Двое в Рохане, не считая Плотвы (джен)

... Было время — ведьмак и его спутники примерно так же ехали в Иворт, стольный град дома Леонтара, правившего левобережьем Энтавы. Погода тогда на восточной равнине стояла ничуть не хуже, чем в Балках, и над степью коневодов пылал фантастический медный закат, какие только в Рохане и увидишь. Вот только настроения любоваться им у Геральта не было.

Ведьмак был ранен. Незадолго до того ему пришлось срочно эвакуировать Лютика из соседнего Кливинга, где профессор элоквенции вляпался в неприятно пахнущий светский скандал с ривом Ательвардом и его воспитанницей Сифлад в главных ролях — вдобавок всё вскрылось, когда рив засылал сватов к её матери Милдрит, вдовой владетельнице ближайшего городка. Юля как зайцы, чтобы не попасться ни оркам, ни Ательварду, попаданцы из Темерии угодили как раз в самое пекло боевых действий у местечка Фальдгам. Фальдгам был спасён, вот только на Геральте не осталось живого места и под ним убили уже третью в Средиземье Плотву — подарок эльфийского посланника. Да и Лютик обзавёлся очень романтичным шрамом на щеке.

И тут в Фальдгам пришла весточка от Хорна. Он писал, что намерен явиться с повинной к отцовскому двору в Иворте и предлагал новым друзьям отдохнуть там немного и набраться сил.

— Звучит, конечно, прельстиво, как говорят в Каэдвене. Вот только так мы окончательно оторвёмся от уруков и похищенных низушек, — мрачно сказал Геральт. — А мне ещё отвечать за неудачу перед Гэндальфом. Представляешь, какую неустойку заломит с меня чародей?

— Да полно тебе, старое ворчливое Геральтище! — парировал Лютик. — Ты посмотри на себя, тебя так изрубили, что в некоторых местах ты уже протыкаешься пальцем. А рука, которую тебе чуть не отгрыз варг и пришила местная ключница на живую нитку? Как ты ей собираешься рубиться и делать Знаки? Нечего даже и думать о погоне в твоём состоянии! До Иворта тут полдня пути — отдохнёшь там в пристойном месте и наберёшься сил. Благо Хорн рассказывал, что его благородный батюшка всегда слыл покровителем искусств и бардов — а значит, меня там ждёт приём и вовсе королевский!

Но дорога на Иворт все же вымотала ведьмака порядочно. Когда Хорн и Ко встретили его у ворот, то Корудану и опальному менестрелю пришлось помогать Геральту спешиться. Да и уровень "королевского приема", как показали события, Хорн преувеличил.

— Ты далеко от дома, ведьмак. И спутники у тебя не менее необычные, чем ты — эльф, бродячий менестрель с севера и дикарка из дунландского племени, о котором в Рохане вообще никто не слышал. Кто тебе сказал, что вам будут рады на наших равнинах, а тем более в славном Иворте? — вопрошал Геральта насупленный рив Ингберт, седобородый, с двумя седыми косичками и похожий на вытянувшегося ввысь краснолюда из Эред Луин.

— Мне рады те, чей дом я обезопасил от чудовищ и орков там, в восточных княжествах. К примеру, Хардинг, рив Равнины и альдор Истемнета, выдал мне эту грамоту...

Ингберт прочитал грамоту альдора, в которой тот жаловал "вазьмаку Геральту, сыну Корина, именуемому тако ж Геральт из Ривии, дозволение на вольный вазьмачий промысел, сиречь истребление созданий Тьмы и особо опасных для человека и скота птиц и зверей, во всех землях и уездах Восточного Эмнета, в чём и подпи...(клякса)". Затем кивнул Геральту и продолжил:

— Дай догадаюсь: вас призвал мой отпрыск Хорн! Как будто нас с его старшим братом Ингмаром заели мухи и он теперь владыка долины Энтавы! Когда мы виделись в последний раз, он отправлялся в ссылку на северную границу, в Стангард, за публичное оскорбление величества, а также лица на королевской службе — простолюдины за такое платят головой! Неужели Теоден сменил гнев на милость — или, скорее, мой сын стал ослушником государя?! — сказал Ингберт и топнул ногой.

— Осмелюсь заметить вашему сиятельству, — начал было Лютик, — что его достойнейший сын рекомендовал нам сей почтенный и процветающий дом, как место, где служители музыки и изящной словесности никогда не были гонимы от порога.

— Тут Хорн был прав. Дом Леонтара всегда чтил закон гостеприимства! — не без гордости сказал хозяин Долины. — Мой управляющий Леовульф подготовит для вас скромную трапезу. Ступайте в пиршественный зал, а я пока поговорю с сыном с глазу на глаз. Наши семейные ссоры не для посторонних ушей, господа вазьмаки...

— Ведьмаки, милсдарь рив. И я тут такой один, — поправил Геральт.

"Скромный ужин" за столом Ингберта, как и любого другого крупного роханского можновладца, означал изжаренную на решетке лососину с чёрным перцем и привезенной через Гондор мускатной шелухой, грудки черных дроздов в расплавленном сыре из молока кобылиц-меарасов, поссет на том же молоке с корицей и вином из Дор-эн-Эрниля, груши в меду и другие деликатесы.

За столом присутствовали сам "вазьмак", Лютик, Нона и Корудан, который, привыкнув к менее расфуфыренному эльфийскому столу, долго не знал, с чего начать. Позже к ним присоединились Ингберт, Хорн и Ингит — дочь первого и сестра второго. Геральт приметил, что на лице Хорна появился след крепкой пощечины — покрепче той, что как-то отвесила ему Нона, — а уши покраснели.

— Благодарим тебя за гостеприимный кров, рив Ингберт, и за чудесные яства, — сказал Корудан, который, впрочем, сам к большинству яств так и не притронулся.

— Мы рады, что пища рохиррим пришлась тебе по вкусу, эльфийский воитель, — с еле уловимой иронией ответил Ингберт. — А сам ты, надо сказать, вовсе не таков, как в страшных сказках, что слагают о Золотом лесе наши старухи.

— Они отличаются от нас меньше, чем нам сказывали в детстве, отец. Что Корудан, что Геральт, что прочие мои друзья из Стангарда, — вступился за них Хорн.

— А тебя не спрашивают, — отрезал рив. — Боюсь, государь Теоден был чересчур милостив к столь дерзкому молокососу.

— Отец! — возмутилась Ингит.

— Пустое, Ингит. Я не в обиде, — примиряюще сказал "молокосос", которому шел уже двадцать седьмой год и который уже успел обеспечить Ингберту минимум двух побочных внуков.

— В своих чертогах я пока что волен говорить что хочу! — не унимался Ингберт. — Он привел в мой дом заклятого врага народа Эорла — дикую дунландку с лицом, размалёванным что гондорский ночной горшок! Привёл ведьмака, про которого в городе судачат, что он полуорк из самого Мордора — и кабы не дружба с эльфом да доверие Хардинга, я бы прислушался к этим голосам...

— Хочешь сразиться с дикой дунландкой, старик? — Нона резко поднялась, с грохотом уронив деревянный стул и залив поссетом грибы, и выхватила грозного вида дунландский клинок. Геральт как можно быстрее изобразил здоровой рукой знак Аксий, пока не случилось самое худшее, и воинственная дева осела на пол следом за стулом. Ингберта же ухватили под руки его дети.

— Не горячись, отец. Нона — мой хороший товарищ и отличный воин. Она... — начал было Хорн, но его одёрнул Лютик.

— Полно, благородный Хорн. Сейчас ты — последний человек, чьи нравоучения твой отец желает слышать. Или уши твои недостаточно красны?

— Даже этот вертопрах умнее тебя, — прокряхтел Ингберт, когда дети отпустили его руки. — Знает, когда должно помолчать. И почему у всего моего потомства такой буйный нрав?!

— Потому что все мы — законные дети своего отца, — тихо сказал Хорн.

— Простите нас, странники, — извинилась запунцовевшая Ингит. — Ты говорил, ведьмак, что был в Дунланде и на Изенских бродах при войске принца Теодреда, моего нареченного. Нет ли у тебя о нем вестей?

Здесь Геральт немного замялся и сказал:

— Он понужден с частью своих людей остаться на Бродах, — Ведьмак милосердно не стал уточнять, что Теодред останется там навеки и что принц, утыканный стрелами, истёк кровью у него на руках. Судя по одобрительному взгляду, каким одарил его суровый Ингберт, рив точно также скрывал от дочери трагическую гибель своего несостоявшегося зятя.

Тем не менее, после такого скандала рив определил всех пятерых на постой в дальние концы города — даже Хорна. Геральта, убедившись, что его раны еще не до конца зажили, Ингберт разместил до поры в местной палате врачевания — далеко не всякое княжество Рохана могло похвастать сим заведением.

Впрочем, восстанавливался ведьмак быстро, и уже дня через два вернулся к тренировкам с мечом на заднем дворе. Детвора, околачивавшаяся на улице, сперва шарахалась от мнимого полуорка, но, убедившись, что Геральт всё же человек и даже повоевал за Рохан, начала с ним заговаривать уже смелее. Ведьмак осторожно, чтобы не навредить руке, но все же вовлекался в их игры, отдыхая от общества вояк и страшилищ. Смотрительница не мешала — по ее мнению, детская возня благотворно влияла на пациента.

Сам Иворт вызвал у Геральта противоречивые чувства. Город это был большой и когда-то благоустроенный, но набеги орков изрядно его подпортили. Меж справных и зажиточных деревянных домов то и дело попадались обугленные руины, а меж частоколами взор радовал свеженький жальник, на котором воткнутые в землю обломки копий обозначали могилы безымянных героев. Над всем этим возвышались только пиршественный зал да башня-маяк, возведенная по образцу южных соседей.

В городе было тоскливо. И Ингберт, чтобы поднять боевой дух своего войска, дозволил Лютику выступить перед ними с соответствующим репертуаром. Хорну отец не разрешал петь в своих владениях, отчего тот только сильнее обижался и бродил по Иворту мрачнее тучи.

— А что ты такого спел в Медусельде про Гриму, что так прогневил короля? — задал ему наконец Лютик этот насущный вопрос.

— Самое смешное, мой удачливый сводный брат по струне, что эту песню сложил даже не я. Её слова принадлежат мальчишкам с рынка в Эдорасе. Она простенькая, всего один куплет:

— Перед вами, дети,

Город Эдорас.

Здесь жил и работал

Грима-...

Последнее слово перед королем, я, конечно, заменил на "гнилоуст". И хотел подвести к тому, что даже дети насмехаются над столь дурным советником, который в предвоенную годину только и знает, что обкладывать рохиррим новыми податями за каждый чих против всех обычаев и законов — а солдатам с тех податей ни лишнего пенни жалованья, ни лишнего черпака масла в котёл. И куда, дескать, собирает Грима те подати — не себе ли в сундуки? Но Теоден, хоть и плох и постарел за год на десять лет, затопал ногами, застучал кулаками и изгнал меня в Стангард, даже не став слушать. Тогда я окончательно понял, что короля околдовали. Да и кличка "Гнилоуст", говорят, именно после меня приросла к Гриме... Я превозношу славу Рохана, но останется ли она, эта слава? Или на наших развалинах будут вспоминать только продажную шкуру Гнилоуста?

— Знал бы ты, сколько раз меня за чересчур правдивые строфы изгоняли из княжеств и королевств, сажали в яму, объявляли награды за голову... Я твой многократный товарищ по несчастью, Хорн, а никакой не соперник в ремесле, — и Лютик протянул ему руку. Роханский менестрель без особого сожаления ее пожал.

— Ну так что, ждать тебя вечером на концерте? — спросил виконт де Леттенхоф.

— Я приду. Ты смотри, сам не опоздай к зрителям из приятной компании на сеновале, — хлопнул Хорн Лютика по плечу. Трубадур пошатнулся, но устоял на ногах. — Кстати, а где наш ведьмак?

Ведьмак между тем, тяжело дыша, с трудом поднимался с мягкого ложа.

Геральт находился, правда, не в палате врачевания, а как раз на близлежащем сеновале. Прижавшись к нему, рядом оправляла подол Рименхильд — смотрительница оной палаты, отличавшаяся тихим нравом, приятным голоском и пушистыми ресницами. Видимо, крепкое сложение пациента, его рассказы о бесплодии ведьмаков и собственная незадавшаяся семейная жизнь навели её на неудобные мысли.

— Я думал, меня уже надолго хватит, — усмехнулся ведьмак, сгреб Рименхильд в охапку, усадил на колени и поцеловал напоследок в макушку.

— Тебе лучше бы спокойно отлеживаться у нас еще день или два. Меньше браться за меч на тренировках и..., — замялась целительница

— И это — тоже меньше?

— Если честно... Необязательно. Я помогаю раненым и утешаю вдов и сирот погибших. А ты... и такие, как ты, дарят утешение мне. Это важно, — тут Рименхильд отстранилась от прикосновений Геральта и побежала к палате. — Теперь мне пора, Геральт. Береги руку и после заката вернись в палаты!

Тут ведьмак заметил очень любопытную детскую физиономию, подглядывавшую за ними в щель меж досок. И он уже знал её обладательницу. Это была Гетфледа — младшая сестра Рименхильд, такое же белобрысое, но гораздо более вредное создание.

— Фу, фу, фу, роханским духом пахнет! — деланно зловеще зарычал Геральт, резким рывком подобрался к стене, схватил девчонку за шкирку раньше, чем та успела испугаться, и спросил:

— Шпионишь за сестрицей, Гетфледа? Надеешься, что перепадёт тебе от мамочки леденцов за охрану нравственности старшей доченьки? А оплеух тебе не перепадёт за то, что с ведьмаком якшаешься?

— А я тебя не боюсь! — гордо заявила малолетняя дочь народа Эорла. — Я батюшке с матушкой скажу, что ты мне тоже туда тыкал! И вываляют тебя в дёгте и перьях! А потом прогонят из города! — и показала язык.

— Ох, не ту дочь твои родители воспитывают... — сказал ведьмак, не выпуская Гетфледу. — Ну, маленькая дрянь, сколько ты хочешь за честь дамы?

— Себе нисколько, — не моргнув глазом продолжала Гетфледа. — А Брунстана и Сперлинга помнишь, которые к вам приходили играть?

Геральт кивнул.

— У них беда. Они вконец разругались, и сейчас друг друга кааааак отколошматят! Но если великий ведьмак запретит им драться, они тебя точно послушаются.

— Могла бы просто попросить, а не шантажировать Рименхильд, — обиделся ведьмак.

— Чего сразу непонятными словами ругаешься? Мне же интересно!

Брунстан, Сперлинг и еще с пяток детворы собрались на полуразрушенном подворье у внутреннего частокола, где их и застигли Геральт и Гетфледа.

— А, ведьмак! — признал его остролицый и длинный Брунстан. — Слушай! Мы тут собрались играть в Хельма Молоторукого и дунландцев. Сперлингу выпало Хельмом быть, а он, дурень, меч свой деревянный найти не может! Батюшкин подарок! Ну и теперь орёт, дубина: "Ты вор! Это ты украл!" Что я ему, вастак паршивый, у друзей воровать?!

— А как же дело было? — спросил Геральт мальчишку.

— Да, давал он мне его поиграть — меч-то не простой, расписной как настоящий! Я поиграл и вернул! Клянусь! А он небось сам его потерял, а на меня свалить хочет...

— Не слушай его, ведьмак! — заорал рыжеватый, с заплаканными глазами Сперлинг. — Врёт он всё, фуфлыжник! Он обманом у меня его выклянчил и до сих пор не отдаёт! А батюшка мне этот меч вырезал, когда с принцем на войну уходил! У, козёл! — и отвесил Брунстану пинка. Геральту пришлось схватить обоих за шкирки и встряхнуть, чтобы не разодрались.

— Так, вы двое — марш по разным углам! Не то головы отъем, — сказал им ведьмак, зыркнув кошачьим глазом. — Ну, ребятня, кто-нибудь ещё этот меч видал?

— Ой, дядя ведьмак, — подергал его за штанину самый младший в компании, мальчонка на вид лет восьми. — А можно с вами с глазу на глаз?

— Отчего же не можно, — пожал плечами ведьмак и увел его за угол.

— Только тссссс, дядя ведьмак, — пропищал мальчонка. — Меня Инга зовут. Брунстан мне отдал меч поиграть, и я побежал с ним дальше туда, в сгоревшие дворы. Типа я орков гоняю. Потом меня мамка позвала, и я побежал домой, а про меч забыл. А там его нееетуууу!!!, — Инга заревел. — Ведьмак... Не выдавай меня! Меня Сперлинг и Брунстан вдвоём побьют!!!

— Ладно тебе. Найду я вам меч. Это точно будет не сложнее, чем ловить саламандр и драугров.

— Держи. Ты же не дурак за просто так работать, — всхлипывающий Инга протянул Ведьмаку какой-то самодельный мальчишечий талисман: что-то вроде глиняного шарика, украшенного петушиными перьями и прилепленного к веревочке. Геральт подумал и взял его.

— Так дорого ведьмаков еще никогда и нигде не ценили, — сказал он. Потом зашел в мальчишечье укрытие и объявил:

— Всё, не ссорьтесь! Я наколдовал древнего призрака, и он отведёт меня туда, где доблестные Сперлинг и Брунстан посеяли меч.

— Точно? — спросил недоверчивый Сперлинг.

— Век голых чародеек не видать, — поклялся ведьмак.

— Урааа!!! — закричали мальчишки. — Слава ведьмаку! Слава великому волшебнику!

Геральт еще не подозревал, чем обернется для него выполнение, казалось бы, совершенно невинного заказа от совершенно малых детей...