Новая история (джен)

Меньше чем за сутки я пережила самые травмирующие моменты своей недолгой жизни и теперь чувствовала себя опустошенной. Ноги плохо слушались, пальцы подрагивали, а в голове, застилая реальность, то и дело вспыхивали воспоминания. Нельзя просто так содрать с памяти блок и надеяться, что всё будет хорошо. Повреждённые блоком нити воспоминаний в голове задели и другие, и теперь они тоже были изодранными. Хорошо, что цвет магии нельзя видеть в отражении, иначе я бы пришла в ужас. Хотя, нет, даже жаль, я бы сама их восстановила. Мало того, что ядро в груди осталось расколотым, так теперь нити внутри головы перепутались, обвисли и представляли собой жалкое зрелище. Будто их пожевала собака, а потом выплюнула, как старый надоевший мяч. Но всё же они повредились не до конца, их ещё можно было соединить магией. Конечно, можно было бы обойтись и без целителя из Мунго, прими я помощь Дамблдора. Ведь он прекрасно видел и цвета, и нити. Он всё видел. И даже предлагал мне помочь. Но помня, чем это обернулось в прошлый раз, я не очень вежливо отказалась. Может, даже зря. В любом случае настаивать он не стал.

Именно повреждённые обрывки воспоминаний вспыхивали перед мысленным взором часто, хаотично, внезапно и совершенно мне не подчинялись. И чувства возвращались. Ночью я ощущала себя недовольным приютом шестилетним ребёнком, а минут пятнадцать назад мысленно снова поругалась с Паркинсон. И, конечно же, моя слабоконтролируемая магия реагировала на всё это. Только за вчерашний день из-за постоянных магических выбросов мадам Помфри лишилась двенадцати склянок. Все они стояли на моём прикроватном столике, а теперь их осколки в оранжевых лучах свеч блестели в мусорном ведре. Голова раскалывалась, хотелось отдать все блага мира, лишь бы лечь хоть на голый пол, растянуться во весь рост, и спать… Спать и ни о чём не думать.

Но нужно было стряхнуть с себя сонливость. Ради собственной безопасности, здоровья и будущего я уговаривала себя побороть усталость, продержаться хотя бы один день. А там ещё один и ещё.

Вдобавок к этому против воли все подробности моей жизни знали два человека, и перед ними я чувствовала себя безоружной и потерянной. Всё равно, что пройтись по улице без одежды. А сегодня мне предстояло открыться ещё одному незнакомцу, что не радовало. Вообще ничего не радовало. И Дамблдор, и Снейп, и мадам Помфри были убеждены, что мне требуется помощь специалиста, а меня передёргивало при одном упоминании этого слова. Ещё до встречи я не доверяла будущему целителю. Казалось, ему будет достаточно одного взгляда, чтобы узнать всё. Внутренне я содрогалась, мужественно вцепившись в изножие кровати. Снейп говорил, что мне ничего не угрожает, ведь целители обязаны соблюдать врачебную тайну. К тому же, по законам магической Британии, отправить меня в Азкабан не могли, ведь минимальный возраст уголовной ответственности — пятнадцать лет [1]. Я уже облегчённо выдохнула, как Дамблдор, будучи верховным магом Визенгамота, взглянув из под очков-половинок, заметил, что в случае разбирательства это дело просто передадут в магловский суд, раз уж убила я магла и в мире маглов. И у меня началась истерика, ведь по магловскому законодательству могли привлечь и в десять лет [2]. Приговор выносился в зависимости от состава преступления, но за убийство меня явно отправили бы в исправительное учреждение. К тому же, один раз рашерам я уже попадалась. О возвращении в приют можно было забыть — за Мэтта Майк бы меня на куски порвал. О Хогвартсе, как и о жизни в волшебном сообществе в целом, вообще можно было больше не мечтать. И я согласилась на лечение.

С ним тоже возникли небольшие проблемы. У целителей Святого Мунго плотный график и прийти ко мне никто не мог. И раз уж я могу передвигать ногами, и вполне вменяема, если не учитывать приступы воспоминаний, то в состоянии дойти сама. Верхней одежды у меня не было. Только зимняя мантия, но добраться в Мунго можно было только с магловской улицы, где я бы смотрелась странно [3]. В приюте нам выдавали одежду на сезон, после её требовалось вернуть, и я, не желая расхаживать по новой школе в старых обносках, убедила мисс Мэри, что купила всё необходимое. В Косом переулке пожалела денег и раскошелилась только на плащ и ботинки. А потом узнала о согревающих чарах и просто очень часто ими пользовалась. Это был выход, но теперь он привёл в тупик. Где взять одежду, я не имела понятия и с чистой совестью свалила этот вопрос на директора. Раз уж ему так хотелось упрятать меня в лечебницу. Увы, он нашёл мне вещи. Раньше они, судя по внешнему виду, принадлежали какой-то девочке. Джинсы пришлись впору, а вот красный свитер с большой золотистой буквой «Д» посередине был малость растянут. Куртка вообще имела розовый цвет с белой оторочкой, что раздражало более всего. Я была уверена, что похожа на злую зефирку. Конечно, высказываться об этом я не стала и вежливо всех поблагодарила. Настолько, насколько могла. Только опасалась, что Снейпу будет неприятно смотреть на меня в гриффиндорских цветах.

Как оказалось, я зря беспокоилась. Снейп со мной просто не пошёл. Он меня даже не видел. Был занят в своей драгоценной лаборатории. Только посоветовал контролировать свои эмоции. Дамблдору в голову пришла замечательная идея отправить со мной профессора Чарити Бербидж, ведь она преподавала магловедение. Профессор оказалась молодой дружелюбной женщиной с приятной улыбкой и россыпью золотистых волос. Она даже хотела взять меня за руку, но я притворилась, что не видела. Будь это рука Снейпа, я бы тут же вцепилась в неё. А эту женщину я не знала.

Мы вышли, когда над замком ещё висела чёрная гнетущая мгла, а полная луна серебрила наметённые за ночь сугробы. Казалось, мы плыли по звёздам. Спящий зимний лес слал навстречу смоляные ароматы деревьев и хвои, тишину нарушал лишь звонкий хруст снега. Хмуро разглядывая искрящийся под ногами покров и засунув руки в карманы, я старалась поглубже вдохнуть колючий морозный воздух, а вместе с ним спокойствие и безмятежность профессора Бербидж, которые она излучала. Спокойствие и уверенность — это то, чего тогда мне очень не хватало. Но я добилась лишь приступа тошноты. В таком раздрае я не могла впитывать чужие эмоции и варилась в котле собственных злости и страха. Ворота замка скрипнули протяжно и печально. Уткнувшись носом в слизеринский шарф, я обернулась на замок. За всего лишь полгода я успела полюбить Хогвартс, покидать его не хотелось, а при мысли, что я не смогу больше вернуться, лёгкие покрывались корочкой льда, как и тонкие ветви деревьев. Именно сегодня, в чёрных проёмах окон замерла такая невыносимая тоска, что хотелось бежать без оглядки. Закрывшиеся ворота громко лязгнули, и было что-то жуткое в этом звуке.

— Вы раньше аппарировали, мисс Свенсон? Знаете, что это такое? — тонкая рука в голубой перчатке легко коснулась моего плеча.

— Да. С профессором Снейпом, когда ходила в Косой переулок, — глухо ответила я в шарф, и глаза обожгло не то морозным воздухом, не то обидой.

— Значит, вы знаете, что нужно делать, — обрадовалась профессор, и я нехотя сжала её пальцы.

Ощутив под ногами землю, я тут же прижала руку ко рту и стиснула зубы. В горле мучительно нарастал склизкий ком, на языке чувствовался привкус недавно съеденного завтрака. Профессор Бербидж обеспокоенно вгляделась в мои глаза и снова протянула руку. От её беспокойства сводило зубы.

— Я в порядке. Всё хорошо, — запрокинув голову и сделав глубокий вдох, сказала я. Скорее себе самой, чем профессору. — Нам далеко идти?

— Совсем близко, — профессор, не зная, куда деть свою руку, от которой я снова увернулась, указала ею на широкую улицу, в подворотню которой мы перенеслись. — Нам туда.

То была совершенно обыкновенная магловская улица, сплошь застроенная магазинами и заполненная покупателями, непрерывно болтавшими и бежавшими по своим делам. Праздничные украшения ещё не сняли, ветер трепал разноцветные гирлянды и венки. В воздухе витала неразбериха запахов: тонкий флёр женских духов смешивался с ароматом свежей выпечки, запах шоколада соперничал с ярким запахом мандаринов. Меня снова затошнило, а перед глазами ярко полыхнул образ приютской низенькой ёлки, увешанной самодельными бумажными гирляндами. Я остановилась и схватилась за голову, не видя перед собой дороги. Почувствовала, как с одной стороны кто-то толкнул, а с другой — прижал к себе. Хотелось закричать во всё горло и попросить оставить в покое. Я согласна была даже молить об этом. Но нельзя. Никак нельзя привлекать внимание и нарушить ещё один закон. Глупый, глупый закон.

— А почему вход в Мунго только со стороны маглов? — я хотела отвлечься и вынырнуть из воспоминания, отмести его от себя, как шелуху, но вместо громкого вопроса вышло лишь бормотание.

— Для больницы было нелегко найти подходящее место, — с готовностью отозвалась профессор Бербидж, так и не убрав руку с моего капюшона. Мне хотелось взбрыкнуть, подобно лошади. Но я продолжала терпеть. Только до больницы добраться. — Разместить больницу как Министерство, то есть под землёй, нельзя, а…

— А Министерство под землёй? — вытащила я нос из шарфа.

— Да, а Мунго…

— А как же там люди работают?

— Окна Министерства Магии заколдованы таким образом, что отображают разные пейзажи или места. Поля, леса, улицы. Они даже могут менять погоду за окном в зависимости от времени года.

— Вот здорово! — я сразу же ощутила зависть, ведь мы тоже жили в подземельях, но изо дня в день были вынуждены любоваться на озёрные воды и их обитателей. Подводный мир это, конечно, очень интересно, необычно и увлекально, но иногда, совсем изредка, хочется видеть и солнце.

— Так вот, — слегка прокашлялась профессор, — в Косом переулке для больницы недостаточно места, но здесь удалось приобрести здание, чтобы волшебники могли незаметно смешаться с толпой.

Если бы у меня, подобно кошке, были большие длинные уши, я бы тут же их навострила и завертела головой в поисках добычи. Но ничто вокруг не выдавало признаков волшебной лечебницы.

— Но разве это не неудобно? То есть, а если человек серьёзно ранен или истекает кровью или не может сам дойти, то как он сделает это здесь? — я широко обвела улицу рукой и посмотрела на профессора, на миг уловив замешательство в голубых глазах. — Ведь это же ещё нужно маскироваться, а в случае с человеческой жизнью дорога каждая секунда. Мне так доктор говорил. Почему нельзя добраться по каминной сети или, как это, аппарировать прямо в больницу?

— Такое расположение, — вздохнула профессор, — может быть и не для всех удобно, но другого места пока нет. А каминная сеть, как и аппарация, могут быть опасны для раненого волшебника.

— Нам бы они пригодились.

— Пригодились бы, но для их создания пока что нет достаточного финансирования, хотя…

— А, финансирование, — насупилась я, потому что и доктор Грэхэм, и миссис Хаббард постоянно жаловались на недостаток финансирования, бюрократические проволочки и комиссионные проверки.

— Хотя больница существует уже более трёхсот лет, — как ни в чём не бывало продолжила профессор. В отличие от Снейпа и Дамблдора она будто не обращала внимания на то, что я её прерывала. Может быть оттого, что она была моложе их.

— Трёхсот лет? И за это время не смогли построить каминной сети?

— Ну, — задумчиво протянула профессор и тут же выпрямила спину, — Министерство магии было основано позже и…

— А когда оно было основано? И когда больница? И почему Мунго?

— Министерство магии основано в тысяча семьсот седьмом году, а больница — в тысяча шестьсот тридцатом великим целителем, Мунго Бонамом, и названа его именем [4].

— Понятно. И что же, все-все-все ходят сюда лечиться? И даже Малфои?

— И даже они. — Закрыв глаза, посреди этой улицы я представила с иголочки одетых Драко и его отца с перекошенными лицами, и злорадно улыбнулась.

Так, за познавательным разговором, который хоть немного отвлекал от головной боли, я и не заметила, как мы приблизились к старому на вид универмагу с вывеской «Закрыто на ремонт». А в ремонте это запущенное здание явно нуждалось. В его витрине одиноко стоял полураздетый манекен с синими ресницами и съехавшим набок париком. Абсолютно непримечательное на вид здание. Если бы витрина не была облеплена двумя разноцветными покровами чар. Одно из заклинаний, золотистое, полукруглое и непрерывно движущееся будто по кругу я сразу узнала. Точно такие же маглоотталкивающие чары я видела на входе в «Дырявый котёл», а затем и на вокзале Кингс-Кросс. А вот второе было как бы плоским, будто намертво прилипшим к витрине и цвет имело грязно-голубой. Уже не сомневаясь, что мы пришли, я раздумывала над действием этой «плёнки», как я тогда её назвала, а профессор Бербидж наклонилась вплотную к покрытому льдистыми узорами стеклу.

— Мандрагора, — тихо сказала она. — Нам на приём.

Я ожидала, что нас сейчас покроет этой плёнкой или ещё как-то затянет внутрь, но ничего подобного не произошло, манекен слегка склонил голову и поманил нас пальцем. Я в ужасе оглянулась на улицу. Люди шли, как ни в чём не бывало, грохотали автобусы, где-то вдали играла весёлая праздничная мелодия, да неподалёку пробежала кошка. Никто не обращал ни малейшего внимания на оживший манекен. И тут в глазах у меня снова полыхнуло красная нить воспоминаний, и я закрыла лицо руками.

Из-за угла выплыли они. У того, что шагал посередине, было красивое насмешливое лицо человека, привыкшего, что нет в мире того, чего он не сможет получить. В дорогой чёрной куртке и добротных ботинках на толстой подошве он возвышался над двумя другими парнями. Один из них масляно улыбался, как кот, укравший сметану, второй, с растрёпанными русыми волосами, прихрамывал на одну ногу. Рядом с ними он казался оборванцем или драным уличным котом. Так оно и было. Вслед за ними из-за угла раздались недовольные вопли, а потом выбежала и она. В короткой не по погоде юбке, с перламутровыми губами и густым слоем теней на глазах.

Каспер. Мэтт. Майк. Элис.

Перед моим мысленным взором они стояли, словно живые, из плоти и крови, словно не было никаких долгих месяцев, никакого Хогвартса и никакого волшебства. Словно мне приснилась другая жизнь, а теперь я вернулась обратно. Каждое их движение, каждый взмах руки отдавались громовым ударом сердца в висках. Все звуки пропали, ладони покрылись противным липким потом. Майк смеялся и делился с Каспером подробностями своей удачной проделки. Если у него не было никаких заданий от Каспера, он любил ходить по городу и играть с прохожими в напёрстки или угадайку [5] . «Рука быстрее глаза», — так он всегда говорил. На заброшке я никогда с ним не играла, знала, какой он мошенник. Но обожала наблюдать. Меня восхищала его ловкость, его уверенность, быстрота его пальцев. Он с лёгкостью прятал в рукаве пиковую даму и шарик. Никогда не проигрывал, быстро бегал и не сдавал своих. За это и ценился. Элис ткнула пальцем в угол противоположной улицы и одновременно с этим достала из кармана маленький прозрачный пакетик с цветными таблетками. Каспер поинтересовался, много ли она успела толкнуть за сегодня, и она рассеянно пожала плечами. Бывало и больше. Каспер недовольно нахмурился и сказал, что пора «прижать всех к ногтю» — любимое его выражение.

— Мисс Свенсон? Мисс? — услышала я и поняла, что это голос не одного из них. Облегчённо опустилась на колени и выпученными глазами поглядела на снег. Их ужасно жгло.

— …вам плохо? — профессор вцепилась в мои плечи.

— Да, теперь мне плохо, — сказала я и больше не смогла удерживать свой завтрак. В горле ужасно жгло, грудь разрывалась от болезненных ударов, и воздуха не хватало. Стиснув зубы и обняв руками живот, я начала заваливаться вперёд. Единственное, чего хотела, это упасть в холодный снег и остаться там.

Но профессор Бербидж явно не собиралась меня там оставлять, ловко подхватив и поставив на колени, а затем и на ноги. Пару раз взмахнула палочкой. Я вяло шла за ней, чувствуя, что в ботинки набился снег и теперь он противно хлюпал внутри. Перед мысленным взором поплыли картинки других воспоминаний. Мэтт когда-то был правой рукой Каспера, а теперь на это место усиленно набивался Дерелл. Как быстро можно заменить человека. Как шестерёнку в механизме, ведь он всегда должен работать. Никаких поломок. Скорее всего, именно Каспер, обожавший огнестрел, дал Мэтту тот злосчастный пистолет. А он так не вовремя похвастался своей новой игрушкой. У Майка в переднем кармане джинсов лежал складной нож, он никогда с ним не расставался. Небольшой, с блестящим остриём и приятно холодивший руку. Я точно знала, какой он, Майк в пьяном припадке доброты учил им пользоваться. Он быстро складывал его, рассекал воздух, делал выпады и без промаха метал его в мишень. Остриё мягко входило в сухое дерево, как в податливую плоть. Майк никогда не промахивался. Настолько, что Элис забавы ради положила яблоко себе на голову. И Майк, под дружное улюлюканье, замахнулся и попал в него, пробил насквозь. Элис верещала, а на её тёмные волосы, как свежая кровь, тёк сладкий яблочный сок. Я рассеянно потёрла рукой лоб. Уверена, знай Майк подробности убийства Мэтта, на месте яблока была бы моя голова.

А в следующий момент перед глазами мелькнула «плёнка» магических чар. Я будто всем телом ушла под воду и тут же вынырнула. «Больница магических болезней и травм Святого Мунго», — огромные бледно-зелёные буквы громоздились над столом справок.

— Третий этаж, — скучающим тоном сказала пухлая блондинка, едва взглянув на волшебника с золотистыми волдырями на коже.

— Посидите пока здесь, — торопливо подтолкнула меня профессор Бербидж к рядам шатких деревянных стульев.

Я медленно шла к ним, осоловевшая от собственного жадного интереса. Мысли о старых знакомых выветрились из головы, как странный пьяный сон. Раньше для меня существовали болезни вроде гриппа, ветрянки и пневмонии, а при упоминании ран перед мысленным взором возникали оторванные конечности. Но чтобы у человека из спины росла рука? Такое мне даже не снилось. Я так засмотрелась на эту руку, что не заметила, как подошла к стулу и ударилась об него коленями. Усаживаясь, я думала о том, что здорово было бы иметь дополнительную пару рук, ведь можно делать в два раза больше дел! «Как же он отрастил её? Это больно? А больно ли её удалять? Будут резать?»

— Первый этаж, — услышала я голос пухлой блондинки. Перед столом парил человек с обречённым спокойствием на лице. Вместо ног из-под мантии шёл густой чёрный дым. Услышав вердикт, он полетел в сторону закрытых двойных дверей рядом со стойкой. Повернув голову, я открыла рот. Рядом сидело нечто, смахивавшее одновременно на человека и голубя.

— Курлык, — щёлкнуло оно клювом и приветственно махнуло рукой.

— Э-э… И тебе курлык, — промямлила я. Птица, пол которой я так и не смогла определить, хотела, видимо, курлыкнуть ещё что-то, но меня схватили за локоть с другой стороны.

— Нужно зелье? — мужчина с обвисшими щеками, лихорадочно поблёскивая глазами, наклонился прямо к моему носу.

— Нет, не нужно, — отпрянула я и тут же услышала недовольное курлыканье за спиной.

— Мне нужно, чтобы меня выпили, понимаешь? — он вцепился ещё крепче.

— Сэр, — послышалось над нами. — Сэр, идёмте со мной.

— Я не сэр! Я зелье! Я восстанавливающее зелье! И у меня истекает срок годности! Нужно, чтобы меня кто-нибудь выпил!

— Конечно-конечно, — согласно закивал целитель. На его лиловом халате я разглядела скрещённые волшебную палочку и кость. — У нас как раз есть пациент, нуждающийся в восстанавливающем зелье.

— Скорее-скорее! — завопил мужчина. — Я ведь порчусь!

Не дослушав, он побежал к двойным дверям, а за ним и два других целителя.

— Обратное срабатывание волшебной палочки, — скучающе пояснил целитель на мой обалдевший взгляд. — Такое бывает.

— И его что действительно выпьют? — не удержалась я.

— Зачем же. Скажут, что нужно добавить пару ингредиентов, под их видом дадут пару зелий. Через три дня будет, как новенький. Что у вас? — из глубокого кармана халата, гораздо глубже, чем казалось на первый взгляд, он достал широкий блокнот с отрывными листами и занёс над ним перо. А следом за ним из кармана появилась и маленькая чернильница, зависшая в воздухе рядом с блокнотом.

— У меня? — опешила я, всё ещё глядя на очередь. У одного из волшебников кожа была всех цветов радуги, другой с мученическим выражением лица сжимал посиневшую руку. — У-у-у меня проблемы с памятью. Да. Проблемы с памятью.

— Проблемы появились после употребления зелья, вдыхания зельевых паров, нанесения мази, в результате заклинания, после укуса животного или насекомого?

— После легилеменции.

— Легилеменции? — удивился мужчина и нахмурился. — Проблемы какого характера? Вы не помните определённый момент жизни, путаетесь в воспоминаниях, не можете отличить, какие из них настоящие, а какие вымышленные?

— Они просто возникают хаотично и сами по себе проходят. Иногда я не могу вспомнить их порядок.

— Сопутствующие проблемы, вроде сыпи, рвоты, чесотки?

— Нет, сэр. Вроде бы, нет.

— Дополнительные жалобы?

— Дополнительные?

— Внезапные желания разрыдаться, рассмеяться, чувство страха или, наоборот, самоуверенности, потеря ориентации?

— А-а. Да, бывает. Всё это после того, как э-э мне в голову приходит воспоминание, — сказала я и поджала губы недовольная тем, что не могла толково объяснить, что со мной. — От самого воспоминания зависит, в общем.

— Хорошо, — покивал он головой записям в блокноте.

— Вы помните, как вас зовут?

— Беатрис Свенсон, сэр.

— Вы пришли одна? — спросил он и оглядел меня с головы до ног, словно я прятала сопровождавших в кармане.

— С профессором.

— Вы учитесь в Хогвартсе?

— Да, сэр.

— Сколько вам лет?

— Одиннадцать, сэр.

— Ранее у вас бывали проблемы с памятью?

— Да, сэр.

— Какие?

— Я не помнила определённый кусок своей жизни, а после легилеменции вспомнила и… Вот.

— Хорошо. У вас в семье есть болезни, связанные с потерей памяти? У родителей, бабушек, дедушек, кузенов и так далее.

— У меня нет семьи, сэр, — зло сказала я, недовольная и этим фактом, и вопросом.

— Вы сирота?

— Да, — я отвернулась.

— Вы маглорожденная?

— Я учусь на Слизерине, — отрезала я. Ход беседы был крайне неприятен, хотя целитель задавал стандартные вопросы для сбора анамнеза [6].

— Чем вы болели в детстве?

— М-м, гриппом?

— Грибом?

— Простудой, я имела в виду. А так больше ничем.

— Травмы головы?

— Не знаю, вроде, нет. Не уверена. Падение с высоты считается травмой?

— Хорошо, я передам всё это в нужное отделение, — одним движением он вырвал из блокнота лист, взмахнул над ним палочкой и лист превратился в бумажную птичку, тут же упорхнувшую в сторону двойных дверей.

— Так, что у вас?

— Курлык, — получеловек-полуголубь развёл руки в стороны. Я всё ещё не могла понять мужчина это или женщина.

На место человека-зелья села женщина и раскрыла «Ежедневный пророк». Самая обыкновенная на вид волшебница в простой мантии и с золотистыми локонами, собранными в высокую прическу. Но так казалось только на первый взгляд. Эта самая прическа подрагивала, а из носа женщины шёл тонкой струйкой белый пар, как из закипевшего чайника. Это снова вернуло меня к мыслям о дополнительных руках и превращении в полуживотных. Мне было ужасно интересно, можно ли как-нибудь отрастить крылья? И могут ли волшебники летать без метлы? Можно ли применить к себе Вингардиум Левиосу? А если нет, то почему? А дышать под водой? Можно ли как-то контролировать такие обращения? От чего это бывает? От зелий, от чар, после неудачной трансфигурации? Думать обо всём этом было настолько захватывающе, что я даже уговорила сама себя на парочку экспериментов. Передёрнув острыми плечами, я убедила себя, что эксперименты будут самыми безобидными. И только когда разберусь с проблемами. Мысль перебивала одна другую, воображение рисовало невероятные картины, и я больше не могла сидеть на месте. Порассматривала портрет Дайлис Дервент, целителя Мунго и директора Хогвартса. Поняла, что не знала, как назначался директор школы. Может быть, его избирало Министерство? Или совет школы? Была ли в этом роль Попечительского совета? Тут я снова вспомнила о Малфоях и ушла в другую сторону. Почитала магический указатель больницы, испытывая одновременно и восторженный интерес и сжигающую изнутри злость. Я столько всего не знала о волшебном мире! Столько болезней! И больница, и волшебники в очереди произвели на меня тогда сильное впечатление, и моё желание в будущем стать врачом окрепло. Это было знакомое желание, и оно придало сил. Но тут перед глазами встал доктор Грэхэм, кукла и гостиная Мейсонов, в которой я так не по-детски играла в прятки. После у меня снова разболелась голова, и я сочла лучшим вернуться на место. Исподлобья рассматривала волшебников в очереди и разгадывала возможные причины их диковинного вида, пальцами вцепившись в свой слизеринский шарф, будто в единственную ниточку, связывавшую с нормальной жизнью. Больше я никуда не ходила, пока профессор Бербидж не позвала. Следуя указанию пухлой блондинки, мы стали подниматься на пятый этаж, а я получила возможность узнать, что же скрыто за этими двойными дверями.

Больницы волшебников очень отличались от больниц маглов. Здесь не было того, к чему я привыкла, и уровень моего интереса всё рос. Не было ни столиков с инструментами, ни больших пикающих приборов, ни каталок в коридоре. Даже чисто больничная чистота пахла иначе. Под потолком плавали хрустальные шары, полные свечей, а между ними туда-сюда сновали разноцветные бумажные птички. Летали они с разной скоростью: фиолетовые порхали медленно и отвлечённо, будто не имели особой важности, а вот красные проносились с бешеной скоростью. Я даже испугалась, что они горят. Стены были увешаны портретами волшебников, и все они переговаривались друг с другом, переходили из рамы в раму, обсуждая, кто поступивших пациентов, кто проблемы современной колдомедицины, кто недавние открытия в области зелий, гербологии или чар. Некоторые из них ставили диагнозы проходившим мимо волшебникам прямо на ходу. Некоторые, переходя из рамы в раму, настойчиво советовали лечение. В дальнем конце коридора целитель в лимонной мантии ругался с каким-то портретом, то и дело поднося к золотистой раме толстенный исписанный блокнот. Мне ужасно хотелось знать, что это за люди и чем они заслужили такую честь, что здесь висят их портреты? В том, что это большая честь, я не сомневалась. И я ещё больше загорелась идеей стать целителем. Ход моих мыслей был прерван появлением Розье. Он хмуро переговаривался с каким-то волшебником, а я, чтобы меня не было видно, спряталась за профессора Бербидж. И только через несколько секунд поняла, что для Розье этот человек слишком взрослый, заметила седину в светлых, будто выжженных солнцем, волосах, что они значительно длиннее и собраны в низкий хвост, морщинки в уголках прищуренных глаз. И голос его был грубее, резче и ниже. И самое главное, волшебник был нарисованным. Мне стало ужасно стыдно за свою трусость и пугливость. Щёки залило болезненной краской, я усиленно притворялась, что просто оступилась. А сама украдкой рассматривала портрет. «Натаниэль Розье», — гласила табличка под золотистой рамой, — «специалист по ядам. Главный целитель (1960 — 1962 гг)».

«Хм, интересно, почему так мало занимал пост? Натаниэль… Какое знакомое имя. Почти как Натан. Или это сокращенно? Очень может быть. Розье и Эйвери же — родственники по Блэкам. Или по МакМилланам или МакФейлам. Не помню. К чёрту их», — я раздражённо потёрла виски. Мне было трудно запомнить родословные, а ещё труднее — в них разобраться. Я видела пользу в знаниях о волшебных палочках, истории, зельях или медицине, но родословные… Тогда это казалось очень глупым. Но я упорно пыталась выучить чужие семейные истории, ведь на них строилась вся слизеринская иерархия. Мне было трудно понять, как можно уважать кого-то только за фамилию. А ещё я втайне надеялась каким-то невероятным образом найти сведения о своих родителях. И я нашла их. И не только о них. Жаль, я тогда не знала об этом и пролистывала пыльные страницы с родословными нитями. Спутанными настолько сильно, будто котёнок игрался клубками, перепутав их все.

При виде таблички «Недуги от заклятий» я снова вздрогнула, и пока мы шли по коридору отделения, мысленно убеждала себя, что со мной всё в порядке, нет у меня никаких недугов, я не останусь здесь надолго. Очень хотелось обхватить себя руками, но я сдерживалась и старалась придать лицу спокойное незаинтересованное выражение, чтобы не произвести впечатления сумасшедшей. От этого стало грустно. «Почему я вечно должна убеждать всех, что нормальная?!»

— Беатрис Свенсон, верно? — приветливо улыбнулась волшебница с добродушным выражением лица, и я, больно сглотнув, кивнула. Больше походило на короткую судорогу. — Вам сюда.

— Тогда я оставлю вас и передам директору, что вы благополучно добрались, — кивнула профессор Бербидж и перекинулась с целительницей ещё парой незначительных фраз. Из ближайшей палаты раздались стоны, я вплотную подошла к целительнице. «Как они не боятся оставлять двери открытыми?»

— Можете отдать мне верхнюю одежду, — целительница протянула руку, и я только тогда заметила, что так и не сняла пуховик.

Раздевшись, я в замешательстве присела на самую крайнюю койку. Солнечные лучи пробивались сквозь испещрённое ледяными узорами окно, делая свет невыносимо ярким. Я была уверена, что меня положат в отдельную палату, а не общую. Я раздражённо поджала губы, мне не хотелось круглосуточно быть рядом с кем-то ещё. Может быть, потому, что уже успела привыкнуть к личному пространству своей комнаты в подземельях, а палата рядами узких коек слишком напоминала приют. К тому же я не представляла, как буду лечиться, впитывая эмоции других больных. Переодеваясь в больничную пижаму, я украдкой разглядывала палату, пока миссис Браун — целительница — перестилала кровать. Судя по всему, в этих палатах пребывали на длительном лечении. Через три кровати от меня спал мужчина, стена над ним пестрела колдографиями. Напротив него читала детскую книгу грузная женщина с тяжёлым подбородком, её прикроватный столик ломился от сладостей и открыток. А на моём скромно примостился старый рюкзачок. Я не знала, что можно брать с собой, поэтому взяла только пару книг, пергаментов и перьев. Когда я собиралась, мадам Помфри недовольно качала головой, нельзя перенапрягаться. А я не знала, чем ещё можно себя занять, кроме уроков. Очень-очень захотелось обратно в Хогвартс. Там тоже одна общая палата, но было спокойнее и уютнее.

Осторожно устроившись на кровати, я принялась вертеть в руках свой шарф, который так и не согласилась отдать. Сложила в несколько раз, протянула четверть между сложенными вместе большим и указательным пальцами — это голова. Осторожно потянула другой рукой с двух сторон — похоже на руки, а оставшийся низ — юбка длинного платья. Раньше, когда было особенно плохо и хотелось поговорить, но было не с кем, я разговаривала со своей куклой. Она всё хранила, всё слышала, всё понимала. А теперь она слушала глупости Мэгги Мейсон. Игрушка из шарфа не особенно помогла. Пальцы подрагивали, я не знала, как вести себя с врачом, что ему говорить. А ещё испытывала ужасную неловкость и страх. Никогда прежде я не спала в одной комнате со взрослыми людьми. Тем более, с мужчиной. А если мне нужно будет переодеться? Ширма не выглядела особенной преградой. Пару раз я засыпала на заброшке рядом с Майком, не говоря уже о том, сколько раз он ночевал в нашей с Элис комнате. Но это Майк, он свой. «А вдруг меня ночью придушат подушкой? Мало ли, что с ними». Как можно незаметнее достав из рюкзака осиновую палочку, потому что она была белой и на фоне простыней менее заметной, я положила её совсем рядом с собой. И сразу стало значительно спокойнее. Распустив волосы и свесив их по обеим сторонам лица, я постаралась сосредоточиться на своих мыслях и глубоко дышать. Но всё равно плохо получалось.

Мужчина захрапел. Из дальнего угла палаты доносились приглушенные голоса. Я решила, что нужно как можно скорее выучить заглушающие чары. И чары щита. Правда, я слышала, что их изучают только на четвёртом курсе, но попробовать стоило. Ширма в дальнем углу отъехала в сторону, и мои мысли снова прервались. Чисто по привычке я распрямила спину и ноги, сложила руки на коленях. Из-за ширмы вышла женщина. Первое слово, которое приходило в голову при её виде: внушительная. В длинном зелёном платье с потрёпанной лисой и остроконечной шляпой на седых волосах. Саму шляпу украшал грифон, именно он больше всего привлекал внимание и придавал даме устрашающий вид. Сложив руки одна на другую, она держалась гордо и величественно, уверенно шла вперёд, не глядя по сторонам. Круглолицый мальчик рядом с ней казался маленьким и незначительным. Неудивительно, что я его не заметила, решив, что пожилая леди и есть мой будущий врач. Но вот он, потупив глаза в пол, встал рядом с ней, и в груди у меня похолодело. Я очень плохо была знакома с Лонгботтомом. Почти не слышала его на уроках и знала только, что с зельями у него точно не срослось. Взгляд мой метнулся к людям за его спиной, но я тут же отвернулась. Мне показалось, что разглядывать их крайне не вежливо, особенно в присутствии грозной леди. Не было на Слизерине такого человека, который не знал бы о Беллатрикс Блэк — одной из самых преданных сторонниц Тёмного лорда. Который не знал бы о том, как она спалила пристань в Косом переулке или о том, как довела двух авроров до безумия. Не нужно было быть гением, чтобы понять, я делила палату с Фрэнком и Алисой Лонгботтом, двумя героями прошедшей войны. Мне захотелось завыть, я посмотрела в потолок. «Кто его знает, как часто Лонгботтом навещает родителей? Вдруг он теперь каждый день будет сюда ходить? Мне что, постоянно прятаться? Ещё расскажет кому-нибудь где, а главное в каком отделении я лечилась! Твою мать. Где моя удача?! Может, под одеяло лечь?» Но поздно, наши взгляды уже встретились. Я с вызовом глянула на Лонгботтома, пытаясь запугать его хоть взглядом. Он от неожиданности замер. Наш немой разговор был прерван появившейся за его спиной женщиной. Низкого роста, с седыми прядями в тёмных волосах, тонкая и худая она была больше похожа на призрака, чем на человека. Глаза на исхудалом лице казались неестественно большими, пустыми.

— Алиса, что случилось, дорогая? — хорошо поставленным ровным голосом спросила пожилая леди. Но в нём не чувствовалось ни теплоты, ни материнской заботы, скорее снисхождение. Женщина, тем временем, уронила в ладонь Лонгботтома обёртку от шоколадной лягушки. — Это замечательно, дорогая. Невилл, идём, на выходе есть урна.

Но Лонгботтом, вероятно, не собирался выкидывать такой подарок, осторожно спрятав обёртку в карман джинсов. Я очень жалела, что у меня не было книги, в которую можно было бы уткнуть свой любопытный нос. Мы снова глянули друг на друга, но теперь вызов был в его глазах. Вызов и что-то ещё. Чтобы избежать приветствий, я принялась ковырять пальцем эмблему на шарфе, испытывая смешанные чувства. К детям, имевшим родителей, я испытывала острую неприязнь, но… Но у Лонгботтома их, получалось, тоже не было. Хотя, с другой стороны, у него была бабушка, а значит, всё равно, что семья. Они прошли мимо, а меня вдруг осенило: Лонгботтом тоже боялся! Что я расскажу о том, в каком состоянии его родители. Лицо обдало жаром, руки сами собой сжались в кулаки, прикушенная губа чуть заболела. Мне хотелось его ударить! Ведь вот они! Здесь! И он знал о них! Да, безумные, но он знал их, знал, что с ними случилось, мог придти к ним, прикоснуться к ним! О, как бы я желала хоть раз прикоснуться к своей матери, почувствовать её руки! Иметь хоть одно доказательство, что она существовала, любила меня или ненавидела. Я ничего не знала, терялась в собственных домыслах, и порою это было невыносимо. А ему стыдно! Я не могла понять, что видеть больного родственника, который тебя не узнаёт, иногда гораздо хуже, чем не видеть его совсем. Я была согласна на любую правду, лишь бы знать точно. Пусть даже правда эта заключалась бы в конфетной обёртке. Увы, моя мать ничего не могла мне дать.

Я упорно смотрела в пустую стену перед собой, стиснув колени, не особенно обращая внимание на Алису Лонгботтом. Она медленно шла по палате без какой-то особенной цели и беззвучно напевала под нос.

«У меня даже одеяльца нет, в котором меня нашли. Даже не помню, как оно выглядело. Его отдали детям, потому что, видите ли, маленьким нужнее. А ведь это единственное, что было! Вечно. Вечно у меня ничерта нет!»

От злости я со всей силы ударила по железному основанию кровати, и лицо моё перекосилось от злости и боли. Сразу же за этим раздался женский крик. Пробежав через всю палату и закрыв голову худыми руками, Алиса Лонгботтом упала на пол за своей кроватью и закричала долго, громко, пронзительно. Вдобавок ко всему мне стало страшно, а она всё никак не смолкала, ритмично ударяясь лбом о ножку кровати. Будто она хотела поскорее потерять сознание. На лбу появилась красная полоса. Следом раздался мужской крик, короткий и хриплый. Сильно и протяжно заскрипела кровать, будто кто-то бил по ней ногами. В палату вбежали сразу несколько целителей, следом за ними встревоженная леди и Лонгботтом. Мужчина на кровати проснулся и сонно заозирался по сторонам, а женщина закрыла голову книгой, как крышей домика.

Всё ещё бьющуюся обо всё что можно женщину уложили на кровать, удерживая её руки и ноги. Даже издалека мне было видно, как посерел Лонгботтом. Я тоже сидела, не шевелясь, не в силах оторвать взгляд и молилась, чтобы женщина с книгой ничего никому не сказала. Ведь это из-за меня миссис Лонгботтом стало плохо, это я её напугала. Я была уверена, это станет отличным поводом выгнать меня из школы. Стоны перешли в хрипы, было слышно, как она глотала ртом воздух, как вертела головой туда-сюда, как взгляд её перебегал с одного лица на другое. А потом в глазах снова блеснул страх и раздался крик громче прежнего.

— Всё хорошо, всё хорошо, — приговаривал пожилой целитель, гладя обезумевшую по голове и пытаясь влить ей в рот зелье. — Всё уже кончилось. Всё сейчас пройдёт.

Было плохо видно, но мне показалось, что она заплакала. На соседней с ней кровати хрипы тоже стихли.

— Миссис Лонгботтом, — с другой стороны молодой высокий целитель даже не решался подойти к грозной леди. Мужчину, лежавшего на кровати, было не видно, но она гладила его по руке и молчала. Я помнила по родословным, что это её сын. — Миссис Лонгботтом я прошу вас…

— Я никуда не уйду, — с нотками стали в голосе ответила она, продолжая гладить сына по руке. — Я здесь, здесь.

Палату оглушил громкий скрип кровати: Невилла перестали держать ноги и все сразу бросились к нему. Минут десять длились разговоры, из которых удалось услышать, что у обоих больных внезапно случился рецидив. Невилл лежал на кровати без кровинки в лице, над ним хлопотала миссис Браун, протягивая ему точно такой же флакон с зельем, которое раньше дали его родителям. При виде целительницы он побледнел ещё сильнее, и только тогда я вспомнила, что на нашем курсе была какая-то Браун. Та светловолосая девчонка с бантом, что на защите вечно просила открыть окно. Браун и её лучшая подружка Патил слыли самыми любопытными гриффиндорскими сплетницами. Оставалось надеяться, что Браун это качество переняла не от матери.

Я сидела на своём месте, сжавшись в комок. И не представляла, как теперь здесь усну, как вообще останусь и почему Лонгботтомов нельзя перевести в изолятор. Я не знала, что лечение в Мунго, особенно длительное, влетало в немалую сумму. А личная палата так тем более. Конечно, аврорам, пострадавшим на службе, положены льготы, но… Но они не могли покрыть всё. Тем более, во время нападения Лонгботтомы были дома, а не на службе. Моё-то лечение оплачивал фонд школы. Раз уж плохо мне стало по вине директора. И только тогда я подумала, что Люциус Малфой, являясь главой Попечительского совета и одним из спонсоров этого фонда, уже обо всём знал. И о больнице, и об отделении… Должен же он знать, на что шли его деньги. Я не удержалась и застонала, откинувшись на подушку. Раз знал мистер Малфой, то и его обожаемый сынок, конечно, тоже. Раз знал Драко, то знала и Паркинсон. А раз знала Паркинсон, знал и весь Слизерин. Возможно даже, не только он. «Может, ещё не поздно вернуться в приют? Ага, там я деньги должна. Тут — сумасшедшая. А ещё эти проклятые извинения и возврат вещей. Они меня убьют. Вот точно. Что там говорил Блейз, что кого-то когда-то сбросили с Астрономической башни? Вот. Вот и меня тоже сбросят. Чёрт. Чёрт. Чёрт!»

— Так, кто здесь у нас? Мисс Свенсон, верно? — от неожиданности я вздрогнула всем телом. Когда открыла глаза, в палате уже не было ни Лонгботтома, ни его бабушки, ни целителей. Дальние углы палаты скрыты ширмами от посторонних глаз. Женщина с грузным подбородком уже не читала книгу, вместо этого разглядывала поздравительные открытки, одно за другим отправляя в рот цветные драже. Я снова перевела взгляд на целителя. То был высокий мужчина, обладавший мягкими чертами лица и пронзительными карими глазами. Но больше всего внимания привлекли его волосы. Очень густые, чёрные, немного вьющиеся. Будь они длиннее, и он был бы похож на льва. Пальцами я вцепилась в колени и закрыла глаза, чтобы отогнать наваждение.

— Да, это я, — каждое слово давалось с трудом. Целитель улыбнулся этому простому ответу, а мне внезапно захотелось выбросить его в окно. Чтобы он больше не улыбался. Ничего не спрашивал. И вообще оставил меня в покое.

— Отлично! А я — мистер Дэвис. Итак, вы путаетесь в воспоминаниях после неудачного сеанса легилименции… Они не опасны, — уже тише и серьёзней добавил он, проследив за моим взглядом.

— Такое часто бывает?

— Впервые за последние восемь лет. Итак, чтобы упорядочить ваши воспоминания, сначала вы запишите на бумаге те, которые возникают чаще всего. Если нужно, мы обговорим их, проживём заново, а затем, под действием чар, вы сами расставите их по местам. Чем быстрее мы это сделаем, тем скорее вы почувствуете себя лучше. Да, работы нам предстоит много, — кивнул мистер Дэвис, а я обхватила себя руками не представляя, как буду рассказывать ему о Мэтте и ещё раз переживать всё это. Глупое я наивное создание. Дамблдор, конечно, исключительно, чтобы ускорить моё лечение, уже и так всё ему про меня рассказал.

— Вы тоже будете залазить мне в голову? — устало спросила я.

— Нет. Ни в коем случае. Легилименция вообще не является лечением.

— У меня ужасно болит голова, — закрыла я глаза. То, что сказал мистер Дэвис, немного успокоило, но доверять ему, тем более в таком состоянии, не хотелось.

— Хорошо. Миссис Браун принесёт вам необходимые зелья, а пока мы…

— Что за зелья? — напряглась я, помня, как однажды в больничном крыле выпила их столько, что вообще перестала испытывать эмоции. Лучше ходить с больной головой, чем стать овощем. Взгляд мой сам по себе снова потянулся к ширмам.

— Зелья восстанавливающего и укрепляющего эффекта. Благотворно влияют на нервную систему. Итак, а мы с вами пока можем познакомиться, — улыбнулся он, а я промолчала, глядя на ширмы. Мне снова захотелось выкинуть его в окно.

Я лениво посмотрела на нити своей магии. Её состояние не радовало. В последнее время магия перестала мне подчиняться. Я всё видела по-прежнему, всё делала правильно, но ничего не получалось. Кроме стихийных выбросов. Тео как-то обмолвился, что магия маленького волшебника формируется благодаря близости родителей. Которых у меня не было. Мы быстро пришли к правильному выводу, что странности со мной происходили именно поэтому. Но больше Тео объяснять ничего не стал и вообще вид имел весьма смущённый, будто он проболтался о том, о чём не должен был. Сейчас я вдруг подумала, что и у Лонгботтома, и у Поттера тоже не было родителей, но с их магией всё было в порядке. Конечно, будучи немного старше меня, они провели с ними чуть больше времени, чем я, но всё же… У меня не было ответов и снова голова заныла сильнее. Как бы ни хотелось, а додуматься до чего-то я бы просто не смогла: не хватало знаний. Ведь формирование магического ядра — это такой сложный и уникальный процесс! А сбои в его формировании ещё более уникальны! Я, например, всё вокруг разносила, у Лонгботтома же магия наоборот была очень статичной и спокойной. Её не доставало. Но с другой стороны, зато он не убивал людей и жил с чистой совестью. А Поттер… Что ж, Поттер — это просто особенный экземпляр. Но обо всём этом мне только предстояло узнать, а пока же я мечтала, чтобы моя голова взорвалась. Я сидела в закрытой позе, отвернувшись в сторону, и явно не желала поддерживать беседу. Но это не останавливало мистера Дэвиса. Ох, как же всё-таки хорошо, что я не знала родословных. Не знала, что и у мистера Дэвиса в Хогвартсе учились двое сыновей.

— Вы когда-нибудь слышали об ассоциативных тестах?

— Каких тестах? — резко сдвинула я брови. Само слово тест мне не нравилось, я сразу чувствовала себя подопытной. Только я сама могла проводить над собой эксперименты.

— Ассоциативных, то есть построенных на ассоциациях. Я буду просить вас представить те или иные вещи, места, а вы просто опишете мне их.

— И всё?

— И всё, — улыбнулся он.

— А как же мне это поможет?

— Упорядочить воспоминания это не поможет, но зато вы отвлечётесь от них.

— И мне не нужно будет о себе ничего рассказывать? — оживилась я.

— Нет, только описывать, — тут мистер Дэвис немного покривил душой. Но я увидела прекрасную возможность побыстрее отделаться от разговора и обдумать своё нынешнее положение.

— Тогда давайте попробуем.

— Но только есть одно условие, мисс Свенсон, — он доверительно наклонился вперёд, понизив голос. — Вы должны говорить то, что первым придет в голову, никак не меняя картины, возникшей в вашей голове. Иначе толку не будет.

— Хорошо, сэр, — поёрзала я на кровати. Будь у меня варианты ответов, я бы мигом вычислила из них наиболее «приемлемый». Но здесь… Передёрнув плечами, стараясь отбросить страх и сомнения, я решила говорить правду, как бы трудно это не было. Чтобы не сделать себе ещё хуже.

— Итак, — снова улыбнулся он и достал из кармана мантии блокнот. Из этого же кармана тут же выпорхнули миниатюрная чернильница и перо, которое принялось строчить в блокноте само по себе.

— Что это?

— Это? Это прытко пишущее перо. Оно будет вести записи, ведь я могу не успеть записать всё.

— Здорово. Тоже такое хочу. На уроках Бинса пригодилось бы.

— У Бинса, да, — хохотнул мистер Дэвис, и я почувствовала к нему крохи расположения. Он тоже знал, как скучно у Бинса.

— Закройте глаза и представьте себе, что вы идёте по лесу. Там темно или светло? Много ли деревьев? Какая там погода? Есть ли животные? Вы одна там, мисс Свенсон?

— Я не могу, сэр.

— Почему?

— Ваше перо скрипит, а мужчина недалеко от нас громко сопит.

— Хорошо, — он взмахнул палочкой, и ширма тот час задёрнулась, подсвечиваясь голубым сиянием. С пером произошло то же самое и все раздражающие звуки пропали. — Итак, вы идёте по лесу. Опишите его.

Я закрыла глаза и изо всех сил постаралась представить всё как можно подробней. Если бы я знала, что мои ответы дадут ему намного больше, чем простой рассказ о жизни, я бы точно отказалась. Но описывание предметов было для меня делом привычным, и я не увидела ничего страшного. Ассоциации позволяли многое узнать о человеке, даже то, что он порою и сам о себе не знал. Или просто не осознавал. Лес, например, символизировал детство и мир вокруг, а деревья — людей.

— М-м, здесь темно, пасмурно, небо затянуто облаками, из-за них едва-едва пробиваются лунные лучи, а по земле стелется туман. Деревья с толстыми стволами и корявыми ветками. Но они гибкие. То есть если ветер подует, он их не сломает. Но сейчас ветра нет.

— Они стоят близко друг к другу?

— Очень близко. Так, что лес кажется непроглядным, хотя на ветках нет ни листочка. По такому лесу трудно идти. Вдали слышно какие-то звуки, уханье, копошение. Но никого не видно.

— Вам хочется идти в этот лес? Вам там комфортно?

— Нет. И я хочу уйти назад. Но не могу. Лес он… Он как бы круглый, а я на самой окраине этого круга. Сзади густой серый туман, там ещё страшнее. Мне кажется, там ничего нет. Или там пропасть. Поэтому я стою на месте.

— Вы одна там?

— Конечно, — я удивлённо приподняла брови. — Кто бы там со мной мог быть.

— Представьте, что вы всё же идёте дальше и…

— Вперёд идти трудно. Этот лес он… Как будто живой. Как будто он не хочет, чтобы я была здесь. Корявые ветки, как когти, постоянно цепляются за мою мантию и волосы, царапают лицо, ноги запинаются о корни или проваливаются в ямки. Они будто специально возникают под ногами. Под деревьями растут кустарники с шипами, их постоянно нужно обходить, перепрыгивать через камни. На мантию липнут грязные листья, трава и грязь. Ботинки безнадёжно испорчены. Тропинку почти не видно, она змеится, сворачивает то туда, то сюда.

— В лесу вы находите ключ, — продолжал мистер Дэвис, решив узнать о моём отношении к жизненным возможностям и поворотам.

— Ключ?

— Ключ. Какой он?

— Золотой, конечно! И он висит на ветке одного из деревьев. Я… Я хочу его взять, на вид он очень ценный. Его конец украшен большими зелёными камнями, они так красиво переливаются. Как будто зачаровывают. Мне очень хочется этот ключ, но я боюсь его взять, вдруг это ловушка? Он здесь смотрится странно и неуместно.

— Вы пройдёте мимо или всё же возьмёте его?

Над ответом я долго думала. В воображении я ходила кругами вокруг ветки с ключом, а он медленно покачивался туда-сюда, словно приманивая.

— Я беру с земли палку и пытаюсь сбить ключ с ветки. Так хотя бы достанется ветке, а не моей руке. Мне приходится прыгать, чтобы достать его. Он падает. Ничего не происходит, на меня никто не набросился. Ключ холодный, влажный от листьев, но блестит по-прежнему. Приятно оттягивает руку.

— Хорошо. Вы возьмёте его с собой?

— Конечно! Вдруг удастся выгодно продать, — сказала я и тут же осеклась. — То есть ведь за этим лесом должно что-то быть, так? Наверное, там город. А в городе надо на что-то жить, а для этого нужны деньги.

— Вдруг вы замечаете медведя. Какой он?

— Он… Он просто огромный. И очень злой. У него… Яркие голубые глаза, большие зубы и огромные когти. Он стоит на двух лапах, рычит и скалится.

— Как вы ведёте себя?

— Я? Я пытаюсь убежать, но… Но он догоняет и замахивается лапой и… Всё.

— Представим, что вы идёте дальше.

— Я не могу идти дальше, сэр, меня медведь сожрал. Я пыталась убежать, но он толкнул меня лапой, да так сильно, что и тучи, и деревья, и земля — всё смешалось в одно. В ушах грохот. Он придавил меня лапой, и из горла хлынула горячая кровь. Я не могу высвободиться, он давит, душит, раздирает, пригвождает к этой грязи. Я… слышу хруст своих костей. Я отплёвываюсь, пытаюсь отстранить его руками, но натыкаюсь на острые зубы. Пальцы горят. Вся земля в крови, я не шевелюсь, он рвёт зубами мой живот и эти… чавкающие звуки стоят на весь лес. Больно. Больно и… Ничего. Больше совсем ничего, — я отвернулась и уткнулась носом в подушку. — Я очень устала, сэр. Правда.

— Тогда мы продолжим завтра, — вздохнул он, и перо остановилось.

— Хорошо, сэр.

День тянулся бесконечно медленно, особенно за дурными мыслями. Картины собственной смерти мешались с воспоминаниями, и я уже плохо понимала, что выдуманное, а что настоящее. Может быть, меня рвал вовсе не медведь, а узнавший правду Майк? А когти, это никакие не когти, а его нож? Вечером, после приёма зелий, стало немного лечге, голова почти прошла и ко мне возвращалась способность мыслить. Я даже немного пожалела, что не приступила к лечению прямо сегодня. Лежала и корила себя за слабость, лень и неспособность пересилить свои желания.

Ко всему прочему, я боялась лишний раз шелохнуться и вновь потревожить Лонгботтомов. Одновременно с этим очень жалела, что не разглядела их получше. Что случается с магическим ядром после пыток? И как выглядят их нити памяти? Похожи ли они на мои? Свернувшись калачиком, я укрылась одеялом до самого носа. Глаза горели, веки смыкались, я щипала себя то за руку, то за ногу, боясь уснуть и снова встретиться с медведем. Сжимала в руке волшебную палочку и не отводила взгляда от задвинутых ширм.

Свечи погасили.

Спать было страшно, и мне вдруг пришла в голову мысль: а в скольких местах я уже засыпала? И где мне было комфортно, уютно, спокойно? И сколько же их было: больницы, приюты, просто лестницы, заброшки, скамейки в парке, школа... Где-то ночевала часто, а где-то всего одну ночь. Прокручивая воспоминания, я насчитала пятьдесят семь. А потом уснула.