Истории Битвы (джен)

Прозрение

Я наблюдаю, как Гарри с Луной выходят из комнаты.

Невооружённым глазом видно, как Чо Чанг хотела быть на её месте, и что она совсем не обрадовалась, когда Джинни попросила Луну проводить Гарри в общую гостиную Рейвенкло.

Чо только зря теряет время; у неё нет ни единого шанса. Она же из Рейвенкло! Неужели она настолько глупа, что полагает, будто он у неё есть? Гарри мог бы заполучить любую девушку, какую только захочет (конечно, за исключением Снежной королевы Сьюзен). Даже я немного увлеклась им, хотя, без сомнения, с ним будет непросто. Впрочем, это неважно, я ведь всё равно ему не нравлюсь. Я говорю с такой уверенностью, потому что Гарри никогда не умел скрывать свои чувства. Он интересуется только тремя девушками: Джинни, Луной и Гермионой. Именно в таком порядке, потому что Гермиона ему нравится, но не в этом смысле. Он обращается с ней, как с одним из друзей мужского пола, впрочем, она сама всегда вела себя соответствующе и совсем не заботится о своей внешности. Я красивее её, и сложена лучше, и, к тому же, стараюсь нарядно одеваться. Не то чтобы это принесло мне какую-то пользу.

Джинни не понимает, что Гарри привязан к Луне гораздо сильнее, чем к Чо. Не думаю, что он влюблён в нее, но она ему нравится. Ни малейшего понятия, почему, ведь она такая чудачка, и к тому же совершенно не умеет одеваться. Возможно, она ему нравится, потому что не пугает его, и это довольно странно, ведь на меня Лавгуд просто наводит ужас: никогда не знаешь, что она скажет или сделает в следующий момент. Луна пугает даже умницу Невилла.

Невилл Лонгботтом, наш смелый и благородный лидер. На самом деле, он вполне мил; строг и очень привлекателен.

Я вспоминаю свой первый год, а точнее, самую первую ночь в общей спальне для девочек.

— Как там имя этого неуклюжего увальня, Парвати?

— Мне кажется, это зовут Найджел что-то там, Лаванда.

— Его зовут Невилл Лонгботтом, и он очень хороший, — ответил нам писклявый голосок нашей соседки с торчащими зубами.

Грейнджер хоть КОГДА-НИБУДЬ ошибается?

Для Гарри Джинни и есть та единственная. Мы все знаем, что они “расстались” после похорон Дамблдора, потому что она сказала нам об этом в начале года. Надо думать! Но это всего лишь то, во что нас хотели заставить поверить.

Джинни очень искусно лжёт. Признаюсь, что купилась на её слова, когда она впервые заговорила об этом. Но каждый раз, когда до нас доходили слухи о дурных вестях, связанных с Гарри, в её глазах ясно читались любовь и тревога. Она влюблена в него просто по уши.

Ещё несколько минут назад я не была уверена, что это взаимно, но то, как Гарри смотрел на Джинни, когда та вошла, не оставляло места для сомнений. Как пишут в любовных романах, “в его взгляде читалась отчаянная жажда”. До тех самых пор я даже не была уверена, что эта “отчаянная жажда” вообще существует, но теперь я это точно знаю.

От меня не ускользнуло и то, как Джинни отреагировала на предложение Чо. Они с Гарри настолько сходят с ума друг по другу, что просто не в состоянии это скрыть. Ещё одна очевидная вещь: Гарри страстно желает, чтобы Джинни была в безопасности, а до большинства из нас ему и дела нет.

Это было несправедливо с моей стороны.

Конечно же, ему есть дело, именно поэтому он здесь. Он здесь, потому что готов умереть за нас. Но если Гарри выживет, а Джинни нет, он будет безутешен; я это вижу. Я была влюблена в Рона, и это было нечто похожее на отраву, текущую в моей крови, что-то выше и вне здравого смысла. Он разбил мне сердце, но я оправилась от этого. Если Гарри потеряет Джинни, он не утешится никогда. Хотелось бы мне знать, каково это. Должно быть, просто восхитительно (и пугающе) испытывать к кому-либо такие чувства. Я обманывалась, когда думала, что испытываю это к Рону, и точно знаю, что не чувствую ничего подобного к Симусу.

Мне очень жаль, мой потрёпанный в боях друг, но когда всё это закончится, и твои раны полностью заживут, я собираюсь сказать тебе, что всё кончено.

Я перевожу взгляд на Рона и Гермиону.

Гермиона, ты же вроде как самая умная, а совсем ничего не знаешь. О том, как обращать на себя внимание парней, уж точно. Научись пользоваться косметикой, приобрети нормальную одежду, не кричи на них и не читай нотаций. То, что вы с Роном ещё не вместе, полностью твоя вина, потому что очевидно: ты влюблена в него, а он влюблён в тебя. Пара идиотов.

Гермиона смотрит на меня. Хотелось бы мне знать, что происходит внутри этого пугающего, всё раскладывающего по полочкам мозга. Рон же, напротив, настолько смущён, что почти и не глядит в мою сторону. Я могла бы обратить это в свою пользу, заставить его корчиться от неловкости, но я не стану, потому что хотя всё волшебство и ушло, я всё ещё скучаю по этим длинным обнимающим тебя рукам. Я была такой юной в прошлом году, такой зелёной, и таким же был Рон. Сейчас он совсем вырос, стал очень серьёзным и не боится давать Гарри советы. Что же такого он повидал. Судя по всему, нечто большее, чем мы. Бедный Рон.

Я вспоминаю начало этого года, когда нам объявили, что Рон заболел драконьей оспой и поэтому остался дома.

— Во имя всего святого, Лаванда, что ты нашла в этом идиоте?

Парвати уже давно питает к нему неприязнь. Она полагает, что он “невежественный дурак”. Но на самом деле, я думаю, она просто озвучивает мнение Падмы.

— Он определённо идиот, но милый и смешной, а еще высокий, очень высокий. Мне нравятся высокие мужчины, Парвати.

— Тогда почему же ты выбрала Симуса? Он ненамного выше меня, — спросила меня Парвати.

Это был хороший вопрос, и я до сих пор не могу найти на него ответ. Мне кажется, всё дело в том, что мне просто хотелось парня, ведь у каждой девушки должен быть парень. Симусу я давно нравилась, а на нашем курсе было всего два свободных мальчика.

Однако я всё равно умудрилась сделать неправильный выбор.

Только что появился Оливер Вуд. Он высокий и симпатичный, но держит за руку Кэти Белл. Кто все эти люди? Откуда они пришли и зачем они здесь?

Они здесь, чтобы сражаться, потому что так не может продолжаться дальше. Бедный Майкл Корнер умер бы в том подземелье, не приди Невилл и мальчики ему на помощь. К счастью, к тому моменту Кэрроу только-только взялись за Симуса, иначе он был бы следующим. Добро пожаловать в школу пыток.

Надеюсь, что Малфой, Крэбб и Гойл сгорят в аду; и эта тварь Булстроуд тоже!

Падма и Парвати разговаривают о боевых приёмах, гадая, чего ожидать. Уже поздний вечер. Вчера был мой день рождения. Я должна сейчас сплетничать о мальчиках, обсуждать наряды, макияж и всё в этом духе, а не прятаться в этой комнате, решая, как лучше всего бороться за собственную жизнь.

Мой день рождения мы тоже отпраздновали здесь. Мне исполнилось восемнадцать лет, и я не знаю, суждено ли мне дожить до девятнадцати.

Я мысленно возвращаюсь к последнему школьному дню, ровно на неделю назад. Это было маггловедение.

— Я хочу работать в Комиссии по регистрации магглорождённых после школы, профессор, — притворно улыбаясь, заявила мисс Свиное рыло.

— Замечательно, мисс Паркинсон! А как насчет вас, Браун? — обратилась Алекто Кэрроу ко мне.

— Я хочу стать аврором. Xочу выслеживать и ловить тупых уродливых злых ведьм, сеющих ложь и издевающихся над детьми. Вы — первая в моем списке. Булстроуд — следующая, — ответила ей я.

На меня навалилось слишком много всего, и я сломалась. Предыдущей ночью они схватили Симуса (которому ещё неделю назад удалось от них ускользнуть) и заперли его в подземельях. Я уже и так балансировала на грани, и слова Кэрроу и Паркинсон стали последней соломинкой.

Я мгновенно выхватила волшебную палочку. Мисс Фурия, занимаясь распространением грязной лжи или “преподаванием”, как она любила это называть, всегда оставляла свою на столе. Когда она рванулась за ней, я с помощью заклинания приклеила палочку к поверхности. Это было ошибкой, следовало левитировать её к себе. Без неё Кэрроу не смогла бы больше издеваться над маленькими детьми.

— Дантисимус! — крикнула я, направив палочку Булстроуд прямо в лицо. Это заклятье было моим коньком; её зубы начали расти с такой скоростью, что буквально продырявили парту и заставили ступни оторваться от пола. Следом попыталась вытащить палочку Паркинсон; её я просто оглушила. Бледный как мел Малфой выглядел напуганным и не двигался. Собственно, это всё, что он делал с Пасхи, поэтому я не стала его трогать, а вместо этого занялась его дружками, Тупым и Ещё тупее.

Я посмотрела на Парвати, но та только покачала головой и беззвучно прошептала: “Падма! Иди!”. Я поняла, что она не уйдёт без сестры-близняшки, а студенты Рейвенкло были на заклинаниях вместе с Хаффлпаффом. Не мешкая, я покинула классную комнату.

Всё то время, что я бежала по коридорам, мне не удавалось отделаться от тревожных мыслей. Парвати сейчас оставалась в школе единственным гриффиндорцем с седьмого курса.

— Экспекто Патронум! — крикнула я, отправляя сообщение Неву. Мне нужно было попасть в Выручай-комнату, но без него я не могла этого сделать.

— Подземелья, рядом с классом Зельеварения, — сообщил мне патронус пару секунд спустя. Я чертыхнулась: всё это время я бежала в другую сторону.

Что бы мы все делали без Невилла?

В то время как я сижу здесь, в этой комнате, ставшей моим домом на целую неделю, я воскрешаю в памяти наш побег из школы (хотя мы всё ещё в школе) и последовавшее за ним освобождение Симуса. Внезапно я понимаю, что когда сказала, что хочу стать аврором, то действительно имела это в виду. Я и правда хочу выслеживать и ловить Тёмных волшебников. Хочу делать что-то важное, быть кем-то. Хочу быть смелым гриффиндорцем подобно Гарри, Рону и Гермионе, Невиллу и Симусу.

Гарри и Луна возвращаются с новостями. Снейп бежал, Кэрроу схвачены, нам предстоит сражаться. Мы покидаем наше убежище и направляемся в Большой Зал. В этот момент я замечаю, что Луна и Дин держатся за руки.

В тот самый момент, когда я решила, что моя жизнь не может стать ещё более странной, Луна Лавгуд и Дин Томас держатся за руки!

* * *

Падение

Пожиратели Смерти и их сторонники уже внутри.

Я стою на галерее напротив Главного входа рядом с Парвати и Падмой, мы метаем заклинания в тех, кто под нами. Парвати только что попала в Пожирателя парализующим заклятьем, и нам кажется, мы неплохо справляемся. Затем мы слышим пронзительный крик позади нас. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть, как на пол оседает девушка; она из Рейвенкло, подруга Падмы. Мне никогда не доводилось видеть столько крови.

Кто-то, также покрытый ею, стоит над девушкой; из его горла вырывается рычание.

Нет, не кто-то, что-то — зверь, монстр. Фенрир Сивый отражает мою атаку, Парвати и Падма также терпят поражение. Он облизывает губы.

— Привет, мои сладкие, — говорит он, не повышая голоса, но каким-то образом тот перекрывает шум битвы, идущей внизу.

— Лакомые, лакомые маленькие кусочки, — его взгляд полон вожделения. — Кто хочет быть первой? — он облизывает окровавленный коготь.

Между мной и оборотнем стоят близняшки, и я вскидываю волшебную палочку — я должна защитить друзей. Он отбивается, не идя в нападение. Ему нравится пользоваться физической силой: кусать, царапать, рвать плоть на куски. Парвати начинает кричать, когда Сивый прыгает на неё. Нет, её он не получит, решаю я, я не дам ему сделать ей больно; моё тело как будто само кидается ему наперерез. Мы сталкиваемся в воздухе и падаем на пол, я с хрустом ударяюсь о балюстраду.

Ослабленная заклинаниями, она рушится, и мы летим вниз.

Живот как будто в огне, а мантия кажется влажной. Это чудовище успело вонзить в меня когти. Падая, я вижу, как Сивый падает тоже. Сейчас он в нескольких футах, но, в отличие от меня, перелетел над балюстрадой, а не сквозь неё, и в своей траектории несётся, чуть ли не через весь холл.

Сквозь пелену боли я вижу, как в неконтролируемом полёте развевается моя пропитанная кровью мантия. Сивый по-кошачьи изворачивается и застывает, готовый к падению. Я же обрушиваюсь на пол всей тяжестью и слышу, как ломаются кости. Он же, как зверь, приземляется на все четыре конечности и кидается ко мне.

Странно, но мне вспоминается разговор о квиддиче с моим первым настоящим парнем.

— Ты когда-нибудь падал с метлы, Бон-Бон?

— Много раз, Лаванда.

— Это больно?

— Нет, падать с метлы совсем не больно.

— Серьёзно?

— Абсолютно. Это тот момент, когда ты ударяешься о землю. Вот тогда становится очень больно.

О, как же мы смеялись.

Я улыбаюсь воспоминанию и пытаюсь приподнять голову, но любое движение причиняет боль. Я решаю не двигаться, но понимаю, что от этого боль не становится меньше. Кровь на мантии вызывает беспокойство, но ко мне уже несётся Сивый, а я нахожусь в каком-то полубессознательном состоянии и не способна защитить себя. Уже совсем скоро боли больше не будет и не нужно будет ни о чём волноваться. Кто-то посылает в Сивого заклятье, которое отбрасывает его от меня, а затем профессор Трелони обрушивает ему на голову стеклянный шар.

Она не предупреждала меня ни о чем подобном. Хотелось бы мне знать, почему? Я решаю, что пора наконец закрыть глаза.

* * *

— Дон, Дон! Она очнулась!

Я слышу мамин голос, с трудом пытаясь открыть глаза. Розовые и зелёные пятна медленно превращаются в зелёные стены и лица моих родителей. Мама держит меня за руку. Я чувствую папины крепкие мозолистые ладони одну на другой.

— Как ты себя чувствуешь, принцесса Ванда? — хриплым голосом спрашивает папа.

Принцесса Ванда! Мерлин, он не называл меня так уже лет десять. Должно быть, всё и правда плохо.

— Как будто меня распотрошил оборотень, — честно признаюсь ему я, и он начинает плакать. Это ведь папа, он никогда не плачет. Он приподнимает меня, сдувает пылинки и сжимает в объятьях, целуя, чтобы мне стало лучше. Почему он не целует меня ещё сильней? Я хочу, чтобы мне стало лучше.

* * *

Я не могу встать. Когда я стою, зачарованные раны вновь открываются, не то чтобы они и так полностью зажили. Я медленно истекаю кровью. Кровевосстанавливающее зелье, конечно, продлит мою жизнь на годы, только вряд ли это можно назвать жизнью.

Но я Лаванда Браун. Я никогда не падаю духом и потому я говорю родителям и друзьям, что со мной всё в порядке; нет, правда, всё в порядке. Симус хочет, чтобы я знала: он не оставит меня, никогда. Я говорю ему, что, скорее всего, остаток жизни проведу в инвалидном кресле и, в любом случае, я собиралась объявить ему о расставании, но он не верит мне.

Я иду на похороны и стараюсь убедить себя в том, что уж мне-то, во всяком случае, лучше, чем Колину, или Фреду, и ещё дюжинам погибших. Но так ли это? Зачарованные раны невозможно полностью исцелить, а мои глубже тех, что у Билла Уизли.

Старший брат Рона заходит ко мне и пытается убедить, что со временем всё наладится. Должно быть, он был просто великолепен до того, как получил эти шрамы. Я тоже когда-то была симпатичной.

Симус, как обычно, суетится вокруг. Неужели он никогда не оставит меня в покое?

Я не могу ходить, но это не значит, что я внезапно поглупела и стала беспомощной, Симус.

Каждый, кого я встречаю, спрашивает меня “Ты в порядке?”, и я всегда отвечаю “да”, потому что я в порядке. Никто не спрашивает, счастлива ли я. Быть в порядке и быть счастливой — это совершенно точно разные вещи, и не думаю, что могла бы ответить “да” на второй вопрос.

Возможно, мне было бы лучше умереть? Не думаю; мне кажется, так лучше, на самом деле.

* * *

Аврорат отказал мне в приёме на работу. Гарри просит за меня, но в своём кресле-коляске я даже не могу принять участие в необходимых тестах, и Робардс, глава аврората, конечно же, не допустит меня. Я говорю этому старому дураку, что сейчас он бы и сам не прошёл их. У него лишний вес и ходит он, опираясь на трость. Неудивительно, но это ничуть не повысило мои шансы.

Часто заходит Парвати; она стажируется на целителя. Думаю, ей хочется найти для меня лекарство. Я надеюсь, что она это сделает, и стараюсь жить этой надеждой.

Снежная Королева тоже заходит. Она делится со мной записями с курсов авроров, и как-то так вышло, что я стала её партнером по учёбе. Я говорю, что если я ей нравлюсь, то у неё нет шансов, ведь меня интересуют только парни. Сьюзен смеётся.

— Не всё в этом мире крутится вокруг мальчиков, Лаванда, — говорит мне она.

— Конечно, нет, — отвечаю я, — есть ещё одежда и мода, о, и не забудем про макияж! — снова смех. Мы спорим, следует ли приступать к работе или можно ещё повеселиться.

Сьюзен Боунс спорит со мной — какое это восхитительное ощущение. Даже Парвати перестала со мной спорить, и мне этого не хватает. Все теперь боятся обидеть меня.

Я фарфоровая фигурка: её уронили, она разбилась, и никто не смог её, как следует, починить. Все думают, я очень хрупкая. Иногда я ужасно обращаюсь с людьми — и они терпеливо сносят это. Но, Мерлин, как же я скучаю по перебранкам, подколкам, шуткам и флирту. По флирту больше всего. Никто больше не флиртует со мной, даже Симус.

Сьюзен же всегда спорит; мы не сходимся почти ни в одном вопросе, начиная от парней и заканчивая причёсками. В школе, до самого последнего дня, она носила косу. Сейчас её волосы всегда стянуты в пучок. В точности как у Макгонагалл, во имя всего святого! Из маленькой девочки она превратилась в старую деву, минуя все промежуточные стадии! Но в паузах между нашими спорами я набираюсь у Сьюзен много чего полезного о работе авроров. Да, я не справлюсь ни с одним из заданий, для которого нужно встать с инвалидного кресла, но я совершенно уверена в том, что могла бы без проблем сдать все остальные тесты.

Я стараюсь помочь Сьюзен наладить личную жизнь, но та отвергает все мои попытки. Она хочет дождаться “того самого, единственного”. Я же говорю ей, что парни — не автобусы, и она сама должна выйти на охоту и получать удовольствие от процесса. Она отвечает, что и так получает.

Люди, даже Парвати, начали называть Сьюзен моим другом, и, возможно, так оно и есть. Сьюзен не суетится, как это делает Симус. Она резка и честна с людьми и никогда не делает скидок. Она даже выговаривает мне, когда я пытаюсь пользоваться своим инвалидным креслом как оправданием.

Она помогает мне чувствовать себя лучше.

* * *

Почти два года спустя, я подхожу к входной двери в доме моих родителей; они уже ждут меня. Папа выглядит встревоженным.

— Как ты себя чувствуешь, Лаванда? — спрашивает он.

— Хорошая новость в том, что я, наконец, нашла лекарство. Плохая же в том, что я…

— Я знаю, кто ты, Принцесса, — прерывает он меня, не желая слышать слово. Он не хочет, чтобы его дочь произносила “оборотень”. Я знала, что всё так будет, меня предупреждали.

— Как ты, лучше или хуже?

— Думаю, лучше, — отвечаю я.

* * *

Две недели спустя, на вечеринке в Министерстве Симус пытается сыграть на моём чувстве вины. Он ждал меня два года. Теперь мне, наконец, лучше, и он вознаграждён, но я всё равно не хочу быть его девушкой. Два потерянных года; я предупреждала тебя, Симус, мне очень жаль, но я не влюблена в тебя. Я твердила тебе это десятки раз. Ты думал, что это “говорили раны”, но слова звучали из моего рта.

На вечеринке я знакомлюсь с симпатичным широкоплечим волшебником. Его имя уже не имеет значения. Он покупает мне коктейль, и он выше Симуса (хотя и не такой высокий как Рон). Мы вместе уходим, и, мне кажется, Симус наконец всё понял. Сьюзен говорит мне, что я дура, и Парвати соглашается с ней, но они ошибаются. Я знаю, что делаю.

Мама и папа (особенно папа) не слишком счастливы насчёт всего остального, но я чувствую себя лучше. Я так думаю.