Зарянка (гет)

За завтраком Сивилла окинула взглядом поредевшие лица на сиденьях. Исчез Каркаров, отсутствовал Грюм. Флер и Гарри, похоже, ещё находились в Больничном крыле, а вот Крам и Диггори нашли в себе силы дойти до Большого зала. Болгарин был молчалив, хмурился, посматривая на свои руки, а пуффендуец, бледный, но внешне невредимый, оживлённо обсуждал что-то со своей девушкой. Чанг, заняв место за столом барсуков, время от времени касалась рукава своего парня, будто убеждаясь, что он находится рядом с ней. 

Трелони жадно вглядывалась в черты юноши, за которого заплатила своим ребенком. Интересно, какая бы она была? Стройная? Низенькая? С каштановыми волосами или блондинка? Говорят, бабушка Кассандра славилась своими белокурыми локонами, таким и Малфои завидовали. А глаза? Темно-зеленые, как у Сивиллы, или серые, прозрачные, блестящие, как весенний подтаявший лёд? Теперь ей никогда этого не узнать, так что бессмысленно фантазировать о несбыточном. Она сама так решила, ей и нести этот груз. 

— Прекратите так сверлить взглядом Диггори, — пробурчал зельевар. — Жив он, если не верите — сходите, пощупайте. 

Снейп и сам выглядел плохо, много хуже того, каким он был прошлым вечером. Будто его ночью кто-то пытал. Хотя, если взглянуть на Сивиллу, она выглядела не намного лучше. Парочка измученных, несчастных умертвий. 

Продолжая прожигать взглядом столешницу, слизеринец внезапно прошелестел: 

— Он возродился. Темный лорд возродился. Похоже, все ваши мрачные предсказания имеют шанс сбыться. 

— Нет, — яростно ответила Трелони, гневно раздувая ноздри. — Покуда могу, я постараюсь этого не допустить… 

Зельевар удивлённо глянул на собеседницу, пораженный страстью и болью, с какими это было сказано. 

В зал, прихрамывая, вошёл Грюм, и директор громко поприветствовал своего старинного приятеля. Сивилла, краем глаза оценив состояние новоприбывшего, поджала губы. Да, с прежним не перепутаешь, у этого предсмертная дымка была светловатой, но вполне равномерной. 

— А вот этот настоящий, — с неприязнью проворчал Снейп, скривившись так, будто у него разболелся зуб. 

— Вижу, у прежнего было напрочь выгоревшее нутро, будто его кто-то жрал. А этот ничего, выглядит получше, хотя жить ему осталось максимум года два. 

Профессор выглядел так, будто хотел что-то спросить, несколько раз открывал и закрывал рот, но после нервно дёрнул щекой и отвернулся, возвращаясь к еде. Вернее, к методичному размазыванию каши по краям своей тарелки. Дурные примеры заразительны. 

Разумеется, Сивилла знала, о чем хотел спросить коллега, она могла бы рассказать, что жить ему осталось года три, могла поведать про сумрачный шарф на шее, но зачем? Иногда неведение — благо. Как и говорили в ее сне: "Ты знаешь, а другие просто живут". 

///

Сивилла похвалила себя за решение отложить разговор с Холмсом. Теперь она знала больше, у нее было время обдумать произошедшее, подобрать слова для своего рассказа. Предстать перед своим собеседником собранной, компетентной, довольной своими успехами. 

Свет в библиотеке, благословенно приглушённый, позволял скрыть частично выражение лица, хотя Трелони понимала — с наблюдательностью Майкрофта все эти ухищрения не имеют смысла. Мужчина поднял взгляд, осмотрел её, по обыкновению, очень внимательно, и, похоже, что-то заметил, так как его поза стала напряженно-выжидательной. Сивилла опустилась в кресло, потянулась руками к огню, желая немного отсрочить  объяснение. 

— Как ваше предприятие? — Осторожно поинтересовался Майкрофт, наблюдая, как Трелони едва не залезает в камин целиком. 

— Мне… удалось спасти студента, молодой человек, единственный сын у своих родителей, опора в старости, спортсмен, умница, невеста-красавица…

— И всё же я слышу "но".

— Какое "но"? Ничего подобного, все нормально, гладко, без сучка и задоринки…

— Сивилла, мы знакомы так давно, что я знаю вас лучше, чем собственную ладонь. И это касается не только внешности. Я могу назвать пятнадцать признаков вашего волнения, и сейчас, наблюдая тринадцать из них, могу точно сказать, что вы — волнуетесь. Что произошло на ваших игрищах?

— Майкрофт, я правда его спасла! 

Не замечая, как заламывает в отчаянии руки, Сивилла принялась рассказывать детали своего страшного дня — как наблюдала за Седриком, сопровождая его незримо в коридорах лабиринта, как, повинуясь импульсивности, выстрелила в Кубок, как наблюдала за, как ей казалось, мертвым телом на площадке и после о бесконечных часах терзаний, когда успела проклясть себя десятки раз за бесполезность и глупость. 

— А потом пришел профессор Снейп, рассказал, что Седрик жив, и это было настолько… радостно. Вы не представляете, так долго думать, что события неизбежны, а после взять, и изменить, будто пустить поезд по другой ветке… 

— На которой тоже может кто-то лежать… 

Прорицательница едва не вскрикнула от этой фразы, испуганно отворачиваясь, чтобы Холмс не рассмотрел её лица. 

— П..почему вы говорите это? — Еле слышно спросила она. 

— Ваше сравнение напомнило мне известный психологический эксперимент. Моральную дилемму со стрелочником и поездом. На одном пути лежат несколько незнакомых людей, на другом — один, это может быть кто-то близкий. И выбор только в том, по какому пути пустить поезд, кого спасти, и кого погубить. Сивилла, почему вы так несчастны? 

Трелони захотелось стать маленькой, забиться в щель, спрятаться от внимательных, всё понимающих глаз. Майкрофт вздохнул, поднявшись с кресла, положил ладонь ей на плечо:

— Из-за своей работы мне часто приходится сталкиваться с непростыми решениями, когда один вариант лишь немногим хуже другого. И сейчас ясно, как день, что вас что-то мучает. Пожалуйста, расскажите мне всё… 

Поколебавшись немного, она качнула головой: 

— Вы правы. Я видела… сон. И там мне сказали, что за спасение жизни… требуется другая жизнь.

Рука Холмса на плече Сивиллы напряглась и он очень спокойно, буднично поинтересовался: 

— Чья? 

Ей трудно было отвечать, тело била дрожь, в горле стоял комок. Она и не предполагала, что признание дастся ей так тяжело, да и не собиралась изначально ничего рассказывать. Он сам её вынудил! Стряхнув с плеча руку, Трелони вскочила и выкрикнула:

— Моя! И детей, которые могли у меня когда-нибудь появиться! 

Холмс стоял очень прямо, прищурившись, и в этот раз его глаза были не льдом, а режущей беспощадной сталью, пробирающей до костей. 

— Я ошибся. — Слова падали тяжело, как булыжники, заставляя Сивиллу вздрагивать. — Пошел на поводу любопытства. Мне не стоило вообще с вами говорить. Если бы я вам не помогал… 

— Не говорите так! Как вы не понимаете?! Раньше моя жизнь была ужасна, теперь в ней появился хоть какой-то смысл! 

— Но не такой ценой! Как вы можете так легкомысленно, беспечно об этом говорить! Я запрещаю вам рисковать собой, не смейте больше никого спасать! 

— А вы бы смогли? Знать о чьей-то возможной смерти и просто смотреть? 

— Я постоянно это делаю! Постоянно кто-то находится на грани выживания или гибнет, откройте газету — голод, теракты, война! Если бы я отдавал по капле крови за каждого, кто может умереть, не прожил бы и двух дней! Поэтому я стараюсь насколько возможно минимизировать ущерб, но не веду себя так… самоубийственно. А у вас ставки намного выше! Сколько человек вы сможете так защитить, пока не погибнете сами? Два? Три? Пять? Ваша жизнь не стоит таких жертв, даже если одним из спасенных будет ваш чертов Дамблдор, а вторым — ваш трижды помянутый Мерлин, будь он проклят! 

— Прекратите! Я знала, что вы будете меня отговаривать, и не хотела ничего говорить… И да, у меня не такие масштабы, но если я смогу помочь хоть кому-то, я буду это делать! Это как весы — на одной чаше мои интересы, а на другой — живой человек! Которого я знаю! Каждый человек ценен, Майкрофт! 

— Тогда какого черта вы не включаете в это понятие "каждый" себя?! Мне дела нет до ваших волшебников, зато я хорошо знаю вас! Как вам не приходит в голову, что сами вы тоже кому-то нужны? Ваше существование в этом мире тоже важно, вы не менее ценны, чем эти дети, эти умные специалисты, эти старики, которыми вы восхищаетесь! 

Сделав два шага, он заключил Сивиллу в теплые, надежные объятия, но в голосе Холмса звучала горечь:

— В моей власти свергать правительства, я могу разворачивать реки вспять, или сделать так, чтобы с лица земли исчезла гора. Но я не в силах вас защитить. Спасти от самой себя. Знали бы вы, как меня это бесит… 

Окутанная теплом, провидица разрыдалась. Она готова была рисковать собой, говорила себе, что это правильное решение, но осознавала, что после этого спора совершить задуманное станет намного сложнее. 

Следующим утром, сразу после пробуждения, она спрятала зеркало в самый дальний ящик и накрепко заперла его на ключ. Сивилла больше не могла позволить, чтобы этот человек со всё понимающими глазами и теплыми руками поколебал её решимость.