Безликие (гет)

Вытаскивая платье из шкафа, Лили чувствовала странную решительность, словно не она была той, кто вечно откладывал решение или стоял в сторонке, когда за нее все решала мать. Кажется, впервые она чувствовала неотвратимое желание принять хоть какое-то решение, и чем близились стрелки часов к назначенному Скорпиусу времени, тем сильнее она сомневалась.

Ей бы, как классической, хорошей, доброй дочурке пойти к отцу и покаяться, показать ему все, что у нее было на руках, пересказать слова Марлен и натолкнуть на тот же вывод, что пришел к ней в голову.

Но она не шла. Лишь всматривалась в циферблат старинных часов, будучи уже готовой к выходу, и время от времени бросала взгляд на роскошное платье, лежавшее на диване. Его ей когда-то давно купила мать, и Поттер отчего-то казалось, что она смогла бы в него влезть даже сейчас. Хотя, кого она обманывала? На самом деле, ей было просто все равно — влезет, не влезет; пойдет, не пойдет. Лили вообще не хотела никуда сегодня идти, кроме… кроме встречи с ним.

Чтобы наконец постараться прервать их. Чтобы поставить точку и абстрагироваться от всех проблем, которые неминуемо принесет ей тот, кто связан с этим… всем.

И уж тогда лучше будет действительно стоять в этом душном зале, наполненном глупыми, далекими людьми — и улыбаться. Смотреть на них, испытывая бессмысленность происходящего. Она всегда чувствовала себя неимоверно потерянной на всех этих больших праздниках, потому что по духу не подходила ни этому обществу, ни празднику в целом. Ей бы сидеть в окружении тяжелых балдахинов, в полумрачной комнате, в месте, так отчаянно напоминавшем ей Малфой-мэнор.

Махнув головой, Лили прикусила губу, мысленно приказывая себе остановиться. Она не должна была продолжать эту игру, она должна была ее остановить, если в ней еще имелась хотя бы капелька благоразумности. Даже если она не пойдет к отцу с повинной, лишь бы просто избавиться от него, лишь бы… не испытывать эти странные ощущения.

Но все эти правильные мысли уничтожились сразу, стоило ей вывернуть на давно полюбившийся проспект и увидеть его. Такой же, как всегда, о чем он думал, смотря так пристально в небо? О чем Скорпиус вообще мечтал и были ли у него, такого человека, мечты в целом?

Лили шла за ним послушно, словно заведенный механизм, не решаясь прервать то молчание, которое он распространил между ними. А Малфой, как всегда, вывел ее к набережной Темзы, прислонился к толстой, чугунной ограде подле моста, и, совершенно не замечая ее, безразлично посмотрел в гладь реки.

Если бы они оба были нормальными, все было проще.

Если бы они оба выросли, окруженные счастьем и беззаботной юностью… столкнула ли бы тогда их судьба? Встретились бы они тогда?

Лили всматривалась в его профиль с поистине упадническими мыслями, потому что ей казалось, что связывали их исключительно страдания. Другого связующего звена не было — ничего общего, совершенно.

Тишина била обухом по перепонкам, и, когда ее почти стало раздражать его полное безразличие, Лили не стерпела и подошла ближе к Скорпиусу, желая этой газетой вызывать в нем хоть какие-нибудь эмоции. Желая обратить его внимание на себя.

— Вы с Мартой одноклассники?

Он отреагировал сразу, словно имя «Марта» была для него костью, красной тряпкой, на которую нельзя было не среагировать. Воспользовавшись моментом, она выхватила газетенку из своей сумки и ткнула пальцем в первую же статью.

Всего на секунду она увидела, как взгляд Скорпиуса стал до дикого безжалостным, стальным. Он выхватил газетный лист с какой-то непередаваемой яростью и впился глазами в буквы, словно видя их впервые.

Кажется, он на самом деле не знал о существовании этой статьи. И, наблюдая за тем, как по мере прочтения какая-то веселость, по-настоящему дьявольская веселость стала проступать в его лице, Лили начинала испытывать странный, невольный интерес.

— Интересная статья, — тихо сказала Лили, во все глаза смотря на него.

— И напрочь лживая.

Лишь на мгновение посмотрев на нее, Скорпиус тут же уткнулся обратно в газету, словно мечтая своим взглядом испепелить этот лист.

Он вновь не видел Лили Поттер. И это равнодушие, такое привычное и знакомое на протяжении почти всей ее жизни, вынуждало ее кривиться от внутренней то ли боли, то ли ярости — черт разберешь.

А еще внутри нее отчаянно начинала биться в конвульсиях одна лишь разумная мысль: он убьет ее. Эта мысль выстрелила стрелой, прочно осев в сознании еще вчера вечером, а сегодня при бледном свете сумерек, стоя возле него и всматриваясь в его безжалостный блеск в глазах, Лили начинала в этом убеждаться.

Правильно. Он убьет ее. Оборвет эту бессмысленную череду дней, а Лили… она даже так и не почувствует себя ни любимой, ни… желанной. Она навсегда будет грудой сломанных механизмов, которые уже не привести в строй.

Не имея больше сил смотреть на него, Лили отвернулась, вновь обращая свое внимание к чугунным перилам моста, что до боли напоминали ей надколотый бардюр в маггловских городках, куда иногда возили ее родителей. В детстве ей нравилось вставать на него ногами, вскидывать руки в сторону и стараться идти ровно по прямой, слегка раскачиваясь, но никогда не падая — ведь рядом, рядом-то шли родители, которые всегда были готовы подхватить. А сейчас? Кто-нибудь поймает ее сейчас?

Словно заколдованная, она подошла к мосту, а потом взобралась ногами на перила. Прикрыв на секунду глаза, почувствовав легкость и между тем страх, потому что по ту сторону моста была река, оледеневшая лишь местами, все еще представлявшая из себя незыблемый поток воды.

Выкинув руки в стороны, Лили тяжело вздохнула. Легкость ушла, оставляя чувство отравленности от собственных надежд.

— Ты?.. — услышала она удивленное Скорпиуса, и бросив на него мимолетный взгляд, заметила, каким решительным шагом он приблизился к ней, почти вплотную встав к перелам.

Его платиновые волосы разметались от ветра, а взгляд серых глаз был столь бесцветным, что по-особенному выделялись зрачки. У него была какая-то странная красота: не канонная с правильными изгибами лица, а напротив, красота, рожденная словно вопреки острым скулам, широкому лбу и абсолютному отсутствию красок в лице.

О неправильности в его лице кричало все.

— С каждый встречей я чувствую странное. Мне никогда не хотелось узнать кого-то настолько сильно, как тебя. Помнишь, я говорила, что ты страшен тем, что не даешь надежды? Нет. Ты страшен тем, что тебя совершенно никто не знает. Потому что ты — безликий. Сколько жизней ты прожил за одну?

Она говорила это, думая о тех многочисленных слухов, что шлейфом следовали за ним; вспоминая рассказы Марты и Марлен, понимая, что совершенно ничего из этого не было правдой. Скорпиуса действительно никто не знал, как будто он жил не своей жизнью, а чужими, разрозненными.

Остановившись, Лили резко развернулась, так, что ее каблук вышел из-за перил, и она опасно качнулась. Но вряд ли в душе ее был страх — скорее интерес. Подхватит или нет?

— Сколько всего перепало на твою долю?

Она видела, как исказилось его в лицо в гримасе настоящей злобы. И в эту минуту она была готова поверить рассказу Марлен, что говорила о нем, как о звере — настолько сильная беспощадность проступала в его лице. Наверное, Скорпиус был крепок настолько лишь из-за этой животной ярости и гнева, коптившим ему легкие, вынуждающим его действовать, мстить.

— Все говорят, что ты сломаешь мне жизнь. Но нет. Я сама сломаю себе жизнь… с помощью тебя.

«Поймает или нет?», — думала она, сделав неосознанный шаг, а потом — прыгнула, замечая, как ярость сменяется удивлением, как из рук его выскальзывает газетный лист.

Она обнимала его за шею, вдыхая тяжелый аромат, думая лишь об одном: он — Хаос. Он — убийца. И ее он также убьет, без тени и страха. С таким, как он, лучше действительно не иметь дела, Марлен абсолютно права, да и все они тоже правы. Но почему… почему же в этих объятиях ей было спокойнее, чем в кругу своей семьи или во время изувеченного времяпрепровождения с Балдером? Неужели на фоне ощущения смерти блекли все остальные чувства, и Лили могла забыть о собственной никчемности?

Ей казалось, что она падает в пучину давно нереализованных чувств и желаний — перед глазами мелькали картинки из ее безотрадной юности, наполненной завистью и отвращением; Лили вспоминала, как много раз она испытывала чувство разочарования, не добившись ничего.

Не лучшая. Не умная. И даже по-женски непривлекательная. Она всегда чувствовала себя с этой частичкой «не», и казалось, что за годы самобичевания и закапывания собственных стремлений и желаний, она просто слилась с тенью, потеряла свое лицо.

И, видя его за собой, ей казалось, что он был не лучше, что в этом и заключалось их схожесть — они оба были вынуждены однажды забыть о себе и нацепить маску, которая настолько обезображивала лицо, что теперь было страшно показаться без нее.

Открыв дверь, Лили тихо выдохнула, касаясь холодного металла — решимость покончить со всем гасла на глазах, и ей казалось, что если она хотя бы не попытается, то на ней точно можно будет ставить крест.

Если она хотя бы раз не прыгнет в пучину уничтожения… может, жизнь ее изменится?

— Наверное, стоит закончить нашу игру.

Сердце ее билось, когда она развернулась и прикоснулась щекой к дверному косяку. Лили смотрела на Скорпиуса во все глаза, мысленно моля, чтобы он проявил решимость, чтобы его безразличие хотя бы сейчас спало и он дал ей разрешение на уничтожение.

— Мне нужно идти на балл, — на автомате говорила Лили, смотря и смотря, видя, как в глазах его начинает что-то сверкать. Пустой и безжизненный взгляд словно считывал ее, и Поттер почти хотела покаяться — она не хотела идти ни на какой бал, потому что все это было совсем не ее, и она чувствовала, как от одной мысли просто погибает. Стоять там в этом платье… опять ломать себя? Опять мучать?

Наблюдая за Скорпиусом, она ощутила, как всего на секунду у нее дрогнуло сердце, видя, как он резким движением потянул дверь на себя в тот самый момент, когда она хотела ее уже закрыть.

— Закончить игру? — говорил он, надвигаясь на нее, сметая к черту границы. — Думаешь, ты можешь ее закончить? — Скорпиус остановился, криво усмехнувшись, и она отчетливо почувствовала его злость. — Это я решаю, когда заканчиваются игры с моим участием.

И, обведя взглядом ее комнату, Лили увидела как зацепился он за что-то, и, резко переведя свои глаза на нее, Скорпиус с несвойственным ему жаром бросил:

— Пойдешь на балл? К ним? К тем, кто смеется над тобой, травит тебя, не ставит ни во что? Будешь исполнять волю родителей? Тех самых, кого ненавидишь до глубины души, от которых желала сбежать даже хоть с помощью этого уродца Бладера? Это из-за них ты будешь прихорашиваться и стоять в этом душном зале, растягивать улыбку, словно рада всех видеть, отчаянно вспоминать имена тех, кого знать бы никогда не хотела, и улыбаться, черт возьми! Улыбаться!

Каждое его слово било наотмашь, пробуждая в ней спрятанную ярость и гнев. Ей как никогда нестерпимо хотелось вывалить наружу всю свою злобу, хотелось рассказать ему, как она ненавидела все эти вечера, как испытывала отвращение к этим сальным взглядам, к затравленным улыбкам.

Лили Поттер ненавидела свою жизнь. Ненавидела то, что никогда не могла делать то, чего по-настоящему хотела.

— Хотя, поступай, как знаешь. Если хочешь уничтожить себя, вперед. У тебя же до этого почти получалось.

Он решительно развернулся, явно собираясь выйти прочь, и Лили Поттер резко ощутила страх. Она боялась отпустить его, боялась вот так расстаться. Она чувствовала: что-то происходило сейчас с ним, что-то в нем словно было другим. И Лили боялась, боялась, что это была их последняя встреча, и она так и не попробует… попробует то, чего ей так хотелось.

— Не уходи.

Жалкий ее голос в тишине комнаты вызывал еще большее отвращение, чем обычно, но она не сдавалась, схватила его куртку пальцами, дрожа всем телом.

Это было отчаянье. Неприкрытое, настоящее, такое родное отчаянье.

— Не уходи сегодня, прошу, — громче повторила Лили, боясь, что он прямо сейчас скинет ее руку и просто уйдет.

Но вместо этого Скорпиус обернулся, поглядел на нее каким-то странным взглядом и лишь спросил:

— Зачем тебе это?

Зачем?

«Как бы сказать, — думала Лили, — с чего бы начать?». Ответ на этот вопрос мог бы разрастатись до размеров ее жизни, начиная от ее неудачной любви в Хогвартсе, заканчивая отношениями с Балдером. Но Лили не хотелось сейчас вспоминать их.

— Я хочу почувствовать себя нужной… — словно и не видя его перед собой, как мантру проговорила Лили, заламывая пальцы. — Цельной… Желанной.

Это был определенно конец — слова сорвались так по-глупому, отметая любой путь к отступлению. И, вглядываясь в его почти беспристрастное лицо, Лили казалось, что он просто уйдет. Бросит ее, как и все, так и не поняв, что именно хотелось ей все эти годы, какая конкретно травма была в ее душе.

Лили стояла, боясь сделать лишнее движение, почувствовав, как еще немного и точно либо зальется краской, либо самостоятельно уничтожит себя лаврами самобичевания. Потому что Скорпиус ничего не делал, он просто стоял, смотря на нее нечитаемым взглядом.

А потом, резко схватив ее за руку и притянув к себе, он с остервенением поцеловал ее, из-за чего Лили сначала даже опешила, почувствовав надвигающуюся панику. Но, зажмурив с силой глаза, она сама схватилась руками за его куртку, боясь, словно ей не хватит решимости, и она оттолкнет его или разревется.

Он был ее спасительным балластам, и она цеплялась за него, как могла, скидывая с плеч ненужную одежду, чувствуя его на удивление теплые руки, проскользнувшие под блузку.

Прижав ее к стене, Скорпиус также резко разорвал поцелуй, внимательно поглядев на нее, видимо, замечая искорки сомнений в ее глазах.

— Поздно думать, что правильно, а что нет, — сказал он, нависая над ней, словно скала, и от одного ее взгляда у нее пропало всего на мгновение дыхание, потому что она видела в них явное, неприкрытое, такое незнакомое желание, — потому что сомнения — путь в никуда. Ты либо что-то делаешь, Лили, либо нет. Понимаешь?

С минуту она смотрела на него нахмуренным взглядом, чувствуя, как отяжелело ее дыхание и как по рукам ее прошлась дрожь. А потом, словно испорченный, но все еще заведенный механизм, она положила свою руку ему на плечо, привстав немного на носочки, и, зажмурившись, слегка прикоснулась своими губами до его, тут же получая ответ. И на этот раз она уже не чувствовала паники, пускаясь во все тяжкие, ощущая словно новый прилив сил.

Потому что, кажется, впервые за долгие-долгие годы наконец делала, то, чего желала, забывая о всех своих размышлениях и сомнениях, грузом лежавших на ее груди, а теперь словно воспаривших, оставивших ее.

* * *

Стук ложкой по чашке методично погружал ее в какой-то транс, и Лили, право, была столь рассеянной, что даже не замечала ни бурного обсуждения за столом, ни скользких взглядов, которые то и дело бросали на нее окружающие.

Но она просто никого не видела — ничто не существовало для Лили в этот момент, кроме ощущения его рук, кроме того трепета, что буквально поглотил ее вчера.

Для Лили, право, реальности и не существовало. Всеми своими мыслями, всем своим естеством она все еще была в ночи — в своей комнате, в полумраке комнаты. Воспоминания ее были столь детальны, что она почти могла поклясться, что лежала, просто лежала после всего на кровати вместе со Скорпиусом и молчала.

Они лежали по разные стороны кровати, и Лили, нервно вглядываясь в открытую балконную дверь, что пропускала холодный воздух в комнату, едва прикусывала указательный палец, боясь непроизвольно что-либо сказать.

Ей было слишком неловко посмотреть на Малфоя, а может, она боялась увидеть в его лице разочарование. Единственная отрада была ее в темноте и в том, что Скорпиус и сам не проронил и слова, словно и ему казалось, что то, что произошло, было странным и совершенно неподвластно для них.

Раньше она никогда так просто не лежала ни с кем на кровати. Балдер всегда резко слезал с нее, накидывал наспех свою одежду и уходил прочь, не забывая хлопнуть дверью, и представленная себе, Лили, голая, такая грязная, лежала на кровати, всматриваясь в яркий, режущий глаза свет, струящийся из люстры. В такие моменты она отчаянно накрывала веки ладонями, надавливая на них, лишь бы не видеть, лишь бы тьма полностью поглотила ее.

Но не помогало. Даже в такие мгновения перед глазами ее мелькали странные блики.

А Малфой свет не включил. И, лежа в ночной тишине, едва переводя дыхание, Лили испытывала странное душевное смятение — потому что где-то внутри ей определенно хотелось все повторить.

Аккуратно перевернувшись на другой бок, Лили, надеясь, что Малфой тоже лежит спиной к ней, робко подняла глаза, тот час натыкаясь на пристальный взгляд Скорпиуса. От одного его взгляда у нее словно пересохло во рту, и Поттер почувствовала дрожь в своем теле. Если бы он смотрел в сторону или вбок, она бы без зазрения совести смогла бы выхватить из тьмы очертания его тела. А сейчас она не решалась оторвать свой взгляд от его глаз, словно загипнотизированная.

Да, она такой и была. А потом, вцепившись пальцами в подушку, тихо произнесла:

— Может, повторим?

Она точно слетела с катушек. Бесповоротно сошла с ума. И отчего-то безумно радовалась, когда на утро не застала его в своей кровати, потому что понимала, что при свете дня ей станет не просто стыдно, а по-настоящему страшно. Ведь она совершенно не знала бы, ни как стоило бы себя вести, ни куда себя стоило бы деть.

— Лили?! — истеричный возглас матери заставил вздрогнуть и рассеянно посмотреть на нее.

— Эй, ты чего сегодня такая? — хлопнув ее по плечу, весело спросил Джеймс, что сидел рядом. Морщинки, складками собирающиеся у его глаз, когда он улыбался, делали его взгляд таким теплым и добрым, что Лили почти отмерла.

— Думаю, Лили все еще в шоке из-за случившегося вчера, — досадливо протянула Гермиона Уизли, отпив чай.

Лили, право, почти вздрогнула, моментально прогоняя свою рассеянность. О чем именно говорила ее тетя?

— У Лили просто удивительное везение, — почти прошипела Роза, сидевшая рядом с матерью, взглядом исподлобья прожигая кузину. — Даже здесь ей повезло…

— Да о чем вы? — оледеневшими пальцами Лили вцепилась в фарфоровую чашку, боясь, черт возьми, боясь, что они каким-то образом узнали о том… о чем?

Этот вечер сбора родственников итак был бесперспективной встречей, но сейчас заставлял Лили нервничать больше обычного. Но традиция была неизменна, каждый второй четверг месяца она должна была проводить в кругу своей семьи, выслушивая их упреки, пожелания и сочувствие.

Ах, как бы ей хотелось сейчас сидеть дома, и, мня подушку в руках, опять и опять смаковать события прошлого дня и испытывать странную радость — ведь, кажется, у нее все получилось; кажется, она не разочаровала его, ведь зачем же тогда он ответил на ее просьбу повторить жаркими прикосновениями? Балдер бы просто посмеялся и вышел прочь из комнаты.

— Вчера на бале, который ты курировала, прогремел взрыв в вип-ложе, — оттягивая гласные, бросила Роза. — По какому-то удивительно обстоятельству, тебя там не было, и умерла только чета Томасов. И то, ее убила не бомба, а ворвавшиеся вооруженные люди. Твой отец целый вечер пытался их выследить, но они словно растворились.

— Не стоит преувеличивать, — спокойно улыбнувшись, перебил Гарри. — Их было всего двое, поэтому они с легкостью скрылись в толпе — балл был маскарадом. Но, существенно говоря, итак понятно, кто это все сделал.

Отчего-то у Лили затряслись поджилки, и, поставив с тихим грохотом чашки, из-за чего мать ее тотчас слегка сморщилась, она почти безразлично спросила:

— Кто же?

Гарри, что все это время посматривал исключительно на чай, поднял голову и посмотрел на Лили, слегка улыбаясь. Улыбка у него была всегда такая легкая и замысловатая, словно ничего не означавшая — но Лили казалось, что она была его прикрытием. За ней, скорее всего, скрывались глубокий анализ и наблюдение.

— Хаос. Это были они.

— Но отец, что же за цель они преследуют? — встрял молчавший доселе Альбус, от предвкушения дискуссии облокотившись о локти, что лежали на столе, полностью портя идеальный мамин порядок. — Они охотятся за элитой власти и при этом мурыжат то Малфоя, то Розье… в общем, бывших. Не вижу тут взаимосвязи.

— А ты думаешь, у больных есть место для логики? — пережевывая тост с вареньем, бросил Рон Уизли. — Нет тут логики и не будет. Хаосу она ни к чему.

И он засмеялся, словно сказал что-то до боли остроумное, тут же словив предостерегающий взгляд Гермионы и Розы, причем вторая так яростно сверкнула глазами, словно по-настоящему стыдилась своего отца.

Гарри тихо усмехнулся, задумчиво поглядев на Лили, и, подмигнув ей, вновь вернулся к созерцанию чая, но мыслями, мыслями-то он был явно уже не в этой комнате.

— Как только приехал этот Малфой, я сразу сказала, что дело не к добру, — отчего-то рассерженно начала Джинни, окинув всех оценивающим взглядом. — Мне он не понравился с самого начала…

— Вот умора будет, если он всех и укокошил на том вечере, — с доброй улыбкой поддакнул Рон, слегка улыбнувшись.

Вдох.

— Он не мог этого сделать.

Ее голос показался даже ей чужеродным — она не ожидала. Не ожидала от самой себя, что вот так вот просто первой заговорит. И, испугавшись, Лили резко выпрямилась на стуле, ненавидя себя с каждой секундой сильнее, ведь… зачем? Зачем она это делала?

— О чем ты, Лили? — тут же поинтересовался с добрым любопытством Джеймс, смотря на нее глазами-лучиками.

Милый-милый брат. Он всегда смотрел на нее с любовью, а Лили всегда было этого недостаточно.

Подняв голову, она почему-то опять наткнулась на внимательный взгляд своего отца. Как-то так всегда получалось, что стоило тому услышать о Малфое, как он невольно оживлялся и словно начинал вникать в то, что происходило вокруг.

— Потому что всю прошлую ночь он провел со мной.

Сердце у нее ухнуло, и, чтобы не выдать своего волнения, Лили тут же спокойно и размеренно поднесла чашку к своему рту и немного отпила, несмотря ни на кого конкретно, но ощущая все взгляды на себя.

Атмосфера, полная осуждения, буквально проникла в ее внутренности.

— Лили, — только и смогла протянуть Джинни, настолько обескураженная, что у нее не осталось даже слов для упреков.

— Стерва! — не удержавшись, выкрикнула вдруг Роза, прямо подскочив с места, из-за чего Лили была вынуждена невольно поглядеть на нее.

Закатив глаза, Поттер отставила чашку и спокойно встала, равнодушно поглядев на нее. Кажется, кто-то ломался надвое от своей ненависти. Нравилось ли это Лили? О, она просто наслаждалась.

— Я благодарна за твои предостережения и за ту жалкую статейку в желтушном журнале, — спокойно сказала Лили, премило улыбнувшись. — Кажется, это сблизило нас еще сильнее. Завидно, кузина?

— Вот, вот! — ткнув в нее пальцем, продолжала громко говорить Роза. — Вот ее лицо, напрочь лживое и завистливое. Я всегда говорила вам, что это избалованный ребенок, напрочь лишенный моральных устоев…

— Можешь рассказать Балдеру о моральных устоях, когда он спал со мной в то же самое время, что и встречался с тобой, — выбивая ложь из своих уст, с некоторой досадой говорила Лили, сверкая глазами своими, словно безднами.

Роза взревела, и, схватившись за ее волосы, потянула Поттер на себя, нечаянно уцепившись ногой за длинный подол скатерти. С громким звуком скатерть чуть съехала вниз, опрокидывая дорогой фарфоровый набор, поднос с фруктами. Придав себе силы, Роза с еще большей мощью потянула голову Лили на себя, из-за чего скатерть съехала еще сильнее, и на пол полетели фужеры, вилки, ножи, падая со страшным хрустом на пол.

— Ненавижу, ненавижу тебя, — словно в бреду говорила она, натягивая ее волосы на кулак, из-за чего Лили невольно вскрикнула вцепившись в руки кузины, пытаясь их отцепить.

Вокруг царил хаос. Голоса взметнулись ввысь, и уже через минуту Лили почувствовала, как руки Розы словно оторвали ее головы, и, качнувшись назад, она почти упала, но тут же была словлена Джеймсом, который, похоже, до конца так и не понимал, что здесь происходит.

Тяжело дыша, Лили с яростью смотрела на Розу, которую с двух сторон обступили ее родители, пытаясь утешить, ведь она рыдала горючими слезами истерики, по-прежнему выкрикивая слова проклятия в ее адрес.

Не контролируя себя, Лили резко вырвалась из-за хватки брата и уверенным шагом направилась к Розе. Все смотрели на нее с немым молчанием, и даже тетя Гермиона, что посекундно гладила Розу за волосы, словно оцепенела, увидав, каким было ее выражение лица.

Все еще бившись в конвульсиях истерики, Роза подняла заплаканные свои глаза на Лили и в ту же минуту, поравнявшись в ней, Лили молниеносно залепила ей такую громкую затрещину, что вместо кузины невольно вскрикнула Гермиона, спрятав лицо своей оцепеневшей дочери на своей груди, с прорывающейся яростью поглядывая на Поттер.

— Довольно с меня, — сказала холодно Лили, развернувшись, быстрым шагом поднимаясь наверх.

Хлопнув дверью ванны, она облокотилась руками о раковину, подняв взгляд, всматриваясь в свое отражение. На нее словно смотрел другой человек: никогда еще Лили не замечала столько ярости в своих глазах, никогда еще ее лицо не передавало таких насыщенных, живых эмоций.

Тяжело дыша, она ополоснула лицо водой, а потом аккуратно начала приглаживать растрепанные волосы, отчаянно думая, что вся ее репутация, вся она просто разрушены. Ничего не осталось, ничего — Лили сама только что спустила в Тартарары годы лицемерия и притворства.

— Лили, — раздался стук в ванную, и сквозь шум воды она услышала голос отца. — Можно тебя на минутку?

Помедлив, она еще с полминуты смотрела в свое отражение, а потом, крутанув кран, Лили резко открыла дверь и внимательно поглядела на отца.

Он смотрел не то чтобы сердито, а скорее даже с какой-то жалостью. И, черт побери, лучше он, право, проклял ее здесь и сейчас.

— Роза…

— Не интересно, — тут же перебила его Лили, окончательно выйдя из ванной, громко хлопнув дверью, а потом, скрестив руки на груди, она прислонилась к стене и безразлично посмотрела в сторону.

— Она просто завидует тебе, Лили.

Переведя на него взгляд, Поттер едва хмыкнула, совершенно не веря. И в лице ее будто бы так и отпечатался вопрос: «С чего бы вдруг?».

— Ты всегда получала внимания больше других. Просто так. Не из-за чего. А Розе для этого приходилось быть лучшей во всем, что, естественно не получалось. Она устала бороться с тобой в неравной борьбе, но ты нанесла ей еще больший удар именно в тот момент, когда она была готова к капитуляции. Ты забрала у нее жениха.

— Я… — оробев, попыталась бы сказать Лили, выпрямившись резко. — Я никого не крала…

— Да-да, — кивнув головой, сказала Гарри, понимающе на нее взглянув.

И это и было последней каплей или, может, точкой невозврата. Сверкнув яростно глазами, Лили сжала свои тонкие пальцы в кулак, поглядев на отца с издевательской насмешкой.

— Раз разгребаем скелеты в шкафу, тогда… А ты? Почему ты убил его?

— Кого? — медленно протянул Гарри Поттер, и она могла почти поклясться, что он напрягся.

— Драко Малфоя в день его задержания.

Тяжелый вздох сорвался с его губ, а взгляд словно отяжелел. Именно в тот момент она словно заметила, насколько немолод был ее отец, какие старые у него были глаза. Словно он прожил не пятьдесят лет, а все сто. Только вот Лили тоже никогда не чувствовала себя молодой — она как будто родилась уже постаревшей и разочаровавшейся в жизни.

— Это была чудовищная ошибка, — качнув головой, наконец сказала он. — Одна из самых больших ошибок в моей жизни, если хочешь знать. Но при этом я не могу сказать, что в ней была моя вина. Есть вещи, которые просто нельзя изменить или… сдержать.

Они еще долго стояли в этом коридоре, овеянные тишиной и молчаливым разглядыванием друг другом. И Лили могла поклясться — никогда еще она так точно не видела душу своего отца, никогда еще они не были близки так, как в тот момент.

И потому уходить из дома впервые было даже как-то тяжело, и она шла, пошатываясь, избегая взгляда матери на прощание, избегая объятий братьев. Лили шла, потому что была заведенным механизмом, с роем мыслей в голове и ощущением, что она безоговорочно больна. Потому что сама прикрыла того, кто был связан с Хаосом; потому что каким-то непостижимым образом стремилась прикрыть Скорпиуса во что бы то ни стало.

Он отравил ее. Это не было привязанностью или заинтересованностью в нормальном понимании — Лили была просто отравлена. И ее рассудок просто помешался, оттого она спешила домой, чтобы повалиться на кровать и лежать, всматриваясь в потолок, а потом вспоминать его.

В полумраке комнаты, дотрагиваясь до его плеч, касаясь их, лаская, Лили чувствовала шрамы. Длинные, старые, бугристые, она отчетливо ощущала их пальцами ладоней, и внутри нее рождалось желание свести их, изучить каждый, а потом просто уничтожить, словно вместе со старыми шрамами могли пропасть и воспоминания.

И ей хотелось, чтобы кто-нибудь точно также стер ее шрамы. Не оттого ли она прикрыла его перед отцом? Ведь у него получилось. Почти получилось.

Глупая, сумасшедшая, сумасбродная. Роза права — она избалованный ребенок. Но что толку-то от ее понимания, какое ей теперь дело до ее репутации?

Лили падала.

И, наверное, совершенно точно сходила с ума, потому что, открывая дверь, замечая, что кто-то взломал замок, она без страха вошла внутрь вскинув палочку. И, увидела темную фигуру, стоящую спиной к ней, всматривающуюся в окно, Лили перевела дыхание, едва вздохнув.

Убьет. Он точно ее убьет. Однажды — непременно. Лили знала это с самой первой встречи, с того момента, когда посмотрела в его глаза.

Скорпиус обернулся. Жесткий взгляд его без тени эмоций прошелся по ней, и затем на лице появилась улыбка — кривая, злая и до ужаса притягательная. А потом, повернувшись всем корпусом, он спокойно поглядел на нее, крутя в руках своих палочку.

— Убьешь меня? — вдруг спросила Лили, и сердце у нее провалилось куда-то вниз. — Убьешь, как их всех: мистера Розье, людей на мосту… Как хочешь убить моего отца…

Склонив голову, Скорпиус прищурился усмехнувшись еще сильнее.

— Ну и как давно ты догадалась, кто я? — минуту спустя спросил он вместо ответа. Настроение у него было какое-то игривое, совершенно несерьезное, и из-за этого она даже расслабилась, пожав плечами, облокотившись о стену.

Палочка все еще была в ее руках, и, может, будь она умнее или хотя бы учись лучше, Поттер могла бы за себя постоять. Только вот… не хотелось. Не было у нее силы. Не было и желания.

— Не знаю. Может, чувствовала это с самого начала? Ведь это не трудно, Скорпиус. От тебя всегда пахнет кровью. Но знаешь что?

Она вдруг вся стрепенулась, оживившись, и посмотрела на него прямо, замечая, что он до ужаса, чертовски расслабленный.

— Ты же ведь не мог не понять, что я догадаюсь. Так отчего же не устранил меня раньше? Или… думал, что я настолько глупая, что никогда не пойму ничего?

От собственных же слов внутри нее проснулась гамма чувств. Начиная от разочарования, заканчивая острой обидой — ведь никто, совершенно никто никогда не воспринимал ее всерьез, видя в Лили лишь избалованного глупого ребенка. Ребенка, который манипулировал ими всеми.

Все еще смотря на нее прищуренным взглядом, Скорпиус приподнял бровь, задумчиво щелкнув пальцами свободной руки.

— Потому что знал, что ты не расскажешь, не признаешься своему отцу. Оттого и не устранял. Ведь, я же говорил тебе, мы похожи. Нас притягивает одно и то же, ты такой же хаос, как и я. Ведь и ты, и я сами разрушили свою жизнь. Стерли ее до основания, обезличив себя. А все эти Балдеры — это лишь предлог для отведения души. Не они были причиной нашей погибели. Мы пошли на нее сами. По своему желанию, мечтая разложиться и словно доказать себе, есть ли предел?

С каждым словом он приближались к ней, надвигаясь, словно мрачная тень, поглощавшая все живое на своем пути. Отточенные навыки убийцы почему-то бросились ей в глаза именно в это мгновение, когда он шел на нее, играясь палочкой в руках.

Расслабленный. Спокойный. Бездушный. Он не каялся в смертях, что нес в миру; он считал себя праведником, несущим облегчение неприкаянным душам.

Прикрыв глаза, Лили опять облокотилась лопатками о стену, ощущая тяжесть от палочки в руках. Хотелось отчего-то рассмеяться или пуститься в пляс, до таких размеров безразличие появилось в ее душе. И, распахнув свои глаза, она действительно улыбнулась, а потом бросила палочку в сторону, из-за чего Скорпиус даже остановился, с секунду наблюдая, как деревко, ударяясь об пол, отскакивает в сторону.

А потом взгляд его вновь зацепился за нее, и она увидела отчетливо, что смотрит он на нее, как на равную. Лили отчего-то подумалось, что перед смертью его точно умоляли, хватались за его ноги, кричали о верности и о собственной важности. А ей не хотелось. Просто не нужно было.

Молчание затягивалось, раздражая ее решительность, и, втянув воздух ноздрями, Лили вызывающе бросила:

— Ну, убьешь меня?

Бровь ее презрительно взметнулась ввысь, а лицо стало таким уверенным и хладнокровным, что у Скорпиуса приподнялся уголок губ. Подойдя еще ближе, из-за чего ей пришлось поднять голову, он улыбнулся в полную силу, сложив тонкие губы в белую полоску.

Нагнувшись, он сказал:

— Смерть — это дар.

Его руки, дотронулись до волос, и, аккуратно приподняв их, он бросил рыжие пряди за плечи, все это время внимательно наблюдая за ней.

Лили сглотнула, поерзав нервно. Его близость слишком раззадоривала память.

А потом его руки, проведя линию по ключицам, вдруг остановились на шее и резко схватили ее, приподнимая голову.

Смотря внимательно, он бросил ей прямо в губы, тотчас озаряя лицо свое дьявольским весельем.

— Его еще нужно заслужить.