Новая история (джен)

Над головой шумит дождь, ослепительно сверкают молнии, раскатисто грохочет гром. Туман вьётся меж толстых стволов деревьев. Острые ветки перечёркивают серое небо. Холод сковывает движения, лишая сил. Ноги утопают во влажной земле, на мантию налипла грязь. Сердце стучит у самого горла. Изо рта коротко вырывается белый пар, слышно только собственное прерывистое дыхание. Нельзя останавливаться, нельзя медлить. Я бегу вперёд, но знаю — бесполезно. Он найдёт меня. Гибкие ветки овивают ноги. Рывок. Резкое падение. Лицом прямо в мокрые, пахнущие гнилью, листья. Рёбрами чувствую каждый камень, выпирающий из земли. И ни за один не могу ухватиться потными руками. Под ногти забивается грязь. Упругие ветки тянут назад. Прямо к его когтистым лапам. Делаю ещё одну попытку подняться и убежать, но ветки насмешливо переворачивают на спину. Мокрые волосы липнут к лицу. В нос ударяет вонь мокрой шерсти и крови. Больше нет стука сердца, нет шумного дыхания, только оглушающий медвежий вой. В яркой вспышке молнии блестят длинные клыки, свет отражается от острых когтей. Я не могу оторвать взгляд от его пасти, не могу пошевелиться. И защититься тоже не могу: нет магии. Я пустая, обычная. Серая. Он разевает кроваво-красную пасть — единственное яркое пятно в ночном мраке. Замахивается лапой, и я знаю: от смерти отделяет всего один удар сердца. И я кричу. Тонким, слабым, отвратительно высоким голосом кричу только одно слово. То, которое раньше не позволяла себе произносить вслух:

— Мама!

Пасть приближается, и весь мир на миг окрашивается красным.

* * *

Вокруг темнота. У меня есть тело, я чувствую его. Но не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Нос словно набит ватой, и от этого больно дышать. Воздух слишком горячий. Кожу на руках противно тянет. Я ничего не вижу, но слышу, как совсем рядом что-то гудит. Гудит и часто пикает. И запах. Пахнет сыростью.

— Тебе нужно поспать, — голос звучит устало и немного раздражённо. Низкий и хрипловатый. Мужской. От неожиданности я хочу вздрогнуть, но не могу.

— Я не могу сейчас спать, — отвечает другой голос. Громкий и нервный. Женский. Звучит ближе. — Пока я буду спать, она может умереть. Она такая маленькая, — тихо и взволнованно продолжает женщина. Моей руки касается что-то мягкое и тёплое.

— Неудивительно. Почему ты родила раньше?

— Потому что оглушающие чары! — восклицает женщина, продолжая поглаживать, кажется, мои пальцы.

— Ты ходила без охраны?

— Где бы я её взяла?

— А разве…

— Разве! — жестко отвечает женщина. — Зачем ты пришёл?

— К тебе.

— Ко мне? — взвизгивает женщина, убирая пальцы с моей руки. — Хочешь взять у неё кровь для ритуала? Убирайся к смеркутам [1], она слишком слаба для этого.

— Мне не нужна кровь.

— Надеешься, что я оставлю её? Протего!

— Я не собираюсь её у тебя забирать. И убери щит. Эта, с позволения сказать, квартира слишком мала для таких чар. Снесёшь стену.

— Тогда что тебе нужно?

— Послушай, — повышает голос мужчина и на какое-то время смолкает. — Давай так, если это мой ребёнок, собирайся и поедем ко мне.

— А если не твой?

— Собирайся и поедем ко мне.

— В тебя что, Круциатусом попали?

— У меня родителей убили пять дней назад. Ты знала? — неожиданно громко заявляет мужчина.

— Нет, не знала, — тише и мягче отвечает женщина. — Мне жаль.

— Жаль… Мы поругались и несколько месяцев не разговаривали. И уже не поговорим. Мой брат на новом задании, и с ним мы тоже пару месяцев не говорили. Может быть, его уже нет.

— Как ты можешь так говорить! Конечно же, он жив! А что за задание? Я в последнее время… Немного не в курсе.

— Он в лесу, у оборотней, — спокойно, почти равнодушно роняет мужчина. Ответом ему служит тихий стон. — Я о том же. Так что, знаешь, неважно, чей это ребёнок. Это просто… ребёнок. Маленькое безобидное существо. Что она может? Испачкать мне мантию? Тем более, это девочка. Никто не узнает. Даже она сама, — тихо, но уверенно продолжает он, не получая ответа. Затем его голос звучит ближе: — Поедем! У тебя будет широкая кровать под шёлковым балдахином, а у неё — просторная колыбелька. На полу — цветы и кора паффоподов [2]. Домовики будут сновать туда-сюда и путаться под ногами. Ну, что скажешь?

— Не знаю, — неуверенно отвечает женщина. — Ты сможешь… Забыть, что я сделала?

— Не хочу об этом вспоминать, — жёстко обрывает мужчина. — Хочу, чтобы между нами исчезли разногласия, что были раньше. Иди сюда.

Какое-то время они молчат, слышно только шуршание мантий, гудение и пиканье артефакта. Быстрое и ритмичное, словно биение маленького сердца… Моего? Руки снова касаются. Пальцы женщины мягкие и нежные, а ладонь мужчины — непривычно горячая и грубая. В нос ощутимо бьёт запах табака. Их голоса звучат совсем близко:

— Как же мы поедем? — голос женщины спокойнее и увереннее. — Аппарировать нельзя, у неё было кровоизлияние [3]. По камину тоже: заденем какую-нибудь трубу.

— Сейчас они отслеживаются.

— Тем более. Портал тоже не годится: хуже аппарации.

— Я закажу карету. Закрытую и тёплую. Усадим туда Миллера на всякий случай. Ты и не заметишь, как кони [4] вас довезут. Хочешь?

— Хочу. Только… Побудь здесь ещё немного. Я скучала, — тихо просит женщина, будто стыдясь произносить это вслух. Или боясь, что их подслушают. — Я со всеми переругалась.

— Ты это умеешь, — хмыкает мужчина. — Я знаю. Поэтому и помчался искать тебя, когда узнал о нападении. Я думал, мы больше не увидимся. И всё вдруг стало каким-то… Несущественным. Знаешь, известие, что ты жива и родила ребёнка, — единственное, что принесло мне счастье за последнее время, — теперь они говорят совсем тихо, а у меня внезапно щемит в груди. Хочу повернуть голову и увидеть их хоть на мгновение, но не могу.

— Послушай, — неуверенно начинает мужчина, — а ты точно уверена, что это девочка?

— Я, по-твоему, не знаю, кого родила?!

— Просто она больше похожа на мальчика. И на твою тётку, кстати. Хорошо-хорошо! — восклицает он после небольшой паузы. — Только не смотри на меня так. Как ты назвала её?

— Пока никак, — вздыхает женщина. — Не хочу следовать их традиции. Хочу, чтобы её имя что-то значило. Что-то особенное.

— Правильно. Подумай об этом. А я поищу карету.

В комнате снова тихо. Мелодично пикает артефакт.

— Приносящее счастье. Родилась там, где пролилась кровь, — говорит женщина, гладя меня по лицу. — От души надеюсь, что ты будешь похожа на нас.

* * *

Я распахнула глаза и резко села на кровати, протянув вперёд руку, но увидела только белую стену палаты. Воющий ветер с силой ударил в окно, и оно дрогнуло. Коротко звякнули упавшие льдинки. Никаких людей рядом не было. Никакого писка. Только мужское похрапывание. Я посмотрела на свою руку, потрогала ноги. Моё тело. Закрыла лицо руками.

Сотни догадок роем вились в голове, я разрывалась между ними. Верить в то, что я слышала голоса родителей, так хотелось! Так страшно было обмануться. Я вцепилась в волосы: боялась, что начала сходить с ума, теперь уже по-настоящему. Ведь даже в магическом мире слышать голоса — плохой признак. Но ведь и в приюте я какое-то время считала себя сумасшедшей! «Может ли быть, что из-за легилименции Дамблдора пробудились такие… Старые воспоминания?» Страшно хотелось поговорить с кем-нибудь, поделиться! С тем, кто поймёт, кто объяснит. Сердце как сумасшедшее билось о грудную клетку. Хотелось вырвать его, чтобы просто перестало болеть. В одиннадцать лет, несмотря на госпиталь, я продолжала верить, что эмоции сокрыты именно в нём. Застарелые раны, которые я прятала глубоко внутри, снова заныли.

Трясущимися руками натянула одеяло на голову и улеглась обратно, решив никому ничего не рассказывать. Запрут навечно. Но мысленно продолжала звать их, надеясь услышать снова, убедиться, что мне не приснилось. Раз за разом я прокручивала в голове разговор. До меня не сразу дошло, что мужчина — не мой отец. Что он просто любил мою мать. Любил так, что готов был полюбить и меня. И она… Тоже меня любила. «Мама меня любила», — вновь и вновь повторяла я себе. Когтистая лапа царапнула горло, но слёзы не шли. Я так давно запретила себе плакать, что просто не могла. Только изо рта вырывались полузадушенные всхлипы. Я плотнее прижимала к лицу куклу-шарф, чтобы никто не услышал. «А Блейз, выходит, был прав, ведь «беатус» значит «приносящая счастье». Имя мне дали не просто так. Не просто так. А второе? Что значит второе? Что она имела ввиду? «Родилась там, где пролилась кровь…» Что-то такое я уже слышала. Но где? Наверное, в школе. Да-да, точно, мне запомнилось про пролитую кровь. Как там было? «Символизирует смерть, растёт там, где проливалась кровь, либо на кладбищах, защищая мертвецов от животных своей ядовитостью, либо вдоль троп, по которым души людей идут в мир иной». Растёт… Цветок… Ликорис! Да! Точно Ликорис! Имя в честь цветка? Почему бы и нет! Беатрис Ликорис…Кто? Кто?! Ладно, подумаю позже. Ах, и что им мешало хоть раз назвать друг друга по имени? Я бы хоть могла искать! — кричала я и тут же до боли впилась пальцами в ладони. Было стыдно. Как можно их хоть в чём-то обвинять! — Наверное, они были так близки, что имена им не требовались. Но что же она такого сделала? Чем боялась его обидеть? — и в голове мелькнула страшная догадка. Воющий ветер с силой громыхнул о стёкла. — Нет. Нет-нет-нет. Всё было не так, — убеждала я себя. — Если это был не мой отец, значит… Им был кто-то другой. Но кто? Что за сволочь посмела бросить мою мать, да ещё с ребёнком? Да ещё в разгар войны!» Наверное, именно в ту ночь я начала слепо любить мать и недолюбливать отца. Ещё до того, как поговорила с ним. Печально. Первое впечатление, как известно, очень сильное. О том, что с ними случилось дальше, я старалась не думать. «Может, на них напали и убили? Или они сошли с ума и в Мунго?! Или… Или он её предал, убил, а меня вышвырнул к маглам. Как-то не логично. Не хочу. Позже. Подумаю об этом позже. Интересно, они были чистокровными или нет? Наверное, да! Раз говорили о каких-то смеркутах и паффоподах. Надо почитать об этом. Хотя, они могли узнать это в школе или ещё где-то. Квартира... Чистокровные разве живут в квартирах? Вряд ли. А вот маглорожденные и полукровки — да. Тео говорил, что в мире маглов есть такой квартал... Ладно, это тоже не так уж важно. Что за Круциатус, интересно? И почему так важно, что я девочка? Что значит это «тем более»? Ладно, разберёмся».

— Разберёмся же, да? — шепотом спросила я у самодельной полосатой куклы.

Я снова прокручивала в голове разговор, боясь забыть малейшую деталь, ведь всё в нём было важно. Даже хотела встать и сделать записи у окна. Но когда это мне удавалось подумать в одиночестве? Дверь палаты резко распахнулась. Я плотнее закуталась в одеяло и напряжённо замерла.

— Пусть Дэвис посмотрит его, когда вернётся, — раздражённо скомандовал мужской голос. — Стандартные зелья не сработали, он всё ещё считает себя зельем.

— Думаешь, тёмная магия? — спросил другой мужской голос. Помоложе. Я рискнула приоткрыть глаза. Носилки в воздухе. Трое мужчин стояли около соседней кровати. Тёплый свет коридорных ламп играл на подолах их мантий.

— Может быть. В любом случае, это что-то посложнее зелья слабоумия и морочных чар.

— Эх, жаль у Локхарта в книгах ничего об этом нет, — печально прошептал третий целитель.

— Если он начнёт печатать ещё и колдомедицинские энциклопедии, — зло прошипел первый, по голосу самый взрослый, — я уволюсь.

— Зря вы так, целитель Миллер. Локхарт — великий человек! Он…

— …тот ещё шарлатан. И хватит об этом.

Я чуть не упала с кровати. «Миллер! Он сказал Миллер! И Мужчина говорил о Миллере… Мне не приснилось! — от радости я готова была завизжать и прыгнуть им на шеи. — Интересно, он помнит меня? Надеюсь».

— Я испаряюсь, испаряюсь, — зашептал мужчина на кровати, обхватив себя руками.

— Спокойно, спокойно, — похлопал его по плечу, судя по голосу, Миллер, — мистер… Кто он?

— В рот мне селезёнку!

— Тише ты, Харрис!

— Это Паркинсон! — громким шёпотом продолжал Харрис и все трое замолчали.

— Не может быть, — засомневался Миллер. — Будь это Персей Паркинсон, здесь бы уже вопила его жена.

— Доставили из Министерства… — растерянно читал Харрис с блокнота.

— Харрис, почему сразу не сказал?

— Вы сами-то, Миллер, всегда читаете больничные листы?

— Для тебя целитель Миллер.

— В отдельную палату его? — подал голос второй. — Палата Найтингейл свободна. [6]

— Нет, — после небольшой паузы тяжело ответил Миллер. — Пусть сначала оплатят. Он уже спит, можем идти.

— Вы не боитесь, что будет скандал?

— Харрис, сегодня выходит репортаж Скиттер. Хуже этого быть ничего не может. И второе, это же Элоиза Паркинсон. Эта женщина сама ходячий скандал. Пусть у неё хоть повод будет.

Они ушли, а я широко распахнутыми глазами рассматривала мужчину напротив. Грузный — это первое, что приходило в голову. Тёмные короткие волосы торчали во все стороны, что придавало мистеру Паркинсону сходство с перекормленным ежом. Рыхлая кожа в освещении коридорных ламп блестела от пота, маленькие глазки плотно закрыты, а губами он беспрестанно что-то шептал. Его никак нельзя было назвать красивым, но я не могла оторвать от него взгляд.

«Паркинсон. Паркинсон. Паркинсон! Только Паркинсонов мне тут и не хватало!»

Обхватив себя руками и пальцами вцепившись в шарф, я стала спешно думать, как же перевестись в отдельную палату. Встречи с Паркинсон и её мамашей — я была уверена в том — без последствий не пережить. Взгляд мой наткнулся на Алису Лонгботтом, возившуюся на своей кровати. «Переведут ли меня в изолятор, если я причиню ей вред? Могут. Изолятор, конечно, звучит плохо, но лучше, чем чёртова Паркинсон. Конечно, причинять вред больному человеку не хорошо, но… Кто защитит меня от Паркинсон?» Мысль, что обо всём этом можно просто рассказать колдоведьме Браун или целителю Дэвису, а уж они пойдут мне на встречу и спрячут на время, мне в голову не пришла. Как это можно обойтись без жертв?

Я вертелась на кровати и не знала, что делать. Что делать? Провоцировать миссис Лонгботтом на истерику или нет? «Если она на меня кинется, так даже лучше, я пострадаю, и меня же ещё и пожалеют. Я гений! Хотя, её саму могут перевести в изолятор на время, а меня оставят здесь. Я дура». В конце концов, я начала ловить себя на мыслях, что я зелье, что тело моё тает, что ингредиенты внутри меня гниют, и вообще я испаряюсь! Потом вспомнила, что опять забыла выставить щит против эмоций и вылетела из палаты, как кипятком ошпаренная. Не хватало ещё сойти с ума вместе с Паркинсоном! Не для того меня мать спасала!

К счастью, в коридоре никого не было, только на скамье кое-как спал мужчина. К стене над ним был прилеплен листок: «разбудить в 6:15». Слева же стоял стол колдоведьмы. Пост пустовал, но чуть дальше я увидела открытую дверь.

— Да где же эта карточка? — услышала я приглушённый голос миссис Браун и поспешила спрятаться за дверью. В коридоре послышались частые лёгкие шажки.

— Целитель Миллер, — позвала женщина. — Целитель Миллер!

«Миллер?! » — встрепенулась я и выглянула из-за двери.

— Ну что ещё? — сонно отозвался тот, оторвав руку от глаз.

— Миссис Вилсон из палаты Тейлор не может уснуть.

— А стажёр не может этим заняться? Харрис что уже ушёл?

— Она требует вас. Просит увеличить ей дозу зелья сна без сновидений. Говорит, перед пробуждением ей снятся кошмары. Дать?

— Нет. Нам ещё комы сегодня только и не хватало.

— Целитель Миллер!

— Что?!

— Шесть пятнадцать, — кивнула она на листок.

— Уже? — ни к кому в особенности не обращаясь, спросил он, поднимаясь со скамьи. — Я и не заметил. Ночью кого-нибудь доставляли?

— В палате Турпин мальчик, проглотивший инородное тело, — стала зачитывать колдоведьма, — в Дервент мужчина с кишечной непроходимостью, в Айзека магл с откушенными пальцами.

— Магл?

— Кто-то опять балуется кусачими ключами. В приёмной эльф с перебинтованными пальцами.

— Так отправьте его в лекарскую эльфов.

— Не можем найти хозяина, а без приказа он отказывается уходить: бьётся головой о стену.

— А что с пальцами?

— Прижгли печной дверцей.

— Изверги.

— Говорит, это он сам. В наказание.

Так, переговариваясь о пациентах, они вышли из отделения, а я, притаившись то за дверью палаты, то за скамьёй, следовала за ними, боясь упустить Миллера из виду. Ведь только он мог привести меня к родителям! Но в коридоре никого не оказалось. Целители будто в воздухе растворились. Омрачённая этим, я ударила себя по ногам. «Буфет», — гласила надпись слева, а большая красная стрелка указывала на шестой этаж.

* * *

— Он пролежал в Мунго две недели, мисс Скиттер,— делился женский голос из радиоприёмника, — а заплатили мы за это семьдесят галлеонов. Я хочу знать, когда целители перестанут вытягивать из нас деньги.

— Ещё бы мы из них что-то видели, — заявил приёмнику растрёпанный парень, лениво подкладывая под голову книгу.

— В последнее время стоимость колдомедицинских услуг неуклонно растёт, — с готовностью согласилась Скиттер.

— А то стоимость на артефакты и зелья падает, — зевнул другой парень, переворачивая страницу толстенной книги. Самыми примечательными на нём были магловские кроссовки.

— Это безобразие! — воскликнула женщина. — Целителям должно быть стыдно!

— Уверена, в душе многим из них стыдно, — согласилась Скиттер.

— Десять раз, — бросила девушка рядом с парнями. Мысленно я прозвала её блондинкой за копну светлых волос.

— Ребята, может, хватит спорить с радио? — шикнула вторая девушка, раздражённо поправляя круглые очки. Они интересовали меня больше всего. «Неужели волшебники не могут восстанавливать зрение?»

— Они давали клятву Диппократа! — воскликнуло радио.

— Гиппократа! — поправила та же девушка. «Гиппократ как-то связан с волшебниками? Хотя, почему нет. Нужно почитать. Не забыть бы»

— И кто из нас спорит с радио, Карен?

Карен раздражённо фыркнула и снова поправила очки. Все четверо сидели за круглым столом, заваленным книгами. Я пристроилась рядом, ведь у них было радио, а значит, хоть какая-то связь с внешним миром. Тогда я с интересом разглядывала их, а сейчас достаточно одного взгляда, чтобы понять — это были студенты-стажёры. Их выдавали плотно набитые сумки рядом со стульями, горы книг, показательно наглаженные мантии и взволнованно-изучающий взгляд.

Я была ужасно расстроена тем, что не нашла Миллера в буфете. И даже собиралась спуститься обратно, но поняла, что просто не знала, куда идти. Боясь потеряться, решила засесть в буфете: обедает же этот Миллер, в конце концов! Потом даже обрадовалась: есть время всё обдумать. Нельзя же просто подойти и сказать: «знаете, вы меня в детстве спасли, мне родители нашептали. Кстати, прямо в моей голове». С таким подходом меня бы точно закрыли прочно и надолго. Но ничего другого в голову не шло. Омрачённая этим, я вглядывалась в ледяную вязь окон, попутно выстраивая вокруг защиту от чужих эмоций. Снейп советовал очищать разум, но это было решительно невозможно. Он говорил о защите сознания, но мне на ум приходил только щит. Который я и старалась соткать из нитей. Получалось плохо: передо мной плыло нечто отдалённо напоминавшее круг и тонкое, как корочка льда. Но лучше, чем совсем ничего. Радио, меж тем, продолжало трещать, обещая снегопад и бурю. Диктор уговаривал отказаться от прогулок и аппарации, советуя пользоваться каминной сетью. А так же призывал поберечь сов.

— Мы прерываем выпуск в связи с экстренными событиями. Сегодня в шесть пятнадцать взорвался ломбард в Лютном переулке. Огонь перекинулся на соседние здания. Причину пожара выяснить пока не удалось. В результате двенадцать человек ранены, двое погибли на месте.

— Надо идти, — встрепенулся Патлатый.

— Куда идти? — осадила его Блондинка.

— Ты же слышала. Сейчас их всех доставят сюда, нужно предупредить целителей.

— Миллер сказал нам сидеть здесь и читать, — гнула своё Блондинка, пока остальные отодвигали стулья. Я оживилась: «Миллер? Они его знают?»

— Он про нас до самого вечера может и не вспомнить, — огрызнулся Патлатый.

— Сказал сидеть, значит, надо сидеть, — настаивала Блондинка.

— Ты просто боишься мантию замарать.

— А ты хочешь выслужиться!

— Просто мне не всё равно.

— Идём, Лиз, ты же не будешь писать в отчёте о том, как книги читала. А просто переписать журналы колдоведьм Миллер нам не даст, — заявила Карен и взяла под руку парня в кроссовках. — Я слышала, он очень строгий.

Спешным шагом, заглядывая то в одно, то в другое отделение, стажёры спускались вниз, а я незаметно семенила за ними, лелея надежду найти Миллера. Что делать дальше, я всё ещё не знала и решила действовать по обстоятельствам. Прерывисто дышала, холодные пальцы чуть тряслись, но чувствовала я себя отлично. Волнение и азарт, предвкушение новой игры и разгадки тайны наполняли силами.

По первому этажу разносился громкий мужской голос, раздававший указания. Я узнала его и воспряла духом. Миллер оказался высоким худым мужчиной. Самым примечательным в нём был шрам, тянувшийся от середины лба через нос к правой щеке. Миллера, как впрочем и всех остальных, шрам интересовал мало, он был чем-то самим собой разумеющимся. А мне только предстояло узнать его историю, неразрывно связанную с моей.

Едва только стажёры рассказали о случившемся в Лютном, как все вокруг сразу засуетились. Туда-сюда в ожидании пострадавших залетали носилки, под потолком кружили стайки бумажных записок, Миллер требовал заранее вызвать «диагностов», которых «как всегда не допросишься». Запахло моющими средствами и мокрым кафелем. Дело нашлось и стажёрам. Они то растворялись в воздухе, то снова появлялись, но уже с зельями в руках. Дайлис Дервент раздавала указания, чем бесила Миллера: шрам на его лице стал совсем красным. Пожалуй, в магических портретах есть минус: твой начальник может быть мёртв уже триста лет, а слушаешь ты его до сих пор. Его и ещё двух-трёх таких же, которые умерли немного позже. Но ты должен заткнуть и подчинить и их, и весь остальной персонал. Быть целителем трудно. Мунго готовился к приёму больных, а мне стало совсем хорошо. Магловская больница или волшебная, а атмосфера важности и неотложности, хаоса и сотрудничества одинакова. Только Грэхэма с трупами не хватало. «Кстати, а где морг?» — подумала я и тут же ойкнула: в меня чуть не врезалась тяжёлая круглая тарелка, летевшая на первый этаж. Чтобы не пораниться, но и не потерять Миллера из виду, я решила затеряться в этой суматохе и осторожно пристроилась на стульях в приёмном покое.

Оттуда открывался отличный обзор и на отделение первого этажа, куда ушёл Миллер; и на лестницу, откуда могли придти Дэвис или Браун в поисках меня; и на главный вход, откуда должны были внести пострадавших, что само по себе было любопытно. К тому же, на стульях сидело существо. Маленькое, с землистого цвета кожей, абсолютно лысое и с огромными зелёными глазами. Длинные костлявые пальцы были перевязаны грязными лоскутами, на которых запеклась кровь. Я сразу поняла, что этот тот самый домовой эльф, о котором говорил Миллер. Домовой эльф, о которых мне рассказывал Снейп. Сердце царапнуло и интерес к домовику поугас. Ах, если бы только я знала о магическом мире хоть немного больше, я бы ни за что не отвернулась от Добби! Ведь то, что домовик Малфоев появился в Мунго в ту же ночь, когда доставили Паркинсона, не могло быть простым совпадением. Я внимательно рассматривала «вход», ранее показавшийся пленкой. Сейчас же было впечатление, что кто-то размазал по стене желе. Причем аккуратно так размазал, ровным прямоугольником. «А я даже щит ровным сделать не могу, неумеха, бездарь, никчёмная».

Желе пошло волнами, складывалось впечатление, что оно сейчас стечёт на пол. На секунду всё замерло. Ноги обдало морозным воздухом, несколько снежинок заблестели в свете ламп. Я ожидала увидеть что угодно: оторванные конечности, кровищу, кишки наружу… Но вместо этого в комнату ворвалась невообразимо худая женщина в потрясающе красивой мантии с блестящей меховой оторочкой. Острым взглядом женщина оглядела присутствующих и сразу подлетела к целителю. Домовик рядом со мной пригнулся и поднял огромные уши. Я тоже спряталась за спинкой стула. Интуитивно. Миссис Паркинсон вряд ли узнала бы меня, ведь Панси, прежде чем отправить домой колдографии с Хэллоуина, отрезала меня с них, как недостойную. Ей, видите ли, не хотелось омрачать свои воспоминания моим лицом.

— Почему никто не сказал мне, что мой муж в больнице! — зло поблёскивая глазами, зашипела миссис Паркинсон. — Почему его ещё не вылечили? Где он? Что с ним? — продолжала она, а я с удивлением узнала её голос. Та самая женщина, что давала интервью Скиттер.

Замолчала она ровно на то время, пока целитель, по голосу мне показалось, что это Харрис, объяснял, что мистер Паркинсон был доставлен в крайне тяжелом состоянии и сейчас находится в…

— Общей палате? В общей? Как вы могли положить его в общую палату!

— Таков порядок, — сдержанно отвечал Харрис.

— Я требую отдельную!

— Прежде вам нужно заплатить и оформить…

— Вы прекрасно знаете, что я могу себе это позволить! Когда он встанет на ноги?

— Пока мы не можем сказать конкретно…

— Вы что же, не помогли ему? Целители вы или кто?

— Требуется провести ряд анализов...

— Так проводите!

— Результаты будут готовы через час.

— Он должен поправиться как можно скорее, ведь скоро выборы в Визенгамот.

— Мы делаем всё возможное, но не можем обещать быстрого выздоровления. Повреждение мозга это ведь не укус лукотруса.

— Постарайтесь напрячь свои куриные мозги и работайте быстрее!

Харрис, окончательно потеряв терпение, уже открыл было рот, чтобы высказать всё, что он думал и о семействе Паркинсон, и о Визенгамоте, а думал он много чего интересного, а местами подсудного, как «желе» снова задрожало:

— Помогите! У него ожоги! — закричал красный с мороза мужчина, таща на плечах другого. Кожа на его лице вздулась и обуглилась, а помещение заполнил запах горелого мяса. Следом за ними ввалились ещё несколько человек. Залетали носилки, разом поднялся гомон из вопросов, указаний и назначений. Харрис, не желая более тратить времени, пихнул вперёд стажёра в кроссовках. Тот, побелев как снег, повёл миссис Паркинсон на пятый этаж. Я выдохнула.

— Сэр! Сэр, как ваша фамилия! — пыталась добиться колдоведьма от вновь поступившего. Мужчина на носилках жалобно хрипел и лопотал на незнакомом языке, прижимая руку к окровавленной голове. Тёплый красный халат висел жалкими горелыми лоскутами, а белая ночная сорочка пропиталась грязью, гарью и известью. Из тонких порезов на ногах каплями текла кровь, будто мужчину волокли по камням. — Как вас зовут? Кто-нибудь понимает по-итальянски?!

— Забини, — прохрипел мужчина, а моё любопытство перестало быть праздным. «Это не дядя ли Блейза? Точно он! Ведь взорвался ломбард!» Мужчину вырвало, и по бледно-зелёной мантии колдоведьмы растеклось тёмное пятно. Будто кофе.

— Потом! Потом! — кричал целитель, левитируя носилки вперёд.

После этого я не могла оставаться на месте. Ведь в опасности был дядя моего друга! Сердце болезненно сжалось, и захотелось сделать что-то полезное, как-то помочь, хотя бы подносить зелья или артефакты. Но всё, что я могла, это прижиматься к стенам. «Не путайся у врачей под ногами», — было первым правилом жизни в больнице.

Люди всё поступали, поэтому прошмыгнуть по коридору было не сложно. Птицы под потолком носились с бешеной скоростью, некоторые из них таскали маленькие контейнеры. Разные цвета мантий целителей слились в одну кашу. В коридоре смешались стоны, выкрики и сирены артефактов. Перед глазами то и дело мелькали синие искры стерилизующих чар.

Наконец, я нашла нужную палату и с замершим сердцем вцепилась пальцами в косяк, даже не чувствуя, из чего он. Пойти дальше не решалась: вместо дверей тянулись голубоватые чары. Магия переливалась, и казалось, что на входе висела атласная ткань. Я обернулась. Такие «ткани» были на всех палатах. Но на некоторых цвет чар был зелёным. Это значило, что у пациента нет опасного для жизни состояния, целители заняты чем-то относительно простым. Жёлтые — посложнее, голубые — работают диагносты, красные — идёт операция. Белые — можно везти в другое отделение.

— Вызови патологоанатомов! — услышала я над головой, и сердце ушло в пятки. Целительница взмахнула палочкой и цвет «ткани» на одной из палат сменился на чёрный. — Ещё двое умерли по дороге сюда.

Рядом с мистером Забини суетилось два целителя. Один из них, в синей мантии, напряжено выводил над телом сложные завитки чар. Из-за «ткани» ничего не было слышно, и я, опасливо дотронувшись до неё кончиками пальцев и ничего не почувствовав, шагнула вперёд.

— Ты можешь быстрее?! — нервно воскликнул целитель в зелёной мантии. Я юркнула за носилки, надеясь на фоне светлых стен остаться незамеченной.

— Всё плохо, — огрызнулся в синей. Тот, что в зелёной, дотронулся до живота мистера Забини. Руки целителя были покрыты белыми чарами, словно перчатками. Он то поглаживал живот, то по-особенному постукивал по нему пальцами, то и дело хмурясь. Изо рта мистера Забини вырвался громкий стон.

— Хватит уже! — рявкнул в синей. — Я почти закончил.

— Пить, — слабо прошептал мистер Забини. — Пить…

— Нельзя, — как могла ласково ответила колдоведьма, держа наготове две склянки с зельями. Палочкой она левитировала вверх ту самую «тарелку», что чуть не прибила меня в приёмном покое, и палату залил яркий свет.

— Потише, — попросил в зелёной. Свет стал приглушённее.

Целитель в синем защёлкнул на руке мистера Забини какой-то браслет, взмахнул палочкой, и я чуть не ахнула. Из браслета вылетел луч, по цвету похожий на обыкновенный пергамент, превратившийся в самое настоящее табло! На нём сменяли друг друга какие-то цифры, линии, одна из которых заставляла вспомнить кардиограмму. Затем отобразился схематичный человек! Руки, ноги, голова и живот горели красным пульсирующим цветом. Цифры продолжали скакать.

— Нужна диагностика! — крикнула женщина, заглянув в палату лишь наполовину.

— Мне теперь разорваться?! — воскликнул в синем, но женщина уже ушла. — Хоть бы сказала в чью палату, я же мысли не читаю.

— По цвету найдите, — посоветовала колдоведьма.

В следующую секунду в палату влетел ещё один целитель, тоже в зелёном. А тот, что был в синем — вышел. И одновременно с этим цвет «ткани» на входе сменился на красный.

Новый целитель, мысленно я назвала его Вторым, взмахнул палочкой. С неё сорвались искры, опутавшие его руки от кончиков пальцев до запястий. То же самое он проделал с носом и ртом. Глянул на табло и, видимо, сразу всё понял, но что конкретно, мне тогда было неясно: работали они в полнейшей тишине, прекрасно исполняя невербальные чары. Колдоведьма перелила в прозрачный цилиндр оранжевое зелье и плотно приложила его к шее мистера Забини. Тот завозился, а зелье начало исчезать! «Это шприц такой? Но где же игла?!» В следующую секунду я забыла об этих вопросах. Целитель приложил к шее мистера Забини палочку и повёл ею вверх, смотря на табло. На нём отображалось то же самое! «Неужели, можно управлять жидкостью? Но как? — удивлялась я. — Тоже так хочу!» Палочка, тем временем, медленно скользила по волосам мистера Забини. Наклон, и зелье стало расползаться во все стороны. Мистер Забини жалобно застонал, но красный цвет головы на табло медленно светлел, превращаясь в желтый. Первый, тем временем, что-то колдовал над животом, то и дело прикладывая к коже палочку, то сильнее, то слабее, будто искал нужное место. Было плохо видно, а двигаться я не решалась, но казалось, мистер Забини дышал только одной половиной живота.

— Я пока займусь ногами, — сказал Второй, махнув рукой колдоведьме. Первый только кивнул, продолжая тыкать палочкой в живот. Мистер Забини сдавленно охнул.

— Ещё немного.

— Он был один, — прошептал мистер Забини, но никто не повернул головы. Колдоведьма приложила цилиндр с зельем к ноге, Второй снова вёл палочкой жидкость. — Он хотел денег.

И снова никто не обернулся. Не то чтобы мистера Забини никто не слышал, но всё же извлечь кровь из брюшной полости — задача не из легких. На лбу у Первого выступила испарина. Наконец, найдя нужное место, он резко надавил палочкой на живот, напряжённо глядя на табло. Красный цвет медленно исчезал. Колдоведьма промочила марлей лоб Первого.

— Где разрыв? — поинтересовался Второй, не отрывая взгляда от ноги, медленно «ведя» зелье.

— Антральный отдел, — хрипло ответил Первый. — Сейчас.

Он опускал палочку медленно и осторожно, будто склеивая два листа бумаги в один. Наконец, закончил и шумно вдохнул, а мистер Забини задышал, как и положено, всем животом.

— Ты скоро? — повеселевшим голосом спросил Первый.

— Только руки остались, — так же оптимистично ответил Второй. — Возьмёшь левую? Оскольчатый в локтевой со смещением.

— Угу, вижу. Наверное, проще отрастить новые кости. Ну-ну, мистер Забини, не волнуйтесь. Это нестрашно, всего сутки. Костерост, — ответил Первый, кивнув колдоведьме. Та взяла ещё один цилиндр. Я снова могла наблюдать за контролем жидкости в чужом теле. «Это и с водой так можно? А с кровью?!»

— Кости удалены вместе с осколками, — посмотрел Первый на табло, после взмаха палочкой.

— Он был весь в чёрном, — хрипло продолжал мистер Забини. — Он был в маске, — слабо вертел он головой, будто пытаясь избавиться от этого образа. — Только… Только прорези для глаз.

На несколько мгновений все остановились и переглянулись. Колдоведьма опустила глаза, Второй коротко передёрнул плечами. Только Первый продолжал сохранять относительное хладнокровие, продолжая «вести» зелье в руке. В чёрных плащах не было ничего странного или удивительного, а вот маски носили Пожиратели смерти.

— Позовёте к нему авроров, — коротко бросил Первый, размашисто делая записи в блокноте.

— Вы не могли бы писать разборчивей? — сморщилась колдоведьма, заглядывая через плечо.

— Конечно, — буркнул Первый. — Целое отделение пострадавших, а не заняться ли мне каллиграфией?! Что они, сами не знают, какие зелья назначают при сотрясении и в послеоперационный период? Не совсем идиоты же.

— К слову об идиотах, — подал голос Второй, палочкой убирая маску и перчатки. — Где все стажёры? Опять в буфете спят?

— Миллер их, наверное, затолкал к другим. Эти вроде лучше предыдущих.

— Есть надежда, да? — улыбнулся Второй.

— Сейчас найдём их и проверим, — ответил Первый, сменив цвет «ткани» с красного на белый. Когда они вышли, я тихо сползла вниз по стене, обескураженная увиденным. Тело болело, глаза закрывались, я облегчённо выдохнула. Будто сама только что жизнь спасла!

— Кто здесь? — испугался мистер Забини. — Кто здесь?

Он стал вертеть головой туда-сюда, цифры на табло начали сменять друг друга, линии заскакали, выдавая то высокие пики, то ямки. Я сочла за лучшее убраться подобру-поздорову и пережить всё это где-нибудь в более спокойном месте. Я ведь ещё хотела найти Миллера! После тишины палаты, в коридоре, я сразу же оглохла. Конечно, раненым в Косом переулке уже успели помочь, но поступали другие, ведь больница всего одна. Мимо меня на носилках пролеветировали мужчину. Белая рубашка покрылась красными пятнами, а на оголенной груди и руке зияли рваные раны. За носилками семенила миниатюрная женщина. Она прижимала к груди худые руки, пытаясь сдержать рыдания, но лицо её всё равно было мокрым.

— Я ведь просила тебя не аппарировать в такую погоду, Чарльз! — кричала она в след мужчине. — Я тебе говорила!

Но мужчину уже занесли в палату. В толпе я заметила несколько рыжих макушек и поспешила прильнуть к стене. Очень хотелось вернуться обратно и выяснить, убралась ли из палаты чета Паркинсонов. А постоянная необходимость прятаться начинала раздражать. Будто я преступник какой! Но спрятаться было необходимо. «Сначала Паркинсоны, теперь Уизли… Прямо не больница, а место встречи студентов Хогвартса». Тем временем на носилках головой вперёд летел Перси Уизли. Его бы я не спутала ни с кем другим, ведь он староста. Запомнился ещё тем, что в гостиной о нём отзывались более-менее сносно, чем о других гриффиндорцах. Белый, как снег, покрытый испариной, он тяжело и прерывисто дышал. Я застыла, когда увидела его ноги: мокрые рваные джинсы пронзали кривые желтоватые кости, облепленные кровью и грязью.

— Они меня убьют, — шептал Перси, закрывая лицо. — Точно убьют…

— Не глупи, мальчик! — прикрикнул на него целитель. — Твои родители счастливы, что ты вообще выжил! Упасть с такой высоты!

— Не родители, — слабо ответил Перси, сжав пальцами ногу и тут же отняв от неё руки. От резкой боли он начал глотать ртом воздух, а губы совсем побелели. — Братья… Это была наша единственная метла…

«Додразнились, значит, — поняла я, взглядом провожая стонущего Перси. — Да какое мне дело! Что это я, в самом деле. Зато будет, чем подколоть Рона при случае. Вот! Хоть что-то полезное. А теперь пора убираться отсю…»

В один миг мир перестал существовать. Суета вокруг превратилась в неразличимый гул. Всё смазалось, четким оставался лишь один человек. Чётким до боли в груди. Было ощущение, что я резко провалилась в свой кошмар, а на меня снова надвигался медведь. Только образ он имел вполне человеческий. Мужчина в длинной широкой мантии, в шляпу вставлено самое настоящее перо. «Это тот самый, — попятилась назад я, не замечая во что и в кого врезалась, — который был в нашей газете. Который расследовал убийство Мэтта! Дамблдор! Солгал! Сдал! Гад!»

Сердце застучало в самой голове, с силой ударяясь о виски. Заставляя думать, делать, двигаться. Стянув халат у самого горла, я резко развернулась и побежала вперёд, не различая дороги. Лишь бы он меня не нашёл! Пробегая мимо палат, я в спешке пыталась сообразить, что теперь делать. Где спрятаться? К кому бежать? Как обычно, было не к кому. Краем глаза заметила чёрную «ткань», резко затормозила и чуть не поскользнулась на полу. В голове так некстати всплыл образ доктора Грэхэма и наше прощание. Кукла, пылящаяся на полке Эммы Мейсон… Усилием воли отогнала от себя мысли, для которых не было времени. «В палате с трупом меня никто искать не будет». Забежала и прильнула спиной к холодной стене. Тишину палаты нарушил мой громкий выдох.

Открыв глаза, враз забыла об авроре и преследовании. В палате было очень тихо, по углам клубился мрак и «тарелка» под потолком светила робким дрожащим светом. А в самом центре в воздухе висели носилки. На них лежал кто-то. Кто-то большой и прикрытый простынёй, из-под которой безжизненно свисала пухлая рука. Но это было не самым страшным. Человек истекал кровью. Даже у Мэтта я такого не видела. Что там у Мэтта, даже в плохом кино. Простынь сплошь покрылась красным, на пол багровыми ошмётками стекала кровь. Создавалось впечатление, что под простынёй не тело, а огромный кусок мяса, который безжалостно пропускал через мясорубку какой-то садист. Но ни звука. Под носилками не было лужи крови, и текла она так быстро, будто у умершего вместо тонких сосудов были целые шланги.

Дрожащими пальцами я заскользила руками по стене, пытаясь нащупать выход. Боялась хоть на секунду оторвать взгляд от тела. Даже просто зажмуриться. Вдруг этот садист под простынёй услышит и набросится? Плитка под ногой скрипнула, и я в ужасе бросилась прочь, врезавшись в стену коридора. Потная и бледная, я обернулась назад, но никто за мной не гнался. «А вдруг это какой-то псих? Тот, что напал на дядю Блейза?!» Захотелось орать во всё горло, вцепиться в чей-нибудь рукав и разреветься. Предупредить. Колени дрогнули и подогнулись, а высокие целители в мантиях были так похожи на врачей из моего детства. Тех самых, что посмеялись над восстанием мертвецов. И мной овладели такие бессилие и тоска, что не было сил даже отлипнуть от стены. Я закрыла глаза, чувствуя, как щека больно подёргивалась. Целители продолжали бегать туда-сюда. Я наблюдала за ними обречённо и безжизненно. «Не ждите помощи!» — настойчиво прозвучал в голове голос миссис Хаббард. Жесткий, холодный, как и всегда. Я прижалась лбом к стене, слыша только собственное рваное дыхание. И чувствовала себя такой усталой, что готова была помереть от лап «Палатного Потрошителя» прямо там. Щит от эмоций таял на глазах, а я думала о том, что и Грэхэма когда-то приняла за демона. Очень медленно обернулась на палату, «ткань» была похожа на вход в другой мир. Медленно перебирая ногами, будто немощная старуха, а не маленькая девочка, я побрела вперёд. Мимо всё так же пролетали раненые, над головой носились записки, но я потеряла к ним всякий интерес. «Вход в другой мир… Бред же. Может, и нет никакого другого мира. Это просто труп. Просто мёртвое тело. А ты испугалась, как пятилетка. Будто никогда их не видела. Будто не ты подкрадывалась к умирающим, чтобы застать Танатоса за работой. В детстве ты была смелее, — ругала я себя, угрюмо смотря вперёд, опираясь рукой о стену. Не было сил даже на то, чтобы смахнуть крупные капли пота, катившиеся на глаза. — Иди. Где ещё ты увидишь умирающих волшебников? Разве это неинтересно? — я остановилась перед другой палатой, занавешенной чёрной «тканью». — Ты подумаешь об этом позже. Позже, как и всегда. А сейчас просто нужно узнать. Просто сделать шаг. Одно движение. Давай. Не трусь. Чего ты вообще сможешь добиться в жизни, если боишься всего на свете?! Иди. Иди. Иди!» Но не было сил. Плечи опустились, словно на шею повязали камень всего пережитого. Ища облегчения, я сняла халат, но не помогло. Слабо сжала ворот дрожащими пальцами, не удосужившись даже поднять. Просто осознавала, что он будет грязным, но в душе ничего не отозвалось. Шагнула вперёд, и халат, словно послушная змея, пополз следом.

Палата как две капли воды была похожа на предыдущую. Та же пустая тишина, та же «тарелка», слабо разгонявшая мрак, носилки, застывшие в воздухе. И те же ручьи крови. Зелёной. Ноги разъехались в разные стороны, коленями я больно ударилась о кафельный пол, но глаза продолжали смотреть вперёд. По щекам скатывались крупные слёзы, я открывала и закрывала рот, чувствуя их солёный привкус.

— Да что это… Что это за дурдом?! — прохрипела я. — Что это, мать вашу, что?!

Била я кулачками по полу, но никто не отвечал. Даже маньяк под простынёй не шевелился. Я опёрлась руками о пол. Несколько слезинок тихо ударились о него.

— Что? И почему зелёная?

Спрашивала я у пустоты. Прекрасно зная, что способ узнать только один. Нужно было сделать всего несколько простых движений. И я снова завела мысленный диалог, уговаривая двинутьтся вперёд. Я должна была убедиться, что не сошла с ума, что мне не казалось. Очень осторожно, готовая в любой момент отпрыгнуть, я поползла вперёд. Зелёная кровь продолжала течь, но не собиралась в лужу, а будто уходила ещё ниже. Куда-то под землю. Руки дрожали настолько сильно, что пришлось опереться на локоть, а затем и вовсе лечь на пол. Дрожащие пальцы прикоснулись к крови, и их слегка закололо. Но я не почувствовала ни тепла, ни слизи. Ничего. Будто провела рукой по воздуху. Подняла голову вверх, но мертвец не подавал признаков жизни. Протянула пальцы ещё раз, уговаривая себя подержать их подольше. Подсунула под поток всю руку. Тут же хрипло заорала и резко отползла назад, не сводя глаз с ладони.

— Уйди! — надсадно закричала я, прыгая и тряся рукой в воздухе. — Отстань! Отстань!

Но ни капли зелёной крови не капнуло на пол. Наоборот, она впитывалась в мои пальцы, как в губку! Я с ужасом наблюдала за этим. Зелёное нечто пропитало кожу, и ладонь обожгло, словно я опустила её в кипящую воду. Поднималось по руке, жар полз дальше. К локтю. А я могла выдать только жалкие рваные всхлипы. Когда «оно» достигло плеча, стало тяжело дышать. Вместо воздуха остался пар, опалявший легкие. Я закашлялась, а оно скользнуло вниз. К ключицам. Наступало, глотало целиком, и я поняла, что в этот раз не спасусь. Опустилось к ядру в центре груди. Я забилась в угол, пытаясь пройти сквозь стену. В глазах темнело, тело дрожало, от страха я начинала терять сознание, едва различая происходившее сквозь пелену слёз. Последними словами ругала свои любопытство и неосторожность. Вещество добралось до ядра. Раскинув в стороны руки, как два крюка, я выгнулась в спине и замерла. Даже самое маленькое движение приносило боль. Не шевельнуться. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. В груди жгло, и казалось, у меня остановилось сердце. А потом громко и сильно стукнуло один раз. Ещё один. И ещё. Я снова могла дышать и рухнула в угол, как мешок картошки. Голова кружилась, не было сил пошевелиться и посмотреть, что со мной стало. В голове так не вовремя всплыл образ плаксы Миртл. Но я чувствовала, что дышала, прохладный пол под щекой и, наконец, наклонила голову, немного приоткрыв глаза. Всё было до безобразия в порядке. Расколотое багровое ядро и никаких зелёных сгустков. Ни боли, ни жара. Ничего.

Свернулась калачиком и зажала ладошкой рот, пытаясь подавить тошноту. Уставшая и испуганная, я не находила сил подняться и уйти, поэтому просто открыла глаза. С мёртвого тела продолжали спадать зелёные лоскуты. Воспалённый ум заработал. Я пыталась вспомнить всё, что успела узнать о магии.

Вспоминала все свои записи на кусках пергаментов о том, что у волшебников вокруг такая разная магия. Что её можно передавать друг другу. Много раз в школе я видела, как мои друзья на эмоциях что-то восклицали и от их потока отделялся кусочек. Так же, как у меня в приюте. У кого-то отделившаяся магия была похожа на каплю, у кого-то на камушек, а у других на нечто расплывчатое, как газ. Много раз наблюдала, как эти «кусочки» присоединялись к другим волшебникам. И сама не брезговала их ловить. Ведь после заклинаний моя магия назад не возвращалась. И я боялась, что когда-нибудь она просто кончится, а тут такой способ восполнения. В этой логической цепочке были пробелы, ведь никогда не было такого, чтобы волшебник вдруг стал сквибом. Значит, были и другие способы восполнить силы. Но о них я не знала и додуматься никак бы не смогла. Поэтому продолжала «кусочничать». Но никогда раньше не было так больно. Мне оставалось подумать ещё немного, просто сложить дважды два. Но я никак не могла. То ли была слишком уставшей, то ли просто переоценивала свой интеллект. Магия, отданная на эмоциях, отдавалась добровольно. А с мёртвым телом — нет. Она стремилась вернуться обратно. Туда, откуда она взялась. А я помешала этому. И заплатила.

Всё это мне предстояло узнать в скором времени, а тогда я знала только то, что нужно бежать подальше, пока «неизвестная зелёная штука» не убила. Во взрослой жизни мне часто говорили, что я проявляла незаурядные способности и живой ум ещё в школе. Я же считаю, что не зря меня не взяли в Райвенкло, ох, не зря. Только идиот сбежит от источника силы.

По коридору продолжали носить раненых, некоторых левитировали в другие отделения. Забыв и об авроре, и обо всем на свете, я побежала к выходу, желая просто побыть в одиночестве, чтобы никто не трогал. И даже Паркинсоны не могли бы меня остановить. И только в приёмном отделении, чуть не врезавшись в очередь к привет-ведьме, я остановилась отдышаться.

— Моя жена рожает! — заорал вбежавший мужчина с женщиной на руках. Я почувствовала себя сдувшимся шариком и начала сползать на пол, решив, что в этот раз точно чокнулась. Мужчина как две капли воды был похож на Тео. То же бледное узкое лицо, русые волосы, тонкие губы, карие глаза. Только выглядел лет на сорок старше. Я даже подумала, что из-за зелёной штуки переместилась в будущее и страшно испугалась. Куда я делась в своём времени? Потом взглядом наткнулась на четырёх стажёров из буфета и выдохнула.

Пока я как очень неприглядная статуя стояла у стены, женщину уложили на носилки. Очень бледная, с выпирающими косточками на руках и ногах, она беспрерывно кричала и хваталась за живот. Мокрые волосы налипли на лицо и шею, стекавшие по лицу слезинки терялись в них. Неожиданно она подняла руку и ухватилась за мантию целителя.

— Он. Должен. Выжить. Должен! — подтащила она к себе целителя с силой, которую трудно было ожидать в таком хлипком теле.

— И с вами, и с ребёнком всё будет в порядке, — уверяла бежавшая рядом колдоведьма. От магии женщины отделился кусочек, как упавший с дерева осенний лист. Сверкнул тёмным золотом в свете ламп и словно под заклинанием завис в воздухе. К такому зрелищу я была привычна, а потому скорее по привычке, чем разумно, протянула к нему свою нить. Листочек мгновенно стал красным, нить вернулась обратно. А мне внезапно стало очень страшно. Неожиданно для себя самой я заинтересовалась судьбой ребёнка. Щит от эмоций пал давным-давно.

— И чтобы это был мальчик! — закричал вслед мужчина, я вздрогнула. Привыкший повелевать домовиками и, воспринимая всех вокруг слугами, он не особенно заботился о громкости голоса и тоне. — Пусть хоть один будет достойным.

— Мистер Нотт, — подбежала к нему колдоведьма, — по нашим записям роды должны были начаться только через месяц. Что слу…

— А я по чём знаю? — взревел мистер Нотт. — Выяснять это — ваша работа!

— Но…

— На что вы намекаете? — прищурился мистер Нотт, сделав стремительный шаг вперёд. Всего один, но казалось, он заполнил собой всё пространство. А к тому страху, что я испытывала, добавился ещё один, только совсем другой. Не вышибающий воздух из лёгких, но сжимающий сердце. То был страх разоблачения, из которого рождалась злость.

— Н-но ведь беременность протекала нормально…

— Хотите сказать, я что-то сделал?

— Н-нет…

— Тогда что?!

— Я-я… Отнесу записи целителям.

— Наконец-то! Первые разумные слова, что я от вас услышал. Что вы встали, как вкопанная? — надвигался мистер Нотт, а я подумала, что у Тео никогда не видела такого злого лица. И глаза у него другие. — И чтобы был мальчик! Обязательно мальчик!

Громыхал он, шагая за колдоведьмой, отшвырнув меня рукой с дороги легко и просто, как брошенный ветром осенний лист. Медленно, будто к ногам привязаны камни, я поднималась по лестнице, то и дело повторяя, что нужно спрятаться, нужно держаться от людей подальше. Очистить разум. А в голове набатом било: «Ребёнок. Ребёнок. Ребёнок». Не выдержав, я пулей слетела вниз и оказалась в уже привычном коридоре.

Нужную палату я нашла быстро, но замешкалась: соседняя была занавешена чёрной «тканью», что навело на мысли о жизни и смерти. Тряхнув головой, я решила подумать позже ещё и об этом и так решительно шагнула вперёд, будто собираясь ломиться сквозь кирпичную стену. К счастью, мои душевные терзания на лестнице длились достаточно долго и основное я пропустила.

Взглядом сразу же упёрлась в мучащуюся измотанную женщину на носилках и согнутые спины целителей в голубых мантиях. А за ними, беспомощно разведя руки в стороны, стояла Карен, явно не зная, куда себя деть. Я ощущала нечто подобное, а потому заплетающимися ногами попятилась к стене. Никогда не любила животных и детей. В приюте особенно. И первые, и вторые означали лишний шум, лишнюю грязь и лишний рот. Вдобавок, они отнимали у меня внимание мисс Мэри, которое и так можно было собирать по крупицам. Но тогда сердце взволнованно трепетало, ведь это не просто какой-то ребёнок, а аж целая сестра Тео!

— Кокон, несите кокон, живо! — гаркнул целитель. — Почему его ещё никто не подготовил?

— Я сейчас! — взвизгнула Карен и тут же вылетела из палаты.

— Тот, что для недоношенных!

— А мы-то думали есть надежда, — нервно рассмеялся другой целитель, и я неожиданно узнала его. Тот самый, что оперировал дядю Блейза. — Ну же, миссис Нотт, ещё немного.

От страха и волнения я не знала, куда себя деть. Страшно хотелось посмотреть и страшно не хотелось! И всё же, то сжимая ворот халата, то наступая ногой на ногу, я заставляла себя стоять на месте. Мне отчего-то казалось важным узнать всё раньше Тео, будто так я могла ему больше помочь. А ещё твердила себе, что должна быть готова к будущей работе, иначе, какой с меня целитель? И, конечно, очень хотелось ещё раз увидеть, как волшебники контролируют зелья. Тут я вспомнила мертвеца со странной кровью, и меня затошнило.

— Нашла! — закричала раскрасневшаяся Карен, чуть не врезавшись в спины целителям. Я была немного разочарована. Таинственный кокон выглядел, как обычная белая люлька. Разве что, как и носилки, она парила в воздухе сама по себе.

— Запускайте! — скомандовал целитель, в то же самое время помогая хрупким плечикам младенца вырваться из материнской утробы. Миссис Нотт что-то тихо и бессвязно зашептала.

— Девочка, это девочка, — взволнованно ответила колдоведьма, выводя палочкой завитки. Карен снова выскочила из палаты.

— Я хочу её увидеть, — обессилено раскинув руки в стороны, попросила миссис Нотт. — Почему она не кричит?

— Быстрее-быстрее, — разматывая петли пуповины вокруг шеи и тела ребёнка, подгонял всех целитель. Он резко взмахнул палочкой в один миг разрезав пуповину, отделив младенца от измученной матери. Когда он чуть развернулся, у меня перехватило дыхание: с синей головкой и розовым телом ребёнок не кричал, не бил ручками и ножками и вообще не подавал признаков жизни. Я закусила губу, кинув взгляд на спасительный выход. Такие новости сообщать Тео не хотелось вовсе. Лучше ему вообще не знать, что я это видела. По коридору эхом прокатилось недовольное: «Девочка!», и я решила остаться в палате.

Все столпились над ребёнком, на тоненькой ручке щёлкнул браслет. Из него выскочило уже знакомое табло, но я снова ничего не понимала. Целители не переговаривались, не кричали и не отдавали команд, тишину палаты нарушали только всхлипы миссис Нотт и взмахи волшебных палочек. Быстрые. Резкие. Чёткие. Никто никому не мешал, но каждый точно знал, что ему делать. Затаив дыхание, я наблюдала за ними с приоткрытым ртом, боясь пошевелиться, нарушить эту идиллию. Казалось, ещё чуть-чуть, и мои ноги оторвались бы от пола, настолько одухотворённой я себя тогда чувствовала. Будто прикоснулась к чему-то действительно прекрасному!

Люлька завибрировала, загудела, на глаза навернулись слёзы. Пальцы сильно сжали ворот халата, ткань больно врезалась в кожу, но я не замечала ничего вокруг. Ни крика ребёнка, ни одобрительного возгласа целителей. Только гудение. Знакомое до боли. Точно такое же, как в воспоминаниях о родителях. На всю палату раздался громкий частый писк — биение маленького сердечка. Такое же быстрое и неровное, как когда-то моё. Перед глазами всё поплыло. Я вдруг увидела очертания людей, но такие слабые и размытые, будто те были сотканы из дыма. Моргнула, и они пропали. Крепко зажмурилась и резко распахнула глаза, а вместо палатной стены — широкое окно. Женщина распахивает шторы. Сощуриваюсь, хочу разглядеть её, но слышу только голос:

«Лилась любовь рекой

Летал сниджет за тобой»

Подняла голову. Свет «тарелки» больно ударил в глаза, будто я резко посмотрела на солнце. Приятный голос зазвучал ближе и громче:

«Далеко-далеко, и ты со мной»

И мне вдруг стало так хорошо и легко. Я чувствовала, как дрогнули колени, как подкосились ноги. Но вместо удара о пол будто поймали чьи-то осторожные руки:

«Не бойся, эта ночь

полна самых сладких снов»

В нос ударил аромат сладких духов и глаженного белья:

«А мамина любовь рядом с тобой»

Лба осторожно коснулись мягкие губы:

«Спи, моё солнышко

Спи, там за облачком дремлют наши звёздочки

Пока ты в маминых руках

Спи, через много лет сына доверишь мне

И уснёшь как маленькая пока он в маминых руках

Спи, спи…»

Все мысли, все тревоги улетели, словно стайка цветных бабочек. Впервые я чувствовала себя абсолютно счастливой.

1. Смеркут — опасное редкое животное, похож на чёрный плащ. Обычно душит своих спящих жертв и съедет, не оставив следа.

2. Паффоподы — растение с розовыми стручками, полными бобов. При ударе о землю оно рассыплется на разноцветные цветы.

3. Кровоизлияние в мозг у новорожденных возникает при стремительных родах. Образовавшаяся гематома сдавливает жизненно важные центры мозга.

4. Имеются ввиду крылатые кони наподобие тех, что везли школьную карету Шармбатона.

5. Флоренс Найтингейл — основоположница сестринского дела.