Дофенизм (джен)

В доме Бартонов была одна черта, одно слово, очень четко описывающее этот дом — стабильность. Ничего не выходило из-под контроля, роботы выполняли задания слаженно и вместе, кружась по трем этажам, словно существуя в одном общем танце. Уроки Келли шли также с точностью до секунды — ни мигом позже или раньше начинались и так же четко заканчивались каждый день, кроме воскресенья. Правда, к их концу Шарлотта уже успевала заснуть. До чего скучен был андроид-учитель с такой же монотонной речью, как и у доктора Ингана, до чего скучны были уроки, которые в Эфиуме проходили в разы увлекательнее. Но Шарлотта не вмешивалась, а очень, очень желало того ее сердце.

У нее появилось много свободного времени после последней встречи с доктором Инганом. Столь много, что оно начинало душить вновь страшными мыслями и желанием впасть в депрессию от безысходности, которая все еще царствовала внутри, но Шарлотта старалась не попадать к нему в плен, старалась научиться жить в тех условиях, что были ей даны, ибо сделав хоть один шаг навстречу пустоте, поддавшись страхам и боли, Шарлотта рисковала быть проглоченной ей. Она сама выбрала такую жертву, но будто бы и тут у нее был выбор, точнее, он, конечно, был, и Шарлотта выбрала меньшее из зол. Дабы сбежать от пустоты, посещала уроки Келли, контролируя процесс её образования. Контролировала и чистоту в доме, все-таки роботом она не сказать, чтобы сильно доверяла. Училась работать с телефоном. И пусть вначале она чуть не вышла из какого-то там аккаунта, но теперь ее способности явно улучшились! Настолько, что порой она могла прочитать и даже ответить на сообщения Шона и Келли. Радости сколько было внутри! И именно внутри, не снаружи. Доктор Инган гордился бы её поведением, если, конечно, умел.

Но, кроме уроков и постоянных проверок, вполне ненужных, делать в доме было нечего, и именно тогда Интернет и сыграл свою важную роль, он полностью предоставил свои богатства, когда Шарлотта начала осваивать тайны телефона. Его сеть и правда была непостигаемых умом размеров, в ней было всё, даже то, что в целом людям было не нужно. К примеру, рецепты блюд, чтобы загрузить их в робота, или же как правильно убираться, или же какая вещь с какой сочеталась. Были языки, переводчики, игры, рассчитанные на хорошие знания каких-нибудь наук, книги, целые кучи статей на разные темы, новости, курсы, что-то про спорт... Глаза разбегались от такого выбора, всего времени мира не хватило бы на изучение каждого закоулка Интернета, и Шарлотта все свободное время уделяла лишь Интернету, в котором порой хотелось утонуть, так сильно затягивали его просторы.

Но не бывало же идеальных вещей. Не бывало и вечной, непрекращающейся, одним словом, идеальной стабильности даже в доме Бартонов. Именно поэтому однажды вечером Шон за час до ужина поспешил сообщить Шарлотте, что их главный робот-повар сломался и ужина домашнего сегодня можно не ждать. Придется вызывать других роботов-чинильщиков, ждать окончания их работы, но, впрочем, зачем дожидаться того, если у тебя есть возможность поужинать в ресторане и не тратить время впустую? Так считал Шон, а Шарлотта просто радовалась, что сможет выбраться из лабиринта мрачных коридоров.

— Жаль, что мы не поехали в тот ресторан, в котором были до этого, — постаралась завязать хотя бы короткий диалог Шарлотта, устав находиться в тишине. — Хотя и этот неплохой.

— А как бы ты узнала, что он неплохой? — Шон аккуратно вытер лицо после трапезы. — Не съездив, не расширив кругозор, мы бы этого не знали, как и многого другого. Для это и нужно узнавать больше, да, Келли?

Та лишь молча кивнула, жуя. Шарлотта же была уверена в том, что эта фраза была девизом Шона и Келли.

— И потом, так можно сравнить и самому понять, где вкуснее, к примеру, готовят твою любимую пасту, и не растрачивать время на другие ненужные места, — продолжил он, складывая руки в замок.

— А твоя любимая паста, как я понимаю, это карбонара? — предположила Шарлотта и подкрепила свою мысль доказательством. — Ты заказал её и в прошлый раз, и в этот.

— Верно догадалась. И теперь я знаю, что тут вкуснее.

"Ага, запомним, любимая паста — карбонара", — эта мысль улеглась на полочку, посвященную семье, расположившись рядом с воспоминанием, что любимое печенье Келли — овсяное. Жаль только, что это полочка до сих пор оставалась практически пустой. И как бы Шарлотта ни мечтала о её заполненности, здравый смысл напоминал, что такому не быть.

— Я тоже не против посещения различных мест, чтобы хотя бы иногда выбираться из дома. А то сижу, сижу... Так и проживу жизнь, не увидев город. — Ух, а у них весьма уже долгий диалог получался! Ещё одна малюсенькая победа, немного сглаживающая остроту углов некоторых внутренних переживаний по одному поводу.

— Надо бы и правда показать тебе город. Одну страшно отпускать, вдруг куда-то вновь забредешь и что-нибудь случится.

— Но со мной ведь будет Тед, он защитит меня.

— А что Тед? Тед больше подчиняется тебе, а не мне, он ведь твой личный телохранитель, ты его нанимала. Конечно, я могу иметь на него кое-какое влияние, но в первую очередь он твой слуга, и при выборе, кого послушать, приоритетом для него будет твой приказ. И если тебя спонтанно вновь понесет в какие-то странные места — например, к Инфиори в гости — он послушается тебя и лишь уведомит меня об этом.

Слуга... Шарлотта закрыла глаза, будто это помогло бы справиться с комком стыда внутри, прочно связанным с этим словом, в котором она была замешана, чувствуя за это укол совести, ибо он прислуживал ей, будучи тем, кто должен иметь равные с ней права, а ведь она могла бы его отпустить, снять со службы, избавить от этого унижения, и она бы так и сделала, если бы не мысль, что тогда ему придется вернуться в свой дом, в те условия, в которых невозможно жить. Здесь у него хотя бы была кровать, хорошая, приемлемая. Здесь был избыток еды, одежды и тепла. Да и научится ли Тед вновь выживать после такого долгого перерыва? Выходило, что лучшим решением все же было оставить его, но сделать работу настолько легкой, чтобы она не казалась ему унижением, по крайней мере, не таким сильным.

Но, словно Шарлотта сглазила ранней радостью, после этой фразы диалог остановился. Нужно было как-то исправлять ситуацию, поговорить хотя бы ещё немного, прежде чем вновь разойтись по разным комнатам — и добро пожаловать обратно в однообразные дни! Гонимая такой мыслью, Шарлотта спросила — аккуратно и спокойно спросила, не показывая эмоций! — первое, что пришло в голову:

— А что за серёжка у тебя в виде цифры девять? — Эту серьгу Шарлотта приметила ещё давно, но раньше не решалась спросить, да и особо некогда было.

— Логотип, символ моей компании — Нов. Это число категорий товаров, которая она производит, их всего девять. — Лицо Шона стало чуть более оживлённым при воспоминании о своем деле, так уж, видимо, оно было ему важно. — Роботы, телефоны, планшеты, компьютеры, голограммы, часы, программы, роботы-питомцы и дроны. Ну и к тому же это считается счастливым числом нашей семьи, хотя в подобное давно уже не верят, поэтому это просто, можно сказать, символ Бартонов.

— Занятно, — слегка кивнула Шарлотта.

— Впрочем, если уж у нас так завязался диалог... — Даже сам Шон это заметил! — Я как раз хотел уточнить кое-что касаемо доктора Ингана.

Шарлотта поднапряглась, не зная, что тот мог рассказать Шону. А вдруг он вообще записывал все их диалоги и недавно скинул их Шону? Быстро же у неё появилось недоверие к доктору Ингану!

— Он рассказал мне, что ты отказалась от какой-то там терапии, которая по идее должна была вернуть тебе память, — он нахмурился, а Шарлотта чуть расслабилась. Если разговор пойдёт об этой терапии, то вряд ли Шон будет сильно настаивать над ней, он был против обычных-то занятий, куда там до терапии. — И упоминал, что без неё память может и не вернуться.

— А тебе это сильно важно? Возвращение памяти? Это как-нибудь мешает бизнесу? — догадка сама пришла в её голову

— Немного есть. Меня смущает тот факт, что при моей смерти и несовершеннолетии старшего наследника компания переходит тебе, а без каких-либо навыков управления ею, которые ты позабыла, компания просто разрушится.

— Я могу брать какие-то курсы по руководству бизнесом. — Да она была согласна сделать всё, что угодно, лишь бы не самой вспоминать кошмарное прошлое! Ну и если Шону это было важно, то не могло быть неважно и ей. — Но терапию брать не хочу. Я бы вообще хотела бы... отказаться от нынешних занятий с доктором Инганом.

— Я поддерживаю такое решение. С самого начала был против. Он только и способен деньги выпытывать, а возвращение памяти — лишь выдумки, на которые ты повелась.

— Не стоит так о нём, кому-то он всё-таки помог, — постаралась заступиться за доктора Ингана Шарлотта, но Шон никак не отреагировал на её слова, лишь добавив:

— Надо будет не забыть ему написать, что ты у него больше не появишься... И показать тебе город...

* * *

Всё же интернет — обалденная вещь.

И делать с его помощью что-то намного проще. Хочешь научиться вязать — да запросто! Вот сотни роликов и видеоуроков! А спицы и материал не так уж и сложно добыть, просто заказать доставкой через интернет-магазин. Это не Эфиум, в котором, если хочешь чему-то научиться, есть лишь три пути: первый — ты ищешь того, кто может научить тебя вязать, второй — ты ищешь книгу, которая может научить тебя вязать, третий — ты ищешь того, кто может дать тебе книгу, которая может научить тебя вязать. И топать за ней. Возможно, даже очень далеко.

А тут можно было с чашкой чая, сидя в большом малиновом кресле с двумя спицами, с рядом лежавшими иглой с большим ушком, сантиметром, маркерами, ножницами, счётчиками рядов, и всё это было вытащено из органайзера, который Шарлотта заказала для порядка. Хорошо было! Вот сейчас еще Тед вернётся, а то она послала его за водой, чтобы не отвлекаться и побыстрее довязать игрушку для Келли... Хотя как послала, он сам... Послался, ибо стоило Шарлотте привстать, отложив вязанье, как он сразу же спросил, что нужно принести, и как бы Шарлотта его ни заверяла, что сама справится, говорила она это ему уже в спину. "Ой, такая мелочь, зачем ему уставать, и так целый день на ногах, от меня не отходит". — Ну помяни солнышко, вот и лучик...

— Я смотрю, вам лучше. — Хотя при виде на вошедшего Теда больше подходило "помяни грозу, вот и тучка", стабильно в чёрном Тед стабильно равнодушно подал ей стакан. — Рад за вас.

— Благодарю, — Шарлотта подарила ему легкую улыбку, то было уже привычкой. — Это смотря в каком плане лучше.

— Вы стали увереннее ориентироваться в доме, меньше плакать и проявлять эмоции. По-моему, вам стало лучше, пусть это и не моё дело.

Шарлотта кивнула и поставила стакан, продолжив вязать, но теперь ее щеки загорелись от неловкости. Как-то резко оборвался их недолгий диалог, который будто бы должен был иметь некое продолжение, но вместо него было лишь молчание, смущающее, заставляющее ладошки потеть.

— Тед, а назовите любое имя. — Ну а что она еще могла сказать? Как еще прервать ядовитое молчание?

— Пусть будет Гуффи, — он пожал плечами и спустя долгие мгновения уточнил: — А вам зачем, если можно узнать?

— Гуффи? Какое смешное имя! — она тихо рассмеялась. — Так и назову этого котенка, которого для Келли вяжу, а то она опять назовет его каким-нибудь мудреным термином, как когда я ей в прошлый раз подарила игрушку. А вы, собственно, откуда такое необычное имя знаете?

— Да был у меня один питомец с таким именем... Вот первым его вспомнил.

— У вас был питомец? Домашний любимец? Круто, — и Шарлотта ненадолго отложила спицы, попросив: — А расскажете о нём?

— Да зачем вам это? История грустная, вновь напомнит что-нибудь...

— А вы всё же расскажите. И о нём, и о себе. Я же ничего о вас не знаю, а вы обо мне многое, мне Шон рассказывал. Нечестно выходит. Расскажите, как вы сюда попали? И где же ваш Гуффи?

— Бросьте, это долго. И бессмысленно.

— Порой полезно творить бессмысленные вещи, впере-е-ед! — Шарлотта хотела услышать историю Теда, человека, о котором она не знала ничего, кроме вечной хмурости и имени. Шарлотта также считала его семьёй, хотя, наверное, Шон прибил бы её за такие мысли, но с этим ничего нельзя было поделать, такова Шарлотта была внутри. Снаружи держала оборону от чувств. — Я думаю, хоть раз в жизни человек должен выговориться кому-то. Я вам выговорилась в библиотеке, помните? Пришел и ваш черед. Присаживайтесь рядом, я с удовольствием вас послушаю.

— Ну раз вы настаиваете, приказываете... — Тед покачался с носка на пятку, но когда Шарлотта все же уперто качнула головой в сторону второго кресла, он поддался. — То вот....

Что за время началось... Тяжелое.

Тяжелым оно могло быть лишь по одной причине — не шла охота, так и было у Теда. То ли Инфиори поумнели, то ли выучили его ловушки, но в последнее время довольствоваться приходилось крысами, такими же тощими, как и он.

Тед не считал себя Инфиори, те были глупы и слабы, а он был именно Пистрелой, гордясь тем и не виня себя в том, что обычные Инфиори звали дикостью. Да просто они были слабаками, а он, Тед, реалистом, и как бы Инфиори ни противились тому, что давно приняли Пистрелы, скоро это сознание должно было их настигнуть — в их условиях выживали сильнейшие.

Можно было сколько угодно давиться крысами, бояться их — Пистрел, но только тогда почему их ряды постоянно пополнялись не за счет новорожденных, а за счет перехода Инфиори на их сторону? Да просто кто-то осознавал простую истину и хотел быть сильнейшим, а не тем, кого сильнейшие будут уничтожать.

Пистрелы были даже практически независимыми, ибо их редко нанимали Фиуалты. Боялись, неженки. Боялись их повязок, полуголого вида и мертвенной бледности, боялись острых когтей и пятен крови по всему телу. Дикие, говорили... А разве дикость — не есть свобода?

Тед почти не боялся, что его могли нанять Фиуалты, с Пистрелами такая история случалась редко. Пусть и были сложены физически лучше других, пусть выносливее и чаще быстрее были, но внешний вид настолько отталкивал, как и поведение, да и эта привычка — охота ночью, сон днем, настолько это было противно для Фиуалтов, что выбор падал на более податливых Инфиори. Тед видел пару раз, как их забирали. Давали что-то черкать на некой бумажке и уводили. Бывало, Инфиори не черкали ничего, отказывались, но тогда их убивали охранники. А Теду то в радость — не придется охотиться.

Что-то зашуршало сзади, его тонкий слух точно уловил какое-то шевеление, и спина по привычке напряглась. К Теду редко кто приходил в гости, и в этот раз он точно никого не ждал, лишь собирался сожрать крысу — сегодняшний улов. Со своей натренированной резкостью Тед развернулся, и глаз, прежде скрытый за повязкой, легко уловил движение в темноте, руки на автомате устремились туда и схватили... маленького крысеныша. Серого, похоже.

— Ты следующим быть хочешь? — Тед оскалился, кивнув на разделанную крысу, и крысенок забился в руках еще активнее, замахал хвостиком, а сам-то... Толщиной со свой-то хвост. — А, да не парься, в тебе мяса нет.

Тед повертел его в руках. Мелкий тот был, явно взрослый для кормления молоком, но также явно неопытный в охоте. Подохнет в первый же день, как только Инфиори до него доберутся, они же тут любители мелкой добычи.

— Тебе тоже наверняка жить в этой яме не хотелось бы, а? Хотелось бы, не знаю... В доме, нормальном, а не где мы сейчас с тобой, а, какова идея? Хотелось бы, там, корм диетический, специальный есть, а не думать, в какой мусорной куче я еще не искал пропитание? Расчесанным бы ходил. И я бы так хотел, — Тед поставил его на землю, но хвост прижал, дабы не убежал. Как давно он ни с кем не говорил? Очень долго. Пистрелы жили поодиночке, друг на друга не нападали, но то было до поры до времени, пока есть еще более легкая добыча — Инфиори. — Вот я и дожил до разговоров с крысами. А порой, знаешь ли, хочется с кем-то все же поговорить. Вот смотришь на этих Инфиори, у них постоянные разговоры слышны. Ночью они орут, когда на них нападаешь, а днем сторонятся тебя, что-то шепча друг другу, но днем-то я их не так часто вижу, чаще сплю. И тебе так советую: ночью охотиться, а днем спать... Так вот, сейчас говорю с тобой, и какая-то пустота внутри уходит, будто слова помогают ей выходить. А может, и правда помогают, почем мне знать?..

И Тед ему о многом рассказал. Рассказал, как правильно общипывать птиц, как снимать шкуру с крыс, поведал, как делит человечину, чтобы подольше хватило, и что ночи могут быть нежными, теплыми, окутывать тебя словно мягким воздухом, а могут морозить кожу, и воздух тогда колючий. Так и проговорили до утра, к тому времени уже не был у крысеныша прижат хвост, он сам спокойно сидел в уголке, прижав головку к полу. Да чего же мелкий!

— Жаль тебя... Держи, что ль, мяса, наешься напоследок, ибо убежишь утром, и добро пожаловать в гости к смерти, — и Тед отщипнул небольшой кусок от другой крысы. — На и беги. И это... Спасибо, что выслушал. — Надев повязку на один глаз, Тед лег прямо на пол и отвернулся, через пару секунд позабыв о крысеныше, отдавшись планам на следующую охоту. Только вот крысеныш о нем не забыл.

Через несколько дней кое-какой гость вновь наведался к Теду, пролез через щель в полуразбитой бывшей лодке, в которой растянулся удивленный Тед.

— Опять ты? Как еще жив-то остался? — Через дырку поглядывал тот самый крысеныш, несложно было узнать по рыжим лапам и пятну того же цвета около носа. — Если за мясом, то не надейся. Выживают сильнейшие, а не те, кто за халявной едой идет.

Но крысеныш не отчаялся. Не боясь, он подполз ближе и лег. Неужто эта перевернутая брюхом вверх лодка ему приглянулась? Да ничего в ней такого не было. Тед в ней спал, а только на это она и годилась. Ни костер развести из-за размеров, ни сесть. Лежишь, как в гробу. Но почему-то каждый день, точнее, каждую ночь, стоило Теду вернуться, как крысеныш его ждал. Не выпрашивал. Только толстел и толстел. Видно, не такой уж слабый и беспомощный он был. И когда он вновь уже в энный раз встретил Теда, но с ободранным боком, тот хмыкнул, сопроводив словами:

— Вот и первый неудачный бой, да? У меня тоже сегодня нехороши дела... — и это было новым рождением разговора. Разговоры эти и правда помогали: словно краски, они придавали значение картине жизни, делали ее не такой унылой, а Теда — не таким озлобленным. Можно ли было назвать того крысеныша другом? Он не знал, ибо не знал, когда друзьями становятся. С какой ночи?

— А что это я тебя все крысенышем зову? Может, имя дать? Все равно давно знакомы, я тебя почти своим считаю, родным... Или странно крысам имя давать? — Будто говорить с ними сам признак адекватности! Но у каждого своя адекватность, что было нормой Фиуалтов, то было ужасом Инфиори. — Будешь Гуффи, в общем.

"Слышал же откуда-то такое имя... Но вот откуда?" — Да и какая разница, если долго им не суждено быть знакомыми?

Казалось, место, в котором они жили, тоже было диким зверем, только его целью, его жертвой и добычей всегда было лишь одно — счастье. Счастье, пропадающее в его пасти, разрываемое клыками и перевариваемое желудком. И то был ненасытный зверь, превращающий жизнь Инфиори и Пистрел в одну сплошную черную полосу, но порой она была не просто темной, как ночь, она была непроглядно, невыносимо, нереально черной. В одну из таких полос все не заладилось с самого начала. Сперли лодку. Ну уж это была наглость! Мог бы только Тед знать, кто это был, и тогда бы он показал все свои физические способности, но лодка пропала, пока он охотился, и не только она стала нежданным сюрпризом. Возвращаясь усталым, подходя к "дому", он напрягся от двух вещей: собственно, отсутствие своей почти законной крыши над головой, которое он заметил издалека, и некие люди, стоящие на месте той самой лодки.

"А не они-то ее и сперли?" — такова была первая мысль, и Тед тут же ускорил шаг, перекинув труп только что пойманного ребенка через плечо и мысленно готовясь к драке за лодку и за самого ребенка — потенциальную добычу для незваных гостей, но стоило лишь почётче разглядеть пришедших к нему, как стало понятно, что никакой драки не будет. А хотелось бы.

Красивая одежда вместо привычных оборванных лоскутов, расчесанные помытые волосы, даже макияж, ухоженные ногти, короткие, не переделанные в когти — все выдавало в этой девушке Фиуалта. Ну и, безусловно, двое охранников, которые также были ее очередным украшением.

"Да не может быть!" — Тед замер, и даже трупик упал с плеча. Фиуалты всегда появлялись тут лишь с одной целью. И эта участь должна была обойти его... Как они вообще узнали, где он живет и что активен ночью?! Откуда Фиуалты уже и это знали?

"Черт, а как же теперь Гуффи будет?" — Ведь Тед его раз через раз да покормит, немножко. Выпутает комок грязи, глаза прочистит. Не часто, чтоб не слишком привыкал...

— Здравствуйте, меня зовут Шарлота Паус, и я хочу заключить с вами контракт, договор такой письменный, на сотрудничество. Вам же, Пистрелам, не занимать выносливости и силы, так? — Она даже знала, кто такие Пистрелы! Но ведь это прозвище использовали лишь Инфиори да и сами Пистрелы, неужто... Неужто и эта Шарлотта когда-то была Инфиори? Тогда ведь все складывалось! И знания про их образ жизни, и про выносливость с силой... — Вы-то мне и нужны. Прошу вас подписать, иначе мне придется пачкать свои руки, обрывая вашу жизнь. Глупая будет смерть. — В ее голосе было ни капли нежности, лишь жидкое раскаленное железо, которым больно капали слова на слух Теда. Слова "пачкать свои руки" были самыми больными, заставляющими нахмуриться и сглотнуть. Почему же свои, если руки охранника должны были лазером убить его? Или Фиуалты все прибирали к своим рукам?

Будто поняв, о чем он думает, Шарлотта с наигранным, словно липким удивлением намекнула: — Почему вы так удивлены? Вы же не думали, надеюсь, что лазеры только у охранников бывают?..

* * *

Он ошибся в мысли, что не было хуже места во всем мире, чем территория Инфиори. Им был дом Бартонов. Пятиэтажная ловушка. А может, и не пятиэтажная, сам Тед не видел дом полностью, лишь слышал о количестве этажей, но ему вполне хватало одной комнатки, что приносила столько страданий, сколько не принес не один день жизни на территории Инфиори, откуда его увезли, связав по настоянию этой самой Шарлотты Паус, которую он запомнил не очень хорошо, в памяти остались лишь её высокий пучок, маленькая щербинка меж передних зубов и припущенные, словно припухшие веки.

Привезя Теда в дом, который стал его личным Адом, его всего отмыли, надушили чем-то, пусть он и противился, отстригли его шикарные когти, которые он не один год отращивал, и кинули в комнатку "средних размеров", как выразились охранники, но для Теда по сравнению с лодкой она была целыми хоромами. Правда, полупустыми, вся мебель представляла собой тумбочку с несколькими ящиками и зеркалом на ней, узкую кровать — настоящую, с мягким матрасом! — и стул. И это была его спальня, его хоромы!

Жаль, что по совместительству это была и его пыточная. Также личная.

Тед жалел о своих словах, очень жалел, что ему в голову стрельнула та дурная идея перечить и издеваться над ней — Шарлоттой Паус. Говорить с насмешкой над ней было сильно приятно, надо признаться, приятно осознавать, что ты унижаешь того, кому всегда в лицо хотел плюнуть, что, собственно, он и сделал. И сердце в радости забилось так быстро, так сильно хотелось смеяться и улыбаться, видя, как она вытирала лицо салфеткой. А теперь его очередь, видимо, вытирать салфеткой кровь.

Он содрогался под давлением боли, оставшейся результатом долгого и мучительного наказания. Никогда Теду не было так плохо, никогда его руки с разбитыми костяшками не дрожали так сильно, вытирая кровь с разбитых губ, горящих в ответ на избиения, на пытки, в которых Шарлотта знала толк, и в доказательство этому из зеркала на Теда смотрел не когда-то грозный, сильный и свободный Пистрела, а лишь жалкая его пародия, покрытая красными синяками и с рассечённой правой щекой. Сильно рассечённой, шрам точно должен остаться как знак его унижения. Это будет шрам, что каждый день начнет напоминать о том, как Тед кричал, пока на нем появлялись новые раны, ссадины и ожоги, пока его тело уродовали, пользуясь тем, что он был связан на стуле. На том самом стуле, на котором сейчас остались пятна его крови, и такие пятна были по всей комнатке, и впервые Тед так возненавидел кровь, ибо та была своей, родной, она насмешливо, точно так же, как и Шарлотта, напоминала, что теперь Тед в зависимости, теперь он навеки связан и скован тонким листком контракта, имеющим огромную силу, которой пользовалась она. Шарлотта. Пользовалась, пока била его плетями, с предельной противной вежливостью прося его не сдерживать криков, ставила иглы под ногти, прижигала кожу, но больше всего ей нравилось медленно проводить острым ножом по его бледной коже, слабо-слабо, а потом неожиданно резко вжимая острие ножа в тело.

— Считайте это лишь вступлением, когда вы вновь задумаете меня оскорбить или ослушаться, то ваше наказание будет намного более долгим и болезненным. Придется орудовать не только веревкой да всякими банальными штучками, но вещами поинтереснее. — Её последние слова перед уходом склизким шипением звучали до сих пор в ушах, заставляя костёр ненависти внутри воспылать вновь. И как бы этот костер ни отражался в глазах Теда, внутри он жалостливо кричал про себя, что никогда больше ее не ослушается, что не хочет знать вещи поинтереснее и что если бы она попросила его встать на колени, моля о прощении, под угрозой новых извращенных избиений, то он бы выполнил, он бы предал свою гордыню, самого себя, он бы выполнил то, что она желала, и так будет отныне и навсегда. Тед всегда будет выполнять то, что желала она, беспрекословно, без промедлений, навек связанный унижением и той силой, которой обладал контракт, силой, передавшейся и Шарлотте.

— Как бы вынослив ни был Пистрела... Как бы ни был быстр... Всего мощнее другая сила — власть. И она поистине непобедима... Добро пожаловать в мою реальность. Реальность, где всё решает власть, попрошу в нее уверовать...

И Тед верил. Верил в эту силу Фиуалтов, верил, что она более жестокая и продвинутая. А он... Он лишь слабая пешка в их игре, в которой не было шансов выиграть, в которой уже первым своим ходом Шарлотта разбила его всего, заставив созерцать свою же слабость и беспомощность.

Салфетка сжалась в комок, пропитанный кровью. И это все, что Тед мог сделать.

Что есть преданность? То ли это благородное чувство, которое присуще рыцарям? Или то, что тренировалось ежедневными пытками, перерывающимися лишь уроками по ведению себя в обществе Фиуалтов?

— Надеюсь, вы понимаете, в какую ситуацию попала моя жена, и будете предельно вежливы, — Шон был ещё больше жалок, чем Шарлотта, это Тед понял за все время, проработанное в доме Бартонов. Та хотя бы повидала истинную жизнь, имея ту силу, которая звалась властью, не стеснялась её использовать, а Шон лишь молчал да бросал злобные взгляды, будто после огромного шрама, обессиленного тела после пыток, что звались воспитанием преданности, так ещё и прошлого Пистрелы, это могло его напугать.

— Она может быть порой эмоциональной и странной. Предупреждаю заранее, если узнаю, что вы её как-то задели, то ваше наказание будет мимолетной смертью, — голос Шона был безэмоциональным, как и всегда, но таким мягким, не знающим рыка, не знающим надрыва. Эх, Фиуалты. Точно неженки.

— Я не подведу её. — Что бы она там ни забыла, Тед не верил, что её садизм испарился лишь от какой-то болезни. Уж эта зараза — садизм — была сильнее всякой болячки.

— Лучше бы робота-телохранителя наняла, — сквозь зубы напоследок бросил Шон.

"Уж мне-то прекрасно известно, что она бы никогда не наняла робота". — Шарлотта сама ему об этом рассказывала. Конечно, не в качестве дружеской беседы, кратко и содержательно, она не привыкла терять время просто так. Шарлотта вообще не привыкла что-либо терять. Поэтому и наняла Пистрелу.

— Роботы — это замечательная вещь, настоящий технический прогресс. Но людей они всё равно никогда не заменят, они заключены в границы заложенной в них программы, которая сильно мала по сравнению с тем, кто есть человек. Не ограничивать себя моралью — это же так круто, не правда ли? Когда нет границ, нет и препятствий, поэтому Пистрелы живут, куда уж скрывать, намного стабильнее Инфиори. — В тот раз её волосы были уложены в идеальные кудри. Настолько идеальные, что казались не настоящими, неестественными. В том-то и была загвоздка жизни — идеал был лишь подделкой. В глазах Шарлотты, казалось, навеки застыл взгляд, который унижал без слов. Насмешливо-жестокий такой. И кожа бледная-бледная, ещё белее, чем у трупа Инфиори, она звала эту бледность а-рис-то-кра-ти-ческой. — А потому я и наняла именно тебя, Пистрелу. Вы дикие. Но если дрессировать вас, то превзойдёте любого робота. И как-то мне приятнее от мысли, что могу повелевать тем, кто раньше был со мной на одном уровне, — и она улыбнулась, то была первая улыбка, которую Тед увидел в своей жизни, но запомнилась она ему не из-за этого, а из-за того сумасшествия, видного в тех растянувшихся губах, скрывавшегося за пеленой адекватности. Очень плохо скрывавшегося.

— Ой, как жаль Гуффи! Как думаете, он жив сейчас? — Игрушка была почти закончена, а Шарлотта вся погрузилась в рассказ. Совершенно другая Шарлотта. Которую он не знал, не помнил, будто это Теду отшибло память. Шарлотта, чье имя больше не внушало страх, ставший привычкой, Шарлотта, что сама была будто Гуффи — маленькая и беспомощная. Но была ли её внешность обманчива так же, как и маленького крысеныша? Или это очередная проверка на преданность?

— Сомневаюсь в этом. Дело же не только в том, что меня забрали. У крыс своя тяжёлая жизнь. У нас своя. — Видеть удивление и нежность в ней было также непривычно. Будто другой человек. Из другого мира, где все люди были добры и открыты друг другу. Оттуда, где не было пыток и предательства.

Кроме истории про Гуффи, Тед, конечно же, больше ничего не рассказал.