Канонисса Венцеслава, барон Фридрих, доктор Сюпервиль, Никола Порпора и Консуэло молча, не сводя взгляда, наблюдали, как граф Христиан медленно затворяет за собой дверь комнаты Альберта.
Когда пожилой граф наконец повернулся к присутствующим — канонисса первой заговорила с ним:
— Он улыбнулся тебе? — в голосе Венцеславы звучали едва сдерживаемые нетерпение и надежда — словно не могло быть иного ответа кроме утвердительного.
— Нет, — ответил её брат.
— Но… подал ли хоть какой-то иной знак? — с пронзительным отчаянием вновь произнесла графиня Рудольштадт.
— Нет. Но я ощущал тепло его дыхания, касался его волос и чувствовал, что он жив. И я знал, что так будет. Из подобных состояний не выходят так быстро. Уж нам ли этого не знать, дорогая Венцеслава...
В чертах сестры отразились какая-то беззащитная растерянность, разочарование и горечь.
— Да… Столько раз мы наблюдали, как наш сын и племянник пребывает в летаргии сна: та же мраморная недвижность, те же застывшие черты, но теперь всё в нём словно замерло, остановилось... Да, быть может, у него просто не хватило сил даже для того, чтобы едва пошевелить рукой…, — промолвила тётушка молодого графа Рудольштадта, словно пытаясь уверить себя в том, что ещё не всё потеряно, что Альберта можно спасти, хотя её надежда ускользала словно шёлковая ткань сквозь пальцы. — Так не станем же сейчас ждать от него какой бы то ни было реакции на наше присутствие, не станем в своих сердцах требовать этого. Пусть же тело и душа Альберта обретут силы, чтобы вернуться к нам — пусть даже пройдёт несколько недель…, — голос Венцеславы прерывался, — или… даже месяцев... — мы будем ждать… Господи, дай нам сил...
«И я тоже, я тоже готова ждать, даже если твой сон продлится до конца моих и твоих дней», — подумала Консуэло, что за время этой беседы не изменилась в лице.
Она сидела молча, медленно поворачивая голову и переводя всё тот же, лишённый блеска жизни взор с одного говорившего на другого.
Никола Порпора сидел рядом с ней, обняв свою бывшую воспитанницу и то и дело, при каждой новой сказанной фразе, беспокойно обращал к ней свой взор. Он ощущал какую-то странную недосказанность во всём облике нашей героини.
«Что-то ещё произошло за закрытыми дверями этой спальни. Что-то… что-то нехорошее, страшное… Быть может, у графа Альберта был особенно сильный приступ, и впечатлительная, тонкая натура Консуэло и до сей поры глубоко потрясена этим зрелищем?.. Да, скорее всего…, — он безотчётно крепче прижал к себе свою бывшую ученицу, оставшуюся на вид такой же спокойной и безучастной. — Что ж, тогда и вовсе не стоит задавать сейчас ей никаких вопросов. Да и имею ли я право после совершённого, после того, как едва не стал причиной гибели этого… загадочного, но несомненно хорошего человека. Я не знал и уже никогда не узнаю молодого графа лично, но я чувствую, что это так...
— Да. Ведь он по-прежнему на грани — между жизнью и смертью… — безотчётно добавил отец молодого графа. — Я видел это собственными глазами. Да, теперь он не мучается то от ледяного озноба, то от пламени, сжигающего его изнутри. Теперь всё существо Альберта словно сковали железные тиски… Но кто знает, страдает ли он теперь меньше — не телом, но, быть может, душой... Но давайте же помолимся, чтобы это было так…, — с этими словами Христиан сцепил пальцы рук и склонил голову.
В это мгновение граф Христиан подошёл к ним, и Консуэло, поспешно, но мягко освободившись из рук учителя, с определённым усилием, однако быстро поднялась на ноги.
— Я хочу вам сказать…
— Что?.., — со страхом и волнением проговорила она, ибо в голосе отца Альберта звучало такое волнение, что наша героиня подумала о самом плохом — о том, о чём, быть может, промолчал отец её возлюбленного перед остальными и принял решение открыть лишь нашей героине — дабы облегчить свою душу хотя бы отчасти, и через время, собравшись с последними силами — сообщить своим родным. — Вы не сказали нам всю правду?
— Нет, — отвечал пожилой граф, словно прочитав мысли и чувства Консуэло, — Всё было ровно так, как я описал — я не обманываю вас. Зачем мне так жестоко поступать с вами? Вы не заслужили подобного ни одной минутой своей жизни.
Наша героиня тихо выдохнула и на мгновение медленно прикрыла глаза — словно пытаясь прийти в себя.
— Но… тогда что…
— Да, наверное, стоит обойтись без прелюдий… Я дал согласие на ваш брак. Я сказал это своему сыну. Я не знаю, слышал ли он меня…
В глазах Консуэло выступила прозрачная влага, тотчас полившаяся по щекам. Она порывисто взяла руки графа Христиана в свои.
— Спасибо вам…, — прошептала наша героиня, глядя в глаза отца Альберта сквозь душившие её горячие слёзы благодарности.
— Разве же я мог теперь поступить иначе?.. Если бы я принял иное решение — Господь поразил бы меня молнией в тот же миг. Вы останетесь жить в замке до выздоровления моего сына и… до конца своих, а значит, и… наших дней. Вы будете жить так, как сочтёте нужным. Мы не станем мешать вам. Но я чувствую, что это было бы так при любых обстоятельствах — до тех пор, пока Альберт жив.
— Да. Вы правы. Если бы вы отказали мне — я бы вымолила у вас это право, или же… осталась против вашей воли — столь сильна моя любовь.
— Да, теперь я знаю это и потому никоим образом не стал бы препятствовать вам.
— Но теперь я хочу сказать вам. Коли Альберт… граф Альберт…
— Вы можете называть его просто по имени, имея на последнее больше прав, нежели мы все — и в глубине души вы знаете также и это. Ваши души более родственны, нежели каждая из наших.
— Да… я ещё раз благодарю вас… Так вот… Если мой возлюбленный умрёт... — ведь, как бы ни было — нельзя исключать подобную возможность — то я уйду отсюда.
— Да, конечно. Мы понимаем вас. Но если когда-нибудь вы вспомните то место, где…
— Где я была так радушно и с такими уважением и любовью принята и где встретила свою вторую и последнюю любовь. Я всегда буду помнить о вас.
— Простите меня, я не договорил. Если когда-нибудь вы будете располагать достаточным количеством времени и степенью желания... Вы навсегда останетесь самой желанной гостьей в нашем имении...
— Да..., — неопределённо, но стараясь не обидеть старого графа, проговорила Консуэло, зная, что в случае кончины её избранника никогда более не вернётся сюда. — Я ещё раз благодарю вас...
Казалось, что Христиан понял, что таилось за завесой её слов — но не выдал этого ни интонацией, ни собственным ответом.