Месть бывает разная (гет)

Автор напоминает, что абсолютно не разбирается в законодательстве Франции и судебной системе вцелом. Давайте представим, что все происходит правильно.

— Ты все запомнила, Маринетт? — поинтересовался Дорелль, убирая документы в портфель. — Не обязательно говорить все именно так, но общий смысл ты должна передать.

— Да, месье. Я поняла, — кивнула девушка, машинально проверяя, не вываливаются ли папки из потайного кармана на спине.

Они с Альей потратили полночи, чтобы придумать способ незаметно пронести доказательства на заседание. В итоге к пиджаку Маринетт был приделан особый карман на застежке, где и прятались папки. Главное, чтобы в самый ответственный момент застежку не заело. Вторую половину ночи потратили на то, чтобы Алья примерила на себя костюм ЛедиБаг и немного потренировалась, ибо удержаться до утра сил не хватило у обеих. Тикки, которой выдали целую коробку песочного ассорти, покорно провела несколько трансформаций и не мешала девочкам развлекаться, иногда давая советы. Маринетт до сих пор удивлялась, как восторженные визги новоявленной ЛедиБаг не разбудили половину района, ибо тренировка проводилась на крыше.

На данный момент Алья находилась рядом со зданием суда, готовая в любой момент прийти на помощь. Заседание было закрытым, так что возможности увидеть все своими глазами у нее не было.

— Хорошо. Твои родители под охраной, так что можешь не волноваться. И не забудь, что папки ты должна передать лично в руки месье Аверьяну.

— И все же я не понимаю, почему я не могу получить доказательства прямо сейчас? — в очередной раз возмутился тот самый Аверьян, который был адвокатом Хлои. — И почему мне заранее не сообщили о таких важных уликах? Мне придется перестраивать всю линию защиты прямо во время заседания!

— Месье, мне известен уровень вашего профессионализма, так что не прибедняйтесь, — отрезал Доррель, которого нытье адвоката начало утомлять. — А еще мне известен уровень профессионализма Брюлье. Вы бы и оглянуться не успели, как доказательства увели бы из-под самого носа. Мы должны быть уверены, что они доберутся до лаборатории в первозданном виде. Вы заберете папки при свидетелях и передадите их моим людям. Все должно быть законно. Понятно, что сразу улики к делу не приобщат, но это даст шанс задержать Брюлье и его прихвостней. Да и Савьяну на время рот заткнет. Пристав, проводите мадемуазель Дюпен-Чен в комнату ожидания.

— Спасибо, месье Доррель, — вяло улыбнулась Маринетт, сдерживая зевоту и желание уснуть прямо на стуле. Они с Альей угомонились только в шестом часу утра, а вставать пришлось в восемь. Месье Аверьян даже сделал ей комплимент, правда жутко сомнительный, о том, что ее внешний вид прекрасно подходит под образ запуганной свидетельницы, которая все же намерена бороться за свои права. Да уж, бледная кожа, мешки под глазами и легкая хрипота определенно соответствовали нужному образу. И не скажешь, что во всем виноват не шантаж, а незапланированный девичник.

* * *

— Мадемуазель Дюпен-Чен, вас вызывают, — пригласил пристав, открыв дверь в комнату, где ждали остальные свидетели.

— Иду, — отозвалась Маринетт, у которой начали дрожать руки. Присутствие мамы помогало сдерживать страх и неуверенность, но перед началом заседания ту попросили покинуть комнату. И теперь, войдя в полный незнакомого народа зал, Маринетт поняла, что вся ее решимость куда-то утекает. Скорее всего в пятки, вместе с бешено стучащим сердцем. А вдруг ничего не получится? Что, если Брюлье сможет выполнить угрозу?

На деревянных ногах она прошла к свидетельскому месту и села на стул, показавшийся жутко неудобным. Несколько десятков глаз смотрели прямо на нее. Кто-то с сочувствием, кто-то с любопытством, кто-то с полным безразличием. Брюлье, сидевший во втором ряду, даже позволил себе подобие подбадривающей улыбки, от которою юную свидетельницу передернуло.

На дальнем ряду месье Дюпен взволнованно мял в руках шляпу. Причем взял он ее, судя по всему, именно для этого, так как терпеть не мог головные уборы. Мама ободряюще улыбнулась, и Маринетт немного пришла в себя. Сейчас не время раскисать. Она здесь не одна и готова выполнить то, что задумала. В конце концов, она кроко-дракона спеленала одной левой! Что ей парочка каких-то шантажистов?

— Слово предоставляется обвинению, — провозгласил судья, призывая зал к тишине.

— Мадемуазель, назовите ваше имя и возраст.

— Маринетт Дюпен-Чен. Шестнадцать лет.

— Знакомы ли вы с мадемуазель Буржуа? Если да, то…

Поначалу вопросы были достаточно простые, и Маринетт отвечала спокойно. Как и когда она познакомилась с Хлоей, какие у них отношения, как та ведет себя в классе. Затем пошли вопросы, связанные с первой статьей и последующим ее опровержением. И это заставило Маринетт напрячься в ожидании подвоха. Нужно было взвешивать каждое слово, иначе ее просто размажут — так говорил месье Аверьян.

— Мадемуазель Дюпен-Чен, скажите, не оказывала ли на вас давление мадемуазель Буржуа или члены ее семьи с целью вынудить вас изменить показания? — поинтересовался прокурор, впившись в Маринетт хищным взглядом.

— Протестую, ваша честь! Вопрос задан некорректно, — вмешался адвокат.

— Протест принят. Господин прокурор, переформулируйте вопрос.

— Хорошо, ваша честь. Мадемуазель Дюпен-Чен, не оказывал ли кто-либо давления на вас с целью убедить вас изменить свои показания. Напоминаю, что вы поклялись говорить суду правду и только правду, — продолжил допрос прокурор, явно заметивший, что при этом вопросе свидетельница занервничала. — Отвечайте, мадемуазель! Вам предлагали изменить показания?

— Д-да, месье, — выдавила Маринетт, которой даже не пришлось изображать замешательство. Как же остро она ощущала сейчас, что Тикки нет рядом. Ведь та всегда чувствовала настроение хозяйки и умудрялась подбодрить, например, незаметно вытаскивала голову прямо сквозь сумочку и задорно подмигивала. Или гладила по руке, забирая часть тревог на себя.

Оба шантажиста впились в нее предостерегающими взглядами. Зал мгновенно наполнился гулом голосов и вспышками камер. Допущенные на заседание репортеры стали похожи на стаю коршунов, на глазах которых добыча почти испустила дух.

— Прошу тишины! — повысил голос судья, стукнув пару раз молотком. — Продолжайте.

— Скажите, мадемуазель, на каких условиях от вас требовали изменить показания. Просили оказать дружескую услугу? Предлагали взятку? Угрожали? — допытывался прокурор, стараясь скрыть торжество в голосе.

Хлоя, до этого момента молча сидевшая на скамье подсудимых, встрепенулась и как-то испуганно посмотрела на Маринетт. Она была совсем не похожа на свой обычный образ высокомерной стервы, который привыкла демонстрировать. И если в начале заседания еще пыталась казаться невозмутимой, то сейчас испугалась по-настоящему. Адвокат что-то шепнул ей, и она немного успокоилась, но продолжала вопросительно смотреть на Маринетт, понимая, что именно от ее ответов зависит все. Неужели ожидала, что та в последний момент передумает?

— Мне угрожали и пытались шантажом заставить сказать неправду. Я… я сначала боялась в этом признаться, но сейчас я готова. Я лишь хочу, чтобы эти люди были наказаны и больше не могли угрожать моим родным! — твердо заявила Маринетт, вскочив с места. Она специально вспомнила все, что испытывала в момент разговора с Брюлье и Савьяном. Страх, беспомощность, неверие и уязвимость трансформировались в решимость и уверенность. Сейчас или никогда! Поздно отступать. Безопасность родных зависит от нее! И пришло время доказать себе, что она и без маски способна защитить дорогих ей людей.

— Вы можете назвать имена этих людей? Возможно, они присутствуют сейчас здесь, — продолжил прокурор, оглянувшись на слегка занервничавшего Буржуа.

— Да, месье. Это Алан Брюлье и Арман Савьян! — ответила девушка, с вызовом глядя в глаза вздрогнувшего помощника мэра. — Эти люди шантажом и угрозами пытались заставить меня дать ложные показания. Я хочу выдвинуть против них обвинение и прошу провести расследование!

Фраза вышла немного корявая, но Маринетт это уже не волновало. Они с Альей несколько раз репетировали ее обвинительную речь, при этом подруга так натурально разыгрывала из себя раскаявшегося и трепещущего от ужаса шантажиста, что репетиция была больше похожа на цирк. Главное, что у Маринетт хватило решимости довести дело до конца. Отступать поздно.

— Тишина в зале! — рявкнул судья, чуть не сломав молоток об стол. — Мадемуазель Дюпен-Чен, можете ли вы предоставить суду хоть какие-то доказательства ваших обвинений? Почему вы решились рассказать об этом только сейчас?

— Да, ваша честь, — Маринетт дрожащей рукой вытащила папки, упакованные в пакеты. — Вот здесь находится информация, которую я должна была рассказать. Это дал мне месье Брюлье. По его словам мы с Хлоей являемся жертвами школьной банды наркоманов. Говорю здесь и сейчас — ни о какой банде я не знаю. Я никогда не слышала о том, что в нашем коллеже хоть кто-то употреблял или продавал наркотики! И вообще, мама говорит, что у нас приличное учебное заведение. Я с ней полностью согласна. Месье Брюлье уг-грожал мне тем, что бизнес моего отца может пострадать. Он подослал к нам в пекарню своего человека, который… который следил за мной, из-за чего я боялась рассказать хоть кому-то о случившемся. Я… я очень испугалась поначалу, но, придя сюда, я поняла, что не смогу солгать. Я не хочу, чтобы меня считали виноватой в том, что невиновные люди попадут в тюрьму. Да, мы с ними не друзья, но знаем друг друга. Мы одного возраста, и если бы я оказалась на их месте, то не знаю, как бы перенесла подобное, — Маринетт с жалостью посмотрела на Хлою, в глазах которой впервые за все время появилась надежда. Примерно такие слова предлагал сказать Дорелль, и они пришлись очень кстати. — Эту папку днем позже вручил мне человек, назвавшийся Арманом Савьяном. Он сказал, что в курсе угроз месье Брюлье, и предложил мне другой вариант. Защиту. Но при условии, что я буду делать то же самое, что требовал от меня месье Брюлье. Только текст будет другой. И я снова скажу, что все, написанное здесь, является ложью!

Пока Маринетт говорила, в зал незаметно вошел человек в форме пристава и что-то передал адвокату Хлои. Мужчина внимательно изучил документ, довольно улыбнулся и продолжил слушать показания свидетельницы.

— Эту информацию я получила только вчера и не стала поначалу говорить о ней, потому что угрозы месье Савьяна меня не впечатлили. Он шантажировал меня тем, что раскроет миру некую информацию, озвучивать которую я не буду. Я боялась, что имеющиеся у меня доказательства могут отобрать или обманом вынудить меня передать их, поэтому рассказываю о них только сейчас.

— Ваша честь, позвольте взять слово, — попросил адвокат, размахивая какими-то бумажками.

— Слово предоставляется защите.

— У нас есть доказательства того, что Мадемуазель Дюпен-Чен говорит правду. Получены записи с камер уличного наблюдения, где видно, как мадемуазель садится в машину к месье Брюлье, после чего выходит оттуда с этой самой папкой. Человек, подосланный в пекарню Дюпен-Чен, в данный момент дает показания в полицейском участке. Я прошу суд приобщить эти фото к делу, а также провести экспертизу предоставленных свидетелем улик, — адвокат взял у Маринетт папки и лично передал их вошедшему приставу. — А так же требую, чтобы присутствующие здесь Алан Брюлье и Арман Савьян были взяты под стражу до выяснения обстоятельств.

Брюлье пытался удержать на лице маску праведного негодования, но взгляд выдавал крайнюю степень ярости. Савьян лишь хмыкнул и кивнул какому-то человеку, стоявшему рядом с журналистами. Тот достал телефон и отправил кому-то сообщение. Похоже, что детектив предполагал подобное развитие событий и успел подстраховаться. Но и его взгляд был далек от дружелюбного.

— Суд принимает ваши доводы и постановляет, что заседание будет приостановлено до тех пор, пока не будут изучены новые обстоятельства дела. Мадемуазель Дюпен-Чен, вы можете быть свободны.

— Простите, месье судья. То есть, ваша честь. Могу я кое-что добавить к сказанному? — попросила Маринетт, понимая, что не может уйти просто так. Ведь она пришла сюда не только для того, чтобы обвинить шантажистов.

— Конечно, мадемуазель, если это имеет отношение к делу.

— Я просто хотела обратиться к другим свидетелям. В газетах писали, что они все равняются на меня. Что мой пример вдохновил их перестать бояться и рассказать правду. Я бы хотела поинтересоваться — а какой именно пример? Я ни разу не давала интервью по этому поводу. Не призывала никого последовать моему примеру и даже толком не участвовала в расследовании этого нелепого дела. Что касается журналистов, то я вообще боялась что-либо говорить. И совсем не потому, что меня запугивали. Какую правду вы от меня ждали, если каждое мое слово было вывернуто наизнанку и исковеркано на пользу обвинению? Я просто волновалась, когда впервые разговаривала с месье Савьяном, поэтому рассказала про глупую шутку моего одноклассника. И уже на следующий день вышла огромная статья про грозную банду подростков, терроризирующих наш коллеж по приказу Хлои. Да Макс после этого из дома выйти не мог! И это при том, что сам он слова не сказал на эту тему. Это и есть ваши достоверные анонимные источники? Если так, то я отказываюсь в дальнейшем говорить что-либо. А вот, что я хочу сказать тем, кого «вдохновил мой пример». Сейчас я хочу, чтобы он вас действительно вдохновил. Я просто прошу вас сказать правду! Настоящую правду. Имейте в виду, что расследование уже начато, и в дальнейшем ваше молчание может принести проблемы уже вам. Если вы промолчите, то виновные окажутся безнаказанными и продолжат запугивать других людей. У меня нет доказательств, но я лично подозреваю, что как минимум половину из вас либо запугали, либо подкупили. Да, мы с Хлоей действительно не подруги. Иногда мы ругались и говорили друг другу гадости. Но это нормально для подростков. Самая большая гадость, которую я от нее получила — приклеенная мне на стул жвачка. Или кофта облитая соком. Да, это неприятно и я, если честно, считаю ее высокомерной стервой. Но это не значит, что я воспользуюсь подвернувшимся шансом, чтобы расквитаться за обиды ТАКИМ образом. Речь идет о колонии! А никому не приходило в голову, что если Хлоя туда попадет, то выйдет оттуда как раз тем человеком, которого вы из нее сейчас делаете? Я не знаю, какие еще найдутся доказательства, но я в этом фарсе больше участвовать не намерена. Мои родители учили меня быть честной, и именно такой я и хочу стать. Пусть моя самая страшная ложь касается съеденного собакой домашнего задания, а никак не борьбы с наркоторговцами! Благодарю, ваша честь.

— Кхм, хорошо. У стороны обвинения еще есть вопросы?

— Нет, ваша честь.

— Защита…

Маринетт показалось, что она вышла из какого-то транса. Только сейчас она осознала, где находилась и кому говорила все эти слова. Это вообще она говорила? Вот так просто сыпала обвинениями перед толпой незнакомого народа? Без маски? Да такое себе даже ЛедиБаг редко позволяла! Господи, да что о ней подумают теперь?

К удивлению мадемуазель Дюпен-Чен, ее речь произвела на аудиторию явно положительное впечатление. Родители довольно улыбались, а лицо отца просто светилось от гордости. Хлоя никак не могла отойти от шока и так и сидела с приоткрытым ртом, слушая тихие наставления адвоката. Присяжные перешептывались, неодобрительно глядя на других свидетелей, сидевших в дальнем углу. Некоторые из тех самых свидетелей выглядели задумчивыми и то и дело бросали на Маринетт украдкой взгляды. Группа журналистов была похожа на запертый в банке улей, бурливший от желания немедленно вырваться наружу. Брюлье и Савьяна давно увели, так что проследить за их реакцией было нельзя. Но и сомневаться в том, что она будет, не стоило.

— … обстоятельств, заседание переносится на двадцатое число, — огласил решение судья. — Окончательный вердикт будет вынесен после изучения всех открывшихся обстоятельств. На сегодня заседание окончено.

Стоило судье покинуть зал заседаний, как тот взорвался звуками и вспышками камер. Маринетт каким-то чудом удалось просочиться в комнату для свидетелей, куда через секунду вошли ее родители.

— Милая, ты в порядке?

— Солнышко, папа тобой гордится! Ты прирожденный оратор!

— Мам, пап, я хорошо выступила? Все правильно сказала? Просто я так волновалась, а потом… потом слова как будто сами вылетали, — Маринетт обняла родителей, боясь поверить в то, что все закончилось.

— Ты молодец, девочка, — похвалил Дорелль. — Речь была немного эмоциональной, но так даже лучше. По крайней мере, присяжные точно на твоей стороне, а с остальным мы разберемся. Брюлье можно уже не бояться, а вот на журналистов ты зря ополчилась. Теперь тебе точно прохода не дадут. Советую все же согласиться на пару интервью для официальных изданий, иначе снова невесть что напишут.

— Спасибо, Чарльз, мы очень благодарны за помощь, — улыбнулась Сабин.

— Не стоит. Мы давно подбирались к Брюлье, и я просто не мог упустить такой шанс. Наблюдение за пекарней я пока оставлю, да и дочку одну не отпускайте. Мало ли что. А теперь прошу прощения, но мне нужно проконтролировать, чтобы улики добрались до экспертов.

— Мадам и месье, попрошу освободить помещение, — пристав открыл дверь и пригласил всех на выход.

В коридоре и около центральной двери было настоящее столпотворение. От вспышек фотоаппаратов можно было ослепнуть. Десятки камер были направлены на лестницу, по которой спускались участники и зрители самого скандально судебного заседания за последнее время.

— Мадемуазель Дюпен-Чен, а скажите…

— Мадемуазель, а правда…

— Месье Дюпен, ваша дочь на самом деле…

— Всего пара вопросов, мадам… — раздавалось со всех сторон.

Том, приняв свой самый грозный вид, подобно ледоколу прокладывал путь к машине, ожидавшей на стоянке. Когда до нее оставалось буквально несколько метров, огромный рекламный экран на соседнем здании ярко мигнул, привлекая всеобщее внимание. Зрители узнали ведущую новостей, которая выглядела очень взволнованной и твердила про сенсацию.

Маринетт уже догадывалась, что это за сенсация, так что попросила отца идти побыстрее. Она заметила, что многие журналисты хватались за телефоны и что-то с удивлением читали или выслушивали, после чего отбрасывали в стороны листки с текстом и начинали что-то возбужденно вещать на камеру, выискивая кого-то глазами в толпе. Кого именно гадать не стоило. Все взгляды скрестились на Маринетт.

Через пару секунд на экране во всей красе была продемонстрирована трансформация ЛедиБаг. Героиня сняла маску! Более того, в данный момент она была прямо перед ними!

Том, несмотря на упавшую челюсть, сориентировался первым и с рыком бешеного носорога протаранил толпу, дотащив семью до машины. Полицейский кардон еле сдержал обезумевшую стаю журналистов, позволяя главной сенсации этого дня уехать прочь. Кажется, неприятности только начинались.