Хрупкое равновесие камней (джен)

Из допроса посла Г'Кара, проведённого начальником службы безопасности Майклом Гарибальди.

Вера, мистер Гарибальди, это очень важная вещь. Даже почувствовав первую вибрацию от стыковки, мы верили, что все еще можем спастись. Что мы лежали в засаде, не потому что нам больше нечего было делать, а с важной целью. Для того чтобы получить преимущество над нашими врагами. И конечно, мы верили, что сможем их победить. А какая еще была альтернатива? Попросить этих фанатиков не убивать нас и надеяться на лучшее?

Мы ждали в грузовом отсеке, пока не затих скрежет в шлюзах. Потом стали ждать звука шагов. Если нас собирались переправить на корабль, все еще оставалась возможность одолеть наших захватчиков. Я подвинулся поближе к двери, где мог более эффективно закрыть им проход. Спустя мгновение ко мне присоединились Деленн и Моллари. Мы встали по бокам от двери и приготовились к неприятной драке.

Но этого так и не произошло.

— Почему никто не идет? — спросил Моллари спустя несколько напряженных мгновений.

— Они же не могли про нас забыть.

— Слышите? — спросила Деленн.

Я замер у двери, но ничего не услышал.

— Нет, — ответил я.

— Да не там, — сказала она. — Это шипение.

Моллари первым увидел иней, появившийся на вентиляционных решетках над дверью, ведущей в грузовой отсек. Решетки эти, если только земные корабли не сильно отличались от нарнских, были предназначены для медленного удаления атмосферы из отсека и обеспечения мягкого перехода между частями корабля в космосе. Деленн уже перешла на другую сторону, прежде чем мы успели ее остановить, так что нам пришлось последовать за ней. Пока мы шли, я почувствовал слабое движение воздуха, и стало заметно холоднее. А потом тоже услышал этот звук.

Знаете, это забавно. Учитывая то, что мне довелось испытать, я полагал, что умру, стоя на ногах. Возможно, занимаясь чем-то достойным, и определенно, в бою. Так что вы можете понять мое удивление от того, что они планировали убить нас, просто выпустив атмосферу и заморозив.

— Великий Создатель, — прошептал Моллари. Несмотря на то, что я не разделяю его языческие верования, тогда я был согласен с этим высказыванием.

— Но это же бессмысленно, — сказала Деленн. — Зачем они везли нас так далеко, когда могли просто бросить в шлюзы «Вавилона 5» с таким же результатом?

— Люди вообще бессмысленны, — ответил я. — Вы же не думаете, что их фанатики окажутся лучше?

Моллари задумался. А потом начал возиться со своей рубашкой и попытался надеть кольцо снова. И опять ничего не произошло.

— Будь ты проклят, Кош! — сказал он. — Когда же эта штука будет нужна, если не сейчас, когда нас вот-вот убьют?

На сей раз Деленн ничего не ответила. Кто знает? Может быть этого оказалось достаточно, чтобы пошатнуть ее веру в добрые намерения Коша?

— Мы должны попытаться закрыть эти люки контейнерами, — сказала она. — Это задержит потерю воздуха.

— А когда они поймут, что мы сделали, и просто вышвырнут нас в космос, у нас будет слабое утешение в виде того, что эти ящики улетели первыми? — поинтересовался я, но эта насмешка была скорее рефлекторной, чем намеренной.

— Если вам хочется просто стоять в ожидании смерти, Г'Кар, тогда наслаждайтесь, — Моллари попытался сдвинуть один из самых маленьких контейнеров.

Вот уж от кого не ожидал получить напоминание о том, что я всегда хотел умереть, делая хоть что-нибудь. Не уверен, что перетаскивание контейнеров для того, чтобы закрыть вентиляционные люки, и есть то достойное дело, но это в любом случае было лучше тупого бездействия.

— О, ради Г’Квана, — пробормотал я, а потом поднял контейнер и перетащил его через отсек. Я не смог дотянуться до решетки, но поставил контейнер под ней, чтобы сделать штабель.

Мы работали так быстро, как могли, я таскал ящики в одиночку, а Моллари и Деленн — вдвоем. Нам надо было закрыть четыре вентиляционных решетки, и автоматическая система сделала процесс декомпрессии стабильным и зловеще неизбежным. Воздух стал разреженнее и холоднее к тому моменту, когда мы закрыли первую решетку.

Хрупкая центаврианская физиология Моллари первой проявила признаки нехватки кислорода. Он побледнел и начал шумно дышать и кашлять. Точнее, последнее, скорее всего, было вызвано холодом, от которого и я уже начинал страдать. Я пытался понять, сколько времени у меня еще есть перед тем, как тело впадет в оцепенение, но мысли путались.

Из всех нас только Деленн выглядела неуязвимой. Я слышал о минбарской выносливости раньше, но увидеть воочию, как Деленн продолжает работать даже тогда, когда я больше не смог поднять контейнер, а Моллари бесполезно скребся об него между приступами кашля, это было нечто. Она подошла поочередно к каждому из нас и сказала:

— Экономьте силы. Я сама их перетащу.

Я даже не смог ей возразить. Мой мозг отказывался работать, полностью занятый мыслями о тепле и воздухе. Вот, значит, как мне суждено было умереть: сидя в углу, прижавшись к Моллари. В качестве оправдания скажу, что он был не только приятно теплым, но еще и едва мог говорить из-за кашля. Это было самое славное его состояние из всех, в которых мне довелось его видеть.

— Я вот думаю, — выдохнул я, стуча зубами, — нельзя ли оставить тебя в таком виде. Мне бы дали медаль, если бы ты никогда больше не смог говорить.

Он хлопнул рукой и указал на меня пальцем.

— Это ты на что намекаешь?

Он сделал особенно болезненный вдох и закашлялся.

— На все… шесть.

Центаврианские идиомы ускользали от моего понимания даже в лучшие дни.

— Что?

Моллари одарил меня взглядом, полным презрения.

— Даже ты. Не настолько. Туп.

Потом меня осенило.

— Честное слово, Моллари. Мы, вероятно, сейчас умрем. Не мог бы ты потратить последние силы на оскорбление получше, чем эти примитивные жесты?

— Ты бы… предпочел… демонстрацию?

— Нет, даже если всю вселенную поглотит энтропия, и ты будешь последним теплым телом на свете.

Моллари попытался рассмеяться, но его легкие сделали еще одну попытку втянуть воздух, и он упал на меня. Потом он начал слабо биться, как будто вдохнул больше воздуха, чем было нужно. Я поднял взгляд и увидел Деленн, которая пересекала отсек, слишком занятая нашим спасением, чтобы ещё и смотреть на нас.

А вот то, что я вам сейчас скажу, вы никогда никому не откроете. Ни Синклеру, ни Ивановой, никому.

Я подтащил его к себе, пытаясь заставить выпрямиться.

— Дыши же, идиот, — прошипел я ему на ухо. — Даже младенцы это делают, это не так уж сложно! Успокойся и дыши, ты, выросшая на чужих перспективных возможностях плесень!

Я сделал перерыв в ругани, чтобы глотнуть воздуха, но вместо этого вдохнул его волосы и закашлялся сам.

— Вот посмотри, что ты наделал, — сказал я, и тут же пожалел об этом. Теперь одышка мучила нас обоих, и я тоже принялся бороться с собственными взбунтовавшимися легкими. Моллари лежал рядом со мной, его губы посинели, а дыхание стало слишком слабым. Наконец, мой кашель прекратился, и я сполз на пол возле стены.

На другой стороне отсека Деленн тоже упала, так грациозно, как только можно было это сделать, ее собственные силы подошли к концу, и два люка остались открытыми. Она поползла к следующему ящику. Уж она-то, по крайней мере, точно отважно сражалась со смертью.

— До чего же глупо мы будем выглядеть… когда наши тела найдут, — пробормотал я, уткнувшись в надушенный центаврианский гребень. — Если это… будут наши люди… то они сочтут нас… символом межзвездного мира… или еще чем-то вроде... подобной пустой чуши.

А потом шипение прекратилось, и те контейнеры, которые мы успели подвинуть к люкам, упали на пол. Дверь, которую мы так безрезультатно пытались открыть в течение многих часов, скользнула в сторону, и вооруженные люди, облаченные в те же самые черные маскировочные костюмы, вошли в отсек и направили на нас PPG.

Но гораздо важнее то, что они принесли с собой порыв воздуха. Я сделал глубокий вдох, Моллари начал кашлять снова, а Деленн поймала мой взгляд, тревожная и готовая к действию. Она была молодец.

С возвращением кислорода голова начала пульсировать, и меня затошнило. Я попытался поднять руку, но мышцы подвели меня и устроили перерыв, решив, что я уже достаточно их нагрузил на сегодня.

Но когда все, что можно, отказывает, у нас все еще остаются наши голоса, не так ли? И они могут быть серьезным оружием. К несчастью, на тот момент это мое оружие было притуплено асфиксией и оцепенением, так что я смог выдавить лишь:

— О, хорошо. Мы спасены.

И тогда, в добавление к уже имеющимся неприятностям, меня ударили пистолетом. Похоже, это был единственный режим общения, который использовали наши похитители.