Скелеты в шкафу (гет)

Письмо от tío Бруно пришло во вторник, и Мирабель вскрыла конверт, который ей передал Хоакин на выпускной церемонии, под надёжной защитой собственной комнаты.

«...Политика нашего государства по отношению к тюрьмам проста: все заключённые равны, но некоторые равнее других. Об этом не говорят, но об этом все знают. Очень типично, тебе не кажется? И тех, кто пытается взобраться наверх, топчась по головам и поплёвывая вниз, не очень любят. И среди охраны, и среди заключённых. Ортега это понял уже посмертно.

Со мной всё в порядке, малыш. И, сразу скажу, этот канал связи для самых экстренных ситуаций. Для всего остального у нас есть эта замечательная переписка. Спасибо тебе за книгу, фотографию и рисунки Антонио, они действительно греют мне душу. Всё смотрю на них, вспоминаю вас всех, и становится легче. Ничего, в следующем году увидимся.

И да, если тебе интересно, мне действительно не верится, что я это пишу, но я буду ждать новой встречи с тобой… а не с Луизой. С другой стороны, письмами мы можем обмениваться в любом количестве, хоть каждый день.

С любовью, твой tío Бруно.»

Мирабель задумчиво кивнула, потирая кончик носа пальцем. Интересно, кому именно Ортега наступил на хвост… Хотя способ решения проблемы всё равно вызывал оторопь — для кого-то убить человека так же просто, как съесть арепу. Был — и нет. Она слегка поёжилась и мысленно попросила Святую Деву уберечь её tío Бруно от болезней и смерти, перед тем, как сесть за ответное письмо — ей хотелось поделиться хоть одной позитивной новостью, что папа полностью поддержал её выбор и даже пообещал помочь с оплатой.

Конец года в их семье всегда был шумным временем, богатым на праздники, и если день рождения tío Феликса прошёл тихо и спокойно, то вот Луиза в свой день рождения сделала неожиданное объявление.

— Я нашла работу, как раз по своей специальности, — сказала она вечером, когда вся семья собралась за праздничным столом, чтобы поздравить именинницу. Абуэла удивлённо приподняла брови:

— Лусита, дорогая, а не слишком ли рано? Ты только перешла на третий курс.

— Mi cielo, а ты уверена, что выдержишь учёбу и работу разом? — тут же спросила мама, и папа кивнул:

— Вот именно. Если проблема в деньгах…

— Нет, проблема не в них, и да, абуэла, мама, я выдержу, — Луиза успокаивающе улыбнулась. — Это, на самом деле, что-то вроде производственной практики, но сеньор Морано сказал, что те, кто хорошо себя проявит во время практики, могут претендовать на полноценное трудоустройство в его компании.

— Морано?.. — переспросила абуэла, сосредоточенно нахмурив брови. — Это из «Морано и сыновья», дон Хильберто? Он ещё передал дела своему сыну, Алваро, верно?

— Да, но сеньор Алваро сейчас в Барранкилье, он управляет тамошним филиалом, — терпеливо пояснила Луиза. — А в Боготе сейчас управляющий сеньор Хавьер Морано, его младший сын.

— Я слышала, его жена уже пятый год в Мадриде живёт с каким-то бизнесменом, — пробормотала абуэла, неодобрительно поджимая губы. — Что за нравы у нынешней молодёжи, вот в моё время брак действительно что-то значил…

— Ну, его семейное положение меня не интересует, — Луиза пожала плечами. — А вот опыт работы всегда пригодится.

— А чем они хоть занимаются? — спросила мама, постукивая кончиками пальцев по столу. — Пожалуйста, mi vida, скажи, что они не флористы!

Над столом пронеслась волна лёгких смешков — воспоминания о злоключениях, преследовавших свадьбу Долорес, были ещё свежи в памяти.

— Нет, это не настолько опасный бизнес. Производство и продажа кормов для собак, — вздохнула Луиза, и Мирабель понимающе улыбнулась. Пусть аллергия стояла между Луизой и её любимыми собаками, но сестра всё-таки нашла способ хоть чуть-чуть приблизиться к своей мечте.

— Ну, не знаю, милая, — мама с сомнением покачала головой. — Совмещать работу и учёбу всё-таки не так-то просто. И как быть с транспортом?

— Есть прямой маршрут, как раз от нашей остановки, мне даже не придётся пересаживаться. Я справлюсь, — Луиза решительно расправила плечи, и мама, вздохнув, кивнула ей.

Рождество они встречали в доме Гузманов, где Долорес и Мариано впервые принимали гостей, как семья, но вот Новый год было решено праздновать в доме Мадригалей. Причём в компании всех родственников… вновь за исключением Исабелы, которая ожидаемо отговорилась бесконечными съёмками.

— Гузманы, Рохасы, Пинейро, — загибала пальцы абуэла, делая пометки в тетради. — Агустин, твоя сестра приедет со всеми детьми, или старший у неё и в этом году остаётся в Англии?

— Нет, Серхио как раз собирался приехать с невестой, — отозвался папа, и абуэла довольно кивнула.

— Хорошо, значит, ещё плюс двое…

— А почему у нас? — наконец, не выдержал Камило, всплеснув руками. — Может, нам проще снять ресторан?! Мы же всё не поместимся!

— Потому что это семейный праздник, и мы соберёмся под крышей дома всей семьёй, — отрезала абуэла, и Мирабель, не поднимая головы от тарелки, нахмурилась, снова чувствуя глухую досаду внутри.

— Да я так и понял, опять делить комнату с кузенами, а на кухне будет не протолкнуться… И я уже не говорю про две ванных комнаты, которых точно не хватит на всех, — пробурчал Камило, подперев голову кулаками. — А своё совершеннолетие я встречу со шваброй в руках…

— Меньше трагедий, ты не в театре, — напомнила абуэла. — И никто не говорит тебе мыть пол именно в праздник, он послезавтра. А завтра будем наводить чистоту с самого утра, чтобы достойно поздравить тебя с этим знаменательным днём…

Мирабель погрузилась в свои мысли, уже не обращая внимания на нытьё Камило и его бессмысленные попытки переспорить абуэлу. Уже немного осталось, совсем чуть-чуть — декабрь уже, считай, закончился, январь, февраль и, наконец-то, март! И, конечно, нужно будет сразу бежать в Регистрационную палату⁽¹⁾, за удостоверением личности, и через две недели… или три… она сможет приходить к tío Бруно хоть каждую субботу! Мирабель даже зажмурилась от захватывающих дух перспектив. Больше не надо зависеть от сестры, не надо давать взятки охранникам, она придёт к нему под своим именем, открыто и честно…

Светлое будущее так её воодушевило, что она даже вызвалась мыть пол вместо Луизы, решив избавить сестру от лишней нагрузки, и заслужила одобрительный кивок абуэлы.

— Меня радует, что ты наконец-то взялась за ум, — величественно сказала абуэла, с гордостью глядя на неё. — Никаких сомнительных компаний, ходишь на курсы в университет, который выбрали тебе родители, сдала экзамены на такой высокий балл, в отличие от некоторых, да, Камило?..

Кузен, закатив глаза, засунул в рот огромный кусок рыбы с соусом по-креольски, делая вид, что сосредоточен только на еде, и ничего не слышит. Мирабель, обменявшись быстрыми взглядами с папой, смущённо замычала, снова утыкаясь в тарелку.

Великая Предновогодняя Уборка началась с самого утра. Обычно этим занималась приходящая домработница в компании двух горничных, но в том, что касалось семейных торжеств, абуэла твёрдо стояла на своём: никакого наёмного труда, только своими руками. Мирабель, вычистив до блеска свою комнату и комнату Луизы, теперь методично мыла пол на втором этаже, двигаясь по часовой стрелке от лестницы. Вскинув голову, чтобы отбросить лезшие в глаза волосы, заметила, что замок вечно запертой двери в комнате tío Бруно был слегка повёрнут.

Она остановилась, прижав швабру к груди и напряжённо глядя на дверь. Абуэла вместе с мамой и tía Пепой уехали за покупками, Камило вытирал пыль, tío Феликс и папа мыли полы на первом этаже, Луизу вместе с Антонио отправили на прогулку, чтобы они не дышали чистящими средствами… Так кто, чёрт побери, был внутри?! Чувствуя, как по спине пробежал холодок, Мирабель, покрепче сжав в руках швабру, шагнула вперёд и толкнула дверь в комнату tío Бруно. Вместо таинственных бандитов, ворвавшихся в их дом, чтобы найти проклятую папку с компроматом, она с возмущением уставилась на Камило, расслабленно валявшегося на полу:

— Ты!

— Мира! — Камило, подпрыгнув от неожиданности, замахал руками. — Тихо! Дверь, дверь закрой!

Мирабель шагнула внутрь, прикрыв дверь, и грозно спросила, красноречиво подняв швабру:

— Какого чёрта ты делаешь в комнате Бруно?

— А то непонятно! — Камило хлопнул себя по бёдрам и снова уселся на пол. — Прячусь я тут! Отдыхаю.

— Погоди, ты ведь уже два часа как вытираешь пыль… Так, ты что, тут всё это время торчал? — возмутилась Мирабель, и её кузен пожал плечами, снова плюхаясь на пол:

— Ну да. Нет, я вытер пару безделушек, пока абуэла не уехала, а потом вот. Решил отдохнуть. Нет, ну а что, мне завтра восемнадцать, и мы ещё перед Рождеством прибрались…

— Но какого чёрта именно здесь? И как ты вообще сюда зашёл?.. — не успокаивалась Мирабель, обводя взглядом запретную комнату. В последний раз она сюда приходила очень давно, ещё в прошлой жизни, пока tío Бруно не съехал на собственную квартиру, а потом случилось то злосчастное Рождество. Мирабель поёжилась — это место было похоже на склеп: затхлый, спёртый воздух, сероватые шторы, безжизненно свисавшие до самого пола и прикрывающие мутные окна, слой пыли на покрывале, застилавшем кровать, заклеенные скотчем картонные коробки, выстроившиеся вдоль стены… Камило, не мучаясь душевными терзаниями, хмыкнул, демонстрируя ей ключ:

— Да потому что сюда никто не заходит, понимаешь? Я тут уже давно свои журналы храню, ну и иногда прихожу, беру, чтоб почитать в ванной. Чаще всего ночью, чтоб никто не отвлекал от…

Мирабель передёрнуло.

— Господи, не продолжай, или меня наизнанку вывернет, — пробормотала она. — Камило, ты придурок! Это комната tío Бруно, а ты здесь хранишь свою порнуху?!

— Ну, знаешь, не только порнуху, — уклончиво пробормотал Камило. — Я уверен, он бы меня понял и одобрил, может, и сам бы что взял полистать…

— Заткнись! — взмолилась Мирабель. Поняв, что глупо и дальше стоять столбом со шваброй в руках, она отставила её к стене и осторожно прошла к центру комнаты, садясь на пол рядом с кузеном. — Как тебе это вообще в голову пришло? Почему не хранить своё барахло у себя в комнате? Это тебе что, склад?!

— Потому что у меня в комнате мама иногда устраивает генеральную уборку, — терпеливо объяснил Камило. — И мне уже надоело лишаться своих сокровищ. А тут они в целости и сохранности, вот!

Он вытащил из-под кровати стопку журналов, и Мирабель закрыла лицо ладонью, выхватив взглядом призывно раскинувшуюся голую девицу на обложке самого верхнего из них:

— Господи, да какой в этом смысл, у тебя же девушки и так, как в калейдоскопе меняются!

— Нормальные парни о сексе думают почти столько же, сколько о футболе, то есть, с утра до вечера, — с важным видом заявил Камило, и Мирабель, не выдержав, толкнула его в плечо. — Ой, только вот не надо этой скромности, можно подумать, я не знаю, как кое-кто запирался по ночам в ванной…

— Да ты!.. — Мирабель, рассвирепев, бросилась на него, и Камило, ехидно хихикая, проворно отскочил в сторону. Увлечённая попыткой придушить дорогого кузена, Мирабель задела стопку порножурналов и, поскользнувшись на глянцевой обложке, врезалась плечом в шкаф. От удара дверца скрипнула, приоткрываясь, и они оба притихли, глядя на толстые фотоальбомы, из которых торчали уголки фото, и на стопку пухлых конвертов, лежащих в недрах шкафа.

— Ты… извини, в общем, — пробормотал Камило, не сводя глаз с приоткрывшейся дверцы, и Мирабель рассеянно кивнула. — Как думаешь, там… всё его фото?

— Н-наверное, — неуверенно протянула Мирабель, невольно вспомнив папку в ящике у абуэлы. А что, если это тоже компромат на Ортиса и его приспешников?! — Ты лучше не трогай. Всё-таки…

— Да я же так, одним глазком, — сказал Камило, вытаскивая первый конверт, из которого посыпались фото — и чёрно-белые, и цветные. Мирабель вздрогнула от страха и одновременно от стыда: мало того, что они вломились в комнату Бруно, так ещё и в его вещах копаются!

— Господи… — прошептал Камило, схватив одно фото, и глядя на него широко распахнутыми глазами. — О, Боже мой…

— Что там? — Мирабель, перепугавшись ещё сильнее, быстро наклонилась к нему ближе и, потянув за руку, уставилась на чёрно-белое изображение. Ей понадобилось не меньше пяти секунд, чтобы понять, что там был…

— Это мой папа. И, Господи, во что он одет, и нет, убейте меня, у него… афро?! — прохрипел Камило, выронив фотографию и заходясь в придушенном хохоте. — Афро!

Мирабель, опешив, схватила следующее чёрно-белое фото и захихикала: это уже были её папа и мама, оба такие юные, даже, кажется, ещё неженатые… Папа казался до ужаса тощим, нескладным и смешным, и её захлестнуло чувство умиления, когда она разглядела на нём беретик в духе команданте Че и милитаристские штаны, а мама была в светлом открытом платье, и с длинными, совсем как у Исы, волосами, свободно лежавшими на плечах. Они оба сидели в парке на скамейке, мама что-то говорила, и папа не сводил с неё восторженно-влюблённого взгляда. Мирабель пригляделась и, фыркнув, толкнула Камило локтем — рядом с мамой сидела tía Пепа в брюках-клёш и открытом топе, и корчила рожицы в объектив камеры.

— Господи, моя мама носила клёш! — простонал Камило, схватившись за голову. — И она ещё меня ругала за драные джинсы? Мира, ты посмотри! Посмотри!

Он протянул ей ещё одно фото, и Мирабель взвыла, зажимая рот ладонями — это были мама и tía Пепа, обе в этих кошмарных клёшах и в открытых топиках с завязками на животе. Они стояли спиной к спине и что-то пели, используя две пустые пивные бутылки в качестве микрофонов.

— Господи, мы нашли настоящий клад! — благоговейно прошептал Камило, вытирая слёзы. — И если мне хоть кто-то скажет, что я качусь по наклонной…

Мирабель продолжала хихикать, недоверчиво разглядывая маму — она всегда была такой… взрослой, она всегда была её мамой, заботливой, ласковой, строгой, внимательной, и сейчас, глядя на девчонку, немногим старше её, с широченной улыбкой и озорной искрой в глазах, Мирабель пыталась поверить, что это один и тот же человек.

«Мы их совсем не знаем» — промелькнуло у неё в голове, и Мирабель, отложив фото, взяла следующее, чувствуя, как замирает сердце. Это был тринадцатый день рождения тройняшек — ей хватило пары секунд, чтобы подсчитать свечи на торте. Tía Пепа и её мама сидели, крепко обнимая tío Бруно, все трое улыбались в объектив, и у Мирабель перехватило дыхание, когда она поняла, что это фото делала абуэла. Господи, а ведь абуэла тоже была молодой! Они всё, вообще все когда-то были молодыми и… что? Сходили с ума? Ошибались? Вели себя не как умные и всезнающие взрослые?!

— Я понял, наши предки сюда засунули самые палевные фотки, — пробормотал Камило, копаясь в куче фотографий. — Господи, ну папино афро, это, конечно, удар ниже пояса… А ещё на меня ворчат, что волосы отрастил, как дикарь!

Мирабель рассеянно кивнула, вороша чёрно-белые и разноцветные прямоугольники. Вот уже более поздние фото, на них родители уже ведут себя чинно и благородно… Она вздрогнула, глядя на фотографию обнимающихся Ренаты и Бруно — это ведь с того дня, когда он сделал ей предложение. Мирабель сердито стиснула зубы. Как она могла так быстро и легко поверить, что её жених — сутенёр, наркоман и убийца… дура безмозглая! Мирабель вздрогнула и потрясла головой: нельзя так, наверное, думать о бывшей невесте Бруно, но всё-таки, какого чёрта?!

— Я был прав, абуэла сюда сложила все фото с… ним, — пробормотал Камило, глядя на фото со своего восьмилетия — за столом собралась вся семья вместе с tío Бруно, а сам именинник сидел с огромным куском торта на тарелке и щербато улыбался. У Мирабель слегка кольнуло сердце — она уже давно не видела у tío Бруно такого взгляда: спокойного и радостного, без тени горечи и боли. Она задержала взгляд на его улыбке — светлой и искренней, и тяжело вздохнула. Камило торопливо отложил фото, рассеянно вытирая руки о штаны, и принялся копаться дальше, выискивая компромат на родителей.

Мирабель нашла ещё одно старое фото с какого-то застолья, где не было ни одного знакомого лица, кроме её мамы и папы. Папа что-то шептал на ушко маме… во всяком случае, Мирабель хотелось верить, что именно шептал, а не целовал или, тем более покусывал, уж больно игривой была улыбка на губах мамы, и… и вообще, ну, постеснялись бы! Смутившись, она быстро схватила следующую фотографию и застыла, словно получила удар под дых.

Бруно, оказывается, тоже когда-то носил брюки-клёш. И, Господи, они ему были очень к лицу. Хотя, конечно, речь шла совсем не о лице… Мирабель замерла не дыша, сверля взглядом проклятые брюки и то место, которое они так выгодно подчёркивали, а затем заморгала, разглядывая всю фотографию. Он с кем-то говорил, стоя спиной к камере, и, видимо, фотограф его окликнул, потому что Бруно обернулся через плечо, глядя в кадр… ну, или прямо ей в душу. Мирабель загляделась на его лицо, такое молодое, странное, непривычное, скользнула взглядом по изгибу запястья, отмечая изящные пальцы, застывшие в воздухе, и её глаза в очередной раз, словно примагниченные, остановились на его спине. Ниже спины.

Господи, благослови брюки-клёш, и спаси, Господи, её душу, потому что она пялится на задницу своего tío Бруно, и не может отвести взгляд!

— Ни хрена себе, — присвистнул Камило, и Мирабель, вскрикнув, подпрыгнула на месте, торопливо откладывая фото в сторону. — Эй, ну ты чего, дай, я ещё не рассмотрел!

Камило достал фото и снова присвистнул, постучав по плотной бумаге. Мирабель запоздало сообразила, что на этом грешном фото ещё и tía Пепа была — в мини-юбке, блузке с закатанными рукавами и с безумной причёской, в которой её кудри словно стояли дыбом.

— И чтоб мама мне после этого ещё что-то говорила про одежду?! Нет, Мира, мы нашли настоящие сокровища!

«Мы нашли мою погибель!» — мрачно подумала Мирабель, снова пялясь на черт-бы-их-побрал брюки tío Бруно.

В другом конверте была целая пачка фотографий, кажется, времён учёбы tío Бруно и tía Пепы в университете, и Мирабель кусала костяшки пальцев, чтобы не выть в голос. Tío Бруно в обнимку с tía Пепой, оба над чем-то хохотали, запрокинув головы — и она сглотнула набежавшую слюну, глядя на его открытую шею. Почему-то перед глазами замаячило воспоминание о её последнем визите, и о том, как он пил воду… На другой — Бруно в рубашке с закатанными рукавами спорил с каким-то студентом, и у неё почти остановилась сердце от одного взгляда на это фото. Tía Пепа в обнимку с tío Феликсом на танцах в городе, а на заднем плане какая-то патлатая девица висела на шее у Бруно…

Мирабель была готова благословить Камило за то, что он сидел рядом и ехидно комментировал почти каждое фото, не давая ей провалиться в неконтролируемую истерику.

— Нет, Бруно, конечно, писал, что они были теми ещё разгильдяями… — пробормотала она, и Камило смолк на полуслове. Сообразив, что именно ляпнула, Мирабель быстро прикусила язык, но было уже поздно. Камило вытаращился на неё разинув рот, и ошарашенно прохрипел:

— Так, стоять, ты что, с ним… переписываешься?!

— Нет! — быстро сказала Мирабель, чувствуя, как сердце провалилось в пятки. Камило, хмыкнув, наклонил голову, с прищуром глядя на неё.

— Ага, а теперь то же самое, но с бóльшим чувством, чтобы я поверил, — Мирабель сжалась, и кузен, потерев подбородок, уже тише спросил. — Так, что, ты реально ему писала? И он отвечал?

— Один раз! — соврала она, надеясь, что на этот раз прозвучит убедительней, но Камило не сводил с неё выжидательного взгляда, и Мирабель нехотя добавила. — Ну, пару раз.

— Ты псих… — Камило откинулся назад и вытянул ноги. — Мира, ты… Чёрт, да как тебе это вообще в голову взбрело?!

— Я просто поздравила его с днём рождения, и всё! — моментально огрызнулась она, складывая руки на груди. — И учти, если хоть кому-то проболтаешься, я лично сожгу твои журналы!

— Да ладно, я могила, — Камило тут же вскинул ладони и, покачав головой, снова уставился на неё. — Maldito sea, ты реально ему писала! Я бы не смог…

— А ты хотел? — Мирабель недоверчиво взглянула на него, и Камило быстро отвернулся, напряжённо сведя плечи и растирая ладони. В комнате повисла звенящая тишина, которую нарушил шум подъезжающего к дому автомобиля.

Торопливо засунув фотографии в шкаф, Мирабель и Камило выскочили из запретной комнаты — Мирабель с трудом поборола искушение захватить хоть одно фото с молодым Бруно — и принялись старательно изображать бурную деятельность по наведению чистоты.

Вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Мирабель закрылась в своей спальне и поняла, что попала в ад. Перед глазами стояли фотографии молодого tío Бруно, на которые наслаивались совсем свежие воспоминания и ощущения. Мирабель вертелась в кровати с боку на бок, пытаясь не думать о его пальцах, постукивающих по столу, скользящих по обложке книги, о его пальцах на своей щеке, о его горле, его глазах, голосе, ощущении его тела под этими вечными бесформенными спортивными костюмами…

Мирабель засунула голову под подушку, надеясь, что задохнётся и потеряет сознание, но вместо этого теперь в памяти вспыхнуло другое фото, с этими проклятыми брюками, обтянувшими его узкие бёдра. Мирабель глухо завыла и закусила одеяло, чувствуя накатывающее желание. Да какого же чёрта с ней творится, почему она просто не может перестать о нём думать так?! И она ещё хотела с ним в Чили поехать… Мирабель с ослепительной ясностью представила себе tío Бруно в плавках и, заколотив кулаками по матрасу, села, разъярённо спихнув одеяло на пол.

Пока она тут изнывает от возбуждения, как какая-то одержимая нимфоманка, tío Бруно страдает в тюрьме. У них, здесь, впереди Новый год, семейное застолье и рождественская ель с разноцветными гирляндами, а что у Бруно? Обшарпанные стены, вонь чужого пота, грязь и мерзость, изо дня в день, бесконечно, словно замкнутый круг… И это уже не говоря о драках и убийствах!

Мирабель, выдохнув, решительно ударила кулаком в ладонь. Всё. Хватит идти на поводу у своего организма. Она будет думать только об учёбе, адвокате и о том, как вытащить Бруно из тюрьмы, а не о его шее, руках и… и прочих частях тела! Кивнув самой себе, она снова легла, чтобы уже через пять минут, чертыхнувшись, пойти в душ, надеясь, что ледяная вода вернёт ей хоть какое-то подобие спокойствия.

День рождения Камило начался с громогласных поздравлений абуэлы и тихих упрёков от tía Пепы за выбор одежды — к завтраку Камило спустился в своих любимых драных джинсах и бесформенной футболке с портретом Че Гевары. Мирабель, вручив ему кассету с альбомом El Dorado от Aterciopelados⁽²⁾, на которых Камило подсел в последнее время, с интересом разглядывала своего кузена, пытаясь понять, выглядит ли он взрослым человеком, и вообще, отличается ли хоть чем-то от себя-вчерашнего. Антонио, тоже не особо понимая, почему этот день рождения отличается от прошлых, подёргал её за рукав праздничного платья:

— Мира, а что значит совершеннолетний?

— Это значит, — ответил вместо неё сам Камило, раздувшись от гордости, — что я теперь могу пить, курить и… э-э-э… гулять с девушками!

— Только попробуй! — тут же возмутилась tía Пепа, схватившись за голову, а Антонио непонимающе пожал плечами:

— Но ты же и так с ними гулял? И мы все пьём, вот, tía Хульета вкусный лимонад приготовила. А курить вредно, нам в школе про это рассказывали…

— Вот кому следовало родиться в день святых невинных младенцев, — умилился Камило и, наклонившись, звучно поцеловал младшего брата в макушку. — Тонито, это я так, глупости говорю. Просто я теперь официально взрослый.

— Да, — подхватила абуэла. — Наш старший мужчина в семье Мадригаль…

Мирабель вздрогнула, заметив взгляд, которым обменялись мама и tía Пепа, и невольно обернулась, глядя на их выпускное фото. Tío Бруно, восемнадцатилетний, стоял в обнимку с сёстрами, весело улыбаясь в объектив камеры, и Мирабель сглотнула горький и колючий ком в горле. Не Камило был старшим мужчиной.

— Господи, какой же ты теперь взрослый, — вздохнула tía Пепа, смахивая слезинку. — А ведь я помню, когда родился, был вот такусеньким крохой…

— Но кричал, кричал громче всех, — подхватила мама. — Особенно когда хотел есть, а есть ты хотел всегда…

— Ма-а-ам, пожалуйста! — застонал Камило, закрывая лицо ладонями и хитро глядя на них сквозь пальцы. — Tía Хульета, и ты тоже!

Мирабель улыбнулась, глядя на то, как её мама стиснула любимого племянника в объятиях, расцеловав в обе щеки, но даже когда они расселись за столом, чествуя именинника, в голове продолжали вертеться самые разные мысли. Как тройняшки Мадригаль встретили своё восемнадцатилетие? О чём они тогда думали, ступая на порог взрослой жизни? И о чём сейчас думает её кузен, что она ещё про него не знает?

30 декабря в их дом начали съезжаться родственники, и Мирабель порадовалась, что не утащила фотографию Бруно — они с Луизой снова ночевали вместе, а ещё к ним подселили среднюю дочку tía Катерины, так что понятие приватности и личного пространства превратилось в призрак грядущего Нового года. Учиться в таких условиях было невозможно, и Мирабель только порадовалась, что на подготовительных курсах тоже был перерыв. Дом трещал по швам до самого Крещения Господнего⁽³⁾, и когда толпа родственников, наконец-то, съехала, вся семья еле слышно перевела дух. Уж сколько мелких, бытовых ссор успело вспыхнуть и погаснуть за эту неделю…

Побег Хосе Лондоньо из тюрьмы⁽⁴⁾ добавил Мирабель лишних переживаний и тревог. Бруно написал, что охрану снова усилили, а вокруг тюремного блока ходят дополнительные патрули, и в очередной раз напомнил ей, чтобы она не вздумала сюда приезжать. Мирабель смотрела на новостные выпуски и информационные блоки по телевизору, где демонстрировали фотографию Хосе Лондоньо и обещали награду в два миллиарда песо за помощь в розыске сбежавшего мафиозного босса, и внутренне кипела от злости. Ну как так?! Этот убийца и преступник пробыл в тюрьме всего лишь сто девяносто два дня, и ещё требовал перевода в Панаму, жалуясь на условия, а tío Бруно там уже три года! Три! А теперь Лондоньо ещё и сбежал… И до её дня рождения ещё полтора месяца! Никакой справедливости — Камило, который уже две недели, как справил своё восемнадцатилетие, только вчера, наконец, сподобился дойти до Регистрационной палаты, чтобы подать документы для получения удостоверения.

Богатый событиями январь сменился февралём, подготовительные курсы в Росарио подходили к концу, начались проверочные работы, а впереди, в середине апреля, уже грозно маячили вступительные экзамены, и Мирабель опять с головой провалилась в учебную горячку. Луиза по-прежнему успешно совмещала учёбу с работой, обмолвившись, что сеньор Морано согласен взять её на полную ставку, даже без испытательного срока, и пример сестры на Мирабель действовал вдохновляюще. Абуэла, конечно, не могла нарадоваться на своих внучек, хоть, порой, и вздыхала, что скорей бы правнуков увидеть, на что и мама, и tía Пепа отвечали многозначительными хмыканьями.

6 марта 1996 года Мирабель проснулась, с трудом сдерживая ликующий вопль, рвущийся из глубины души. Она уже взрослая! Хотя Мирабель, как ни старалась, всё равно не чувствовала в себе глобальных перемен, но это и неважно. Главное, что теперь осталось только получить удостоверение личности и ничто в мире не сможет лишить её возможности навещать tío Бруно в тюрьме хоть каждую субботу! Мирабель вприпрыжку сбежала вниз по лестнице, приплясывая на ходу, с разбега упав в родительские объятия.

— Мирабу! Моя маленькая девочка стала уже совсем большой! — растроганно произнёс папа, и мама прерывисто вздохнула, расцеловав её в обе щеки. Мирабель с довольным писком стиснула их в объятиях. После тех найденных фотографий что-то в голове сдвинулось — она до сих пор искренне, и от всего сердца, любила своих родителей, но теперь она знала, что и мама, и папа, когда-то были такими же, как она, и это было не просто абстрактным знанием. Мирабель помнила их фотографии, и, порой, замечала то, на что раньше не обращала внимания — то, как они изредка дурачились или обменивались хитрыми взглядами, и это зрелище согревало её изнутри.

— Это тебе от нас, — сказала мама, протягивая маленькую коробочку, и Мирабель вытащила симпатичный кулон в виде голубой бабочки на серебряной цепочке. — Мы помним, ты так любила бабочек в детстве…

— Вас я люблю в тысячу раз сильнее! — с пылом призналась Мирабель, пытаясь на ощупь застегнуть миниатюрный замочек, и мама, рассмеявшись, помогла ей.

После завтрака Мирабель и Камило отправились в театр, и почти у выхода из дома их поймал Хоакин.

— Так, я пока пойду, но не быстро. Ей, конечно, уже восемнадцать, но всё равно, руки не распускать, — заявил Камило, кивнув Хоакину, и Мирабель на секунду захотелось треснуть кузена чем-то тяжёлым.

— С днём рождения, — Хоакин, не обращая внимания на Камило, вручил ей плотный конверт, многозначительно подмигнув, и протянул букет нарциссов и длинный плоский футляр с ручкой. — Знаешь, ну, говорят, что у всех хороших адвокатов есть «Паркер». У меня, ну, денег на «Паркер» точно не хватит, но это, считай, затравка на будущее.

Мирабель, рассмеявшись, обняла его, чувствуя слабый укол вины в сердце, и спрятала конверт и подарок в сумке. Вот почему, когда она встречалась с Хоакином, её организм вёл себя прилично, а сейчас как с цепи сорвался?!

То и дело вдыхая нежный запах нарциссов, она быстро догнала Камило, который ограничился простым хмыканьем и долгим взглядом на цветы, но хотя бы никак не прокомментировал, не иначе как в честь дня рождения. В театре она сразу предупредила сеньору Хименес, что завтра поедет подавать документы в Регистрационную палату для получения гражданской карточки, и поэтому опоздает. Дождавшись, когда кузен отправится на репетицию с остальными актёрами, Мирабель, прикрыв дверь костюмерной, вытащила письмо из сумки, чувствуя, как от волнения опять начали дрожать руки.

«С днём рождения, Мирабелита.

Я всегда это говорил и опять повторю: ты самое настоящее Чудо, которое родилось в нашей семье в этот чудесный день. Перед тобой теперь открыт весь мир, ступай же легко, и не ведая страха. Я желаю тебе больше поводов для радости и улыбки, чтобы ты чаще смеялась, пусть даже над каким-нибудь юридическим казусом из далёкого прошлого. Ты самая целеустремлённая, самая решительная и отважная. Я никогда не перестану восхищаться тобой, малыш. И всегда буду тебя любить, mi cielito.

Tío Бруно.»

Мирабель прерывисто вздохнула, цепляясь взглядом за последнюю строчку — в животе словно перевернулось и сжалось что-то горячее.

— Я тоже тебя люблю, tío Бруно, — пробормотала она, прижав письмо к груди. Посидев так пару минут, Мирабель, встряхнувшись, вытащила из сумки конспекты с курсов и разложила их на швейном столе. Вступительные экзамены через месяц, так что, нечего прохлаждаться! Тем более что исторические даты и неправильные глаголы в английском прекрасно отвлекали от всяких непристойных мыслей, которые, несмотря на все благие намерения, так и не покидали её.

Удостоверение ей выдали спустя две недели — неслыханно быстро, учитывая неповоротливость государственной бюрократии, и Мирабель с восторгом разглядывала свою собственную карточку. Да, фото получилось ужасным, и выглядела она на нём так, словно её стоило без суда и следствия засунуть в Ла Модело, в блок с самыми опасными заключёнными, но — какая разница? Главное, что теперь она официально взрослый гражданин Колумбии, со своими обязанностями и правами.

Самым трудным оказалось дождаться субботы — в ночь пятницы Мирабель вообще не могла уснуть, то и дело вскидываясь и проверяя будильник. В конце концов, её сморило ближе к трём часам, и, проснувшись в пять утра, она ещё пару минут осоловело моргала в кровати, пытаясь заставить себя встать. «Я увижу Бруно» — молнией пронеслось в голове, и Мирабель тут же вскочила на ноги, чувствуя прилив сил.

Не рискуя браться за что-то сложнее, чем арепы с сыром, она быстро приготовила завтрак для всей семьи и, отложив несколько ареп в сторону, поднялась к себе, чтобы переодеться в джинсы и голубую блузку с узором из незабудок. Застегнув последнюю пуговицу, Мирабель нахмурилась, глядя на себя в зеркало. Блузка была прекрасной и очень ей шла, вот только сквозь тонкую ткань на плечах просвечивались бретельки бюстгальтера. «В конце концов, надену куртку, никто же приглядываться там не будет» — рассудила она и выбежала из дома, не забыв положить в сумку арепы.

Впервые проходя через КПП без взяток, Мирабель чувствовала себя преступницей. Пока охранник сличал её фотографию и отпечаток пальца на карточке с ней самой, Мирабель затаила дыхание: а что, если он вспомнит её лицо? Тогда ей не просто откажут в праве посещения, её задержат за нарушение, выпишут штраф, и об этом точно узнаёт вся семья!.. Охранник, не замечая её страхов, равнодушно выдал временный пропуск, напомнив, что его нужно сохранять до конца визита. Весь путь до комнаты свиданий Мирабель спиной чувствовала чей-то взгляд. Не выдержав, она обернулась на заключённых, и тут же, смутившись, отвернулась, догоняя сопровождающего охранника.

В комнате для свиданий, поставив сумку на стул, Мирабель уже привычным жестом вытащила завёрнутые в фольгу арепы и семь пачек сигарет. Теперь, без взяток охранникам, можно было покупать больше сигарет для tío Бруно, не выходя за разрешённые десять пачек. Чтобы занять дрожащие руки, она принялась выкладывать сигареты аккуратной пирамидкой. Одна пачка, выскользнув из вспотевших пальцев, шлёпнулась на пол, и Мирабель, чертыхнувшись, наклонилась за ней. Дверь за спиной распахнулась, и она торопливо разогнулась, чудом не врезавшись макушкой в угол столешницы — не иначе как гены Мадригалей в этот миг оказались сильнее гена катастроф Рохасов.

— Привет, tío Бруно! — Мирабель обернулась, уронив сигареты на стол, и Бруно улыбнулся ей, раскрывая руки для объятий. Она легко шагнула к нему, обхватывая за спину, и сердце глухо ударило в груди, разгоняя по телу жар. Мирабель впервые почувствовала его тело своим — не просто тепло родного человека, но и твёрдость его груди, силу рук, обнимающих её. Её ладони, словно сами собой, скользнули выше по спине, обхватывая его плечи жадным, собственническим жестом, и Мирабель задержала дыхание, чувствуя, как напряглись его мышцы. Всё было иным, всё было странным, пугающим, манящим, и она безотчётно повернула голову, касаясь носом его шеи, вдыхая запах… Бруно вздрогнул, и Мирабель, очнувшись, торопливо разжала объятия, отшатываясь назад и чуть не падая от неожиданного головокружения — tío Бруно ухватил её за руку и снова прижал к себе на секунду.

— Малыш, всё хорошо? — осторожно поинтересовался он, и Мирабель кивнула, боясь даже глаза открыть. Tío Бруно коснулся губами её лба, и это ни капельки не улучшило её состояния. — Точно? Ты какая-то… горячая.

Он кашлянул, отпуская её, и Мирабель издала скрипучий смешок.

— Всё в порядке! Я в полном порядке, всё хорошо. Просто ух, у меня своя карточка, вот здорово? — затараторила она, не зная, куда девать руки, и то и дело поправляя волосы, елозившие по шее. Всё-таки в причёске «под Луизу» были свои плюсы. Торопливо вытерев потные ладони о джинсы, она раздражённо дёрнула замок куртки и стащила её с плеч, пристраивая на спинке стула. — Сегодня просто так душно, жара ещё эта… Как будто мы не в Боготе!

— Да, точно, сегодня очень жарко, — согласился Бруно сглотнув. Встряхнув головой, он улыбнулся. — С прошедшим днём рождения… Марипосита.

Мирабель смущённо рассмеялась, дотрагиваясь до кулона.

— Спасибо… Мне родители подарили, красивый, да?

— Очень. Ты в детстве была одержима бабочками, — tío Бруно сел за стол, тепло глядя на неё, и Мирабель рассмеялась, сморщив нос. — Везде их рисовала, и даже своим куклам делала крылья.

— А ты их помогал вырезать из бумаги, потому что мама не разрешала брать ножницы, а папа один раз распорол себе палец, — вспомнила Мирабель, садясь рядом, и Бруно кивнул. — У тебя, зато, здорово получалось даже самые мелкие детали вырезать.

— Ловкие пальцы. Надо было в карманники податься, был бы сейчас уважаемым человеком, а то и заседал бы в Конгрессе… — tío Бруно пожал плечами, и Мирабель, поперхнувшись воздухом, вспыхнула до корней волос. — Малыш, ты точно не простыла?

— Конечно! Всё нормально! — быстро сказала Мирабель, жалея, что не может выйти и умыться холодной водой, чтобы остудить горящие щёки. Ловкие пальцы, Господь и Дева Мария, спасите её душу… — Да, я тут… арепы тебе пожарила. Извини, просто проснулась рано, спала мало…

— Почему? Случилось что-нибудь интересное? — в его голосе слышалось весёлое подозрение, и Мирабель напряглась. Tío Бруно развернул арепы и втянул запах, зажмурившись от удовольствия. — Господи, малыш, ты скоро будешь готовить лучше, чем Хульета.

Мирабель нервно улыбнулась, теребя кулон с бабочкой в пальцах.

— Да нет, просто… мысли всякие в голове крутились, опять же, наконец-то приду сюда легально, — она замолчала и бездумно потёрла шею под волосами, глядя на то, как tío Бруно слизнул с пальца кусочек сырной начинки. Почему это выглядело настолько… искушающе? Не зная, куда смотреть, она бросила взгляд на стену и, увидев изображение Спасителя, кротко и укоризненно взиравшего на неё, тут же очнулась от наваждения. «Завтра же пойду в церковь на исповедь!» — с отчаянной решимостью подумала Мирабель.

— Хочешь? — спросил tío Бруно, и Мирабель подпрыгнула на стуле, лишь секундой позже сообразив, что он предлагал ей вторую арепу. Торопливо замотав головой, Мирабель растянула губы в кривой улыбке:

— Д-да я дома поела, в-всё нормально, это тебе.

Tío Бруно прищурился, задумчиво глядя на неё, и Мирабель, сглотнув, опустила голову, боясь, что он прочтёт её мысли. «Держи себя в руках, дура, держи себя в руках…» — твердила она себе, как мантру, машинально сцепив пальцы в замок на коленях.

— Мирабель, — негромко окликнул её Бруно, вытирая пальцы салфеткой, и она замерла не дыша. — Малыш, ты можешь считать меня старым параноиком…

— Ты не старый, — еле слышно возразила она, искоса глядя на него, и Бруно нетерпеливо взмахнул рукой.

— Хорошо, параноиком среднего возраста, но, что с тобой? Ты вся… взвинченная, у тебя руки дрожат, и голос слишком напряжённый, ты почти не смотришь мне в лицо… — негромко перечислял он, и Мирабель снова опустила взгляд к полу, чувствуя пробежавший по спине озноб. Он догадался?.. — Мирабель… Тебе угрожают? Тебя кто-то преследует? Шантажируют? Что-то с семьёй?

— Что? — Мирабель, опешив, вскинула голову. Бруно не шутил — он даже слегка наклонился вперёд, пристально глядя на неё, и она ясно видела тревогу в его глазах. Мирабель торопливо замахала руками. — Нет, нет, tío, правда, всё хорошо, я просто… Это из-за… учёбы!

Оправдание, конечно, было слабеньким, но Мирабель поспешно ухватилась за него, надеясь, что tío Бруно с божьей помощью ей поверит.

— Я из-за вступительных экзаменов такая дёрганная, правда! Мне никто не угрожает, и дома всё хорошо. Правда, когда абуэла узнает, что я не иду в УТадео, начнётся такой ураган… С чего ты вообще взял, что мне кто-то будет угрожать?

Tío Бруно, сморгнув, с облегчением откинулся на спинку стула и покачал головой, слабо улыбаясь.

— Я же говорю, я здесь стал настоящим параноиком… Да уж, я не стану тебе говорить, «не переживай», на твою маму это не действовало никогда, — Бруно покачал головой. — Мы с Пепитой и правда относились к этому проще…

— И точно знали, как веселиться, — протянула Мирабель, прищурившись, и tío Бруно осёкся. — Да, я видела некоторые фотографии эпохи вашей с tía Пепой учёбы в университете.

— Что?! Отку… Нет, — tío Бруно выпрямился, глядя на неё с весёлым ужасом. — Как ты… как ты их вообще нашла?!

Мирабель вздохнула, ковыряя ногтем штанину джинсов. Она не станет выдавать кузена, ни за что!

— Это было случайно. Правда! И мне очень-очень стыдно, честное слово! Я вломилась в твою комнату, случайно толкнула шкаф, нашла фотографии и, в общем…

Она затаила дыхание, и tío Бруно расхохотался, закрывая лицо ладонями.

— Господи, малыш, ты уверена, что правильно выбрала будущую профессию?! Тебе бы в полицейскую академию идти, и вся преступность в Колумбии сойдёт на нет! От тебя ничего нельзя утаить!

Мирабель с облегчением рассмеялась, придвигаясь ближе, и слегка толкнула его колено своим.

— Ну… знаешь, честно сказать, я была не одна, со мной был Камило, и у него был приступ экзистенциального ужаса и хохота, когда он увидел своих родителей в молодости. Я вообще думала, он задохнётся от смеха. Эти причёски, одежда…

— Мы не говорим про моду семидесятых! — быстро сказал tío Бруно. — Нет, мы никогда про неё не говорим!

— Да ладно, я вообще не ожидала, что моя мама будет носить брюки-клёш!

— Ха! Ты бы видела её в сандалиях на платформе! — Бруно окончательно расслабился и обнял её за плечи, и Мирабель качнулась к нему ближе. — Хотя, чёрт, я в них хотя бы был выше…

— Ты носил платформу?! — Мирабель, всхлипнув от смеха, хлопнула себя ладонью по колену, и tío Бруно хмыкнул.

— Все носили. Поэтому я повторяю, мы никогда не говорим про семидесятые… так, а теперь серьёзно: так как ты поскользнулась, почему вы там были с Камило и что вообще произошло?

Мирабель развела руками.

— Ну, знаешь, наша обычная Грандиозная Новогодняя Уборка. Мы с Камило убирали, случайно заглянули в твою комнату, и да, прости нас за это, пожалуйста.

— Мои двери для вас открыты, — слегка пафосно заявил tío Бруно, фыркнув ей в волосы, и Мирабель постаралась не обращать внимания на мурашки, пробежавшие по затылку.

— В общем, пока мыли пол, я случайно толкнула шкаф, дверь открылась, ну и… у любопытных очень длинный нос, знаешь? — она искоса глянула на него, и Бруно, негромко рассмеявшись, легонько нажал пальцем на кончик её носа.

— У тебя очаровательный нос… совсем как у твоей мамы, — торопливо добавил он, кашлянув, и опустил руку себе на колено, чуть сжимая пальцы. Мирабель задержала взгляд на его кисти, машинально облизывая пересохшие губы. Да что с погодой вообще творится, здесь дышать нечем!

— Д-да, спасибо… Ну и мы видели все ваши компрометирующие фото. Ну, может и не всё, но большую часть точно, — справедливости ради заметила Мирабель. — Знаешь, это так странно, смотреть на всех вас… таких!

— Не продолжай, или я тут сгорю от смущения и развеюсь пеплом по всей комнате, — быстро сказал Бруно, замотав головой. — Я свято надеюсь, что ты в университете не будешь вести себя так, как мы. И, пожалуйста, не как твоя мама! Тебе не пойдут круги под глазами от недосыпа!

— Хорошо, я буду как папа, — с серьёзным видом кивнула Мирабель. — Вступлю в партизанский отряд и буду сражаться за свободу и торжество справедливости.

Tío Бруно, застонав, ссутулился, закрывая лицо ладонями.

— Самое страшное, что ты действительно это можешь сделать, — пробормотал он, и Мирабель, не выдержав, провела ладонью по его голове, случайно зарываясь пальцами в волосы. Бруно дёрнулся, словно от разряда тока, и вскинул голову, ошалело глядя на неё. Мирабель быстро отдёрнула руку, отворачиваясь к окну.

— Обещаю, что не стану никуда вступать, и буду думать только об учёбе! — быстро сказала она, понимая, что стоит, наверное, на обратном пути завернуть в аптеку и купить себе самых сильных успокоительных, которые только могут продать без рецепта.

— Да… хорошо, — от его неожиданно охрипшего голоса внутренности словно узлом завязало, и Мирабель впервые почти обрадовалась, услышав щелчок замка на двери. Может, ей, как и Луизе, спортом заняться? Бегать там до изнеможения, подтягиваться, делать что угодно, лишь бы выкинуть из головы все эти идиотские желания и мысли?!

Она вскочила на ноги, столкнувшись с tío Бруно, который тоже встал со стула одновременно с ней, и, неловко мазнув губами по его щеке, торопливо обняла за плечи на прощание, стараясь не прижиматься к его телу. Как ни странно, tío Бруно тоже непонятно изогнулся, отклоняясь от её бёдер, и неуверенно похлопал по спине, пробормотав: «Ещё раз с днём рождения и удачи на экзаменах, у тебя всё получится».

— Ага, спасибо, — Мирабель, едва не споткнувшись о стул, поспешила на выход, и охранник остановил её негромким покашливанием.

— Сеньорита, ваша куртка. И сумка.

— А? Ой, да, — Мирабель обернулась, и tío Бруно протянул ей её вещи, стараясь смотреть в пол. Она быстро схватила куртку, чуть не уронив сумку, и, окончательно запутавшись в том, что сначала надевать, выскочила из комнаты для свиданий, понимая, что выглядит полной дурой. На ходу продевая руки в рукава, Мирабель пыталась не уронить сумку и слегка замедлила шаг, отставая от охранника.

— Вы гляньте-ка, как у этой курочки ножки трясутся. Кажется, кого-то только что знатно поимели! — раздался глумливый голос из-за решётки, которому вторили смешки и громкий свист. — Начальник, а можно она и меня навестит, а?

— Чего это только тебя, давай всех нас, по очереди! — отозвался другой заключённый. — А то и двух сразу…

Мирабель дёрнулась, как от пощёчины. Волна тошнотворного отвращения, страха и ярости захлестнула её с головой, и она, вскинув голову, смерила взглядом заключённого, который, рассмеявшись, приложил два пальца к губам, проводя между ними языком.

— Заткнулись, живо, — бросил охранник, подталкивая её к выходу. — Сеньорита, не останавливайтесь.

Мирабель отрывисто кивнула, чувствуя себя грязной, словно она вывалялась в помоях. Вот к чему приводит неумение себя контролировать и все эти… дурацкие мысли в голове. Сама виновата.

Выйдя из тюремного блока и отдав на КПП временный пропуск, Мирабель почти справилась с собой. На ходу оглянувшись, она с ненавистью взглянула на грязные серые стены, запершие Бруно в компании этих уродов и мерзавцев, которых даже людьми называть было сложно. И если она ему не поможет, он так и останется там на долгие годы, в этом месте, которое выглядит, словно Ад на Земле. Вот, о чём она должна думать, а не идти на поводу у собственного тела и плотских желаний!

На пути к остановке она вспомнила фотографии эпохи молодости родителей, то, какими они были: нелепая и смешная одежда, дурацкие причёски… платформа! Мирабель слабо улыбнулась, садясь на лавочку. Небо затянуло облаками, и она поёжилась, плотнее запахивая куртку на груди. Наверняка в их жизни хватало и ошибок, и стыдных поступков, о которых они никогда не расскажут, обходясь расплывчатыми, общими фразами. Но это всё было в прошлом, а теперь и её мама, и tía Пепа, и Бруно — изменились, стали умнее, сдержаннее… А ведь однажды они станут, как абуэла и… и ведь она тоже?.. Мирабель вздрогнула и поднялась с лавочки, заходя в открытые двери подъехавшего автобуса.

«Я должна жить так, чтобы мне было не стыдно об этом рассказать своим племянникам или детям, — решительно подумала Мирабель, глядя на мелькавшие за окном дома. — Я уже взрослая, и вести себя тоже должна, как взрослая, а не как истеричка с гормональной бурей!» Она должна думать о деле, действительно сосредоточиться только на экзаменах и учёбе. А всё остальное нужно выбросить из головы.

1) Registraduría, проще говоря, ЗАГС.

Вернуться к тексту

2) Колумбийская рок-группа 90-х годов.

Вернуться к тексту

3) В католичестве празднуется 6 января.

Вернуться к тексту

4) 11 января 1996 года Хосе Сантакрус-Лондоньо сбежал из тюрьмы Ла Пикота — по словам полковника Норберто Пелаеса, директора Национального института тюрем и пенитенциарных учреждений (Inpec), около двух часов дня Сантакруса подобрал фургон с тонированными стёклами и без номерных знаков, характеристики которого были очень похожи на характеристики автомобиля, в котором его возили ежедневно на встречи с неким прокурором, ведущим уголовное дело против боссов картеля Кали. © El Tiempo

Вернуться к тексту