Первая и безымянная (гет)

— Брайт? — я поднимаю голову и вижу Рона Уизли, неловко переминающегося с ноги на ногу. — Мы же идём в Министерство, да?

— Да, Рон, завтра, — киваю я. Сцена неловкая, на нас смотрят и Рон старается держаться невозмутимо и спокойно. — Ты можешь не говорить со мной, это вовсе не обязательно.

— Да я не про это…

В библиотеке гнетущая тишина. Все молчат и смотрят на меня с презрением, а на Уизли с недоумением. Помнится, когда-то всё было как раз наоборот.

— Рон, тебе правда не обязательно… поговорим по дороге в Министерство. Утром.

— Хорошо, — он осторожно кивает.

Стоит Уизли от меня отойти, как все выдыхают с облегчением. Тупицы. Я заразная?

Весь день меня преследует гнетущая тишина. Даже самый близкий человек не рядом. Между нами с Тео все так натянуто, что противно об этом думать. Он всегда со мной, был есть и будет. Кроме тех месяцев, на пятом курсе. Что было тогда?

— Что, блин, за… — я открываю учебник и все страницы в нем избиты в труху, а среди бумажных ошмётков несколько алых записок.

Я знаю, что случилось с твоим братом!

— Это не смешно, — тихо говорю, как бы ни к кому не обращаясь я. Сидящий рядом Блез поворачивается ко мне и заглядывает через плечо.

— Ого, неплохо, — усмехается он, но в глазах появляется стальной блеск. — Убить, суку?

— А ты знаешь какую? — интересуюсь я, закрывая учебник.

— Да всех подряд, если хочешь, — он смеётся и обнимает меня одной рукой за плечи. — Не горюй Антер Хантер, дети бывают жестоки.

— Какая глубокая мысль, Блез, не ожидала, — я прячусь уткнувшись ему в грудь и чуть не плачу.

На фоне такого «прекрасного» дня, вечеринка с тетушкой Бель совсем не радует, хочется сказаться больной или просто молча не прийти, но такое в нашей семье не прокатит. Снейп провожает меня странным взглядом, не то с жалостью, не то с презрением, но ясно одно: я выгляжу как букашка сейчас.

Дома холодно, эльфы не успевают следить за всеми каминами в огромных комнатах, или просто ленятся (что не менее вероятно). И даже в моей комнате, которая уже неразрывно связана с «занятиями», будто поселились сквозняки. Беллатриса сидит на полу, с закрытыми глазами и качает головой, точно под неслышимую музыку, а когда я приближаюсь открывает один глаз и без предупреждения выбрасывает руку с палочкой.

— Протего, — очень тихо и слабо отвечаю я, но слишком уж нудный вышел день. Слишком испугали алые записки и слишком ярко вспоминается мне Блэк и его смеющиеся глаза и единственный, такой тёплый поцелуй. Поцелуй наивной девочки, целый мир для неё, и несчастная мелочь для него.

Беллатриса в моей голове, слишком просто, чтобы быть правдой.

— Хватит, пожалуйста, — шепчу я и падаю перед ней на колени, по лицу бегут горячие отчаянные слёзы. — Пожалуйста.

— Нет не хватит, ты должна вспомнить! Должна вспомнить, какая чёрная у тебя душа! Ты думала, что слишком для нас хороша, да? Думала, что никогда не поступала неправильно? А вот и нет, — тетушка хохочет и дергает палочкой, как дирижёр.

А вот и оно. В череде лиц, лицо Тео.

* * *

— Эй, свалите, ребята! Мне нужно поговорить с Тео! — говорю я, врываясь в спальню мальчиков, и падаю на кровать Тео, устраиваясь у него в ногах. Он смотрит на меня удивленно, но не спешит прогонять, впрочем как и говорить со мной. — Я все вспомнила.

Он подрывается и подбирает под себя ноги.

Парни уходят, насвистывая и бросаясь гадкими намеками.

— Я всё вспомнила, всё что касалось тебя и этого лета… я могу тебе рассказать?

— Расскажи, — он осторожно кивает и его лицо леденеет, он явно понимает, что я не брошусь к нему на шею.

— Сириус Блэк погиб и я проснулась совершенно без единой мысли о нем.

— Ты его…

— Я была влюблена в него, как девчонка влюблённая в своего героя, сейчас прошло пол года и я осознаю, что это всё было странно и неправильно, но я ту себя прекрасно понимаю. Итак, я забыла его, но я чувствовала, очевидно, потребность влюбиться. А ещё, явно, избегала всего, что напоминало о Блэке. И в конце июня возник ты. Ты повзрослел, вытянулся и решился мне признаться, — я останавливаюсь, давая Тео минуту осознать всё. — Я все ещё была влюблена, а ты был мне дороже всех и я сдалась. Без боя. Мы ходили за руки, гуляли по Лондону и много болтали. Ты думал, что всё хорошо. А потом я снова проснулась и больше ничего не вспомнила.

— Почему? Я не понимаю этого до сих пор. Брайт, это несправедливо!

— Я знаю.

— Я понимаю почему ты забыла бабушку, брата или Блэка, что-то случилось страшное, но я при чём? Я тебе не изменял, не насиловал, не принуждал ни к чему, не тронул тебя пальцем ни в одном из смыслов. Я делал сто процентов…

— Я просто тебя не любила, — я жмурюсь, будто Тео светит в глаза фонариком.

— Чего?

— Я… влюблённость во всё живое прошла через месяц и я поняла что натворила. И угрызения совести были невероятны. Ты смотрел на меня так, как наверное никто не смотрел, а я билась в истерике, но не могла даже на десять процентов этому соответствовать, я была во всём виновата сама. За день до того, как всё забыть ко мне пришла Паркинсон. Она принесла огневиски, который вытащила у отца из бара и мы пили, и смеялись, а потом очень сильно поссорились… Она сильно на меня кричала, потому что я призналась ей, что не люблю тебя, а сделать ничего не могу. Паркинсон сказала, что я жестокая и очень плохая подруга и что такой человек как ты, ни за что не заслуживает такого мучения, как я. Она говорила, что устала меня прощать, быть мне подругой, а я только заливалась слезами и говорила, что не понимаю, что происходит. На утро я забыла Пэнси и забыла тебя. Я не понимаю, почему вы ещё со мной. Простите.

— Ты его ещё любишь?

— Нет, неужели ты не понимаешь, что это была не любовь.

— Не понимаю. Я такого просто не могу понять! Я влюбился… лет в десять. И ничего не изменилось.

— Мне так жаль, — шепчу я в который раз, пока Тео молча смотрит на первый снегопад за окном. Он меня не слышит.

— Ты больше мне не друг? — мой наивный вопрос, кажется, застает его врасплох.

— Друг? А что это? Это любить человека и вечно быть…

Его красивое, отточенное из мрамора лицо, обращено ко мне, но он всё ещё наблюдает за снегопадом, (откуда иначе льдинки в его, всегда таких тёплых, глазах?).

Тео больше меня не любит.

Я для Тео больше не друг.

Этот ресурс вышел и он, пожалуй, невосполним. Теперь Тео может быть мне или возлюбленным или никем. Болезненно клокочет что-то противное внутри, и я на грани того, чтобы пасть к его ногам, лишь бы он смотрел на меня тепло и ласково. Как умеет только и только он. Никто и никогда не относился ко мне так, как этот красивый белокурый мальчик, а я это с лёгкостью променяла на фантазии о красивом мужчине, и теперь меняю снова. И я не знаю, могу ли, имею ли право это исправлять притворством?

— Я не могу позволить себе использовать тебя, — шепчу я, не в силах оторвать глаз от его лица, корю себя за то, что не могу вытащить из души хоть немного желания любить его. Мне хватило бы и тридцати процентов от того, что чувствует он.

— Используй, — порывисто отвечает он и бросается ко мне, сминая мои ладони, глядя прямо в глаза и дрожа всем телом. Он так прекрасен в этом гневе, что у меня захватывает дух. Вот такого человека не любить невозможно! Откуда это в нём? Он снова смотри с неподдельной нежностью, будто я ему надежду вернула и я любуюсь этим, потому что я могла на такое только надеяться. — Пожалуйста, используй, потому что я не могу больше на тебя смотреть. Ты же влюбляешься, мечтаешь. У тебя порой такой пустой взгляд и ты смотришь, смотришь, смотришь в пространство. О ком ты думаешь? — я не отвечаю, моргаю один раз, второй, третий. — Ну же! Скажи? Я задолбался наблюдать за этим, я больше не хочу. Ты бы знала, как я жду, когда уже всё это закончится. Я не хочу больше тебя видеть, если дальше будет так же. Ты можешь быть или со мной или без меня, но никаких полумер. Никакой больше дружбы, потому что больше я тебе не друг. Я не знаю, насколько можно списать всё на твою память, а насколько виноват твой не здоровый разум, но больше я не стану терпеть. Мне же даже не нужна отдача… Просто… позволь быть рядом. Мерлин, я был так счастлив, как в эти полтора месяца с тобой, за всю свою жизнь. Мы говорили о том, как сдадим экзамен на трансгрессию и ты обижалась, что сделаешь это на год позже меня. Мы думали о будущем. Мы планировали…

— Хватит, — шепчу я и шмыгаю, как маленькая, носом. Руки, зажатые им, уже немеют и хочется на свободу, я вырываюсь.

— Может я сделаю ещё немного больнее и ты всё забудешь? Это же, блин, только слова, Брайт!

— Не надо. Я больше не хочу ничего забывать. У меня решето, а не голова, не мучай меня. Я пойду, я поняла, я заслужу твою дружбу и только дружбу, ладно? Прошу тебя… Я пойду. Прости, пожалуйста…

Я выхожу от Тео, вытирая слёзы и тут же бросаюсь к себе в комнату. На подоконнике, довольная, ухает знакомая сова. Пэнси дала ей вафлю и теперь птица желает только освободиться от письма и улететь.

— Спасибо, — киваю я Пэнси.

— Ничего. Ты с Тео говорила?

— Да. Мы больше не друзья, — почему-то говорить с ней очень логично, кажется, что она уж точно в курсе всего. — Мы же были подругами? — зачем-то спрашиваю я.

— Много раз, — кивает Пэнси.

— Ясно. Я пойду. Хочу воздухом подышать…

* * *

Мы с Роном едем в Министерство молча, хоть и хотели поговорить. Что я ему скажу? Что собираюсь похитить из Министерства одну штуку? А он спросит зачем. А я скажу, что это поможет мне провести в замок Пожирателей. А он меня прикончит. Но с нами Макгонагалл, она сидит молча и читает детектив, который мы выбрали в клубе на эту неделю.

— Ох, вы дошли до триста тринадцатой страницы, Мисс Малфой? — спрашивает Макгонагалл, поправляя очки. — Это же просто «рояль в кустах»!

— Да-а, — отвечаю я, стараясь немного отвлечься от того, что у меня нет никакого плана. — Я бросила читать на этом моменте, если честно…

— Я дочитаю, пожалуй, но автор определенно поступил опрометчиво.

И снова тишина. Карету ужасно трясёт, будто и без того не тошно и я уже вся как на иголках, почти в истерике. У меня ощущение, что я собираюсь на сцену без единой репетиции. Гнетущее, уродливое чувство мандража и ужаса охватывает и тело немеет. Достаю из кармана письмо, которое прислали минувшим вечером.

«Будь готова! После Министерства тебя не только Белатрисса ждёт, но и собрание с Темным Лордом. Между этим будет перерыв часа в полтора, я постараюсь к тебе заглянуть, жди меня на пятом этаже в бывшей оранжерее. С субботы на воскресенье ты останешься на ночь у родителей.

Р»

От письма у меня ощущение двоякое. С одной стороны не так страшно, если он будет там, а с другой, «там» — это очень страшное место. Меня ждут и тетушка и ее хозяин, а в качестве пилюли какие-то полтора часа тишины, в которые меня погладят по голове.

Карета останавливается, и Макгонагалл выжидательно складывает руки на коленях. Пока министерский сотрудник регистрирует въезд на территорию делегации от школы, она желает нам удачи и просит честной игры. Мы с Роном обещаем, что не уроним честь школы.

Нас ведут к огромной аудитории, на которой значится «Лекционная», там столы, половина из которых уже заняты.

— Что-то не так, — тихо говорит Макгонагалл.

— Предчувствие, что мы продуем? Ну конечно, мы каждый год продували аврорату! Вообще несправедливо, что у колдомедиков, аврората и…

— За мою спину! Быстро!

Я так и застываю на месте, не договорив предложение, а Рон тут же хватается за Волшебную палочку.

— Уизли? Вы не расслышали? — восклицает Макгонагалл.

— Простите, но нет, профессор, — рычит Рон.

А я стою и смотрю на них, точно впервые вижу. За шахматами уютно устроились типы в капюшонах, они точно не Пожиратели, просто люди под Империусом, но все они улыбаются, глядят исподлобья и чуть ли не пускают слюни от удовольствия, и сейчас они ничуть не лучше носящих метки. Вокруг нас ещё не началась паника, мы загораживаем двери, я всхлипываю и оборачиваюсь на негодующую толпу.

— Там Пожиратели смерти, — шепчу я толпе и мои слова в мгновение ока разлетаются по всему коридору. Сумасшедшая волна людей, бросившихся наутек, нас выталкивают в коридор вслед за ними, тормошат и не дают оглядеться.

«Что это? Они вообще волшебники?»

Я понимаю, что страх сделал этих людей сквибами, стыдящимися собственной магии. Иначе я не могу обьяснить, почему они бегут от кучки людишек в плащах.

Если говорить откровенно, все происходит очень быстро, но предельно ясно. Никакого шума, никаких вспышек света. Я будто вижу суматошный, но понятный сон, где отключен звук и я ничем не могу управлять. Я замечаю в толпе рыжую шевелюру: сейчас или никогда!

Рон такой же безвольный как я, болтается вместе со всеми и мне удаётся перехватить его прямо перед выходом в атриум. Мы оба тяжело дышим, вжавшись в каменную стену и переглядываемся, только когда обезумевшая толпа покидает коридор.

— Стадо баранов, — снова рычит Рон. — Откуда их тут столько? И кто разбирается с этими…

— Ты не видел авроров? Они кинулись туда сразу, как нас унесло этой волной. Не думала, что турнир по шахматам соберёт такую толпищу.

— Да не. Это иностранцы, слышала как они гоготали по-своему. В министерство прибыла «гуманитарная помощь» вчера: индусы, турки, шаманы какие-то. В общем добровольцы из разных стран. И сегодня они регистрировались. Отец с ума сошёл, эти ребята столько запрещённого навезли, и главное непонятно как за всеми уследить…

— Рон, ты мне поможешь? — перебиваю я, и вижу как он вдруг становится очень серьезным, взгляд холодеет, но я чувствую, что он расположен к согласию куда больше, чем велит ему разум.

— Если ты кое что пообещаешь, — говорит он. — Ты не сделаешь того, что может навредить кому-то в школе. Я понимаю, что все это не просто сплетни. А значит, мы больше не…

— Не произноси этого слова, — перебиваю я. — Обещаю! Обещаю, что ничего… обещаю. Только помоги.

— Хорошо. Но ты обещала.

* * *

Мы бесконечно долго идём по запутанным коридорам, в здании тревога, как назвали бы это магглы, в этом же мире, срабатывают защитные заклинания, и мечутся бестолковые самолетики-записки. Кое-где, поставленная криво защита, с треском наталкивается на другую, и обе самоуничтожаются. Волшебники бегут, их тут ничего не держит. Секретарши, наборщицы, архивариусы и прочие лишенные высоких чинов, с визгом покидают общие кабинеты, сообщая тем, кто ещё не в курсе, что в здании Пожиратели.

Я знаю, что это просто диверсия, подстроенная кем-то ради меня. Я уверена в этом. Но от паники страшно ужасно, есть ощущение, что люди бегут не просто из страха, что им реально угрожают, а половина же даже в глаза никого в капюшоне не видела. Но паника реальна и мне жутко.

— Ты знаешь куда идти?

— Не совсем. Я знаю, что это в архиве… так! — я останавливаюсь и перехватываю за руку молодую истерящую волшебницу. — Мой Папа, — рыдаю я, — мой папа сейчас в хранилище… ну где куски чертовых артефактов! Я же ему говорила… говорила…

Волшебница хочет поскорее от меня отвязаться, на ее спиной что-то взрывается и в нас летит остаток синего защитного поля, который проходя прямо сквозь тело, оставляет на коже легкую заморозку. Волшебница визжит.

— Там! До конца коридора и по лестнице вниз! Пустите меня, черт побери!

Я выпускаю уже бесполезную волшебницу и она бежит со всех ног. А мы двигаемся против толпы, в указанном направлении. Рон не жалуется, и спасибо ему огромное, уверенно идёт за мной.

— Скажи честно, нам же ничего не угрожает?

— Не думаю.

— Это реально Пожиратели?

— Скорее нет, чем да. Я подозреваю, что люди под империусом, а вот кто это сделал… я точно не знаю.

— Ладно, какой дальше план?

— Вниз!

Мы стоим перед круто уходящей вниз винтовой лестницей, которую люди огибают и спешат смыться из Министерства.

— Идём?

— Идём, — кивает Рон, и первый спускается вниз.

Лестница закручивается так низко, что ещё на середине мы перестаём видеть свет из коридора, который покинули.

Под ногами звенит о металлические ступеньки подошва и пока Рон не начинает материться, врезавшись с разбегу в стену, я отчётливо понимаю, что мне очень страшно идти дальше. Теперь кажется, что это было не так уж долго.

Рон светит палочкой на дверь, кроме которой в полукруглой тесной каморке-лестничной клетке, ничего нет.

— Архив, — читает он. — Это может быть какой угодно архив.

— Пошли.

— А ты знаешь что мы ищем?

— В общих чертах! — я открываю дверь и там так же темно, как и на лестничной клетке. Палочка Рона пока единственный источник света и я зажигаю свою. «Архив» это просто бесконечные ряды стеллажей с папками. Обыкновенные бумажные формуляры, подписанные на торце.

— И как искать?

— На «И», — отвечаю я. — Тут каждый ряд что-то значит. Это — навигация по «Отделу тайн», тут что-то про… Азкабан? Тут…

— Смотри, — Рон кивает на низенький хилый комод, на котором табличка: «Охрана артефактов».

— Бинго! Как ты понял?

— Из твоих путанных объяснений с той дамочкой, — он разводит руками и даже улыбается. Приятно оказаться самым догадливым.

Мы роемся в ящиках, где, увы, никаких артефактов нет. Только папки.

— Я всё на «И» просмотрел, никаких шкафов, — говорит Рон.

— А я на «Ш».

— На чертеже название было точно «Исчезательный шкаф»?

— Не помню, вроде… я на такое не смотрела. Просто…

— Женщины… — вздыхает Рон.

— Ай, умник! Как ещё это может называться? Может это портал? Ну он же переносит с места на место, нет?

— Смотрим на «П»?

— Погнали, — мы роемся снова, но и на «П» ничего нет. — Давай с самого начала.

— Не удивлюсь, если в итоге окажется, что этот чертов шкаф на какую-нибудь «У» или «Х»!

— Например, «Херня для перемещений в пространстве»! — предполагаю я, перебирая уже букву «Г», Рон идёт в обратном направлении.

Мы сидим уже почти двадцать минут и оба на взводе, вот вот тревога закончится. Рон уже так приноровился, что вдвое быстрее меня требушит папки. А потом, мы встречаемся на чертовой букве «М».

— Она последняя, — говорю я, держась за контейнер. Рон держится за него же с другой стороны. — Давай все тут уберём, на случай если придётся бежать.

Мы быстро распихиваем по местам контейнеры, приводим все в порядок и в предвкушении победы начинаем перебирать папки.

— Твою ж мать, «Магнитное крепление. Шкаф для трансгрессии узкого назначения. А.Ф. 1953953900», — читает Рон. — Оно?

— Мерлин, оно!!

— Я не Мерлин, я…

— Да, да, только учишься! Давай сюда! Какой придурок распределил это не в «Шкафы»…

Магнитное крепление

Шкаф для грансгрессии узкого назначения.

Тип: Автономный

Назначение: Фурнитура

Ячейка: 1953953900

Класс: запрещённое

Количество: 6

Запрос: ограничен

Разрешение: нет

Склад: 3а

Мы смотрим по сторонам в поисках двери с табличкой «3а» и к своему удивлению обнаруживаем, что это всего-лишь три открытых стеллажа с какой-то жалкой дюжиной деталей.

— И это так хранят опаснейшие детали?

— Да уж, Пушок отдыхает…

— Пушок?

— В другой жизни расскажу. Забирай уже свои магниты и пошли на выход. И не забудь про обещание.