Элементы (джен)

Я открыл дверь в сапожную мастерскую, где работал Борода, наш приятель и отец одного из наших друзей. С недавних пор у него там был ещё и пункт металлоремонта. Борода встал и протянул мне руку через прилавок:

— Здорово, Киныч. С чем пожаловал?

— Да вот, надо кое-что заточить.

Я положил на прилавок перед Бородой свой выкидной нож и кусок арматуры с расплющенным концом. Борода хмуро оглядел всё это, потом вопросительно поднял на меня глаза:

— Вы там чего, пацаны, кого-то грохнуть решили? Знаешь что, Киныч? Иди-ка ты нахуй. Я в курсе, для чего вам это. В Черкизово собрались, небось! Что угодно, но способствовать смертоубийству я не буду.

— Нет, Борода, это не для черкизовских. Мне для обороны нужно.

— Да кому ты сдался-то, рожа твоя мрачная?! Пошёл вон, говорю!

— Заточи, Борода! — разозлился я. — Когда меня там грохнут с тупым ножом и бесполезным куском арматуры, ты будешь виноват!

— А ты куда собрался? — нахмурился Борода. — Уж не в Измайловский ли парк? Слыхал я недавно всякую дурноту про это место. Ты эту идею оставь, понял? Милиция без тебя разберётся.

Я продолжал молча буравить его взглядом, и Борода наконец догадался:

— Неужели там... кто-то из ваших?

Я кивнул:

— Да. А остальные зассали со мной идти.

— Нет, ну ты точно на голову больной, — Борода взял мою арматурину и повертел в руках, разглядывая. — Кстати, как ты её так расплющил-то?

— Поднялся на насыпь и положил под колёса состава. Она была вдвое длиннее, это половина.

— Какие же вы стали ёбнутые, дети, — вздохнул он. — Чем старше — тем хуже. Ладно, сейчас заточу так, что можно будет бриться.

— Спасибо, Борода, — ответил я.

* * *

Эта история началась с того, что в середине последнего урока в класс химии вошла наша директриса Светлана Николаевна и, извинившись перед химичкой, подошла ко мне.

— Игорь, собирай портфель, пойдём, — сказала она шёпотом. — Там тебя ждут внизу…

Пока мы спускались, Светлана объяснила, что только что в школу пришёл следователь, который пожелал видеть нас троих. На какую тему, он не сообщил, просто позвонил и попросил устроить с нами встречу с глазу на глаз, и опросить ещё пару учеников.

Внизу меня уже ждала Аня. Когда я сел рядом, она напряжённо проговорила:

— Это, наверное, из-за Лены. Ты сегодня видел её в школе?

— Нет, но думаю, что она наслушалась нас и всё-таки сбежала из дома. Наверняка её поймали, потому что она не умеет правильно гулять ночью, и выяснили, кто её научил. Сейчас нам влетит из-за неё.

— Я боюсь, всё не совсем так, — Аня покачала головой. — Стал бы Панов сам являться в школу, только чтобы нас отругать? Я боюсь, случилось что-то…

Алексей, внезапно возникший перед нами, прервал наш разговор:

— Ну чё, здоро́во! Есть идеи, почему Панов решил пожаловать сюда сам, а не просто вызвал нас к себе на ковёр?

Аня недовольно посмотрела на него:

— Лёша, перебивать нехорошо. Я сейчас говорю! Перед вашим приходом я слышала их разговор в директорской. Ему нужны не только мы, а ещё и другие, кто знает Лену. Ох, Игорь, я так волнуюсь…

В этот момент дверь директорской распахнулась и в коридоре появился Панов.

— Доброго дня вам, мои милые гадёныши! Ну что, пойдёмте разговаривать. Ваша директриса любезно предоставила мне свой кабинет для сегодняшних встреч. И начну я, конечно, с вас.

Аня, следуя за Пановым, спросила:

— Олег Николаевич, это из-за Лены?

— Да, Анька. Сейчас всё скажу.

Панов зашёл в кабинет Светланы Николаевны, велел нам закрыть за собой дверь, и уселся в её кресло. Достав из кармана фляжку, он отхлебнул и покачал остатки на дне:

— Вот дьявол. Топливо заканчивается, курить здесь нельзя… Что за условия!.. Ладно, к делу, мои омерзительные друзья. Вчера ночью девочка Лена решила пойти погулять, и с тех пор её никто не видел. Сейчас её ищут, — Панов тяжело вздохнул. — Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы в нашей столице… и дальше всё по Маршаку — ищут давно, но не могут найти, — он залпом опустошил фляжку. — Ну что, мои пакостные любители ночных прогулок, рассказывайте, это вы ей присоветовали, или она сама додумалась? Выкладывайте всё, что знаете. Вперёд, я жду.

Я взглянул на Аню. Она растерянно смотрела на меня, часто хлопая ресницами. Алексей же, напротив, вопросительно поднял брови. Я утвердительно кивнул. Лёха сделал шаг вперёд:

— Олег Николаевич, мы говорили с ней позавчера. Она сказала, что тоже хочет погулять ночью, но не с нами, а одна. Хотя мы её с собой звали. Мы научили её, как вести себя на улице и как прятаться от патруля. Она сказала, что собирается в парк. Вот и всё, Олег Николаевич. Нам нечего больше сказать.

Панов строчил в блокнот. Потом, обведя нас недобрым взором, спросил:

— Это точно всё? Уверены? Тогда поступим так. Подождите меня в коридоре. Я сделаю один звонок, потом выйду к вам, и мы пойдём покурим. Пообщаемся с вами ещё немного, так сказать, в неформальной обстановке.

Когда мы привели Панова на «школьное место», он закурил и начал неторопливо говорить:

— Так вот, мои чудовищные детишки, слушайте очень внимательно и запоминайте. На ближайшее время вы дорогу в парк забудьте, ясно? Я даже не знаю, на сколько, но видимо, надолго. Лена ваша пропала именно там, — Панов глубоко затянулся. — Не буду ходить вокруг да около, расскажу как есть. Кто-то у нас в Измайловском парке завёлся. Кроме Епифанцевой, пропало ещё четверо, всё это случилось за последние десять дней. Старик, пятилетняя девочка, пожилая женщина и ещё один мужик. С ребёнком вообще интересно было, — следователь бросил окурок, наступил на него и тут же достал из пачки новую сигарету. — Мама стояла в очереди за мороженым, дочка всё время была рядом. И вдруг раз — и всё. Словно исчезла. И это в субботу, средь бела дня. Народу кругом — тьма, но никто ничего не видел. Вот так-то, ребятки. Уяснили? В парк ни ногой.

Дождавшись наших нестройных обещаний, Панов попрощался, но отойдя от нас на несколько шагов, остановился и, снова закуривая, добавил:

— А за сотрудничество со следствием я вам, мерзопакостные детишки, прощаю два будущих привода в милицию… Нет, даже три. Не благодарите.

* * *

Само собой, после ухода Панова я тут же предложил пойти ночью в парк и выяснить, что там происходит. Аня была резко против:

— Игорь, перестань! Панов сказал, что там пропал взрослый мужчина. Или ты тоже хочешь стать жертвой маньяка? Я вам запрещаю! Слышите, не смейте.

Алексей предательски молчал, сидя на изгороди и глядя себе под ноги. Докурив, он бросил окурок и поднял на меня глаза:

— Извини, Киныч, но Аня права. И Панов тоже прав. Не наша эта тема, ты же и сам это понимаешь. Нам и без парка есть куда податься, — я молчал, и он оживился: — Пойдёмте лучше гулять в район Госпитального вала! Там есть стадион «Металлург» и набережная. А в наш парк не будем соваться, пока всё не уляжется.

— Идите, куда хотите, но без меня, — ответил я, взял портфель и, не попрощавшись, пошёл в сторону Окружного.

Меня догнала Аня:

— Игорь, постой! Ты что, обиделся? Но это же и правда безумие! Погоди!

Она схватила меня за локоть, но я вырвал руку и раздражённо проговорил:

— Значит, на колесо лазить и троллейбусы угонять — не безумие, а пойти в наш парк, который мы можем обойти с закрытыми глазами, вдруг безумие?

— Троллейбусы не похищают людей, — тихо ответила Аня. — Если мы попадёмся тому, кто это делает, от нас уже ничего не будет зависеть, понимаешь?

Я вздохнул. По своему Аня была права.

— Ты же не собираешься идти туда один? — спросила она, будто угадав мои мысли. — Не вздумай это делать.

— Ты, Анечка, тоже однажды пообещала кое-куда одна не ходить — и не сдержала обещание, — напомнил я.

— И чем всё кончилось? Я не хочу, чтобы ты так рисковал. Пожалуйста, скажи, что ты не пойдёшь в парк один. А то я не усну ночью.

Я взял её за плечи и посмотрел в глаза.

— Я не пойду в парк один, — сказал я вслух, а про себя добавил: «…как следует не подготовившись».

На следующий день я нанёс визит Бороде.

* * *

Субботней ночью в парке оказалось полно патрульных, и продвигаться в нужном направлении было непросто. К счастью, их было видно издалека — по свету фонарей. Крадясь по тропинкам, я несколько раз останавливался, чтобы пропустить их.

Перейдя Московский проспект, я вышел к памятнику Ленину, стоящему перед огромным дубом. Потом свернул налево, на аллею Большого круга, дошёл до Майской аллеи и по ней добрался до лавочки, стоявшей напротив площади Мужества. Эту лавку не было видно с аллеи Большого круга, по которой иногда проезжал милицейский патруль на УАЗике, поэтому я решил остановиться именно здесь.

В этот момент парк, всегда бывший для нас уютным, добрым и родным, вдруг показался мне мрачным и даже зловещим: пирамидальные тополя нависали надо мной своими тёмными вытянутыми кронами, и шелест листьев на ветру был похож на неразборчивый, странный шёпот. Вдобавок майская луна, выплыв из-за облака, перебила своим белым светом тусклое рыжее свечение покосившихся фонарей. Это сделало наш любимый парк ещё более жутким.

Я достал из сумки бутылку портвейна, стакан и выкидной нож. Срезал пробку, налил. Выпил залпом половину стакана, закурил. Мне сразу стало спокойнее, а окружавший меня парк как будто стал чуть менее зловещим.

Посидев на лавке какое-то время, я решил простить Аню и Алексея за то, что они со мной не пошли — их отказ вдруг перестал казаться мне предательством, зато моя собственная выходка всё сильнее походила на опасную глупость.

Отправляясь сюда, я всё ещё не до конца верил в серьёзность угрозы, но чем дольше я сидел под мрачными, тревожно шелестящими тополями, тем сильнее меня беспокоила мысль о том, что если мы с этим маньяком, убийцей, похитителем — или кто он там? — одинаково тщательно избегаем патрульных, то нашу с ним встречу исключать нельзя.

Чтобы отогнать эти неуютные мысли, я снова наполнил свой стакан, решив, что ещё немного посижу здесь, а потом попробую подняться на колесо обозрения. Там было безопасно и парк был как на ладони, к тому же я взял с собой в этот поход бабушкин театральный бинокль.

Глядя на колесо, возвышавшееся над деревьями за Круглым прудом, я не заметил, как ко мне подошёл высокий седой старик с тростью. Внезапно увидев его рядом с моей лавкой, я дёрнулся от испуга.

Он с улыбкой разглядывал меня.

— Извини, паренёк, не хотел тебя пугать. Просто я очень тихо хожу. Ты, я вижу, тоже любишь прогуляться по ночному парку?

У меня всё ещё сильно колотилось сердце, и я пробормотал что-то в том духе, что ночью в парке особенно красиво, потому что тихо и никого нет, а иногда даже можно услышать ночных птиц.

Старик, улыбнувшись, облокотился на свою трость.

— Это слова человека, который и правда любит этот парк. Большинство людей, которые сюда приходят, так погружены в себя, что даже не замечают его красоты. А ведь её можно особенно хорошо почувствовать, только когда рядом никого нет, — старик вдруг добродушно подмигнул мне и сменил поэтический тон на весёлый: — А ещё ночью, наверное, за сигареты и вино никто замечаний не делает, верно?

Я усмехнулся и как-то сразу расслабился. Этот добродушный старик совершенно не соответствовал тому, как в моём представлении должны были выглядеть маньяки — нечто тёмное, с горящими глазами, с огромным ножом или топором в руке и непременно в плаще. На похитителя старик тоже не тянул — даже если бы он попытался куда-то меня утащить, я бы запросто дал ему отпор. На вид ему было точно за семьдесят.

— А вы почему один гуляете здесь среди ночи? — спросил я. — Тоже людей не любите?

— Не то чтобы не люблю, — он пожал плечами. — Проснулся оттого, что голова разболелась. А мне, знаешь ли, все эти таблетки не по душе. Вот и вышел подышать свежим воздухом. Я тут совсем недалеко живу.

— Я тоже, — ответил я.

— Ты совсем один сегодня? — спросил он вдруг.

— Мои друзья обещали прийти попозже, — соврал я на всякий случай.

— Понятно, — кивнул он. — Ну тогда, раз ты и правда любишь этот парк, сиди спокойно и слушай, а я расскажу тебе, как тут всё было. Думаю, тебе будет интересно.

Старик пустился рассказывать историю нашего района. Поначалу его рассказ показался мне очень увлекательным — старик был прекрасно эрудирован и знал историю Измайлово со стародавних пор.

А потом я вдруг с ужасом понял, что не могу пошевелиться.

У меня с трудом получилось разжать пальцы, чтобы избавиться от тлеющего окурка, начавшего обжигать кожу — но на этом всё. Я не мог крикнуть, не мог встать, я даже не мог повернуть голову. Я словно бы оцепенел, мышцы стали ватными, а кончики пальцев неприятно покалывало. Я только чувствовал, как по вискам течёт холодный пот.

Старик всё говорил и говорил, а я поневоле продолжал его слушать, всё отчётливее осознавая, что перед мной именно тот человек, которого пытаются поймать уже несколько дней.

Я ещё подумал тогда, что сейчас он всего одной фразой заставил меня застыть, но точно так же он может приказать мне идти куда угодно и делать что угодно, а я никак не смогу ему помешать.

Жуткое, отчаянное чувство беспомощности охватило меня. И тут я вспомнил, что со мной такое уже бывало.

* * *

Весной восемьдесят третьего года у нас с Алексеем появилась новая мода — ездить по московским вокзалам. Ничего особенного мы не делали: приезжали, осматривались, забирались, куда было можно забраться, а потом ехали домой.

Аня не разделяла наш интерес к устройству вокзалов, считая наши вылазки глупыми и опасными, поэтому Киевский и Павелецкий вокзалы мы изучили без неё. А в третью поездку, запланированную на «Три вокзала» — Казанский, Ярославский и Ленинградский, разделённые площадью, — с нами напросился наш одноклассник Слава.

Не успели мы выйти из троллейбуса на небольшой площади возле Казанского вокзала, как на нас тут же обратила внимание компания цыган.

В то время в Москве, почему-то именно на вокзалах, часто можно было встретить настоящих цыган. Были они колоритные: женщины в цветастых платьях, увешанные бусами, мужчины в шляпах и мятых костюмах, на пальцах — множество перстней. Иногда с ними бегали их босоногие шумные дети. Вполне обычным для них было подходить к прохожим со словами: «Позолоти ручку, милок», «Дай, я погляжу на твою ладонь», «Карты правду говорят» и всё в том же духе.

Я всегда считал их попросту забавными и чудны́ми персонажами, хотя мои родные утверждали, что от цыган следует держаться подальше, но никогда не объясняли, почему именно. И только в тот день я понял, почему их надо обходить стороной.

Цыгане — их было человек десять-двенадцать, — быстро окружили нас с Лёхой и Славой, бурно жестикулируя и громко тараторя наперебой на своём языке. Я знал, что цыгане прекрасно говорят по-русски, и попытался объяснить им, что гадания нам неинтересны и денег мы им точно не дадим, но у меня не получилось произнести ни слова. Я стоял, как вкопанный и не мог пошевелиться.

Меня охватил ледяной ужас. Я тут же вспомнил истории про цыган, похищающих детей, и про то, что многие из них умеют гипнотизировать.

В это время цыгане, взявшие нас в кольцо, направились в сторону дворов, продолжая тараторить и жестикулировать. Ноги сами несли меня вслед за ними, и краем глаза я мог видеть, что с Лёхой и Славой происходит то же, что и со мной.

Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы нас не заметил милиционер, идущий по другой стороне улицы. Он бегом пересёк проезжую часть, догнал нас и крикнул цыганам, чтобы те оставили детей в покое. Цыгане сразу отошли от нас и с безопасного расстояния и уже по-русски принялись кричать, что мы их друзья и мы просто гуляли.

Тем временем я понял, что снова владею собой. По всему телу чувствовались неприятные покалывания, я ощущал сильную слабость, испуг постепенно уходил.

Когда цыгане убрались восвояси, милиционер выяснил у нас, кто мы, откуда взялись и что тут делаем без взрослых. Он строго сказал:

— Мальчишки! Чтобы на вокзалы одни больше ни ногой. Видите, что здесь творится? Идёмте, посажу вас на троллейбус до Семёновской, — потом он вздохнул и добавил уже мягче: — Гуляйте лучше в своих дворах, ребята. Нечего вам по Москве мотаться без взрослых.

* * *

Я всё ещё сидел на ночной лавочке, являясь невольным и бессильным слушателем высокого старика с тростью, и с какой-то грустью думал о том, что Аня была права. Я очень глупо попался, теперь от меня уже ничего не зависело, и как только старик закончит свой рассказ, мне точно придёт конец.

Старик дошёл до того места в истории, где раньше на территории Измайловского парка располагался царский зверинец, и вдруг замолчал. Закурив, он сурово посмотрел на меня:

— Ну что, теперь понимаешь, как здесь стало опасно? Не зря же тебе запретили сюда ходить. Ладно, сейчас отпущу тебя. Но впредь слушай старших.

Я почувствовал знакомые покалывания и слабость. Поняв, что снова могу двигаться, я протянул руку, взял стоявший на лавке стакан и опустошил его. Потом закурил. Старик тоже не собирался никуда уходить — он по-прежнему стоял возле лавки и разглядывал меня, улыбаясь, совсем как в начале нашей встречи.

— Собирайся-ка и уходи ты из парка, — сказал он, когда я выбросил окурок в кусты.

Я поднял на него глаза:

— Не тронете?

— Тебя-то? Да нет, иди. Живи, паренёк. Мне нужен совсем другой человек. А ты лучше посиди где-нибудь ближе к дому. И пока идёшь, будь осторожнее, в парке полно патрульных…

* * *

На следующий день я пришёл к отделению милиции.

Наш знакомый милиционер Сева, дежуривший на контрольно-пропускном посту, вышел ко мне, смеясь:

— Привет-привет, какие люди! Игоряныч, ты что, на этот раз решил прийти сдаться сам, без конвоя? Молодец какой!

Мне было не до шуток. Я спросил, кто сейчас на дежурстве и, узнав, что оба — и Панов, и Сотников, — попросил Севу доложить обо мне Панову.

Вскоре я снова стоял в знакомом насквозь прокуренном кабинете. Панов закончил копаться в очередных документах, отхлебнул из фляжки и откинулся на спинку кресла:

— Я весь внимание, мой чудовищный друг. Выкладывай.

— А можно, это будет неофициальный разговор? — спросил я. — Только между нами.

— Разрешаю, — Панов поправил очки, сползшие на кончик носа. — Что у тебя?

Я набрал в грудь воздуха и признался:

— Я был в парке этой ночью. Я видел похитителя и могу рассказать, кто это.

Панов с ухмылкой глядел на меня:

— Ну что ж, рассказывай. Только не забудь рассказать и о том, как тебе удалось уговорить его не похищать тебя.

Меня несколько удивил сарказм Панова, который обычно к таким вещам относился серьёзно, но я продолжил:

— Это высокий седой старик. Лет семьдесят или больше. Носит трость. Был одет в чёрный костюм. Он умеет гипнотизировать. Это правда! Он сказал, что ему нужен не я, а другой человек. Я думаю, мне просто повезло.

Панов закурил и, продолжая ухмыляться, выпустил дым в потолок.

— Тебе и правда повезло, мой безмозглый друг. Этот старикан — один из… в общем, из органов он. Сейчас в наш парк такого понагнали... Есть очень своеобразные люди. Дело-то серьёзное.

— Это в каких же органах, Олег Николаевич, учат на гипнотизёров?

— В государственных! — гаркнул вдруг Панов. — Их не учат, их вербуют… Повторяю для особо одарённых, пока мы преступника не найдём, сидите вы дома, дурачьё!.. Похитителя он видел, представьте себе! Пошёл вон!..

Выйдя из отделения, я сразу отправился к Ане. Её бабушка сказала, что они с Алексеем ушли гулять на остров, и вскоре я действительно обнаружил их на лавке возле пруда. Аня вскочила и обняла меня.

— Ну наконец-то ты пришёл! Ты же не ходил ночью в парк? Не ходил, правда?

— Не ходил, — ответил я. — Лёг вчера пораньше и допоздна читал книгу про историю Измайлово.

— Мы волновались, — Аня отпустила меня и вдруг призналась: — Вообще-то, мы сами вчера пошли в парк. Хотели найти тебя и увести оттуда. Но там было так много милиции, что мы решили, ты туда не пошёл...

* * *

Маньяка поймали через неделю.

Им оказался одинокий мужчина, живший на пятой улице Соколиной горы. Панов говорил, что он так и не признался, где спрятал тела жертв. Из него удалось вытянуть лишь то, что он убил их всех. Медкомиссия признала его невменяемым, и он отправился туда, где ему и полагалось быть — в клинику для психически больных преступников.

Парк снова стал нашим, и мы ещё очень долго безбоязненно гуляли там по ночам.

Но спустя много лет эта история неожиданно получила продолжение.

* * *

В начале «нулевых» городские власти очень капитально взялись за реконструкцию Измайловского парка. На аллеях появилось новое асфальтовое покрытие, новые лавки, фонари и даже точки доступа wi-fi. На Майской аллее напротив площади Мужества построили ротонду, а кафе «Лесное», не работавшее долгое время, снова открылось. Финальным аккордом этой реконструкции стала чистка и укрепление дна и берегов Круглого пруда. Его обнесли забором из профнастила, откачали воду, работа шла полным ходом.

Однажды я, выгуливая своего пса, как обычно пошёл в парк и увидел возле огороженного пруда несколько машин милиции и скорой помощи. Пока я задумчиво смотрел на всё это, ко мне подошёл милиционер, совсем молодой парень, и скромно улыбнулся:

— День добрый, товарищ! Простите, не найдётся сигареты?

Протянув ему раскрытую пачку, я поинтересовался:

— Что у вас там случилось? Неужели в пруду нашли человеческие кости?

Милиционер был удивлён:

— А вы откуда знаете?! — он тут же спохватился: — Эх, нельзя мне об этом с гражданскими говорить!..

Я успокоил его и поведал историю многолетней давности о пропавших людях и о моём участии в тех событиях. Милиционер молча курил и слушал, не отрываясь, а потом проговорил:

— Да, всё так и есть. Трое взрослых, один ребёнок и подросток. Нашли вон там, напротив колеса. Там ещё, говорят, когда-то была детская водная карусель, потом её демонтировали, и теперь там самое глубокое место в пруду. Просто жуть берёт… — он с досадой покачал головой: — То, что вы рассказали, важно. Но я даже теперь не знаю, как коллегам об этом сказать. Получается, устав нарушил…

— Чего проще, — я пожал плечами. — Наврите, что подошли ко мне, чтобы попросить сигарету, а я сам вам всё выложил.

Милиционер печально вздохнул:

— Да мне, вообще-то, и сигареты стрелять не положено…