Запах осени (джен)

Осень. Ранняя осень. Скажем, начало сентября, ну, или самый конец августа. Прекрасное время, когда природа замирает, как будто задумываясь — а не пора ли начать подготовку к зиме? Или можно ещё покутить малость? Поля, до того рдеющие иван-чаем, покрылись пуховым покрывалом. И ещё всё зелено, но... вы когда-нибудь видели, как среди яркой зелени березняка вдруг одна из белоствольниц, видимо, желая выделиться, начинает подкрашивать свою причёску в ярко-жёлтый? Причём не вся сразу, а с макушки книзу, постепенно, как будто кокетничая. И нет-нет да покроется багрянцем какая-нибудь осинка, словно стараясь изо всех сил обогнать своих товарок.

Яркий день. Оливковые стволы рослых осин подпирают небо. Укрывая их корневища плотным резным ковром, не пропуская солнечный свет к земле, стоит папоротник. Ни ветерка, ни даже сквозняка, ни один листик на осине не шелохнётся. Тишина. Солнечный свет, пробиваясь сквозь кроны осин, выбеливая их стволы, как будто разлиновывает лес, добавляя контраста. Парят в воздухе тончайшие нити паутин — это народившиеся паучата стараются побыстрей разбежаться из гнезда. На небе небольшие пучки облачной ваты зависли в неподвижности. Благолепие и покой.

Через сонный осинник на вершине холмов, плавно переходящих один в другой, бежал человек. Странно бежал. Так, как будто ему нравится бегать, и он бежит спокойно и размеренно, да и путь ему хорошо известен — но уж как-то очень быстро бежит. И вообще, какой-то он не такой. Иногда он будто сливается с лесом и теряется из виду. Да и человек, собственно, не простой, совсем не простой. Серёга это бежит, Страга Серёга. Его тут все знают. А где это — тут? Так у нас в Приамурье. Страга — семья известная. Они сюда, почитай, с самим Хабаровым пришли, с тех пор и живут. Не сказать, что на одном месте, но и Приамурье не маленькое. Не Германия или Люксембург какой, места навалом, живи где хочешь.

А бегать Серёга и вправду любит. Вроде как ноги заняты, а голова свободна. Бежишь так вот по гребню сопки, а вокруг красота, простор, особенно когда лес редеет и виднеется даль. А иногда гребень сваливается крутыми скатами, и бежишь как по коньку крыши — ух! Потому легко на душе и мыслей лишних нет.

А вот, кстати, и просвет за осинами показался — ярко-голубое небо. Да и снижение чувствуется, уж минут семь как вниз тропа идёт. А значит, бегу конец. Вон уже и "трон" видно — плоский валун с пристроенными к нему камнями, изображающими подлокотники и спинку. Валун этот, правда, не прост, а является макухой пальца высотой метров двадцать. За ним разрушина, переходящая в приречный курумник. Так что и сопка кончились. А дальше метров семьдесят свободного полёта.

Медленно ослабляя контроль за морфой и приводя ноги к их нормальному состоянию и виду, он прошёл босиком к своему любимому месту отдыха — сам собирал трон из кучи камней. Залез на довольно приличного размера валун, с удовольствием развалился на прогретом камне и, болтая всё-таки уставшими ногами, принялся осматриваться вокруг. Красота. "Тронная" сопка была немного выше соседних, и поэтому видно было жуть как далеко, да и вид потрясающий. Сопку на юге покрывали березняки, отчего она казалась светлой, почти прозрачной. С севера подступала низкая и плоская вершина холма, покрытого всё теми же осинами. И лишь на конце вершины выстроились с два десятка сосен, громадных великанов. Стволы в два обхвата, а то и больше, высоченные, с раскидистыми кронами и кучерявыми вершинами, слегка склонёнными, будто пытающимися разглядеть, что там за букашки суетятся у их корней. Внизу же, меж сопок по распадкам из-за теней всё выглядело мрачным и почти чёрным. Там среди курумников прятались речки, которые, даже сливаясь в одну, не могли заполнить русло, и потому казалось, что они, стесняясь того бесчинного буйства, что творили весной и после летних ливней, прячутся среди камней. И лишь омуты бирюзовыми зеркалами напоминают, что здесь есть вода. Окаймляя каменные русла плотным строем, стояли почти чёрные в тени ели, строгими силуэтами острых копий-вершин как будто грозя бесконечному небу. Красота и покой.

Оглядывая свои владения, то есть северную часть наблюдаемого и охраняемого участка заповедника, получая удовольствие от красот, Сергей вспоминал отпуск. Да, хорошо погуляли.

Гуляли весь отпуск. Специально все четверо взяли его на одно время. Конечно, они старались так делать каждое лето, но с годами это получалось всё реже.

Началось всё с гонок на ступах, в которых Годня взял первый приз уже в четвёртый раз. Правда, похоже, и в последний — не даст ему Сеня больше гонять. Ага, Арсения Васильевна Сёмишко, э-э-э... в девичестве. А ныне гордо несущая фамилию мужа, Годня. И ведь шесть лет терпели, всё друг друга изучали. Ну да, Будмир с драконами работает, а на такой работе слабохарактерные не держатся. Да и госпожа Арсения тоже не лапушка — то есть, лапушка, конечно, но только с виду. Про таких простали новое словечко придумали — няша. Только эта няша, как-никак, глава отдела заполярной стражи по центральной Сибири, а там слабых духом тоже не держат. Да, вот на их свадьбе мы и продолжили, а после свадьбы ближним кругом засели на плоты и по Енисею не спеша, сплавом повезли молодожёнов в дом жениха. Ближним кругом — это значит, примерно так: Годня Будмир с супругой, младший Годня Олег с супругой и сыном, Евграф Салазаров с женой и двумя сорванцами, которых из воды вечно силком вытаскивать приходилось. Дальше я с моей Татьяной и Таськой. Дочь, кстати, этим годом в Китеж поступила. Ну и самые плодовитые, Данила Авосин и его свет-Дарьюшка. С детьми, которых четверо, между прочим.

Кстати, по поводу дома. У Годни квартира хоть и уютная была, да ещё и с домовым — откуда уж он взялся в Норильске-то — но маленькая для семьи. Вот мы вшестером, на новогодних каникулах, и занимались магоремонтом с применением пространство-корректирующих заклинаний. Ну, там, незримое расширение, да ещё парочка. Будмиру пришлось брать кучу разрешений на это дело, но оно того стоило. Хоромы.

А первым из нас женился Данила Авосин. Он свою Дашуню ещё в училище приметил. Она на последний курс перешла, а Данька АВМ закончил. Он к Даше весь год из Москвы в Китеж каждый выходной мотался. Он на службе уже на хорошем счету был. Данька у нас в компании — ого-го, и могуч, и магически силён — жуть. А ещё он нежить чует, как не знаю кто. Ну вот, и как только Даша училище окончила, так они и поженились. Ну, как положено — осенью. Хорошая свадьба у них была, даже с дракой.

Я тот год на всю жизнь запомнил. Я тогда уже, почитай, четвёртый год как работал смотрителем в Сохондинском заповеднике. А возле заповедника сухие холмы, изрезанные оврагами — и от того холмы эти получились такой причудливой формы. Если с высоты на них смотреть, то чудится странного вида птица. И холмы эти, или холм — и есть сам магический заповедник. А между крыльев птицы впадина на воронку похожа, вот в ней по склонам огнептицы и гнездятся. Правда, недолго, только на время сгорания и возрождения. Место там глухое и на вкус простака неуютное. Вот в этих сухих холмах всё тогда и завертелось. Аккурат после Данилиной свадьбы.

Расстановка фигур на доске была не ахти, плохая, в общем, позиция. Дед методично загонял войско Михая в... э-э-э... патовую, короче, ситуацию.

— Мишаня, ходи, чего застыл?

Михай глянул на деда, потом на доску и коротким жестом послал коня вперёд. Белый конь всхрапнул и одним прыжком перескочил через белые же пешки, освобождая выход туре и атакуя черного коня, охраняемого лишь одной, чёрной же, пешкой.

— Дед, расскажи страшную тайну.

— И какую из страшных тайн тебе рассказать-то? — дед повел бровью, и чёрная тура, с криком «Их-ха!» пробежав всю линию «А», врезалась в белую туру. И как та ни прикрывалась, но кубарем вылетела с доски и рухнула без сознания. — Хех.

— Да так, министр наш отчего-то в истерике. Вызвал, орал о каких-то силах тьмы, требовал имать и карать немедля. Отчитал, как щенка. Я его таким и не видел никогда. Это, часом, не с той аглицкой дамой связано?

— Ну, ты. Не аглицкая дама, а министерская аглицкая дама. Разницу понимать надо. Аделаида Элла Булстроуд есть замша ихнего твоего коллеги.

— Да, а чего тогда всё тишком? Бросили список неких, кого поймать надо, а зачем, почему — вроде как сам домысливай. Я этих гавриков, конечно, копнул и всё понимаю, но чего тень-то наводить? Эти их "пожиратели" уж который год по миру бегают, вот и к нам некоторых занесло. Ну, выловим, ну, передадим. Чего истерить-то?

— Ты, Мишаня, вспомни, как наш министр вел себя о прошлом годе. Как он перед француженкой извивался, когда в Китеже «Кубок огня» проводили, стыд ведь. А тут аглицкая! — дед поднял вверх указательный палец.

Прервав их разговор, на перила верхней веранды села сорока и смешно боком запрыгала к деду с внуком. Дед, высокий плечистый старик с длинными, по-стариковски сухими руками, полностью седой, с бородой, заплетённой в косу, заправленную под широкий тканый пояс, спросил:

— Чего тебе, неугомонная? — сорока застрекотала, перепрыгнув на шахматный столик, искоса поглядывая на чёрного короля с блестящей короной на голове.

— Но-но, ты, белобокая, смотри у меня. Миша, дай ей бутерброд, что ли.

Михай, подойдя к плетёному столику, на котором стояло большое серебряное блюдо с бутербродами и чайник с взваром, взяв большой бутерброд с бужениной, протянул его белобокой вымогательнице. И подойдя к перилам, с улыбкой наблюдал, как та, изо всех сил молотя крыльями, несла не лёгкий, в общем-то, кусок вкусняшки. Сама веранда, кстати, была весьма примечательна. Она висела на восьми соснах примерно в десяти саженях. И, собственно, была выращена из ветвей самих сосен. Дед вырастил эту веранду как раз для приёма гостей в неформальной обстановке. Заставлена веранда была плетёной мебелью, и лишь шахматная тумба красного дерева выглядела фундаментально, ибо баталии на ней разворачивались весьма грозные.

Еремей Старый наблюдал за внуком. Рослый и мощный, и при этом не отяжелевший, сорокасемилетний внучок радовал деда. Как и правнук с правнучкой. «Жаль, Митька не видит». Сын Еремея погиб под завалами Спитака. Да, каким бы сильным ни был маг, но когда на тебя внезапно рушится многоэтажный дом, то… Старик грустно вздохнул. Зато спасённая Дмитрием черноглазая Ануш стала ещё одной внучкой.

Чтобы отвлечься от грустного, дед проговорил:

— Мы же её малым составом Совета принимали, официальное лицо.

— И что? Что донесла?

— А... начала нести всякое о наших якобы прегрешениях перед мировым и особенно британским магосообществом. Будто мы этих тёмных прячем от их правосудия.

— Ого, а министр чего?

— Молчал, как говорится, потупив взор. А я не смолчал.

— И?

— А чего — и? Напомнил, как в семьдесят втором мы с братом подали заявку в министерство магии Великобритании с просьбой разрешить въезд на остров. Мол, мы Салазаровы, готовы помочь британскому магическому сообществу приструнить непутёвого родственничка. А в ответ отписка, мол, мы Наивеличайшая британия Британия и сами могём, а допускать в страну агентов коммунизма никак нельзя. Идиоты. И к чему это снобство привело? Сотни погибших, а то и тысячи, за две-то бузы.

— И чего она?

— А-а. Да как узнала, что я САЛАЗАРОВ, так и глаза на лоб полезли. У них же Салазар — самый-пресамый главный злодей всех времён и народов. Так что разговор не очень-то задался.

Как я тогда жалел, что не смог выбраться на чемпионат по гонкам на ступах. Это же был победный Будмиров загон. Но работа, не выпрыгнешь из упряжки, коллектив недоволен будет. А ещё в тот год случилось странное событие, пришёл с китайской стороны старый седой ракшас и отдал отцу прабабкину палочку. Знатная вещь. Обычно палочки из дерева делают с магической сердцевиной, а эта из рога индрика сделана вся. Только наружная часть из твердой, как железо, шерсти, а сердцевина из мягкого, как желе, рога. По поверхности палочки струится мельчайшая вязь на брахми, местами, правда, подстёрлось, но ещё читаемо, там заклятия на прочность, нацеливаемость и защиту хозяина. Отец тогда долго беседовал с гостем, о чём — не сказал, только палочку отдал мне и наказал передать дочери. Танька моя аккурат беременная была. Да и если бы не эта палочка, мне бы кранты.

Я с несколькими ребятами в тот день отслеживал сбор солонца на стенках гнёзд огнептиц сборщиками центральной лаборатории зельеварения. Этот солонец — крайне целительная штука, как и слёзы этих пташек. Что меня дёрнуло пробежаться, не знаю, но, оставив Вадима и Саню наблюдать за порядком, я решил прошвырнуться по периметру, скорее, от скуки, чем за конкретной надобностью. И то — чего сидеть-то, сборщики народ бывалый, знающий. К данному месту со всем пиететом. В общем, ничто не предвещало.

А побежал я по восточному крылу, и чем дальше, тем больше меня дёргало странное беспокойство. А когда прибежал на верхнее перо, то появилось чувство, как будто весь ливер внутри меня стал очень мелко вибрировать, а значит, кто-то волшбу черную здесь где-то затеял. И запашок. Дело было осенью, и запахи соответствующие были: прелая листва, нагретый солнцем камень, по случаю близких туч с востока пахло будущим дождём. Но через все осенние запахи пробивался мерзкий, слегка кисловатый запах страха и странно сильный запах паутины. Севернее верхнего пера есть распадок, довольно широкий и лесистый, а посреди него холм. Холмик — ни то ни сё. Невелик и вершины нет, просто плоское место и довольно ровное. И не очень хорошее. Называли этот холмик "неснесённое яйцо" и веяло от него не очень приятно. В общем, загорать не ляжешь. Вот оттуда и несло всеми неприятными ощущениями.

Ну, чего я туда полез в одиночку — спроси кто, не отвечу. Я ведь и не герой какой-нибудь, так, смотритель заповедника, а всё туда же, ага. Как увернулся от залпа заклятий — убей, не вспомню. Помню только, когда забежал на бугор этот чёртов, увидел четверых в тёмных балахонах и в масках, и в центре какой-то фигуры, прочерченной на мелком щебне, похоже, деваха какая-то в позе эмбриона, при этом вся опутана тончайшими чёрными нитями. А потом меня сдёрнула в сторону моя же палочка. Уже в полёте разглядел разноцветные жгуты трёх заклятий. Один из магов стоял ко мне спиной и в атаке не участвовал. А на три заклятия, летевшие в то место, где я только что стоял, было два выкрика. Ого, невербал в деле. И началась акробатика. Ни мыслей, ни эмоций не было, некогда.

Да испугаться я тогда и не успел даже. Позже, правда, чуть до истерики дело не дошло, а пока я нёсся по кругу и на бегу уворачивался от заклятий, которые летели в меня с потрясающей частотой. И что интересно, в какой-то момент понял, что меня как будто кто-то подталкивает каждый раз, и в нужную сторону. Позже я понял, что это была палочка моей прабабки, а теперь моя. Сказать, что сердце выскакивало из груди — ничего не сказать. Оно колотилось где-то под кадыком, и его грохот почти глушил все звуки. Я понимал, что оказался свидетелем мрачного ритуала, да ещё и явно жертвенного, а значит, преступного. К тому же эти четверо явно знали, что делали, и убивали не в первый раз. И, конечно, я понимал, что они намерены и меня убить — свидетели при таких делах долго не живут. Я скакал, как ужаленная блоха, постоянно сбивая прицел этим ублюдкам и не давая им сфокусировать на мне их заклятья. В какой-то момент они сошлись ближе, и один из них, споткнувшись, загородил меня от остальных. Заминка длилась несколько секунд, и этого мне хватило. Хватило, чтобы, развернувшись в прыжке, ударить первым заклинанием, пришедшим мне в голову. Францискатро — древнее боевое заклинание франкских магов. Откуда оно в нашей семье известно, не скажу, но штука убойная. Прикрывший своих подельников маг увернуться смог, а вот следующий за ним — нет. Возникшая из воздуха двулезвийная секира Франциска с огромной скоростью пролетела, казалось, мимо этих четверых на уровне коленей, и исчезла за краем холма. И вдруг события понеслись ещё быстрей. На противоположной стороне округлой площадки раздались хлопки и появились новые участники нашей разборки. К тому же из-за края площадки, с южной стороны, откуда и я пришёл, послышался крик "Асмарта!" и тёмно-фиолетовый луч убивающего заклятья прошёл на ладонь выше головы самого рослого злодея, заставив того присесть. Саня, хех, мазила. Другой из злодеев, громко заорав, рухнул вперёд, а его правая нога осталась стоять. И в тот же момент меня сильным ударом в левое бедро вынесло за край площадки, и, прокувыркавшись по камням и кустам с десяток метров, я остановился, изрядно запутавшись в зарослях дикого винограда. Ошалело проверяя, все ли руки-ноги на месте, я был рад, что цел, хотя и крепко ободрался об острые камни. Тут же и простучали хлопки трансгрессии. А полминутой позже над краем обрыва показалась вихрастая голова напарника.

— Живой?

— Ага... ну, вроде.

Отчёты, доклады, карты маршрутов и графики миграций. Весь стол магочиновника средней руки был завален пергаментами. Некоторые были свёрнуты по старинке, какие-то ровными листами лежали в стопках. С левого края стола мраморная статуэтка дамы в походном костюме, опиравшейся на приличного размера клюку. На постаменте вязь античной бронзой складывалась в надпись "Б.В.Ничейная". Справа небольшой бюст какой-то древнегреческой богини. Посреди завала из свитков лежал лист пергамента, по которому, шустро выводя аккуратным почерком, скользило кончиком по пергаменту самописное перо.

А-а! Ну вот скажите на милость, какого кощеева ребра я должен писать отчёт по сбору солончака, а? А-а-а-а! Надоело, в отпуск пора. Вон сын со сплава своего приехал, так светится весь.

Бюст богини, медленно повернув голову, проговорил голосом секретарши:

— Константин Ильич, к вам посетитель.

В голосе Модестины Павловны сквозило недосказанное — мол, гнать аль как? Модестина может, Модестина — женщина старой закалки, уж лет с сорок в отделе, не сменяясь.

Правда, посетитель не стал ждать решения. Дугорог Вадим Игнатович просто распахнул дверь, входя.

— А, товарищ главегерь. Здорово, — пробасил посетитель.

Главегерь заулыбался гостю и начал вставать из-за стола.

— Здорово, коль не шутишь.

Встретившись в центре кабинета, старые друзья и однокашники обнялись.

— Э-э, смотрю, ты давно в поле не работал, — Константин Ильич похлопал по довольно объёмистому животу приятеля. — Слыхал ты сейчас зам зама.

— Да уж это точно, у Салазарова в замах. По дальневосточному федеральному округу стражую.

— И не перестал ещё слова выдумывать.

— Э, не-е, должно же быть хоть какое-то постоянство.

Страга кивнул другу на кресло, стоявшее возле небольшого столика.

— Ты какими ветрами к нам на Дальний-то, в столицах, поди, уютней?

— Не-а. Не уютней, уж поверь. — Дугорог махнул лапищей. Ага, именно лапищей. Невысокий, в общем-то, маг в плечах был настолько широк, что казался квадратным. Длинные руки были налиты такой мощью, что спокойно рвали, гнули и мяли всякое такое, которое рвать, гнуть и мять было никак невозможно обычному человеку. Правда, годы — отяжелел малость...

Страга, сев во второе кресло, постучал в стекло столешницы. Через секунду по стеклу пробежала рябь, и мохнатые ручки прямо сквозь стекло подали ему небольшой поднос, на котором стоял штоф и два серебряных широких бокала. А также тарелка с канапе и цитронами.

— Ну, — произнес хозяин кабинета, наливая миндальный бренди, — поговорим, что ли, ты ж не поздороваться из Москвы сигал.

— Ну, и поздороваться тоже. Но и не только. Да по делам во Владике был. Ну, и к тебе вот зашёл.

— А, и чего?

— Прям сразу к делу?

— Ну да, а то, — Страга кивнул в сторону штофа, — потом сложно о делах-то будет.

— Э, ну слушай тогда, пока не официально, но к понедельнику по минсвязи экстренных сов разошлют.

— Ого, давай тогда, за почин, — Страга сделал страшные глаза и одним махом опрокинул в себя содержимое бокала. — Ы-ы-ы... Эх! хорошо прошла.

— В общем и целом, — заговорил Дугорог, повторив манёвр товарища, — всё просто. Несколько английских туристов оказались пожирателями смерти из Англии, конкретно четверо. Нашив Питере их прошлёпали. А министр наш — шибко однако хочет их словить. Ну вот, собственно, всё. Ориентировка тебе будет в понедельник. Знаю, что вы не стражи, — он поднял обе руки перед собой, — но твои егеря бдят огромные территории, а к тебе вся эта информация стекается. Кто-то где-то кого-то увидел и капнул... Да, и донеси до своих, чтобы в драку не лезли, только смотреть. А имать и вязать — наша работа. Уяснил?

— Угу. — Главегерь хотел что-то добавить, но противный перезвон прервал их разговор. Голова бюста богини повернулась к хозяину кабинета и срывающимся голосом Модестины проговорила:

— Нападение на егеря. Э-эм... Ильич... н-на Серёжку напали.

— Чего, кто? — озадачился Страга, поднимаясь. Он не сразу поверил в сказанное, ведь никаких нападений здесь не было десятки лет... Дугорог же мгновенно ринулся в приёмную. Там на стене висели огромные часы, на стрелках которых были написаны фамилии всех служащих отдела районного природоохранного магического контроля. Все двенадцать. Две стрелки указывали на красную зону. Одна на делении "крайняя опасность", другая — на "смертельная опасность".

Вслед за Дугорогом из кабинета выскочил Страга и, бросив короткий взгляд на циферблат, пробежал в фойе. Там на одной из стен находилась большая, во всю стену, карта подотчётного ему района. Карта была трёхмерной, и посему на ней был отлично различим рельеф местности, по которому были распределены разноцветные флажки с фамилиями. Большинство флажков двигались в произвольных, нужных им самим направлениях.

— Он на "Неснесённом"... — Константин Страга на ходу перевоплощался, превращаясь из добродушного, слегка полноватого и малость подвыпившего увальня в боевого волкодава, готового рвать кого угодно.

Дугорог, глядя на карту, удивлённо спросил:

— Какого... его туда понесло-то? — он был родом из этих мест и знал про "Неснесённое яйцо". В стародавние времена на этом холмике дикие предки местных маглов долгое время приносили кровавые человеческие жертвы. Каким-то своим то ли духам, то ли богам. С тех пор местечко, напитанное кровью и страданиями, смердело инферналикой и некротикой так, что находиться там по своей воле не стал бы даже самый нечувствительный магл. Правда, стоит выйти за вершину холма — и смрад как будто уносит ветром.

Из кабинета Страги вынесся узловатый посох с янтарной инкрустацией и с сухим шлепком впечатался в деревянно-твёрдую ладонь протянутой руки своего владельца.

На диване в фойе сидел подручный Дугорога. При появлении начальника он встал, положив на столик журнал, с обложки которого ему прощально махала симпатичная ведьмочка в купальном костюме, опиравшаяся на борт шикарной ступы спортивной модели. И подошёл, явно ожидая указаний. Дугорог шагнул к Страге и кивком подозвал подчинённого. Он тоже как будто изменился, как-то подтянулся, что ли. Работа, она такая работа...

— Палочку приготовь, по прибытии расходимся в стороны. — Парень только кивнул. — Контакт.

В центре фойе трое мужчин протянули руки друг другу. На мгновение закрутившись в вихре, сошлись в точку и с громким хлопком исчезли.

— Ой, мама, — проговорила Модестина Павловна, похлопав ресницами. Её огромные глаза увлажнились. Покачав головой, она вернулась к столу и по лесенке в две ступеньки поднялась на свой стул. Ну да, маленькая и ушки малость островаты, ну так это её личное дело.

— Чего со мной сделается то? — сказал я, выпрастывая руки из опутавшего меня винограда. — А вот ты мне скажи-ка, дружище. Ты чего промахнулся-то?

— Это не промах, а предупредительный в воздух, — ответил Саня, сдерживая улыбку. И мы заржали. Видимо, сказалось напряжение потасовки.

Над краем площадки показалась голова отца.

— Ну и чего ржёте, как пегасы необъезженные, а? Давай-ка, Овсюжин, вытаскивай приятеля, — отец был нарочито суров, но когда мы с Саней подошли к нему, я увидел, что руки у него таки малость дрожат.

— Ладно, бать, всё же вроде в порядке, не переживай так, — я приобнял его за плечи. Отец покачал головой и, ухмыльнувшись, дал мне подзатыльник — так, слегка.

— Нормально, говоришь?

Я повернулся на голос.

— О, дядька Вадим. Привет. А ты тут чего?

— Да вот за твоими оппонентами заглянул. С ногами-то что?

Я посмотрел на ноги, торчащие из широких шорт, которые я всегда надевал в лес.

— Да норм всё, просто расслабиться пока не могу. С перепугу. Вот морфа и держится.

— Ладно, — он повернулся и пошёл в центр площадки, где лежала девушка в позе эмбриона, опутанная паутиной. Проходя мимо рослого, чернявого парня явно южных кровей, Вадим Игнатович приказал тому собрать кровь раненого мага. К слову, ногу эти гады забрали.

Молодой страж подошёл к пятну уже впитавшейся крови и стал его рассматривать, что-то нашёптывая. Интересно, как он кровь из песка и щебня извлекать будет? Тот же, достав палочку, встал над кровавым пятном на колени и, почти уткнувшись носом в пятно, начал что-то напевать себе под нос, постукивая тихонько по краям пятна кончиком своей палочки. Кровь на глазах стала выступать из грунта, формируясь в шарик размером с кулак, который поднялся в воздух и, разделившись на ровные пять частей, заполнил собой пять пробирок. Под пробку. Э-э, да это же магия крови.

— А магия крови, часом, не запрещена? — спросил я.

— В общем, да, запрещена, но не вся и не всем, — он пожал плечами и улыбнулся, после чего протянул руку: — Гази.

— Сергей, — я пожал протянутую ладонь.

Подойдя к отцу и дядьке, я присоединился к разглядыванию жертвы. Это была молодая, лет семнадцати девушка. Волосы цвета соломы стянуты на затылке в хвост. И, если бы не гримаса боли и страха, даже в беспамятстве, то личико вполне милое.

— И что, никак не помочь? — вопрос отца вогнал меня в ступор. "Как — не помочь? Она что, умрет?"

— Это, похоже, паутина чёрной вдовы, не разрезать и не порвать. Да и если её тронуть, то сеть на каждое шевеление сжиматься будет. Пока не порежет жертву на куски. Посему пусть девочка спит под заклятием, а мы думать будем. А пока начальству отчитаться потребно.

— Спит? — спросил Саня. — А если проснётся?

— Не надо ей просыпаться, — ответил Дугорог, — а то с перепугу дергаться начнёт, и всё. Это же сеть чёрной вдовы. Паучиха такая каменная с набором особых заклятий, — он покачал головой. — Ума не приложу, где они взяли это заклинание. Я о нём только в исторических книжках читал, оно не запрещено только потому, что не осталось исходного заговора.

— В смысле? — спросил я.

— Видать, остался у кого-то, — сказал отец, — вопрос только, как снять эту гадость? Самой-то паучихи, похоже, и нет уже ни у кого.

— Это да. Их, если и осталось, то штуки четыре, не больше... э-э-э, во всём мире. Хотя, чтобы наложить эту гадость, сама паучиха не нужна, только заклинание. А вот снять паутину — тут без шкатулки с паучихой не обойтись.

— Дядька, погоди, кажется, Евграф Салазаров хвастал, мол, у них жадеитовая шкатулка с паучком есть. Так что...

— Ясно, всё одно начальству докладывать, — ответил Дугорог и, повернувшись, пошёл вокруг жертвенной площадки, доставая блюдечко. Я успел рассмотреть серебряное, овальное блюдце с золотистой каймой, по которой шёл ряд рун, дублированный буквами. По кайме от буквы к букве катилось изумрудное яблочко. Когда было набрано имя абонента, дно блюдечка покрылось рябью и засветилось. Вскоре проявилось лицо.

— Да? — прозвучало от блюдца. — На связи. Вадим? Говори, только времени в обрез.

— Мы их нашли. Эти четверо затеяли жертвоприношение организовать, местный егерь сорвал им мероприятие и ранил одного из них. Они ушли, но у нас есть кровь.

— Ушли? Егерь-то жив? И кто он?

— Жив, Сергей Страга. Тут вот какая штука, Димитрич, жертва увязана паутиной, похоже, чёрная вдова всплыла.

— Вот же ж... Покажи.

Дугорог подошёл к девушке и, направив на неё блюдце, стал водить над ней.

— Добро, ясно. Покажи площадку и ждите меня, скоро буду.

Дугорог показал шефу площадку вокруг и отключил блюдце, проведя по нему рукой, вроде как стирая изображение.

— Ну чё, ждём.

Впрочем, долго ждать и не пришлось. Бахнул трансгрессионный хлопок, и вслед за этим раздалась тихая, но забористая ругань, минуты на три. Что-то там про иглу Кощея в... седой карге и с проворотом. Появившийся высокий, плечистый и весь налитой искрящей мощью мужчина был мокрым, что называется, до сердцевины палочки, достав которую, он начал бормотать заклинание, чтобы высушиться.

— Вот хоть бы раз, проходя Красноярск, не попал под дождь, а? Прям проклятье какое-то, — он повернулся и пошёл к нам. — Всем привет. О, Константин, здорово. Вадим, пройдись по спине, меня бытовые наговоры не любят.

Дугорог, вынув палочку из внутреннего нагрудного кармашка, направил её на его спину. А мы с Саней на автомате вытянулись по стойке смирно. Евграфа Салазарова я знал хорошо, а вот его отца — только по фото в газетах. Это ж сам глава стражей. Говорят, что самый сильный дуэльный боец на сегодняшний день. Да и физуха у него ого-го.

Салазаров, подойдя к жертве, встав на одно колено и склонившись над ней, начал какое-то сложное магическое действо. Он водил палочкой над паутиной, тихонько касаясь её в узловых местах и начитывая какой-то речитатив. При касаниях палочки паутина слегка пульсировала и поблёскивала зелёными искрами. Завершив действо, Михай Димитрич встал и проговорил: — Надо же...

Достав из кармана переговорник, блюдечко чернёного серебра, он пустил яблочко по рунированной кайме. Через минуту послышался сильный, слегка сиплый голос.

— Мишаня? Чего стряслось? Чего такой вид, будто старый лич на дороге привиделся?

— Дед, у нас проблема. Большая.

— И-и? — протянул дед Еремей.

— Жадеитовая вдова объявилась, дед, — серьёзно проговорил Михай Димитрич.

— О-о, и впрямь серьёзно, а ну-ка покажь, — проговорил старший Салазаров, а я исподтишка разглядывал Михая, сравнивая с Евграфом. Да, оба были мощны телом, но при этом оба быстрые, порывистые, что ли. Конечно, Ева был легче или, может, стройней. Правда, Михай Димитрич славился магической силой и мастерством магического боя. Ева же даже в дуэлях почти не участвовал, так, даст в рыло по-простонародному, и этого обычно хватало. А магичить? Так в основном в поделки свои и вкладывается. То деревяшка поёт, поймав магловскую радиоволну. То веер, как развернёшь, так магловские мультики — и смотри сколько влезет. У Данилиных ребятишек таких подарков уже куча набралась. И ведь стойкие какие артефакты получаются. Первая игрушка ещё на первом курсе академии была сделана. Небольшой корешок ивы, который начинает плясать "графену", как только его поставишь на ровную поверхность. Помнится, забыли на столе ещё в первую вечеринку на Покрова, в год их поступления, так шуршал, зараза, всю ночь, и по сей день работает. Видать, в прапрабабку Ева пошёл, она из Носовских была.

Хлоп. Я вздрогнул — ага, задумался. А бедро-то зудит всё сильней.

— Та-ак, — Еремей Елизарыч выглядел забавно, в тулупе, правда, с обрезанными по локти рукавами, в суконных с вышивкой по шву и с кожаными наколенниками штанах и чунях, сработанных из старых катанок. Он обозрел вершинку холма и нас. Причём, именно обозрел. Столь важно, будто находился не на вершине холма у банши на дальних выселках, а в верховном совете министерства магии. Мельком глянув на девушку, опутанную паутиной, он повернулся к нам и сказал: — Дело-то семейное, и ежели кто не хочет знать лишнего, то аккурат пора заняться своими делами.

— Э-эм, — Саня прямо-таки испарился. Дед Еремей посмотрел на меня.

— Э, нет. Не пойду я никуда.

— А чего? — спросил ушлый дед с хитрым прищуром.

— Так это, интересно же, — трусил я отчаянно тогда. Это потом мы с Евой больше сдружились и не по разу друг у друга в гостях побывали, да и с дедом Еремеем пообщались подольше. А то ведь я его только по учебникам и знал — легенда, что уж там. Их есть у нас. А тогда...

— Интересно, ну так оставайся, — Еремей Елизарыч улыбнулся. — Здравствуй, Костик, а ты как поживаешь? С академии тебя не видел. Говорят, дедушкой стать собираешься, — и он хитро на меня зыркнул.

— Да, в общем, да... — я с удивлением посмотрел на батю, тот стоял как школьник на первом школьном параде, даже уши покраснели.

— Ты, Костя, парня-то чего в больничку не отправляешь, а? — проговорил дед Еремей. — Проклятье на ём. В Тагил его надо, там отделение исцеления проклятий лучшее в стране.

— В больницу? Кого? — Батя стоял как оглушенный.

— Его, — дед указал на меня. Я же только переводил взгляд с одного на другого. Михай, сдерживаясь, пробормотал что-то вроде "кривой со слепым". А Дугорог уже просто посмеивался, отвернувшись.

— Серёжа, штаны спускай, — сказал мне дед Еремей

— Я?.. — затупив, я не сразу понял, о чём речь. Дугорог уже просто заржал в голос. Но ведь зудело уже нестерпимо. Я стянул шорты до колен и, изогнувшись, посмотрел туда, где зудело. О-о, это был не синяк. На бедре красовалось... не знаю, как назвать эту, ну... В общем, эта гадость выглядела как криво сплетённая снежинка гнойного цвета и притом шевелящаяся, и похоже, разраставшаяся. Подойдя ко мне, дед оглядел место удара.

— Повезло тебе, Сергей. В морфу он попал, а попал бы выше — и к похоронам.

Я окаменел просто. Отец, побледневший до пугающей крайности, подошёл и, встав на колено, внимательно осматривал проклятущую печать.

— Ладно, раз в морфу попало, значит жить будет, и долго, — сказал дед и повернулся к жертве, о которой, казалось, все забыли. — Ну-ка, чего тут? — он подошёл к девушке и, встав перед ней на колени, достал из-за пазухи шкатулку тёмно-зелёного цвета, эдакий миниатюрный дворец, с колонами, портиками и стрельчатыми оконцами. Крышечка в виде резного свода. Открыв крышечку, он тихонько зашептал на странном шипяще-щёлкающем, явно не человечьем языке. Поставив шкатулку на камни рядом с жертвой, дед отошёл на пару шагов. Мы же все, наоборот, подошли и встали вокруг, чтобы рассмотреть всё. Из шкатулки, бодренько так, выбралась небольшая, брюшко в грецкий орех, паучиха. И так же бодро заползла на девушку, побегала по ней и начала просто и без затей сматывать паутину в клубок. На всё про всё у неё ушло не больше пятнадцати минут. Ага. Раз — и девушка свободна. Паучиха же протянула передние лапки с клубочком деду, и после того, как он забрал сей шарик из паутины, шустро пробежала к шкатулке, заползла внутрь и, устроившись поудобней, замерла. Еремей Елизарыч взял аккуратно шкатулку, закрыл крышку и убрал за пазуху. Всё. И никаких тебе всплесков магии, фейерверков, бздынщей, ни-че-го.

— Так, — деловито сказал он и, указав сначала на меня, а потом на девушку, лежавшую всё так же в позе эмбриона на камнях, распорядился: — Этих в больничку, Костя, проследи. Вы двое ко мне в кабинет, — он посмотрел на Дугорога и Михая Димитрича. — А ты, — пристальный взгляд на чернявого подручного Дугорога, пытающегося не отсвечивать, — пробиры мне, неча такой соблазн в кармане таскать. А сам иди-ка поохоться, тут недалече кабарга прячется, думаю, тебе хватит, — он указал пальцем в сторону. Парень кивнул и, передав деду пять запечатанных пробир, легко побежал туда.

— Вадим, — проговорил дед Еремей, глядя вслед убежавшему парню, — плохо следишь за состоянием подчинённых, ай-яй-яй! — погрозил он пальцем.

— Ладно, — буркнул, подойдя ко мне, отец, — поехали в больничку, а то и так подзатянули.

— Угу. А её как?

Батя слегка стукнул посохом по камням, и перед нами стал проявляться прямо из воздуха красивый, хотя и малость потёртый коврик. Шерсть слегка проредилась, но ещё сохранялась яркость красок. Ковёр-самолёт был невелик, но его вполне хватило, когда он, повинуясь жестам отца, просто подполз под девушку. Она была небольшого росточку и, когда волосы упали на сторону, открылось острое ушко. Отец приоткрыл один глаз девушки и показал нам золотистую радужку.

— Сида? — сказал подошедший Еремей Елизарыч. — Редкая гостья в наших краях. Ладно, всё одно в больницу отвезти надо.

Отец командовал ковриком, на котором лежала сида и сидел я. Сам он летел рядом в ступе, которую, видимо, вызвал заранее, поскольку ждали мы её минут двадцать, не более. Трансгрессировать же было никак нельзя, из-за сиды. Да и мне не стоило с проклятьем-то. А потом было "Туманное копьё" — это поезд такой. Золотисто-жёлтый состав с фиолетовым копьём через все вагоны. Паровоз с истинно хищными обводами, даже труба наклонена, как будто её слегка пригибает встречным ветром. Разместившись в отдельном купе и уложив сиду на верхней полке, мы с отцом взяли чай в стаканах с серебряными подстаканниками. И долго сидели, молча глядя за окно, на то, как наш поезд пытается догнать ушедший день. Суматошный денёк, выдался, и поездка на поезде — как раз хорошо для успокоения. Ехать-то далеко. Страна-то ого-го, на мётлах да ступах лишь по ближним окрестностям и полетаешь. Ну, или по ту сторону Урала можно как-то обращаться. А у нас Сибирь да Дальний восток, тут всё далеко. Есть время отдохнуть, подумать и даже заскучать.

Уже в Улан-Удэ к нам в купе подсел целитель, видимо, посланный Салазаровыми. Он сразу осмотрел меня и пообещал длительный и вдумчивый отдых. Дал какое-то "общеукрепляющее" зелье. Потом выставил лесенку, так чтобы доставать до второй полки, и приступил к осмотру сиды. Долго водил над ней палочкой и какими- то странными на вид штуками, назначение которых понятно, видимо, только целителям, а то и вообще лишь владельцу. После осмотра Павел Темирович начертал какие-то сложные знаки на лбу, ладонях и стопах девушки. Потом уселся с нами пить чай.

Проехав по железной дороге чуть больше четырёх сотен километров, мы вышли на вокзале Иркутска. Сида так и спала на ковре. Я же крутил головой на все стороны, впитывая новые впечатления. Конечно, я уже бывал в Иркутске, но всегда сразу проходил через вокзал в город. Пройдя направо от путей, мы вошли в небольшое здание, выкрашенное в изумрудный цвет, в простую дверь без вывесок. В небольшом фойе за конторкой сидела дородная дама в форме служащих вокзала.

— Простите, — проговорил Павел Темирович, — нам на полётную террасу.

— Прямо по коридору и в лифт, — проговорила дама с отсутствующим видом.

— И нам бы ступу напрокат, — отчего-то смущаясь, вымолвил наш целитель.

— Н-дэ? — ответила блюстительница путей сообщения, с таким видом, как будто он попросил её сплясать. Поджав губы, она достала из тумбы какой-то бланк и, склонившись над ним, начала вдумчиво его заполнять. — Палочкой, здесь и здесь, — указала она целителю пером, и он, спеша и суетясь, коснулся палочкой талона проката.

Пройдя, как было указано, мы оказались в довольно большой кабине лифта, так что поместились все, включая сиду на коврике.

Зажурчала вода, и кабина лифта пошла вверх. Сквозь ажурную бронзовую решётку было видно, как в техническом помещении качал воду в грузовой резервуар молодой, судя по виду, тролль, который с любопытством нас рассматривал. Через некоторое время дверь лифта совместилась с другой дверью, снаружи. Невысокий пожилой маг в форме работника вокзала открыл перед нами обе двери, и мы вышли в светлый небольшой холл. Вдоль одной стены в специальных ячейках стояли мётлы и ступы. Другая стена представляла собой ряд стеклянных дверей, выводящих на довольно широкую террасу. Перил у террасы не было, лишь невысокий бордюр.

Отдав контролёру талон на ступы, мы выбрали подходящие нам и вышли на террасу. Запахи ночного города и специфические запахи вокзала ночью слабели, к тому же подмораживало.

Усевшись в ступы, мы сразу постарались набрать высоту. Маглы, знаете ли, понатянули своих проводов, вкрячиться в это — брр!

По плану Салазарова, озвученному нам Павлом, чтобы сократить время пути в больницу, нужно было пересесть в Иркутске с поезда на... тада-ам! — "Южный Ветер". Я на нем только раз летал, когда на третьем курсе заболел бурой лихоманкой. В общем-то, болячка не напряжная, так, лихорадит малость и тело покрывается крупными родинками, ну, и запах от тебя... м-м... сильно так себе, настурциями, в общем, пахнет. Сидел дома, пока не сойдут родинки, а потому почти опаздывал к началу учебного года. Вот и отправили нас, четверых опоздунов, на летучем корабле, чтобы успели.

На Красный яр мы прибыли минут за сорок до прибытия "Южного Ветра". Мы спокойно позавтракали в буфете причальной станции и вышли на плоскую крышу. Сама станция напоминала иркутский железнодорожный вокзал, только крыша плоская. Кроме небольшой надстройки из стекла на узорчатой основе бронзового литья. И собственно причала, трёх ступеней и площадки сверху, сделанных в том же стиле, что и купол надстройки, и достаточных, чтобы на них могли разойтись два мага с приличной ручной кладью.

А потом появился он, "Южный ветер". Точнее, она. Это была бригантина, двухмачтовая красавица светлого дерева с паутиной такелажа и белоснежными парусами. Причём, кроме обычных для бригантины блиндом под бушпритом и кливеры над ним, тремя фоками и двумя косым на грот-мачте, были и руслень-реи, отходящие от бортов с парусами, напоминающими то ли веер, то ли крылья гигантской бабочки. Солнце ещё не взошло, но корабль находящийся пока на приличной высоте, был освещён с кормы и просто светился на фоне ещё не полностью светлого неба. Опускаясь ниже к причалу, бригантина начала поднимать руслень реи и подходить к стороне причальной площадки. И вот это чудо стоит бортом к причалу, а маг в белом кителе, палочкой управляя швартовом, накинул его на кнехты, после чего швартов плотно обвязался на умопомрачительной сложности узел.

— Рисуется, — пробормотал отец.

Поднявшись на палубу, мы подошли к центральной двери кормовой надстройки, открытую для нас стюардом в белой ливрее. В какой-то момент я почувствовал жёсткий, пристальный взгляд. Повернувшись, я увидел, что один из марсовых матросов пристально нас рассматривает, сидя на рее фок-мачты. Войдя, мы попали в небольшой холл, видимо, кают-компанию. Пройдя к следующей двери, мы вошли в своего рода подъезд и, глянув между пролётами лестниц, я увидел, что палуб на "Южном ветре" не меньше пяти, н-да. А снаружи вроде две палубы было.

— Вам забронированы каюты на минус первой палубе, — сказал сопровождающий нас стюард. — Номера четыре и шесть, в том конце этого коридора, по правую сторону.

Мы прошли к своим каютам. В общем, особых отличий каюты от купе вагона — ну, кроме того, что коек в каюте было две — я не увидел. После того, как мы разместились, я вышел на бак. Это такая маленькая палуба на носу корабля, где бушприт крепится. С двух сторон от двери стояли симпатичные диванчики. Я уселся на один из них — они оказались вполне удобными.

Как мне было плохо... Зуд проклятущей кляксы постепенно переходил в жгучую боль, да и страшно было. Я изо всех сил старался загрузить мозг, впитывая окружающие меня виды, запахи, ощущения. Иначе начинала накатывать паника. Нельзя, терпи, Серый, терпи.

А пахло, кстати, приятно. Свежеоструганными досками и лаком растительным. Интересно, это же сколько лет прошло с создания этого корабля, а запах такой, будто вчера доски строгали. Я ведь о корабельном деле читал в детстве много, мне на день рождения, как раз перед получением приглашения в Китеж, дядька Вадим привёз книгу магловскую "Повелители морей". Я тогда никак не мог понять, почему картинки не шевелятся, думал, сломал книжку как-нибудь по неосторожности. Дня два маялся, а потом отец заметил мои страдания. Он объяснил мне, что у маглов картинки не двигаются, потому что маглы хотят зафиксировать время на изображении. Так и говорят: "Остановись, мгновенье". При том, что картинки не двигались, корабли на них изображались просто великолепные. Это были действительно произведения искусства. Разглядывая недвижимые картины с нарисованными кораблями, а то и целыми флотилиями или батальными сценами, я отпускал своё воображение в такие дали, что маме приходилось нелегко заставить меня вернуться и вовремя прийти на обед. Я мастерил какие-то лодочки из ивовой или тополиной коры и гордо шествовал за проплывающим по ручью "галеоном", полным золота или "фрегатом", представляя, как сижу в вороньем гнезде и высматриваю добычу.

— Ты как? — спросил отец, я и не заметил, как он вышел.

— Да вроде ничего. Только побаливать начинает, а так...

— Скоро прибудем, потерпи, — проговорил он. — Может, перекусим сходим? Здесь ресторан есть.

— Нет, не хочу, посижу тут. Красиво.

Посмотреть действительно было на что. Мы летели в ночь, и нас нагоняло солнце. Сумасшедший контраст. Всё парусное оснащение просто сверкало ослепительной белизной. Вся резьба, которой были покрыты поверхности корабля, кроме разве планшира, как будто переливалась на солнце, делая силуэт корабля подвижным. Даже мачты и реи были покрыты неглубоким орнаментом. Это же какой труд.

Насколько помню книгу "Летающие корабли — шедевр магической артефакторики", бригантину "Южный ветер" строили две семьи, Коробины и Носовские. На все работы у них ушло больше тридцати лет. При этом паруса начали ткать лет за восемь до начала строительства самого корабля, и закончены они были по завершении строительства. Эти паруса здесь — самое дорогое. Коконы фей-ночниц для парусов вообще объявлены стратегическим ресурсом, их всем миром собирали. В России всего три летучих корабля: "Южный ветер", "Северное сияние" и "Белые ночи". И все они разные. Был четвёртый, но после октябрьской революции часть магов сбежала на нём в Южную Америку. А пятый уже лет двести как в музее в Китеже туристов радует.

Посидев на баке, я решил таки пойти поспать. Возле нашей каюты обнаружилась массовая сцена. Отец и Павел Темирович принимали извинения капитана, а рядом стоял потупившийся матрос. Опа, сид.

— Чего стряслось? — спросил я отца.

— Да-а, врывается к нам в каюту этот вот молодчик и хватает за грудки нашего целителя, мол, куда вы её тащите? — пояснил он. — Вот разбираемся с капитаном.

— А объяснить парню, что и как, язык отвалится, — эх, привык батя командовать, а по-простому поговорить уже никак. — Чего хотел-то? — спросил я матросика, он хоть и выглядел крепким, но был на полголовы ниже меня. А я ведь росту среднего и не особо мышцаст.

— Простите, в-виноват. Я только хотел узнать, куда вы её везёте, ну, и откуда... — голос у молодого сида был высок и мягок, таким голосом вообще ругаться невозможно.

— Ладно, пошли на бак, потрындим, — я улыбнулся и протянул парню руку. — Сергей.

— Феадие, — представился сид.

— Федя, — сказал я, улыбаясь.

— Ага, так, в основном, в команде и зовут, — ответил он и рассмеялся. Мы проговорили с полчаса, я рассказал ему, что мог. И наконец пошёл спать.

Остров Буян на Иртыше в Омске был последним местом, когда "Южный ветер" садился в магловском городе в Сибири. Дальше была стоянка в Тагиле, а потом уже по ту сторону Урала. Мы сошли по трапу на причале в Тагиле. Это небольшой городок, в котором жили только маги.

И у этого городка крайне интересная история.

История города неразрывно связана с историей больницы. Дело в том, что больница названа в честь основательницы — святой Вевиньи. Не знаю, насколько святой могла быть волшебница, но факт. Отцом Вевиньи был небезызвестный маг, жизнеописание мы в школе проходили, Неклюд Данилович Носовский. Описан как первостатейный злодей, лишь позже, читая книги по истории, я понял, что с Неклюдом, как часто бывает, всё сложно. Так вот, Вевинья родилась и жила в Москве. Особо и не выделялась, но чума, случившаяся ближе к концу восемнадцатого века, по непонятной причине была приписана ей. Силой Вевинья не могла особо похвастать, но целительством занималась и имела, так сказать, свою практику. Когда прозвучали первые обвинения в её адрес, Вевинья решила не тянуть и сбежала в глушь. Тагил находился недалеко от уральского имения Носовских, которые, несмотря на предыдущие беды, приблуду, как её иногда называли, всё-таки не бросили и спрятали. А потом потихоньку она начала целительствовать. В основном снимала проклятия. Когда же ветры улеглись и Вевинью оправдали, она решила, что от добра добра не ищут. Оставшись в Тагиле, Вевинья продолжила практику, а после у неё появились ученики. Так вскоре и появилась эта больница. Сначала изба-целебня, а постепенно изба превратилась в самый значимый в России центр по исследованию и исцелению недугов, наведённых проклятиями.

Правда, назвать Тагил полноценным городом — пожалуй, это слишком. Скорее, городок, примерно на двенадцать тысяч жителей, из них приезжих тысячи четыре. Зато живут в Тагиле только маги. А приезжие — это в основном больные со всей страны, ну и студиозусы или практиканты.

А вот, собственно, и больница. Три основных здания. Отделение исцеления наведённых проклятий, отделение исцеления нечаянных проклятий и главное здание, в котором находится лаборатория проклятий, воздействия проклятий на людей и иных разумных, а также способов противодействия проклятьям и последствиям их применения. Из центрального входа отделения наведённых проклятий к нам навстречу бежали несколько целителей с самолётными носилками. Не успел я опомниться, как опытные целители уложили меня и быстро увлекли в один из входов отделения. Сиду же, как я успел заметить, увезли в лабораторию. А потом были коридоры, лифт, кабинет предварительного осмотра, где меня осмотрели и ощупали. А потом я оказался в палате — там уже находились на исцелении четверо магов. Двое, как и я, новенькие. У одного, судя по виду, бородавочное проклятье. А вот у второго вполне в наших краях редкий летучемышиный сглаз, да столь сильный, что некоторые мыши приросли к голове бедняги. Целителям приходилось давать мышам снотворное, чтобы они не пищали и не царапали парня, с головой которого срослись.

И началась больничная скука. Поначалу, правда, вызывали интерес процедуры, всё же внове. А после спасали лишь газеты. Правда, на шестой день ко мне в палату припёрлись трое друзей, а привела их Даша. Оказалось, её матушка здесь работает, Руководит отделением нечаянных проклятий. Сергей мне тогда и подарил веточку яблони — положишь её на стол, и начинает она показывать мультики, например, "Ну, погоди!", а надо выключить — поставь в подставку. Будмир мне слезы огнептицы привёз — где только он их взял? Данила мне и поведал, что тех четверых гоняют по стране с помощью кровяного компаса, который сделали вампиры из той крови, что мы тогда собрали. И тогда я понял, кто был тот парень, Гази — кажется, с Кавказа. Вампир он, и, видимо, не простой, а из старших. Так вот, бегают эти гады по России, а уходить не хотят, чего-то им, супостатам, здесь занадобилось. А через полторы недели привезли к нам в палату парня одного. Скрючило его проклятьем страшно. Лежал он на кушетке, на животе согнутый вперёд и вбок. Больничная сорочка на спине была расстёгнута. Маг этот, видимо, был котлаком, и проклятье достало его в момент трансформации. Отметину проклятья было плохо видно, но я всё-таки разглядел в меху гнойного вида шевелящуюся снежинку. Парень был без сознания и в себя пришёл только через день. Звали его Евгений, и он страшно переживал, что останется с таким "украшением" — его спина в момент трансформации получила заряд проклятья и осталась кошачьей, точней, как у снежного барса, да ещё и скрутило. А ведь он только что женился. Но на помощь пришёл младший целитель, молодой, весёлый и отчаянно рыже-конопатый паренёк. Он рассказал историю про то, как весной привезли одного депутата из Екатеринбурга, в большом тюрбане. Тот оказался сквибом, потому и привезли в эту больничку. Когда же тюрбан сняли, то оказалось, что у этого слуги народа на лбу причиндалы мужские, да такие, что ниже подбородка. Причём уникальность ситуации была ещё и в том, что проклятье депутату влепил не маг, а маглы — так сказать, коллективное творчество. "И ничё-о! — заявил гордо Беня, Бенедикт то есть. — Свели каку, и следа не осталось, ну, может, только в душе осадочек". Так пока Беня рассказывал, как этого деятеля на процедуры водили через всё отделение, вся наша палата ржала в едином порыве и в унисон, и соло. Один лишь Женька не мог смеяться в голос и только хрюкал и слёзы рукавом утирал. Зато отлегло и не грыз себя больше.

— Так, Вадим Игнатьич, что там твой вампир, отчитался? Компас готов? — спросил Салазаров, сидя в рабочем кресле.

— Готов и в работе, — сообщил Дугорог, проходя по кабинету начальника. — Засекли этих гавриков и ведём.

— Добро. И куда они сиганули?

— В Ленск, а оттуда сразу в Талбокой, а потом в окрестности Шеи и дальше по северам. Малость на запад отклоняются.

— И как думаешь, чего им на севере, заметь, нашем севере, понадобилось? — спросил Михай друга и однокашника, с которым проработал невесть сколько лет, которого вытащил с Дальнего Востока в центр и которому доверял, как себе.

— Да непонятно это и нелогично. Прятаться у нас сложно. Служба поставлена как надо, всё одно словим. И о том знают. Обычно прячутся в Америках, особенно Южную любят. Ещё Африку любят за её бардак. А у нас-то с чего? Ежели только за чем-то конкретным пришли, — Вадим посмотрел на начальника вопросительно.

— Они, похоже, к Пади идут, — проговорил, подумав, Михай, — Понимаешь, сама паучиха штука редкая, их всего четыре зелёных и три чёрных. Нефритовая, жадеитовая, малахитовая и из змеевика — зелёные. Опал, обсидиан и черный янтарь — чёрные. Есть и красных пара, где-то на крайних югах. В общем, мало кто ими владеет. То есть, имеет шкатулку и наречь самого заклятия. Про тех же красных известно, что они в коллекции одного шейха аравийского на полочке для красоты, а сами заклинания утеряны. У нас в России их две. Одна опаловая в спецхране, тоже для красоты. Вторая жадеитовая у нас в имении и поверь, хранится она ничуть не хуже, чем в министерстве. И вдруг выплывает наречь заклятия, причём от каких-то там иностранцев. А кто создал жадеитовую, знаешь? — Вадим покрутил головой. — Неклюда Тёмного по истории проходил?

— Ох, Ёжкина головёшка, — глаза Дугорога малость округлились, — хочешь сказать, он сам выполз из логова? Это ж сколько лет прошло?

— Сам вряд ли, скорей, кто-то в логово как-то проник. — Михай бросил перо, которое крутил в пальцах. — Так что ставь пост на Пади, Вадим. Туда они рвутся, больше некуда им, не туристы, чай.

— И кого поставить? — сказал Дугорог, подняв брови. — Ну, тут снимем с погони, раз уверен, куда идут. Но кого попало на засидку не посадишь. Подумай сам, надо кого-то или крайне опытного, или изначально незаметного настолько, что эти пройдут мимо него и укажут, где вход.

— И правда, не брать же их у Пади. Пусть покажут, как зашли. Давай думать. Например, у нас в этом районе орлаки есть? Не-ет. Найди кого-нибудь. Сними с других участков кого-то поопытней. И привычного к холоду, осень — а там уже, почитай, зима. Лучше троих, четверых. И пусть облёт делают по очереди. А остальные пусть в одном сиге от Пади дежурят. С погони всех не снимай, пусть эти тати чуют, что за ними идут.

— И кого я туда пошлю?

— Да хоть отпускников отзывай, потом догуляют.

— Добро, и в саму Падь надо хоть кого-то посадить, пусть вход караулит, мало ли, на первый взгляд, зачарован, — Дугорог поднялся с кресла, стоявшего у стола главы стражи. Сделав пару шагов в направлении к двери, он остановился и, повернувшись, спросил: — Михай Димитрич, а с сидой-то что? Ну, где взяли, как доставили? Да и зачем она им вообще понадобилась-то? И жертвоприношение это... Это же даже не прошлый век. Дичь какая-то.

— Это да. Сида не наша, не из России. На востоке Албании национальный парк есть в горах. Вот там она и проживала со своими. В себя привели недавно. Пока в шоке была, мы с албанским магом снеслись. После лечения уедет домой. А пока в больничку привезли её маму. Сиделкой у девчонки посидит, скорее отойдёт от перепуга. А вот что касается жертвоприношения, поймаем этих и спросим.

Вот вы когда-нибудь бывали в устье реки Оби? Могучая река, несущая свои воды аж от слияния рек Бия и Катунь, текущих от алтайских гор. Вбирающая в себя и Томь, и стремнинный Иртыш, про другую водную мелочь на их фоне можно и не вспоминать. Река равнинная, широкая в своём приволье. И устье у неё такое же. Извилистое, разлапившееся, как большой пфырфклач с его многочисленными щупальцами. И всё это многопроточное великолепие спокойно и степенно идёт к морю и наполняет его своей окраской на многие километры. И вот там среди островов поймы находится Нижне-Обский заказник — там-то и произошло многое из поведанного.

Женя Пятнадчий в те дни находился в отпуске по причине свадьбы и поскольку вторую часть медового месяца молодые решили провести там, где можно увидеть самое великолепное, на их взгляд, зрелище — а конкретно полярное сияние.

Он злился. Ну как так, четыре дня отпуска осталось, а его сняли. Мол, страна на тебя надеется, мир ждёт спасения, и так далее. А ведь отпуск не просто так, а свадьбу гуляли. Всё так начиналось хорошо. После свадьбы в Осетии у однокашника домик арендовали и две недели — жена, море и фрукты. Потом решили на севера. Здесь, на севере Урала сейчас почти зима. Вчера так и снег выпал, небольшой, но всё стало чистым и белым. Сидели себе с Анжелой на краю предварительно подогретого уступа и любовались сиянием, красотища. Там же на уступе палатка, которую на свадьбу подарил дядька со стороны матери. Он же и к туризму пристрастил. Ночь, прогоревший костёр рдел углями, в руке кружка со сбитнем, под боком теперь уже совсем жена, а над ними феерия цветов. Особенно, когда прорывается не спектральный шлейф, а магический. А утром — "спасай, Женя, мир".

Снежный барс лежал на большом покатом валуне с плоской вершиной и, медленно поворачивая голову, будто сканировал взглядом каменистую пустошь. Странное это место — Неклюдова Падь, круг из камней размером от кулака до небольшого дракона. И ведь не растёт здесь ни веточки, ни травинки, ни даже мха. А над головой вместо неба марево, из-за которого это место было не видно с высоты не только маглам с их приборами, но и магам. А вот снег падал без помех. Так что всё вокруг покрыто чистым белым покрывалом

С час назад орлак, дежуривший над Падью, маякнул сигнал, что заметил супостата, и улетел с докладом. Теперь Евгений остался один, обратившись в слух, чтобы не пропустить появление нарушителей. Со стороны края Пади послышались шаги нескольких человек. Ага, метрах в пятидесяти. Так, четверо, один хромает. "Странно, вроде говорили, без ноги должен быть". Барс соскользнул с валуна и быстро, но тихо двинулся в сторону объектов наблюдения, стараясь не терять их из вида. Мягкие лапы помогали ему двигаться без всякого шума. Пройдя наперерез четверым магам в черных мантиях — вот неудобно же в такой одежде в поле — он вышел к ним за спины почти в упор, рукой достать. Попетляв между камнями, четверо магов остановились на небольшой площадке перед вертикально поставленным, ничем не примечательным камнем. Рослый маг, подойдя к каменному столбику, достал что-то из внутреннего кармана и, протянув руку, прижал к поверхности камня какой-то маленький предмет. От места прикосновения по камню пошли волны, и напоминающий столбик камень стал разворачиваться, пока не превратился в арку, заполненную рябью, будто водой. Все четверо магов быстро вошли в арку и пошли по каменному коридору, который плавно поворачивал вправо. Барс пошёл за ними, но остановился в самой арке. Оглядев арку, он увидел, что с правого свода, прямо из камня выглядывает ободок кольца, сделанного из какого-то зелёного камня. "Та-ак, и чего делать-то, где бойцы мракоборцы? И вещи за периметром, и палочка там. А если арка закроется, как тогда этих выколупывать будем?" Барс огляделся и, увидев узкий и длинный камень, решил положить несколько таких в проход арки. "Ух ты ж, костяная погремушка, холодно-то как!" — барс начал подниматься на ноги, превращаясь в человека, кошачьими лапами камни не поворочаешь. И в этот момент сильный удар сбил его с ног. Да с такой силой, что молодой мужчина, не скинувший, впрочем, мех барса, отлетел на несколько метров и ударился о лежащий напротив арки валун. Из глубины коридора шёл высокий маг в чёрном — он негромко и не по-русски ругался. Подойдя к арке, он протянул руку к колечку в камне, но яркий жёлтый луч ударил его в грудь, снося обратно в коридор. Одетые в белые балахоны, плохо видимые на снегу, к тому же мерцающие дезиллюминатом фигуры, двигаясь быстро и тихо, прошли мимо Евгения к арке. Крайний маг из отряда для захвата присел к котлаку. Проведя рукой над грудью парня, он обернулся к кому-то, стоящему между камней, и сказал: "Жив".

Из темноты вышла высокая фигура.

— Мишаня, ты иди с ребятами, придержи этих... — он обернулся к магу, который пытался оказать помощь Евгению. — Давай-ка, Ждан, бери кого-то из ребят и доставьте Евгения в Тагил, в больничку. Нас здесь и так хватает.

Евгений застонал, боль и судорога не давали ему говорить.

— Ага, очнулся, — пробормотал Еремей Елизарыч и, присев, провёл палочкой по спине раненого. — Ну, так полегче будет.

— Там в арке кольцо сбоку, оно открывает, — сипло проговорил Евгений.

Вдруг из арки донёсся дикий душераздирающий не то крик, не то вой. Еремей резко выпрямился.

— Ладно, отправляйте парня в больницу, неча тянуть, — сказал старый маг и быстро пошёл к арке.

— Ладно, Степан, — сказал магомедик, — давай ковёр, грузим, и полетели.

За окном на льду озера несколько мужчин ставили довольно большую раму с вертикально установленным бревном, обточенным под веретено. Высотой веретено примерно на глаз метра четыре. Да-да, сегодня праздник, и не один. И Рождество у католиков, и солнцеворот- калядовник, и Навлид пророка у магометан. К тому же меня и Жеку выписали из больницы. Красота-а. Сидим вот большой компанией в "Хромом знахаре" в Китеже, на берегу Светлояра и вкушаем. "Знахарь", надо сказать, заведение приличное. В три этажа бревенчатая изба, из брёвен в обхват. На каменном первом этаже два бревенчатых. Да ещё минус первый. На первом этаже большой зал со стойкой, большим очагом и небольшой площадкой для танцев в центре зала. Второй этаж в виде большого балкона, сделанного так, чтобы было видно центр зала первого этажа, а на третьем этаже комнаты.

Мы сидели на балконе у окна, что от пола до потолка. А в окне озеро Светлояр подо льдом.

— Ну ладно, молодёжь, гуляйте сами, пора мне, — дед Еремей поднялся из-за стола, изобразил рукой что-то типа прощально-приветственного помахивания и, опираясь на узловатый бадожок, пошёл к лестнице, на выход. Забавный у него бадожок, как будто сплетён из оживших прутьев, которые непрерывно двигаются, меняя форму трости, причём, если смотреть пристально, то начинаешь малость плыть.

— Степан, ну ты хоть расскажи, чего там, в Логе-то было? — громко спросил Будмир Степана Крыжня, сидевшего на другом конце стола. — А то от старших мало чего добьёшься.

— А чего говорить-то, — подняв брови, возразил Стёпа, высокий долговязый парень, на пару лет старше меня, — мы тогда на подхвате, считай, были. Женьку спасали. Ждан ему флакон под нос сунул, и баюшки. А мы его в мешок телогрейный да на ковёр. Он же голый на снегу на пузе лежал.

— Герой, однако, голым пузом злу великому путь в мир заступил, — продекламировал Данила, опустив руку на плечо приятеля, с которым нёс службу в одном отделе.

— Господа, ваш заказ, — сбив пафос Данилы, вставил половой, держа за ручку тележку с напитками. Передо мной на стол бухнулась большая кружка гречишного мёда и тарелка, на которой лежала груда восточных сладостей: рахат лукум, пахлава, чурчхела. Может, я не такой какой-то, но мёд люблю со сладким. Под шутки про грозное пузо великого стража народ за столом быстро разбирал заказ.

За окном на льду начиналось действо. Стук била и поскрипывание веретена в гнезде поперечины. Чурильники да солнцеродники начали раскручивать веретено, намотав на него канат и растягивая его в стороны по очереди.

Жена Евгения Анжела спрятала лицо за плечо мужа, похихикивая и показывая лишь красные от смущения ушки.

— Ну, с Пади мы его вытащили, — продолжил вещать Семён, — Ждан двоих стажёров прихватил. Им Салазаров запретил в Падь лезть. Парни так то ничо, не растерялись, по ступам — и ходу. А я обратно в Логу. А там у входа повязанный пожиратель смерти висит над землёй и мычит. Ручки-ножки ему ребята грамотно спеленали, и на глазах мерцалка. Это чтоб сосредоточиться не мог. Вот и мычит без толку. И один из наших его стережёт. Хмурый, видать, подраться не дали.

Я слушал вполуха. О том, что произошло в октябре в Неклюдовом Логе, мне рассказал отец после разговора с Михаем Салазаровым.

На льду засветился огонь под жалом веретена. Скоро загорится подклад, и пойдёт очередь с факелами, а после друг за другом в огненном хороводе и по всему озеру. На той стороне озера уже горят костры, это маглы-родноверы, тоже с факелами. К полуночи хороводы соединятс, и будет гульба и игрища. А назавтра кто нибудь из маглов будет доказывать друзьям, что он ни-ни. Не пил, а эльфа видел "ну как тя щас". И друзья поверят, Светлояр же ж.

— Ты, Серёга, молчи только про это дело, — сказал отец. — Оно понятно, что много слухов будет. Но это не наше дело.

— Да понятно, это же семейное дело Салазаровых. Но согласись, и мы руку приложили.

— Ага, особенно к тебе они руку приложили, почти три месяца в больнице пролежал.

— Да они в больнице этой перестраховались просто. Меня можно было ещё в ноябре выписывать. Случай, мол, уникальный, исследовать надо, — Сергей поёжился. — Куда только свои штуки не совали, злыдни. Ну, батя, расскажи, чего там внутри стряслось? Женька рассказал, что видел, но сам понимаешь, только снаружи.

— Женька твой сам виноват, зевнул — и получил. Кто ж к опасности спиной поворачивается?

Оказалось, когда Евгения Ждан с Семёном на ковёр положили и повезли к целителям, сам дед Еремей с четырьмя стражами пошёл вслед за Михаем. Парализованного пожирателя смерти, а это были точно они, ребята уже повязали. С учётом того, что этот гад ещё и невербал, упаковали его как надо. На голове этого гада шлем кожаный, специально устроенный, чтобы в глаза ярко сверкало. А в уши громко пищало, меняя тональность и ритм звучания — чтобы и слова не мог из слогов собрать про себя. И подвешен в воздухе, невысоко, но так, чтобы стопы и кисти соприкасались. А внутри оказалось, что трое пожирателей к тому моменту погибли. Они вбежали в круглый небольшой коридор и попали в ловушку. Когда их нашли, они были сжаты вместе, как будто из них лепили кадавра. Да там почти все, ну, кроме Салазаровых и старшего группы захвата, освободили желудки. Когда этих пожирателей передавали англичанам, так мадам Булстроуд взглянуть изволила. А ведь специально предупредили — не надо. Сомлела. Конечно, её, бедненькую, после откачали и помощь всеобъемлющую оказали, и целитель был крайне галантен и виртуозен. Ох, чую, покопались в памяти сей дамы и вынули всё, до чего дотянулись. Но не суть. После обнаружения убиенных из глуби Логи шаги послышались. Тут и Салазаров, говорят, побледнел. Нервы, чё там. Ведь некому там живу быть. Оказалось, призрак. Поначалу подумали — охранника, а потом оказалось, сам Неклюд Тёмный припожаловал, хотя и призрак всё же. Увидал призрак Неклюда Деда Еремея и как заорёт "Вра-аг!" А потом осёкся и вроде как признал за своего. В общем, договорились они.

— Так, бать, получается, Неклюд в деде Еремее родню признал.

— Ну да. Ефросинья Андреевна Носовская — бабка Еремея Елизаровича, а Глафира Паникаровна Носовская — мать. Правда по другой линии. К тому же на мизинце у него колечко призывное пригрелось.

— О как. А дальше? И что за кольцо?

— Ты, Серёжа, историю-то учил или как? Хотя, да, "Неклюдов бег" — это факультатив. В общем, там всё просто. Колечки те или перстни Неклюд для полюбовницы сотворил да подарить не успел, погибла. А когда у приятеля Неклюдова Паппы дель Карло дочка народилась Вивьен, вот ей колечко-то и подарил. А лет через двадцать призыв и сработал. Неклюд ту Вивьен, считай, с костра снял, а чтобы особо не гонялись, чуму на франков наслал. После на Москве поселил. Да пока по Европам бегали, любовь у них приключилась. В Москве выяснилось, что Вивьен беременна. Носовские, кстати, девчонок не бросили. У Вивьен и Неклюда было две дочери — Оливия и Вевинья, которая родилась после смерти Неклюда.

— Смерти?

— Ну, так думали, а оно вишь как. Во-от, Вевинья — она и есть та самая, которой и названа больница, где ты изволил отдохнуть. А Оливия вышла замуж за аглицкого офицера и вообще баронета. К тому же мага не из последних. И увезла колечко, подарок матери, в Англию. Ну, а её внучка вышла замуж за некоего Серпина Корвина Мракса. Через неё некий Том Риддл получает и Неклюдову кровь, и невзрачное жадеитовое кольцо.

— Ох, ёжкина головёшка. Так, значит, этот их Вольдеморт в Логу шастал.

— Похоже, да. И эти его подручные тоже.

Солнце довольно шустро скатывалось к горизонту, вытягивая тени и четко прорисовывая бахрому леса на вершинах сопок, где над средними, в общем-то, деревьями возвышались истинные гиганты. Так и люди — что маги, что маглы. Ведь в среднем те же маги зачастую способны лишь к простенькому набору бытовых заклинаний и к большему не стремятся. А зачем им больше-то?

Сергей Страга сидел на любимом троне и вспоминал. Разговор с Еремеем Елизарычем всё же состоялся. Второго января у Евграфа день рождения, и, похоже, он не терял зря времени — окончательно достав деда, упросил его рассказать всю историю с жадеитовыми кольцами. Дед Еремей дополнил рассказ о Логе Неклюда в основном лишь тем, чего и сколько они нашли в сундуках в лаборатории древнего мага.

— Признал он меня как родовича, — сказал Дед Еремей, — и ведь, что интересно, он не просто призрак оказался. Полноценный слепок личности.

— Это как, — спросил Евграф. Мы сидели в большой гостиной и не спеша вели разговор за кружкой сбитня. После бурного празднования Нового года самое оно.

— А вот так. Умирал он, и выбор простой у него был, лич или призрак. По его тёмности вроде лич ему и ближе бы подошёл, ан нет. Видать, и не так уж тёмен был. В зале там и мумия Неклюда была. Так прямо в ступе своей странной сидел.

— А в чём странность ступы? — встрепенулся Будда, он у нас по ступам прибитый малость, гонщик же.

— Да как сказать. Она, ступа его, вроде как вокруг ног его обросла, так что и не вынуть его. К тому же и повыше пояса сзади поднята вроде спинки. Ходить-то он не мог после пули с наговором, что в позвоночнике сидела. Так вот, он из глыбы жадеитовой алтарь сотворил и обряд привязки души на неё сработал. Тяжко ему было, он после ранения двенадцать годочков в этой ступе просидел. Книги писал о жизни своей. Мемуары, значит. А напоследок разговора и молвит он, отпусти, мол, в услугу. А оплатой услуги книги да имущество забери. Устал он, почитай, триста лет в подземелье один прожил. Ну, если так можно про призрака. Ну, говорю, отпущу — только как? А он на алтарь показывает, разрушь, мол. Отпустил. Книги только и взял.

Я тогда подумал, что артефакты и нельзя, поди, взять было.

— Дед, а что за артефакты? — спросил Ева.

Дед Еремей посмотрел на малое дитятко неразумное так, что Ева заёрзал на стуле и глаза в пол опустил.

— Там, Евграф, такие страсти по полкам разложены, что иному на них и глядеть нельзя, не то что трогать руками. А уж тебе и подавно, ты ж, как младенчик, всё в рот потащишь.

Ева вскинулся что-нибудь ответить, но дед выставил вперёд ладонь.

— А тебе я из тех книжек кое-чего повыбрал, — дед весело улыбнулся, — счас наша копировальщица доставит.

— Так если там опасные вещи, может, и стоило бы их перенести куда-нибудь, э-э, опять же поглубже? — спросил Данила, страж как-никак.

— Да не. Я как только алтарь тот расколол, так и вода потихоньку пошла внутрь. Оно там всё на тот алтарь завязано было. Там теперь только озерцо небольшое осталось. Небольшое, да глубина не промеряется.

Он позвонил в колокольчик, и в дверь, распахнутую старшими Салазаровыми с донельзя торжественными физиономиями, вошла домовая эльфа.

А, я слышал про неё от Евграфа. Её Еремею Елизаровичу подарил, аж после второй мировой, английский министр магии, как там бишь его, я забыл. Так эту эльфу местные домовые в штыки приняли, и пришлось Салазаровым её в секретари определять. И ведь правду говорят они, эти домовики ни на грамм свободу не ценят. Вот и эта тоже. Одета она в шикарную, всю расшитую вышивкой, местами даже с речным жемчугом и скатным бисером, прямо произведение искусства, наволочку для диванной подушки. В ушах у "красавицы" и модницы серьги. При этом в правом ухе одна крупная серьга. А вот в левом целая гирлянда мелких колечек, серёжек и клипс всевозможных форм. С учётом размера ушей. На макушке же затейливая, хотя и жидковатая, причёска в виде спиральки безе, ну просто ядовито-салатового цвета. Зато, по словам Евграфа, любую книгу копирует так что не отличить от оригинала, включая обложку. На маленьких, но видимо, крепких ручках престарелой, в общем-то, эльфы лежала стопка из шести вполне серьёзных фолиантов. Ева поплыл. Подарок был шикарен.

— Ева, пляши, — воскликнула шестнадцатилетняя оторва Тома, сестра Евграфа.

Маленькое, немногим выше колена взрослого мужчины, но крайне важное существо, подойдя к Евграфу, протянуло ему стопку книг.

— Вот, э-э... вам, да.

— А ещё, — заговорил Еремей Елизарыч, — вот тут у меня книжки. Я в них свёл в одно дневники и мемуары Неклюда. Почитайте на досуге.

Интересное оказалось чтиво. И полезное.

И годы прошли, и наши дети уже подрастают. А в прошлом году помер дед Еремей. Помер в любимом кресле на любимой веранде. А в мире что-то меняется, запах... Да и Данила мечется по всей стране, как стрекоза над прудом. Что-то будет. А пока пора домой, солнце уже заходит.