Последний спектакль (гет)

«Учебные пособия по зельям, трансфигурации и чарам лежали стопками на столе. Гермиона Грейнджер сняла последний фолиант и протёрла полку от пыли. После разрушающих оскорблений и унижений, жалящих сильнее ударов, ей требовалась передышка, и сортировка книг как никогда помогала. Занятие успокаивало и будто бы наводило порядок не только в спальне, но и в мыслях.

Итак, ситуация с профессором прояснилась. Она призналась в любви — он растоптал ранимую душу, скомкал её, точно сочинение какого-то двоечника, и кинул в горящий камин, заставив Гермиону биться в агонии. Снейп издевался, и доказательства тому разговор в кабинете.

Губы задрожали. Она вдохнула поглубже, чтобы пережить тяжёлое воспоминание, которое навязчиво крутилось в мыслях. Сейчас необходимо держаться, верить в будущее с успешным поступлением, с дорогой в науку и счастливую жизнь, где будет множество знакомств, встреч, конференций. Поддаваться укусам прошлого нельзя.

Гермиона судорожно вздохнула. По правде говоря, она старалась: барахталась среди негатива и рвалась к светлому, захлёбывалась завистью окружающих, но не сдавалась. Представления о жизни, полной счастья, искренних улыбок и душевных разговоров у камина согревали, и девушка напоминала себе, что эти мечты осуществимы, стоит только поверить в них, но сил не хватало. Душа задыхалась. Эмоции, эти прожорливые существа, загребали последние остатки энергии и разбивали по крупицам всю её.

Однако, сильнее всех боль причинял профессор Снейп.

Слеза скатилась по щеке. По комнате взметнулись всхлипы. Рыдания, словно розгами, сотрясли хрупкие плечи. Зачем он наговорил столько гадостей? Зачем оскорблял?

Ответ не приходил.

Гермиона рвано задышала, как обычно бывает, когда задыхаешься, и утёрла лицо рукавом, продолжая возиться с книгами. Стоя спиной к окну, она не заметила, как кто-то промелькнул. Ночное небо застилали тучи, и свечи превратили стёкла в зеркала, скрывая всё, что прячется за ними, во тьме.

Северус Снейп вился тенью упивающегося, пока тихо не приоткрыл створку и не влетел. Он превратился в человека, но тюль из серебристой ткани, прозрачной, как чистая вода, не отодвинул. Мужчина замер. Замер потому что было поздно. Потому что пришёл извиниться. В его руках были розы без лишней мишуры и обёрток, недавно срезанные и разве что перевязанные лентой. Он хотел шагнуть, чтобы окликнуть и начать трудный разговор, но не мог сделать и малейшего движения. Его будто снова парализовало. И парализовало по одной простой причине: он увидел обнажённую Гермиону.

Сказать, что она совсем нага, являлось бы неверным. Гермиона была одета. И одета с головы до ног. Её одежда состояла из очень длинной сорочки, похожей на рубашки ангелов с картин, но ткань была настолько тонкой, что выглядела мокрой. По этой причине девушка казалась почти обнажённой, что хуже откровенной, ничем не прикрытой наготы.

Снейп приоткрыл губы, чтобы вобрать побольше прохладного воздуха, сглотнул и прикрыл глаза. Запретная красота пленяла и пьянила, пробуждая в глубине подсознания ненасытное чудовище, способное доставить удовольствие им двоим. По венам разлилось вожделение. Девушка находилась в паре шагов, и Северус мог пасть перед ней на колени, молить, целовать ножки ради одной сладкой улыбки, снисходительного взгляда, прикосновения…

Как много планов зародилось в его голове! Взять в плен, заточить, подобно Аиду, в Подземельях и ласкать, доставлять удовольствие, сводить с ума, брать и окунаться в безумства вместе, пока Гермиона не утомится! Мужчина не открывал глаз, чтобы не искушаться. Желание рассмотреть нимфу, занимающую все его мысли, добавляло неутолимую жажду, тягу и пыл.

Оно соблазняло.

Искушало.

Вело Северуса верной, мучительной дорогой к поражению, и он сдался, открыв глаза.

Гермиона медлила у столика с книгами, словно задумалась. Нежные белоснежные ладони лежали на переплётах, и тонкие пальчики трогали корешки. Северус затаил дыхание, разглядывая шелковистые кудри, ниспадающие до узкой талии, и плавный изгиб бёдер, прикрытый струящейся полупрозрачной тканью. Его взор скользнул ниже. Из-под ажурного подола виднелись точёные щиколотки. О, как были правы мужчины, когда сходились в смертельных схватках ради возможности узреть женскую ножку! Он бы и сам сейчас отдал душу за одно только прикосновение к нежной коже её прекрасных стоп! Внутри зародилась и растеклась огнём по венам зависть к ковру — Северус мечтал также ласкать эти розовые пяточки.

Он сглотнул. Между девушкой и его голодным взглядом не было ничего, кроме тончайшей сорочки и такой же прозрачной серебристой ткани тюли.

Его желания вполне осуществимы.

Комната освещалась мерцающими свечами. Стоял большой шкаф с изогнутыми ножками, из того же материала лакированный туалетный столик. Зеркало отражало заправленную кровать, из-под бордового покрывала которой выглядывала подушка в кружевной наволочке. Рядом находилась тумбочка с маленьким маггловским будильником и раскрытой книгой. На страницах, над основным текстом, были напечатаны крупные слова о любовных рунах. На полках стояли книги с разными переплётами: у Гермионы был порядок в коллекциях: в основном фолианты принадлежали одному изданию и сортировались по нему.

Северус ничего из этого не замечал. Он видел только Гермиону и улавливал хрупкое дыхание. Она, таинственное существо, в котором соединялось всё пленительное и чарующее, та, которая заставляла его так много мечтать и страдать, сейчас плакала.

Снейп тихо вышел из своего укрытия и приблизился. Гермиона утирала слёзы. От мокрых кудрей пахло нежными лепестками пионов. Прежде чем заявить о себе, он глубоко вдохнул аромат, но так, чтобы не спугнуть, и после аккуратно обнял, подавая цветы. Ладонь скользнула к тугому животику и слегка сжала тончайшую ткань. Девушка вздрогнула. Казалось, как могла та, имеющая власть над ним, вздрогнуть? Северусу думалось это невозможным. Он крепче прижал Гермиону к груди и прижался щекой к её.

Она заговорила:

— Зачем вы пришли?

Гермиона не сводила грустных глаз с крупных лепестков и не шевелилась. Горячие губы Северуса прикоснулись к виску, к скуле и к холодной щеке.

— Мисс Грейнджер…

— Я не верю вам… Оставьте меня, — категорично осекла она.

— Мисс Грейнджер, — ласково повторил он, стремясь унять её дрожь. Лопатками она ощущала его широкую, твёрдую грудь и тепло.

— Не верю! Я вам не верю! Вы оскорбили меня множество раз. Потрепали хорошенько моё бедное сердце. Сделали всё, чтобы уничтожить мои чувства! Что, вам нужно теперь, сэр? Чем я заслужила ненависть такую?

— Гермиона…

— Вы унизили меня на глазах у сотен учеников, профессор Снейп! Теперь вся школа гремит разговорами о жалости ко мне, о моей глупости и наивности! Спасибо, сэр! Их сочувствующие взгляды отвратительны! Своего вы добились, а теперь видеть вас не желаю! Оставьте меня!

— Мисс Грейнджер, позвольте объясниться, — его пальцы через мягкую ткань успокаивающе ласкали тугой животик.

— Вновь будете лгать, да? Ваши слова все до одного фальшивка! От этого тягостнее…

Он замер, не веря своим ушам.

— …Я также не доверяю нынешним вашим словами и действиям. Вот это всё, зачем, сэр? Зачем цветы, объятия? Этим только хуже: вы бьёте прямо в разбитое сердце! Если вами руководствуется жалость и вы спасали репутацию бедной студентки, мне ничего не остаётся, как поблагодарить и попросить покинуть спальню. Что ж, спасибо!

Её указательный пальчик указал на дверь, а Снейп наклонился к шее и провёл носом едва уловимую, и оттого чувственную дорожку. Кожей завладели мурашки. Гермиона прекрасно реагировала на него и понемногу отвлекалась. Северус продолжил и дальше ласки, но его остановила кружевная лента, что обрамляла ворот белоснежной сорочки. Губы неуловимо тронули её.

Гермиона продолжила пламенную речь. Ей необходимо выговориться, он понимал.

— Но вы так странны, сэр… понимать ваше поведение мне всё сложнее. Вот, вы целуете меня, зачем? Ясно, как день, что ни телом, ни душой я вам неинтересна!

Он втянул губами чуть выше нежную кожу шеи, и Гермиона нахмурилась. Слёзы снова закапали против воли.

— Ваше великодушие жалеет сиротку, а это мерзко! — прошипела презренно она.

Северус медленно приспустил с покатого плеча тонкую, обещающую вот-вот растаять ткань и шевельнул губами. Полные чувственности, невыразимой ласки и признаний поцелуи обожгли и ключицу, и плечо, но девушка впала в ещё большую растерянность.

— Получается, профессор, вы лицемер… Уходи́те!

Он слышал, как её дыхание сбивалось, видел, как покрывались очаровательным румянцем щёчки.

— Не ухóдите? Ваша жалость ни к чему! — немного погодя, она возмутилась, дёрнула плечиком и развернулась, почти зарычав: — Да что вы, чёрт возьми, хотите?! Вновь мучить пришли? Что задумали? Отвечайте, раз всё ещё здесь! Немедленно!

А он не отвечал. Чёрные глаза неотрывно смотрели в её, полные жизни, эмоций и чувств. Ах, как любил он Гермиону! Как боялся прикоснуться! Сначала в его взгляде было нечто светлое, нечто святое, словно их озарял свет ангела, стоявший перед ним. Северус всегда губил иное восприятие мисс Грейнджер в себе, но сейчас это не помогало. Её слова о любви не только души, но и тела, её полный чувственности и одновременно смущения вид, пылкое возмущение и надежда, воспетая взаимной любовью к нему, незаметно для Снейпа перевоплотили образ Гермионы. В чёрных глазах разгорелся огонь. Перед ним стоял не ангел, но царица. Девушка, из плоти и крови. Здесь, в объятиях.

— Какой нахал! Молчание хуже отравы, профессор Снейп! Что вам нужно?

— Вы, мисс Грейнджер. Мне нужна только вы!.. — прошептал он, наконец.

Она недоверчиво фыркнула.

— Вы нужны до безумства, — понизил голос он, — до такой степени, что я бы повесил на вас на ошейник и никогда не отпускал. Подцепил бы настолько, насколько вы привязали меня к себе. Насколько очаровали. Насколько завладели мной. Одна мысль, что я причинил вам боль, убивает. Всё время я думаю о вас, мисс. Я одержим! Очарован, повержен и сбит с толку! — выговорил он на одном дыхании и немного помолчал, рассматривая её черты лица. — Порой желание увидеть вас становится невыносимым, и я брожу вокруг библиотеки, чтобы только уловить взглядом край вашей мантии, услышать шаги, дыхание. Вы моё счастье, мисс Грейнджер! Я прошу у вас прощения…

— Ваши слова не более чем шум, профессор…

Их взгляды встретились вновь, и Северус медленно стянул ленту с букета в её руках. Шёлк жалил лаской. Его ладони решительно скользнули к хрупкой шейке и накинули алую ленту, кокетливым бантом захватив в плен.

— Да неужели вы думаете, — прошептала уже разгневанная девушка, — что этим убедите меня, профессор?! Серьёзно? Любовь, насколько ж велика она? Всего условный бант, сэр?

Снейп обхватил лицо любимой ладонями и прошептал прямо в упрямые губы:

— Любовь ничтожна, если ей есть мера, — и коснулся их сладостным поцелуем. Гермиона протестующе зарычала, но ощутила, как её обжигает райский жар.

Ненасытная страсть всплеском чувств захватила их. Им казалось, в венах пенилась кровь. Они тонули друг в друге. Одной рукой Северус обнял Гермиону, прижимая к себе теснее, второй скользнул по плечам, освобождая неспешно от плена лёгкой ткани. Девушку обжигали прикосновения к обнажённой коже. Они смущали и томили. С её губ слетали тихие стоны. Тело охватывала истома.

Снейп привлёк её на кровать, целуя губы и шею, и спустился в ласках к ключицам и ниже, открывая Гермионе новый мир. Неведомый мир. Мир лавы и огня.

Ощутив волну животного желания, девушка выгнулась навстречу умелым губам. Широкая ладонь накрыла живот, заставляя покрываться мурашками. Её затуманенный из-под ресниц взгляд неотрывно наблюдал за грешной улыбкой своего профессора, которая то и дело появлялась меж нежными поцелуями. Он тихо хмыкнул, продолжая спускаться. Горячее дыхание коснулось низа живота. Гермиона задышала тяжелее. Умелые пальцы нырнули под кружево и потянули ткань по округлым бёдрам.

— Профессор… — прошептала Гермиона тихо и немного стыдливо. Он сверкнул глазами и охрипшим голосом поправил:

— Северус.

Она смущалась поначалу, но вздрагивала и выгибалась с его именем на губах, когда он испивал и целовал её. Захваченное наслаждениями тело дрожало. Гермиона всхлипывала в сладостных муках. Нет ничего приятней для мужчины, чем играть на теле своей женщины, словно на тончайшем инструменте. Какие божественные ноты она издаёт, какие симфоний ублажают уши, какая власть над ним! Она захныкала у самого пика, когда он оставил её. Расслабленная и неудовлетворённая, Гермиона наблюдала за тем, как раздевался он, и не верила своему счастью.

Встретившись взглядами, они заулыбались, и Северус накрыл девушку мощным телом, слегка вжимая в матрас. От прикосновения с пульсирующей твёрдой плотью Гермиона вздрогнула. Что происходило в постели между мужчиной и женщиной для неё не было секретом. Фантазии нагретым мёдом обжигали мысли. Неведение новых чувств притягивало, а обсидиановые глаза пленили, не позволяя стыдливо прятать взгляд. Ей казалось, он читал её развратные мысли.

Нагота и тесные объятия и сковывали, и возбуждали.

Сначала встретились жадные губы, затем сплелись тела. Медлительный глубокий поцелуй одурманил, и девушка в силу невинности забылась, прижалась теснее, отдаваясь желанным губам. Её, податливую и опьянённую нежностью, пронзил резкий толчок. Боль уколола мышцы, словно кромсая на кусочки, и Гермиона вскрикнула. Северус замер и прикрыл глаза. Он едва удержался, чтобы не застонать. Она была тесной. И эта горячая, пульсирующая теснота доводила до грани. Северус тронул нежным поцелуем приоткрытые губы. Прежде чем медленно двинуться, он выжидал, позволяя привыкнуть к себе. Через мучительно долгие минуты дыхание Гермионы успокоилось, ладони, сжимающие его плечи, расслабились, и он плавно качнул бёдрами. Девушка вздрогнула, ноготки её впились сильнее, а сладкий вздох свёл Северуса с ума.

Вслед за болью к девушке вернулась истома, затем сладость, и после — новая жажда. Огонь страсти превратил её податливое тело в расплавленный металл, а любовь из наивной души сотворила сияющую звезду.

— Моя Гермиона, — прохрипел он в губы и вновь поцеловал, толкаясь резче. Она выгнулась навстречу.

Их стоны перелетали изо рта ко рту и сталкивались. В ворохе нежных покрывал они поддавались глубже друг к другу, упивались телами, наслаждались каждым движением, любили.

От новой упоительной волны Гермиона вскрикнула, и Северус прикусил её губу.

Он был уже неласков.

Ей становилось тесно. Воздуха не хватало, тугая спираль внизу живота скручивалась интенсивней, распространяя по телу жар. Удовольствие делалось запредельным. Гермиона пыталась отдалиться и остановиться, чтобы растянуть наслаждение хоть на ещё одно мучительное мгновение, но её сильнее вжали в постель. Она задрожала, забилась в экстазе и застонала, откинув голову на подушки, и вскоре он последовал за ней…»

Северус Снейп дочитал сцену, но долго молчал, смотря на точку в конце предложения. Никто не мог понять хода его мыслей. До финала оставалось несколько страниц, но забегать в них профессор не спешил. Наконец, он поднял тяжёлый взгляд на слизеринку, нервно переминающуюся с виноватой улыбкой.

— И что это такое, мисс Паркс? — спокойно спросил он.

Китти нервно вытерла о мантию вспотевшие ладошки, не зная, куда себя деть.

— Я спрашиваю: Что. Это. Такое? — для нагнетания обстановки он замолчал, не сводя с Паркс строгого взгляда. — Молчите… Что ж, надеюсь, вы подбираете подходящие (а что ещё более важно), тактичные слова, чтобы объяснить, что за творческую ошибку я держу в руках.

Китти распахнула от ужаса глаза и вновь уставилась в пол, нечленораздельно бубня:

— Это фанфик…

— Что, простите? — невозмутимый Снейп прищурил глаза и грозно подался вперёд, опершись локтями о стол.

— Фанфик, сэр… Я написала про вас и Гермиону…

— И как это я не заметил! — съязвил Снейп и замолчал. Паузы порой сильнее словесных манипуляций. Он ожидал, когда волнение сделает с этой глупой девчонкой своё дело и та заговорит.

Китти заломила ладошки. Напряжение избивало её тощее тельце изнутри. Она то хмурилась, то нервно улыбалась. Тишина в кабинете декана становилась невыносимой и тяготила стыдливую девушку.

— Это… это… снейджер, сэр. Так пейринг называется, это когда ты шипперишь персонажей, которые в действительности не сходятся никак. Это очень популярно у магглов, а в нашей школе не я одна грешу фикрайтерством! Да, многие, особенно слизеринки! Вы и Гермиона… — начала она с нервным запалом, но осеклась.

Северус вскинул брови, однако его глаза, горящие во время чтения, сейчас покрыл тонкий слой льда.

— Вы… ай, сэр, лучше снимайте баллы! Это будет проще, чем объяснить вам всё это! — сдалась Китти и стыдливо покраснела.

— Вот как… — протянул Снейп и бросил пергамент на стол, смотря на пристыженную девицу, — мисс Паркс, я разочарован. Порой ваши глупые выходки поражают. Я буду вынужден не без удовольствия сообщить о этой писанине директору и родителям, но поступлю я так не потому, что ваше творчество мне не понравилось (до него нет никакого дела), а по причине, что вы заставляете меня снимать баллы со своего же факультета. Минус пятьдесят очков и две недели отработок у Мистера Филча. Возможно, общение с ним вдохновит вас на новые работы, а эту дурь выбьет из головы. Свободны.

На ватных ногах слизеринка развернулась. У дверей её настиг предупреждающий тихий голос.

— Мисс Паркс.

Она обернулась с виноватой улыбкой и зажмурилась.

— Да, сэр?

— Заберите эту ерунду, — он толкнул пергаменты на край стола и откинулся на спинку кресла, ожидая, когда дверь за дерзкой девчонкой закроется, и, когда дождался, еще долго смотрел куда-то в стену, задумчиво водил пальцем по губам и загадочно улыбался.

* * *

Выпускной — событие с особой атмосферой. Это время веселья и того самого понимания, что ты ещё не взрослый, но уже и не школьник. Это ритуал, вступление в новую жизнь. Это незабываемый праздник.

В эту юную пору амбиции расцветают во всей красе: школьникам кажется, что они будущие властители мира, гении, бизнесмены и звёзды и что времени у них вагон. Ничто нас так не успокаивает как вера в утопию завтрашнего дня. Когда-нибудь случится чудо, нам выпадет удачный шанс и всё наладится, а потому сегодня каждый считал своим долгом расслабиться и предаться веселью.

Парила музыка, некоторые выпускники на манер светского раута перекидывались лениво фразами и попивали пунш. Кто приплясывал, кто ел, кто обсуждал экзамены. Для всех вечер означал воплощение нового жизненного этапа, стартом реализаций мечты и надежд. Иными словами, праздник. А для Гермионы Грейнджер — окончание ненавистного седьмого курса.

Среди выряженных одноклассниц она выделялась, стоя в обыкновенном, лишённом изысков платье. Ни с причёской, ни с макияжем девушка не возилась, и простецкий образ говорил о глубоком безразличии к торжеству. Для неё праздник будет завтра, когда кутерьма с выпускным закончится, документы окажутся на руках и Хогвартс-экспресс увезёт её домой. Там, в опустевших комнатах она залатает душевные раны и, может быть, освоится. Удастся ли Гермионе жить там постоянно, где каждая вещь напоминает о недолгом счастье родителей? Справится ли одна, осилит ли собственные страхи? Ей казалось, что нет, однако это лучше, чем терпеть всеобщее веселье и собственную фальшь.

Наконец-то, последний учебный год подходил к концу и превращался в воспоминание, в страшный сон, в опыт! Больше не будет гнетущей осуждающей атмосферы, завистников, школьной жизни, войны, совершённых ошибок и профессора Снейпа! Грядёт рассвет счастья!

Гермиона смотрела куда-то сквозь. Завтра она будет одна. Без комнатушки старосты, без Рона и Гарри, без категоричной Помфри, строгой Макгонагалл, непосредственного Хагрида, без домашнего уюта, даруемого Хогвартсом. И без профессора Снейпа.

Совсем одна.

Выходит, не всё запомнится страшным сном. С некоторыми моментами когда-нибудь нагрянет ностальгия. Губы Гермионы изогнулись в слабой улыбке. Слюна горчила.

Начались танцы — держаться оставалось недолго. Она вынесла год, перенесёт и вечер, который тянулся хуже безвкусной жвачки. К сожалению, уйти Гермиона не могла. Как старосте ей следовало дождаться полуночи, разогнать студентов по комнатам и сдать пост директрисе. А это значит, пара вальсов и можно сворачивать торжество.

Она переключилась на однокурсников. Пока всё шло прекрасно без её помощи. Многие, на зависть Гермионы, искренне наслаждались вечером. Лаванда и Парвати, сдавшие Т.Р.И.Т.О.Н.ы на низкие оценки, хохотали. Рон, решивший не заморачиваться и поступать по квоте героя войны, отстукивал пятками пол. Энергия сочилась из его резковатых движений, и разве что искры не слетали. Крэбб и Гойл, кому грозила участь никуда не поступить, недалеко дёргались, совершенно не попадая в такт. Кому хватило партнёров, вальсировали.

Она вновь выдавила из себя улыбку, когда ей помахала Китти. Слизеринку приобнял Гарри, замурлыкав что-то на ушко, и влюбленная парочка радостно рассмеялась.

Говорят, последние минуты марафона самые тяжёлые. Врут. Они невыносимы. Тебе и душно, и тесно в груди, словно тело сковали и заперли в узком ящике под палящим солнцем. Гермиона чувствовала себя паршиво. Всеобщее веселье не заряжало, а наоборот, вытягивало с паразитическим рвением энергию. Наивно она думала, что спектакль кончился в марте. Представление только начиналось, и в главной роли снова была она, вымотанная, несчастная, задыхающаяся от эстафеты под названием «повторный год обучения». Со всех сторон на неё глазели, ей сострадали, о ней шептались. Жалость — унижающая, нетерпимая гордостью подачка. Гермиона её не желала, а потому таила весёлую улыбку и играла не замечающую взоров счастливицу. В конце концов гриффиндорской упёртости хватит, чтобы погасить всеобщий интерес к личности Гермионы Грейнджер, но и здесь она ошиблась.

Обычно, когда заканчиваются темы и возникает нужда поддержать разговор, переходят к новостям и сплетням. Обсуждать её не переставали. Фанфики подливали масла в огонь.

Видя счастливую Грейнджер, многие полагали, что у неё не было проблем с поступлением, а следовательно, самая беспечная — она! О чём еще можно заморачиваться? А раз так, выходит, фанфики — нелепость? Ей сердце Снейп не разбивал, а слухи о запретном романе лишь плод фантазий? Идеализированные представления школьниц, не больше; и гриффиндорка равнодушна к слизеринскому декану?

Таращась на неё, многие находили Гермиону умиротворённой. Никто не видел, как её мир содрогался от ударов несчастного сердца. Никто не знал, как душа её выла и отсчитывала долгие часы в надежде прекратить всё это.

По мнению окружающих, Гермиона должна быть самой беззаботной, а на самом деле, была несчастной. Она сияла губами, но взглядом горьким выдавала боль. Теперь ничего не поделать, необходимо привыкать. Новое счастье не за горами. Помогут время, учёба, наука. Она надеялась.

После глупого фанфика, который вышел из-под руки Китти, за перо взялись и другие знатоки. Истории о так называемом «снейджере» подавали изящно, с каждым разом всё лучше, но Гермиона не желала и слышать о них. Ей было достаточно и первой зарисовки, чтобы понять страшное.

Чтение может приносить боль. Любовь — порождать несчастье.

Внезапно Невилл ухватил её руку, и, не дожидаясь согласия, пустился в весёлый вальс. Его непосредственная улыбка и желание помочь, рассеивали мрачные мысли. Предавалась ли она моменту, радовалась ли? Это не смог распознать даже Снейп. Они соприкоснулись мимолётными взглядами, но Северус не удержал пленительного взора. Мгновение, и подол голубого платья затерялся среди вычурных, откровенно безвкусных силуэтов. От скуки Северус ушёл на балкон. Его высокую фигуру, кроме внимания Макгонагалл, никто не провожал. В этот день зельевар и директриса не обмолвились и словом. Минерва замоталась в праздничной кутерьме, и только уход Северуса напомнил ей об одном важном деле.

Карман её мантии таил коробочку, присланную в школу недавно. Кто-то заботливо прикрепил незапечатанную записку, которая гласила «Мисс Грейнджер, относительно витража. Намочите». Макгонагалл не узнавала почерк, но по весу и размерам упаковки догадывалась, что в ней таилось и кто отправитель.

Гермиона стояла в обществе Невилла и как раз пила воду. Они забавлялись беседой, и на щеках девушки мерцал лёгкий румянец. Лонгботтом, что бесило Минерву особенно, любовался и старался пуще развеселить подругу.

— Мисс Грейнджер, думаю, это вам пригодится. Работы, несомненно, прибавиться, но существенно подсобит проекту… — промолвила Макгонагалл менторским тоном, с которым никак не могла совладать, смотря на то, как Лонгботтом держит её ручку.

Изумлённая Гермиона переменилась в лице. Любопытство полностью завладело ей. Она взяла коробочку и распаковала. На донышке одиноко лежал витраж, тот самый, третий, с руной Жажды, который так и остался неразгаданным.

Тайна, так долго волновавшая, быстро заняла главные позиции в мыслях Гермионы. Девушка оставила коробку с Невиллом и осмотрелась. В зале, помимо парящей музыки, стоял галдёж, местами прерываемый счастливым хохотом — место явно не подходившее для научного исследования. Выбор Гермионы пал на балкон. Там если не светлее, то хотя бы тихо.

Она вошла медленно. Прохладный летний воздух обдал щиколотки, не прикрытые платьем. На небе — ни звезды. Здесь — никого. Свежая ночь была так же одинока, как и Гермиона. Чтобы не выронить невольные слёзы, девушка проморгалась и осмотрелась. Свет, падавший от двери, померк, когда та закрылась. Было темно, как и в её душе. Различив слабые очертания балконного бортика, она медленно подошла, поставила стакан с водой и ощупала руну.

Мысли, приносящие боль, не уходили. В тишине они стали только громче. В жизни Гермионы было не так много значимых людей, и сегодня никто из них не находился рядом, не поддерживал, не разделял чувств.

— Следовало ожидать, что витражи — артефакт, — раздался бархатный голос за спиной. От испуга она отшатнулась и случайно задела стакан. Тот бы стремительно полетел к подножью замка, если бы Снейп не среагировал молниеносно. Он бесцеремонно прижал девушку к бортику и ухватил двумя руками пошатнувшуюся вещицу, из которого успело выпрыгнуть лишь пара капель воды. Получились ненарочно тесные объятия.

Никакой интимный танец не сравнился бы с их положением, никакое любовное прикосновение не заключало собой столько соблазна, сколько невесомая близость между ними. Гермиона ощущала тепло его тела и те незначительные миллиметры, разделяющие их. На нежной шее выступили мурашки. Девушка прикрыла глаза и сглотнула появившийся в горле ком. Ей нельзя падать духом и давать слабину. Оставалось чуть-чуть!

Профессор заглянул через плечо, и словно не поддаваясь влиянию темноты, осмотрел нежные ладошки с витражом.

— Осторожней, мисс Грейнджер, репаро не долетело бы с такой высоты. — Он переключился, но не отдалился ни на шаг. — Итак, Вы поняли, в чём тайна…

— Со всей ясностью, — выговорила она, немного медля. — Но, как известно, никогда нельзя быть стопроцентно уверенным, не подтвердив…

Гермиона не шевелилась. Северус повернул к ней лицо. Его губы коснулись пряди волос, и он тихо проговорил:

— Подтверждайте. А кто хозяин? Неужели Драко?

Она кивнула, вглядываясь в игольчатые верхушки запретного леса, и дополнила излишне спокойным тоном:

— А Шарль прислал.

Снейп хмыкнул, и от его улыбки оживилось сердце. Гермиона затаила дух, чтобы хоть внешне не выдать себя. Пальцы мужчины скользнули по талии и на мгновение задержались. Она не реагировала, словно превратилась в каменное изваяние. В эталон неприступности. В саму непоколебимость! С девичьим трепетом в душе она стояла не дыша.

— Вам нужен свет, — изрёк он, продолжая рассматривать Гермиону. Факты близости, того, что за долгое время он впервые оказался рядом, что мог разговаривать с ней на полутоне и даже прикасаться, сейчас нисколько не смущали Северуса. Было темно, а его чёрная мантия растворяла их в ночи. Он всё просчитал и теперь мягко, открыто улыбался ей.

— Нет, профессор, будет шумно…

— Я быстро. Чтобы вы поняли, в чём суть… — прошептал он у ушка, что Гермиона почти почувствовала прикосновение горячих губ. Профессор отошёл к двери, за которой бился свет. Прохлада вновь окутала её озябшие плечи. Решив сосредоточиться, Гермиона опустила витраж в воду и ощутила внимательный взгляд на спине. Она не понимала, от холода ли дрожала или от нежности, с какой смотрел на неё профессор. Нет, пока дверь не приоткрыли, она не видела его горящих глаз, но ощущала, словно они были одним существом, с единой магией и душой.

Её силуэт осветился лучами Большого зала. Сразу выросли пританцовывающие тени, а витраж слабо засиял, но, увы, теперь её волновал не он. Снейп медленно прошёл за спиной. Было горько. Ей всё ещё хотелось обнять его, прикрыть глаза, расслабиться, снять маску и швырнуть ту за балкон. Но так нельзя — приличия.

— Что остальные, мисс Грейнджер? Что показывали они?

Гермиона обернулась и заглянула в чёрные глаза. Он ожидал ответа, играл в галантность и молчал. Стараясь думать о науке, она проговорила:

— Одна — желания. У мистера Шарля был значок министерства, а у Дошмона какой-то дом…

Задумавшись, он слегка прищурился.

— А вторая?

— Кто был, а может… находился недавно в том или ином месте. Знаете, я конкретику не уловила, не успела и…

— Догадываюсь по какой причине, — тая сдержанную улыбку, он отошёл в тень. Гермиона поймала сверкающий взор. На этот раз их зрительный контакт держался долго, пока она не фыркнула, а её тонкие пальчики не вынули витраж. Артефакт — вот что достойно настоящего внимания, на что, действительно, и нужно отвлекаться. С вещицы стекли мерцающие капли. Само стеклышко искрилось и приятно согревало.

— Разве имеют эти причины значения, сэр?

Снейп не ответил, а лишь провёл вдоль балконной перекладины ладонью, словно желал вновь подступиться к её нежной руке. Опять долго молчали. Сияние витража озаряло её лицо мягким светом. Гермиона посмотрела сквозь стёклышко на профессора. Он не сводил взгляда.

— Ничего не видно…

— Позвольте, — он протянул руку и получил витраж, всё же поймав девичьи пальчики в свои, — вы, в отличие от меня, освещены. Возможно, я что-то разберу… Так, какова же ваша версия? Любовь или страсть Артемидии?

Мурашки пробежали по спине. Она сглотнула.

— Нет, сэр, скорее, одержимость. Видите ли, страсть — это у Антония и Клеопатры, — проговорила Гермиона, смотря на свои пальцы в плену тёплой ладони. — А что касается любви, так она не убивает, вернее… Нет, не так. Из любви не убивают, и нам двоим это очевидно, сэр…

Он сухо кивнул, но его нежный взгляд взволновал её, и девушка шагнула назад.

— Хотите сказать, что создательница артефакта была безумна? — он посмотрел на неё сквозь витраж.

— Именно, сэр! Её не записали в ведьмы только по одной причине: ю-р-о-д-и-в-а-я. Умалишённые не ведьмы, они больны, они глупы, и, видимо, многие находили Артемидию странной и недалёкой, за исключением её подруги. Но та, как кажется, была больше магглой, нежели ведьмой. В ней было много праведности, христианского смирения, любви. Она жалела Артемидию, даже простила смерть брата… — Гермиона переключилась и склонила голову к плечу. — А что вы видите?

— Продолжайте… — проговорил Снейп. Ему было достаточно и секундного взгляда, чтобы запечатлеть в памяти зарумянившиеся щёчки и губы и вернуться к появившемуся облачку над её головой. Видел он многое.

— Девушка, — заговорила с лёгким опасением Гермиона, — имела маниакальные способности. Она убила брата подруги, а до этого немало соседских мужчин, однокурсников и знакомых. Странно, но в дневнике написано, что Артемидия была совестливой девушкой, порядочной и честной…

— И что вам кажется? Ну же, мисс Грейнджер, вы наверняка выставили диагноз бедной средневековой женщине.

— Девушке.

— Женщине, мисс Грейнджер.

— Будь по-вашему. Да. Диссоциативное расстройство личности. Так бывает, а в жестоком средневековье и подавно распространено. Её подавляли, и подавляли мужчины, раз мстила она только им, вот только руны… Я не могу понять. Она придумала их, чтобы защищаться. Возможно, чтобы угождать? Не раз её замечали в подкупах. Очень удобно знать, кто у кого бывал, не так ли?

Северус вернул руну и поймал вопрошающий взгляд прекрасных глазок.

— И радовать подарками… Но зачем честной и порядочной подкупать?

— Чтобы выжить, подсознание выстроило вторую личность, противоположную, для баланса. Агрессия Артемидии была направлена на защиту, а следовательно, и всё остальное…

— Неужели инквизитор не посчитал её одержимой?

— А это вопрос, профессор… Полагаю, что вторая личность была хитрее?

Он покачал головой, и Гермиона подхватила:

— Артемидия гениальна, сэр. Возможно, пряталась сама она… О, подразумеваете, что Артемидия как раз и была второй личностью?!

В этот момент на пороге появился улыбающийся Гарри и приоткрыл дверь шире.

— Гермиона, там традиционные обнимашки пошли. Завершаем уже, пойдём скорее!

Позади него появился с понимающей улыбкой Невилл.

— Извините, сэр, — тотчас проговорила Гермиона, стремясь скорее сбежать и закончить вечер. По пути к друзьям она смотрела сквозь витраж. Была та же картина, что и с первым. Два облачка: в одном искренне хихикала Китти, в другом — Луна. Сердце Гермионы пропустило удар. Она резко обернулась.

— Гениальная неоспоримо, — продолжил Снейп. — Жажду выживания с первыми двумя витражами я могу понять, но что с третьим? Для чего он, мисс Грейнджер? — профессор вскинул бровь, не обращая внимания на недоумевающих юношей позади неё.

— Возможно, слабое место?

— Может быть… Но мне кажется, раздвоение заметили бы и в Хогвартсе, не так ли?

— Да…

Снейп медленно вышел из тени.

— А я, как и прежде буду настаивать на страсти, мисс Грейнджер. Жестокость этой женщины была порождена не стремлением выжить, а влюбчивостью. Артемидия убила мужа, влюбившись в дворцового стражника. Затем увлеклась плотником и, естественно, отравила прежнего кавалера. Позже мисс гениальность полюбила лесовоза и избавилась от плотника. А потом был придворный священник, который тоже приглянулся Артемидии, и лесовоза пришлось отравить. Со священником она прожила шесть месяцев, оттого то никто не сжигал её. Защита, основанная на грехопадении, стара как мир, а девица была не промах, но и его отравила. Потом выбор кокетки пал на брата подружки. Полагаю, что витражи были предназначены для этих достаточно своеобразных целей. Очарование, ревность, тщеславие — ещё те элементы страсти. Тому подтверждение третья руна. Доброй ночи.

Почему-то юноши решили, что пожелания относятся к ним, и пробормотали что-то под нос, а Гермиона не ответила ничего. Воспользовавшись тем, что Снейп стоит в свете, она заглянула в дрожащий витраж. Облачко показывало её в белом платье с рождественского бала.

Взгляд его уже был холодным, профессор был раздражённым и будто бы утомлённым общением. Гермиона поспешила оставить его в одиночестве.

Ранним утром, когда игра закончилась, Гермиона собрала чемодан, распрощалась с Макгонагалл и села в Хогвартс-экспресс, который сначала натянул, а после разорвал тончайшие нити со школой и с близкими ей людьми. О чём она думала? Большую часть времени о витражах. Профессор Снейп верно подметил: Артемидия вспыхивала страстью столь же быстро, сколь и утихала. Она действительно была гением, раз создала артефакт, но куда больше — манипулятором. Через первую руну она узнавала желания жертвы и подкупала ту подарками. Второй витраж позволял следить за возлюбленным и его гостями, ну, а третий служил если не индикатором влюблённости, то показателем главной мысли мужчины. А может, и жажды, ведь не случайно руна звалась так.

Гермиона тяжело вздохнула. У неё начиналась новая жизнь.

В начале сентября ворота Матрикса распахнулись и студентка Грейнджер ступила за порог. Она одна была без чемодана, так как решила не наступать на ошибки прошло и жить отдельно от однокурсников. О ней почти никто не знал, не обсуждал и не рассматривал. В первый учебный день преподаватель отметил проект по рунам, на второй об этом узнала вся академия, и у Гермионы сформировалась новая репутация подающей большие надежды студентки. Только тогда она выдохнула, а глазам её вернулось мерцание, которое так обожал профессор Снейп.

Он сделал всё правильно.