Рассвет Империи. Часть II: Evil Inside (джен)

На семнадцатой минуте серии Падме сдалась и задремала, оставив Джараэль Мать Ранкоров покорять диких масасси вдохновенной речью и голыми синими сиськами. Сквозь дремоту она ещё слышала дружный рёв сгенерированных криворуким голотехником гигантских ёжиков, рычание сыночка-терентатека и шум движения за окном, но в какой-то миг они все слились в ровный шелест деревьев, свист ветра и потрескивание костра за спиной высокой женщины в белом.

Женщины, совсем не похожей ни на один из её портретов: слишком высокая, некрасивая, с резкими чертами набелённого лица, с узкими губами, форму которых не скрывала даже алая помада, исхудалая, измождённая. Не было на шее легендарных сияющих лалов Тида, и монашеская ряса была далека от первозданной чистоты, а плата на голове не было вовсе — только коротко остриженые тёмно-рыжие волосы. И всё же это, несомненно, была Ирем.

Великая Ирем, Всеблагая Ирем, Ирем Этномартира, Ирем Благочестивая.

Миг — и видение исчезло, женщина сменилась усталым мужчиной в сером республиканском (или похожем на него) мундире. Он сидел на ступенях древнего, наполовину сожранного джунглями храма и нервно теребил длинную золотую серьгу. Вдруг он поднял голову и приветственно кивнул. Она в ответ неловко помахала рукой — здрасьте, мол.

— Избранного не существует, — сказал мужчина строго и многозначительно.

— Но...

— Избранного не существует, — повторил тот. — Только бессмертный Витиат и его тела.

— Тела?

Он что-то ответил, но Падме уже не могла разобрать его слов. Её утягивало в зелёные глубины леса, в холодные воды бесконечно глубокого озера, обратно в её постель на Корусканте.

Задыхаясь и кашляя, она открыла глаза. Джараэль всё ещё не закончила свою речь, а её отец-ухажёр Демагол ещё не налюбовался на её обнажённые красоты на фоне терентатека. Мимо окна, отчаянно вопя сиреной, пронеслась орденская машина, и сердце отчего-то кольнуло тревогой.

«Я здесь совсем одна», — подумала она, и это тоже было непривычно страшно.

Нет, не одна — хуже: она здесь со своим ребенком, с детьми, близнецами. И их троих некому защитить, если что-нибудь случиться. «Но ничего не случится. Случаться совершенно нечему». Это было неправдой, и она это знала. Слишком хорошо знала. Достаточно, чтобы чуть не броситься на шею некстати зашедшему Органе. Что он забыл здесь? Опять пришёл клеиться к тилинке?

— Ну, ну, не надо так нервничать, — обдал её ласковым перегаром алдераанский сенатор. — Это всего лишь я. Не служители Храма, не люди канцлера и не наёмный убийца. Я подумал, что в такую беспокойную ночь будущей мамочке нечего делать в столь нехорошем районе — ведь мы, алдераане, очень уважаем материнство. Шелти, девочка...

— Нет, нет, — опомнилась Падме. — Мне нельзя покидать эту квартиру! Я договорилась со своей спасительницей... — она судорожно начала вспоминать подробности легенды, сочинённой канцлером, Драром и Сабе, и никак не могла толком ничего вспомнить.

Всё перекрывала странная, знобкая тревога, гнездившаяся где-то под сердцем.

— Нельзя, конечно, но если очень хочется — то нужно, — довольно жёстко сказал Органа. — Скоро начнётся гроза и движение перекроют по всей планете. Надо успеть, пока что мы можем затеряться в толпе. Шелти, девочка! — уже более нетерпеливо повторил он.

Как всегда безэмоциональная, его консорт прихватила Падме под белы руки и спустила в затаившийся под окном бело-красный флаер. Органа уселся рядом и они стартовали.

— Должен тебе сказать, дорогой друг, что ты выбрала крайне небанальный способ покинуть ряды нашей дружной оппозиции. Впрочем, ты всегда старалась быть оригинальна. И всё же, тайный брак с джедаем и тайные дети от этого тайного брака — это немного слишком, не находишь? Впрочем, это по крайней мере стильно. Возможно, когда мы все умрём и станем принадлежностью истории, о нас снимут кино. Или напишут роман. Или и то, и другое. Как думаешь, кто сыграет мою роль? Я бы предпочёл зелтрона, в них есть приятная брутальность. А может быть, я и вовсе не попаду в каст? Как думаешь?

— Сенатор Органа, вы ответите за это похищение! — она наконец-то обрела голос.

— Непременно. По всей строгости закона, — покорно согласился тот. — Но не раньше, чем ты окажешься у меня на квартире. Шелти, девочка...

— Подтверждаю наличие пяти джедайских конвоев в районе, — консорт недовольно скривилась, глядя на экран радиолота. — И ещё три на подходе.

— И по вашему, они все за мной?

— А за кем ещё? — прямо ответил тот. — Здесь почти промзона, а Храм никого не объявлял в розыск. Значит, твоя хитрость раскрыта.

— Они не решатся напасть на сенатора. Меня защищает закон, а они не могли обнаглеть настолько, что...

— На Геонозисе ты говорила точно так же, — Органа пожал плечами и отхлебнул чего-то пахучего из красивой стеклянной фляжечки. — Тем более, не забывай, ни о каких сенаторах речи идти не может. Сенатор Амидала сейчас в своих покоях в дипкорпусе. А ты — блудная тилинская принцесса, брошенная любовница мандалорского княжича. Которую можно обвинить в любых связях с кем угодно, от конфеток и Дуку до Матери Ранкоров и лично злобного императора Валькиндеда.

— Но если бы они что-то со мной сделали, реакция Канцлера была бы...

— Совершенно безразлична твоему мёртвому, хотя всё ещё прекрасному, трупику.

Падме наконец перестроилась на рабочий лад и принялась судорожно просчитывать: кто и как мог их сдать. Органе знать неоткуда, а ведь помимо невинного тайнобрачия на ней висело дело посерьёзнее: сговор о непротивлении захвату власти канцлер-диктатором.

— Но восемь конвоев! Многовато для моей скромной особы.

— Они нюхают, курят и пускают по вене спайс, чтобы он помогал им принимать мудрые решения, — вмешалась консорт. — А особенно просветлённые мешают спайс с нарколеттой[1].

— Но число конвоев смущает даже в свете перечисленного. Хотя если они сами себя напугали какими-нибудь жуткими заговорами — вполне объяснимо.

— Но если бы на меня поступил приказ, разве это осталось бы в тайне? — настаивала на своём Падме. — Восемь конвоев — это как минимум двадцать четыре человека.

— И сколько из них в курсе, что тилинская бабёнка и сенатор Амидала — одно лицо? Надеюсь, никто. Парадигма, парадигма неверна. Знаешь такое умное слово? Ты привыкла, что за тобой и за тебя — Набу, сенат и союзники, но сама же отказалась ото всех от них ради, несомненно, важного дела: сохранения жизни себе и ребенку. У этого есть свои плюсы, ты поступила правильно; но есть и минусы. Сейчас ты бесправная вещь, игрушка милосердия набуанской политички, её валюта в игре репутаций.

Обычно добродушно-пошловато-поддатый, сейчас Органа был непривычно сердит и серьёзен. И непривычно прав. И... и непривычно благороден. Что заставило его сорваться на выручку былой союзнице, саму себя загнавшей в тупик? «Сейчас не время об этом гадать. Как говорила Шерлах из "Клочьев дыма"[2] — я подумаю об этом завтра. Сегодня надо действовать».

Тем более, что их флаер затормозил один из конвоев.

— Грозовое предупреждение. Назовитесь, нарушитель.

* * *

Гроза на Корусканте есть нечто большее, чем природное явление. Случается она, если по естественным причинам, раз в несколько десятков лет, и мгновенно облетает всю планету, хлеща её лиловыми плетями молний, поражающих всё движущееся в пределах двух-трёх сотен верхних ярусов. Задолго до её прихода жизнь замирает: крики сирен заставляют остановиться движение, население скрывается в домах и закрывает плотные ставни, не смея выглянуть наружу, заводы и фабрики прекращают работу, гаснут все электрические огни. Наступает время тишины, ветра и грома — как будто за стенами космоскрёбов не сверхразвитый экуменополис, а заброшенный город-призрак.

Вызывать грозу искусственно — совсем несложно. Террористы всех мастей, как и законные хозяева столицы, искони пользовались ей для того, чтобы сорвать планетарные щиты, парализовать жизнь населения или, например, загнать врага в угол, лишив его возможности передвигаться лётом. И тогда врагу оставалось одно: рискнуть и спуститься вниз, к поверхности.

— Советник, здесь много джедаев. Я чувствую, — прошептал Валин. — Чувствую. Они кружат в небе. И эта сирена...

— Сирена — это сигнал, что скоро гроза, она к ним отношения не имеет, — качнул головой Навара. — А раз гроза, скоро все попадают с неба, искать убежища.

— И джедаи?

— Может быть. Но полагаю, они ищут не нас. Иначе они бы уже спустились ниже, разве нет? Разве они не должны чувствовать, на каком мы ярусе?

— Не знаю. Я ведь только падаван, советник.

— Ну вот ты ведь чувствуешь, что они кружат в небе, а не в переулках?

— Да.

— Значит, и они бы ощутили, что надо искать нас понизу, а не поверху. Так что мы с тобой можем не волноваться и просто смотреть.

— На что?

— На корускантскую грозу, Валин. Это зрелище редчайшее, и наблюдать его можно только с поверхности. Выше десятого яруса она выжирает всё живое и движущееся; говорят, там не остаётся даже кислорода. А здесь, внизу, мы можем насладиться безумной пляской молний на фоне звёздного неба.

— Неба? Откуда?!

— В грозу гасят все огни, — мягко повёл лекком Навара.

* * *

Начальник конвоя был знаком Падме: вечно недовольный жизнью, с нелепой седой прядкой, в ещё более нелепом закосе под мандалорский доспех — несомненно, это был Ферус Олин. Давний недруг Энакина, зануда и аккуратист. Оставалось понять, за кем он шёл: за сенатором Амидалой, за блудной Дивой Итирой или за кем-то третьим.

Поневоле припомнился старый анекдот: «Просыпается Кель-Дрома в тюремной камере и думает: "Где ж это я? Если Экзар схватил, надо будет клясться в верности тёмному братству и лично Надду; а если, допустим, джедаи? Тогда я раскаялся. А если мандалорцы, тогда я Неукротимый. А если Кассус Фетт — то...". Тут дверь открывается, и полицейский укоризненно: "Ну вы вчера и набрались, господин Лоренс!"[3]».

Органа, должно быть, тоже был не уверен; поэтому сидел ровно и не спешил говорить первым, ожидая, что же именно ему предъявят. Олин сердито поджал губы и повторил требование назвать себя и своих спутниц.

— Я Бэйл Престор Антиллес-Органа, сенатор от сектора Алдераан. Это мои спутницы.

— Полагаю, водитель — ваша консорт. А вторая... похожа на Диву Итиру, находящуюся, по нашим сведениям, под домашним арестом. Что она делает в вашей машине?

«Значит, не знает. Возможно, должен просто всех впускать-никого не выпускать?»

— Сидит, я полагаю.

— Попрошу без этого вашего сенатского выпендрёжа! Отвечайте по существу: зачем она здесь.

— Не могу. Мне приличия не позволяют. Я, как-никак, принц-консорт.

— Вы хотите иметь с ней секс? — Падме не знала, что кислая морда Олина может стать ещё кислее. — И вам не стыдно? У вас ведь жена!

— Мне всегда нравились беременюшечки, а дорогая Бреха этим никак не радует, — с наглой откровенностью сообщил Органа. — И потом, признайтесь: неужели вы никогда не мечтали поиметь Диву?

— Я джедай!

— А вы не привязываясь.

— Он педераст, — негромко известила его консорт.

— О? Извините, был нетолерантен, вопрос снимаю. Кстати, Шелти, девочка, а у тилинов Дивнюки бывают? Или как там вообще мужской род от Дивы?

— Проезжайте, — резко рявкнул тот. — Грозовое предупреждение же. Хотя погодите... до алдераанского представительства вам не добраться. Лучше спускайтесь вниз.

[1] Таки канон. Джедаи вовсю использовали стимуляторы для повышения связи с силой.

[2] Книга рассказывает о судьбе дамы Шерлах а Арах, жившей в эпоху распада Империи Валкориона и рождения Всегалактической Республики, её пути к званию сит-лорда, борьбе за сохранение семейных владений — планеты Арат — её метаний между мужьями и первой любовью а также взаимоотношений внутри семьи. "Клочья дыма" — доселе не умершая классика, возбуждающая литературоведческие дискуссии "с кем должна была остаться Шерлах" и "кто лучше, Шерлах или жена-тви'лекка её возлюбленного, мягкая но сильная Ланни".

[3] Михай Лоренс — знаменитый театральный актёр, замаравший себе карму съёмками в сериале "Кель-Дрома", где он сыграл франкенштейна, слепленного из Улика, Кея и Дюрона Кель-Дромы, Алимы Кето и нескольких Мандалоров. Количество анекдотов про его размножение личности, понятное дело, зашкаливало.