Третий деть, первый сын (джен)

Хорошо расти в обычной семье — да, как бы Мишка этого хотел. Подросток растянулся на кровати в своей комнате и думал-думал… Да, он обожал свою семью, но вот ведь подстава какая — из-за семьи же и смотрели на него как-то не так люди. Знакомые, незнакомые, друзья, родные. Всем и каждому был что-то должен. С рождения, блин!

В свои шестнадцать Мишка вполне уже прочувствовал всю силу человеческого злословья. И кличку дурацкую Грязев услышал в свой адрес пару раз. Или не пару. И да, блин, обидно. Мама, папа, Лиска, Ди — все говорят, что надо просто делать лицо кирпичом и не обращать внимания на хейтеров. Им легко говорить! Папа — привык, наверное, мама с сёстрами вечно в свои проекты погружены. Снимают, рисуют, живут. Да и они притерпелись, наверное. А Михе обидно! За папку! Да даже за фамилию!

В интернет лучше не заходить. Онлайн начитаешься так, что потом тошнит. Миха один раз поначитался теорий, что, мол, сынок у князя — Мишка, собственно говоря — не просто так появился, а благодаря идее безумного Князя, что так хотел видеть рядом с собой друга ли лучшего (тут, опять-таки, вопрос, согласно онлайну, спорный), союзника верного и творца ли… Да просто — Мишку Горшка… А, неважно! В общем, хейтеры целую теорию выстроили, что Мишку зачали в пробирке. Эколенок, блин, с лицом лучшего друга.

Мишка тогда никому не сказал о прочитанном. Но крепко его прихватило. Вроде умом и понимает, что бред это, дичь лютая — не дебил же какой. И времени перед его рождением прошло много, и, чтоб копию получить идентичную, надо материал было брать у Горшеневских родителей — он проверял: читал всякие статьи в нете. В общем, это типичная маразматическая байка оказалась. А внутри всё равно что-то нехорошее продолжало шевелиться. И с каждым днём давило всё сильнее.

Может, если б был он не так похож, не было б столько этого, дурацко-тоскливого. Но нет же, угораздило родиться. Судьба-шутница. И что бы он ни делал — даже волосы как-то выбелил полностью — менее похожим не становился.

— Эй, Шутовка, — негромко проговорил в пустоту (не хватало ещё маме услышать на первом этаже… Мало ли), — какого ты мне такой устроила опыт, а? Тебе прикольно, да?

Привычно — не ответила. Риторический вопрос всегда риторический (спасибо, ЕГЭ, твои термины теперь на подкорку въелись. Ещё не сдавал, а уже умотался и слов понахватался!).

Может, не к Шутовке надо бы обращаться, а к Шуту? Не зря ж отец его всё время в шутку и всерьёз приплетает? А впрочем, не ответит. Даже если допустить возможность, что и впрямь там кто есть. Вот Горшку ответили б. А он, Мишка, неподходящая кандидатура. Никто, подделка на недостижимый идеал. Интересно, а отец, на него глядя, всегда вспоминает про того, другого? Сравнивает их? Папа ни разу не дал повод так думать, тут не поспоришь, но и броню за столько лет нарастил же. Не всегда прочитать можно, что думает. Не книга же. А если и впрямь думает, сравнивает… Одно Мишка знал точно: сравнение будет не в его пользу. Соревноваться с умершим другом своего отца — плохая затея, ты всегда в проигравших. Горшок всегда будет лучше, талантливее…

Ему как раз сегодня в школе напомнили — предложили сыграть что-нибудь на школьном концерте из папкиного репертуара времён КиШ. «Почти как Король и Шут будет», — радостно пропищала Тайка Мамонова, их неугомонная староста. Электровеник в юбке. Почти. Всегда почти как Король и Шут. А на деле ни Король, ни Шут. Никто.

И нет, сыграть не проблема — играть он умеет. Гитара, фортепиано. Просто не может не думать, что опять все будут сравнивать. Зальют в сеть с какой-нибудь кринжовой надписью. Надо ему это? Не-а. Вот и отказался, а настроение всё равно испортилось, словно из глубины откуда-то подплыли самые страшные страхи. В детстве ему гоблин под кроватью чудился, тогда папа приходил и прогонял его. А эти страхи папа вряд ли прогонит. Может даже — подтвердит. Но, блин. Он же сын Князя. Не кого-то там, а человека, который чуть ли не в сороковник своё детище бросил и пошёл всё заново начинать. Надо просто поговорить с ним, да!

Мишка вскочил, полный решимости. Вот прям сейчас и выяснят все, выскажет, что наболело отцу. И пусть подтверждает или нет, неизвестностью мучиться хуже всего.

Перепрыгивая через две ступеньки сразу, помчался вниз.

— Мась, батя на студии? — ворвался маленьким ураганчиком в мамин кабинет (та привычно передвинула ноут на другой край стола).

— Да, записывают, до вечера будут сидеть, — мама улыбнулась. — Срочный вопрос?

Мишка заколебался. Мама у него мировая, она тоже может всё-всё прояснить, да вот сейчас ему отец нужен.

— Да, очень, — сделал щенячьи глазки. — я съезжу?

— Я не смогу отвезти, — мама покачала головой.

— Мась, такси на что? — Мишка ухмыльнулся. — Вези меня, мой верный нанятый коник.

— Ладно, — мама ещё раз окинула его взглядом, — раз так, действуй. Номер знаешь.

Да, такси тоже должно быть только проверенное. Ну это нормально, так-то лучше с надёжным человеком ездить. Приезжал всегда быстро, водил аккуратно. Вот и сейчас всё было, как обычно. Быстро и надёжно. Жаль только, что скорость эта не была достаточно быстрой, чтобы Мишка свою решимость, неизвестно откуда взявшуюся, не растерял. Короче, постоял у дверей, помялся, да так зайти и не решился. Студия ему и еще кое о чём напомнила: надо бы уже определяться, куда топать дальше. После школы, в смысле. Да, ещё почти два года, но мася уже ненавязчиво интересуется, что он там себе напланировал в будущем. И Мишка устал пожимать плечами и говорить, что не решил. Решил всё, давно решил. Только вот от него опять же не этого ждут. Наверняка ожидают восхождения на музыкальный Олимп. Или того хуже — приведёт папа вторым вокалистом в группу. Ужас! Нет, ему творчество отца нравится, но… Не его это путь. Да и вообще, наследственность наследственностью, но не тянет его в музыку. Ну не настолько, чтоб жизнь этому посвятить. И вот как такое отцу сказать, а? Если бы хоть еще в художку тянуло… Ну как Алису с Дианой. Это, наверное, как-то хоть оправдано было. Но Мишка чётко понимал, что и к этому не лежит его душа. А сказать надо, но Мишка отступает и от разговора, и от дверей студии. Может, дома… Сам себя презирая за трусость, возвращается домой, стараясь не смотреть на собственное ненавистное в этот момент отражение в зеркале.

И это, наверное, был какой-то важный момент — Мишка не знает, но, если б в романе каком жил, это назвали бы, вероятно, кульминацией. Потому что загнать чувства обратно на дно души после этой злосчастной поездке-побеге почти на студию не получается. Привычно вести себя — тоже. Мучает его эта недосказанность — и чего привязалась?

Как назло, с этого момента домашние будто с цепи все сорвались. Чувствуют, что ли? То осторожно и редко интересовались, а теперь в лоб допрашивают. Мама вопросительно бровь выгнула — не хуже папы теперь умеет. Когда выяснилось, что у отца он так и не был. Папа тоже явно удивился. Но расспрашивать не стали. А ему, может, легче было б рассказать, если бы начали. Но нет же, все охраняют личные границы. Правильные все такие. Только он один какой-то неправильный. Хочет, чтоб сами спросили. А они и спрашивают, но не о том, о чём нужно — о школе, о будущем немного, о настроении и планах на выходные. Всё не так! Хотя Мишка уже и сам запутался, а что ему нужно-то?

— Мелкий, — Лиса, заглянувшая в их семейное гнёздышко в выходные, плюхнулась рядом, — чего по дому тёмной тучей ползаешь?

Мишка отмалчивается, ему не то что нечего сказать. Просто… Да просто всё непросто. Алиса не отстаёт — и это бесит!

— Да отстаньте вы все, блин, — Мишка делает то, что в последнее время уже начало входить в привычку. Убегает. Перед этим накричав на сестру, которая — и это очевидно — искренне любит такого придурка, как он.

Убежать далеко некуда, да и от себя не убежишь, так что сидит, нахохлившись, в беседке в саду. Холодно, блин. Только-только снег сошёл, а он в футболке и шортах. А в дом идти стыдно.

Шагов он не слышит, погрузившись в невесёлые думы. Зато набрасываемый на плечи плед ощущает вполне. И точно знает, кто сейчас с ним рядом. Отец. Ну вот. И он сейчас будет вопрошать, что с ним и почему на людей кидается.

— Посидим? — папа стоит рядом и вправду словно ждёт разрешения. Мишка неопределённо пожимает плечами.

Папа садится рядом, близко, очень близко. Легонько приобнимает. И молчит. Не задаёт глупых вопросов. Просто рядом, такой сильный и защищающий. В детстве от гоблинов и темноты, а сейчас от самого себя. И Мишке внезапно делается так спокойно, что он утыкается привычно носом в плечо. Прячется в руках папиных, как в детстве. Здесь нет ничего страшного, да и сам Миха вырос уже, но как же ему нужно, когда его так крепко обнимают, безмолвно понимая.

— Ты сравниваешь? С ним? — вопрос вырывается сам собой.

Отец молчит, но прижимает всё так же надёжно. И лишь спустя пару мгновений отвечает:

— Нет. Сейчас нет. Не могу сказать, что не замечал определённого внешнего сходства. Но Мишка, ты не Миша Горшенев. Ты Князев, мой сын, человек со своими привычками, своей судьбой. Ты не нуждаешься в сравнении с кем-то. Ты никогда не будешь не лучше, не хуже — ты другой. Сам себе самый лучший. Понимаешь, тебе не нужно быть на кого-то похожим…

— Но все напоминают об этом. Даже если не говорят, — это звучит как-то жалко и жалобно, но прорывается само.

— Тогда и я, и мама, и Алиска с Дианой будем почаще повторять тебе, кто ты, — папа, кажется, улыбается, — пока ты не будешь в этом так уверен, что никакие взгляды, слова тебя не смогут задеть.

И Мишка верит. И таким всё кажется глупым — все его думки прежние.

— А если я не хочу заниматься музыкой, — вспоминает он про второй важный вопрос, — да и рисовалка не для меня? Ты будешь сильно разочарован?

— Нисколько, — папа теперь уже откровенно усмехается. — Я этого ожидал, Миш.

— Серьёзно? — Мишка аж выныривает из объятий.

— Отец уверенно встречает его взгляд:

— Абсолютно. Давить не хотел, выясняя, чего тебе по жизни хочется. А вот мама могла немного перестараться. Но мне кажется, что ты давно уже выбор сделал?

Он с интересом смотрит на Мишку. И опять же — так легко ответить:

— В театральное, па. Я хочу попробовать туда.

— Интересный выбор, — папа подмигивает. — Ну, что ж, пробуй, Миш. Поддерживаю. А теперь не хочешь ли ты вернуться в дом и продолжить обсуждение уже там. Или просто побыть всей семьей? Кстати, перед сестрой извинись всё же — она переживает, думает, что тебя обидела.

Мишка кивает. Теперь, когда так легко становится, когда идешь домой в обнимку с любящим и защищающим тебя человеком, все страхи прежние уходят глубоко-глубоко. Не король и не шут. Миша Князев. А если когда-нибудь эти переживания снова прорвутся обратно — рядом есть люди, которые напомнят, кто он.