Когда канонисса вышла из спальни Альберта, братья с какой-то странной, робкой, но вместе с тем объяснимой надеждой — не осознавая сами, чего ожидают — смотрели на сестру.
— Он ответил мне, — произнесла она спустя паузу в несколько мгновений — словно до того бережно, нежно хранила эти слова в себе, внутри своей души.
И тут, словно очнувшись, подняла глаза и Консуэло, до сих пор сидевшая в одиночестве, сгорбившись, опершись спиной и головой о стену, с крайней усталостью во всём облике и позе, как-то беспомощно положив руки на колени, смотря перед собой поблекшим, отрешённым взглядом — чей вид внушал учителю пения Николе Порпоре тревогу о душевном состоянии своей бывшей, но всё так же любимой подопечной. До этого момента с состраданием смотрел на бывшую воспитанницу, понимая, как она измучена, какой испытала испуг за жизнь самого дорогого человека.
"Я готов поручиться, что, когда граф Альберт ощущал, как смерть держит его в своих ледяных объятиях — Консуэло хотела умереть вместе с ним... она была уже готова... — думал педагог. — Господи, до чего же я мог довести мою любимую ученицу, ставшую мне дочерью! Боже правый, мне так страшно, невыносимо думать об этом! Ведь я мог бы быть виновен и в её смерти — смерти той, что заменила мне дочь! Я люблю её — хотя и по-своему, и моя любовь — пусть в ней до сей поры и было много тщеславия — подлинно отеческая. Но теперь же я наконец узрел в Консуэло человека — девушку, что влюблена искренне и без памяти. Я видел, как Консуэло грезила о сцене, и я делал всё, чтобы дать ей это, но сейчас... Я чувствую, что сейчас мечты о подмостках потеряли для неё всё своё очарование и больше не манят... Они бы ушли друг за другом... Всевышний, я благодарю Тебя за то, что ты не забрал её избранника... Но если этот человек всё же умрёт — прошу — дай Консуэло сил жить дальше, дай перетерпеть эту боль... Я знаю, как будет разрываться её сердце... Если графа Альберта настигнет кончина, и если Консуэло останется жить на этом свете — я знаю — она уйдёт отсюда. Она останется в одиночестве. Сможет ли моя любимая подопечная справиться с этим всепоглощающим горем, не имея рядом ни одной родной души? А это крайне нежелательно в таком состоянии. Потому что теперь я понимаю, как сильна её любовь. Это настоящее чувство..."
"Господи, неужели... — за мгновение пронеслось в мыслях нашей героини после слов графини, — неужели же я и доктор ошибались, и Альберт совершенно пришёл в себя так скоро?.. Ведь буквально только что он умирал, не чувствовал в себе сил проговорить шёпотом даже одно-единственное слово, и он... ведь он на несколько мгновений действительно умер!.. — я готова поручиться за это. Но... что же... Однако... быть может, пожилой графине всё это показалось по причине сильных переживаний?.. Да, да, скорее всего, это так..."
После слов Венцеславы в коридоре второго этажа замка Рудольштадт на несколько мгновений воцарилось молчание.
— Он... Альберт говорил с тобой? — не веря своим ушам, переспросил граф Христиан.
— Что... — только лишь неопределённо вырвалось у нашей героини, что теперь пребывала в замешательстве, так же не в силах полностью принять полностью фразу, прозвучавшую из уст пожилой канониссы, и не знала, к чему склоняться — к тому, что эту иллюзию нарисовал бедной женщине утомлённый рассудок, либо же к тому, что Господь сотворил чудо.
Да, да, Консуэло была готова поверить и в последнее — ибо с таким человеком, как Альберт Рудольштадт, вполне могло случиться и очень быстрое исцеление — что могло называться не иначе как благоволением Всевышнего за заслуги этой праведной души.
И, таким образом, это короткое слово, произнесённое Консуэло, содержало в себе одновременно удивление, вопрос и надежду.
— Нет. Но он улыбнулся мне. Я видела это собственными глазами. Пусть совсем слабо, но мне это не показалось. Он ощущал моё присутствие.
"Господи..., — она невольно шумно выдохнула, на что все обратили внимание, но поняли реакцию нашей героини и потому не слишком удивились. — А я уже было решила, что... Но в мимолётную, слабую улыбку я поверю гораздо охотнее... хотя и на этот счёт у меня есть весомые сомнения...", — и вконец измученная, добитая этой вспыхнувшей ослепительным пламенем надеждой и тотчас погасшей, Консуэло опустила голову на скрещенные пальцы тонких рук.
— Пойдите же, пойдите, — говорила канонисса братьям, — и, быть может, он ответит так же и вам... Я буду молить об этом Бога... — Но... не нужна ли вам помощь, дитя моё? — наконец Венцеслава обратила взгляд к Консуэло.
— Нет, нет..., — наша героиня усилием воли сумела поднять голову и глаза произнести эти два слова.
— Я понимаю, как обнадёжила вас — что мои слова были неточны, и какова была цена надежды вашего любящего сердца, но я сама находилась во власти сильного впечатления...
— Я... я понимаю вас, госпожа Венцеслава..., — промолвила Консуэло, с некоторым трудом выговаривая слова и взывая ко Всевышнему о том, чтобы все потрясения нынешних вечера и ночи завершились хотя бы здесь и сейчас.
Несмотря на нежданную радость — пусть даже вначале она и оказалась в большой степени преувеличенной, а по сомнениям Консуэло, быть может, и вовсе обманчивой — граф Христиан испытывал какой-то неведомый трепет и волнение.
— Теперь я пойду к нему, — проговорил он, стеснённо дыша, коснувшись плеча канониссы чуть побледнев и отчего-то едва не теряя самообладание.
И канонисса лишь обернулась к нему и светящимся, лучистым взором посмотрела на Христиана, который после медленно, тихими шагами проследовал в комнату молодого графа и также осторожно затворил за собой дверь.