Новая история (джен)

Зима бережно укрыла покрывалом белого снега некогда цветные поляны, нарядила деревья в белые шубки и сковала льдом воды Чёрного озера, холодными ветрами остужала воздух, пощипывала за нос и щёки незадачливых студентов Хогвартса. Дни всё меньше радовали скупым солнечным светом, а ночи, напротив, становились всё длинней, темней и морозней. Всё реже слышался весёлый щебет птиц, но чаще хрустел снег под ногами.

Для меня начало декабря означало окончание лечебного курса зельями. После Хэллоуина я ещё неделю лежала в больничном крыле, куда меня удалось доставить не сразу. Золотое свечение отнюдь не привиделось. Оно и в самом деле опутало меня, как большая светящаяся сфера, захватив Тео в придачу. Как в последующем рассказывал профессор Снейп, купол пробить было довольно трудно. С каждой попыткой защита всё усиливалась. Я, тем временем, была без сознания.

Придя в себя уже в больничном крыле, под действием успокоительного зелья, я здраво рассудила, что лучше рассказать всё о тех странных картинках, которые мне привиделись, и о том неконтролируемом желании сбежать подальше. Неизвестно почему, но последнее откровение вызвало определённое волнение среди профессоров и мадам Помфри. Диагностика не дала особенных результатов, хотя я так и не поняла, что именно хотели найти декан и директор. В конце концов, всё объяснилось стихийным выбросом магии. Конечно, к одиннадцати годам магия моя уже должна была стать стабильной, но даже в этом возрасте могли наблюдаться стихийные выбросы. Сама себе я объяснила всё ещё проще. «Магии у слизеринцев прибавилось? Да. Тогда, быть может, её прибавилось и у меня, а раз моё магическое ядро расколотое, то произошло то, что произошло. Правда, до поступления в школу такого никогда не было, но, наверное, всё дело в том, что раньше я жила в мире маглов, вдали от волшебства».

Это объяснение устраивало меня почти полностью.

А вот вспыхивающие в голове картинки — нет. Под действием расспросов мадам Помфри я созналась, что не помнила определённый кусок своей жизни. И у неё тут же возникла какая-то теория. Для того чтобы её проверить, она обратилась к профессору Снейпу, который при помощи легилименции должен был вскрыть мою память. Как оказалось, эта область магии была запрещена Министерством и пользоваться ею могли лишь авроры для допросов преступников или целители. Декану и мадам Помфри пришлось обращаться с просьбой в Больницу Святого Мунго, и, спустя пару дней, разрешение дали.

Проникнуть в мою память профессору не удалось сразу по нескольким причинам. Во-первых, он сам был довольно аккуратен в работе, стараясь не повредить мой мозг. Во-вторых, я сама продолжала отбивать его осторожные атаки, боясь, как бы он не увидел всё связанное с Мэттом. В-третьих, в тех редких случаях, когда профессору всё же удавалось проникнуть в моё сознание, сама по себе активировалась золотистая магия и отбивала фиолетовые профессорские нити.

Поэтому лечили меня чисто зельями. В основном успокоительными. После них я действительно не тревожилась, не злилась и не раздражалась. Не радовалась и не смеялась. Заподозрив что-то неладное, я втайне перестала их принимать. Поэтому все предыдущие рассуждения о любви и доверии отбросила от себя, как человек отпинывает летящий в него футбольный мяч. И вообще не понимала, как это на меня напала такая глупость.

Болеть в больничном крыле из-за госпитализированных в него изувеченных гриффиндорцев было трудно, но увлекательно. Ещё и потому, что Блейз и Тео приходили ко мне практически каждый день. Но вопросов не задавали, вероятно, мадам Помфри запретила им меня беспокоить. Приходили по собственному желанию, и я не видела, чем бы это могло быть выгодно лично для них. Как и в случае с Грейнджер эта искренность тронула меня до глубины души. Иногда ребята приносили с собой игры, но чаще школьные новости, интересные истории и домашние задания.

Иногда я делала их втихомолку от мадам Помфри. Болезнь болезнью, а отстать от учёбы нельзя. Даже если профессора разрешили мне не писать эссе. То-то они были удивлены. Конечно, делалось это не только ради оценок, а с определённым расчётом. За такое рвение к знаниям, которое редко можно встретить среди учеников, особенно среди слизеринцев, считавших волшебство чем-то само собой разумеющимся, профессора определённо мне симпатизировали. А образ одинокой сироты помогал в этом. И, конечно, моя неизвестная внезапная болезнь. Ещё какое-то время со мной носились, как с хрустальной вазой, хваля уже за то, что пришла на урок и взмахнула палочкой. В свою очередь всё это приносило баллы факультету, а они — поощрение от старшекурсников.

Когда мадам Помфри отпустила на свободу, я чувствовала тревогу и страх, хотя и старалась это скрыть. Боялась, что слизеринцы засмеют за слабость. Если они и делали это, то за спиной. Или же их попросту куда больше волновали гриффиндорцы в ином обличье.

Ослиными ушами, хвостами, копытами и мычанием гриффиндорцы радовали ещё две с половиной недели. Ясное дело, обвинили наш факультет, хотя никаких доказательств найти не удалось. Почта чиста, ингредиенты не пропадали. А отлегилиментить весь факультет нельзя. Хотя, конечно, все прекрасно догадались, чьих рук дело. Отношения между деканами резко испортились, Снейп и МакГонагалл, кажется, и вовсе не разговаривали. Но он яростно нас защищал, постоянно припоминая свои зелёные волосы.

Ребята говорили, Дамблдор за это вредительство чужому здоровью ругался очень сильно и зачитал внушительную многословную речь. Но баллы без доказательств снять никто не смог. Поэтому директор вообще запретил добавлять и снимать баллы, раз один факультет целиком выбыл из соревнования. Ещё одна такая выходка грозила разбирательством и исключением. Угроза заметно остудила мстительные порывы, поэтому боевые действия очень быстро прекратились, хотя белый флаг не бросил никто.

К тому же, в конце декабря должна была состояться сдача общих проектов. Это было обязанностью всех студентов, от третьего до седьмого курсов. Нужно было взять любую тему по каждому предмету и подготовить её вместе со студентами других факультетов. Это обязательное условие. Как рассказал мне Тео, проекты — совсем свежее новшество, года три назад его ввёл профессор Флитвик ради сплочения студентов и, как объяснял сам профессор, чтобы подготовить учеников к дальнейшей жизни и развить навык коммуникабельности. Скрепя сердце слизеринцы и гриффиндорцы готовились вместе. Впрочем, были и непримиримые бойцы. Например, такие, как Розье и близнецы Уизли, которые напрочь отказались срабатываться.

Довольно продолжительное время обсуждалось проникновение тролля в замок. Само по себе событие шокирующее. Совет попечителей заинтересовался безопасностью школы. Но так и не предъявил ничего толкового. Вслед за этим произошло ещё одно интересное происшествие. Поттер чуть не убился на квиддичном матче, на который я не пошла. Просто попросила мадам Помфри положить меня в больничное крыло, что она сделала с большой готовностью, ещё раз проведя полную диагностику организма. Вероятно, её диагностика и диагностика директора в корне отличались, либо же они были направлены на поиски чего-то совсем разного. Я ещё на неделю загремела в лазарет. Как оказалось, делила своё тело с некими паразитами, в этом крылась основная причина моей вечной худобы. Мадам Помфри очень ругалась, что школа перед приёмом учеников не запрашивала никаких медицинских документов или не учреждала проверки здоровья всех студентов. Даже вспоминать об этом не хотелось.

За это время мой подпольный бизнес совсем загнулся, ведь пока я лечилась, некому было писать домашние задания за Крэбба и Гойла. Не получив от родителей выговоров, они пришли к выводу, что хорошая учёба не даёт им каких-то особенных привилегий. А значит, нет смысла тратить деньги. И теперь мысли о возвращении к своему старому ремеслу с каждым днём одолевали всё больше и больше.

Тео и Блейз, не посвящённые в подробности моей болячки, снова стали захаживать ко мне. Как-то раз принесли с собой снимки матча, так что я изошла завистливой слюной, такое это было на вид захватывающее зрелище! Именно с тех пор я загорелась идеей побороть страх толпы и теперь уже намеренно большую часть времени проводила среди как можно большего количества людей.

Это было довольно сложно и не только потому, что перебороть страх нелегко. У меня творилось что-то не то с головой. В сознании продолжали вспыхивать картинки, причём без видимых на то причин. В Большом зале, в коридорах или во время прогулок по двору замка, но никогда на уроках или на территории подземелий. Это привело к выводу, что меня наглым образом легилиментят! Золотая магия всё ещё работала как надо, но у меня всё чаще болела голова. Болела так, что мне хотелось найти обидчика, подвесить его за ноги и вырвать внутренности! Сделать это было невозможно: магия нападавшего не имела цвета. Либо он каким-то образом её прятал. А моя тщательно выстроенная стена от чужих эмоций была для этого неизвестного пустым звуком. Она для него вообще будто и не существовала. Профессор Снейп пообещал донести мои подозрения до директора, но перемен не произошло. В результате, я перестала чувствовать себя в безопасности и ходила всё время оглядываясь в ожидании нападения.

А неутомимое время всё шло своей чередой, приближая Рождественские каникулы. Подавляющее число слизеринцев планировало покинуть подземелья, чему я была очень рада. Ведь можно было привольно сидеть у камина. Остаться планировали только несколько учеников с пятого и седьмого курсов, не желавшие прерывать подготовку к экзаменам, и Блейз. Впрочем, он собирался уехать в середине каникул. Его мать с отчимом как раз должны были вернуться домой с какого-то путешествия. Всё свободное время я планировала бросить на изучение магического мира, самой магии и волшебных палочек.

За прошедшее время я окончательно укрепилась в мысли, что Малфой — напыщенный идиот. Он продолжал цепляться к Уизли по поводу денег и к Поттеру по причине умерших родителей. И искренне не понимал, почему меня так раздражали эти темы. До двух гриффиндорцев мне не было особенного дела. Говоря по правде, я их недолюбливала. После нападения тролля, Грейнджер очень с ними сдружилась. Мало того, что они её спасли, так остались единственными избежавшими превращения. Малфой был глубоко разочарован. Сама я, конечно, не планировала продолжать общение с Грейнджер, но всё равно было как-то необъяснимо досадно.

В то же самое время со стороны могло показаться, что с Малфоем мы довольно дружны. Я действительно с ним много общалась. Чисто чтобы довести Паркинсон до белого каления. А началось всё с их ссоры. Пока я в больничном крыле пыталась восстановить все виды здоровья, на факультете Малфоя продолжали недолюбливать. Особенно после того, как гриффиндорцы выиграли матч. Что Малфоя очень задевало. Паркинсон, то и дело встававшая на его защиту, задевала ещё больше. В конце концов, он, заявив, что не пятилетний сопляк, которому нужно вытирать слюни, перестал с ней разговаривать. Это неожиданное откровение состоялось прямо в одном из коридоров школы. Мимо нас как раз очень удачно проходили Уизли с Поттером и Грейнджер. Первого я случайно задела плечом, повернув всё так, что ударили меня. Держась за плечо, я демонстрировала, что ударили больно. Малфой, мгновенно углядев в этом возможность, ввязался в перепалку. И вышел из неё победителем. Заклинание Уизли не случайно улетело в окно. Я была красноречиво благодарна, и с тех пор Малфой чувствовал себя настоящим защитником. Кулон-каплю я так и не сняла, и Малфой закономерно решил, что покорил девичье сердце и никак не меньше. Я не стремилась развеять иллюзий. Естественно, ему больше по душе было проводить время с покладистой мной. Естественно, Паркинсон не могла это так оставить. При этом она ещё и дурой не была и в итоге заподозрила, что изначальная моя помощь, после которой всем резко удались заклинания, была не простым стечением обстоятельств. К счастью, в то, что магию можно контролировать таким вот образом, никто не верил.

Самым ожидаемым событием декабря помимо, конечно, Рождества и каникул, стал предстоящий матч Райвенкло-Хаффлпафф.

Меня разрывали два противоречивых желания. С одной стороны, страшно хотелось идти, а с другой, — страшно не хотелось! В итоге я решила, что одна со своим страхом просто не справлюсь. И частично рассказала о своей проблеме Тео. За прошедшее время мы сблизились настолько, насколько я вообще была способна доверять. Мы проводили вместе с ним и Блейзом довольно много времени, сидя вместе на уроках, кропотливо выполняя домашние задания и дружно изучая коридоры и кабинеты замка. И, в конце-то концов, о моём странном поведении в коридоре он так никому и не рассказал, иначе меня бы уже засмеяли. Разве что, он мог поделиться с Блейзом, но тот тоже не досаждал вопросами.

К тому же я находила их довольно приятными ребятами. Нотт был вечно серьёзен, задумчив и напряжен, но с ним всегда можно было поговорить. Более того ещё ни разу я не замечала, чтобы он сплетничал. Бывало, конечно, что мы обсуждали кого-то, но не зло. Это было совсем не то же самое, что общаться с Малфоем. Лёгкий и весёлый Забини в злословии тоже замечен не был, и уровень моего доверия к ним рос.

Поэтому на стадионе я уселась рядом с Тео, крепко вцепившись ему в руку, то и дело дёргаясь от громких звуков, которых было в достатке. Тео боль переносил стоически, почти не меняясь в лице. Иногда мне всё же начинало мерещиться что-то странное, но близость Тео волшебным образом успокаивала. После того, как все успешно исполнили согревающие чары, мы заняли верхнюю площадку, откуда было легче и незаметнее уйти, если вдруг меня накрыл бы приступ паники. Кроме того, овальное поле было видно, как на ладони. Когда началась игра, я почти полностью забыла о своём страхе толпы, теперь уже боясь то бладжеров, то летавших с бешеной скоростью игроков. Зрелище действительно захватывало дух, хотя разобрать, кто где летал, можно было только по цветам мантий. Благо Блейз поделился омниноклем.

После этого я чувствовала себя настоящим героем и страшно собой гордилась! Хотя и оставила на руке Тео фиолетовые синяки. А через неделю настроение снова испортилось. На Рождество принято дарить подарки учителям, а на них нужно скинуться. К тому же, девятого января ещё и день рождения декана. То ли учителей много, то ли слизеринцы решили отличиться и подарить нечто экстравагантное, но на эти сборы ушли практически все мои денежные припасы. Чтобы не отличиться и не вызывать лишний раз насмешек, деньги я сдала с таким видом, будто у меня целый сундук галлеонов. Мол, подавитесь и распишитесь. А душа кричала, планы рушились, надежды таяли, как снег на ладони.

Острый взгляд сам собою зацепился за сиротливо лежащий на низком столике золотой браслет. Если такой продать, я могла бы жить безбедно целый год, да ещё накупить кучу книг! А тут его бросили, прямо перед глазами, как ненужную вещь. Я была уверена, что будь я хоть самой богатой в мире, никогда бы не разрешила себе подобной безответственности. И раз он никому не нужен… Браслет оказался собственностью Фоули, но искала она его не слишком старательно. Просто как-то спросила, не видел ли его кто. Никто не видел, и она, кокетливо посетовав на свою забывчивость, попросила у Розье новый. Безнаказанность, как известно, рождает беззаконие, и я решила продолжить, намереваясь всё выгодно продать в магловском мире. Я же ещё и Касперу была должна.

Праздник приближался, и сплетни в гостиной сменились на чаяния и надежды, посвящённые ожиданиям подарков или же на обсуждения празднования в кругу семьи. От этой уютной атмосферы я как обычно чувствовала себя отрезанной, даже стала вспоминать приют с низкой ёлочкой, самодельными бумажными украшениями, хороводом и песнями. В Санта Клауса я, кажется, не верила никогда, а весь праздник сводился к тому, чтобы урвать что-то получше. Как-то я смогла отвоевать у Эми скакалку, а летом выгодно сменяла её на почти новую заколку. Помню, Элис тогда меня похвалила. Воспоминания о бывшей соседке отдались грустью. Хоть мы проводили вместе мало времени, мне казалось, так, как она, меня никто не понимал. Вот ей ничего не нужно было объяснять. В конце концов, я довела сентиментальность до того, что отправила ей и Майку красивое боа и портсигар. Позаимствованные, конечно. Профессор Снейп обещал отправить тщательно запакованные подарки магловской почтой. С моего же ложного адреса. В тот же вечер жаба жадности начала душить упрёками об излишней чувствительности, но гордость оказалась сильнее. Не просить же, в самом деле, профессора вернуть мне вещи. Стыд какой.

Я была крайне недовольна и собой, и отсутствием нормальных денег на руках. И это было хорошо видно по нахмуренному лицу, опущенной голове, напряжённо выпрямленной спине и по сцепленным в замок пальцам. Паркинсон не упускала случая проехаться по этой теме, и чем больше это меня не трогало, тем больше она старалась, что, конечно, надоедало окружающим.

Развлекалась я тем, что представляла её висящей на люстре, и это заметно поднимало настроение. Подобные мысли всё чаще посещали мою голову, из раза в раз приобретая красочность и кровавость. В особо раздражающих ситуациях я строила планы убийства. Сначала не всерьёз, а потом… А потом оказалось, что избавиться от Паркинсон раз и навсегда довольно просто. Всего-то нужно было написать записку почерком Малфоя, выманить сокурсницу куда-нибудь на лестничную площадку и толкнуть на движущуюся лестницу. Конечно, помня, как чувствовала себя после случая с Мэттом, я не собиралась делать ничего подобного. Просто нравилось так думать. И сама мысль, что есть такая возможность, давала ощущение власти над чужой жизнью. Придавала уверенности движениям и взгляду. Поэтому споры с Паркинсон враз потеряли для меня значение. В моменты ссор я просто продолжала строить планы, молча глядя на обидчицу. Вероятно, глаза человека, который только угрожал убийством и человека, который уже его совершил однажды — отличались. В любом случае Паркинсон быстро смолкала.

И вот, наконец, к моему немалому облегчению, все разъехались. Ученикам, остававшимся на каникулы, было разрешено проводить друзей аж до поезда! Таким образом, мы с Блейзом увидели зимний Хогсмид, больше похожий на волшебную рождественскую открытку. Правда, без омрачений не обошлось. Малфой всю дорогу возмущался, что из-за маглорожденных и полукровок он вынужден трястись в экспрессе, вместо того чтобы добраться до дома по каминной сети.

Начались свободные дни, заполненные играми в снежки, лепкой снеговиков и катанием с огромных сугробов. Запретный лес будто снова пробрался в замок, за одну ночь вырастив в Большом зале двенадцать пушистых лесных красавиц, заботливо украшенных шарами и игрушками. В довершение картины с мерцающего звёздами зачарованного потолка падал самый настоящий на вид снег. Правда, даже до голов учеников он не долетал и никаких неудобств не причинял. Поскольку по домам разъехалась подавляющая часть студентов, в Большом зале мы сидели за одним столом, вместе с преподавателями. Всякий раз я старалась сесть поближе к ним, поскольку это сводило на нет риск с кем-то поругаться. И позволяло подслушать интереснейшие дискуссии и разговоры взрослых магов. Впрочем, все единодушно старались держаться подальше от профессора Квирелла: от него невыносимо разило чесноком. Но сказать об этом бедному профессору, вероятно, стеснялись.

Хрустящее морозом утро Рождества повергло меня в самый настоящий шок. Три подарка! Мне! И Тео, и Милли, и Блейз презентовали по коробке шоколадных лягушек. Подарок простой, но самый лучший на свете! Увы, попробовать их мне так и не довелось. Чтобы не выглядеть неблагодарной, я передарила коробки ребятам, нацарав поздравления на пергаментах. Таким образом, у меня остались только цветные картинки с пожеланиями. Прижимая свёртки к груди, очень медленно я шла к декану, чтобы отправить нежданные подарки. Снейп, открыв дверь в наспех накинутом чёрном халате, моей просьбе не очень обрадовался. Но коробки взял. Вернувшись в гостиную, я сняла с пушистой ёлки игрушку в виде больших часов с кукушкой, обещая самой себе потом их вернуть. Так и в мою скромную комнату пробрался праздник.

Весь день усиленно старалась не печалиться. Я смеялась, убегала от снежных снарядов Блейза и кутала нос в колючий шарф, но чувство было такое, будто у меня из рук вырвали сумку, полную денег. Но весёлый смех друга, обступающие со всех сторон деревья, от высоты которых кружилась голова, высокое безоблачное небо и искрящийся липкий снег в руках заставили забыть о печали. Выстроив из снега самый настоящий замок, с башенками и стеной, мы раскрасневшиеся, но счастливые вернулись в замок, по дороге выпуская изо рта облачка серебристого пара.

Большой зал поражал своим праздничным великолепием и манящими сладкими ароматами. После уличной зимней свежести кружилась голова, а огоньки сотен парящих в воздухе свечей расплывались перед глазами. Их блики плясали свой затейливый танец на стенах зала, отражаясь в огромных арочных окнах, за которыми большими белыми хлопьями падал снег. В этот раз против всех правил мы пришли самыми последними и наши шаги эхом отдавались от стен, смешиваясь с чужим смехом и поздравлениями. Ухватив за запястье, Блейз вёл меня вперёд, к празднику, свету и веселью, и в груди у меня разливалось приятное тепло. Без подарков я всё же не осталась. Они выпадали из разноцветных хлопушек, от которых валил искрящийся фиолетовый дымок, и я стала счастливой обладательницей пяти никогда не лопающихся шаров и набора жвачек с подвижными наклейками. Разомлевшая от тепла и сытости, лениво подперев подбородок кулачком и сонно наблюдая, как профессор Дамблдор надевал на голову шляпу с золотыми звёздами, я раздумывала, как ещё смогу украсить свою комнату.

В висках резко кольнуло, и перед внутренним взором на долю секунды вырисовалась серая стена. Поле с цветами. Окно с решётками. Оживлённая улица. Золотая магия поднялась вверх, и картинки исчезли, но боль никуда не делась. Указательными пальцами я старательно растирала занывшие виски.

— Трис, тебе плохо? — раздался совсем рядом обеспокоенный голос Блейза, вперемешку с громкими песнями.

— Голова заболела. Сейчас пройдёт, — успокаивала я сама себя, зажмурив глаза. А внутри просто распирало от чего-то. В ушах загудело, к горлу подступил противный липкий ком. Шляпа с монетами на земле. Комната с голыми стенами. Маленькая девочка на коленях. Мальчик с чумазой щечкой.

— У тебя же кровь из носа идёт!

— Сейчас пройдёт, — уверяла я. Гул усилился, а затем раздался страшный треск, который слышала только я одна.