Аргайл-энд-Бьют в чернилах (джен)

От автора:

Это было бы излишне, если бы части, как положено, вышли с разницей в пять дней, но теперь, пожалуй, не лишним будет намекнуть: с VII.Starfish эти две истории — не просто так «две половины».

В детстве Белла ждала кузена, как Пер-Ноэля.

Выросла — предчувствие сказки притупилось, заслонилось более теплым, будничным и живым, да и видеться они стали почти каждый день: Ивэн перебрался в Британию. Но Беллатрикс всё равно, чуть что, хваталась за мысль о кузене, словно за амулет на цепочке — хотя давно уже поняла, что Ивэн далеко не всесилен и сам порой нуждается в поддержке.

Ивэн был старше всего на два года, но казалось, что как сказочный герой — на добрую сотню лет.

* * *

В каждый свой приезд Ивэн в какой-то момент всегда говорил:

— Пойдем?

Он мог сказать это, свалившись как снег на голову за полдня до часа, когда Блэки ждали его в числе гостей на семейный праздник, мог — когда старшие уже ничего бы не заметили бы, занятые картами и болтовней, мог — вообще посреди семейного ужина, выйдя вроде как «подышать свежим воздухом» и сделав Белле знак выждать пару минут и прокрасться следом…

В этом была особая прелесть — когда знаешь, к чему готовить свое сердце, но можешь только гадать, к какому часу.

— А Меда? — всегда спрашивала Белла, поспешно меняя туфли на уличную обувь.

— А она хочет? — этот вопрос с годами выцвел до риторического, а потом выродился в едкое «А ей это нужно?»

— А Цисси? — Белла путалась в рукавах, и Ивэн джентльменски придерживал верхнюю одежду.

— А она еще маленькая, — Нарцисса для Ивэна оставалась «маленькой» всегда: что свертком на руках «тетушки Дру», что замужней молодой женщиной.

Старший Розье в совершенстве владел искусством волшебных рукопожатий — тех, что приоткрывают для избранных наглухо закрытые двери. У Беллы и сестер, Сириуса и Регулуса вне Хогвартса всегда были при себе порталы домой — и только. А у Ивэна уже в четырнадцать лет была лицензия на трансгрессию.

— Un, deux, trois! — совместное вращение, похожее на бальное па, и они оказывались в Сохо-сквере.

В получасе неспешным шагом их ждали огромные окна-витрины и синие тенты Maison Bertaux — старейшей кондитерской Лондона, всего на двести лет младше Статута о секретности. Они всегда возвращались оттуда вдвоем, с перевязанной бантом полосатой картонной коробкой, полной безе и пирожных.

Но не сразу.

* * *

Ивэн был сын дипломата и будущий дипломат — все письма и открытки он читал внимательнейшим образом.

— Как ты запоминаешь: кто, что, когда писал? — как-то раз возмутилась Белла на очередном «я знаю», «я помню» или «oui, твое письмо в мае». — У тебя дома архив корреспонденции с библиотеку Ильверморни?

— Non, — Ивэн фыркнул, руки у него дрогнули, и большая меренга вместо ровного разлома раскрошилась на обломки и сахарную пыль, — зачем так ст’ашно. П’гхосто ка’тотека по каждому ад’ъесанту.

Белла так и не поняла, пошутил Ивэн тогда или нет — просто махнула рукой и утащила с его блюдца кусок безе: возможность обсудить с кузеном всё слишком мелкое и слишком важное для писем была слишком ценной, чтобы разменивать время на «подушечные бои» словами.

Ивэн был будущий дипломат и сын дипломата — ответы и Беллатрикс, и Нарциссе он всегда писал обстоятельные и сердечные, но в письмах никогда не проскальзывало ничего, что не прошло бы цензуру родителей и даже придирчивой бабушки Ирмы. А уж бабушка-то как-то раз даже письмо — Белла знала это от вездесущей Меды — Сигнусу от Друэллы с Лазурного побережья перехватила, подвергла разгромной критике и сожгла, посчитав вложенное фото в купальном костюме и пару абзацев слишком vulgar.

— Ты правда считаешь, что мне стоит прекратить тренировки?

— С Ноттом и Ка’а Мальсибэ — однозначно: они не настолько близкого к’уга, чтобы показывать им весь а’cенал, да и молчать, как стало очевидно, не умеют. В следующий ‘аз поп’оси лучше о т’ъени’овочной дуэли ‘Одольфуса…

— С Лестрейнджем я без всяких просьб о дуэлях подерусь, — Белла раскрошила следующий обломок безе, вместо того чтобы съесть. — Вот только он начнет опять занудствовать: сюда подойди, туда не ходи, мандрагору рядом с моими красками не клади… Мерлин, если он сейчас такой противный, то каким же он будет взрослым?

— Не то чтобы я дове’ял статистике, — Ивэн заговорщицки наклонился поближе, — но по данным ф’гханцузского магического инфо’гмбю’о, девчонки и мальчишки, кото’ые считают l'un l'autre занудами и сте’гхвами соответственно, в пе’гхспективе десяти лет составляют самые к’гхепкие суп’гхужеские па’ы.

* * *

— Oui, это очень в его… нынешнем стиле: безуко’изненная холодная логика и отв’атительная фо’ма между уг’озой и ультиматумом… Ты уже дала ему ответ?

— Я согласилась, Ивэн. Французское магическое информбюро ведь не может ошибаться, да?

— Ф’гханцузское магическое инфо’гмбю’о п’гхогнози’ует, что у вас всё будет au mieux — как нельзя лучше.

* * *

Беллатрикс не помнила ни одного раза, когда Андромеда взяла бы что-то из принесенной к общему столу полосатой картонной коробки. Ивэн, который считал своей обязанностью лично поднести пирожные бабушке Ирме и Друэлле, который выбирал маленькой Нарциссе «самое красивое и с ягодкой», демонстративно не следил, останется ли что-то средней кузине — а Андромеда и не стремилась успеть к угощению. В те несколько раз, когда Беллатрикс удавалось поймать сестру и вручить ей что-то, Андромеда сухо благодарила и отставляла блюдце в сторону.

Один раз Белла обнаружила, что пирожное на блюдце сестры разломано ложкой и размазано по тарелке с такой силой, что клубничина превратилась в уродливое кровавое пятно на песочно-кремовых руинах.

— Почему ты не любишь Ивэна? — спросила Белла в ночь после того вечера, когда сестры собрались в кровати Меды пошептаться, и Цисси уже задремала.

— А за что мне его любить? Знаешь, он то, что называют… — Белле вдруг показалось: сейчас сестра скажет об Ивэне что-то такое, за что самой Белле останется только крепко дернуть ее за волосы или даже ударить. — «Легкие люди».

— «Легкие люди»? — от неожиданности Беллатрикс чуть не рассмеялась. — Это как «легкое поведение»?

— Это вроде конфетного фантика: шуршит, блестит, переливается, а внутри то ли гнездо моли на огрызке старой шоколадки, то ли скомканная бумажка, то ли вообще ничего, но вряд ли свежая конфета, иначе бы фантик можно было и разворачивать иногда, — отрезала Меда и, переведя дух после тирады, тише добавила: — Не люблю «легких людей».

— Смешно, — Беллатрикс в задумчивости закусила кончик косы. — Похоже, у вас это взаимно. Ивэн говорит, что у него рядом с тобой всегда какое-то неприятное чувство, как когда в заболоченный пруд в Шато-Розье смотрит. И неглубоко, и на дне ничего неизвестного быть не может, но вода такая мутная, что как-то само возникает предчувствие беды…

— Уйди, Белла, — вдруг сказала сестра неприятным, незнакомым тоном. — И Цисси забери. Я устала, я… у меня голова болит.

* * *

Беллатрикс наткнулась на Ивэна в ванной комнате, примыкающей к помещениям разведки: там почти никогда и никого не бывало — разве что кто после наружного наблюдения забежит ополоснуться или захочет освежиться кто-то засидевшийся в Ставке до утра — в отличие от ванной боевиков, где после тренировок вечно кто-то отмывался, чистил одежду и лечил мелкие травмы.

Сама Беллатрикс завернула в ванную поправить прическу, прежде чем идти к мужу в кабинет. Она могла уверенно сказать, что кузен схватился за палочку и за рубашку, едва заметив тень за витражом — но когда дверь открылась, Ивэн уже вновь был занят делом невероятной важности: подпиливал трагически обломанные во время рейда ногти, пока резко пахнущий эстракт бадьяна стягивал ссадины и порезы, а пятна ярко-малиновой мази обесцвечивали крупные синяки.

«Нет, моя до’огая кузина, всё, чему я могу научить тебя здесь — это как четве'ть часа п’ивести себя из зат’гхапезного вида в божеский. Я никогда не смогу все’гхьез тебе нав’ъедить, как п’гхотивник в ‘эальном бою, от таких «т’гхени’овок» будет больше в’гхеда, чем пользы… не плачь, мазь поползет… возьми флакон, я куплю еще и возв’гхащайся к мсье Долохоффу, слышишь?»

— Я туда, — Беллатрикс кивнула в сторону, где располагался кабинет Родольфуса, и, не дожидаясь приглашения, запустила пальцы в знакомую склянку: замазать темные круги под глазами после бессонной ночи.

Ивэн просиял:

— А я оттуда — п’гхиглашал на anniversaire. Я уве’ен, что он выбе’гхется — но если что, ты вытащи его, ладно?

Беллатрикс поморщилась: во-первых, фраза почему-то резанула слух, во-вторых, щипало нещадно — свой флакон «чудодейственного средства» она давно припрятала для экстренных случаев и пользовалась медленно, но безболезненно действующей мазью от Трэверса. Перед кем, спрашивается, делать вид, что тебе всё легко — Артур, галька в гробу ему песком Ямайки, вообще не считал нужным сводить синяки, а в особо напряженные недели между «побриться» и «почистить обувь» выбирал полчаса сна на диване.

— Ладно. Ты только постарайся, чтобы именинника из аврората вытаскивать не пришлось. Серьезно, Ивэн, мне не нравится, что тебя прямо перед днем рождения поставили в три рейда, и еще меньше нравится — что у вас серьезная операция сразу после. Это уже не первые акции устрашения — а уж с тех пор, как после «грязных хвостов» Эйвери срединный сектор стал выпасать Грюм…

Ивэн рассмеялся — слишком беззаботно для человека, которому вот-вот исполнится тридцать:

— Тебя волнует, что какой-то а’урор положил на меня глаз?