Последний спектакль (гет)

Единственным местом, по-прежнему не изобилующим канделябрами со свечами, являлись Подземелья. Зная нрав слизеринцев и тяжёлый характер их декана, директор Макгонагалл не решилась заселять гостей в сырую часть замка. По её мнению, Хогвартс нуждался в лучшем рейтинге, поэтому драки нынче ни к чему. По этой причине одним из первых прибывших студентам, к слову обучающихся в Чармшире, выделили комнаты в гриффиндорской башне, и Минерва лично проследила за размещением бывшей однокурсницы и по совместительству директрисы, госпожи Клэр. Ей она отдала одну из лучших гостевых спален.

Гости остались предельно довольными. Ребята осваивались и без устали восхищались замком, камином и Полной Дамой, кокетству у которой, по их мнению, следовало бы поучиться. От лести у картинной мадам даже толстая шея покрывалась красными пятнами, и все хихикали. Вокруг летали смешки и стоял девчачий лепет. О тишине пришлось забыть.

Окруженная гулом Гермиона вздохнула и перечитала написанное в своей тетради. Сосредоточиться на витражах не получалось. Приходилось гадать, как раньше она делала домашнее задание здесь, средь болтовни и глупых шуток? Шумные посиделки всегда обличали безбашенность гриффиндорцев. Даже накануне сложной контрольной они пели и резвились, и ничто не останавливало веселья. Что уж говорить об их радости в первые дни, когда в соседних комнатах появились очаровательные актёры и актрисы? Да, пускай их таланты несколько преувеличены (образование Чармшира оставляло желать лучшего) игривости хоть отбавляй. Шахматы стали причиной жарких споров, веселых криков и дебатов. Когда разговоры дошли до квиддича, чуть не собрались выяснять, кто лучше играет. Под конец, ребята разбились на стайки по интересам, но и это несильно понизило горластых голосов.

Иными словами, они быстро сдружились.

Для людей, которых недавно тронуло неприятное потрясение, шумящая компания не лучший товарищ. Когда делается нежеланное открытие или обнаруживается горькая, как маггловские таблетки, правда, хочется восстановить спокойное дыхание, уставиться в потолок и не думать ни о чём. Тишина сейчас — непозволительная роскошь, даже для тех, кто просто довольствуется покоем.

От всего этого у Гермионы болела голова.

Как старосту, её постоянное дёргали и задавали глупые вопросы не только о строении замка, работе лестниц и правилах школы, но и о спектакле. Лишний раз намекали на страсть Клеопатры и Антония, и тем самым — на Снейпа. Нашлись две испорченные Чармширки, которые вообразили чувства между актёрами, а затем вульгарно хохотали со своих подтруниваний. Даже Гарри отшучивался и не замечал, как от беззаботной суеты подругу выворачивало. Джиневра и Лаванда же девушек подметили и вместе с ними добавляли пикантных подробностей к расползающимся сплетням.

Образовавшаяся четверка хохотушек все больше походила на гадюшник, так как яд их шуток близко подкрадывался по венам к сердцу Гермионы. Хранить улыбку до ушей, когда тоскливо — это мастерство, и, наверное, оно было единственным, чем овладела Гермиона за этот год. Она ощущала себя одинокой средь однокурсников и друзей. Ей впервые хотелось поскорее закончить Хогвартс и начать новую жизнь.

Нашёлся лишь один человек, который поддержал и понял её без слов. Подошедший Невилл всучил мантию-невидимку, улыбнулся, будто наивному ребёнку, и подмигнул.

— Гарри не будет против, а я прикрою тебя, — прошептал он и, не дожидаясь ответа, ушёл к гостям. У Гермионы дрогнули уголки губ. Её кто-то понимал.

В мрачном коридоре тёплая лёгкая ткань укутала голову и скрыла от надоедливых зевак одну уставшую и грустную девушку.

Где-то в замке стрелки часов подходили к полуночи. Поскольку были выходные и прибывшие адаптировались, никто не запрещал студентам «осваиваться» и изучать гриффиндорскую гостиную вместе с хозяевами. Единственное правило: не гулять по замку ночью. Исключения составляли старосты. Их ожидало патрулирование, и их комнаты находились в другом крыле.

Так что со спокойной душой Гермиона направлялась к главному выходу, незаметная и ничего не замечающая. Карие глаза затмевала грустная задумчивость. Любой намёк о Снейпе она искореняла из головы. Витражи, проект, учёба составляли все её мысли.

Позади неестественно шевелились развешанные к фестивалю флаги. Сквозняк покачивал пыльные гобелены и играл со свечами в дикие пляски. Маленькие огоньки то извивались, то вытягивались и даже подпрыгивали. Создаваемые ими тени дрожали, а иногда вырастали и проходили сквозь Гермиону — чувство необычное, но и не удивительное. К нему она привыкла, так как давно пользовалась мантией.

Незамеченные угольки пожирали герб школы и изредка раздувались. Где-то капала вода. Замок жил собственной жизнью, но при шуме легких шажков затих. Шальные угольки тотчас потухли. Складки ковра, о которые можно споткнуться и недурно проехаться подбородком, разгладились. Лужа, образовавшаяся из капель, поползла к невидимой губке и исчезла. Иными словами, какая-то незримая рука навела здесь порядок. Никто не знал, что бесшумная призрачная поступь студентки служила оберегом для замка от пакостного неведомого существа.

Какой-то скользкий и едва уловимый взгляд лип к Гермионе и вызывал тревогу. Пульс участился, когда она остановилась и прислушалась. Стояла тишина, и даже, когда девушка обернулась и ощущение слежки прекратилось, легче не стало. Казалось, что-то витало в воздухе. Оно, как плохое предчувствие, вело не к добру. Гермиона глубоко вздохнула и остановила мнительные мысли. С чего она взяла, что кто-то присутствует здесь, кроме портретов? Возможно, именно они и следят за ней. Да и с чего бы им видеть сквозь мантию-невидимку? Откуда у них такой дар? Если её и замечали, то на карте мародёров и только предположительно. Карты давно не было в замке, а следить за ней попросту некому. Успокоившись, девушка продолжила свой путь.

В пролёте кто-то мелькнул. Свет зловеще померк. Когда гаснут свечи, даже самый отважный не осмелится броситься следом. Во мраке Гермиона застыла и прикрыла рот ладошкой, чтобы не издавать и звука.

Пивза на время фестиваля заперли, с другими договорились. Призраки ни за что бы не носились ночью по коридорам. Это кто-то другой. Или что-то.

Она осторожно выглянула за угол. Никого. Свечи больше не загорались, и единственным источником света была луна. Её светлые лучи проявляли маленькую хрупкую тень, поспешно направляющуюся к лестницам. Ничего не предполагая, Гермиона спустилась к главному входу и застыла. Мышцы в спине свело от увиденного, как если бы она стояла сейчас в запретном лесу.

По коридору из мрака Подземелий поднимался профессор Снейп. Он редко раздавал улыбки, но сейчас с какой-то сардонической нежностью улыбался. Его ласковая ладонь сжимала руку Нарциссы Малфой. У той слезы катились по щекам крупными градинами, вздернутый носик покраснел и припух. Женщина качала головой и смотрела на профессора с мольбой.

— С-северус, ещё немного! Прошу! — всхлипнул всегда сдержанный и элегантный голосок. Гермиона затаила дух. В груди возникало неопределенное, но явно неприятное чувство, которое непременно навещает тех, кто невольно подслушивает.

— Нет, Нарцисса. Это уже невозможно, — в его низком голосе прослеживалось тепло. Он сжал женское предплечье и направил их к выходу, как джентльмен, ведущий леди по аллее. От впечатления, которое создавала пара, хотелось отвернуться или сбежать. Но, увы, при самом большом желании Гермиона не смогла бы оставить их. Ей было жизненно необходимым понять всё: и причину нежного отношения Снейпа с миссис Малфой, и слёзы той. Их что-то связывало. Чувства? Возможно, то, что она узнает даже разочарует и тогда её влюблённость исчезнет, ведь так?

Нет. О чем речь? Она не должна подслушивать! Поступок явно не гриффиндорский! Гермиона отвернулась, силясь тихо уйти. Не её это дело, да и к тому же рассчитывала она не на разочарование. То был самообман. Её душа, как трепещущая птичка с цепочкой на лапке, рвалась взрастить надежду. Что может быть прекраснее, чем услышать свое имя, узнать, что Снейп с другими женщинами ведет разговор о ней? Возможно, он отказал миссис Малфой в чувствах и та плакала? Ах, как Гермионе хотелось позлорадствовать!

Но что тогда просила женщина? О чём она вела речь? Рассердившись на себя за наивные мысли и несдержанность, Гермиона притаилась у стены. Нет, она не уйдет и всё разузнает!

Снейп не сводил сверкающих глаз с собеседницы. Слёзы текли по щекам той и вызывали жалость. Глаза резало и взволнованной Гермионе. Что-то ей подсказывало, что разговор уж точно не о ней и точно не о чувствах.

Внезапно женщина остановилась и замотала головой.

— Пожалуйста, пожалуйста…

— Тс-с… Ты обязана это сделать. Мы должны, Нарцисса. Просто доверься мне. Или я утратил доверие? Не плачь… — с этими словами профессор сжал плечи Цисс и провёл по ним до локтей. Лицо Гермионы скривилось от отвращения, а в глазах потух огонь. Птица надежды после такой картины разбилась о камни. Доверие ему?

— Северус…

— Не доверяешь… — с грустью усмехнулся он и заглянул в холодные, сверкающие глаза аристократки. Крупная слеза скатилась по щеке Гермионы, но девушка не отвела взора, лишь бы не упустить ни одной детали.

— Доверяю… Просто мне нужно время… Может, ты дашь мне ещё неделю, две?

— Нарцисса, — голос профессора посерьёзнел, и Снейп приоткрыл для неё главную дверь, откуда ворвался зимний ночной воздух, — Люциуса уже нет, Драко — тоже… Ты осталась одна. Вечером выбери самое красивое платье… Послушай, уже давно пора начать новую жизнь.

Ком, подступивший к горлу сейчас, — Гермиона была готова поспорить — отличался от предыдущих. Этот — колючий, шершавый, словно металлический и с иголками. Девушка медленно его проглотила, ощущая, как дерёт грудь изнутри. Если бы пришла смерть, она обрадовалась бы ей больше, чем этой сцене. Когда дверь за ними с глухим хлопком закрылась, в душе Гермионы царила разрушительная сила — ревность. Пускай саму девушку, жгучих слез на её лице и потухших от боли глаз было не видно, лица с портретов ощущали, как нечто жуткое и горькое взвивается в воздухе под самый потолок. Оно, желая разрушить многовековой замок, снести камень к чертям, разрывало чьё-то маленькое сердце.

Под растерянные взгляды с картин Гермиона вернулась в комнату.

Всё встало на свои места. Профессор обладал прагматичной логикой и жалостливой душой. Он продолжал флиртовать со студенткой ради свидетелей да пиара и одновременно не смел относиться жестоко к юной влюблённости. Жалел. У него была личная жизнь, что неудивительно, ведь он взрослый мужчина.

Тишину в спальне прервал тихий всхлип.

У порога мяукнул Живоглот. В начале года он напоминал профессора, а теперь — о глупости одной девятнадцатилетней девчонки. Ну не дура ли? Пару раз Гермиона утёрла слёзы, но те не прекратились. Горечь чувствовалась на губах. Ладони дрожали не то от холода, не то от переизбытка чувств.

Живоглот ласково впился коготками в ногу, напоминая о голодном животе. При виде лица хозяйки узкие зрачки в кошачьих глазах в секунду расширились, и могло показаться, что даже питомец всё понял. Будто извиняясь, он выпустил штанину из лапы. Присутствие жалости Гермиона буквально почувствовала. Она схватила питомца в охапку и прижала к себе. Заревела с девичьей исповедью. Сейчас, когда одиночество ощущалось наиболее остро, отвергнутая нуждалась в поддержке, пушистой и мягкой.

Если мужчин в горе уединение закаляет, если в нём они находят решение, то женщин губит: их сердца покрываются ледяным панцирем, и с каждым новым страданием в этой омерзительной и холодной тишине они превращаются в надменных снежных королев. Гермиона была бы рада выпутаться из липкой паутины гадливых ощущений, но не могла. При каждой попытке найти решение её атаковала жалость к себе — чувство уничижающее, которому трудно не поддаться, когда особенно тяжело.

«Виновата в этом только ты, Грейнджер, — твердил насмешливый голос рассудка, — сама выдумала симпатию взрослого мужчины к школьнице. Неужели ты наивно полагала, что ему с тобой интересно? Да, Гермиона Грейнджер незаурядная ученица, но сколько существует незаурядных женщин? Одна из таких — Нарцисса Малфой. Зачем ему ты, наивная, незнающая жизни, плаксивая девчонка? К тому же с серой внешностью?»

Гермиона шмыгнула в последний раз и утёрла слёзы. Она твердо решила, что Гермиона Грейнджер не плаксивая девчонка, а девушка, почти молодая женщина, которая при желании может быть даже симпатичной!

В комнате вновь раздалось недовольное мяуканье, и Гермиона отпустила кота. Пора бы накормить питомца. Когда девушка направилась к шкафу, полукнизл ухватил лапой джинсы хозяйки и потянул к двери. Как и все представители своей породы, Живоглот обладал высоким интеллектом. В этот раз он тоже не дурачился. Там, под дверью, куда он стремился привлечь внимание, лежало маленькое письмо.

Подняв и развернув его, Гермиона не заметила, как что-то закрученным квадратиком полетело на пол. Она мазнула по строчкам взглядом и свела брови. Слова воспринимались с трудом, но когда смысл дошёл, по комнате разнеслось ругательство, упоминающее Мерлина и всех его современников. В этот момент появилась новая фраза: «Доставляет огромное удовольствие знать, что вы прочли. У вас нет выхода. Поразмышляйте над этим».

Она вдохнула поглубже, чтобы успокоиться. Ей было необходимо переварить гнусное письмо, прежде чем дать ответ. Спустя несколько минут Живоглот хрустел кормом, а в янтарных глазах кипели мысли, когда Гермиона перечитывала корявые строчки.

«Мисс Грейнджер, у меня есть предложение, от которого вам не следует отказываться. Да вы и не откажетесь, милая.

Вряд ли вам захочется, чтобы профессор Снейп узнал о вашей тайне. И эта тайна не касается ваших чувств.

А остальное, так, бонусом.

Любезный аноним».

Что подразумевалось под «Бонусом», она так и не поняла.

Стоит отдать должное, помимо отрицательных эмоций, письмо отвлекало. Оно, подобно жуткому монстру на морском дне, как вздымало волны воспоминаний о Рождестве, так и поднимало в Гермионе Грейнджер гнев, а следовательно, и силы бороться. Она нервно зашагала по комнате, позабыв о ревностных переживаниях. Теперь возникла угроза куда опаснее. Со всей праздничной кутерьмой страхи и опасения вылетели из головы.

Опыты профессора Снейпа до сих пор не находили оправдания. Даже болезнь не позволяет человеку глумиться над организмом другого живого существа! Если тайна, знакомая шантажисту, не связана с её влюблённостью (которая, между прочим, уже и не секрет), то непременно скрывает собой витражи! По спине пробежался холодок, когда взгляд натолкнулся на белоснежный квадратик на полу. Гермиона остановилась, дрожащей рукой потянулась и взяла карточку, оказавшейся фотографией, на которой запечатлён бал. Она, укутанная в мантию профессора, с красными щеками прикрывала глаза, в то время как Снейп целовал её. Поцелуй! На фотографии это выглядело именно так!

Но где же остальные фотокарточки? Гермиона осмотрела конверт. Ничего. Значит, у шантажиста имелись и другие фото. Но какие?

* * *

Из-за прибывших гостей Выручай-комнату пришлось делить. До ужина на сцене властвовал Чармшир, после — Хогвартс. Несмотря на то, что соперников не пускали на репетиции, стоял галдеж. Многим не верилось, что уже через два месяца финальная точка — спектакль. Нервничали. Хорошо было тем, кто участия не принимал. Для них время представлялось сладким периодом, когда до подготовки к экзаменам целых девяносто дней, в которые можно совершенно не беспокоиться ни об успехе на фестивале, ни об учебе. Самое страшное, что могло произойти, — внезапные проверочные работы. А они уже случились. Джинни Уизли им поспособствовала. Теперь бояться нечего. И, несмотря на это, Злопамятные студенты до сих пор поддерживали слухи о глупой девчонке, заставившей в один день страдать весь Хогвартс. Мисс Уизли обсуждали и осуждали. Мисс Уизли недолюбливали.

Однако даже в этом слухи о Грейнджер и Снейпе обходили завистливую рыжую макушку. Даже здесь всё внимание забирала Гермиона. Танец многих поверг в шок. Свидетелей поцелуя нашлось немало. А о ссоре, которая случилась после, разве что Шарль, Макгонагалл да Трелони смолчали.

К последней, кстати, Гермиона Грейнджер проявляла особый интерес. Бывало, на репетициях Сивилла сбивалась в речи, ловя на себе внимательный карий взгляд. Из-за зимних ночей к ней привязался насморк и мёрзли ладони, что не могло не сказываться на образе египтянки. Но кого волновала свихнувшаяся прорицательница за исключением Гермионы? Возможно, Шарля.

Беспокойство одолевало его, как и всякую творческую душу. Чем ближе подступал финал, тем больше он гонял актёров и беспричинно рычал, как паранойный пёс.

Именно в одну из таких холодных репетиций произошло то, что Хогвартс не забудет долгие годы.

На сцене, когда Шарлю опять не понравилась игра семикурсника, слуги Антония, разносилась не самая конструктивная критика. Квентин не жалел грубостей. По этой причине, не желая слушать негатив, Гермиона, находясь за кулисами, уносилась в мысленные дебри и думала над личностью анонима. Вариантов последнего было немного. Только она взялась предполагать, её отвлёк любезный шёпот.

— Я о твоём геройстве великой чаровнице расскажу… але, ты готовишься? — Джинни улыбнулась, да до того наигранно, что ставился под сомнения её актёрский талант. Неужели они уже начали играть? Гермиона чертыхнулась про себя. Всякий раз, когда Джинневра оказывала услугу, хотелось шикнуть ей, как навязчивой плешивой кошке. Они играли последнюю битву у Александрии. Подходили к кульминации Шекспировской трагедии. Гермиона знала сценарий! Она готова и без всяких суфлёров!

Снейп сидел со свитой и с бесстрастием смотрел на партнёршу, продолжая зачитывать строки. Стоило Гермиона зашагать, как Шарль сердито хлопнул в ладоши.

— Заново! Северус, в чём дело? Где Антоний? А страсть? Сначала сцену! Грейнджер, за кулисы!

Девушки вернулись за занавес. Их проводил нечитаемый взор, от которого обычно возникает дурное предчувствие. Профессор Снейп перевёл взгляд на стоящего рядом студента и сказал:

— Мы их отбросили назад, в их лагерь. —

Эй, кто-нибудь, — оповестить царицу.

Ещё и солнце завтра не успеет

На нас взглянуть, а мы из жил врага

Уж выпустим оставшуюся кровь. —

Благодарю. Все бились так отважно,

Как если бы не долг свой выполняли,

Не за меня дрались, но за себя.

Вы Гекторы. Теперь ступайте в город, —

Обняв друзей и жён, им расскажите

О подвигах своих. Пусть смоют с вас

Счастливыми слезами кровь и пот

И поцелуями залечат раны…

Могущество скользило в небрежной манере Снейпа говорить. Профессор вёл себя так, словно абсолютно всё принадлежит ему. Стул под ним казался величественным троном. Повседневный сюртук воображался лорикой* триумвира. Властным взглядом он осматривал не зрительный зал, а свои владения, но стоило Гермионе выйти в свет софитов, как этот взгляд загорался желанием, в нём вспыхивал необузданный, животный огонь. Целомудренный вырез на калазирисе** царицы привлекал внимание — Минерва постаралась. Увы, костюм для Антония все еще разрабатывался, однако каждый, кто видел Гермиону, согласился бы не торопить мастера трансфигурации, ибо затраченное время того стоило. Легкая ткань, пропитанная магией, мерцала. Костюм выделял достоинства юного тела, но лишал образ вульгарности. Виднелись лишь ключицы, и именно от них Снейп не отводил глаз. Он продолжил, а партнёршу поманил к себе:

— Я о твоём геройстве

Великой чаровнице расскажу,

Чтоб от неё услышал ты спасибо.

Гермиона плавно приблизилась и ощутила скованность. Она поняла, что даже игра не скроет теперешнего его отношения к ней. Снейп не сводил серьёзного взгляда, но за ним крылось не что иное, как безразличие. Думалось, что вот-вот с его губ слетит ехидство.

— Любимица вселенной! — лелейно протянул он, — Обними

Мою железом стиснутую шею.

Проникни в царственном своём уборе

Сквозь толщу лат мне к сердцу и внемли:

То стук твоей победной колесницы.

Подавленная Гермиона скользнула чувственными пальчиками по плечам. Почему-то ощущение твёрдых мышц вызывало желание гладить мужчину и дальше. Она сглотнула и восхищённо прошептала:

— О, мой герой! Храбрец из храбрецов!

— Стоп! — рявкнул Шарль и устало вздохнул. — Заново. Читай строфу про чаровниц…

Гермиона, ничего не предвещая, отошла к «свите», чтобы вновь зашагать к Антонию. Она была непоколебима и спокойна. Не оставалось сомнений, что сыграет, как нужно. Никто и не предполагал, что Шарль выдаст иное видение сцены.

— Постойте. Давайте проясним кое-что, — начал он подозрительно терпеливо. — Вы, Северус и Гермиона, скажите, где мы сейчас? В каком из моментов Шекспировской трагедии?

— Подходим к кульминации, сэр! — протараторила как на уроке Гермиона. Шарль улыбнулся.

— Я рад, что это всем понятно. Теперь давайте отвлечёмся и разберём одну старинную поговорку. «Самый тёмный час — перед рассветом». Вы согласны?

Настороженность промелькнула во взгляде Снейпа, но он позволил Шарлю игру слов. Гермиона напротив не понимала, в чём таился подвох. Ей не понравилось не то, что крылось за тайной в речи актёра, а та интонация с которой он это произнес. Мельком её взгляд метнулся к партнеру. Снейп посмотрел на нее бесстрастно и как-то сдержанно. Поскольку ответа ждали именно от Гермионы, она неуверенно кивнула.

— А тогда скажите, даже не прибегая к логике Аристотеля, тождественно ли это высказывание словам «Самый светлый час дня — перед закатом»? Профессор Снейп, так? А есть Б и там, и там?

Снейп сухо кивнул и покосился с опаской на Гермиону, которая сразу же подобралась и отвернулась. В её голове вилась иная мысль. «Самый трудный час — эта репетиция после жалкого бала».

— Рад, что и с этим вы согласны. Теперь переведём на кульминацию. У нас трагедия. Значит, под схему пьесы подойдёт последнее умозаключение. Закат Клеопатры и Антония — кульминация, следовательно, сейчас на этой сцене светлый день. Надлежит быть счастью, торжеству и любви. Зритель должен прочувствовать ваших персонажей, как никогда! Контраст, понимаете? Маятник эмоций стартует здесь и летит к зрительному горю. Согласны, профессор Снейп?

Он кивнул, а на его лицо нашла тень. Все, кто знал преподавателя зелий, понимали, насколько далеко заходил Шарль, и как теперь опасно положение пиарщика.

— Мисс Грейнджер, а вы?

— Да.

— В таком случае мне до сих пор неясно, почему Клеопатра лишь восхищается своим любовником.

И без того мрачное лицо Снейпа искривила злобная гримаса. Недобрым огнем загорелся его тяжелый взгляд.

— Я не понимаю вас, — прозвучал голосок Гермионы. Не только ей становилось не по себе. В зале никто не проронил ни слова — всё внимание захватила сцена.

Как азартный игрок в покер, Шарль выдержал паузу, чуть ли не ощутил удовольствие от тишины и с мягкостью в голосе промолвил:

— Мисс Грейнджер, этот момент — самый светлый в спектакле и оттого сильный. Не кажется ли вам, Гермиона, что уместнее всего здесь поцелуй?

Медленно по Выручай-комнате поползли щупальца шёпота. Когда они тронули уши Гермионы, она будто проснулась. Пульс, стучавший в голове, подсказывал, что идея явно плохая. Должно быть, Шарль шутил.

От неверия Гермиона медленно склонила голову. И намека на шутку её шокированные глаза не нашли ни в серьёзном взгляде, ни в легкой хмурости, ни в снисходительной медленно ползущей улыбке. Шарль выглядел не весёлым юмористом, а больше походил на изумленного лиса, который не ожидал такого влияния своей игры. Трижды в голове она прокручивала последнюю фразу режиссера, и всякий раз не обнаруживала сарказма. Предложение поцеловать Снейпа было прямым.

Гермиона не знала, как изменилась в лице, но по реакции окружающих стало ясно, что поводов для тревоги нашлось немало. Если при смущении щёки горят, то сейчас их жёг мороз, спускающийся всё ниже и медленно охватывающий шею, плечи, руки и ноги, пока всё тело не тронет мелкая дрожь. Бывает такое, когда в пурге кажется, что кожу обжигает снег и разрывает изнутри. В её груди с такой же силой билось чувство собственного достоинства.

Целовать мужчину после всех издевательств и насмешек, которыми он щедро наградил её за последний месяц, не просто противно, а невозможно. Редкая женщина позволит себе такое в шутку. Единицы — из мести.

Она не шевелилась.

— Поцелуй, — продолжал Шарль. — Неужели для вас наличие такой сцены стало открытием?

В зале никто не ахнул, не переглянулся — все глазели то на Грейнджер, то на Снейпа. А её забил озноб.

— Мистер Шарль, это возмутительно! Мисс Грейнджер — студентка, а мистер Снейп — её профессор! Вы не только порочите школу, но и уверенно толкаете нас за грани эпатажа. За такое нас закроют! Я против! — подала голос сердитая Минерва. Квентин отреагировал на это чересчур спокойно, словно каждый день разжёвывал мамашам, что с их дочерьми ничего не случится. А Макгонагалл сейчас, как никогда, походила именно на встревоженную даму века, эдак, XIX, считающую поцелуй компроматом, а Снейпа никем иным, как совратителем.

— Ваша проблема, директор, в том, что вы видите в них актёров, а не персонажей. Для вас они Северус и Гермиона, для меня и зрителей — Антоний и Клеопатра. Грехом не будет, если Царица поцелует своего любовника в момент триумфа. Это не кабинет и не класс.

— Мисс Грейнджер, стойте. Поцелуя не будет, — твердо, чеканя каждое слово, проговорила Макгонагалл.

Гермиона только тогда пришла в себя. Оказывается, всё это время она, если и дышала, то очень слабо и с трудом.

— Мисс Грейнджер сейчас не с нами, а на сцене. А это уже не она, а Клеопатра. Не путайте актёров, директор Макгонагалл.

— Это вы, мистер Шарль, забываетесь! На сцене дети. И спектакль детский. Никому не нужен поцелуй. Он ничего не даст.

Шарль медленно заулыбался, словно в его руках были все козыри. С очаровательным ленивым видом он протянул:

— В таком случае, что ж вы не выбрали для детей асексуальную пьесу, а, директор? Клеопатра и Антоний — одна из страстных пар человечества. С этим не поспоришь — раз. Два: даже в детских сказках хэппи-энд не удался, если в нём отсутствует поцелуй. Белоснежка. Золушка. Спящая красавица. Вы избрали тему любви? — он развёл руками. — Извольте следовать канонам. Поцелуй — логичный элемент, один из базы. Я не заставляю их разыгрывать постельную сцену, а всего-навсего прошу прикоснуться к любви. Это смело, это красиво, этого ждут зрители.

— В сценарии о, так называемом, «прикосновении к любви» ни слова!

— На то она и пьеса. Актёры не читают, а показывают. Мы передаём смысл, а то, как именно мы это делаем, вас уже не касается. Мисс Грейнджер, почему стоите и глазами хлопаете? Возвращайтесь в образ Царицы да вперёд!

Немой крик разрывал ей горло, когда студенты, Шарль, Трелони и Макгонагалл уставились на неё с ожиданием. Последние двое запрещали недобрыми взглядами всякое движение. Остальные считали Гермиону королёвским шутом, обязанным развлекать толпу пошлыми пеформансами. Дурные слизеринки шевелили бровями и лишь добавляли щепетильности положению. Как складно пиар-агент завёл жителей Хогвартса в ловушку!

Но что в поцелуе неправильного? Где кроется коварство? Это игра, принадлежащая сцене. Законы театра не отменяют принципов настоящих, а учат жить жизнью других. Ей просто нужно перевоплотиться: забыть себя и быть египетской правительницей. «Легче лёгкого!» — сказал обманчивый внутренний голос. Это было далеко не так. Сходства образа Клеопатры и характера Гермионы Грейнджер крылись в принадлежности к женскому полу да в чувствах к зрелому мужчине. Всё остальное — сплошь различия. Учебники говорили, что плох тот актер, который играет исключительно себя. Никто и не спорил. Но на сцене она не забывала ни себя, ни профессора Снейпа. Не могла.

Джинни усмехнулась, будто считав её мысли. За секунду Гермиона приняла решение: она либо сыграет другую личность полностью, либо провалится сквозь землю, но сотрёт эту поганую улыбку с веснушчатой морды.

Она со страхом повернулась в сторону Снейпа и словила пристальный взгляд. Для профессиональной актрисы в несколько дублей ласкать губы партнёра не составит труда. Но Гермиона была даже не любитель! Новичок, и как дал понять профессор, до сих пор не научившийся играть. Будто в издевательство он всё это время выглядел закрыто и нечитаемо. Нельзя предположить, о чём думал он сейчас. Он не Антоний.

— Ну же, мисс Грейнджер, — проворковал Шарль, а показалось, что его голосом говорил сердитый Снейп — тоже ожидавший её решения. Все наслаждались происходящим, кроме неё и профессора. Гермиона не смела шевелиться, хоть мышцы и передёрнуло. В сознание закрались мысли о немедленном побеге, но тотчас воспринялись как глупость.

Такого удовольствия она не доставит никому.

Смелость готовила к действию. Главное ведь начать, так? В то же время устрашающая реальность не позволяла решиться. Однажды прикоснувшись к его губам, она не сможет вернуться. Всё изменится. Это точка невозврата, из-за которой медлила она и о которой думал Снейп.

Стояла тишина, как во время урока, к которому никто не подготовился. Сейчас именно она, лучшая ученица, стояла у доски истуканом. Если для двоечника такое поведение в порядке вещей, то отличнице обернётся позором. Страх её детства был именно таким. Она не знала, что делать.

Актёрство — испытание храбрости, а гриффиндор — это диагноз.

С мыслями, что сегодняшний день окажется самым унизительным в её жизни, Гермиона медленно двинулась на профессора. Решительность с каждым шагом меркла.

— О, воплощенье мужества и силы! — прошептала она с хрипотцой, которая возникла не от сценического образа, а от волнения. —

С улыбкой ты вернулся, разорвав

Тенета злой судьбы!

Следивший за ней Снейп не сразу начал строчки. Он долго прожигал дерзкую девчонку холодным взглядом, как мишень, в которую неминуемо попадёт проклятье. Ему казалось, он один видел последствия и чувствовал их.

— Мой соловей!

Мы спать навеки уложили многих, — слова мягкий баритон растягивал с таким же желанием, с каким Гермиона хотела оттянуть момент поцелуя. Девушка медленно подошла к мужчине и остановилась меж его раздвинутых коленей. Он сидел, она стояла, но даже сейчас чётко ощущалось, какая она маленькая и наивная по сравнению с ним. Снейп заговорил:

— Любимая, хоть в волосах моих

Мелькает седина, — её дрожащие ладошки сжали плечо совсем не так, как несколько минут назад. Это было невесомо. Сквозь неуверенность пробивалась женская чувственность. Подушечки пальцев коснулись горячей шеи. Она готова была поспорить: он вздрогнул. Рубец пылал жаром, словно под ним до сих пор тлела боль от укуса змеи. Снейп замолчал и осмотрел лицо стеснительной девушки. Прежде чем продолжить, он заглянул в её глаза:

— всё ж не совсем

Иссяк мой ум, источник нашей мощи,

Ещё с юнцом могу я потягаться.

Она стыдилась своей реакции на взрослого мужчину, тогда как внутри ликовала девичья влюблённость. «Как глупо и как прекрасно!» — горько подумалось. Кто мог бы ей подсобить сейчас, на сцене? Не нашлось бы таких. Она была беззащитной, и нынче это казалось примером слабости. Зрители и сплетницы, как падальщики, поджидали малейшей ошибки — проявления их романа. Девушка постоянно напоминала себе об осторожности и оттого захлёбывалась чувством унижения.

Вид Снейпа уже заставлял жалеть о принятом решении. Чтобы избежать повторного провала и не показаться влюблённой дурой перед всеми, Гермиона раскраснелась, быстро наклонилась и коснулась тонких губ.

Воцарилась тишина. Подушечки её пальцев приласкали шрам. Она замерла. Волнение клокотало в юном сердце. Ни о какой страсти речи идти и не могло. Гермиона имела небольшой опыт в поцелуях, однако сейчас многие сочли, что она и вовсе не понимала значения этого слова. Гермиона не шевелила губами, незаметно дрожала, не зная, куда деть себя, как справиться с нахлынувшими чувствами.

В это же мгновенье Снейп неожиданно схватил хрупкие плечи и с нежностью ответил манящим и столь желанным губам. Девушка вздрогнула, когда горячие пальцы нырнули в кудри и мягко зафиксировали, не позволяя пугливой отдаляться. К ней впервые прикоснулась любовь. Она шевельнула её душу, тронула сердце трепетом. Снейп целовал её не с теми же глубиной и сладостью, с какими бы Антоний ублажал возлюбленную Клеопатру. Иначе. Он с жаждой пробовал её губы, как драгоценное вино из хрустального кубка и этим вызывал мурашки.

Её топил восторг.

Охваченная пробуждающейся пылкостью Гермиона неуверенно погладила плечи. Напряжение сразу куда-то делось… Шокированные взгляды, осуждения и унизительные присвисты померкли. Она просто не замечала их, ведь изнутри грел слабенький лучик счастья и опьяняющая нежность. Был только профессор и его горячие ласковые губы.

Стеснительные движения заставили Снейпа крепче прижать к себе Гермиону. Когда к робости девушки прибавилось любопытство, Северус чуть не застонал и отстранился. Уголки его рта дрогнули в мягкой улыбке. Губы перешли на белоснежную шею, где кожа была особенно чувственной. Повинуясь инстинктам, слабости, возникшей во всём теле, она прижала его голову плотнее.

Шарль медленно расплывался в улыбке и с взглядом победителя смотрел на директрису. Макгонагалл не моргала и неотрывно смотрела на сцену. В её глазах мелькнул особый холод, когда Северус с невыразимой лаской покрыл поцелуями ключицу студентки.

Гермиона сияла. Горячие губы до сих пор казались на её устах. Она не открывала глаз и наслаждалась ощущениями. Лишь когда Снейп неспешно разжал объятия и выпустил из поцелуя нежную, словно шёлк, кожу, она пришла в себя. Её щёки теперь напоминали два спелых персика, обласканных лучиками южного солнца.

Как ящер, Снейп медленно повернул голову в сторону зрителей. Его дыхание было тяжёлым, взгляд обещал жестокую расправу всякому, кто осмелиться разинуть рот и даже пошевелиться.

Шла репетиция. Клеопатра и Антоний поцеловались. Наконец-то Шарля что-то впечатлило! Не смея смотреть в глаза профессору, Гермиона попыталась отойти, но руки Снейпа задержали её на некоторые секунды. Если бы она осмелилась и опустила взгляд, то вздрогнула бы. Нечто, полное любви и желания, мерцало в чёрных глазах, когда профессор изучал её.

— Теперь вы довольны? — разрезал тишину кроткий девичий голос. В нём отчетливо слышалась отдышка, а на лице читалось выражение, словно Гермиона проиграла спор и выполнить обещанное не составило никакого труда. Шарль метался восторженным взглядом от Снейпа к ней и обратно.

— На самом деле, мисс Грейнджер, Клеопатра целует Антония в конце сцены и этим ставит финальную точку, вы же даже не договорили. Но для первого раза, вышло натурально, хоть и немного не так. А теперь все свободны, Цезарь и стражники остаются. Ещё раз прогоним. Клеопатре тоже нужно остаться, примерить парик и украшения, — перевел тему Шарль, добившийся своего.

К тому времени Снейп ушёл. Потрясённые поцелуем студенты оборачивались и глазели на Гермиону. Некоторые не считали лишним попялиться на припухлые губы или рассмотреть покраснения на теле. Кто-то просто обходил стороной. У стены Гермиона заметила глупых слизеринок, но те показали ей большой палец вверх.

Похоже, они были теми немногими, кто видел на сцене нечто неподдельное. Гермиона не осознавала этого.

Её сердце вновь заныло. Воздух представился ледяным, а внутри погас свет надежды. Опять она отвечала на поцелуй, а он лишь играл. Антоний, не Северус? Ей не верилось, но внутренний голос убеждал, что именно наивность отличает девушку от интересной женщины. Конечно, тот врал, но Гермиона была слишком потрясенной, чтобы это понять. Она запуталась в своих мыслях окончательно. Она помнила миссис Малфой…

— Вы староста гриффиндора?

Гермиона кивнула и с усталостью в грустных глазах рассмотрела новенькую из Чармшира.

— У меня случилась беда. Кто-то залез в мою спальню и порвал все платья. Домовики ничего не признают. И я не знаю, что делать.

Гермиона алгоритм знала, да делать не желала — настрой не тот.

— А давайте сразу с директором решим вопрос. Я немного занята.

Сухой ответ Минервы ударил её, как хлыстом:

— Нет, мисс Грейнджер. Этот вопрос расхлебывать вам, — отчеканила директриса и с недовольным видом вышла за дверь.

Перед самой примеркой к Гермионе прилетела сова с запиской:

«Хогсмид, за лавкой «Писсаро». Эта суббота, 11:30. Жду».