Severus' Dreams (джен)

Фиби всегда советовала Гарри, что, если дети задают какой-то вопрос, они готовы услышать на него ответ. Дадли был с ней в этом согласен, хотя и предостерегал его, что отвечать нужно именно на те вопросы, которые дети задают на самом деле.

Когда Гарри сам еще был ребенком, он всегда страстно желал, чтобы окружавшие его взрослые придерживались подобных взглядов. Из-за вечно повторяемой тетей Петунией мантры, чтобы он не задавал ей никаких вопросов, Гарри чувствовал себя брошенным, а помешательство Дамблдора на тайнах не раз подвергало его (и других людей) жизнь опасности. Другие же взрослые, присутствовавшие в его жизни, так настойчиво пытались защитить его, что подслушивание разговоров и шпионские игры стали для него сродни хобби. Гарри совершенно не хотелось, чтобы его дети последовали по этим его стопам.

Порой, общаясь с детьми, ему трудно было доверять собственным инстинктам, но с практикой все стало несколько проще. Странно, но ему легче было разрешать ситуации, связанные с Тимом, чем иметь дело с проблемами, которые возникали у него с Джеймсом. Джинни любила говорить, что Гарри и Джеймс были похожи совсем не тем, чем нужно.

При мысли о Джеймсе сердце Гарри сжалось — тот с ним до сих пор не разговаривал. Вчера молодой человек заглядывал домой, чтобы повидаться с матерью и младшими детьми, но ушел прежде, чем Гарри вернулся с работы. Поздно вечером Джинни перекинулась парой слов с Гарри, сказав, что, по ее мнению, он должен был извиниться перед сыном.

— С каждым годом ты все больше походишь на мою мать, — огрызнулась она. — Ему двадцать лет, он не ребенок.

Даже Рон говорил Гарри, что он ведет себя необоснованно. Старый друг заглядывал к ним прошлым вечером, чтобы обсудить этот вопрос и попытаться привести сложившуюся ситуацию к какому-то мирному решению, жалуясь, что оба Поттера вели себя, как ослы.

Да, Джеймс не был ребенком, но Джинни с Роном не могли понять, насколько хрупким порой казался Гарри тот безопасный мир, что он для себя построил. Он хорошо усвоил, что все вокруг могло исчезнуть в мгновение ока.

В этом они с Молли действительно были похожи. Молли потеряла двух братьев и родителей во время первой войны, а во второй лишилась сына.

Гидеон и Фабиан входили в первоначальный состав Ордена феникса и были убиты во время рейда. Молли рассказала ему об этом одним поздним вечером, вскоре после окончания войны, когда он еще жил в Норе. Тот год выдался суетным и трудным. Артур часто допоздна задерживался в Министерстве, и Молли не ложилась, дожидаясь его. У Гарри же были большие проблемы со сном, и вместе они частенько тихонько пили чай на кухне.

В один из таких вечеров Молли рассказала Гарри, что ее братьев убили, когда она была беременна Фредом и Джорджем. От них не осталось практически ничего, что можно было похоронить.

Молли понимала его тягу просыпаться посреди ночи и заглядывать в спальни детей, проверяя дышат ли они и прогоняя тем самым собственные страхи. Она поняла его, когда в последний раз, когда он прогонял боггарта из шкафа, тот принял форму его старшего ребенка, лежащего холодным и неподвижным на полу.

Джеймс считал себя неуязвимым, а Гарри не знал, как совладать с мыслью о том, что его сын день за днем подвергает себя опасности. Его пробивал озноб при воспоминании о том, как он прибыл в Мунго, судорожно пытаясь пробиться к Джеймсу. Когда их наконец-то пустили в палату после того, как Рос закончила разбираться с Джеймсом, на его мантии все еще виднелись следы крови. Но вместо бледного, потрясенного молодого человека, которого ожидал увидеть Гарри, зайдя внутрь (особенно после выговора, полученного от Рос), пред ним предстал Джеймс, радостно болтавший с симпатичной молодой целительницей, поившей его зельями для восполнения кровопотери. Для того, кого только что отругали за нарушение дисциплины, молодой аврор был чересчур горд собой.

Гарри неохотно признал, что отстранение на неделю было достаточным наказанием. К тому же он сам слышал — и это принесло ему некоторое удовлетворение, — как Рос отчитывала своего нового аврора за неподчинение приказам. Они, наверное, не поссорились бы, не отнесись Джеймс ко всему произошедшему с таким высокомерием, назвав родительскую заботу обыкновенной паранойей. Поведение сына столь сильно напоминало Гарри о Сириусе, что все его мысли крутились лишь вокруг того, как его крестный провалился сквозь вуаль. Он не намеревался спорить с Джеймсом, правда не намеревался.

Гарри вздрогнул, вспомнив, как назвал Джеймса безрассудным и безответственным. А по прибытии домой их ссора переросла в соревнование по тому, кто кого перекричит, когда Джеймс упомянул войну, сказав, что не Гарри было говорить о соблюдении протокола, ведь он сам в семнадцать лет гонялся за темным волшебником.

Нынче немногое могло вывести Гарри из себя, но у Джеймса, казалось, был дар находить его болевые точки.

Гарри вздохнул, посмотрев на своего младшего ребенка, шагавшего рядом. Тима расстраивало то, что Джеймс с Гарри ссорились. Они с братом друг друга очень любили.

Когда Тим только начал жить с ними, он довольно сильно побаивался Джеймса. Гарри полагал, что причиной тому было то, что Джеймсу на тот момент уже было шестнадцать и в глазах Тима он был взрослым мужчиной. Проявляя терпение, которого Гарри в нем прежде не видел, Джеймс решительно настроился завоевать Тима. В их первое лето вместе он взял на себя физиотерапию Тима, скрывавшуюся под играми в квиддич, которому он учил маленького мальчика. Он ходил с Джинни и Тимом на каждую встречу с целителем, заявляя, что, раз Гарри был привязан к кровати, он должен помогать матери.

Все дети были близки между собой, но Джеймсу, похоже, с лихвой перепало гарриной “тяги к спасению людей”.

Гарри покачал головой, прогоняя эти мысли, и глубоко вздохнул, вынуждая себя вернуться к насущным вопросам.

— Ты наверняка услышишь, что обо мне рассказывают всяческие странные вещи, если этого уже не случилось, — тихо сказал он мальчику.

Тим кивнул.

— Я слышал… кое-что, — на мгновение он замолчал. — Но во многом именно то, о чем я тебе говорил.

Гарри услышал это его ”во многом”, даже не сомневаясь, что ребенок знал куда больше, чем хотел ему показать. Так уж проявлялась его скрытность.

— Ну, тогда ты знаешь общую суть, — сказал ему Гарри. — Просто помни, что люди говорят обо мне много того, из-за чего я кажусь куда могущественнее, чем есть на самом деле.

Гарри провел Тима за руку через Годрикову впадину, пока они не дошли до разрушенного дома. Вздох ребенка огласил ту самую секунду, когда Тим разглядел памятник.

— Здесь убили моих родителей, — тихо сказал ему Гарри. Остатки дома все еще стояли на месте. Таблички и надписи, покрывавшие его стены, тоже были тщательно сохранены.

Тим пробежал пальцами по словам на одной из табличек.

— Почему он не убил тебя?

Гарри пожал плечами, все еще смотря на дом.

— Моя мать загородила меня от проклятья, которое должно было меня убить. Из-за этого проклятье сработало неправильно и отскочило обратно в него. Честно говоря, во всем этом моей заслуги мало. Все дело было в моей маме. Из-за случившегося он не мог даже прикоснуться ко мне. Поэтому-то меня и отправили жить к тете и дяде… потому что моя тетя была последним живым родственником моей мамы… А кровь моей мамы меня защищала.

Они простояли там еще несколько минут, молча смотря на дом. Гарри гадал, сумел ли Тим понять рассказанную им историю. Он и сам не понимал, чего хотел этим добиться, кроме как ясно дать ребенку понять, как относиться ко всем этим безумным историям о “знаменитом Гарри Поттере”, которые ему доведется услышать в школе. Он не планировал этого, но после того, как Тим спросил о родителях Гарри, это решение показалось ему правильным.

Гарри помнил, как больно ему было, когда он обнаружил, что Ариана Дамблдор была похоронена в Годриковой впадине и что Дамблдору даже в голову не пришло взять его с собой, чтобы показать могилу родителей. Он помнил, как размышлял о том, что, знай он, что рядом был кто-то, кто мог бы понять его потерю, ему стало бы легче.

— Папа? — неуверенно спросил Тим, хотя взгляд, которым он посмотрел на Гарри, был резок. — Ты всегда говорил, что моя мама-маггла пыталась защитить меня. Ты правда в это веришь?

Гарри спокойно посмотрел в голубые глаза ребенка.

— Да, верю.

О Мэри можно было много чего сказать, в том числе и о ее зависимости от наркотиков, и о мелком воровстве, но Гарри действительно верил, что она по-своему пыталась защитить ребенка. Полуобезумев от проклятий, накладываемых на нее мерзавцем Смитом, Мэри все равно прикладывала все усилия, чтобы оградить ребенка от самого худшего. Лишь только так можно было объяснить то, что Тим все еще был жив, особенно если вспомнить истории, рассказанные ребенком в спокойной атмосфере кабинета Фиби.

— Думаю, поэтому она изначально и отвезла тебя к твоей Нане.

Изучив дело Тима, они выяснили, что Агнес Доусон была бабушкой Мэри Доусон, которую растила после смерти ее матери. Гарри не мог не задаваться вопросом, не намеревались ли Мэри изначально оставить Тима со старушкой насовсем, спрятав его тем самым от Смита. Когда ребенка отправили жить в семью волшебников, Мэри приложила все усилия, чтобы помешать Смиту найти мальчика.

— Хагрид рассказал мне, что ты не знал о том, что ты волшебник, пока он не принес тебе твое письмо.

Гарри улыбнулся. Хагрид рассказывал эту историю всем его детям, как только те поступали в Хогвартс.

— Все верно, — ответил он. — Мой дядя не позволял мне прочитать мое письмо. Он даже проехал через полстраны в попытке сбежать от сов.

— Почему? — спросил Тим, все еще сверля Гарри своим пронзительным взглядом.

— Они ненавидели магию, — просто ответил Гарри. — Кажется, они считали, что им удастся выбить ее из меня.

Тим глубоко вздохнул, как делал всегда, прежде чем рассказать один из своих самых больших секретов.

— Я всегда прятал свою магию от Смита, — он отвернулся от Гарри, посмотрев на руины дома.

Когда стало понятно, что мальчик больше ничего не скажет, Гарри заговорил сам:

— Это было очень умно.

Маленьким детям было чертовски трудно сдерживать свою магию, а с повреждениями, нанесенными Тиму проклятьями его отца, это было и вовсе по истине удивительно, но об этом Гарри предпочел умолчать.

— Как тебе это удалось?

Тим нервно переминался с ноги на ногу.

— Темный человек рассказал мне, как это сделать. Он сказал, что если Смит узнает о моей магии, он заберет меня с собой, — Тим задышал чаще, ссутулившись и засунув руки в карманы, бессознательно пытаясь стать меньше. — У меня никогда не получалось долго сдерживаться, но и Смит никогда не оставался слишком надолго.

Гарри очень осторожно обхватил ребенка руками, краем сознания подумав, что то, как ребенок доверчиво прильнул к нему, показывало, насколько большой путь они прошли за последние четыре года.

Тим и раньше говорил о Темном человеке. Когда он был младше, он называл его своим ангелом.

Рассказы Тима о том, как Темный человек время от времени брал контроль, заставили Джинни понервничать. Фиби провела пару тестов и заверила Поттеров, что то, что описывал Тим, было лишь защитным механизмом, изобретением детского воображения. Целительница объяснила Гарри и Джинни, что Темный человек был тем, что она называла “внутренним помощником” — способом ребенка справиться с переживаемым им непростым опытом. Если Тим не мог вспомнить того, что происходило с ним, когда Темный человек брал контроль в свои руки, то лишь потому, что он просто-напросто блокировал эти воспоминания.

За время многочисленных бесед с Дадли Гарри тоже обнаружил у себя немало заблокированных воспоминаний. Если бы в детстве он обладал более живым воображением, то мог бы и сам придумать себе защитника. Но Дурслям не нравилась не только магия, но и любые проявления воображения. Дадли помнил, как им с Гарри никогда не позволяли играть в выдуманные игры, в которых был хоть какой-то намек на что-то фантастическое. Помнил Дадли и о том, как одалживал комиксы у друга из школы, и как этот друг однажды подарил ему на Рождество экземпляр “Властелина колец”, и как Вернон высмеивал этот подарок (и друга), пока Дадли ни выбросил его. Вернон утверждал, что Дадли не любит читать и что книга была дурацким подарком. А в следующей четверти Дадли поссорился с другом и больше с ним никогда не разговаривал.

Неудивительно, что все детство Гарри считал Дадли тупым, ведь Вернон и Петуния приложили много усилий к тому, чтобы в это поверил сам Дадли.

Тим же, напротив, жил и дышал фантастикой еще до того, как оказался в мире волшебников. Почти ничто магическое его не удивляло, потому он, казалось, прочел все сказки магглов, в которых рассказывалось о волшебниках и ведьмах. Так что не было ничего удивительного в том, что в качестве защитника для себя он создал именно волшебника.

Хотя каждый раз, когда ребенок рассказывал ему о Темном человеке, перед мысленным взором Гарри возникал образ усмехающегося ему Северуса Снейпа.

Тим снова заговорил, нарушая молчание.

— Смит часто… делал всякие вещи, чтобы заставить меня показать магию.

Гарри сглотнул.

— Да? — волосы на его затылки встали дыбом от одного лишь этого просто заявления. К сожалению, для волшебных семей было практически нормой издеваться над детьми, чтобы заставить их проявить магию. Мысли Гарри обратились к истории Невилла о том, как его выкинули из окна.

Но дядя Невилла никогда не использовал на нем Непростительного проклятья.

Мальчик содрогнулся всем телом, и Гарри обнял его чуть покрепче.

— Ты ведь сюда приходишь в канун Рождества, верно? — внезапно спросил Тим.

Гарри удивился тому, что мальчик догадался об этом. Он действительно делал это в одиночку почти каждый год. Раз или два вместе с ним приходила Джинни, но в большинстве случаев он был один. Как бы занят он ни был, он всегда находил время принести цветы на могилу своих родителей в Рождество.

— Да, — Гарри замолчал, обдумывая свои дальнейшие слова. — Есть еще одно место, куда я хожу. Еще не канун Рождества, но это не так уж и важно. Отправимся туда перед тем, как вернуться домой? Там же и пообедаем.

Ребенок поднял на него взгляд и кивнул.

Гарри огляделся по сторонам. На заснеженной тихой улице они по-прежнему были совершенно одни. Он наклонился и поднял мальчика, крепко прижав его к себе, а затем аппарировал.