Дачная жизнь (гет)

Проснувшись часов в семь утра, Римма в первую очередь убедилась, что Володя рядом, а потом попыталась выбраться из постели, не потревожив его, но для этого она оказалась слишком неуклюжей. Муж поймал её за руку, не открывая глаз, и спросил:

— Куда?

— Да всё, как обычно, Володечка, — шепнула она.

В доме было тихо, все ещё спали. Римма прошла по комнатам, слушая скрип половиц, как музыку. На следующий после видений день, когда проходили усталость и недомогание, она всегда чувствовала себя особенно живой и счастливой. В дверях Мартусиной спальни вылизывался Штолик, рядом с ним стояло блюдечко с недоеденной сметаной. Дверь веранды оказалась открытой, кто-то уже успел выпустить собак. Но Цезарь неожиданно попался ей в большой комнате, где они вчера ужинали все вместе. Римма застыла от изумления, потому что в зубах у Платонова красавца-пса была мышь.

— И ты, Брут? — спросила она. — Что это на вас всех нашло?

Цезарь посмотрел на неё, наклонив голову на бок, а потом потрусил себе дальше, во двор. Виноватым он совершенно не выглядел. Римма покачала головой в недоумении, а потом решила вернуться к своему сыщику. В конце концов, разгадывать загадки — его профессия.

В спальне она открыла окно, а потом нырнула назад в постель, в обволакивающее родное тепло.

— Где ты ходила так долго? — проворчал Володя, пристраивая её ладонь себе под щёку, а свою — ей на живот. — Кота кормила?

— Это кто-то успел сделать до меня, — ответила она. — Кто-то, кто недавно вставал...

— ... или ложился, — усмехнулся Володя. — Наша молодежь сегодня гуляла до утра.

— Да? — не удивилась Римма. — Совсем от рук отбились... А ты знаешь, что Цезарь тоже ловит мышей? — спросила она мужа.

— Не-а, он их не ловит, он их за Штоликом прибирает.

— Серьёзно?

— Ага. Я его вчера ночью за этим пронаблюдал. Гениальный пёс: и нам нервы бережёт, и коту заодно...

— Страна чудес, — вздохнула Римма.

— Кстати, о чудесах, — сказал Володя и открыл глаза. — Признавайся, ты вчера за мной подглядывала?

— Кто тебе рассказал?

— Никто, я сам почувствовал тебя в какой-то момент. Злости у меня не хватает на этих духов!

— Володя, я сама об этом попросила. Просто волновалась очень...

От возмущения Володя сел.

— Ри-им, это категорически не дело. Мало ты насмотрелась вчера за день? Причём не только ты, Ада тоже! Думаешь, ей это нужно? Полезно?! А если б этот псих вчера сопротивление оказал и мы его пристрелили, пока ты им была?⁽¹⁾ Ты что?!

Римма сжалась от этой внезапной вспышки, от болезненной справедливости его слов и ещё от ужасной мысли: если Володя вчера неожиданно почувствовал её присутствие, то не могло ли это ему помешать, отвлечь в самый ответственный момент?

— Прости... — с трудом проговорила она, вцепившись в его руку. — Прости, пожалуйста. Я больше не буду.

— Свежо предание, — фыркнул он, заметно остывая, и добавил после паузы: — Ладно, и ты извини. Мои вопли вам с Адой тоже не на пользу... Ри-им, до родов хотя бы не зови никого, а? — Он опять замолчал, задумался, а потом посмотрел на неё почти с ужасом. — Это я тебе, получается, вчера руки выкручивал?

Она немедленно подалась к нему, прижалась щекой к плечу.

— Володечка, я же учусь отстраняться. Это пока сложно, но всё равно уже не так, как раньше, — сказала она проникновенно. — А ты... был прекрасен. Ты его совершенно переиграл, он ни о чём не догадывался до самой последней секунды. Я постараюсь больше никогда не лезть тебе под руку во время задержания, но... я рада, что я это увидела.

Какое-то время они молчали, согревая и успокаивая друг друга.

— Володя, а как ты смог почувствовать моё присутствие, если ладанка осталась у меня? — спросила Римма, в доказательство извлекая из-под ночной рубашки медальон.

Довольно крупный, с фалангу большого пальца, серебяный прямоугольник ритмично закачался на цепочке. С одной стороны была выгравирована голубка, с другой — якорь. Они получили его в подарок и носили на теле поочередно уже полтора года. Это помогало чувствовать друг друга на расстоянии. Володя поймал его и сжал в кулаке.

— Не знаю, моя хорошая. Я тогда Нину так понял, что общая, связующая вещь вроде этой нам для начала нужна, как ходунки или костылик, пока сами ходить не научимся. Так что, может, мы её перерастаем потихоньку. А может, всё дело в том, что теперь есть кто-то, кто связывает нас гораздо крепче любой серебряной штуковины... — Он благоговейно погладил Римму по животу. — Всем талисманам талисман.

Римма сглотнула. Это был один из тех моментов, когда от остроты чувства она совершенно не находила слов. Просто медленно сняла с себя ладанку, застегнула её на Володиной шее, накрыла ладонью стремительно теплеющий прямоугольник на его груди, поцеловала в плечо — жарко, горячее, чем было разумно в их положении. Попросила:

— Обними меня, пожалуйста, как следует...

Он улыбнулся так, как улыбался только ей: шало, ярко, молодо.

— Ну, поворачивайся тогда, лапушка. Как следует-то теперь только со спины получается.

Полчаса спустя, когда она совершенно растаяла в кольце его рук, знающих о её теле всё, он вдруг шепнул ей на ухо:

— У меня ещё есть, чем тебя порадовать. Мне тут Яков от щедрот, можно сказать, целых три отгула выделил. Ну, не так чтобы совсем гулять, но всё здесь, на месте: в Зеленогорске соседей нашего лицедея опросить, в больнице в Сестрорецке с его отцом побеседовать, когда можно будет, ещё пару-тройку отчётов написать, которые я Штольману задолжал...

От радости с неё слетела вся истома.

— Я тебе помогу!

— Отчёты писать?

— Отчёты тоже, здесь есть печатная машинка, а я печатаю точно быстрее тебя. Но ты и в Зеленогорск можешь меня с собой взять, "доверие свидетелей завоёвывать", как раньше.

— Ри-им, ты неисправима, — Она не была совсем уверена, сердится он или смеётся. — Те свидетели, к которым я тебя брал, были твоими знакомыми... Хотя, знаешь, я даже соглашусь, если ты пообещаешь мне после этого больше не рваться в город и остаться на даче до самого четвертьфинала 27 июля⁽²⁾. То есть к врачу я тебя свожу, конечно, но в остальном... Идёт?

— Ты хитрый, — протянула она, пытаясь понять, в чём подвох и есть ли он вообще.

— Я любящий и заботливый муж, — отпарировал Володя, и Римме совершенно нечего было на это возразить.

1) В момент видения Римма чувствует себя тем человеком, глазами которого видит. Она пытается научиться хоть немного отстраняться, но это пока сложно.

Вернуться к тексту

2) Речь идёт о четвертьфинале олимпийского турнира по футболу 27 июля 1980 года в Ленинграде на стадионе им. Кирова. На этот матч у Штольманов и Сальниковых есть билеты ещё с "Прогулки".

Вернуться к тексту