Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

Тихая, тёплая, безмятежная августовская ночь опускалась на Литл-Уингинг, бережно и незаметно кутая, как стеклянный шарик в вату, в сумерки одинаковые дома.

Гостиная коттеджа номер четыре по Прайвит-драйв, уже сполна погружённая в вечернюю темноту, озарялась лишь ритмично пляшущими отсветами телевизионного экрана. Эти голубоватые, неверные пятна света выхватывали из мрака то одну деталь обстановки, то другую, словно рисуя причудливую мозаику или поворачивая калейдоскоп. Семейство Дурсль в полном составе сосредоточенно предавалось вечернему отдыху.

Мистер Дурсль, обутый в тапочки и одетый в строгую полосатую пижаму, привычно устроился в глубоком мягком кресле. Его усы, жёсткие как щётка и такие же густые, были тщательно расчёсаны. Миссис Дурсль не менее привычно заняла местечко в уголке дивана. Она тоже была облачена ко сну — в длинную просторную ночную рубашку, поверх которой её укутывал байковый халат. Накрученные на бигуди волосы прикрывала старенькая голубая косынка. Левая рука миссис Дурсль покоилась на плече её сына — Дадли с комфортом занял оставшуюся часть дивана, лёжа на боку с головой на материнских коленях. Его пижама с эмблемой Супермена на груди была синей, лицо — розовым, волосы — влажными после душа.

Казалось, все трое мирно смотрят телевизор, в точности как оно происходило и прежде, на протяжении очень длинной вереницы вечеров, предшествовавших сегодняшнему, и как будет, несомненно, и во многие последующие вечера. И всё же что-то было не так, что-то сегодня отличалось. Стоило лишь немного пристальнее вглядеться — и благопристойная картинка семейного досуга начинала трескаться и рассыпаться в прах.

Остекленевшие немигающие глаза. Отсутствие движения. Молчание. Стекающая из уголка рта капелька слюны. Телевизор, работающий без звука. Пульт, выпавший из расслабленной, безвольной ладони.

Впрочем, глухая обморочная тишина гостиной, едва нарушаемая доносящимся с кухни жужжанием работающего холодильника, всё же не была абсолютной. На самом деле, в отдалении периодически слышался звук шагов и чьи-то голоса, настолько неуместные на Прайвит-драйв вообще и в этом конкретном богобоязненном доме в частности, что их стоило бы счесть всего лишь случайным и глупым сном.

— Мордред! — говорил один голос, сиплый, будто его владелец годами беспробудно пил — или ему когда-то серьёзно повредило голосовые связки (а возможно, и всё это вместе). — Ничего, да? Давай ещё разок, в две палочки. Я начинаю, ты подхватываешь. Готов? Приоре инкантатем!

Последовала секундная тишина. Затем другой голос, по звучанию похожий на глубокий бархат и гречишный мёд — но с капелькой подмешанного яда — отозвался первому:

— Аластор, мы без толку теряем время. Это не заклинание — здесь был артефакт. Даже я ощущаю… остаточные эманации. А вы с вашим окуляром наверняка их ещё и видите.

— Вижу! — вспылил в ответ первый голос, в чьём тембре хаотически смешались сердитое рычание сторожевой собаки и бесплодные попытки выдуть звук из расколовшейся свирели. — Знаешь, что ещё я вижу? Просрали пацана! Как есть просрали! Беспечные дебилы, и я — первый среди нас дебил, — добавил он с горечью.

— Самокритично, — холодно, хоть и не без иронии отметил обладатель выразительного баритона, но названный прежде Аластором не дал ему сбить себя с мысли, и закончил:

— Понадеялись на магглов! Ну да, конечно, вот он — результат. Вся кровная защита — пикси по… — тут он завернул пошлейшую конструкцию, повествовавшую о непростой любовной жизни Мордреда и корнуолльских пикси. Его собеседник промычал себе под нос мелодию на три такта, как делает обычно человек, занятый тонкой и сложной работой, но вынужденный отвлекаться.

— Как бы вы охарактеризовали артефакт? — задал он вопрос с бесстрастным любопытством заглядывающего в топку ядерного реактора учёного.

— А я не знаю! — рыкнул-свистнул на него сиплоголосый. — Я подобной дряни в жизни не встречал! Намешано как будто понемногу от всего на свете: словно портрет, почти закончив, прокляли на семь лет невезенья, потом зачем-то переделали в связующий пергамент, на полдороге передумали, всадили чары, иссушающие разум, и сверху навертели рунную защиту. Я говорю тебе, а ты не слышишь — мы просрали парня. Думаешь, подбросили? Где там. Нет, он сам сюда эту херню принёс.

— Вашу точку зрения я понял, незачем так кипятиться, — глубокий баритон сделался ещё недружелюбнее, чем прежде. — А теперь прошу меня извинить.

Раздались шаги, на их фоне прозвучало приглушённое: «Акцио, кровь Гарри Поттера!», но сразу вслед за тем звук по-хозяйски шествующих ног приблизился к гостиной — и если и остались у кого-нибудь связные воспоминания об этом вечере, то среди них точно не было ни одного из членов семейства Дурсль.

* * *

«Поелику волхование, на кровях человеческих сотворяемое, легко склоняется к худу, то и приступать к нему должно с сердцем, очищенным от смуты и скверны. Чертог же надлежит окурить веткою розмарина. Более всего благоприятна последняя четверть луны на исходе года…»

Северус хорошо помнил, как он впервые сварил это зелье.

Задание не было проверочным, не было каким-то выдающимся или важным — рядовое, обычное поручение, ещё одно в ряду прочих подобных, но что моментально раз и навсегда сделало его особенным — так это прикосновение сильной, по-породистому узкой ладони к плечу и ласково-насмешливое: «Умница, Северус». Ладонь, невесомо-тёплая, еле ощущалась через три слоя ткани, но след от неё, казалось, остался гореть на коже солнечным ожогом.

Он знал уже к тому моменту, что его заметили; он вкалывал как проклятый, без устали и не прося пощады. И он получил свою метку месяцем спустя, причём совершенно по другому поводу. А запомнилось — вот это. Маг разума должен быть хозяином своих эмоций, но, соединяясь с воспоминаниями, они давали зачастую непросчитываемый результат.

Три грана[52] свежих цветов вереска высыпались в котёл, стеклянная палочка совершила семь помешиваний против часовой, и Северус перевернул малые песочные часы. Следующая закладка через минуту.

Отчасти Северус любил ночные бдения у котла — а как иначе, днём почти всё время пожирали маленькие монстры, именуемые студентами, ну а любые крошечные его остатки присваивал господин директор, так что только ночью — и любил он их в том числе за возможность привести в порядок свои мысли.

Ещё в детстве ему лучше всего думалось в тишине, наедине с тихо кипящим зельем, как будто, шаг за шагом следуя рецепту, он шаг за шагом добивался дистилляции идеи, отбрасывая соли эмоций прочь и размещая каждое суждение в подходящую ему пробирку.

Позднее это даже стало его опорой в занятиях окклюменцией. Добиться идеального спокойствия и сосредоточения каждый пробовал по-своему — кто бегал, кто торчал под водопадом, кто выполнял дыхательную гимнастику или созерцал в молчании пустую стену. Снейп знал человека, сделавшего фокусом для разума вкус лимонной карамели. Ему же самому достаточно было мысленно встать к котлу.

Одна капля слёз вдовы, настоянных на самородном золоте, затем, очень медленно, по крупице, девять гран яиц огнёвки. Три помешивания костяной лопаточкой.

Снейп вызывал темпус и взглянул на время — следующий этап не укладывался точно в интервалы, подходящие для стандартных песочных часов, а приблизительности он не терпел. Темпус он всегда колдовал в виде маггловских электронных часов с секундами — сначала из бунтарства, потом оказалось, что это удобно, а потом Северус просто привык.

Итак, известные ему факты, медленно очищаясь от примесей, обнаруживали между собою то особенное притяжение, которое всегда подсказывало сочетающиеся ингредиенты в зелье. Вначале неочевидное, это сродство при должном размышлении делалось ясней.

Первым фактом был ребёнок из чужого воспоминания. Жалея раздавленного нечаянной ошибкой Люциуса, Снейп навестил злополучный книжный магазин и сам ещё раз пропустил память продавца сквозь мелкоячеистое сито. Ничего в ней не сыскалось про тетрадь, прав был Люциус, зато в воспоминаниях оказался мальчик, которого Малфой не знал в лицо, и вряд ли опознал бы по чьему-то описанию — но Северус не ошибся бы и спьяну. Мальчиком был Гарри Джеймс Поттер. Северус насторожился.

Появление Поттера — того-самого-ребёнка-который — в одной точке пространства и времени с исчезновением артефакта, завещанного на хранение Лордом, выглядело как совпадение. Но совпадение из тех, что привлекают внимание, и ты откладываешь их в сторону, ожидая, не проявится ли закономерность.

И в данном случае она проявилась, вместе со вторым фактом, попавшим в руки Северуса сегодня.

Этим фактом стало повторное посещение семейного гнезда Петуньи, на коем настоял директор — да ещё и навязал Аластора Чокнутый-не-только-глаз Муди в напарники и (Снейп не обольщался) в надсмотрщики. Муди-то и углядел следы, оставленные в домишке Дурслей неким заколдованным предметом. Поправка: весьма замысловато заколдованным предметом неизвестной природы и предназначения. И в этот раз также имел место любопытнейший баланс, только обратно-симметричный: артефакт — появился, мальчишка — исчез.

Всё ещё совпадение, но уже совсем нехорошее. Из тех, ради которых составляешь аварийные планы, озаглавленные «Это, Конечно, Никогда Не Понадобится, Но». Снейп бы сбился, считая, сколько раз они ему пригождались.

Маховое перо странствующего голубя, зуб угря, правое крыло махаона. Девять помешиваний жезлом из омеднённого серебра, затем убавить огонь на треть. Северус придирчиво оценил цвет и густоту зелья. Выглядело правильно. И запах из котла шёл правильный — сочетание жжёного кофе и водорослей. Ни то, ни другое, разумеется, в состав смеси не входило, но только очень примитивные отвары сохраняли вкус и запах компонентов неизменными.

Предположим, что совпадение вообще не являлось совпадением. Вещь попала к Поттеру — и он испарился. Причины? Последствия? Необходимые действия? В котле тихо всплывали крошечные пузырьки. Снейп сосредоточенно размышлял.

Метка в небе над Литл-Уингингом. Пропавший ребёнок Поттеров, ребёнок пророчества — о чём знали лишь трое человек на этом свете и ещё один — на том, или где уж он там пребывал в настоящее время. Директорская тайна жгла желудок, как случайно проглоченная кислота. Его, Альбуса и Сибиллу связывала клятва — а что связывало Лорда? Он с кем-то поделился? Не совсем в его характере, но исключать нельзя.

Допустим, артефакт попал к мальчишке — и его местонахождение перестало быть тайной. Своего рода маяк, способный обойти кровную защиту, хотя подобное считалось невозможным. В этом всё дело? Но тогда под меткой обнаружили бы два трупа. Поттер был жив — Северус ведь всё ещё продолжал дышать; обет хранить жизнь мальчишки даже ценою собственной покуда действовал.

Тогда — отложенная казнь? Или похищение было не ради мести? Или — учитывая ореол загадочности вокруг похожей на тетрадку вещи — мальчик пошёл с похитителем добровольно?

Северус сомневался. Даже дети его дома, расчётливые маленькие змеи, не бросили бы, уходя, абсолютно все свои пожитки. Хотя бы что-то сентиментальное в побег прихватывал почти каждый, и уж тем более первокурсник не оставил бы приглашение в «Хогвартс» и билет на поезд. Да, пройти на платформу девять и три четверти вполне можно было и без этого билета, и, более того, на памяти Снейпа их вообще никто и никогда не проверял, но… он бы его точно взял. Любой ребёнок взял бы, особенно выросший в… том, что Северус там увидел.

Одна драхма[53] семян полыни, три ягоды омелы, корень астрагала и листок подснежника. Перемешать ножом из обсидиана. Оставалась финальная закладка. Северус погасил огонь. От жидкости в котле шёл пар, бледно-голубые тусклые искры вспыхивали в глубине, закручиваясь по спирали.

Кровь мальчика, собранная в доме, нашёптывала Снейпу историю, что он не хотел бы слышать; ему не нравилась новая форма, которую приобретал мир под воздействием этого рассказа. Любому неприятно ошибиться. А ошибка Северуса была из тех, что он совершал и раньше, поэтому — особенно гневила. Но не признать её было бы ещё глупее.

Кровь на полу. Лужицы, цепочки когда-то упавших капель, размазанные полоски. Обычное дело, многовато, может, но с детьми всякое случалось. Кровь в ванной, въевшаяся в трещины и щели — уже страннее, но допустим. Но были и следы, которые ни с чем не перепутаешь: следы, остающиеся от избиений. Пятна на дверных косяках. Брызги на стенах — косые перекрещивающиеся веера. Брызги на потолке. Если бы кто-то четверть века назад захотел бы найти всю кровь Северуса, пролитую в стенах коттеджа в Коукворте, его ожидал бы до боли сходный результат. Отвратительная, неприемлемая правда поместилась в малый фиал номер пять, тонкостенный и прозрачный.

«Просрали пацана», — кипел, брызжа слюной, Муди, а Снейп в это время думал: «мне следовало догадаться». А ещё он думал: «что же вы наделали». И: «это тоже ради общего блага?» К тому моменту он успел уже хорошенько разглядеть чулан.

Клетку. Загон для зверя, где содержался всё-таки не зверь.

Тёмная. Разившая всеми веществами, которые способно источать человеческое тело. Лишённая даже подобия окон и практически пустая, не считая матраса и подушки, которые в целях гигиены следовало бы сжечь, да шерстяного, проеденного молью одеяла. В углу — коробка из-под обуви, а в ней — кучка поломанных игрушек, фонарик, ручки и огрызки цветных карандашей. Одежда на крючке, девчачьего вида рюкзак, стопка тетрадей. Распределительный щиток на одной стене, ободранная узкая полочка на другой, а прямо напротив входа — «конмата гари», начертанное на стене явно детской рукой. И это действительно была комната Гарри. Снейп очень внимательно изучил разумы Петуньи, Вернона и Дадли. Ошибка исключалась. Впрочем, ошибок Северус и так уже совершил с лихвой.

Теперь, возможно, предстояло сделать и ещё одну. Ослушаться господина директора — означало умереть от нарушения клятвы. Выполнить его указание и разыскать Поттера при помощи зелья кровного поиска — вполне вероятно означало то же самое. Баюкая в ладони пробирку с крошечными чешуйками засохшей крови, Северус глядел в котёл. Зелье было готово, а вот мысли так и не доварились до приемлемого ответа. Наконец он вытащил пробку и вытряхнул последний ингредиент в искристый сине-голубой состав.

В мгновение ока зелье взбурлило. Цвет сменился на венозно-красный, затем побледнел до алого и перешёл в опалесцирующий лиловый. Реакция успокоилась. Предстоял завершающий этап — использовать его по назначению.

Снейп очистил лабораторный стол и инструменты, убрал их по местам, достал чистый пергамент. Он не торопился — говоря начистоту, он тянул время. Но вот, наконец, приготовления были окончены. Вооружившись стандартным черпаком номер пять, Северус отделил две унции зелья и медленно, контролируемо вылил его на лист.

* * *

— Опоздали. На сутки, может, даже меньше, — Эммелина Вэнс поджала и без того узкие губы. — Вчера около полудня он точно ещё был там. А вот дальше — всё.

Статная, высокая, полногрудая, она смахивала на валькирию, готовую в любой момент без трепета ступить в гущу любой схватки. Волосы, рано поседевшие на висках, придавали чертам её лица строгую суровость, а тёмно-зелёная накидка подчёркивала льдистую серость глаз. Типично слизеринская гамма, хотя Снейп точно знал, что училась Эммелина в доме Рейвенкло.

Очередное, уже пятое по счёту за три дня, собрание ордена жареной птицы шло обычным своим ходом — то есть ни шатко ни валко. Северус с трудом подавил зевок — спать нынче не пришлось, а вот побегать довелось изрядно. В том числе вокруг дома покойной Фигг — напрашиваясь на подозрения от Министерства, но разве же господина директора подобные нюансы волновали. Путных следов там, кто бы сомневался, не нашлось — кто-то наколдовал жалкий единичный ступефай, а затем в ход снова пустили некий артефакт из тёмных, но тот же самый, что засветился у Поттера, или какой иной — не смог сказать ни Муди, ни уж тем более сам Северус. Похоже было на какую-то разновидность «шкатулки душ» — редкостной гадости, использовавшейся для отъёма жизненной силы. Их запретили века два назад, Снейп и не думал, что у кого-то в закромах они ещё остались.

— Комната оплачена до конца месяца, — продолжала Вэнс. — Но я не думаю, что он вернётся, хотя на всякий случай повесила там сигналящие чары. Прибрал номер под метёлочку, как никто и не жил.

Господин директор укоризненно вздохнул — будто бы Эммелина могла избежать провала своей миссии, если бы работала лучше и быстрее. Вообще-то, скорее всего, могла — но везение тоже было важно, а им в поисках Поттера категорически не везло. Снейп побарабанил пальцами по подлокотнику стула.

— Зелье не работает, — в свою очередь отчитался он. — Поттера держат либо под фиделиусом, либо в месте, защищённом чарами ненаходимости и ненаносимости. Ничего не поделаешь, Альбус, я ведь вас предупреждал.

Ненаходимых и ненаносимых на карту мест в Магической Британии, что и говорить, хватало. Да взять хотя бы Блэковский фамильный особняк — но тот вообще был зачарован с параноидальной дотошностью, папаша Сириуса в своё время постарался. Другие родовитые семьи тоже не отказывали себе в создании убежища на самый крайний случай — и не обязательно такого очевидного, порой охотничий домик где-нибудь в Нидвудском лесу спасал жизнь намного лучше самого защищённого поместья. Это могли быть и свежесозданные чары, специально ради Поттера — не угадаешь.

Когда вчера (точнее, уже сегодня) ночью карта, которая должная была возникнуть на обработанном зельем листе, так и не появилась, Северус испытал неподдельную благодарность в адрес высших сил. Явиться к неизвестному пожирателю — а кто бы это ещё мог быть, в самом-то деле — действовавшему то ли по прямому приказу Лорда, то ли в рамках собственного понимания лордовых возможных пожеланий, и попытаться отвоевать у него Поттера Снейп чувствовал себя решительно не готовым.

Он ненавидел играть с пустой рукой — а у него покуда не имелось ничего, за что стоило бы попытаться сторговать жизнь мальчишки — и свою собственную заодно. Проклятущий «Орден Феникса» по сей день не обзавелся ни готовящимися операциями, ни хоть сколько-то оформленными планами, ни новобранцами — вообще не происходило ни наргла, кроме беготни в поисках исчезнувшего ребёнка, а полу-анекдотические рассказы о ней сгодились бы разве что Люциусу на забаву, но уж никак не Лорду.

Вот наберётся хоть что-нибудь путное, и тогда…

О том, что произошло в прошлый раз, когда он попытался купить таким образом чью-то жизнь, Северус старался не думать.

Вздох, явственно просивший круциатуса, раскатился по директорскому кабинету. Альбус огладил бороду — тренькнули колокольцы — и задумчиво спросил:

— Эммелина, девочка моя, а кто всё-таки помог Гарри добраться до Косого?

— Неизвестно, — качнула головой та, снова мимолётно поджимая губы, — кого ни спрашивала, все твердят, что Гарри жил в «Дырявом котле» с родителями. Явная ложь, и источник её — сам мальчонка. Он прятался, Альбус — даже имя своё скрывал, я же говорю.

Да, «Фомальгаут Блэк» заставил Северуса мысленно хохотнуть. Теперь понятно стало, откуда о побеге Поттера вызнали Малфои — Нарциссе эти слухи принесли, наверное, на следующий же день. Нет, на следующий же час.

— Может, Фигги? — шмыгнул носом помалкивавший до того Мундунгус Флетчер. — И за это её убили…

Тут он совсем загрустил и, не стесняясь, полез за фляжкой с бренди. Северус, честно говоря, тоже бы не отказался — но прихватить с собою не додумался, а директор кроме чая ничего гостям не предложил.

Да и какие они гости, право. Подчинённые, солдаты, пешки. С такими вместе напиваться — перебор, ещё уронишь авторитет Верховного чародея.

— Северус, а ты что скажешь? — ну вот, пожалуйста, накаркал. Снейп поморщился.

— Я советовал обратиться к собственным опекунам. Но Поттер этого не сделал. Альбус, мы ведь уже обсуждали.

Поттер, если дословно, обронил: «С магглами?» и состроил такое презрительное, такое типично чистокровное лицо, что сразу подкатили желчью к горлу воспоминания о любимых однокурсниках. Теперь Северус ту гримасу переосмыслил — в свете вновь открывшихся обстоятельств он отлично понимал, почему мальчик так сказал. Жаль, понимание явилось к нему поздновато. А тогда, услышав от поганца оскорбление в сторону Лили, Снейп попросту сбежал — домой, в приветливые объятия бутылки, и остаток дня потерялся в мягком забвении, даруемом алкоголем.

Если бы он вместо этого спросил, например: «они вас обижают?»

Кто мог сказать, куда привёл бы несостоявшийся дальнейший разговор. Но в сожалениях не было никакого проку.

Итак, Северус не знал, кто помог Поттеру. Петунья не знала, кто помог Поттеру. Вернона и Дадли вообще не было в тот момент дома. Мальчишка открыл дверь Северусу, получил от него ключ, и... Очутился в «Дырявом Котле», причём бармен тоже не знал, кто ему помог и никого с ним не видел! Правда, что ли, Фигг поучаствовала? А вещи почему не взял? Побоялся возвращаться?

В съёмных комнатах при пабе проблемный ребёнок жил неполную неделю — пять дней и ночей и ещё полдня. Всё это время он, по-видимому, полагал, что прячется от слежки — да, выследить его сумел бы даже слепоглухонемой, но это всё же был ребёнок — не стоило ожидать от него профессионализма. На шестой день к полудню мальчик исчез. На этот раз — со всеми вещами, и более с тех пор не объявлялся. Снейп потёр виски. Кажется, начиналась мигрень.

— Сплотить ряды… наши усилия… слепота со стороны Министра Фаджа… — вещал диретор тем временем; Северус слушал вполуха. Нужно было предупредить Люциуса, что, кажется, след тетради всё-таки нашёлся. И попытаться вызнать, кто из своих мог выкрасть — или помочь сбежать мальчишке.

Ах да, и был ещё один человек, которому следовало кое о чём узнать.

* * *

Минерва МакГонагалл была не из тех, кто пренебрегает своими обязанностями. Пусть кто-то — например, Северус — попрекал её равнодушием к детям собственного дома, но нужно же было понимать, что под сенью красно-золотого знамени Гриффиндора от века собирались самые проблемные, проказливые и безрассудные питомцы «Хогвартса».

Если бы Минерва по-прежнему так остро реагировала на всё, что умудрялись отчебучить маленькие львята, как с ней бывало в первые годы её деканства — она бы кончила разрывом сердца или в палате для буйнопомешанных святого Мунго. Слишком уж много шалостей они и с ними утворяли каждый божий день.

Баланс участия и суровости подбирался долго, но итогом достигнутого с таким трудом равновесия стал девиз: «как-нибудь утрясётся». Покуда дело не доходило до случайного обезглавливания или выращивания гриндилоу в ванной — проблемам предоставлялось решаться силами префектов или рассасываться самим собой (что происходило чаще, чем думал Северус, мнительный и обидчивый от природы, как все слизеринцы). Загруженная по брови административными обязанностями, Минерва была занятым человеком, помимо всего прочего — на глупости не хватало ни времени, ни сил.

Но оставались вещи, с которыми, всё же, лицом к лицу следовало встречаться именно декану.

На объяснения Северус не был слишком щедр. Безмерно удивив её визитом — обычно заманить профессора зельеварения в кабинет замдира было не проще, чем нунду в кошачью переноску — Снейп вручил ей фиал с воспоминанием и сказал:

— Минерва, ознакомьтесь. Это вас касается. И это важно, — а затем отбыл, только мантия взметнулась за спиной.

Манеру ходить будто по сцене и драматическое хватание за виски Минерва осуждала в нём отдельно — нужно быть попроще, без этой… театральщины.

Воспоминание она отложила до вечера — Северус сказал «важно», а не «срочно». И правильно сделала — сосредоточиться после увиденного на прошении в совет попечителей было б трудновато.

Прошения являлись отдельной головной болью — вот уже который год ей приходилось раз за разом клянчить стипендию для очередного Уизли. Когда их набралось на шее Гриффиндора пять, Минерве захотелось лично зашить суровой нитью ту бездонную дыру, откуда они все вылезали на свет божий. Молли, истовая католичка (в чём та, конечно же, не признавалась, но Бог шельму метит — рыжие ирландцы не зря были издалека заметной масти), плодилась и размножалась так, что плакали от зависти нарглы в Запретном Лесу. И всё бы ничего, да только вот семейство было не из работящих — им вечно не хватало денег, чтоб собрать в школу даже одного из своих детей. Когда выпустились старшие двое, стало чуть полегче, но новые поставки Уизли ожидались уже в этом, как и в следующем, году. И, будто того недостаточно, нынче попечителей возглавил не кто иной, как сиятельной лорд Малфой. Вот у кого, чуяла Минерва, зимою снега не допросишься, не то что четырёх стипендий для одной семьи.

Так или иначе, прошение было составлено, счета разобраны, письма — прочитаны и в наступивших уже сумерках, затеплив зачарованную свечу — что было намного экономнее и разумней, чем поддерживать всё время люмос, как поступали некоторые позёры — Минерва добралась до чашки чая, первой за весь день, а вслед за тем, наконец-таки, и до принесённого Северусом фиала.

То, что предстало перед её глазами, выбило Минерву из колеи. Она… не первый раз сталкивалась с подобным. Говоря начистоту, редок был год, когда в «Хогвартс» не принимали хоть одного первокурсника с наскоро подлеченными в Мунго травмами и подчищенной памятью. Последнего Минерва не одобряла, но такова была политика Альбуса — он считал неправильным, чтобы дети пугались сами, страдая от ужасных воспоминаний, а главное — чтобы они пугали и других детей, может быть в жизни не видавших ни одного живого маггла, как всё те же Уизли.

Никто подобным не гордился, однако таковы уж были факты. Но этот конкретный мальчик…

Она ведь знала. Она чувствовала. Она говорила Альбусу — не надо. Ей сразу не понравилось от мала до велика всё семейство — можно называть это чутьём, которому любой анимаг верил хоть отчасти, а впрочем — дело не в названии. Она просто поняла нутром — не выйдет ничего хорошего. И ничего хорошего не вышло.

Чулан. Следы побоев. Избранные «цитаты» из памяти Петуньи — просматривать воспоминание внутри другого воспоминания было очень неприятно, от этого кружилась голова — такие же фрагменты, нарезанные из памяти Вернона и Дадли. Последние были особенно чудовищными: именно он видел от начала до конца «игру» с собакой. Дадли было весело. Кажется, именно тогда появились крошечные капли крови на потолке. Магические выбросы и новые побои. Море бесконечной жестокости обрушилось на Минерву. Впервые она всей душой приняла точку зрения Альбуса. Такое точно лучше было бы забыть. Всем участникам.

Выпив подряд ещё шесть чашек чая — в последние три она добавила немного бренди, и под «немного» подразумевалось «где-то половину чашки» — Минерва приняла твёрдое решение.

Как угодно, но она должна спасти ребёнка. Так дальше просто не может продолжаться. Всё, что говорил Альбус, было правильно и разумно — мальчика следовало оградить в раннем возрасте от его славы, от непомерного баловства и прочих издержек его особого положения, но Дурсли оказались просто неподходящим вариантом, и на этом точка. Гарри требовался другой, и Минерва его найдёт. Леди Лонгботтом, в конце концов, поможет. К следующим же каникулам у Гарри будет нормальная семья.

А если нет — Минерва сама впряжётся в эти обязанности. Да, пусть она уже в годах, чтоб не назваться откровенно старой, пусть горести минувших лет её и потрепали, пусть у неё никогда не было собственных детей. Как только Гарри станет одним из воспитанников Гриффиндора — он превратится в её ребёнка, и она сделает всё необходимое, чтобы обеспечить ему нужную защиту.

Магическая Британия, весь магический мир, если на то пошло, задолжали этому мальчику. Настало время отдать долг, и Минерва проследит, чтобы всё было сделано правильно.

Наедине со своим отражением в оконном стекле Минерва МакГонагалл отсалютовала чашкой. Словно подкрепляя её безмолвную клятву, с высоких небес сорвалась яркая хвостатая звезда, упала прямо в Чёрное озеро, и в нём погасла.

---

[52] Около 1,3 грамм. Аптекарский гран составляет 64,8 миллиграмм.

[53] Аптекарская драхма составляет 3,888 грамм.