Кирие Элейсон. Книга 3. Выживая-выживай! (гет)

Эпизод 15. 1667-й год с даты основания Рима, 1-й год правления базилевса Константина Багрянородного

( 913 год от Рождества Христова)

Наметив себе жертву, наиболее слабую и легкомысленную среди большого и смертоносного стада свирепых буйволов, опытная львица никогда не спешит с началом своей охоты. Ни сводящий от голода живот, ни ужасающий зной, ни мерзкая мошкара не заставят ее ускорить момент начала своей атаки, все должно быть выверено и просчитано до секунды, иначе, как минимум, придется оставить свой прайд без ужина, а, как максимум, самой подвергнуться риску быть затоптанной копытами своих вкусных и одновременно грозных и беспощадных врагов. Львица терпеливо лежит в саванной заросли, не сводя глаз с намеченной жертвы, фиксируя и анализируя все ее движения и движения ее соседей, и ждет, ждет, ждет. Хищница знает, рано или поздно шанс для смертельной схватки представится.

Такой же тактики в отношении несчастного папы Анастасия придерживалась и Теодора Теофилакт. Она не пропускала ни одной новости, поступающей в Рим, благо к ее услугам была создана целая шпионская сеть, прислушивающаяся ко всему, о чем говорят на городских улицах мастера школ, торговцы, пилигримы и просто бродяги. Ее соглядатаи шастали по всем рынкам и площадям города, присутствовали в толпе на каждодневных религиозных шествиях и молебнах. Теодора по крупицам накапливала силы своих сторонников в Сенате Рима и Синоде Церкви, через вторые-третьи руки лоббируя выдвижения угодных ей кандидатов. Робкий и лишенный поддержки и совета Анастасий понемногу уступал ее напору, сдавал постепенно свои позиции и Теофилакт, предпочитая лишний раз не ссориться со своей амбициозной супругой и успокаивая себя тем, что его личной карьере ничто не угрожает. Влияние Теодоры росло, но сама она по-прежнему выжидала, день за днем, неделя за неделей.

Между тем миновала зима и, по расчетам Теодоры, ее дочь Мароция, в силу своей беременности, уже не могла предпринимать дальние путешествия. К тому же, Альберих по-прежнему держал ее фактически под арестом, хотя, по сведениям, получаемым ей от Кресченция и не распространявшимся никуда далее, Альберих более не пытался поднимать руку на свою жену. Теофилакт время от времени справлялся о своей дочери, но, получив однажды известие о том, что Мароция ждет второго ребенка, с радостью успокоил все, возникшие было, сомнения и страхи. Что касается старшего сына Мароции, Иоанна, то он жил в Замке Ангела под присмотром верной кормилицы.

С первыми по-настоящему сильными лучами солнца пришла в движение и рост не только чудная природа Италии, но и вся общественная жизнь. В первых числах мая, на месяц ранее положенного срока, Мароция произвела на свет сына, которого назвали в честь своего формального отца Альберихом. Вновь, как и в первый раз, роды проходили очень тяжело, и История была на волоске от того, чтобы до времени и бесславно потерять ярчайшую представительницу своего века. Мароция несколько дней металась в родильной горячке, а в редкие минуты просветления, со странными чувствами, от глубокой ненависти до нежнейшей любви и сострадания, глядела на крикливый, розовый комочек, рожденный ею. Вся эта гамма чувств сопровождала ее на протяжении всего периода беременности и слуги Альбериха строго следили за тем, чтобы истеричная герцогиня не сотворила чего-либо худого с собой или с ребенком, а сразу после родов герцог отрядил двух пышногрудых кормилиц, чтобы они дали необходимые силы новорожденному наследнику. Может показаться странным, но Альберих-старший действительно проявлял определенную, без напуска, заботу к судьбе младенца, которого ему ниспослали Небеса, неверная супруга и кто-то из троицы его ближайших друзей.

Практически в один день, когда Теодора получила известие о том, что вторично стала бабушкой, городские шпионы принесли ей известие о внезапной кончине Гизелы, единственной наследницы Беренгария Фриульского, выданной им замуж за Адальберта, графа Ивреи. Теодора отреагировала молниеносно — в ее голове родилась блестящая идея предложить молодому графу Адальберту руку своей второй дочери, совсем юной Теодоры-младшей. Альянс сулил великие перспективы, но Теодоре пришлось вскоре с болью вцепиться себе в волосы и смириться с поражением. Ее извечная соперница Берта Тосканская получила это известие раньше, и ее ответ был не менее скор — она незамедлительно выслала гонца в Турин с письмом Адальберту и портретом своей дочери Ирменгарды. В успехе Берты можно было не сомневаться — Ирменгарда, по словам еще живых очевидцев событий прошлого века, была точной копией своей бабки, роковой красавицы Вальдрады. Марьяж с тосканскими маркграфами Адальберт Иврейский принял незамедлительно и это не на шутку встревожило Теодору, Иоанна Равеннского и самого Беренгария — на северо-западе Италии начал образовываться весьма опасный для них пояс врагов, грозивший растянуться от римских предместий до не к добру затаившейся Бургундии. Третья новость, привлекшая этой весной внимание Теодоры, к слову, пришла именно оттуда — в конце прошлого года скончался Рудольф, король Верхней Бургундии, оставив свои земли малолетнему сыну. И, наконец, скорбный перечень тех, кого за последнее время унесла ненасытная смерть, был бы неполон, если бы мы не упомянули о неожиданной кончине юного короля Людовика, сына Арнульфа Каринтийского, с уходом которого навсегда пресеклась ветвь германских Каролингов. Суеверный народ связал последнюю смерть юного монарха с появлением в конце прошлого года над небом Франкской империи страшной кометы, имеющий вид меча , и меч этот, по мнению некоторых астрологов, был занесен над всеми потомками Карла Великого.

Все эти события побудили нашу римскую львицу начать свою атаку. К тому же, нет худа без добра — занятая свадебными приготовлениями, Берта со своим мужем отправилась на север Италии, и выборы папы теперь могли бы состояться без них самих и их козней. И Теодора решилась.

Осуществить преступление казалось делом и простым, и сложным одновременно. Теодора и ее муж имели доступ во все помещения резиденции папы, включая спальню, кабинет, кухню. Однако и меры предосторожности слугами папы и людьми Теофилакта исполнялись неукоснительно и были достаточно тщательно продуманы. Вся пища и все вино непременно дегустировалось рабами, причем, несмотря на ущерб вкусовым качествам, приготовленная пища выдерживалась некоторое время, дабы лекарь, осмотрев раба, мог бы удостовериться в отсутствии в пище как быстродействующего яда, так и яда, действующего с отсрочкой по времени. Белье и одежды папы стирались и проветривались одновременно бригадой слуг и поступали в услужении понтифику непосредственно перед обрядом одевания или сна. Наконец, спальня папы всегда внимательно осматривалась на предмет наличия в ней змей и насекомых, а священными книгами папа пользовался только из своей личной библиотеки, запираемой на внушительного размера ключ.

Однако, Теодора не была бы Теодорой, если бы ее изощренный преступный ум не подсказал ей блестящую мысль. Китониты были людьми последовательными в своих действиях. В частности, они покупали факелы, служившие как для ароматизации, в силу наличия особых масел, так и для освещения просторных покоев своего владыки, исключительно у одного византийского купца. Теодора, вычислив этого продавца, в один солнечный майский день прикупила у того изрядную партию самых дорогих факелов, но на следующий день сердито вернула их греку, заявив устами своих слуг, что они чадят какой-то гарью, от которой у нее заболела голова. Грек, пожав плечами, вернул ей деньги и забросил факелы в общую кучу, не переживая о временном убытке, ибо сегодня должны были явиться к нему китониты папского дворца, так что внакладе он в любом случае не должен был остаться. Понятное дело, что в состав ароматических масел Теодора внесла свои изменения.

Спустя пять дней, во время службы в базилике Святого Петра, в присутствии сонма горожан, молодому папе внезапно сделалось дурно. Его вырвало кровью прямо на ступени кафедры, глаза закатились и он взвыл страшным голосом, распугав всю многотысячную паству. День ото дня ему становилось хуже, лишь в середине дня странная болезнь имела свойство ненамного отступать, но вечерами, когда слуги зажигали факелы в его спальне, папа начинал задыхаться и страшный кровяной кашель вновь терзал несчастного. Наконец, однажды сделалось дурно и одному из слуг, и кто-то сообразительный выкинул прочь все факелы в спальне, в результате чего папские покои теперь погрузились в кромешную тьму, лишь изредка нарушаемую дрожащим пламенем свечи, когда кто-нибудь из придворных осторожно подходил к умирающему, чтобы дать ему пить или для того, чтобы убрать липкую испарину с его лица.

Молодой понтифик держался в высшей степени достойно в свои последние часы. Ему очень хотелось увидеться и проститься с Мароцией, единственной женщиной в его жизни, единственной любовью и самым большим своим грехом. Но даже в такую минуту он не посмел подвергнуть унижению авторитет апостольского трона и обнажить перед всеми свои суетные страсти. С грустной улыбкой на губах, уходя в лучший мир, он говорил всем многочисленным слугам и патрициям города, собравшимся подле него, что ранняя смерть ему послана Господом в наказание за его дерзость утвердиться на престоле Апостола, он ведь знал, заранее знал, что недостоин подобной участи и ждал наказания все дни своего короткого понтификата. И теперь он просил римлян только об одном — быть строгими и придирчивыми при выборе своего нового епископа, только это могло дать им прощение со стороны Небес.

Папа Анастасий Третий скончался ранним беспечным утром 14 июня 913 года, на два года и два месяца пережив своего отца, папу Сергия. Единственный случай в истории папства, когда апостольская тиара переходила фактически по наследству, хотя об этом, кроме самого Анастасия, никто не знал. Рим погрузился в уныние, которое не испытывал со времен смерти Иоанна Девятого. Молодого папу за его кроткость и набожность город успел полюбить всем сердцем, а его подчеркнутая аполитичность, насколько, конечно, мог быть в то время вне политики епископ Рима, только добавляла ему симпатии горожан, которым знать, в результате своей подковерной борьбы, подсовывала в последние годы то папу-хозяйственника, то папу-удачливого интригана, но уже давно не сажала на престол Святого Петра человека, единственным устремлением которого было стараться служить идеалам христианства, по крайней мере в том виде, в котором их понимал он сам и европейский Десятый век. Исключением здесь являлся папа Лев Пятый, но его понтификат длился столь мало, что город даже не успел составить о нем цельного представления.

С кончиной папы Анастасия, Теофилакты немедленно собрали церковный собор и ассамблею знати из союзных им итальянских фамилий. Местом собраний они, как и в прошлый раз, избрали полуразрушенный дворец Нерона, на ступенях которого Теодора надеялась теперь взять полновесный реванш. Конечно, ей и Иоанну Тоссиньяно, спешно прибывшему в Рим на зов любимой, к тому моменту не удалось довести число своих сторонников до большинства ни в светском кругу, ни в церковном, но на сей раз у них было неизмеримо больше шансов на успех, тем более что на ассамблее отсутствовала не только Мароция, но и тосканская семья в полном составе.

Отсутствовали в полном составе также послы южноитальянских княжеств и самой Византии. За неделю до смерти папы, в Константинополе умер базилевс Александр, причем весть о его смерти пришла, как это часто бывало, в сопровождении наспех сотворенной легенды. Когда-то римский Капитолий украшали семьдесят статуй, олицетворяющих семьдесят народов побежденных античным Римом. На груди каждой статуи висел колокольчик, который начинал звенеть всякий раз, когда соответствующий порабощенный народ вдруг оказывал неповиновение. Во времена византийского владычества эти статуи, как и многие богатства Рима, были вывезены в Константинополь, дабы существованием своим напоминать базилевсам о былых славных временах. Император Александр, видимо не чуждый гордости за своих великих предков, решил оказать статуям дополнительные почести. Он велел обрядить их в шелковые одежды, а евнухам приказал исполнять в честь побежденных народов гимны от собственного лица, мня себя потомком Траяна и Августа. Однако ночью к базилевсу во сне явился Апостол Петр. «Я царь римлян!» — гневно заявил Святой императору и не позволил тому пробудиться ото сна . Легенда распространилась по Риму со скоростью чумы, однако мало кто задавался вопросом, а что, собственно, не понравилось Апостолу Петру, а также, каким таким образом последний сон императора стал известен всем оставшимся после него здравствовать.

Ну да Господь с ней, с Византией и ее базилевсами, планам Теодоры и Иоанна все эти события никоим образом не вредили. Единственно важным для них в эти дни было то, что, число их потенциальных противников на папских выборах сократилось до минимума. Однако все испортил не кто иной, как …. Беренгарий Фриульский. Пословицу «лучшее — враг хорошего» он тогда либо не знал, либо ею пренебрег, но, в любом случае, мало кем признаваемый король, по всей видимости, решил, что будет выглядеть весомым и решающим аргументом для Рима, если он, в преддверии выборов папы, выдвинет свои войска в направлении Вечного города. Однако, его поход вызвал прямо противоположную реакцию — молодой граф Гвидо Тосканский, сын Адальберта, остававшийся на тот момент в Лукке, с немногочисленными отрядами занял все основные дороги, ведущие в Рим, с явным намерением пролить кровь, но не допустить фриульца к Капитолийскому холму. Угрожающе повел себя и Альберих Сполетский. Нет, он и не думал нарушать вассальной клятвы, данной им когда-то Беренгарию, но в отношении братьев Тоссиньяно он открыто обнаружил свои неприязненные чувства. Теодора углядела в таком поведении Альбериха очевидное влияние событий, случившихся с Мароцией, и навсегда вычеркнула Альбериха из числа узкого круга лиц, которым доверяла безраздельно.

В Риме же приближение Беренгария немедленно сплотило все антиравеннские силы, и среди знати, и среди клира. Кандидатура Иоанна Тоссиньяно вновь проиграла, на этот раз престарелому священнику Ландону, уже давно топтавшемуся возле Святого Престола, настолько давно, что уже всем и ему самому показалось, что судьба так и не обратит на него ласкового взора. Однако, на сей раз все для Ландона совпало удачно, и высокое собрание, кинувшись в другую крайность, теперь вместо испуганного юнца выдвинула на папский престол седого, в пигментных пятнах, скрипящего суставами и вечно кряхтящего Ландона, прославляя его мудрость и недюжинный жизненный опыт. В начале июля ликовали все сабинские церкви, после очень долгого перерыва их земляк вновь стал епископом Рима, папой Ландоном Первым. Он вообще стал первым папой за последние полтораста лет, после сицилийца Стефана Третьего , чье место рождения находилось не только за пределами Аврелиановых стен, но и за границами Лациума . И еще один примечательный факт связан с избранием на трон Апостола священника Ландона — своим появлением и на целую тысячу с лишним лет он закрыл список имен, принимавшихся епископами Рима при интронизации. Вплоть до последней четверти двадцатого века, до Иоанна Павла Первого , не появится ни одного папы с новым именем!

С воцарением нового папы, число сергианцев в верховном церковном клире стремительно пошло на убыль. Теодора и Иоанн втайне даже ликовали, что им удается чужими руками расчистить путь к церковному Олимпу — в то, что понтификат Ландона продлится долго не верилось никому. Определенных успехов продолжали они добиваться и в Сенате, причем основным гонениям подвергалась теперь византийская партия, которая роптала, жаловалась Теофилакту и …. таяла на глазах. Ближе к концу лета Теодора и Иоанн набрались смелости и обратились к Ландону с предложением короновать Беренгария Фриульского императором.

Папа выслушал их, и со спокойным, обычным для себя, полусонным видом, тихо прошамкал, что в принципе он лично не против, важно только понимать пути преодоления угрозы для Рима и Италии со стороны бургундского Людовика Слепого и, на всякий случай, со стороны германских князей. Теодора и братья Тоссиньяно с жаром уверили папу, что германские князья Конрад и Генрих заняты распрей между собой, что влиятельный епископ Гатттон, фактически правивший при последнем восточном Каролинге, в наказание за жадность и коварство этой весной был заживо съеден мышами в собственной башне , что многочисленные поражения надолго испугали бургундцев, что Людовик Слепой не пользуется авторитетом и не имеет власти даже в родном Вьенне, что, наконец, недавняя смерть Рудольфа, короля Верхней Бургундии повергла местные земли в междоусобицу, в кровавой мясорубке которой нет времени и сил для италийских дел. Папа кивал головой, ему услужливо кивали равеннцы, если бы в папском дворце присутствовал сам Беренгарий, он бы тоже кивал в унисон. Всеобщее видение ситуации из желаемой стало бы действительной, если бы еще их благодушного мнения держались сами бургундцы.

Однако судьба-злодейка не уставала воздвигать на пути Беренгария Фриульского к императорскому трону одно препятствие за другим. Намеченную ближе к рождественским праздникам 913 года коронацию вновь пришлось отменять, поскольку, как только мощь итальянского солнца резко пошла на убыль, на полях Италии вновь, спустя почти десять лет, объявились воинственные отряды с желто-синими и желто-красными, под стать на глазах меняющемуся природному ландшафту, знаменами. Бургундское воинство вел, на сей раз, не слепой император Людовик, не избалованный ребенок Рудольф, а до предела честолюбивый, энергичный и в тоже время на редкость расчетливый Гуго, граф Арльский, граф Вьеннский, первый сын от первого брака тосканской графини Берты. Поприветствуем же его!