэл, это я так. Ничего...

Пауза. Мальсибер проводит ладонью по рту:

— Ладно, попробую в библиотеку успеть.

— Ладно. Я тоже пойду успею.

Когда Селвин приходит из туалета, спальня уже пуста. Селвин стоит посреди покинутой комнаты. На самом деле он ждал его — чем ближе к вечеру, тем осознаннее.

Мальсибер идёт по переходам. Мальсиберу ещё писать два эссе, за окнами давно стемнело, ужин он пропустил. Но прошлую ночь он спал; и, кажется, теперь ему есть, к кому обратиться. Он справится. Он обязательно справится.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Музыка к одиннадцатой главе:

https://www.youtube.com/watch?v=2ytSxniP4UM&list=PLGJOYXR9BmnwkanNIBe2ewS5U2wGr6faG&index=11

Глава опубликована: 21.06.2013