Обман (джен)

Кристальный потолок небесного цвета стремительно поглощала тьма, словно опухоль, поражающая здоровое тело. В воздухе царил смрад, режущий глаз и давящий на лёгкие тяжёлыми латами. Солнечный свет медленно исчезал, унося с собой теплоту, что согревала обессиленное тело. Кровавые реки обмелели, и теперь доживали последние минуты жизни, подобно израненному серому единорогу, лежащему на полу тронного зала Кристального замка.

— Вот и пришёл твой смертный час, предатель, — послышался усталый голос императора, сопровождаемый скрежетом металла о кристалл.

Сомбра попытался встать, но новая вспышка боли ввергла его в такую агонию, что он смог лишь простонать.

— Я очищу этот мир от заразы!

Окровавленное лицо императора нависло над бывшим генералом. Эта кривая ухмылка, точно у самого подлого разбойника, эти горящие злобой глаза и этот блеск кроваво-красной короны были Сомбре ненавистней всего на свете. Однако сил осталось только на ненависть.

Меч императора навис над раненым. Но тьма, поглотившая «небосвод», уже тянула свои мерзкие лапы к раненому пони.

— Прощай, Сомбра!

Император с криком обрушил на врага холодную сталь. Вот только мрак оказался быстрее. Он поглотил и меч, и императора, и всё вокруг в мгновение ока. И теперь, не видя даже собственных копыт, Сомбра слышал лишь один неразборчивый шёпот, звучащий, казалось, в голове…

* * *

Резкий запах и яркий солнечный свет заставили Сомбру резко отдёрнуть голову. Перед глазами стояла нечёткая картинка, помесь разнообразных — белых, жёлтых, красных и коричневых — пятен. До ушей доносились чьи-то неразборчивые голоса. А мысли превратили голову в большую тарелку с кашей, вносящую общую лепту в царящую неразбериху. С трудом шевеля губами, чувствуя сухость во рту, Сомбра прошептал:

— Что это за место?

Разговоры на мгновение затихли, а затем один до боли знакомый голос неразборчиво ответил.

— Что ты говоришь? — протянул Сомбра, пытаясь поднять копыто.

Словно протирая грязное стекло, он водил им перед собой, пока кто-то аккуратно не вернул его на место. Попытка разобраться в происходящем и вспомнить предшествующие события не дала никаких результатов — голова всё ещё отказывалась работать.

Один из голосов выделился грубостью и громкостью на фоне других. Мгновение спустя к лицу Сомбры потянулось расплывчатое оранжевое пятно, отдалённо напоминающее копыто. Вдруг резкий запах ударил в ноздри. Пони рефлекторно мотнул головой и подался назад, ударившись головой о стену. Глаза заслезились, но положение дел хуже не стало; даже больше, когда самопроизвольный плач прекратился, картинка приобрела чёткость, хотя по краям остались расплывчатые области. Перед Сомброй стояло несколько пони, из которых он узнал только Хоуп. Один, единорог тёмно-оранжевой масти, с полысевшей головой, смотрел с заботой и интересом, попутно смывая с копыта белую субстанцию. Рядом с ним, величественно задрав голову, стоял бледно-голубой единорог с серой гривой; по его высокомерному, но всё же заинтересованному взгляду Сомбра заключил о главенствовании этого пони над остальными. С другой стороны кровати, за пегасом, облачённым в лёгкие доспехи, состоящие из нескольких пластин, с виднеющейся под ними кольчугой и рукояткой меча, стояла серая единорожка; в её карих глазах, казалось, смешалось столько чувств, что выделить из них доминирующие не удалось.

— Как себя чувствуешь? — послышался взволнованный голос Хоуп.

Сомбра, пытаясь ответить на данный вопрос прежде всего для себя, попытался пошевелить всеми копытами по очереди. Болью отозвались все, особенно передние, однако дискомфорт показался терпимым.

— Могло быть и хуже, — ответил он слабым голосом. — Что за гадость вы мне дали?

— Ту, которая привела тебя в чувство и, полагаю, вернуло трезвый ум, — уклончиво пояснил тёмно-оранжевый единорог. — Не думай вставать — тебе нужен отдых.

— Ты говорил о другом, — раздался громогласный голос, и теперь Сомбра не сомневался в своём выборе главенствующей роли среди собравшихся.

— Он не должен вставать, но вполне может разговаривать, ваше сиятельство, — оправдался тот на удивление спокойным тоном.

— Отлично, — удовлетворённо кивнул он. — Итак, Сомбра, тебе известно моё имя?

Насколько это позволяла ситуация, бывший генерал быстро оценил своё положение и пришёл к выводу, что лучше не дерзить.

— Имя, возможно, и известно, но вижу вас впервые.

— Это частая ситуация. Перед тобой князь Геллер из рода Ашеров. Это имя тебе о чём-нибудь говорит?

— Не буду врать, приходилось слышать, но, к сожалению, род вашей деятельности мне неизвестен.

Геллер несколько секунд задумчиво молчал, но ни один мускул на его лице не показывал раздражения или гнева.

— Я был лучшего мнения о вас, генерал.

Упоминание военного звания, словно гром среди ясного неба, раздалось в голове Сомбры. Его разум прояснел, и он, удивлённо смотря на собеседника, с лёгким трепетом в голосе произнёс:

— Откуда ты меня знаешь?

— Я не был бы самим собой, если бы не знал всё о важных гостях моего города, — ответил тот надменно и резко перевёл тему: — Как ты оказался в том переулке вчера ночью?

— Я… — Сомбра мотнул головой, пытаясь вернуть прежнее спокойствие, но снизить сердцебиение не удалось. — Прогуливался, просто проходил мимо.

— Почему ты полез в драку? — продолжил напор Геллер, за что был вознаграждён несколькими недовольными взглядами.

На лице бывшего генерала выступили капельки пота, но воли эмоциям он не давал.

— Меня увидели и могли сообщить империи. Мне пришлось принять бой.

— Так ты не пытался спасти мою дочь? — повысил тон князь и сделал шаг вперёд.

«Надеюсь, я не ошибся», — подумал Сомбра и всё тем же голосом ответил:

— Вашу дочь? Нет, но я и не собирался причинять ей вред.

— Но она видела тебя. Не убил бы ты её после того, как разобрался с разбойниками?

— Отец!

— Молчи, Лигейя!

Сомбра отвёл взгляд в сторону, делая вид, что смотрит на стену, однако на самом деле изучал лицо Хоуп. По её округлённым глазам, тяжёлому дыханию и стекающему поту он заключил, что она волнуется не меньше его.

— Тогда меня волновали другие вещи.

— Ты не ответил, — заметил князь.

Бывший генерал тяжело вздохнул и обратил на него свой взор. Титул полностью соответствовал поведению пони: Геллер, казалось, демонстрировал лишь те эмоции, которые считал уместными.

— Знай её ценность, я бы рискнул попросить что-нибудь взамен у князя.

Геллер задумчиво смотрел на Сомбру, словно судья, в чьих копытах была судьба подсудимого. За всё время разговора он ни разу не дал понять, что испытывает симпатию или хотя бы уважение к спасителю дочери; из-за чего его улыбка и резко подобревший голос, судя по реакции, для многих стали неожиданностью.

— У судьбы странное чувство юмора: она может сделать из благодетеля убийцу, а простого прохожего превратить в рыцаря в сияющих доспехах.

Сомбра вздохнул с облегчением и впервые за несколько минут сумел расслабиться и насладиться мягкой периной.

— Разумеется, ты не услышал от разбойников никаких имён? — продолжил князь.

— В бою не место даже пафосным речам, — усмехнулся Сомбра, считая, что имеет на это право.

— Твоя правда. Впрочем, сейчас тебя волнуют иные вещи, не так ли? Так чего ты хочешь за спасение моей дочери?

«Бедняжка, ты, видимо, сейчас ничего не понимаешь? Боюсь представить, что творится в твоей голове, — размышлял Сомбра, забавляясь необычным, отчасти смешным выражением лица Хоуп. — Ты и сам знаешь, Геллер. Так почему спрашиваешь? Гордость не позволяет предложить, или самолюбие требует потехи?.. Жаль, но не в моём положении демонстрировать характер».

— Я прошу у тебя защиты, о Светлейший. Мне нет пути обратно. Империя назначила за мою голову солидное вознаграждение, и теперь я вынужден скрываться в четырёх стенах ненавистного мне дома. Но и это не гарантирует мне полную безопасность… — Сомбра тяжело вздохнул. — Я хочу начать жизнь с чистого листа, но без могущественного покровительства мне не обойтись.

— Пятнадцать тысяч бит вытащат нищего из грязной канавы, а любой разбойник рискнёт жизнью за такую сумму, — заметил Геллер. — Но жизнь моей дочери бесценна, и я помогу тебе.

Князь перевёл взгляд на стражника и настойчивым тоном заявил:

— С этого дня, Хантер, ни один патруль не остановит Сомбру, а если он попадёт в беду, то стражники помогут ему, как если бы они помогли любому гражданину Мэйнхэттэна.

— Я немедленно раздам соответствующие распоряжения, — кивнул тот головой.

— Чернь забудет о тебе, Сомбра. Однако для всякого разбойника ты останешься пони, у которого может оказаться толстый кошелёк.

— Благодарю вас, — сказал бывший генерал почтительно.

— Но не забывай, что я помог тебе начать жизнь с чистого листа, а не сделал из тебя неприкосновенного.

«Вот какой ты на самом деле!.. Впрочем, на большее рассчитывать было глупо», — заключил Сомбра и склонил голову в знак уважения.

— Ты и твоя спутница можете оставаться здесь столько, сколько потребуется. Авиценна позаботится о том, чтобы вы ни в чём не нуждались.

— Как пожелаете, Великий, — послушно произнёс врач.

— А теперь прошу меня извинить, нужно найти виновных в этом ужасном преступлении.

Геллер направился к выходу, сопровождаемый дочерью, которая вознаградила Сомбру своей белоснежной улыбкой, и, видимо, капитаном стражи. Авиценна откланялся минуту спустя, сославшись на ежедневный осмотр больных. Оставшаяся в зале Хоуп, не участвовавшая в разговоре, и теперь не спешила начинать беседу. По бледному, словно мрамор, лицу и взволнованному взгляду, точно это её судьба решалась минутами ранее, Сомбра заключил о неуместности шуток и упрёков.

— Спасибо, Хоуп, — сказал он наконец.

— Мне-то за что, — удивилась она. — Герой ты, а не я.

— Ошибаешься. Я принял бой не по своей воле, и уж тем более мной не двигало желание спасти эту кобылку. А вот ты спасла меня, не испугалась ни крови, ни опасности. Это перед тобой мне следует поклониться, Хоуп.

Лицо кобылки залилось румянцем, и в уголках её рта застыла слабая улыбка. Однако волнение никуда не исчезло.

— Так поступил бы каждый на моём месте, — застенчиво протянула она.

— Когда я был генералом — возможно. Но теперь, когда нет громкого титула, я вижу, кто был предан мне, кого я могу назвать своим другом! — Сомбра положил своё копыто на её. — Я благодарен судьбе за встречу с тобой.

Хоуп хихикнула, и вместе с этим смехом, казалось, ушло всё волнение, а от страха не осталось и следа.

— А ты мастер красивых речей, — заметила она, улыбаясь, но вдруг её лик вновь омрачило сомнение. — Почему князя интересовали подобные вещи? Он тебе не верил?

— Я оказался в нужном месте в нужное время и спас не кого-нибудь, а дочь, — следующие слова он произнёс с выражением и еле заметным отвращением, — самого влиятельного пони во всём Мэйнхэттэне! Не находишь, что всё шито белыми нитками? Разумеется, его терзали сомнения, и он попытался их развеять.

— Такими вопросами? — нахмурила она брови.

— Он хотел завести меня в тупик, и ему это почти удалось… Иногда, Хоуп, если кто-то хочет казаться главным, нужно дать ему эту видимость.

— О-о-о… А ты у нас настоящий философ! — подколола она и ударила Сомбру в плечо.

— Осторожней! — прошипел он, сжимая зубы.

— Ой! Я нечаянно, извини меня! — виновато оправдалась она, закрыв рот копытцем. — Тебе, наверное, нужен отдых?

— Отдых? — поразился он. — По-твоему, я мало отдохнул?

— Но как же…

— Пожалуйста, Хоуп, не надо этих речей, ты не врач… вернее, ты замечательный лекарь, но сейчас для меня лучшим лекарством будет разговор. Расскажи мне о том месте, куда мы вчера так и не дошли.

— С радостью! — воспрянула кобылка духом. — Когда поправишься, мы обязательно туда сходим!

— Непременно, Хоуп, непременно.