Война без победителей (гет)

Так сложилось — никто из друзей Инессы не любил книги.

Читать любили многие. Она сама в том числе. А книги — нет, не любили. За легкость и идеальность, которой в жизни нет. В книгах обязательно выжил бы хоть один лучший друг. Предательство оказалось бы недоразумением. А если нет, то дало бы толчок сюжету.

Книги — эфемерный набор байтов на ненадежных носителях. Их миров не существует, а жить надо здесь, на выжженной и до сих пор догорающей земле. Бок о бок с предателями, утопая в подозрениях. Заражаясь вирусом недоверия и не давая себе труд бороться, потому что больше не за что воевать.

Примерно об этом она думает, поспешно одеваясь в мертвенном свете утренних сумерек. Ян еще спит. Или делает вид, что спит. Проверять не хочется. Таковы условия игры. Если бы у него спросили, может ли он срочно выйти на работу, — тоже побежал бы.

Это и есть — бок о бок…

— Я не знаю, как их вытащить. Они разбросаны по станции. Связь пропадает. Полецкий говорил — сама станция пропадает, остается пустое место. Но после этого я вообще потерял его переговорник, — торопливо рассказывает Ольгер. Спасательная команда, кое-как собранная из членов разных подразделений, позевывает, еще не до конца уловив суть. Инесса не выдерживает:

— Вы отправили туда Полецкого?! Да его самого надо спасать!

— Я отправил его в разведку. Почему он пропал — еще неизвестно. Советую взять летуны. В разведке Полецкий, Ева Бернд и Алекс Брукер. На ГЭС была группа ремонтников… Поименного списка нет, их было десять человек. Имена и номера переговорников вам скажет Глик из энергообеспечения. Свяжитесь с ним. — Ольгер кивает и тянется к переговорнику. И, похоже, не собирается оторвать свою задницу от стула. Когда спасательный отряд возглавляет Эдита Кризе, лишние телодвижения не нужны. Разговор окончен. Можно отправляться.

— Минуту, — Инесса задерживается на пороге. — Что значит «станция пропадает и остается пустое место»? Вы сами летали туда, Ольгер? А Петрушевский летал?

— Мне не до того. Нет смысла разглядывать это, местность меняется уже не впервые. Шевелитесь, — сухо отвечает командующий охраной.

Подвалы, которые становились пещерами, вспоминает Инесса. Точно. Полецкий там уже был. В груди отчего-то щемит. Проклятие, погибнет же мальчишка…

Естественный отбор.

Кризе нетерпеливо оглядывается на свою команду из пяти человек.

На этот раз каждый со своим летуном. Небо встречает легкостью и недолгой, но пьянящей свободой. Инессе осточертело быть извозчиком.

Полет.

Небо в хлопьях пепла. Серость внизу кажется черной на фоне ослепительного восхода. Проеденные, прожженные в скорлупе дыры над кварталами — как фантастический кружевной узор.

В прорезь видна не вся ГЭС — только часть здания и водоотводов.

И они оплывают, как на сюрреалистичном интерактивном полотне. Прямо на глазах.

Одной в своем истребителе удобнее. Можно надеть шлем, который передает картинку и звук.

Полное впечатление, что паришь над станцией и наблюдаешь.

— Ждем, — напряженно произносит Кризе. — Глик говорит, станция все время так себя ведет.

— Как? — слышится от Анджея. Шлем хорош еще и тем, что в нем слышны все переговоры отряда, если к ним подключиться. — Разваливается? А потом что? Сама отстраивается?

— Именно, Смолярек, — насмешливо отвечает Кризе.

— Если она сама отстраивается, зачем ее ремонтировать?

Здание оплывает все сильнее. Стираются острые углы, текут контуры. Сначала едва заметно, как сквозь стеклистое марево, затем стремительнее — до полной нереальности. Водоотводы плывут тоже. Поодаль, там, где из земли вырастает растрепанная прядь волокон, разрушение останавливается. Неяркий взрыв — и поток воды выплескивается фонтаном, а потом бежит вниз, теряясь в зарослях боярышника и рябины.

— Повреждения не затягиваются, — голос Кризе звучит раздраженно. — Будьте внимательны, циклы разрушения-восстановления нерегулярны. Это сгубило ремонтников…

Стены осыпаются песком. Обнажается внутренность здания — перекрытия, перегородки, которые вскоре тоже обращаются в песок; оборудование машинного зала, трансформаторы…

Мельтешат частицы. На миг кажется, что шлем искажает реальность. Распад продолжается. Оборудование, минуту назад еще невредимое, вздрагивает и рассыпается на разнокалиберные детали. Издали плохо видно, что это за детали. А потом залы, коридоры, машины, водоотводы — все сливается в сплошное месиво, и не остается даже очертаний. Возвышается огромная бесформенная куча. По склону льется освобожденная вода.

Курган. Могильник.

В шлеме — напряженное молчание. Наушники оживают растерянным:

— Если надо ждать, пока все это отстроится, мы бы лучше еще пару часов поспали…

— Наблюдайте, Сикорский, нам еще лезть внутрь, — зловеще отвечает Кризе.

— Да кто мог там выжить?!

— Глик утверждает, что разговаривал с одним из ремонтников через два часа после сигнала бедствия. Вот с этим, — в инфоблоки шлемов падает номер переговорника. — Следите за ним. Фамилия парня — Поль. Он связался с Гликом под утро. Сказал, что остальные не отвечают… и что с ним произошло что-то странное. О распаде станции не сказал. Ни слова.

Серовато-бурая куча бурлит — или это только кажется?

— Он что, не заметил распада? — резко спрашивает Инесса.

— Распад заметила первая спасательная группа. Та, которую Ольгер предпочел назвать разведкой. Это было последнее, что он от них услышал.

— Произошло что-то странное… — повторяет офицер по фамилии Сикорский. Куча бурлит теперь уже заметнее. — Если это и все, что он заметил… Что за тварь мы найдем там, внутри?

Шторм.

Частицы взвиваются ввысь. Нечто незримое выталкивает их к небу — сначала кажется, что беспорядочным облаком. Хлещут потоки.

…потоки чего?

Частиц? Песка? Комьев металла?

Температура плавления металлов — больше тысячи градусов. Тысяча, шепчет голос разума. Есть легкоплавкие. Им хватит трехсот. Из чего бы ни были сделаны приборы, оно не может расплавиться и сложиться в них вновь.

Не может!

Рывок. Молния, бесцветная, бурая. Взрывы-выбросы частиц теперь кажутся организованными. Потоки хлещут, как недавно — пряди волокон. Кажется, будто их выплевывает невидимая машина, но машины нет. Это невозможно, черт возьми!

— Кто-то из экспертов это видел? — Инесса слышит свой голос и с удивлением замечает, что он сел.

— Именно это — нет. Думаете, есть смысл вызвать Алая?

Если уж Кризе начинает советоваться с подчиненными…

— Алай явится сам, если только ему сообщить. Мы видели похожее на Стоаре. Земля расходилась, потом сходилась, и дорожное покрытие восстанавливалось само собой. Взяли пробы грунта…

— Им было не до проб. Алай хочет сначала избавиться от волокон. Я скажу ему…

Инесса рассеянно слушает, как Кризе объясняется с Алаем. Внизу, точно голограмма, вырастает здание ГЭС. Черточка за черточкой, мазок за мазком, фактура по фактуре. Склон горы уже не переливается солнечными брызгами. Потоки снова закованы в водоотводы.

— И часа не прошло, — раздается голос Анджея. — А скоро оно опять развалится?

— Я не знаю, — Кризе бросает летун вниз. — Пошли! Быстро! Поль связывался с Гликом от турбины, остальные должны быть в машинном зале. Турбину беру на себя.

— Не факт, что этот Поль жив, — сосредоточенно говорит Анджей и замолкает. Пытается, наверное, связаться с Полем. Инесса отправляет летун к посадочной площадке у входа и тоже берется за переговорник.

Прав Анджей, а Ольгер идиот. Кто, к черту, мог уцелеть?!

Сигнал идет отлично.

От изумления Инесса едва успевает вписаться в глиссаду.

Переговорник отзывается хрипом.

— Поль! Поль, ты меня слышишь?! — бьет по ушам крик Анджея. Инесса сдирает шлем и переводит переговорник в многоканальный режим.

Хрип…

Помехи? Реальный звук? Чей-то голос?

— Пошли, — подгоняет Сикорский с другого края площадки.

— За мной. Я уже здесь была.

Кажется, это первые слова, которые кто-то услышал от Хельги Мидд за все время вылазки.

— Я скоро сама стану специалистом по гидроэлектростанциям, — ворчит Инесса сквозь зубы. Фонарь она захватить не догадалась, приходится держаться поближе к Хельге и Анджею, которым хватило ума вспомнить, что станция обесточена. Бесит. Бесит зависимость, даже от друзей, даже в мелочах. Анджея хочется схватить за руку и направить свет фонаря нормально. Ни зги не видно, а коридоры кое-где потрескались так, что в трещину можно провалиться до пояса.

Инесса предпочитает не думать, что полчаса назад это место было бесформенной кучей праха.

— Поль? Поль, черт тебя дери, если ты мертв, то так и скажи!

Нервный смех. Хрип на миг прерывается.

— Не с тем связываешься, Смолярек. Поль на турбине.

На секунду кажется, что отвечают из переговорника.

— Тьфу, Сикорский, придурок, так пугать…

Приоткрытая дверь, захрясшая в искрошенном полу. «Машинный зал», — бросает Хельга и ныряет внутрь. Инесса делает шаг следом.

Пол мягкий, как влажный песок.

— Назад! Станция распадается!

— Да ничего не…

Короткая заминка перерастает в сухую деловитую панику. В узком проходе начинается толкотня.

— Не дергай дверь! Пошли, потом вернемся, мы даже не видели никого!

Анджей толкает дверь. Створка, увязшая намертво, вдруг подается. Крошево пола плывет следом, как густая сметана или жидкий бетон.

— Быстро, идиоты! — шипит Инесса и бросается назад. Свет фонаря догоняет ее через секунду.

Ноги грузнут все глубже. Болото, зыбучие пески… Дневной свет на выходе — огонек в конце тоннеля. На площадку вырываются из последних сил. Летуны наполовину ушли в месиво.

— Черт, если мы сейчас не улетим…

— Не паниковать, — Анджей вдруг останавливается. Переводит дыхание. Оборачивается. Здание плывет, как тающая шоколадная фигурка.

— Меньше суеты — меньше затягивает. Пошли!

Сухое болото. Инесса видит такое впервые. И надеется, что не увидит больше никогда. По счастью, входной люк в истребителе наверху.

Рывок. Мощи двигателя хватает еле-еле. Истребитель взлетает, его заносит, как больную пчелу. Ругаясь, Инесса выравнивает его и натягивает шлем.

— Эй! Все целы?

— Целы, — отвечает Анджей. К четырем летунам спустя мгновение прибавляется еще один. Ласточкой взмывает от турбин.

— Это Кризе, прием. Нашли кого-то?

— Не успели. Нашли Поля? — отзывается Хельга.

Кризе медлит, точно собираясь с мыслями. Здание станции снова оплывает.

— Мне кажется, я его видела.

— Кажется?!

— Они все должны были бы бежать, — задумчиво произносит Кризе. — Если они подавали сигнал бедствия, то почему не сбежали, как только получили возможность? Человек, которого я видела, ходил по турбинному отделению. Я позвала его… Потом все поплыло. Я крикнула ему, чтобы он следовал за мной, и ушла. По инструкции, — поясняет она с нажимом, точно оправдываясь. — Он не спешил…

— Одним словом, вы оставили его и сбежали, — перебивает Хельга.

— Он не был ранен и мог меня догнать! — взвивается Кризе. Начинается перепалка. Здание ГЭС опять превращается в оплывшую гору темного песка. Изъеденные края скорлупы бросают на нее неровную тень.

Инесса молчит. Губы непроизвольно кривятся в усмешке. Упрекать Кризе? За что? Они сами бежали как угорелые. Солдат — не синоним жертвенности и благородства. Если человек сознательно отдает свою жизнь за чужую — это всего лишь отсутствие инстинкта самосохранения. Нейрофизиология. Не обязанность…

Станция, как чудовищный феникс, начинает восставать из пепла.

— Поль! Вы меня слышите?

— Вряд ли, — комментирует Анджей. — Он еще не отстроился до конца. Черт, вы серьезно? Не может кто-то выжить после такого! Скорее всего, в турбинном зале бродит привидение.

Сикорский не выдерживает и начинает хохотать.

— Шевелитесь, — сухо отвечает Кризе и швыряет летун вниз.

Инесса подчиняется, хотя все эти циклы распада-восстановления ей активно не нравятся. Найти кого-то живого внутри? Когда выжившие, судя по всему, сами не хотят уходить и не понимают, что именно с ними случилось? А стоит ли им мешать, если они рассыпаются и оживают вместе со станцией?

«Что за тварь мы найдем там, внутри?»

Истребитель касается площадки.

«Выполняй команды, думать будешь потом!»

Голос офицера из военного училища сливается в памяти с голосом Сикорского. Невидимая химическая реакция — и мысли, столкнувшись, исчезают. Остается растресканный коридор и мечущийся свет фонарей.

Глуховатое эхо бежит по пятам. Кажется, что все это уже было: из-за шума пробивается далекий голос.

— Стоп! Вы слышали?

Они останавливаются одновременно. Не успевают даже переброситься парой слов — эхо доносит крик.

— Вниз…

— Держи… чемодан…

— Запчасти…

Хельга кивает в сторону машинного зала. Отряд опять срывается с места. Голоса звучат не панически. Деловито. Будто там в разгаре какая-то работа.

Снова застрявшая дверь. На сей раз она не поддается — значит, время еще есть.

— Эй, Орафанн! Инесса! — оживает переговорник.

— Дональд?

Алай уже здесь? И какого черта он связывается с ней?

— Там есть волокна? Держитесь подальше от волокон, сейчас…

Все тонет в скрежете. Машинный зал похож на широкий коридор с рядом нечеловеческих каруселей. К верхушкам «каруселей» ведут лестницы. Черные трещины перечеркивают оси.

В машинном зале и должен стоять такой грохот?

В обесточенном машинном зале…

Луч фонаря соскальзывает вниз. Инесса шарахается от неожиданности. Чья-то фигура вырастает, как из-под земли.

— Хельга? Не знал, что ты еще и в гидроагрегатах разбираешься…

— При чем здесь гидроагрегаты? — Мидд узнает этого человека, облаченного в обноски технической формы. — Крис, вы подавали сигнал бедствия?

— Можно и так сказать. Мы просили прислать еще одну бригаду… Какое бедствие, ты о чем?

— О том, ради чего нас сюда отправили, — голос Хельги постепенно затихает и тонет в нарастающем скрежете. Из-за ряда «каруселей» подтягиваются другие ремонтники.

— Значит, вас не в помощь нам отправили? — Крис хмурится. — Собственно, мы чего Глика-то потревожили. Повреждения у гидроагрегатов механические, проще говоря — трещины. Кое-где детали поотрывало… Мы чиним, все по правилам, а оно соскакивает обратно. Возвращаешься через полчаса — те самые трещины, хрен их возьми! То ли мы идиоты…

— То есть, — вмешивается Сикорский, — больше вы ничего не заметили? Только то, что трещины появляются снова?

— А что еще было? Черт, что за грохот, откуда это? Неужели ток пустили?

Крис оглядывается. Ремонтники разводят руками. Инесса ежится — ее продирает дрожь. Больше ничего не заметили…

Больше ничего и не было. Для них.

Переговорник надрывается, но расслышать хоть что-то уже невозможно.

— Пойдем отсюда. Быстрее, — говорит Хельга. — Бегом!

Она разворачивается, нетерпеливо оглядываясь. Ремонтники тянутся к выходу медленно, растерянно.

— Скорее!

— В чем дело-то?

— Сами увидите, некогда объяснять!

Шаг за шагом — пол не плывет. А грохот нарастает. Значит, не в машинном зале дело. Грохот накатывает со спины, заставляя то и дело озираться. И снова все уже было — Инесса готова вот-вот увидеть черную стену, но когда фонарь направлен вперед, не видит ничего. Кажется, есть шансы вырваться. Уже почти вырвались. Уже почти…

Свет вспыхивает с двух сторон. Впереди — выход в конце коридора. Позади — огромная, всепожирающая волна. Она пенится серыми клубами. Накатывает, захлестывает. Грохот отдается барабанной дробью.

Инесса отталкивается ногами от пола — и вываливается на площадку. Волна неистовствует в какой-то паре метров. Встать, бежать к истребителю. Черт, надо захватить еще двух ремонтников. «Не успеваем», — стреляет мысль…

Инесса оглядывается — как раз чтобы отшатнуться, не дать пышной серой пене лизнуть ноги.

Хельга, Анджей, Сикорский… она не успевает даже ничего спросить.

Следом за отрядом выплескивается волна, выталкивая два человеческих тела. Площадка начинает проседать, здание ГЭС опять плывет, а вместе с ним плывут и тела. Растекаются, как огромные фигурные свечки. Вливаются в общее море. Сухое море.

Стены утробно скрежещут и начинают стремительно осыпаться.

— Что за… это же… Крис! — кричит Хельга. Анджей отвешивает ей оплеуху и дергает к летунам.

— Уходим!

Двигатель бросает истребитель вверх в последний момент перед тем, как площадка рассыпается мельчайшей пылью. Перед глазами до сих пор стоят расползающиеся тела. Ни крови, ни грязи, ни костей. Искажение, а затем прах. Больно? Страшно?

Они даже не поняли, что с ними случилось…

А переговорник продолжает надрываться. Инесса не сразу заставляет себя слушать.

— Эй! Орафанн! Это ваши летуны там в воздухе?

— Дональд, — устало говорит она, — что тебе мешало рассказать мне вчера?

— О чем рассказать? — теряется тот.

— О том, что ты только что выкрикивал. Я ничего не услышала…

— Вчера я не знал, что до этого дойдет. ГЭС не восстановится. Мы и подумать не могли, что реакция разрушения ее затронет!

* * *

Небо над Смитвиллом непривычно чистое, лишенное бесформенного серого кружева. Обожженная скорлупа больше не нависает над кварталами. Теперь здесь хозяйничает июньское солнце. А сам город напоминает пепелище.

— Мы начали с окраины, — Алай идет рядом с Инессой. К Петрушевскому так просто не прорвешься — перед его кабинетом бушует толпа. — Все пошло как надо. Мы заставили край скорлупы снова активизироваться и заразили измененным вирусом. Началось разрушение. Поначалу было, как мы и ждали. Часть прядей рассыпалась и потащила за собой стены… В целом — ничего непоправимого. И тут нам сообщают, что районы, где не было волокон, рушатся тоже. Целиком!

— Где не было волокон — это те, в которых мы находили железную тушенку и каменные двери?

— Да.

Инесса жмурится от нахального солнца и отступает к стене.

— Нужна эвакуация! Без энергии нам конец! Запасов почти не осталось! Один раз улетели — и второй сможем…

К Петрушевскому ломятся и охранники, и простые жители — все, кто уже успел сложить два и два. Дверь распахивается раньше, чем Кризе успевает проложить себе путь сквозь людские бастионы.

— Прошу разойтись! Скорее всего, эвакуация будет. Нет, не обязательно в Город Будущего. Мы выберем место, которое пострадало меньше всего… Не паникуйте. Мне тоже невыгодно сидеть без запасов и ждать голодной смерти.

Петрушевский иронично улыбается и поднимает руку.

— Разойдитесь. Пропустите ко мне посетителей.

Инесса наконец понимает, где нестыковка в рассказе Алая.

— Дональд, — говорит она, пока Кризе отчитывается перед Петрушевским. — Вы же не синтезировали вирус сами? То есть… У вас же были болванки или как это называется? Вы только сменили ему программу?

— Ну да. Мы выделили его еще из тел под Катарой. И да, подправили… Ты тоже заметила?

— Что те части города, где нет волокон, тоже заражены вирусом? Похоже на то…

— Я не знаю, в чем тут дело, — вздохнув, говорит Алай. — Сам вирус искусственный, рукотворный. Можно вкладывать в него любую информацию. Мы научились это делать. Но как он способен влиять на неживые предметы… Убей не пойму. Информацию-то мы можем вложить, а вот за счет чего она работает, распространяется — черт его разберет.

— Научились вкладывать информацию? И не знаете, за счет чего распространяется? Как это может быть?

— Да как-как, — чуть оскорбленно огрызается Алай. — Ты вон на истребителе летаешь, а за счет чего работает нейтринная пластина, знаешь?

— Ну, теоретически, в общих чертах…

— Вот и мы — теоретически и в общих чертах! — запальчиво восклицает Алай и неожиданно мрачнеет. — Мы что-то упустили…

— Да уж, упустили…

Инесса невольно вспоминает, в какой эйфории совсем недавно был Ян. Докопались до сути… Нет, от волокон они избавились. При желании можно на этом остановиться. Но она уверена, что эксперты не остановятся.

— Ян где? — негромко спрашивает она. Петрушевский и Кризе переругиваются с Гликом, составляя точный список погибших на станции.

— Здесь, наверное, — Алай кивает куда-то в пространство, в сторону отведенного под лабораторию крыла ратуши. — Да, кстати. Вы бросайте это — подозревать друг друга в диверсии. Если бы ее можно было раскрыть по горячим следам…

— Знаю, — досадливо перебивает Инесса. Советы подобного рода она ненавидит. — Не беспокойся, никто никого не подозревает. Все были на виду.

— На виду, значит, — ворчит Алай, поглаживая плешь. — На виду…

Он умолкает. Перед глазами вместо солнечных бликов стоят рассыпающиеся тела незнакомых ремонтников.

То, что на виду, не всегда дает ответы на вопросы.