Тёмная сторона Луны (гет)

Примечания:

ВАЖНО! Пожалуйста, прочитайте послесловие после главы, это касается хронологии последующих глав.

"Аньо Нуэво" с испанского означает "Новый год".

---

Если я и надеялся, что расстояние ослабит постоянную боль — почти физическое притяжение, которое Белла оказывает на моё существо, — то ошибался.

Сойдя с самолёта в Буэнос-Айресе, я уловил слабейший след Виктории. В смеси запахов людей, машин и авиационного топлива сквозил крошечный намёк на вампира. Он был настолько слаб, что сначала я решил, будто это моё воображение. Но, вдохнув снова, я почувствовал его вновь — один-единственный, сладкий, неживой аккорд, растворённый в море неведающей жизни. И в тот момент, на одну секунду, я ощутил облегчение. Полмира отделяло меня от того места, где билось моё сердце, и мне казалось, что у меня есть шанс обрести свободу. Но уже в следующую секунду сквозь щель в телетрапе ударил солнечный луч, вспыхнув на моей руке, будто он отразился от зеркального шара.

Белла улыбнулась в моей памяти, солнце высветило рыжие отблески её роскошных волос.

«Как красиво», — сказала она.

Солнечный свет коснулся того же места, что и она в тот день на лугу, но в нём не было и сотой доли того жара, что исходил от её кожи. Белла тогда была так невинна, так доверчива… как и я. Раньше я не понимал, почему люди так тоскуют по своему детству — молодость полна беспорядка и небрежности. Но неведение и впрямь блаженство. Больше не невинный и не неведущий, я тоже жаждал вернуться в простые времена.

«Кто-то должен быть взрослым».

Да. У меня почти девяносто лет форы перед Беллой; взрослым должен быть я. Но больше всего на свете мне хотелось пасть к её ногам и умолять принять меня обратно.

В первые дни в Аргентине я цеплялся за надежду, что смена климата, тёмная кожа местных жителей и непривычная мелодия испанской речи отвлекут меня от мыслей о Белле. Я почти не бывал в этих краях — уж новизна-то должна хоть немного отвлечь.

Но не отвлекла.

Долгие, солнечные, летние дни мучили меня сильнее, чем отсутствие зацепок. Прячась днём в тени, я должен был читать газеты или слушать радио. Я должен был арендовать или купить машину с тонированными стёклами, чтобы днём объезжать возможные укрытия Виктории. Я должен был найти доступ к интернету, чтобы отслеживать, где она может охотиться ночью. Так много вещей, которые я должен был сделать — вместо того чтобы прятаться и вновь и вновь проживать воспоминания о ней.

«Обжёгся на солнце?» — рассмеялась Белла.

Днём я прятался в каком-то сыром укрытии и спорил с ней — нет, с самим собой. Я снова и снова твердил причины, по которым ушёл, почему мне нельзя возвращаться. А она — или, скорее, моя эгоистичная сторона — опровергала каждую, с улыбкой, со смехом, с лёгким жестом руки, манящим меня назад.

«Идти не так уж и далеко», — дразнила она.

Когда небо становилось чёрным, как моё настроение, я выбирался из своего логова ненадолго. Обходил старые места преступлений, неблагополучные районы, окраины туристических кварталов — в поисках хоть какого-то следа рыжей демоницы.

«Что ты там искал?».

Викторию, — слабо напомнил я Белле.

Как и в Штатах, я ничего не нашёл. Вскоре Белла стала вторгаться в мои ночи, наваливаясь волнами воспоминаний, душащих меня.

Затаив дыхание, она положила свою призрачную руку мне на плечо.

«Ты сводишь меня с ума».

Что ж, нас таких двое, — подумал я, потянувшись к ней. Я могу поклясться, что моя рука потеплела, когда приблизилась к её лицу…

Я не знаю, сколько прошло дней, прежде чем я сдался. Я решил, что, может, если позволю воспоминаниям поглотить меня ненадолго, без сопротивления, то сумею снова сосредоточиться на охоте. Так я сам себе это объяснил, покидая город и углубляясь в дельту.

Я пересёк болото, мчась так быстро, что ноги не успевали утопать в губчатой жиже. Вскоре показалась река, я выбрал дерево и устроился на одной из его ветвей, укрывшись в тени густой листвы.

Ложь давалась мне легко. В Буэнос-Айресе миллионы людей — поиск Виктории займёт время. Если она знает, что я следую за ней, этот небольшой перерыв усыпит её бдительность. Мне нужно время на размышление.

Конечно.

Я не мог признаться себе, что Виктория снова сбила меня с толку, но я не нашёл ни единого следа, что она вообще покидала аэропорт. Эта яркая, душная страна была далеко не идеальной для вампира — неужели она села на другой рейс? Как я мог это упустить?

Привалившись к дереву, я почувствовал, как влажный воздух конденсируется на моей холодной коже — капли выглядели как человеческий пот. Что-то в её стратегии ускользало от меня. Я уставился через реку на тапира, входящего в воду, и моё внимание дрогнуло.

Вид этого зверя размером с корову должен был разжечь тлеющее пламя в горле, но я не почувствовал ничего. Я уверен, что мои глаза снова стали чёрными ещё несколько недель назад, а неутолимая жажда только усилилась. После стольких дней я бы не удивился, если бы кожа на шее приобрела тёмный оттенок от постоянного внутреннего жара. Жажда всегда жгла, но никогда не поглощала полностью. Но даже она была ничем по сравнению с болью разбитого сердца.

На этот раз разговор с моим наваждением начал я сам:

«Какой у тебя любимый драгоценный камень?»

Тогда я размышлял, что бы ей подошло — колье, браслет или кольцо.

«Думаю… оникс. Цвет твоих глаз сегодня».

Щёки её тогда окрасились в чудесный оттенок алого, когда она призналась в своей слабости ко мне. Её аромат всегда усиливался, когда она краснела, разжигая жжение. Я удивился, что сейчас пламя не вспыхнуло вновь — в горле продолжал тлеть лишь тусклый жар. Резкий укол страха перехватил дыхание. Неужели я начинаю терять её?

«Наверное, это приятное разнообразие для тебя», — сказала она тогда, укутанная в бинты и опутанная трубками.

— Нет, мне нравится, как ты пахнешь, — проговорил я в пустоту, обращаясь к листве.

Может, это знак. Мне не стоит предаваться подобным воспоминаниям. Я должен вернуться к своему самоназначенному поиску.

«Ты придёшь, когда я вернусь домой… да?» — спросила она, врасплох поймав меня, как и тогда, много месяцев назад.

Я плотно сжал губы, чтобы не вырвалось неприятное признание.

Пока нет, — подумал я в ответ.

Прошло всего несколько месяцев с того рокового дня… далеко не год, который я сам себе пообещал. Каждая неделя, каждый день, каждая секунда становилась всё тяжелее. Но я должен выдержать. Тогда я смогу испортить ей ещё один день рождения, когда вернусь. Вряд ли я тяну на подарок.

«Никаких подарков», — повторила меня.

Разумеется, Белла терпеть не может подарки — как, вероятно, и меня. В качестве «спасибо» она без сомнений прогонит меня. Куда я пойду тогда?

«Пожалуйста…» — прошептала она.

Этого было бы достаточно. Она и не подозревала, какая сила заключалась в этом одном слове. Этого хватило бы, чтобы я сделал всё, чего она пожелает. К несчастью, Белла, казалось, использовала эту силу, чтобы подвергать себя опасности, а не для защиты.

«Я требую, чтобы ты отвёз меня домой», — сказала она тогда, в ту бурную ночь за пределами Форкса. Я уже готов был ослушаться, но она прошептала это роковое слово: «Пожалуйста». Я отпустил её — и едва не потерял навсегда.

«Ладно, я решила, что не хочу, чтобы ты игнорировал мой день рождения. Ты придёшь?»

Словно чтобы подчеркнуть её просьбу, над головой пронёсся самолёт, направляясь на северо-восток — к ней. Я резко повернул голову. Аэропорт всего в нескольких милях…

Нет! Я мотнул головой. Сколько ещё месяцев мне ждать, прежде чем я увижу её? Нет. Вопрос в другом: как долго я ещё смогу её защищать? — поправил я себя.

— Она должна жить, она обязана жить, — повторял я вполголоса, всё тише и тише.

Мой бессмысленный шёпот прервал звонок телефона. Не думая, я открыл его.

— Что? — рявкнул я.

В ответ — вздох. Вздох Эсме.

— Обычно говорят «привет», — укорила она, но в её голосе не было прежней строгости.

Мой разум на миг померк.

— Прости, мам. Привет.

Почему она звонит? Что-то случилось?

— Всё в порядке?

Я чуть выпрямился, несмотря на то, что между нами были тысячи миль.

— Здесь всё тихо. Я не хочу тебя беспокоить, просто подумала, что тебе может понадобиться немного… компании сегодня, так сказать, — говорила она медленно, осторожно.

— Ты не беспокоишь, — ответил я.

Прошло так много времени с тех пор, как я слышал голос Эсме, — и хотя в нём звучала та же печаль, что и в моём отсутствующем сердце, её слова всё равно приносили утешение.

— Я рад, что ты позвонила. Ты дома? — где-то на фоне доносились приглушённые голоса.

— Да. Твой отец на работе, но Джаспер и Элис сегодня дома. А ты где? Эмметт сказал, что ты собирался в Аргентину, — в её напряжённом голосе чувствовался не интерес к светской беседе, но я подыграл.

— Я недалеко от Буэнос-Айреса, Эмметт и Розали всё ещё путешествуют?

— Да. Они вернулись домой на Рождество, но потом снова уехали — заканчивать свой европейский медовый месяц. Мы скучаем по тебе, — тихо добавила она.

Горло сжалось не от жажды, а от кома размером с бейсбольный мяч.

— Прости, что не смог вернуться.

Я не мог продолжать. У меня не было оправданий, и я не мог дать никаких обещаний.

— Я понимаю.

— Он не знает, мам, — сказала на фоне Элис, прежде чем ей кто-то шикнул.

— Чего я не знаю? С Карлайлом всё в порядке? — спросил я, и только произнеся это, понял, что в голосе Элис звучало не беспокойство, а скорее неловкость.

— С Карлайлом всё хорошо, не волнуйся, — вздохнула Эсме. — Я просто… просто переживала за тебя. Есть какие-нибудь… успехи?

Я сузил глаза, насторожившись из-за её нерешительности. Что-то тут было не так, но я не мог подозревать её в каком-то обмане.

— Немного, — ответил я уклончиво. — Уверен, что Элис уже знает…

Элис не дала мне договорить.

— Я не следила за тобой, Эдвард. По крайней мере, не специально.

Эсме ничего не сказала, но я мог себе представить, каким взглядом она одарила сестру. Моя мать не терпела перебиваний.

— Прости, — пробормотала Элис.

— Не вини сестру, — мягко сказала Эсме. — Это я попросила её проверить, как ты сегодня. Столько времени прошло, Эдвард… Встретишься с нами в Рио? Хотя бы на день? Просто чтобы порадовать свою мать.

Чувство вины захлестнуло меня. Я был уверен: Эсме просто хотела убедиться, что со мной всё в порядке. Ей бы не понравилось то, что она увидела бы.

— Мам, не думаю, что это хорошая идея. Здесь сейчас лето… и…

Я не могу ей позволить видеть меня в таком состоянии.

— Я понимаю, — снова сказала она. — Ты ведь знаешь, что мы примчимся в ту же секунду, если понадобимся?

За её заботой скрывалось что-то ещё.

— Да, конечно, знаю, мам. Есть что-то ещё, о чём мне нужно знать?

Она ответила не сразу.

— Нет. Ничего. Просто хотела напомнить тебе, что мы тебя любим, — её голос дрогнул. — Что я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, мам. Спасибо.

Снова послышалось шипение Элис, но разобрать, что она сказала, было невозможно.

— Ну, наверное, это всё. Береги себя, Эдвард.

— Буду. Пока, мам.

Я повесил трубку, не в силах избавиться от ощущения, что что-то не так. Зачем она звонила, если не хотела сказать, что её тревожит? Но была одна зацепка…

Сегодня. Она сказала это дважды. Почему? Я снова открыл телефон, чтобы проверить дату.

Если бы у меня было сердце, оно бы остановилось. Сегодня восемнадцатое января — день, когда я впервые увидел Беллу, впервые испытал желание убить её. Прошёл ровно год.

Я закрыл глаза и увидел её — она смотрела на меня из-за столика в кафетерии. Её волосы, её глаза, её румянец — такие же чёткие, как в тот первый день. Я чувствовал её запах, но жжения в горле не было. Неужели я преодолел свою жажду её идеальной крови? Если я укротил зверя внутри себя…

Хруст плеча мужчины в Торонто заглушил её голос, когда она произнесла моё имя. Груда меховых тел — свидетельство моей истинной природы. Нет, зверь внутри меня жив и здоров, и после всего этого времени только сильнее жаждет её совершенства.

Но я продержался год.

Моё сердце — безжизненный камень, что покоится в мягких, хрупких ладонях Беллы — отзывалось на её голос.

«Это совершенно ни к чему, — с надеждой улыбнулась она. — Тебе… просто нужно развернуться и вернуться обратно».

Борьба между тем, чего я жаждал, и её безопасностью, между моей бессмертной потребностью и её хрупкой человечностью раздирала меня на части. Неужели нет облегчения?

«Ты же знаешь, что я чувствую».

Да, знаю.

Мой крик эхом разнёсся по болоту, вспугнув птиц и зверей.

«Ты задолжал мне объяснение», — сказала она.

— Пожалуйста, — взмолился я. — Разве ты не видишь, как я опасен? Я тебя не заслуживаю.

«Ты что, шутишь? — призрачная Белла упёрла руки в боки. — Знаешь, мы все себя так чувствуем всё время. А ты хорош во всём».

Даже вымышленная Белла не могла увидеть себя ясно. Я потёр глаза, сам не понимая — хочу ли стереть её образ или, наоборот, придать ему плоть.

«И что ты собираешься делать?».

То, что делал уже не раз. Бежать. Только на этот раз я запер своё тело и побежал в собственном разуме. Со стороны я, должно быть, напоминаю горгулью — застывшего монстра, наблюдающего за миром с высоты. Это единственный способ не вернуться к ней.

Моим убежищем стало прошлое. Тот день… любопытство, звериная ярость желания… Я хотел её сильнее, чем когда-либо хотел что бы то ни было.

И всё ещё хочу.

Каждая деталь того дня пронеслась перед моими невидящими глазами. Тогда я считал своё поспешное бегство проявлением трусости, но теперь понимаю — это был не страх, а защитный инстинкт. Моя первая реакция на Беллу была — защитить её, пусть даже от ядовитых мыслей учеников вокруг.

Вспоминалось всё… Восхищение в глазах Тани, когда я приехал к ней, и как медленно угасала её радость, когда я отдалялся. Ошибочное ощущение претендовать на контроль над своей жизнью, когда всё это время она принадлежала Белле. С первого момента, с первого взгляда в глубины её безмолвной души, я принадлежал ей.

Прошли дни — как внутри моих мыслей, так и за их пределами. Я словно ощущал время, но не участвовал в нём. Дата, прежде не имевшая значения, теперь висела надо мной, как саван. Прошла неделя — и началась новая годовщина. Боль, тяжесть, притяжение стали невыносимы.

Только не она. Этот мысленный крик эхом пронёсся сквозь меня — точно так же, как год назад. Моей первой реакцией вновь было желание защитить. Но среди паники, страха и облегчения жар её тела вызвал во мне иное чувство. Мимолётное… Я никогда не вглядывался в тот момент так пристально. Когда я держал её в объятиях, зажатую под искорёженным металлом, желание стало чем-то большим, чем просто физическим — и, как ни парадоксально, одновременно более телесным. Защита обернулась… обладанием.

Тогда я этого не осознавал, но я уже влюбился в неё. Здесь, в промозглых джунглях, я ясно видел то, что было скрыто от меня в январе прошлого года. Только Элис знала правду.

«Не уверена, что теперь ты сможешь уйти», — сказала она тогда, цепляясь за противоречивые варианты будущего Беллы.

Но я изменил это будущее… и до сих пор меняю его. Белла выжила. Она будет жить.

Когда солнце снова взошло, я моргнул, стряхивая пыль с ресниц. Проведя неделю в неподвижности — по-человечески это называлось бы кататонией, — я наконец очнулся.

Теперь каждый день был годовщиной. Сегодня исполнялся ровно год с того момента, как я пытался сосуществовать рядом с Беллой: жить рядом с ней, но врозь. Неужели тогда это казалось мне сложным? Сейчас я бы отдал всё, лишь бы снова пройти через этот «ад». В памяти снова зазвучали её единственные слова в тот день…

«Привет, Эдвард», — её голос был приятным, вежливым.

А я даже не удосужился на неё взглянуть. Конечно, тогда я не мог себе позволить даже дышать рядом с ней.

Низкий рык заставил меня обернуться. Я был неподвижен так долго, что джунгли вновь сомкнулись вокруг меня плотным коконом. Менее чем в ста ярдах хромал к реке тапир, раненый. Он не заметил ягуара, пока тот не приземлился к нему на спину.

Кошка вонзила длинные клыки в череп жертвы, и я невольно залюбовался её силой и грацией.

«Кого ты предпочитаешь?».

Три простых слова вернули меня в реальность с оглушительной ясностью. Я — охотник. Такой же, как и этот хищник, — я должен охотиться на него. Нет, не на него, а на неё.

Впервые за более чем неделю в мои мысли вновь ворвалась Виктория. Я отвернулся от кошки, разрывающей свою добычу. Да, я охотник. Пора вести себя соответствующе.

* * *

«Ещё один год…».

Не будущее, а прошлое. Каждый день начинался одинаково. Солнце поднималось, и Белла шептала мне эти три слова, прежде чем обрушить на меня воспоминания прошлого февраля. Я пытался отогнать её, но она не сдавалась, дожидаясь меня в том запомнившемся мне чистилище под названием школа.

Её руки всегда казались такими бледными и хрупкими на фоне чёрных столешниц в кабинете биологии. Биология… раньше мне казалась ироничной сама идея, что мы встретились именно на этом уроке. Жертва и хищник за одним столом, сражающиеся с природой своих видов, изучая при этом химию жизни.

Химия, да, — но изучал я Беллу. А жизнь… жизнь — это то, что она подарила мне. Я молился, чтобы у меня хватило сил ещё хоть немного отплатить ей тем же.

С деревьев на меня капала вода, пока я мрачно наблюдал, как её пальцы снова и снова повторяют простые опыты, впитывая излучаемое её телом тепло — таким близким, таким непостижимым. Я лишь мечтал, чтобы это стало возможным вновь.

Моё изменённое обещание — держаться подальше год — давно уже пошло прахом, и теперь я изо всех сил старался продержаться хотя бы ещё один месяц. Сегодняшний день обещал быть особенно жестоким. Я ушёл на север от Буэнос-Айреса, в поисках маленьких, отдалённых деревушек, которые Виктория могла бы терроризировать, так и не найдя ни малейшего её следа в огромном городе. Это также спасало меня от людей и их навязчивых проявлений привязанности. Да, здесь всё иначе.

Сегодня было четырнадцатое февраля — дата, не имеющая особого значения в аргентинском календаре. Но культурные различия только усиливали чувство утраты. Пусть здесь и не празднуют коммерциализированный День святого Валентина, отсутствие личных границ и повсеместная открытая нежность делали каждый день похожим на праздник любви.

Деревушка, где я побывал, скорее напоминала одну большую семью, чем обычный жилой квартал, и воспоминания о моей собственной семье выгнали меня в холмы.

Местность здесь была куда более суровой, именно такая, какой обычно изображают тропические леса на канале Discovery. Даже в полдень солнечный свет не достигал земли. Но я всё равно знал точный момент, когда солнце пересекало горизонт.

«Ещё один год…».

Ровно год назад я начал проигрывать битву со её притягательностью. В тот день столько человеческих мальчишек думали о ней, что это раздражало. Будто кто-то из них её достоин.

Их юношеские фантазии достигли апогея на уроке биологии. Я пришёл раньше остальных — не вынес шума в столовой, где все лезли друг к другу с признаниями. Где лезли к ней, пусть даже только в мыслях.

Я делал вид, что читаю, не поднимая глаз, когда принесли валентинки. Чтобы собрать деньги на выпускной, студенческий совет устроил продажу леденцов в форме сердечек. Джессика Стэнли вошла в класс до начала урока с коробкой этих леденцов и поставила их на стол мистера Бэннера.

— Если у вас есть список рассадки, я могу сама их раздать, — сказала она, хлопая ресницами перед учителем.

«Лучше бы ты столько же внимания уделяла домашней работе, сколько макияжу», — подумал он.

Я прикрыл усмешку рукой, когда он протянул ей список.

— Вот, мисс Стэнли, — он не поднял глаз, продолжая заполнять бумаги.

Джессика презрительно вздёрнула носик и повернулась к партам. Она методично обошла пустой класс, раскладывая по одному-два леденца на разных столах, бормоча себе под нос о том, кто за кем ухаживает. Возле места Ньютона она задержалась особенно долго, спрятав два его подарка под учебником, а свой оставила по центру парты.

«Хоть не от Беллы», — подумала она.

Я сжал кулак под партой, но тут же напомнил себе, что эта девчонка не имеет значения.

Джессика оставила мой стол напоследок. Оставшиеся три леденца были все для Беллы. Она заглянула на имена на открытках.

«Тайлер — всё ещё извиняется, не иначе. Кто ещё стал бы тратить на неё деньги?» — размышляла она.

Любопытство её не удовлетворилось: два других леденца были без подписи. Она и не подозревала, что вине Тайлера уже уступила место наивная фантазия, будто Белла к нему неравнодушна. Пока Джессика гадала, кто мог прислать остальные подарки, я скрывал улыбку. Я знал точно, кто отправил каждый из них.

Эрик оказался слишком робким, чтобы подписать открытку, и выбрал холодную подпись «Твой друг», вместо чего-нибудь смелее. Но третья валентинка заставила мои челюсти стиснуться со щелчком. Майк Ньютон не боялся быть смелым. Он снова пытался прощупать почву. «Поклонник» — гласила его подпись, конечно. Как будто она не заслуживает кого-то получше. Ньютон был настолько ниже её уровнем, что я удивлялся, как он вообще умудряется с ней разговаривать.

Джессика бросила на меня взгляд, и её сердце забилось быстрее.

«Неужели Эдвард?.. Да нет, не может быть. Надо спросить у Анжелы. Может, она знает, кто купил их».

Я? Почему она вообще подумала, что я мог бы отправить Белле такую пустяковую безделушку? Я ведь не говорил с ней уже несколько недель.

Остановившись у преподавательского стола, Джессика достала последний леденец из кармана.

— С Днём святого Валентина, мистер Бэннер, — сказала слащаво она.

«Если я подмажусь к старику, может, он сделает поблажку».

Он не оторвался от проверяемого теста:

— Спасибо, мисс Стэнли. Вас также.

Она положила леденец на стол перед ним и выбежала из класса, ворча о том, какой он неблагодарный.

Мистер Бэннер взглянул на меня, и, заметив моё равнодушие, подтянул конфету к себе. Джессика не удосужилась подписать открытку, и он вытащил из кармана чёрную ручку.

«Для Изабеллы. От… от кого?».

Мои ноздри раздулись от его мыслей. Я знал о его симпатии к Белле — слышал её в его мыслях, — но считал, что это просто гордость, обычное восхищение учителя способной ученицей. Однако это чувство оказалось глубже, и даже он сам не хотел в нём признаваться.

— Эдвард, принеси, пожалуйста, рычажные весы из кладовки, — вдруг попросил он.

— Да, сэр, — ответил я, послушно направляясь в конец класса.

Считая себя вне поля зрения, он незаметно подложил свою неподписанную валентинку к остальным на парту Беллы, а затем поспешно вернулся на своё место.

Интересно, кто будет её отправителем по мнению Беллы. Но я никогда не узнаю, что именно она подумает.

Я отнёс ненужный прибор к преподавательскому столу и снова занял своё место как раз к началу урока. Белла пришла одной из первых и тут же залилась краской, увидев горку сладостей на своей парте — её щёки стали такими же розовыми, как и конфеты. Горло обожгло пламенем, и я отвернулся.

Ты переживёшь этот урок, — пообещал я ей молча.

Она расстегнула рюкзак и достала тетрадь. Но прежде чем успела смахнуть сладости в сумку, Ньютон вскочил на край парты.

— Эй, Белла, ты получила валентинки? — его голос замер, когда он увидел целую горку.

— Эм… да, похоже на то, — она быстро скинула конфеты в рюкзак и поставила его на пол.

— Ты даже не собираешься их прочитать?

«Кто ещё за ней ухлёстывает?».

Щёки Беллы из розовых стали пылающе-красными. Мне с трудом удалось сглотнуть.

Она уткнулась носом в конспекты.

— Потом. Сейчас урок начнётся.

Внимание, даже если оно проявлялось как симпатия, всегда её смущало.

— Да ладно, у нас ещё есть время.

Без малейшего чувства такта Ньютон спрыгнул на пол, залез в её рюкзак и снова выложил подарки на стол.

— Ух ты, да у тебя их куча.

Вздохнув, Белла взяла первую открытку. Я следил за её реакцией через глаза этого нахала.

— Эта от Тайлера.

Невысказанное «ну конечно» и закатывание глаз сказали мне, что она не сочла этот жест милым.

Майк даже хихикнул.

Она продолжила:

— А это от «Поклонника».

— Как романтично, — сказал Майк голосом, который, как он думал, звучал сексуально.

Меньше чем за секунду я мог бы раздавить ему трахею и навсегда избавить мир от этого фальшивого хрипа.

— Наверное, — сказала Белла, не обращая на него внимания.

Я едва удержался от смеха, услышав, как пренебрежительно она отозвалась о его подарке.

— А тут написано: «Твой друг», — её голос стал тише. — Интересно, может, это Анджела?

Как и всегда, её реакция оказалась совершенно непредсказуемой. Белла подружилась с Анджелой, и было очевидно, что она дорожит этой дружбой больше, чем большинством других.

К счастью, Майк не услышал её последнего комментария. Иначе бы он всё понял неправильно — в этом я не сомневался.

— А от кого последняя? — спросил он, сожалея, что не подписал открытку своим именем.

Она развернула карточку:

— Не подписано. Адресовано Изабелле.

Между её бровями появилась характерная складка, та самая V-образная морщинка, которая проступала всякий раз, когда она сосредоточивалась. Совершенно иррационально, но мне вдруг захотелось провести по ней пальцем.

— Как думаешь, от кого? Никто же больше не называет тебя Изабеллой.

Затем он взглянул в мою сторону.

«Но звучит так, как сказал бы Каллен».

Он снова повернулся к Белле — и к моему удивлению, она тоже мельком посмотрела в мою сторону.

Неужели она подумала, что это от меня? Почему мне вдруг захотелось улыбнуться?

Она отмахнулась от меня едва заметным движением головы и снова бросила леденцы в рюкзак.

— Урок начинается, тебе лучше сесть, — сказала она этому мерзкому мальчишке.

Мистер Бэннер мило улыбнулся ей, заметив румянец, всё ещё остававшийся на щеках Беллы. Точно так же, как миссис Коуп когда-то думала про меня, он напомнил себе, что Белла младше его более чем вдвое.

Младше его вдвое… но всё равно куда ближе к нему по возрасту, чем когда-либо буду я.

А ведь в тот день, ровно год назад, в моём сердце впервые начали бороться любовь и ревность.

Мне следовало остановить всё тогда же.

Погружённый в прошлое, я то клял себя за то, что оказался слишком слаб, чтобы уйти, то ненавидел за недальновидность — за то, что потратил эти дни впустую. Эти недели прошли в моём молчании — а я мог бы узнать о ней ещё больше. Если бы только хватило смелости заговорить. Я был таким дураком.

«Ты очень стараешься исправить то, в чём нет твоей вины».

Она всегда прощала слишком легко.

А я — нет. Я не могу простить себя за то, через что заставил пройти Беллу. И не могу простить Викторию.

Признав поражение, я полез в карман. Возможно, Виктория может скрываться от меня вечно, но от кое-кого ей не спрятаться.

Я медленно набрал номер — я даже немного удивился, что телефон не зазвонил у меня в руке.

— Привет, — ответила Элис.

Я ждал упрёка или насмешки, но их не последовало.

— Привет, Элис. Ты знаешь, зачем я звоню.

— Да. Дела у тебя идут не очень хорошо, Эдвард, — грустно сказала она. — Я скучаю.

В её голосе не было ни злости, ни осуждения. Я так давно не слышал в её словах тепла, что не смог не ответить тем же:

— Я тоже скучаю, сестрёнка.

— Я ведь не смогу уговорить тебя вернуться хотя бы ненадолго, да?

Интересно, понимает ли она, что поражение в её голосе звучит убедительнее, чем любой гнев.

Я не стал отвечать на её вопрос — она, несомненно, уже видела, что я собираюсь делать.

— Мне нужна твоя помощь.

— Знаю, — сказала она, постукивая ногтями по чему-то твёрдому. — Тебе это не понравится. Я не вижу, чтобы ты поймал Викторию, Эдвард. Я вижу тебя в спальне Беллы. С каждым днём твоего отсутствия это видение становится всё чётче.

Никакой язвительной реплики не пришло мне в голову — я знал, что она права. Но я ещё не готов сдаться. Чем дольше я буду отсутствовать, тем безопаснее будет Белле. Она всё равно не примет меня обратно после всего, что я с ней сделал.

— Эдвард? — Элис вывела меня из оцепенения своим встревоженным голосом.

— А что с Викторией?

Я представил лицо сестры и тот пустой взгляд, с которым она вглядывается в будущее ради меня.

— Её сложно разглядеть, — ответила Элис, в голосе слышалась досада. — Думаю, она не особо планирует — действует на импульсе. Подожди… Она охотится.

Она вздохнула и продолжила:

— Видение расплывчатое, но она в городе у воды, кажется, это океан. Там тепло, на жертве лёгкая одежда. Виктория убила девушку… — голос Элис затих.

— Больше ничего?

Прибрежный город может быть где угодно.

— Они окружены цветами… бусами… и перьями? Звучит музыка, но крики женщины её перекрывают. Прости.

— Нет, всё в порядке.

Элис описала какой-то праздник…

— А когда это произойдёт?

— Ещё не скоро, дней через десять, может, через две недели. Я могу посмотреть позже и перезвонить тебе, — в её голосе слышалась искренняя готовность помочь.

— Нет, ты и так сказала достаточно. Думаю, я знаю, куда она направляется.

На восток.

— Спасибо, — сказал я.

— Рио? Да, это может быть Карнавал. А ты где сейчас?

Я отдёрнул телефон и уставился на него в изумлении. Нет, я действительно говорю с Элис.

— Ты не знаешь?

— Ты просил меня не следить за тобой, Эдвард, и я старалась, правда. Но я не всегда могу тебя игнорировать, особенно когда тебе так больно. Я всё ещё думаю… — она внезапно осеклась, и я услышал шорох. — Впрочем, не важно, что я думаю. Я правда хочу, чтобы ты был счастлив, Эдвард. Мы все хотим.

У меня сжалось горло.

— Спасибо, Элис.

Она снова пошевелилась, и на фоне донёсся чей-то голос.

— Я на северо-востоке Аргентины… кажется, — сказал я.

Элис не следила за мной… чем же она занималась?

Белла задала вопрос за меня:

«Так Элис видела, что я появлюсь?».

— Хм. Нет, — призналась она. — Я и за ней не следила, хотя несколько раз меня очень тянуло заглянуть.

— Чем ты занималась? — я постарался вложить в вопрос настоящий интерес.

— Я в Миссисипи.

Она не стала объяснять, почему, и Белла, к счастью, тоже не прокомментировала.

— Что-нибудь нашла?

— Немного. Расскажу, когда вернёшься, — она хихикнула, беззлобно. — Я одолжила твой «Мустанг». Классная машина.

— Он твой.

— Спасибо, но в поворотах он для меня тяжеловат. Может, Джазу понравится, — сказала она, и я услышал, как захлопнулась книга. — Кстати, он позвонит через семь минут.

— Не вместе на День святого Валентина?

Я не удивился: конфеты и цветы — это явно не в стиле Джаспера.

— У него сегодня тест. Отпразднуем, когда я вернусь домой, — она замолчала, и я задумался, не заглядывает ли она сейчас в будущее. — Когда приедешь в Сан-Паулу, тебе понадобятся чистые вещи. И не упусти следующего ягуара, которого встретишь. Я бы пожелала тебе удачи, но, ну…

— …ты не видишь, чтобы это помогло. Понимаю. Ещё раз спасибо, Элис. Береги себя.

Я поднялся, пытаясь сориентироваться, чтобы продолжить поиски, пока снова не свернулся в ком и не закопался в воспоминаниях.

— Пока, — сказала она, в голосе вновь появилась грусть.

Я захлопнул телефон и попытался найти в себе хоть каплю энтузиазма перед предстоящим забегом.

«Бежать всю дорогу?» — спросила Белла, и её воображаемые губы дрогнули.

Когда они приблизились к моим, у меня подкосились колени. Когда её пальцы сцепились у меня на шее, я отступил назад, упираясь спиной в дерево, которое рухнуло на землю.

— Ты сведёшь меня в могилу, — прошептал я.

И тогда я ещё не знал, насколько это правда. Без неё для меня нет жизни.

* * *

Я потерпел полный провал. Виктории не было в Рио. Я начинал думать, что она вообще никогда не ступала на этот континент.

Моя фантомная Белла становилась всё более требовательной.

«Ты мог бы избавить себя от всех этих сожалений».

Сражаясь с её зовом на каждом шагу, мне потребовалось почти две недели, чтобы преодолеть пятьсот миль до Рио-де-Жанейро. Когда я прибыл, Карнавал уже начался, перевернув привычный ритм города с ног на голову. Днём люди прятались на пляже, спали и жарились на солнце. А с заходом солнца веселье начиналось полным ходом. При температуре, приближавшейся к тридцати градусам даже ночью, у них не было ни малейшего повода переодеваться из своих бикини и футболок.

Даже при таком изобилии доступной добычи Викторию должно было быть легко найти. В отчаянной попытке отвлечься от мысленного путешествия по воспоминаниям, я изучал маршруты парадов, осматривал платформы, гнался почти за каждым пером в городе. Но Карнавал прошёл — и не оставил ни малейшего следа Виктории, а воспоминания о моей растущей увлечённости Беллой только усилились.

В последней попытке выследить кочевницу я заглянул в полицейское управление. Не прошло и часа, как я выяснил правду: по словам местных властей, это был один из самых мирных Карнавалов за последние годы. Полицейские шутили, что Великий пост начался раньше обычного. Они просто не знали, что единственный вампир, побывавший на празднике, и так уже «держит пост» десятилетия — по собственной воле.

В этом году жертвой буду я. Хотя Пепельная среда подошла бы на роль моей личной годовщины, именно следующий день ознаменовал начало конца.

Год назад я не выдержал — больше не мог игнорировать Беллу. Как же я хотел поддаться и сейчас. Когда стемнело, я пошёл по городу, отчётливо осознавая, где находится аэропорт и сколько точно времени займёт дорога туда пешком.

«Что? Ты снова со мной разговариваешь?» — спросила она сердито, закрыв глаза.

Она произнесла те же слова ровно год назад.

Чарли вставил своё:

«Я думал, может, это Майк Ньютон…».

Ньютон… Хотелось сказать, что именно из-за него я нарушил молчание тогда, но на самом деле это была моя слабость.

Белла раскинула руки, призывая меня. Воображаемое тепло её тела обволокло меня.

«Я никогда раньше так себя не чувствовала. Ни с кем. Даже близко».

Я свернул в переулок, будто мог спрятаться от неё. Год, месяц, неделя… Я уже не был уверен, что продержусь хотя бы день.

«Пожалуйста, Эдвард…».

Палец обожгло, будто я только что коснулся её губ. О, Белла…

— Значит, теперь ты готова? — спросил я, желая услышать отказ.

«Можно же помечтать».

В последующие дни я едва заставлял себя искать хотя бы по часу-два, проверяя последние, уже ветшающие украшения. Остальное время принадлежало Белле — она становилась всё ближе, стоило мне лишь вспомнить те дни… и ночи.

Я начал наблюдать за тем, как она спит, год назад. Сидел в её комнате, вдыхал её аромат, слушал её несвязные сны.

«Вернись», — прошептала она, показывая мне, как ворочалась после поездки на Фёрст-бич. Той самой поездки, когда она узнала, кто я на самом деле. — «Вернись».

Затем пришла годовщина той ужасной ночи в Порт-Анджелесе. Люди-хищники загнали её в угол, и я едва успел её спасти. И всё же — несмотря на страх, на её хрупкость — какими были первые слова, сорвавшиеся с её губ?

«С тобой всё в порядке?».

Такая бескорыстная, такая доверчивая. Белла посмотрела на меня с пассажирского сидения моей машины — волосы растрепаны ветром, руки всё ещё заживали — и улыбнулась.

Я пошёл прочь от пляжа, направившись в самые бедные районы города, чтобы спрятаться. У меня не было никаких зацепок, и я не знал, куда ещё идти. Жажда становилась невыносимой, но желания охотиться не было вовсе. Мне следовало бы уйти от людей подальше, но я знал: если снова забреду в дикую глушь, то уже не остановлюсь. Пока не окажусь в холодных, промозглых лесах Форкса.

Годовщины продолжались — становились всё более личными, всё более чувственными…

Никто не задал мне вопросов, когда я поднялся по лестнице полуразрушенного многоквартирного дома, и никто не обратил внимания, когда я прыгнул на чердак.

Я сжался в комок в углу, ожидая последнюю волну воспоминаний — ту, из-за которой пришлось обхватить свои ноги, чтобы не сдаться.

Двенадцатое марта. Луг.

В тот день я был так близок к тому, чтобы лишить её жизни. Или нет?

Она стояла передо мной на коленях, её лицо сияло на солнце. Глубоко вдохнув, она наклонилась ближе, её губы приоткрылись, а горло оказалось всего в нескольких сантиметрах от моих зубов.

Луб-дуб, луб-дуб — сердце билось быстрее, маня меня. Кожа на её шее пульсировала, источая аромат, более притягательный, чем всё остальное на земле. Так близко… она бы даже не успела почувствовать боль.

Но я не представлял, как вонзаю в неё зубы… не сразу. Я хотел почувствовать её кожу своими губами, попробовать её вкус своим языком — именно этого я жаждал. Укус последовал бы за этим, в этом я не сомневался, но именно плотское желание дало мне ту долю секунды — ту крошечную передышку, чтобы отстраниться.

Теперь же, съёжившись в пыльном чердаке, игнорируя гул сотни чужих мыслей, я задавался вопросом — убил бы я её тогда? Ведь всего через несколько мгновений моя голова уже покоилась на её груди, а её сердце билось так громко, что отдавалось у меня в голове.

Такая тёплая, такая мягкая, такая невероятно красивая.

Конечно, я бы убил её — ведь именно это я и есть: кровожадная машина для убийства.

Я тосковал по ощущениям её головы у себя на груди, по её волосам у своего лица. Прыгнула бы она ко мне так же, как тогда, на следующее утро, бросившись в мои объятия и прижавшись губами к моим? Одна только мысль об этом, казалось, стирала всю мою боль, заживляла зияющую рану в груди.

«Ты ушёл!» — упрекнула она, проводя огненным пальцем по вороту моей рубашки.

— Разве это имеет значение? — спросил я с робкой надеждой.

«Вовсе нет», — ответила она и замерла, будто ждала, что я поцелую её.

Исцелиться, снова обладать ею… выше моих сил. Осталось недолго.

Ещё один день. Смогу ли я уберечь её от опасности хотя бы ещё один день? Ещё один час? Я обхватил колени руками, желая снова стать статуей.

«Я увижу тебя завтра?» — спросила она, и запах её слёз захлестнул меня.

Мой лоб тяжело опустился на колени. Я не мог сказать «нет».

---

Примечания:

Следующая (14-я) глава будет хронологически происходить после дополнительного рассказа "Новость Розали", написанного самой Стефани Майер, в котором Розали сообщает Эдварду о "смерти" Беллы.

Мой перевод этого рассказа можно прочитать здесь: https://fanfics.me/fic214112

И ещё фан-факт: учитель биологии (в фильме его зовут мистер Молина, в книгах — мистер Бэннер), влюблённый в Беллу — канон. Об этом факте рассказала Стефани на одном из давних интервью. Само интервью сейчас найти невозможно, но эта инфа до сих пор висит на Twilight Saga Wiki.

Кстати, вряд ли вы знаете (об этом почему-то говорит только испанский фандом), но в ноябре этого года Стефани выпустит новую книгу по Саге. Но поскольку подтверждено на 99.9%, что это будет книга о Джейкобе и Ренесми, я особо не заинтересована (у меня есть мнение по этому поводу, но я его не озвучу ?‍↕️)