Запах осени (джен)

— Ты, Серёга, молчи только про это дело, — сказал отец. — Оно понятно, что много слухов будет. Но это не наше дело.

— Да понятно, это же семейное дело Салазаровых. Но согласись, и мы руку приложили.

— Ага, особенно к тебе они руку приложили, почти три месяца в больнице пролежал.

— Да они в больнице этой перестраховались просто. Меня можно было ещё в ноябре выписывать. Случай, мол, уникальный, исследовать надо, — Сергей поёжился. — Куда только свои штуки не совали, злыдни. Ну, батя, расскажи, чего там внутри стряслось? Женька рассказал, что видел, но сам понимаешь, только снаружи.

— Женька твой сам виноват, зевнул — и получил. Кто ж к опасности спиной поворачивается?

Оказалось, когда Евгения Ждан с Семёном на ковёр положили и повезли к целителям, сам дед Еремей с четырьмя стражами пошёл вслед за Михаем. Парализованного пожирателя смерти, а это были точно они, ребята уже повязали. С учётом того, что этот гад ещё и невербал, упаковали его как надо. На голове этого гада шлем кожаный, специально устроенный, чтобы в глаза ярко сверкало. А в уши громко пищало, меняя тональность и ритм звучания — чтобы и слова не мог из слогов собрать про себя. И подвешен в воздухе, невысоко, но так, чтобы стопы и кисти соприкасались. А внутри оказалось, что трое пожирателей к тому моменту погибли. Они вбежали в круглый небольшой коридор и попали в ловушку. Когда их нашли, они были сжаты вместе, как будто из них лепили кадавра. Да там почти все, ну, кроме Салазаровых и старшего группы захвата, освободили желудки. Когда этих пожирателей передавали англичанам, так мадам Булстроуд взглянуть изволила. А ведь специально предупредили — не надо. Сомлела. Конечно, её, бедненькую, после откачали и помощь всеобъемлющую оказали, и целитель был крайне галантен и виртуозен. Ох, чую, покопались в памяти сей дамы и вынули всё, до чего дотянулись. Но не суть. После обнаружения убиенных из глуби Логи шаги послышались. Тут и Салазаров, говорят, побледнел. Нервы, чё там. Ведь некому там живу быть. Оказалось, призрак. Поначалу подумали — охранника, а потом оказалось, сам Неклюд Тёмный припожаловал, хотя и призрак всё же. Увидал призрак Неклюда Деда Еремея и как заорёт "Вра-аг!" А потом осёкся и вроде как признал за своего. В общем, договорились они.

— Так, бать, получается, Неклюд в деде Еремее родню признал.

— Ну да. Ефросинья Андреевна Носовская — бабка Еремея Елизаровича, а Глафира Паникаровна Носовская — мать. Правда по другой линии. К тому же на мизинце у него колечко призывное пригрелось.

— О как. А дальше? И что за кольцо?

— Ты, Серёжа, историю-то учил или как? Хотя, да, "Неклюдов бег" — это факультатив. В общем, там всё просто. Колечки те или перстни Неклюд для полюбовницы сотворил да подарить не успел, погибла. А когда у приятеля Неклюдова Паппы дель Карло дочка народилась Вивьен, вот ей колечко-то и подарил. А лет через двадцать призыв и сработал. Неклюд ту Вивьен, считай, с костра снял, а чтобы особо не гонялись, чуму на франков наслал. После на Москве поселил. Да пока по Европам бегали, любовь у них приключилась. В Москве выяснилось, что Вивьен беременна. Носовские, кстати, девчонок не бросили. У Вивьен и Неклюда было две дочери — Оливия и Вевинья, которая родилась после смерти Неклюда.

— Смерти?

— Ну, так думали, а оно вишь как. Во-от, Вевинья — она и есть та самая, которой и названа больница, где ты изволил отдохнуть. А Оливия вышла замуж за аглицкого офицера и вообще баронета. К тому же мага не из последних. И увезла колечко, подарок матери, в Англию. Ну, а её внучка вышла замуж за некоего Серпина Корвина Мракса. Через неё некий Том Риддл получает и Неклюдову кровь, и невзрачное жадеитовое кольцо.

— Ох, ёжкина головёшка. Так, значит, этот их Вольдеморт в Логу шастал.

— Похоже, да. И эти его подручные тоже.