Лисий город (джен)

Они смотрели друг на друга уже целую вечность. Тихо отмеряли время часы на стене, за окном орали птицы, а Алиса все разглядывала человека на больничной постели. Человек явно не желал ее видеть, но выгонять не спешил.

Алиса вздохнула, костеря себя на все лады. Как она могла подумать, что может заявиться вот так в больницу и сразу же поверить ему? Кто такой этот Игорь, чтобы она могла свободно рассказать ему все? С чего она решила, что он ей поможет, когда ему самому нужна помощь? Сплошные вопросы. Наверное, Алиса никак не могла смириться с тем, что осталась одна. Поэтому и мечется, и тычет носом всюду как слепой щенок — в поиске тех, кто растолкует и поможет.

Декан ее факультета однажды назвала Алису инфантильной. Наверное, это было правдой.

— Мне… не стоило приходить, — наконец сказала она, натужно улыбаясь.

— Светлая мысль, — недовольно рыкнули ей в ответ. Но попыток подняться со стула Алиса так и не предприняла.

Тело Игоря все еще было обмотано бинтами, длинные черные волосы — Алиса их отлично помнила — сгорели начисто. Сейчас голова только-только начала обрастать, и безобразные шрамы виднелись сквозь короткую черную щетину. Он был совершенно безобразен и жалок, и Алиса почувствовала отвращение.

— Хотела… хотела спросить, что теперь делать, когда Горюна… ну, забрали. Но я уже и так знаю.

— Ну, забрали? — Он так ужасно улыбнулся — будто издевательски осклабился, что Алиса едва заставила себя не податься назад. — Как ты забавно сказала: «Ну, забрали». Куда собралась? — Алиса все же поднялась со стула, не желая провоцировать скандал. Ей показалось, что Игорь совершенно превратно понял ее слова и теперь собирался с ней ссориться. — Сядь обратно. Зря шла, что ли?

— Если мы не будем… орать друг на друга, то сяду. А иначе я пошла, понятно?

— Да понятно-понятно, — он снова жутко оскалился, а потом словно угас. Из темных глаз ушла мрачность, оставив после себя сплошную пустоту. — Говори уж. Только быстрее.

Говорить? Что говорить? Открыв было рот, Алиса не смогла выдавить из себя ни слова. Давно было ясно, что она пришла не по адресу, и что хуже всего — совершенно не подумав. Пришла — доставила человеку неудобств, и теперь, выходит, уйдет ни с чем. Нужно было извиниться и сказать, что зашла проведать, но зачем врать? Ложь не нужна ни Алисе, ни Игорю — он вообще нуждался в покое.

— Ты все и сам знаешь. Ничего нового с тех пор не произошло… не знаю, что еще говорить. Нечего. Просто… извини, мне пора.

И она сбежала, провожаемая пустым, равнодушным взглядом.

Ну не дура ли?

— Чернова! Ты же Чернова?

Кивнув, не оборачиваясь, Алиса остановилась на самом пороге.

— Будь человеком, ладно?

— А? Человеком?

— Ты понимаешь, о чем я. Просто человеком.

— А я и так… — Все-таки она обернулась в надежде разглядеть что-то еще в его глазах, но там по-прежнему стыла пустыня.

— Все, иди.

И она ушла. Все прекрасно понимая, немного взволнованная, ободренная и раздосадованная. Последнее, впрочем, она испытывала исключительно к самой себе.

— Человеком будь… чего бы попроще попросил.

Алиса покинула больницу, не желая разбираться в собственных чувствах, и втихую от себя самой завидуя Игорю — лежать в больнице, спать вдоволь, и никаких Бреннингов нет на горизонте. Но зависть вскоре погасла, уступив здравому смыслу — кому, в самом деле, хочется месяцами утопать в депрессии и разглядывать уродливые шрамы по всему телу. Никому не хочется, и Алиса обязательно перестанет чувствовать к этому человеку отвращение и жалость, но только потом. Сейчас совсем нет времени.

По пути ей попался напевающий что-то неразборчивое Сан Саныч, залихватски подмигнул и затянул что-то похожее на «Ах, Алиска-ириска», впрочем, ей могло и показаться.

Следующее место, которое она посетила, оказалось не таким приятным — всюду стояли железные двери, решетки на окнах, но что еще можно ожидать от психдиспансера?

Несчастная суицидница вот уже несколько дней находилась где-то в глубине больницы, и Алиса ничего про нее не знала — ни зачем она полезла на мост, ни имени, ни информации от родных — а ведь, наверное, нужно было с ними поговорить.

Алиса ежилась, пока проверяли ее документы. Старые кадки с облезлыми пальмами никак не прикрывали наскоро закрашенных самой дешевой краской стен. Унылый беж на половину стены и обшарпанная, местами соскобленная известка — все это напоминало старую обстановку в детском доме. Уже потом сделали хороший ремонт, но лет до пятнадцати все время казалось, что Алиса вечно лежит в больнице. Там разве что лекарствами не пахло.

— На полчаса вас пущу, ясно? — не слишком вежливо проинформировала ее медсестра на входе, и перед Алисой открыли железную дверь.

— Мне еще нужно к ее лечащему врачу.

— Все там, — она махнула рукой на дверь, и впустила Алису. Там ее ждала другая медсестра — на вид чуть старше самой Алисы, но такая же угрюмая, как и первая.

И потянулись коридоры. Точь-в-точь как приемная — унылые и скучные. Различались лишь номера на дверях и пальмы в кадках. И запах лекарств — он был повсюду, терпкий и неприятный.

— Вы покажете мне кабинет лечащего врача этой… девушки?

Медсестра кивнула, не проронив ни слова, словно молчаливый мифический проводник в страну… сумасшедших.

Работать сюда особо не рвались, как и в ЦКМ, разница была лишь в том, что врачам платили хорошо везде, но психбольницы вообще были одним из самых непопулярных мест. А психбольные — нахлебники на плечах общества. Алиса слышала, что в других странах поощрялись научные исследования таких заболеваний, экспериментальные способы лечения. У них же такого никогда не было. Опасных больных навсегда поселяли в специальных учреждениях, а остальные жили на попечении родственников. Тех, кто попадал в психбольницы и выходил оттуда здоровым, тоже не ждало ничего хорошего — ни возможности устроится на государственную службу, ни права на льготы, на квартиры. Так что девочка, так неосмотрительно решив покончить с собой, лишила себя довольно многого.

Алиса даже не спросила ее имени у молчаливой медсестры, когда ее оставили перед палатой. Она оказалась не заперта, а значит, определенный кредит доверия девушка имела. Но с чего бы? Ведь суицидница.

— Здравствуй.

Она сидела на кровати, закутавшись в стандартный больничный халат — такие выдавали больным в стационаре.

Не посмотрела на Алису и даже не двинулась.

— Я из ЦКМ. Помнишь, я… была на подъемнике. Эй… ты слышишь меня?

Девушка слышала, но говорить не желала — что же это за день такой? Игорь не желал, она не желает.

Алиса присела на кровать рядом с ней, не боясь показаться нетактичной.

— Меня Алисой зовут, и мне нужно тебе помочь. Понимаешь? Помочь… нужно. Понять, какое у тебя состояние, помочь выбраться, а потом… ну, это потом будет.

Было бы резонно спросить о родителях, но, судя по скудности обстановки, никого к ней не приходил. Сирота?

— Как тебя зовут?

Но она молчала. Долго, пока не задала тот вопрос, ответа на который Алиса не знала.

— Что с Джейни?

Нужно было сказать, что она мертва — скорее всего, да и как можно выжить после падения с такой высоты? Но точно Алиса не знала — так и не позвонила и не спросила, кого надо, жива или нет. И как отвечать? Расписаться в собственном равнодушии, разве что?

— Я обязательно… узнаю.

— Не говори мне, если она выжила.

— А? То есть… как?

— Если у нее не получилось, то меня… Да что я! Уходи! — она вдруг заорала, а после сразу заплакала, и Алиса отпрянула, растерявшись.

— Эй! Послушай… я могу с тобой поговорить, но только когда ты мне хоть немножко… информации дашь. Ладно? Ну… ну не плачь…

Девочка — на вид ей было лет четырнадцать — размазывала кулаками слезы и плакала очень безутешно. Но только по какому-то странному поводу.

Алиса все же неуверенно протянула к ней руку, и, когда девочка не скинула ее, снова села на кровать и крепко обняла.

— Тебе нужно успокоиться, слышишь?

— Ты не… понимаешь! Она ушла… а я тут! А мне за это…

— Что за это? И кто?

— А теперь они следят за мной!.. — Больше она ничего не смогла говорить, только еще судорожней заплакала и вцепилась в алисину спину.

Спрашивать что-то еще смысла не было, пока девочка не успокоится, она ни слова не выдавит из себя. Алиса потом, задним числом уже, удивилась, что та вообще стала с ней разговаривать.

— Я Варя. Варвара.

— А… красивое имя. Варя, расскажи мне, пожалуйста, только все по порядку. Что случилось, зачем вы туда полезли. И почему ты не хочешь знать, жива ли Джейни?

Она рассказала — путано, умышленно замалчивая много, но и без того, просто по странным терминам, иногда прорезающимся старинным словам, Алиса поняла, что девочка по уши увязла в какой-то секте. Видно было, что ей некомфортно рассказывать, как ее пугали окружающие люди. Но она говорила. Почему? Потому что разочаровалась? Или потому что страшно? Потому что «меня за это…». Кто только, понять бы.

— Джейни должна была упасть сама. Самоубийство вроде. Ей уже исполнилось восемнадцать, и поэтому никто бы папу ни в чем не заподозрил. А мне только пятнадцать, и я третья по счету. Но я хотела быть с Джейни. А потом, там… Страшно было. У меня ноги отнялись, и я не могла. А Джейни передумала….

Варвара снова заплакала.

Рассказ был путаным, но все же, в общем, понятным.

— Почему Джейни должна была умереть? И почему ты должна тоже? Кто вам велел? Ваш отец?

Но сквозь всхлипы она так и не смогла ответить, а меж тем времени оставалось мало. А могла ли Алиса самовольно остаться здесь или нет — она все-таки работала в ЦКМ, а не у искателей. Те, наверное, имели больше полномочий.

— Ты… ты не поймешь. Не отец.

— Я все пойму, ты просто ответь.

— Ну, понимаешь, этого хочет Калуки…

* * *

Спустя пару минут, когда медсестра увидела рыдающую Варвару, Алису выгнали из палаты чуть ли не с треском. Почему — стало понятно спустя десять минут, когда плач Варвары превратился в истерику.

— Кто такая Калуки? — растерянно спросила Алиса, внутри испытывая жалость к девочке.

Что-то часто она стала ее испытывать.

Но ей не ответили, попросили только покинуть больницу и никого больше не нервировать. Но вместо этого Алиса постучала в кабинет лечащего врача, и ей повезло — та оказалась на месте, хоть и по поджатым губам стало ясно, что она собиралась уходить.

— Я из ЦКМ, Алиса Чернова. Хочу поговорить насчет Варвары, девочки-суицидницы с моста.

— Александра, — представилась она. — Присаживайтесь и покажите ваши документы, я должна быть уверена в вашей честности.

Требование казалось резонным, и Алиса без задних мыслей показала значок.

— Понимаете… мы с ней немного поговорили, и то, что… мне кажется, она попала в секту.

— Вам не кажется. Я бы сказала, девочка ведет себя прямо по учебнику сектоведения.

— И? Что нужно Варе, чтобы поправиться? И сколько времени? Мне… нужно быть уверенной, что ничего подобного, как в то утро на мосту, не повторится. Я могу поместить ее в интернат, но ведь… она там не сможет, да?

Врач покачала головой.

— Ни в коем случае! Варе нужна длительная реабилитация в спокойной обстановке и под наблюдением. И думать забудьте о ваших ужасных интернатах! Вон что там происходит — обвалы, дети погибают!

Алиса стиснула зубы, неожиданно обнаружив, как ей неприятны все намеки на Горюна. Хоть даже и имя его не прозвучало, но, очевидно, подразумевалось. И Александра из деловой, спокойной женщины вдруг на миг превратилась в одну из тех, кто бездумно комментировал истеричные статьи в интернете. Всего на миг, потом она вновь вернулась к прежнему образу.

— А… ну я и спрашиваю — какие ваши рекомендации. Сколько вы хотите ее здесь продержать? Мне нужно… соотнести ваши рекомендации с собственными возможностями.

— Я вам напишу, — кивнула она. — Приходите завтра после обеда.

Алиса поморщилась. Эта женщина все меньше и меньше ей нравилась.

— Послушайте, я работаю в ЦКМ, у меня нет времени каждый день сюда ездить. Напишите сейчас… Или пришлите на почту, секунду…

Бесцеремонно схватив чистый листок, она нацарапала латинские буквы. По виду Александры стало ясно, что неприязнь у них взаимная, но Алисе было все равно.

Утро стремительно заканчивалось, и ей пора было ехать в контору, а не уговаривать врача исполнять свои обязанности.

— И еще… к ней кто-то приходит? Отец или кто-то другой?

— Мы пока запретили ее навещать, но отец приходил. У них там большая семья, и мы недолго сможем запрещать посещение.

Алиса кивнула и попрощалась, едва не забыв уточнить фамилию Варвары, ее адрес и номер телефона отца. Ему она собиралась звонить — но только позже. Снова позже. Когда Алиса уже перестанет опаздывать?

Кожу тотчас же обожгло жаркое солнце, едва она вышла из больницы — погода разгулялась. На миг можно было остановиться и осмотреться, и человеком себя почувствовать — словно в той еще жизни, до ЦКМ.

Только на миг, потом зазвонил телефон. Знакомый голос детектива Бреннинга ворвался в солнечный день темным пятном и окончательно все испортил. Хоть она и не дослушала — скинула вызов и внесла номер в черный список.

Смотреть больше ни на что не хотелось.

Алиса села в служебную машину и попросила водителя отвезти ее в контору. Водитель был недоволен — губы поджаты, отвечал односложно, но понять, в чем дело, Алиса не смогла. А спрашивать не захотела. Поэтому особого разговора у них не получилось, и она заснула прямо на заднем сиденье.

* * *

После того, как за Марком закрылась дверь, а телефон замолчал, Алиса, от усталости не чувствуя ног, вскипятила чайник и спустилась с ним к Наташе. Та взяла привычку оставаться на работе допоздна и уходить только вслед за Алисой. Зачем — было непонятно, но вмешиваться Алиса не собиралась, не ее это дело.

— Может быть, кофе? — спросила она, заглядывая в кабинет. — У меня во рту как будто пустыня. А дела… Почему ты так на меня смотришь?

А смотрела Наташа зло, хотя скорее раздраженно, но Алису словно холодной водой окатили.

— Ты была у Игоря, — ровно сказала она.

— А… ну да. Была. А что…

— Зачем? Я зачем здесь сижу? Не для того ли, чтоб отвечать на твои бесконечные вопросы? Не трогай его! Ему и без твоего присутствия плохо! А с тобой…

Нет, Наташа, в самом деле, была зла, Алиса оглядывала ее, не отрываясь и решая, что сделать. Ответить или просто уйти. Ссориться? Так у нее не останется ни единого союзника. Но терпения не было, и руки уже начали подрагивать. В самом деле, сколько можно? Какие бесконечные вопросы? Единственное, что Алиса просила у нее — так это работать, и иногда совета. Но ведь это нормально. А Наташа смотрит так, словно ей на шею сели.

Контроль над собой всегда терялся незаметно — вот он есть, а вот уже нет. Хоть останавливай себя, хоть не останавливай.

— Я думала, — медленно ответила Алиса. — Что ты здесь работаешь. Извини, если ошиблась.

— Алиска, ты не понимаешь, кажется…

Но она и не собиралась ничего понимать — вышла из кабинета, тихо прикрыв двери, а в холле — и где только силы остались — шваркнула полный чайник об стену. На звук тут же выбежала Наташа, но Алиса уже поднялась к себе и закрылась на ключ, чувствуя, как истеричные, злые слезы застилают глаза.

— Идиотство! Идиотство!

Чтобы ноги не подкашивались, она упала на стул, запустила руки в волосы и принялась глубоко дышать. Это обычно помогало, но Наташа за дверью не давала сосредоточиться на успокоительных мантрах в голове.

— С ума сошла? Ты чего? Открой!

— Отстань, — прошипела она едва слышно, больше для себя, чем для кого-то еще.

Потом контроль вконец утек из ее рук — дыхание не помогало, мысли не помогали, а уж испуганная Наташа, мгновенно сбавившая тон, не помогала тем более. Долгие минуты истерики грозили вымотать Алису окончательно.

А она до сих пор знать не знала, ни кто такая Калика, ни что происходит в семье Варвары. А ее ли это дело? Ликвидаторы вроде бы не должны заниматься работой службы опеки. А может, и занимаются — Алиса давно и вконец запуталась.

— Я не хотела тебя расстраивать, прости меня. Ну чего ты плакать удумала?

— Оставь… меня в покое, ладно? — как можно более членораздельно попросила Алиса. — До завтра. Не лезь.

Потом она положила голову на сложенные руки и расплакалась, давая себе волю. Всхлипывала, рвано вдыхала воздух и непрерывно себя жалела.

Наташа все же ушла, сперва некоторое время раздумывая и пытаясь ее успокоить, но ушла, оставив Алису в желанном одиночестве.

Алиса долго так сидела — уже окончательно стемнело, и вокруг конторы зажглись уличные фонари, заорали проснувшиеся ночные птицы, стих гул машин. Ночь наступала медленно — тихая, спокойная, как раз то, что было нужно.

Алиса казалась себе опустошенной и ни на что больше не способной — ни вернуться сюда завтра, ни думать о девчонках с моста, ни о Горюне, из-за которого-то все и случилось, не способна она была и испытать стыд от своего срыва. В самом деле, чего она распсиховалась? Наташа была абсолютно права. Но стоило вспомнить злые слова, как слезы снова подкатывали к глазам.

Это было глупо. Очень глупо — все ее поведение. Кажется, Алиса ошибалась во всем, к чему только приступала. И дальше будет ошибаться — постоянно, кто бы в этом сомневался.

Она все-таки поднялась со стула, ощущая в голове тупую боль, а слипшиеся от слез глаза, казалось, уменьшились раза в два. И смотрели в разные стороны.

Наверное, именно поэтому, когда Алиса вышла из конторы, заперла за собой дверь и достигла темного тротуара, сопротивляться напавшему не смогла. Занятая исключительно собой, Алиса не заметила следовавшей за ней машины и, когда ее запихнули внутрь салона, ничего не успела даже сообразить, только машинально выругалась.

А на переднем сиденье, обернувшись к ней, сидел детектив Бреннинг. Улыбался и выглядел донельзя довольным.

— Какой приятный сюрприз, Чернова. Не ожидал вас увидеть так скоро. Хотя, погодите, кажется, ожидал, только у себя в кабинете.

Ее быстро обыскали, и мобильный телефон оказался в чужих руках, как и рюкзак.

А Алиса смотрела на Бреннинга с отчаянием и с еще большим ужасом представляла, как вскоре глупо расплачется прямо на его глазах. Почему она такая идиотка?

— Но раз так вышло, не составите нам компанию? Мы на вечеринку едем. Вы выйдете славным ее украшением.

Машина тронулась, и Алиса незаметно огляделась. Кроме нее и детектива в салоне сидели еще двое: один — огромный, тот, кто ее затащил, и второй хмуро вел машину. Дверь, естественно, заперли сразу же, как она оказалась в машине.

— Это похищение, — заикающимся голосом пролепетала Алиса, лихорадочно пытаясь найти в голове хоть остатки спасительных мыслей. Но там был только страх. Парализующий все ее тело и волю.

— Или мы можем договориться. Я вижу, вы очень устали, но не переживайте. Вам не нужно много говорить. Просто подпишите.

На колени упал лист бумаги и ручка. Что там было написано, Алиса не знала, но догадаться было не сложно.

— З… зачем вам это?

— Не трать время, подписывай, пока мы не выехали из города. Иначе будет поздно. Как Алиса Чернова появилась неизвестно откуда, так и исчезнет неизвестно куда. Считай, у тебя два квартала осталось.

— Меня будут искать… Эдуард будет…

— Будет. И что? У меня есть алиби, а машина эта в угоне числится, Чернова, еще раз говорю, не трать время, или мне расписать, что с тобой будет на вечеринке?

— Но… но он умрет! Я не могу! Умрет же, вы что, не понимаете? Зачем вы его убиваете?

Бреннинг снова обернулся к ней.

— Он умрет в по-любому, а у тебя есть выбор. Вернее, его уже почти нет. Ты ведь сама понимаешь, что я добьюсь своего в любом случае. Только сейчас я еще могу тебя отпустить, а потом — нет. У тебя глупый выбор, Чернова: немного замаранная совесть или твоя жизнь. Кажется, правильный вариант настолько очевиден, что уже дальше некуда.

* * *

Алису высадили у дома, и ни шага больше она сделать не смогла. Стояла в темноте с пустотой в голове и пустотой в сердце. Не веря, что поддалась. Ситуация вдруг перевернулась совершенно — с ног на голову, а скорее, даже наоборот.

Она даже не подумала ударить Бреннинга магией — а ведь могла. Повела себя, словно… Сложно оказалось подобрать слова.

И доводы детектива неожиданно показались смешными и нелепыми — да не стал бы он ее убивать. Зачем вешать на себя кровь, когда у них внутри в организации, как шли слухи, пытки были почти узаконены? Как будто бы Алису не за что привлечь. Ерундовый донос — и все, машина бы завертелась. Вот только на это нужно было время, а его у Бреннинга не было. Почему — неясно.

И, несмотря на все, он сейчас ехал вместе с подписанными показаниями. Подписанными ее дрожащей предательской рукой.

Все вдруг стало очень ясно, просто — впервые за эти дни. Но вместе с тем слишком омерзительно, как это часто бывает с реальностью. Алиса вдруг посмотрела на свои руки и поняла, что ее тошнит от самой себя.

Сколько дней оставалось до суда?

И где ее телефон?