Птицы под кровлями (гет)

Время волнений прошло, все стало ясно. Наступило время холодного отчаяния и огромной боли. Со всем, что случилось, пришлось как-то жить, понимая, что никто ничего не отменит и не изменит.

Он потратил почти восемь лет жизни, отдавая ее... Язык не повернется сказать, кому. Джорджи совершила немыслимое. Он бы, может, не был бы так потрясен, если бы она просто изменила ему,. Но она была почти преступницей. И как он раньше ничего не подозревал, не понял ее наклонностей? Ведь она не скрывала особенно. Почему его не отпугнул ее неуместный и неприличный авантюризм? Почему после первой же шалости она не стала ему противна? Ведь его-то никогда не тянуло хулиганить, в отличие от брата: как он позволял увлекать себя и не разглядел в ней такого же скотства, как в Андерсе?

Хотелось выть от того, что ничего не вернешь и не переделаешь. С ним навсегда это позорное пятно, и каждый может смеяться ему в лицо, что он столько лет был игрушкой такой девицы, ради нее просил о помощи врага. И враг посмеялся над ним.

А ведь Брюс, идиот, хотел с братом рассчитаться честно! Узнал, сколько обычно берут не самые лучшие и опытные сыщики за задания средней сложности. Пришел к брату с деньгами. Тот был дома, вроде бы в хорошем расположении духа. От денег отказался: с ним, мол, уже рассчитался отец Эдвард.

— Так что радуйся, братец: Джорджи хотя бы под конец не потребовала затрат. Ни платить не пришлось, ни рисковать.

Брюс еще минуту соображал, что такое ему сказали, а Андерс знай потягивал кофе — брату не предлагая.

— Ты, кажется, назвал меня бесполезным? Или трусом? — Брюс с трудом мог овладеть дрожащим от ярости голосом.

— Обрати внимание, не я это сказал. Но если ты сам все понимаешь...

Брюсу показалось, что сердце сейчас лопнет. Но брат был немногим его слабее и дал бы сдачи. Нет, стоило ответить иначе.

— Да, от тебя пользы много больше, особенно когда тебе помогают твоя любовница и ее друзья. Хорошо вы с ней сошлись: она уродина, ты подонок. На вас обоих никто больше не позарится.

Брюс с торжеством понял, что попал в цель. Брат поставил чашку на стол, медленно вытер губы, посмотрел ему в глаза спокойным, даже растерянным взглядом. Но теперь уже от него веяло яростью.

Андерс шагнул вперед, и Брюс невольно отступил, но тут же заставил себя выставить вперед кулаки.

— Я прав! — выкрикнул он воинственно. — Ты сам знаешь, что прав я. Ты начал первый. И это правда: ты подонок, а она уродина.

— Не картежница по крайней мере, — Андерс остановился и улыбнулся. — Не спит с шулером и не шатается по казино, а я не изображаю преданную собаку, ожидая ее по вечерам.

Все внутри куда-то провалилось.

— Лжешь. Ты лжешь, тварь поганая. Ну-ка возьми свои слова назад!

— Позови мамочку, чтобы она меня заставила, — зевнул Андерс и вернулся к кофе. Брюс взревел, плюнул на пол и выбежал.

И все-таки никто его не утешил в тот день, не поддержал. Получается, Андерс вышел из схватки победителем. И это была такая чудовищная несправедливость, что от нее кожа болела, как от пощечины.

Потом было объяснение с Джорджи. Она ничего не понимала, не осознавала. Перед ним сидел чужой человек — какая-то девчонка с пустыми глазами, которой до него не было никакого дела. Она смотрела на него, как будто на пьяного, который пристал на улице. После стольких лет. Вот и все.

Когда Брюс вернулся, то до самой ночи слушал радио, мерил квартиру шагами, читал газеты, без разбору что-то жуя. Что угодно, только бы заглушить сводившую с ума боль, не завопить от отчаяния. Уснул под утро — и только наследующий день, очнувшись около полудня, вспомнил, что сегодня Джорджи хотела уехать. Возможно, навсегда. Проверил время: ее поезд отправился полтора часа назад. Вот и все. Что-то кончилось.

В пустой квартире оставаться было невыносимо. Брюс собрал вещи, позвонил хозяевам, зашел в университет, написал заявление с просьбой освободить от занятий — и еще успел на вечерний поезд в Квинленд.

Домой он заявился уже ночью, на такси. Мама перепугалась. Отец уточнил, нет ли проблем в университете. Брюс, как нарочно, не придумал предлога, под которым мог бы пропустить неделю занятий.

— Устал, — сказал он. — И письменную работу сделать не успеваю.

— Ну, надо к себе построже, — ответил отец. — Но выглядишь ты в самом деле плохо. Скорее всего, сбил режим? Так и понял. Хорошо, поживи здесь, приди в себя.

Мама, скрестив руки на груди, откинулась назад. Она проводила его до комнаты и на пороге спросила:

— Ты поссорился с Джорджи?

— Она уехала насовсем.

Мама на секунду задумалась.

— Тебе не грозит никакая опасность?

Брюс даже удивился, хотя ужасно устал с дороги.

— Нет.

— Тогда поговорим завтра. Отдыхай.

...Утром Брюс все рассказал матери в подробностях: про похищение, про Андерса, про казино. Она только ахала, покуда не дослушала до конца.

— И ты нам не позвонил?! — воскликнула она, едва сын умолк. Оставалось виновато покачать головой.

— Ну ладно, будем считать, это позади, да и ты остался в тени, — Марта выдохнула. — Как ты все это пережил. Бедный мой ребенок. Тебе в самом деле нужен отдых. Картежница! Я тоже хороша, не представила всех вариантов...

Она нервно прошлась по комнате.

— Ну ничего, ничего. Это кончилось, к счастью. Ты сможешь забыть ее и жить заново. Ты должен это сделать. Надеюсь, теперь ты не сомневаешься, что она не стоит одной твоей мысли, минуты твоей жизни? До чего гадкое существо, в голове не укладывается до сих пор! Где в ней хоть капля порядочности?

Брюс вяло кивнул. Слова матери больно отдавались в груди, но на страсти сил не осталось.

— Мама, я просил его о помощи. А он снова вытер об меня ноги.

— Урок тебе: не проси врага, — быстро ответила мать. И тут же нежно обняла:

— Это не значит, что ты проиграл, поверь. Это всего лишь один этап в жизни. В конце концов ты все равно победишь, ты заслуживаешь победы, потому что ты хороший человек, а не он. Но больше не проси его ни о чем, забудь его.

— Я бы не попросил, — поморщился Брюс. — Все те девчонки, подруги Джорджи. Он любовник одной из них. Самой некрасивой.

— И наверняка она его содержит, — кивнула мать. — Но тебе, во всяком случае, уже не может быть до этого дела. Пока все кончилось несправедливо по отношению к тебе. Как бы я хотела разорвать обоих: и девчонку, и это чудовище! Но я не могу. Я только надеюсь, что ты получишь счастья и любви в десять раз больше, чем получили они. А пока я с с тобой, мой милый.

...Первые два дня Брюс вправду чувствовал себя, как после тяжелой болезни: чувства отупели, мысли не шевелились. Он пытался работать, но почти ничего не соображал; пытался читать, но попадались, как назло, любовные романы, которые сейчас вызывали в нем отвращение. Попробовал шататься по улицам, но ему попадались сплошь влюбленные парочки. Он стал бродить по диким местам: оврагам, окраинам города, пустынным дорогам.

Однажды нелегкая занесла его к ограде школы, где училась Джорджи. Он не смог заставить себя сразу уйти и смотрел на окна, за которыми, должно быть, шли занятия. Сколько раз он так стоял у ограды, поджидая подругу, чтобы пожаловаться ей на брата, похвастаться пятеркой, попросить о помощи... Он не понимал тогда, что Джорджи совершенно безразлично, кто приходит за ней, кто ждет минуты встречи с ней. Мама права: она, как и Андерс, любить не способна. Можно себя, наверное, утешить тем, что своего шулера она любила так же мало, как и Брюса. Чуть больше — но немногим. Просто потянулась к пороку, потому что порочна сама.

За школой раздались голоса, в сад вышла стайка девочек. Та, что в центре, хорошенькая, черноглазая, остановилась, глядя на него, жестом велела прочим стоять на месте и двинулась к ограде. Ее послушались только две из них, правда. Говорить с ними в планы Брюса не входило, он побрел прочь и нескоро понял, что по щекам текут слезы.

Он плакал долго, ведь никто не видел его. Но в конце концов стало легче. Дома, обедая с мамой, он от души рассмеялся, слушая радиоспектакль. А на следующее утро до того осмелел, что позвонил Фиби и предложил ей прогуляться по городу вместе. Она была удивлена, но согласилась.

На следующий день по дороге к дому Флауэрсов на Брюса напал странный азарт. Он даже вышел на остановку раньше и купил букетик фиалок. То, что Фиби вышла к нему подкрашенная, с красиво повязанным шарфиком, еще больше раззадорило его. Подавая ей руку, правда, Брюс немного испугался: не показалось ли ей приглашение неприличным, фамильярным, глупым? Но Фиби только улыбнулась:

— Как я рада, что ты меня вытащил! Розмари недавно прочитала чувствительный роман... Не слышал случайно... "Лилия в крови"?

— Я не читаю такое, — немного удивился Брюс, чуть не фыркнув.

— Это понятно. А Розмари вот прочитала, поплакала и все норовит обсудить его со мной. Я люблю литературу, ты знаешь, но там такая ужасная пошлость и никакой исторической точности! Приключений много, но пафоса еще больше.

— Словом, это не твоя литература?

— Это вообще не литература! Это ужасный ширпотреб. И ведь Розмари вроде бы умная девушка, хорошо учится, но вкус... Мне надо прекратить говорить о семье, тебе это неинтересно. Лучше расскажи о себе. И о Корлинге, конечно.

За те недели, которые Брюс не виделся с Фиби, он думал в основном о Джорджи, и голове у него вертелись только подробности того, что с ней произошло. Так что пришлось рассказать то, что он слышал еще осенью.

— В Корлинге, по слухам, появился дерзкий грабитель. Он ворует из ювелирных магазинов... Из антикварных лавок...

— И из банков?

— Об этом я пока не слышал.

— И совсем нет подозрений, кто это?

— Он неуловим.

"Совсем ка тот шулер". В груди кольнуло, но Брюс заставил себя посмотреть на круглое, цветущее личико Фиби, в ее глаза удивительно чистой голубизны.

— Фиби, я сейчас приехал ненадолго. Но ты не против, если бы виделись почаще?

Он не хотел бы поверить тому, как изменилось ее лицо. Проступила явная досада, Фиби смутила, сделала шаг назад.

— Брюс... Спасибо, конечно... Но буду откровенна: мне нравится другой. Я ему тоже нравлюсь. Я не уверена, что такие прогулки ему понравятся.

Это даже не вызвало привычных ярости и гнева. Просто внутри что-то надломилось. Он снова проиграл — наверняка опять какому-то подонку. "Ну ничего. Я проиграл в последний раз. Отныне я буду выигрывать. И найду способ поквитаться со всеми".

— Хорошо, Фиби. Я тебя понял.

Конец второй части