Улыбка дьявола (джен)

Франсуа читал перевод всю ночь и уснул только под утро. В девять он подскочил, ужаленный мыслью, что они обещали заехать за стилетами к десяти! За час добраться до города было почти невозможно, и они успели бы, только загнав лошадей. Грач к этому отнёсся с таким спокойствием, которому оставалось лишь позавидовать.

— Здесь совершенно нормально опаздывать даже на три часа. Уверяю вас, мы приедем, а Абангу ещё и в лавке не будет. Наматывайте свою гутру и поехали. По пути расскажете, что вычитали.

На галопе говорить было невозможно: ткань гутры забивалась в рот и мешалась. Зато когда они перевели лошадей в шаг около города, Франсуа рассказал, что очень похожие симптомы наблюдаются при поражении двигательных ветвей тройничного нерва в области зубов, а так же мимической и жевательной мускулатуры при столбняке. Грач внимательно слушал его, сведя чёрные брови к переносице.

— Я очень сомневаюсь, что это столбняк, — произнес он, когда Франсуа закончил рассказ. — Один-два случая были б понятны, да и то, только среди рабочих, имеющих дело с землёй. Но агенты, мой дорогой Мементо, нигде не могут подцепить такую болезнь. Нельзя исключать, что убийца пользуется заражённым столбняком стилетом... Хотя это, конечно, маловероятно...

— Отчего же маловероятно?

— Ну подумайте сами! Столбняк не может действовать столь внезапно. Его симптомы появляются на протяжении недели... Рабочие бы заметили, они хорошо знакомы с этим заболеванием, выкосившим в своё время тут многих, — Грач раскрыл лицо и глубоко вдохнул уже начавший нагреваться воздух, затем перевел взгляд на Франсуа и, заметив, что тот погрустнел, добавил неожиданно мягким голосом: — Не расстраивайтесь, Мементо. Это тоже интересные сведения, их надо проверить. Я спрошу нашего доктора, может статься, вы правы...

Абангу, как и предсказывал генштабист, все еще не было в лавке. Это немало позабавило и удивило Франсуа. Когда же араб не появился ещё через полчаса, Франсуа начал злиться. Грач тихонько намекнул ему, что злость тут не поможет, даже если такое поведение переходит все границы терпения.

Оружейник пришёл только после обеда. Увидев гостей в лавке, он приторно сладко и фальшиво заулыбался, рассыпавшись в комплиментах. Грач сурово оборвал его, напомнив цель визита. Абангу достал завёрнутые в платок тонкие стилеты, а затем, пока Грач проверял работу, стал копаться в ящике стола.

— Вот, посмотрите, — наконец произнес он, положив на столешницу гребень. — Похоже на простую женскую безделушку, а с помощью ловкого движения пальцев превращается в опасный и тонкий кинжал.

Взгляд Грача зажегся интересом, он взял гребень и внимательно осмотрел его. Абангу, продолжая улыбаться, вытащил ещё несколько стилетов, удивительно хорошо замаскированных под разнообразные вещи, на оружие не похожие. Тут было и кольцо, как у Грача и Франсуа, и ещё пара гребней, и браслет в виде вытянувшейся в прыжке большой кошки, и даже сабля-пояс.

— Оружие у нас не только искусство, но и скрытая от чужих глаз вещь, — Абангу сверлил генштабиста взглядом. — Хотите что-нибудь приобрести?

— Пожалуй, гребень надо взять, — отозвался Грач, отложив в сторону ярко-синий гребешок с красным цветком.

Франсуа удивился такому странному выбору. «Неужели, — подумал он удивлённо, — это подарок для Луизы?.. Неужели у него есть какие-то чувства к этой девушке?..». Грач убрал гребень и стилеты, отсчитал деньги Абангу и поманил Франсуа за собой. Франсуа в задумчивости последовал за ним, чувствуя спиной, что Абангу пожирает их глазами.

К лагерю они, на удивление, поехали не сразу. Грач свернул к рынку и, миновав две-три лавки, остановился около продававшего кофе старика. Он спросил что-то на арабском, старик рассмеялся, но, увидев строгий взгляд серых глаз генштабиста, стал серьёзным и вытащил несколько турок. Грач, оглядев их, выбрал ту, что была поменьше, небрежно бросил арабу золотую монету и направился назад, к лошадям. Вслед им понеслись хвальбы и благословения. Турка не стоила и половины того, что дал генштабист.

Франсуа не удержался и заулыбался, заметив генштабисту, что это благородно с его стороны: купить турку и гребень на подарок. Грач непонятно отчего вдруг рассердился на эти слова. Всю дорогу к лагерю он молчал, сидя нахохлившись в седле. Франсуа недоуменно смотрел на него и никак не мог понять, чем обидел или задел его чувства. Грач на его извинения холодно ответил:

— Прекратите валять дурака, Мементо. Будьте хоть чуть-чуть посерьёзнее!

Но уголки губ генштабиста слегка дрогнули, пусть Грач и закатил презрительно глаза. Камень с души Франсуа упал. Он любил, когда от его слов улыбались, а не злились, любил смех ради смеха. Грач злился лишь оттого, что Франсуа вынуждал его следовать своим правилам игры. Он сердился на себя за то, что слишком много стал рассказывать Франсуа, что этот простой капитан в некоторых вещах был более осведомленным, чем он, офицер Генштаба... В конце концов, он злился и даже начинал бояться его потому, что с Франсуа хотелось быть искренним, потому как он олицетворял саму Честность.

Генштабист хотел серьёзно поговорить с Франсуа по возвращению о конспирации и вообще умении скрывать эмоции, но в лагере царило такое оживление, что разговор не состоялся. Стоило им въехать, как к ним чуть ли не под копыта бросился Шерли, чем перепугал Франсуа и насторожил Грача.

— Что? Опять? — по голосу Грача стало слышно, что он тоже испугался.

— Не поверите! — Шварцман едва не задыхался. — Мы думали, тут ничего нет, что ничего тут не найти, а они нашли!

— Кто они? Рабочие? — Грач весь обратился в слух.

— Ну да, они!

— Следы? Отпечатки? Орудие убийства? — он соскочил с лошади и от нетерпения начал хрустеть пальцами.

— Какие следы? Какие отпечатки? Да бог с вами! — рассмеялся Шерли. — Мы, видимо, говорим о разных вещах. Рабочие нашли здесь вазу...

Грач аж замахнулся на переводчика с досады. Лицо его на секунду потеряло спокойный вид, и Франсуа не без удовольствия отметил, что Грач в самом деле на него не злился, поскольку гнев генштабиста выглядел совсем иначе.

— Я уж думал, мы раскрыли преступление! — он сердито глянул на Исаака. — Ну вас к черту, Шварцман. И турку я вам теперь не отдам.

— Какую турку? — изумился Шерли, и даже усы его приподнялись.

— Да обыкновенную, — Грач провел рукой по лбу. — Держите.

— Так вы ж сказали, что не отдадите...

Но Грач его уже не слышал, он ушёл в палатку. Шерли остался недоуменно стоять, глядя ему вслед. Франсуа, пряча улыбку, чтоб не обидеть Шерли и не разозлить окончательно генштабиста, направился следом.

Ваза оказалась из глины и, судя по всему, была скорее кувшином, чем вазой. Ручка отломилась, и пески сгладили место скола. Вся она была покрыта странным орнаментом, не похожим ни на один до сих пор известный, и изображениями людей, и Грач, осмотрев её, неодобрительно прицокнул языком.

— Только сенсационных находок нам не хватало для полного разрушения конспирации, — он оставил вазу-кувшин в покое. — Вроде ведь все рассчитали, чтобы тут ничего найти было нельзя...

Нео, скользнувшая в палатку вслед за Франсуа, замерла, глядя на стол во все глаза. Взгляд её стал встревоженно-шальным, а губы расползлись в улыбке. Грач тут же это приметил и возник перед ней бесшумной зловещей чёрной тенью, заставив девушку испуганно ойкнуть и, прижав руки к груди, отскочить назад.

— Ты знаешь, что это? — обратился он к ней почти шепотом.

Нео молчала, глядя на него огромными от ужаса глазами. Франсуа ласково коснулся её плеча и произнес:

— Не бойся. Ты знаешь, что это?

Девушка мелко закивала, не сводя глаз с Грача. Его она боялась и, пожалуй, даже больше, чем боялась до этого Франсуа и капитана «Святой Анны». Франсуа всегда был с ней добр, говорил негромко и ласково, и она не могла представить, что он может причинить ей зло. Он и внешне был добрым. Грач был не таким. Внешне ледяной, он и характером был как холодный ветер. Говорил он тоже тихо, но в голосе его была скрытая угроза. Он не был похож на ядовитую мамбу или гадюку, но Нео, увидев его впервые, подумала: «Змея!». Теперь он был для неё богом зла, хотя генштабист её лишь запугивал, ни разу по-настоящему не ударив и не задев.

— Ну так что ж это?

— Это делали мои люди, — пояснила она, протянув руку к вазе и взяв её. Негритянка долго рассматривала её, а потом, указав на рисунки, пояснила: — Это сотворение солнца.

— Сотворение солнца? — Грач насмешливо изогнул бровь.

Нео снова мелко закивала, поглядывая на Франсуа. Он кивнул ей, поддерживая, и девушка, водя черным пальцем по рисункам, начала рассказ.

— Было ещё темно, ведь не было солнца. Боги разожгли большой костёр в своём городе у берегов Белой Реки. В него должен был броситься тот, кто пожелал бы стать солнцем, дабы очиститься огнём и подняться на небо. Но никто не решался шагнуть в костёр. И тогда Хогор* сказал сыну: «Попробуй ты, Ракатере!». Ракатере закрыл глаза и бросился в костёр, языки пламени взметнулись до неба, и он стал солнцем. Кровь его пролилась на землю первым дождём, и так возник свет...

— Довольно, — прервал её Грач. — Это не более, чем легенды их племени, Франсуа. Вряд ли что-то можно узнать из них.

Нео поставила вазу назад и поспешно отбежала в угол, где и замерла, подобно статуе. Франсуа не стал возражать Грачу, не хотелось снова его задеть. Да и история с вазой вскоре забылась, ведь в лагерь верхом на вороном жеребце в богатой сбруе в сопровождении двух всадников въехала арабка. Лицо её едва-едва было различимо сквозь паранджу, но и так было видно, что она красива.

— Интизар приехала, — хмыкнул Мирабель, заметив её. — Новости привезла. Она сама редко заглядывает, видно, что то важное.

Грач поприветствовал её полупоклоном, на который она ответила улыбкой. Франсуа, вышедший из палатки, замер, поражённый её внешним видом и, в первую очередь, большими тёмными глазами, бывшими ещё более заметными из-за белоснежной паранджи. Интизар тоже заметила его и заинтересовалась.

— Новый в Генштабе? — обратилась она к Грачу на французском.

— Мементо скорее временный агент, — отозвался он. — Знакомьтесь, Франсуа: Интизар Салах ад-Абдин, незаменимый человек и поставщик важных новостей, а так танцовщица.

Мирабель провёл её в кабинет, где предложил присесть. Интизар довольно быстро рассказала новости, не сводя глаз с Франсуа, отчего ему сделалось даже неловко. Нео, всюду следующая за ним, как тень, неприветливо поглядывала на неё из своего угла. Ко всем арабкам она относилась с недоверием.

— Может, раз новостей у вас важнее двигающегося в нашу сторону каравана нет, то вы нам станцуете? — Мирабель обворожительно улыбнулся девушке.

Интизар вскинула было голову, но затем вдруг взгляд её смягчился, и она согласно кивнула. Сказав, что хочет показать танец с саблей, она выбежала на улицу, к своему жеребцу.

— Значит, Генштаб все же вербует женщин? — шёпотом спросил Франсуа у Грача.

— Мы вербуем всех, кого можем, — ответил он, устроившись по-турецки на ковре. — У нас в Генштабе и розыскно-разведовательном отделении сложная система, Мементо. При каждом большом городе есть надзиратель, под началом которого два-три наших постоянных агента и целая сеть случайных по всему городу из самых разных слоёв населения. Несколько надзирателей объединены в группу, за ней следит старший по званию человек из Генштаба. У него в подчинении, помимо упомянутых надзирателей и их мелких агентов, особый отдел разведчиков, которые контролируют деятельность остальных подчинённых. Над работой этих людей уже наблюдаю я, поскольку могу похвастаться завидной ролью ферзя на этой шахматной доске Генштаба.

— Как у вас все устроено... — Франсуа удивлённо поднял брови. Удивился он скорее тому, что Грач все это ему рассказывал.

— Сложновато, — Грач пожал плечами. — Но жизнь показала необходимость такой схемы. Я всегда могу проверить всех своих подчинённых на леность или продажность, вовремя пресечь нарушения и держать всех в узде... Впрочем, остальное вам необязательно знать, да и наша танцовщица уже вот-вот вернется.

Интизар действительно пришла через несколько секунд после слов Грача с саблей и одним из всадников, её сопровождавших. В руках его был барабан. Интизар сняла полухалат, в котором приехала, оставшись в белоснежной бедле**. Даже если бы Грач что-то продолжил объяснять про иерархию в Генштабе, Франсуа вряд ли бы запомнил хоть слово. Интизар заворожила танцем всех. То подкрадываясь, подобно кошке и пряча саблю за спину, она приближалась к ним, то вдруг блестел в темноте острый клинок, и она отскакивала назад, разметав черные как смоль волосы и белый шлейф от одежд.

На протяжении всего танца она то и дело поглядывала на Франсуа, улыбаясь кокетливо из-под паранджи и с удовольствием отмечая, что поразила его. Нео тихонько сидела в углу и смотрела на Интизар с какой-то завистью. Арабок она никогда не любила и боялась, а эта ещё и украла внимание её Бога! Её Ракатере!

Танец закончился так же быстро, как и начался. Интизар отбросила саблю, накинула снова свой полухалат и тихонько что-то спросила у Мирабель. Он удивился и, пожав плечами, так же тихо ответил, правда в глазах его мелькнула обида и ревность. Интизар, словно не заметив этого, выбежала из кабинета, а Мирабель через некоторое время последовал за ней. Грач, хмыкнув, вышел, чтобы поговорить с Шерли, оставив Франсуа гребень и попросив передать его танцовщице. Франсуа убрал гребень и вдруг вспомнил, что Нео никуда не уходила и все ещё сидит тут, но до того тихо, что её будто и нет.

— Что же ты притихла, Нео? — он обернулся на неё.

— Моя думать... — ответила она совсем тихо, подняв на него полные слез глаза.

— Ну чего же ты? — Франсуа даже удивился, присел рядом и ласково погладил её по плечам.

— Моя совсем не уметь... как она... — ответила ему девушка и, внезапно вскочив, выбежала из комнаты.

Франсуа остался стоять в кабинете, совершенно растерянный и потрясённый.

Примечание к части

* — выдумка автора, бог неба;

** — костюм для танца. Классическими его элементами являются лиф, пояс и широкая юбка, часто с разрезом на бедре. Костюм для консервативной публики подразумевает закрывающую вуаль для живота, рук и волос. Вместо юбки иногда могут надеваться шаровары.