Элементы (джен)

Летом восемьдесят восьмого мы угнали дрезину в лесу возле парка Сокольники.

Дело было так.

Мы с Алексеем собирались на станцию Маленковская: по слухам, там неподалёку стояла пивная, где продавали пиво кому угодно, не глядя, прямо как в каком-нибудь сельпо. Когда мы, запасшись канистрой и парой стаканов, ждали трамвай на остановке, к нам подошёл наш приятель Толя. Узнав, куда и зачем мы едем, он напросился с нами.

Выйдя на «Станции юннатов», мы перешли дорогу и отправились к Маленковской через лес, по дороге заприметив тихое уютное место на небольшой лужайке. Там было чисто, очень удачно лежало несколько крупных брёвен, а рядом проходила старая, заросшая травой узкоколейная железная дорога.

Пивная располагалась в небольшом павильоне напротив станции. Около пяти часов там ещё почти никого не было, но мы в нерешительности остановились перед дверью.

Лёха спросил:

— Ну что, Киныч, вместе пойдём или кто-то один?

— Сходи ты, а мы с Толяном подождём снаружи.

Мне казалось, это вызовет меньше подозрений, чем если мы зайдём внутрь всей компанией.

Взяв канистру и деньги, Лёха вошёл в пивную, но вскоре вернулся ни с чем.

— Представляете, она мне не продала! — развёл он руками. — Не могу, говорит. Маленький ещё, квас пей. Так и сказала! Наврали эти проклятые Золот и Ноцен! И стоило переться сюда ради этого…

Лично меня ситуация не сильно удивила:

— Извини, Лёха, но Саня с Лёней много старше нас, вот им и продали. Ладно, пойдём покурим, потянем время, а потом я попробую сходить.

В пивной сидело всего три человека, за пустым прилавком скучала полная хмурая продавщица. Я подошёл и поставил на прилавок нашу канистру. Продавщица встала, подперев бок, и строго глянула на меня:

— Знакомая тара. Тебе чего? Пива же, верно? Да вижу я вас троих из окна. Одному не продала — теперь тебя прислали? Проваливайте-ка отсюда, ребятня, маленькие ещё.

Подавшись вперёд, я проговорил полушёпотом:

— Продайте нам, пожалуйста, мы аж из Измайлово сюда ехали. Нам сказали, что у вас самое лучшее пиво. И нас не трое, вон там за путями нас ждут ещё пятеро. Мы пива выпьем совсем понемножку, только попробовать.

— Повторяю: не могу продать!

— А вы нам как бы квас налейте. Да не смотрит же никто.

— Вот пакостники малолетние… — прошипела продавщица. — Давай быстро свою тару. Шесть семьдесят пять!

После моего удачного возвращения мы стащили третий стакан из автомата с газированной водой и отправились в лес на присмотренное нами место возле узкоколейки.

Пиво и правда оказалось очень хорошим и свежим. Лёха, пригубив, крякнул от удовольствия:

— Да уж, неплохо... Но она больше чем на полтора рубля нас обсчитала! Могла бы так не наглеть.

— Всего на двадцать пять копеек, — поправил я. — Там пиво не по полтиннику, а по шестьдесят пять.

* * *

Какое-то время мы сидели на брёвнах, пили пиво, курили и трепались. Когда наша канистра опустела почти наполовину, Толя сказал, что отойдёт на минуту, но почему-то не возвращался достаточно долго. Наконец, выглянув из-за кустов, он помахал нам:

— Мужики, сюда! Смотрите, что нашёл.

Мы с Лёхой поднялись и пошли за Толей по железнодорожному полотну. Он привёл нас к дрезине, лежавшей в овраге прямо рядом с путями. Она была перевёрнута, её колёса печально смотрели на вершины деревьев. Дрезина была ржавая и грязная.

Осмотрев её внимательнее, Лёха вынес вердикт:

— Ей, похоже, ещё не пиздец. Вот это находка! Ржавчина — это херня, а грязи танки не боятся. Давайте вытащим её из канавы, поставим на рельсы и прокатимся.

У меня имелись сомнения насчёт того, что мы сумеем поставить этот агрегат на рельсы, а у Толи — опасения, что мы хоть куда-нибудь успеем доехать, не угодив под поезд. Но Лёха стоял на своём:

— Да эта узкоколейка уже сто лет не используется. Толян, гляди, между шпал целые заросли! Никто тут не ездит. А с телегой уж втроём-то справимся, не такие мы и слабые. Зато какая поездка получится! Когда ещё представится такой случай?

Поставить дрезину на рельсы нам всё-таки удалось, хотя это стоило немалых усилий. Она оказалась самой настоящей, механической, и нужно было вдвоём качать рукоятку, прямо как в «Короне Российской империи».

Стараясь не испачкаться, мы очистили сиденье и площадку для перевозки грузов, и поставили туда нашу сумку с пивом и стаканами. Потом, ополоснув руки в ручье возле канавы, мы втроём уселись на сиденье — Лёха посередине, мы с Толей по бокам — и стали качать рычаг. Сначала было непросто: дрезина еле двигалась, из-под её брюха на полотно сыпалась ссохшаяся грязь и обломки веток.

Но потом дело пошло на лад и вскоре выяснилось, что наша дрезина умеет ехать достаточно быстро. Мы раскачивали рукоятку что есть силы, Алексей радостно кричал:

— Вот сейчас и узнаем, куда ведёт эта железка! Я думаю, к заводу, где заканчивается Ростокинский проезд. Больше вроде некуда. Слезем там, уберём дрезину с путей и прогуляемся по Сокольникам! Ну как вам? Здорово же!

Нам тоже всё нравилось. Телега смогла разогнаться, по моим ощущениям, километров до двадцати в час, а может, даже больше. Мы качали рычаг всё энергичнее — и дрезина неслась быстрее и быстрее. Впереди показался резкий поворот, но Лёха прокричал:

— Не тормозим, сейчас у нас будет отличный аттракцион!

И тут нам навстречу вылетел локомотив.

Толя прыгнул на площадку и, схватив наши сумки, заорал:

— Бежим! Нас сейчас по путям размажет!

Не долго думая, мы с Лёхой тоже вскочили и на полном ходу сиганули прочь с дрезины. Свалившись на землю и порядочно извалявшись, мы отбежали на десяток метров от железнодорожного полотна. Позади раздался громкий треск, похожий на взрыв. Обернувшись, мы успели увидеть, как наш транспорт, столкнувшись с локомотивом, разлетается вдребезги. Мы снова бросились бежать.

Уже в Сокольническом парке, очищаясь от грязи и пыли возле одного из фонтанчиков с питьевой водой, мы наперебой делились друг с другом восторгами и впечатлениями о поездке.

Но самый приятный сюрприз ждал нас, когда мы открыли сумку, всю дорогу рьяно оберегаемую Толей, и обнаружили, что ни канистра, ни даже стаканы ничуть не пострадали, и в конце этого прекрасного дня нас ждёт целых пять литров вкуснейшего и даже ещё чуть прохладного пива.

* * *

В феврале девяностого года на одиннадцатой Парковой улице мы угнали асфальт-каток.

Дело было так.

В начале второго ночи я, Аня и Студент, доехав до пятнадцатой Парковой на каком-то самом распоследнем трамвае, вышли на остановке, где нас уже ждала Наташа, подруга Студента. Перейдя Первомайскую, мы двинулись в сторону дома Зуя, рассчитывая остаться у него до завтра и выпить то, что сейчас позвякивало в сумке Студента.

Конец зимы в те дни был больше похож на середину марта: на улице было совсем не холодно, на асфальте повсюду блестели лужи и ручейки. Перепрыгнув через очередную лужу, Аня спросила, хорошо ли вот так являться к человеку посреди ночи, даже не предупредив, к тому же, его вообще может не оказаться дома. На это Студент возразил, что нет ни одной логичной причины, по которой Зуя может где-то носить в такой час, тем более без нас.

Зуй не открывал. Мы несколько минут простояли перед его дверью, иногда нажимая на кнопку звонка. Студент даже спустился вниз и вышел из подъезда, чтобы проверить, горит ли у него свет, и запустить пару снежков в окно. Но это не принесло результатов — Зуя дома не было.

— Это всё ты, Анна! — строго заявил Студент. — Ты сглазила.

— Конечно, я же ведьма.

Наташу это почему-то очень развеселило, а Аня тут же смутилась и сказала, что это я её иногда так называю, но на самом деле она ни в чём не виновата.

Ночевать в подъезде никому не хотелось, поэтому, поделив принесённое к Зую добро, мы вместе дошли до Измайловского бульвара и там разошлись: Студент отправился к Наташе, мы же с Аней решили гулять в сторону дома, пока не надоест, а потом поймать такси.

Мы вдвоём шли по безлюдному Измайловскому бульвару, пили вино по очереди прямо из горла. Аня весело болтала о том, как здорово, что мы снова гуляем ночью, совсем как в детстве, и нужно бы провести как-нибудь ночь в Измайловском парке, когда потеплеет, а на следующей неделе можно сходить в кино на какой-нибудь самый поздний сеанс…

— Смотри! — она вдруг схватила меня за руку, показывая на другую сторону дороги.

На той стороне бульвара, где была больница, стояла дорожно-ремонтная техника: пара самосвалов, потёртый, заляпанный грязью экскаватор и ярко-жёлтый асфальт-каток. Странно было видеть всё это здесь зимой, но в нашей необъятной и полной чудес стране чего только не бывало.

Мы пересекли пустую ночную улицу и подошли ближе. Двигатель катка тихо рокотал, асфальт был горячим, в воздух поднимался пар — но кругом никого не было. На изгороди висели телогрейки, рядом стояло несколько лопат. Всё выглядело так, словно рабочие куда-то ушли и вот-вот вернутся.

Аня крепче сжала мою ладонь:

— Давай покатаемся!

Решаться надо было быстро. Ещё раз оглядевшись, я забрался на каток, уселся на единственное сиденье. Аня, слегка подвинув меня, устроилась рядом. Мне понадобилось какое-то время, чтобы привести каток в движение, и когда он всё-таки тронулся с места, Аня восторженно вскрикнула.

У нашего катка не было руля, он управлялся рычагами, а менять скорость он не умел. Пока я разбирался с управлением, каток слегка разогнался, съехал с тротуара на проезжую часть, а после — довольно бодро залез на бордюр. Я услышал за спиной грохот крошащихся бордюрных плит и выругался. Аня расхохоталась и протянула мне бутылку вина.

— Да мы же как психи! — смеялась она. — Нас точно в милицию заберут! Но мы хотя бы едем в сторону дома…

Глотнув вина, я подумал, что нас с ней сейчас точно загребут в отделение и продержат там до утра, но потом мне почему-то стало плевать на это. Заберут — так заберут, думал я, наша поездка того стоит.

Вскоре я уже научился прилично рулить катком, выравнивая его ход так, чтобы он не врезался в стены домов и не цеплял телефонные будки. Одну из них мы, правда, всё-таки повредили, с лязгом и скрежетом сорвав её дверь. Аню всё это очень веселило. Мы продолжали пить, по очереди передавая друг другу бутылку.

Милицейская машина подъехала к нам в районе пятой Парковой. Мы быстро спрятали вино, я подобрался, по привычке готовясь что-нибудь соврать. Машина, сбавив ход, поравнялась с нами, стекло опустилось, из машины высунулся милиционер и прокричал:

— Ну как он, на бордюры нормально залезает?!

— Да вообще легко! — крикнул я в ответ.

Стекло поднялось, и милиция, похоже, полностью удовлетворённая моим ответом, поехала дальше.

Когда мы приблизились к пересечению бульвара с третьей Парковой, Аня резонно заметила, что здесь у нас есть все шансы встретить уже настоящих, трезвых милиционеров, поэтому нам пора остановить каток и дальше идти пешком. Тут выяснилось, что я не понимаю, как это сделать. Привести каток в движение я сумел, но теперь, сколько бы я ни дёргал рычаги и ни давил на кнопки, наша машина отказывалась останавливаться.

Тогда я направил каток в угол дома, которым заканчивался бульвар, и мы спрыгнули. Каток, смяв живую изгородь, проехал по газону, с глухим грохотом врезался в дом и остановился. Посыпалась штукатурка, битый кирпич и ещё какой-то мусор. Мы наблюдали за этим, стоя на Прядильной улице, а потом по ней же пошли в сторону дома.

— Это было восхитительно! — радовалась Аня. — Давай как-нибудь угоним что-нибудь ещё!

* * *

В апреле того же девяностого мы угнали троллейбус.

Дело было так.

Мы снова гуляли ночью, на этот раз впятером: мы с Аней, Лёха с Юлей и наш приятель Игнат. Вначале мы обосновались в открытом бассейне на Мироновской — туда было легко попасть через дыру в ограждении, а ещё там почему-то никогда не было сторожа. Впрочем, там и брать-то было нечего.

Какое-то время мы сидели у самой воды и выпивали. Вскоре Лёха заметил свет в окне его кухни, не очень удачно выходящем на Мироновскую, и забеспокоился, что сейчас его мама может нас увидеть. Тогда мы забрали выпивку и пошли гулять.

Совсем недалеко от бассейна, на Ткацкой улице, мы неожиданно наткнулись на троллейбус. Он стоял на остановке с отцепленными от проводов «рогами», которые лежали у него на крыше, закреплённые на крючках. В салоне было темно, кабина пустовала.

Мы остановились, разглядывая троллейбус. Внезапно Аня спросила:

— А если прицепить «рога» к проводам, он заведётся?

— Это не «рога», — поправил Игнат, — это штанговые токоприёмники.

Игнат был на два года старше нас, с детства увлекался мотоциклами и автомобилями, а сейчас и вовсе учился водить грузовик.

Лёха подошёл к троллейбусу, отцепил один «рог» и ухмыльнулся:

— Ну что, поедем, красотка, кататься?

— Игнат, — сказал я негромко, — ты же умеешь водить?

— Водить? Вот это?.. Да запросто! — Игнат повернулся к Лёхе и проорал: — Алексей, цепляй второй «рог»! Чего ты там телишься?

Все были в предвкушении. Аня, узнав о том, что мы сейчас угоним целый троллейбус, смеялась и хлопала в ладоши, Лёха заметно повеселел, и даже мне трудно было сдержать улыбку. Одна только Юля нервничала: её не так давно сняли с учёта в милиции, и обратно она, само собой, не хотела.

— Да милиции-то какое дело? — успокаивал её Игнат. — Троллейбусы постоянно перегоняют из одного парка в другой — и именно ночью. На нём же не написано, что его угнали.

Мы вдвоём с Игнатом приоткрыли переднюю дверь, и он забрался в кабину. Сначала в салоне зажёгся и тут же погас свет, потом приглашающе открылись двери — мы зашли внутрь и расселись по сиденьям. Троллейбус неторопливо поехал.

Беседовать, пить вино и курить в тёмном салоне троллейбуса, плавно скользящего по апрельским ночным улицам, было удивительно. Но в районе Большой Семёновской я всё же подошёл к дверям кабины, чтобы спросить Игната, как мы собираемся возвращаться обратно в наши края.

Игнат подумал и ответил:

— На нём и вернёмся.

— Но ведь это троллейбус. Он не умеет разворачиваться. У него же провода.

— У меня ещё как сумеет!

Остановив троллейбус на Большой Семёновской улице, Игнат вышел к нам в салон. Манёвр, который он собирался сделать для разворота, даже с его слов был очень опасным и без малого безумным. Юлю не понадобилось просить дважды, чтобы она покинула троллейбус на это время, вслед за ней вылез и Лёха. Я тоже потянул Аню к выходу, но она упёрлась:

— Пожалуйста, пожалуйста... Мы хотим остаться! Игнат, не выгоняй нас!

— Да вы самоубийцы, — сказал Игнат и указал нам на переднее сиденье. — Чёрт с вами, садитесь сюда и держитесь крепче.

Вернувшись за руль, Игнат направил троллейбус в сторону Электрозаводского моста, разгоняя его всё сильнее. Мимо мелькали огни фонарей, сливаясь в одну яркую полосу. Я удивился, насколько быстро, оказывается, может ехать эта громоздкая машина.

С жутким лязгом и звоном троллейбус вылетел на мост. Игнат резко дал по тормозам и выкрутил руль до упора. Машину сильно занесло, она очень опасно наклонилась на левый бок, колёса оторвались от земли. Грохот стал просто ужасающим. Мне показалось, что сейчас мы пробьём ограждение и свалимся в Яузу, и я изо всех сил вцепился в поручень. Аня визжала, вцепившись в меня, и мне приходилось держать нас обоих.

Уже почти завалившись влево, троллейбус вдруг выровнялся, ещё какое-то время по инерции катился в сторону метро Электрозаводская, а потом замер.

Я смог наконец выдохнуть, Аня разжала пальцы.

Высунувшись из кабины, Игнат весело крикнул:

— Ну что, все живы?! Ник, беги и цепляй токоприёмники! Я тебе там дверь открыл.

Я вылетел из троллейбуса и быстро прицепил «рога», потом вернулся в салон, на ходу закуривая. Мы тихонько тронулись обратно. Нужно было ещё захватить Лёху с Юлей, ждущих нас на Большой Семёновской, и вернуть троллейбус туда, где мы его нашли.

Аня, сделав несколько больших глотков вина, дрожащей рукой протянула мне бутылку.

— Спасибо, сейчас самое время, — кивнул я. — Ты как, нормально?

Аня улыбалась, глаза у неё горели.

— Да это просто ужас, как прекрасно было!.. Давай угоним что-нибудь ещё!