Огненные дьяволы (гет)

На площади было малолюдно, как и в любой будний жаркий день. Однако с наступлением вечерней прохлады завсегдатаи медленно, но верно подтягивались к Антонио в бар, тихо гудя словно встревоженный рой пчел.

Разговоры, в основном, вертелись вокруг проезжавших сегодня военных машин и происшествии на одной из кофейных плантаций неподалеку отсюда — практически полностью сгорел один склад.

Говорили и про Шелу, где, по слухам, пропало несколько туристов. Дело-то не удивительное, кто знает, куда забрели, но полиция так и не нашла никаких следов.

А ещё пропали двое врачей-волонтеров, которые везли запас лекарств в одну из мелких волонтерских клиник, которые вновь принялись возрождать в последние годы. Значит, снова поедут волонтеры сюда, договариваться об особо тяжелых больных, чтобы их оперировали здесь. Так пускай возят, главное, чтобы вербовщики блок-посты не выставили на выездах из города. Не раз такое бывало, если искали кого-то или хотели власть показать.

Все эти новости Казу совершенно не нравились. Он сидел за стойкой, внимательно прислушиваясь к разговорам вокруг, и мрачно цедил черный, крепкий, чересчур даже крепкий кофе.

Вот поэтому Маттиасу и пришлось спешно выехать из города. Вербовщики такие штучки обожали — перекрыть часть дорог на подъезде к городу и куражиться над проезжающими до тех пор, пока это уже окончательно не надоест властям. В основном, это происходило тогда, когда Брум чего-то не мог поделить с Алехандро.

На самом деле каждый приезд вербовщиков вызывал тревогу и ропот. Чаще всего они вели себя мирно и не представляли угрозы. Многие даже оружие не брали с собой, ходили так, но бывали и те, кто даже в супермаркет шел с автоматом за плечами. Полиция и охранники делали вид, что ничего не происходит, а владельцы лавок обреченно доставали собственное оружие, зная, что если начнется настоящая заварушка, то на помощь все одно никто не придет.

Брум, сторонник железной дисциплины, своим ребятам воли не давал, и за это его ценили. До его прихода вербовщики действовали куда жестче.

Казу было лет одиннадцать, и он отлично помнил тот год, когда в соседней провинции случилось землетрясение, а вербовщики перекрыли все выходы из города, не позволяя подвозить продовольствие и не пуская раненых, которых везли на срочные операции.

Мать тогда пошла к ним сама, как была, в белом халате, который всегда держала в безукоризненной чистоте. Каз помнил, как Джорди крепко обнимал его за плечи, когда мать, вздернув подбородок, грудью шла на дула автоматов и на ломаном испанском говорила, непреклонно и сухо, не давая себя перебить.

Медиков тогда не трогали, время было сложное, и каждый человек в белом халате был на вес золота. Этот отчаянный ход позволил ввезти нескольких самых тяжелых раненых, и мать тогда сразу кинулась к ним, но даже не обернулась на испуганных сыновей. Родителей Каз потом не видел ещё пару дней, так бы и продолжал болтаться на улицах, если бы сеньора Фахи не отвела их с Джорди к себе домой, заставив умыться и поесть, а затем безжалостно засадив за уроки.

Алехандро, помнится, в тот раз откупился от вербовщиков каким-то оружием, которые они хотели от него получить, и они ушли. И не появлялись еще несколько лет.

Каз неохотно потянулся за стикером сахара, кофе пить было решительно невозможно.

— Водички? — Антонио облокотился на стойку и внимательно посмотрел на него.

— Да, налей, — Каз благодарно кивнул. — Слишком крепкий.

— Так хороший в кои-то веки завезли, — Антонио поставил перед Казом стакан холодной воды. — Смешно говорить, мы мировые экспортеры кофе, а пьем помои… такая жизнь.

— Это точно, — после воды слегка полегчало и в голове прояснилось. — Что в городе слышно?

— Да ничего, тихо всё, машины проехали и за город выехали, — Антонио пожал плечами. — Брум с ребятами ещё тут ошиваться с неделю будет, о чем-то там с городскими властями потолковать хочет.

Каз поморщился. Пока Брум в городе, Маттиасу возвращаться не стоит. Если его кто заметит, то там никто не предскажет, чем все обернется. Добро бы у Брума была плохая память на лица и имена, но Маттиас же сделал все, чтобы засветиться по полной.

— Так что, выступать будете? — обеспокоенно уточнил Антонио. — На пятницу все готово, народ соберется как обычно. Даже если Брум заглянет, так и с него сотню другую песо стрясти не грех, а может и на доллары расщедрится.

Каз вздохнул, пытаясь в голове спешно перетасовать уже согласованную программу, и неохотно кивнул. Никто на них кроме них самих не заработает, а пятничные выступления всегда хорошо подпитывали их начинания. Чёрт с ним с Брумом, пока на людей не бросается, можно сказать, все в порядке.

Но Маттиас в выступлении участвовать не будет. Это дело решенное.

— Будем, — коротко отозвался Каз. — У нас участница новая как раз, вот и посмотришь.

— Не та девочка, с которой ты в тот раз танцевал? — живо заинтересовался Антонио. — Ну как же, видел! В тебе душа проснулась!

Каз одарил его убийственным взглядом и отвернулся.

— Значит, договорились, — произнес он и щедро отхлебнул остывшего кофе.

Антонио великодушно отвернулся, дав Казу возможность откашляться и протереть глаза.

— Ладно, пойду я, — Каз шлепнул на стойку горсть кетцалей. Антонио вздохнул, поморщился, но скрупулезно стряхнул мелочь в специальное отделение кассы.

Как они ухитрялись не путаться в десятке валют одновременно, Каз и сам не знал. Привыкли за последние годы. С открытием казино в городе появились и мексиканские песо, и американские доллары, и никарагуанские кордобы, и, Каз сильно подозревал, что если хорошенько поискать, то в любой мало-мальски популярной забегаловке найдутся заодно китайские юани и арабские динары. Хотя туристы, в основном, катались по заповедникам и историческим центрам в окрестностях столицы, ну ещё и в Кобан периодически заглядывали. Здесь для них было слишком дико.

Каз вышел на площадь, глянул на часы и неспешно направился по боковой улице. Он вполне всюду успевал, даже заглянуть в ближайший продуктовый.

Их город был новостроем, так что никаких исторических ценностей в нем не наблюдалось, кроме разве что центрального собора, и то его вроде бы построили в семидесятые, если не позже. Впрочем, он, Каз, со своим годом рождения вполне мог уже считать те времена историческими.

Пейзаж живописными видами тоже не радовал. Каз оглянулся. Нет, он любил эти стройные ряды пооблупившихся домов, светлую брусчатку улиц, перемежающуюся то темными полосами асфальта, то красной земляной пылью, изрытой следами лошадиных копыт. Кое-где лошади все ещё были дешевле, чем машина, и Каз частенько просыпался под цоканье копыт под окном и настойчивое громкое ржание.

Один коняга повадился приходить под его окно по утрам, и в те моменты, когда Каз был не со смены, после которой просто падал в кровать и спал как убитый до полудня, не реагируя на внешний мир, он подкармливал попрошайку огрызками яблок и гладил по гнедой морде. Морда довольно фыркала, тыкалась в руку теплым носом и неудержимо наглела, пытаясь под шумок зажевать старенькую занавеску.

Каз подозревал, что содержание синтетики в той значительно превышает состав чего-то полезного, и занавеску отвоевывал безжалостно. Впрочем, бою Каз всегда предпочитал честный обмен, поэтому… яблоки приходилось закупать килограммами.

Элвис — Каз назвал его так, потому что впервые нахальное ржание очень музыкально напрочь перекрыло раскатистый голос Элвиса Пресли, и как Каз не прибавлял громкость, это не помогало — обладал обманчиво спокойным нравом, дьявольской харизмой и невероятным запасом упрямства. По правде говоря, он попросту напоминал Казу его самого. На том и сошлись.

По утрам Элвис хрумкал яблоки, Каз чесал его за ушами, гладил по морде и думал о вечном. И день, каким бы он впоследствии ни оказывался, становился чуточку счастливей. Потом Элвис уходил, а Каз разбирался с насущными заботами, мыл посуду, убирался, шел в залы или по другим делам, чувствуя отчего-то себя намного лучше, чем в другие дни.

Вероятно, свидания эти становились своеобразной тактильной терапией, потому что животных Каз, хоть и воспринимал нормально, без фобий, но по жизни недолюбливал. А Элвис казался особенным: он приходил, когда хотел, ничего не требовал, кроме ласки и яблок, и уходил, когда того и другого становилось довольно.

Каз порой думал, что не отказался бы, если бы люди вели себя так же, появляясь и исчезая в его жизни лишь по крайней нужде, не обременяя своими заботами и не желая от него того, что он не может дать.

Жаль, что о таком приходилось лишь мечтать.

Каз задумчиво посмотрел на яблоки, наваленные в большом картонном коробе, оценил отпечаток чьих-то зубов на одном из них — вот уж кому не требовались услуги стоматолога — и решительно двинулся дальше к табачному отделу.

Завтра Элвис будет скучать в одиночестве под закрытым окном.

Никаких лошадей, никаких вербовщиков и никаких танцев, но вот огонь… огонь обязателен, без него не то.

Ноги все ещё подрагивали после освоения гироскутера, но Каз упрямо выкидывал из головы все воспоминания о прошедшем дне. О таком на трезвую голову не думают.

Ему думалось о сотне других вещей. О том, что придется одеться потеплее, в горах ночью холодно, о том, что знакомый таксист согласился подбросить его по указанному адресу, а значит, из дома придется выскакивать мухой, потому что больше чем цены на бензин, Серхио ненавидел ждать.

На кассе девушка, хотя по виду она была скорее ещё девочка лет пятнадцати, приветливо улыбнулась Казу, кокетливо поправила локон и, лукаво стрельнув взглядом, сложила пальцы в жесте, означающем одновременно и огонь, и благословение богов.

Каз на автомате приложил ладонь к сердцу и кивнул, после чего расплатился, забрал покупки и вышел на улицу, лишь после сообразив, что на местном языке жестов молодежь заодно намекала так на симпатию. Честно говоря, Каз уже изрядно подзабыл этот негласный язык улиц, благо в среде танцоров он был совсем другой, и теперь с интересом пытался сообразить, как трактуется его собственный ответ. Судя по всему, как милостивое принятие обожания фанатки.

Каз усмехнулся, слегка польщенно. Мысли эти были дурацкими, но отчего-то поднимали настроение.

Вечерело, и горы все сильнее надвигались своими тенями на приютившийся в их сени город. Каз поднял взгляд, провожая взглядом ослепительно рыжее солнце, прячущееся в зеленом тумане высоких сейв и мангровых зарослей, что плотным облаком окутывали подножия гор, медленно редея ближе к вершинам.

Где-то там на востоке рокотали грозные вулканы, высились древние храмы и покоились сине-зеленые глади великих озер.

Суетный век интернета и глобализации нисколько не поколебали спокойствия каменных исполинов и самобытности индейских деревень. Инеж была права, их горная величавая страна была спокойной. Порой пугающей, смертельной, сложной, но неизменно невозмутимой. Ничто не заставило потомков майя отказаться от своей культуры и привычного образа жизни.

Каз покачал головой, сегодня на него напал непривычный прилив сентиментальности. Не только Джорди любил эту страну, искренне, преданно, зная даже, что она вовсе не питает ответных чувств в ответ, а лишь испытывает на прочность раз за разом, пытаясь то ли сломать, то ли закалить.

Интересно, видела ли Инеж великолепие их страны? Наверняка они с родителями ездили по каким-то стандартным туристическим маршрутам. Каз знал их куда больше, не слишком туристических, но не менее захватывающих. Они с Джорди много путешествовали и по своей стране, и по всем окрестным, взбирались к жерлам вулканов, бродили по развалинам древних городов, сплавлялись по медленно и лениво катящим свои воды рекам.

У самого Каза тоже приключений хватало, он по дурной юности ходил как-то с койотами⁽¹⁾ по горным тропам до самой мексиканской границы, было весело. Остро, опасно, захватывающе, когда приходилось балансировать на мокрых скользких камнях, ловя момент для прыжка на следующий не менее скользкий, а тропинка могла внезапно осыпаться под ногами или привести к обрыву. Дальше Каз тогда не пошел, хотя приятели звали заглянуть нелегалом в Мексику, но он был наслышан о судьбе тех, кто повелся на такие уговоры. Вероятность выбраться обратно была пятьдесят на пятьдесят при самом благополучном раскладе.

Внезапно ему захотелось вернуться в те времена, когда он мог сорваться в любую точку страны, лишь черкнув брату пару строк, когда ночи напролет проводил у костра, учась играть на окарине под дружелюбный смех Антонио. Тогда эти леса и бесконечные дороги были ему в радость, и лет в шестнадцать-семнадцать Каз не чувствовал никаких ограничений, кроме графика репетиций и тяжелой руки Пьетро. Сейчас без значительного запаса лекарств он не бы не рискнул ехать и в соседний муниципалитет.

Кстати об этом, Каз пошаркал ногой по выщербленной брусчатке, задумчиво разглядывая возвышающийся перед ним собор.

Серхио его точно убьёт. Каз вздохнул и двинулся к высоким гостеприимно распахнутым дверям.

* * *

Машина мягко затормозила, на мгновение взметнув колесами фонтанчики земляной пыли.

Несколько куриц с громким кудахтаньем брызнули из-под ног, когда Каз распахнул дверцу машины. Он вытянул вслед за собой черную багажную сумку и с показной легкостью закинул ее на плечо. От позорного падения спасло лишь природное чувство баланса — падре Иоганн всегда подходил к вопросам благотворительности с излишним энтузиазмом.

Серхио помахал ему на прощание, показал жестом, мол, если что, пиши, и лихо ударил по газам. Машина с недовольным урчанием дернулась с места и тяжело заухала обратно по неровной дороге.

Каз помахал ему вслед и медленно повернулся к своему месту назначения.

Старенькая хижина с земляным полом и местами дырявой крышей, застеленной охапками сухих листьев имела непередаваемо колоритный вид, особенно на фоне других домов в деревне. Не менее колоритным казался почти полностью расчлененный холодильник, лежащий перед самым входом и служащий полноценной баррикадой. Он угрожающе щерился останками каких-то железных крючьев и проводов и напрочь перекрывал все подходы к дому.

Несколько вкопанных в землю решеток и досок служили своеобразным забором, старая уже ни к чему не пригодная техника, вкопанная там же, лишь укрепляла конструкцию. Пестрые красно-оранжевые тряпки, украшенные традиционными орнаментами, развевались под ветром наподобие этаких знамен, гордо красовавшихся на этой крепости. Старенький обшарпанный фургончик, припаркованный неподалеку от многострадального забора, на фоне всей этой красочной самобытности казался образцом современности.

Стайка ребятишек, бежавшая ранее за машиной, вернулась и теперь они с боязливым интересом рассматривали прибывшего чужака. Каз шикнул на них, и они бросились врассыпную, заливаясь звонким хохотом и показывая ему неприличные жесты.

Каз мигом вспомнил, почему не любит детей, и скинул жалобно звякнувшую сумку на землю.

— О, приехал? — Маттиас выглянул из хижины, ловко перебрался через выпотрошенные внутренности холодильника, сдернул одну из тряпок и принялся вытирать выпачканные в чем-то черном руки. — Проходи! Я сейчас. Отмоюсь только, а то в смазку влип по уши... Нет, молчи! Я знаю все ваши шутки наизусть.

Каз послушно прикусил язык, но убрать с лица шкодливую усмешку так до конца и не сумел. Долгое общение с Джаспером определенно могло испортить кого угодно.

— Ну что там? — спросил Маттиас и тут же горестно чертыхнулся, попытавшись скользкими мыльными пальцами открутить крышку у подвешенной вверх ногами канистры с водой, выполняющей роль импровизированного рукомойника.

Каз смиренно переждал его цветистую тираду, поднатужившись, закинул сумку в хижину и уселся на пороге, блаженно вытянув перед собой ноги.

— Брум приехал на неделю, говорят. Опять хочет что-то от Алехандро, — коротко проговорил он и прислонился виском к деревянному косяку. — Но он пригнал три военных машины, по десятку стволов в каждой.

— Думаешь, из Мексики ехал? — Маттиас вытер руки и присел рядом. — Я в новостях читал, что в Никарагуа заварушка намечается. Может, туда перегоняет?

— Тогда лесными дорогами бы пробирался, — Каз пожал плечами. — И не светил бы их на весь город. Полиция тоже не слепая, хотя бы этот капитанишка Ланца, кому-нибудь в столице да доложит. Хотя, может, ты и прав. Брум давно здесь не появлялся, новостей не знает, а полицию он и так ни во что не ставит.

— Очень надеюсь, что он свалит поскорее, — Маттиас потянулся к лежащей неподалеку куртке и вытащил пачку сигарет. — Я здесь за неделю взвою. И курево кончится.

Он выщелкнул себе сигарету и протянул пачку Казу, тот покачал головой.

— Не, я пас! На полгода вперед уже с вами накурился.

— А хочешь ведь, — Маттиас насмешливо покосился на него, но пачку убрал.

— Я ещё много чего хочу, энергия подавленных желаний, слышал о такой? — Каз усмехнулся, но как-то невесело. — У меня лекарства погано с куревом сочетаются, так что губи свое здоровье без меня. И вообще, ты же бросил в армии, какого черта?

— Пока в тюрьме сидел, вспомнилось, так незаметно заново и втянулся, — Маттиас пожал плечами и стряхнул пепел. — И вообще это же она меня научила когда-то, вот и вспоминал.

— А ну да, тюремная романтика, — Каз покивал. — Ты там хоть стихи не писал?

Маттиас покраснел.

— Сделай милость, заткнись, а? — буркнул он. — У меня сигареты кончаются, а тут ты ещё со своими шуточками.

— Я тебе привез, кстати, — Каз похлопал по сумке. — Еды ещё и лекарств. Отдашь часть супругам Рамирес, и они тебя прикроют и не выдадут в случае чего. Иначе в дальнейшем все лекарства для деревни будут покупать исключительно за свой счет, и селение вымрет к чертям.

— Вряд ли Брум поедет за мной в такую глушь, — Маттиас расстегнул сумку и с энтузиазмом принялся её разбирать. — Вот за сигареты спасибо!

— И там мыло с антисептиками, тоже не пренебрегай, — Каз, нахмурившись, наблюдал, за тем, как Маттиас деловито разбирает привезенное по местам. — А то с твоей возней со всяким хламом… — он красноречиво покосился на развороченный холодильник.

— Сеньора Мартинес очень обрадовалась, что я приехал, — Маттиас обернулся на творящийся бардак. — Бойкая старушка, сразу пригнала сыновей с этой махиной. Так что я сразу по приезде оказался при деле. Я, кстати, уже закончил почти, сейчас соберу его обратно, и можно будет отдохнуть.

— Если у тебя это называется “почти закончил”... — Каз хмыкнул. — Ладно, не лезу! У тебя хоть спальник тут есть?

— Да все у меня есть, — Маттиас прокрутил в пальцах гаечный ключ и отложил его в сторону. — Не в первый раз здесь отсиживаюсь. Я вот думаю, сколько это продлится, а? Однажды Брум столкнется со мной нос к носу, и что тогда? Нельзя прятаться вечно!

— Уезжай в Швецию, — со смешком предложил Каз. — Но не раньше, чем мы попадем на фестиваль!

— Очень смешно, — хмуро отозвался Маттиас. — Ты прав, когда говоришь, что я помню по-шведски фразы три в лучшем случае. Что я буду делать в этом морозильнике? Это не моя родина, больше нет. Да и сам-то по-польски много помнишь?

— Кур-р-рва, — с явственным удовольствием произнес Каз, намеренно грассируя букву “р”. — Так отец говорил, когда скальпель терял. Ну и ещё много слов!

— Удивил тоже мне, так я и сам могу, — отмахнулся Маттиас.

Каз вытер щеку и мрачно уставился на свои черные пальцы.

— Давай-ка, помоги мне! — позвал его Маттиас. — Быстрее закончим, быстрее поедим! Я голодный, как стая ягуаров!

Каз тяжело вздохнул, но все же поднялся на жалобно поднывающие ноги и обреченно спросил себя, закончится ли этот суматошный безумный день хоть когда-нибудь.

Сообща они собрали этот чертов холодильник довольно быстро. Солнце даже не успело окончательно скрыться в зелени горизонта, как отремонтированный прибор гордо воздвигся посередь дворика.

— Видишь, говорил же, что почти закончил! — Маттиас гордо запустил генератор, и холодильник утробно заурчал. — Мы все сделали, сеньор белоручка!

Ожесточенно оттиравший руки Каз покосился на него с пока ещё сдержанной злобой, скомкал тряпку и метко запустил Маттиасу в лоб. По былым временам в Маттиаса полетела бы не только тряпка, но ныне Каз старался придерживаться стратегии отложенной мести.

Маттиас у него не только “танец маленьких лебедей” станцует, а всю партию фавна из одноименного произведения. Каз ему даже лично парик выдаст. И копыта.

С наступлением темноты начало стремительно холодать, Маттиас подключил свет к генератору из фургона, и теперь возился с сухими сучьями, ловко обрубая их мачете до нужной длины.

Каз предпочел сесть под фонарем и принялся сосредоточенно перебирать привезенные лекарства и перевязочные средства. Их всегда не хватало в таких маленьких горных деревнях. Многие жители ни разу и в больнице-то за жизнь не были, а хвори здесь лечились традиционными отварами да шаманской магией.

Впрочем, от некоторых вещей “Цефтриаксон” помогал лучше, чем громогласные взывания к духам и окуривания особым дымом. Здесь уже привыкли, что проще иногда обратиться к супругам Рамирес — пожилой паре, живущей здесь под курацией падре Иоганна и негласным приглядом Пьетро и кое-что знающей о самой элементарной медицинской помощи.

Каз, впрочем, давно пробил обоих по той самой полицейской многострадальной базе, и пару лет назад имел дружелюбный и более чем доброжелательный разговор с сеньором Рамирес о том, что один белый светловолосый парень будет пользоваться неограниченным гостеприимством в этой деревне в любое время дня и ночи, и все тайное так и останется тайным. Никогда ведь не знаешь, когда твое имя вдруг снова всплывет в сети, а то и в служебных полицейских протоколах.

Стороны быстро пришли к взаимовыгодному компромиссу, и Маттиас обрел второй дом. А заодно свежий воздух, буйство природы вокруг, даже излишнее — Каз раздраженно отмахнулся картонкой от какой-то жужжащей твари — и огромное количество физической работы в качестве профилактики от скуки. Местные быстро смекнули, что белый чужак обладает сговорчивым нравом и умелыми руками, с тех пор стоило Маттиасу появиться в деревне, ему тащили на ремонт всё, что успело сломаться со времени его последнего посещения.

Неудивительно, что уже к исходу первого дня Маттиас мечтал убраться отсюда подальше в цивилизованный город. Хотя его здесь любили и охотно помогали, когда ему самому что-то требовалось, но все же душа его принадлежала городу и его благам.

Вскоре огонь весело заплясал в металлической бочке, Маттиас залез в фургон, подключил там кипятильник и вылез с туристическими одеялами. Каз отложил в сторону последнюю подписанную склянку и потянулся, разминая плечи.

— Я все рассортировал, часть припрячешь, пусть будет на крайний случай, обменяешь на что-нибудь, если прижмет, — негромко произнес он. — Остальным распорядишься завтра.

— Спасибо, — Маттиас кивнул. — Я бы не успел заехать, это точно.

— Потому и поехал следом, — Каз пожал плечами и подбросил дров в огонь. — В пятницу будем выступать, ты не участвуешь. Возражения не принимаются. Понятия не имею, как мы будем перекручивать программу, но что-нибудь придумаем.

Маттиас хмуро кивнул.

— Ненавижу это, — бросил он и отвернулся. — Так жить нельзя.

Каз промолчал.

Он мог бы сказать, что ещё как можно, но не хотел говорить очевидные вещи. Некоторые люди прятались всю жизнь, делали это своим профессиональным умением, если можно так выразиться. Маттиас хотел иначе, хотел жить с поднятой головой и не бояться ничего. Лучше бы ему и впрямь отправиться обратно в Швецию, особенно если самого Каза однажды не станет.

Каз поморщился, после сегодняшнего происшествия думать о собственной — в свете его грандиозных планов вполне вероятной — кончине не хотелось совершенно. Напротив, хотелось надеяться и верить, хотелось позволить себе мечтать.

Маттиас поплотнее закутался в шерстяное покрывало, расшитое яркими узорами и придвинулся ближе к огню.

— Накинь тоже, холодно, — пробормотал он. — Сколько стирал, кстати? — он кивнул на черную толстовку, в которой Каз собственно и приехал. — Это же из фургона, да?

— Да я вообще её не стирал, зачем? — Каз недоуменно оглядел себя. — Она же чистая вроде, — он на всякий случай принюхался к рукаву, и знакомый травяной аромат защекотал ноздри. Каз замер, пораженный неожиданной мыслью. — Хотя постой…

— Значит, Джаспер не соврал, — констатировал Маттиас.

— Я же отдал её… — Каз обескураженно помотал головой. — Джаспер мне её сунул, когда Пьетро в холодильник позвал. Я посмотрел, что по метке моя, ну и пошел. Голова совсем другим занята была. Откуда она взялась у Джаспера вообще?

Теперь он и вовсе не понимал, как упустил такую деталь. И сам он хорош, даже не задумался, откуда толстовка взялась у Джаспера, даже не сопоставил эти детали. Настолько смирился с мыслью, что вещь подарена навсегда, что просто вычеркнул её из памяти.

— Сколько ты ее уже носишь? — Маттиас поднял брови.

— Неделю, — убитым голосом признал Каз.

— И… — мягко подтолкнул безжалостный друг детства.

— И я его убью! — Каз вскочил на ноги, сжав кулаки. — Джаспер!.. Я точно его убью! Чертов ублюдок!

— Ну-ну, полегче, не обижай его родителей, — Маттиас усмехнулся. — Ну так что, тебя поздравить с началом исцеления?

Каз вспомнил, сколько раз засыпал, уткнувшись в черную ткань носом, не понимая, почему этот странный запах так успокаивает его и навевает сон, и побагровел, от стыда и смущения обозлившись окончательно. Он молча принялся ожесточенно стаскивать с себя толстовку.

— Эй! Ты совсем рехнулся? — Маттиас едва успел перехватить её, прежде чем та полетела в огонь. — Каз!

— Что? — ледяной тон дался Казу на диво хорошо, хотя его тянуло сорваться в крик. — Хорошо потешились? Поэкспериментировали? Довольны? Запишите опыт в тетрадочку и сделайте выводы!

— А я и сделал, — Маттиас спокойно встряхнул толстовку, смахивая с нее пыль, аккуратно сложил и протянул Казу. — Тебе свойственно пропускать мелочи, которые ты считаешь несущественными. Если ты, не зная, носил её всё это время и ничего не чувствовал, значит, не все так безнадежно.

Каз оттолкнул его руку и сел обратно к огню, уставившись на него невидящим взглядом. Вспышка гнева вновь сменилась приливом стыда и желанием вновь вдохнуть этот травяной запах, успокаивающий его все это время, но упрямство не давало забрать толстовку обратно. Во рту горчило от какого-то смутного привкуса предательства, словно в душу плюнули.

Маттиас молча положил черную ткань рядом с Казом и подбросил дров в костер. Потянулся за кружками с разведенным в них супом, задумчиво подержал их над юркими язычками пламени и протянул одну из кружек Казу. Тот машинально глотнул горячую жидкость, даже не почувствовав вкуса.

— Дай мне руку, — неожиданно попросил Каз.

Маттиас, с аппетитом расправлявшийся со своей порцией, покосился на него с неудовольствием, но спорить не стал, просто протянул раскрытую ладонь.

Каз сжал зубы и с усилием опустил собственную ладонь на его. Сухая, теплая, покрытая мозолями кожа встретилась с его собственной, влажной и ухоженной. От пластиковых перчаток кожа потела и сохла, да и всем крупье приходилось уделять рукам особое внимание, те в самом что ни на есть прямом смысле кормили их.

Маттиас удивленно вскинул брови, но продолжил молча есть одной рукой, не обращая внимания на происходящее. И Каз был ему благодарен за понимание.

В принципе если он хотел резко ухудшить самочувствие, то справился с этим на отлично. Сердце забилось быстрее, в спине заболело, как всегда бывало при угрозе очередного приступа, страх и отвращение привычно подкатили к самому горлу, но тем не менее на этот раз было легче. По крайней мере, Каз мог контролировать своё состояние. Удовольствия от происходящего он не получал никакого, но прошло уже две минуты плотного телесного контакта, а он все оставался в относительно здравом уме.

— Ну всё, хватит, ты уже зелёный, — решительно сказал Маттиас и отнял руку.

Каз поднял на него мутный взгляд, потряс головой и потянулся за бутылкой воды, которую опрокинул в себя чуть ли не залпом.

— Я сегодня держал её за руку, Инеж, — хрипло произнес он. — Случайно так получилось. Было даже легче, чем сейчас. Думаешь, что-то сдвинулось все-таки?

— Думаю, что если ты не будешь сам тянуться к прогрессу, то все вернется на круги своя, — рационально заметил Маттиас. — Это как с танцами.

— Почему она?..

— Кто знает, — Маттиас пожал плечами. — Может, гормональный фон совпадает, может вы созданы друг для друга, а может боги так завещали… А может тебе не стоит заморачиваться дурацкими вопросами и просто попробовать поэкспериментировать.

— И как ты себе представляешь? — кисло поинтересовался Каз. — Подойти и сказать, мол, а давай я тебя экспериментально потрогаю?

Маттиас усмехнулся.

— Начни с малого, — предложил он. — Попробуй случайные соприкосновения для начала. Ну типа знаешь, как в подростковых фильмах показывают, когда они ещё половину экранного времени над этим фактом рефлексируют. Это, кстати, как раз про тебя!

— Иди ты!

Каз вздохнул. У него и без всего этого хватало головной боли. Он уже пытался перебороть эту чертову фобию, особенно поначалу. Тогда казалось, что ещё чуть-чуть и все вернется. Напрасная надежда. Хватило малости, чтобы все развалилось вновь.

Он вспомнил Инеж, её теплые твердые пальцы, радость в её глазах, когда строптивый гироскутер все же послушался его, и опустил голову, скрывая невольную улыбку. Стоило признать, Инеж приносила в его будни небывалое оживление, он сам цеплялся за неё, сам стремился опекать, общаться с ней, учить и учиться. После этого жизнь переставала казаться такой пресной и становилась чуточку терпимей.

Некоторое время они ели молча, потом просто смотрели в огонь, слушали ночные пересвистывания птиц и заливистое щелканье ночных насекомых. В языках пламени плясали смутно различимые фигуры, сплетались в объятиях на мгновение и тут же разлетались горячими искрами.

Телефон Маттиаса издал продолжительную череду разноголосого перезвона уведомлений, и тот, чертыхнувшись, полез в карман.

Каз наблюдал за ним краем глаза. Маттиас улыбнулся на мгновение, и Каз мог бы побиться об заклад, что Зеник опять разместила провокационное фото в общем вороньем чате. Больше чем флиртовать с Маттиасом Нина любила лишь красоваться, покоряя сердца одним лишь своим цветущим видом.

— Напомни мне никогда больше не давать Джасперу свой телефон, чтобы “быстренько найти одну мелочь”, — мрачно произнес Маттиас. — Вот, полюбуйся, у меня теперь вся почта этим забита!

Каз приподнял брови, пролистывая пальцем список предложений с жизнерадостными завлекательными заголовками. Джаспер определенно творчески подходил к тому, чтобы взбесить Пекку Роллинса. Ну и Маттиаса заодно.

— Горячие, крепкие… кхм, — Каз поднял смеющийся взгляд. — Хей, а у тебя занятные интересы, я смотрю! А Нина знает?

Маттиас побагровел.

— Очень смешно, — буркнул он.

— Не, ну вот это я понимаю, контент, — Каз одобрительно кивнул, всматриваясь в череду рекламных предложений. — И свет выставили, и ракурс, и подача эффектная!

Маттиас покосился на него опасливо и поспешил отобрать телефон обратно.

— Так он мне ещё и подписку оформил на сайте, — несчастно пробормотал он. — Обещают услуги искусственного интеллекта…

— Что, прямо для этого?.. — живо заинтересовался Каз.

— Нет, чтобы контент по интересам подбирать, — красный как рак Маттиас мрачно листал ленту предложений. — Если судить по тому, что мне предлагают, я имею очень специфические вкусы.

— Да отпишись просто от рассылки, — посоветовал Каз и откинулся на руки, запрокинув голову к звездному небу. — И забей.

— Нет, ну хоть что-нибудь традиционное они мне предложат, а? Мне уже интересно!

Каз закатил глаза и подставил лицо прохладному ветру. Губы то и дело растягивались в непроизвольной усмешке, негодующий Маттиас был забавен. Смутить его всегда было проще простого, чем и пользовалась Зеник. Ну и Джаспер, конечно же…

— Чтоб тебя… Нет!

Каз поднял голову. Голос Маттиаса звучал слишком растерянно, и сам он пялился в экран с каким-то ужасом.

— Нет… — повторил он упавшим голосом. — Что за дерьмо?..

— Что такое? — Каз мгновенно подобрался и попытался заглянуть в экран. — Эй, ты что там словно призрака увидел?

— Тебе лучше не смотреть, — тихо произнес Маттиас.

Каз совет проигнорировал и перегнулся через его плечо, чтобы успеть увидеть, как полураздетую плачущую девчонку заваливают на пол сразу двое. Темные опустошенные и слишком знакомые глаза на мгновение пересеклись с объективом камеры, безмолвное отчаяние и почти животный страх в них заставили Каза отшатнуться.

А затем тьма нахлынула плотной затуманивающей разум пеленой бешенства.

Телефон полетел на мягкую землю, выбитый одним точным ударом ребра ладони, а Каз навис над Маттиасом, пристально глядя ему в глаза.

— Ты никогда… — свистящим шепотом произнес он. — Никогда больше не запустишь это видео и тем более никогда больше не будешь его смотреть, ты меня понял?.. А ещё ты никогда ни словом, ни взглядом даже не намекнешь Инеж, что видел это!

Маттиас не сопротивлялся, не отталкивал его, он просто смотрел на Каза, словно видел его впервые, и молчал. А затем кивнул, серьёзно и искренне:

— Мы оба.

Каз втянул воздух в грудь, пытаясь унять клокочущую слепую ярость, и резко отстранился, отступил на шаг.

— Знаешь, — Маттиас тоже поднялся на ноги и посмотрел на него с высоты своего роста, — только не заиграйся в свой вымышленный мир, Каз.

— В смысле?..

— Я тебе не враг, не ищи во мне соперника, не надо, — Маттиас говорил почти отстраненно, только взгляд был печальным. — И прекрати подавлять свои желания, тебя это только разрушает. И нас — тоже.

— Я вовсе не… — Каз осекся, медленно осознавая его слова.

Маттиас, более не говоря ни слова, развернулся и отошел к фургону, и скрылся в нем, закрыв за собой дверь. Телефон так и остался лежать на земле экраном вниз.

Каз зло пнул какой-то камушек и сел обратно, поднял телефон и зло стиснул челюсти, когда стопкадр явил ему, к счастью, лишь крупный план чьей-то руки. Они не должны были это увидеть, не должны… Такое никто не должен видеть.

Вот только многие публичные дома и насильники думали иначе, полагая за благо быть частью отдельной прибыльной индустрии. Все вживую, взаправду, лакомый кусочек для особых ценителей.

Каза затошнило. Бессильное бешенство металось где-то внутри него, не давая успокоиться. Он многое мог принять, стандарты морали в нем были изрядно деформированы ещё с детства, Каз мог мириться со многими грехами, но это… это ошеломляло своим цинизмом и выбивало дух наотмашь.

Он бросил быстрый взгляд на дверь фургона и зажал экран пальцем, копируя ссылку. Личная переписка Маттиаса интересовала Каза мало, он нашел себя, и телефоны тихо щелкнули, отсылая и принимая сообщение.

Каз быстро удалил с телефона Маттиаса отосланное сообщение и вышел из чата в общую ленту контактов. И замер, заметив в череде недавних чатов знакомую фотографию. Инеж с аватарки улыбалась, наполовину прикрыв лицо своим новым светодиодным веером, и горела зеленым огоньком онлайна. Палец автоматически потянулся открыть чат, Каз одернул себя, вновь оглянулся на фургон и, не пересилив себя, все равно открыл, бегло пробегая взглядом последние сообщения.

Ничего там не было. Несколько скучных сообщений с уточнением зала репетиции и фотография горящего стаффа. Маттиас эту фотку любил, как одну из самых удачных, что у него когда-либо получались. Каз выдохнул, досадуя на себя и собственную слабость.

Он раздраженно вышел из мессенджера, выключил телефон и отложил в сторону так, чтобы Маттиас сразу мог его увидеть, когда выйдет. Если выйдет, конечно.

Сейчас Каз и сам не понимал, почему так сорвался. Слова Маттиаса больно царапнули по душе, да и по самолюбию — тоже.

Они не понимали, как много отделяет Каза от других людей, и дело даже не в гаптофобии. Для них все было просто. А он… он уже даже не представлял, как идти у собственных желаний на поводу. Вон, пошел сейчас, — как результат на душе было тошно. И от себя самого, и от правоты Маттиаса.

Каз подбросил в начавший угасать костер ещё сучьев и задумчиво поднес руку к огню. Пламя с любопытством зверя лизнуло его пальцы. Обжечься Каз не боялся, зная радиус распространения основного жара, и лишь слегка поворачивал руку, не давая коже слишком подсыхать.

Зрелище это, хоть привычное глазу, завораживало по-прежнему. Под определенным ракурсом казалось, словно пламя обвивает его пальцы, пляшет прямо на раскрытой голой ладони.

Осененный внезапной идеей Каз достал из кармана собственный телефон, личный. Рабочий он намеренно оставил дома. Левой рукой орудовать было неудобно, но он все же сумел ввести пароль и открыть окно камеры.

Он никогда толком не помнил эти премудрости вроде длины выдержки и разных тонких настроек. Этим увлекался Уайлен, и одно время занимался созданием целой галереи художественной фотографии, посвященной танцам и огню. Где-то в переписке у Каза хранилась подробная инструкция, что и как выставлять, но сейчас ему было совсем не до того.

В принципе получалось и так. На фотографии все смотрелось ещё волшебней, чем было на самом деле. Его ладонь казалась объятой пламенем, но центральным персонажем был все равно огонь. Яркий, многоцветный, похожий на прирученного зверя, ластящегося к приручившей же его руке.

Каз не знал, зачем это делает, но ведомый каким-то давно забытым чувством авантюризма открыл мессенджер уже у себя. На сообщение, пришедшее с телефона Маттиаса, он старался не смотреть.

У него не было ни одной стоящей причины делать это, ни одного логичного объяснения своего поступка, но фотография тихонько чирикнула и улетела на чужой телефон. Вот так, быстро и просто, как комплимент здешней вышке связи.

Зеленый огонек загорелся через несколько секунд. Каз вздрогнул и отложил телефон, почти боясь того, что последует позже.

“Завораживающая опасность. Красиво и страшно одновременно”

Каз выдохнул и заставил себя успокоиться. Телефон мигнул сообщением ещё раз:

“Рука приметная, это ты?”

Каз почти с обвинением покосился на виднеющийся на фото краешек татуировки и быстро напечатал в ответ.

“Да, общаемся в кои-то веки с живым огнем. Я у Маттиаса, он в порядке”

Ответ пришел почти так же быстро:

“Спасибо! Сложно было не волноваться после сегодняшнего. Как вы?”

“Отлично”

…только ухитрились поссориться не то из-за тебя, не то из-за собственных тараканов. Каз оглянулся на безмолвный фургон и вздохнул.

“Нормально до дома добралась?”

“Более чем! Джаспер способен очаровать кого угодно, знаешь? Маму уже очаровал, отец ещё думает, но мне уже страшно!”

Живое воображение мгновенно нарисовало довольно неприятную картинку, и Каз подумал, что больше Джаспера в пару к Инеж ставить не будет. Очарованию Джаспера поддавались, в конце концов, все. Исключений он не знал.

“Это его фишка. Главное, чтобы со зрителями работало”

“А какая твоя фишка?”

Смеющийся игривый смайлик в конце заставил Каза вспыхнуть чуть ли не до корней волос.

“Совать руки в огонь, очевидно”

Фотография красивой светодиодной гирлянды, обвивающей небольшое лимонное деревце в горшке, высветилась перед Казом.

“Огненных красот у меня тут не найти, но эта штука красивая. Глаз радует, когда работаю”

Несколько темных вьющихся прядей попали в кадр. Очевидно, Инеж фотографировала прямо с рабочего места. Каз вдруг жутко захотел увидеть её сейчас, просто чтобы перебить в своем сознании те страшные кадры из видео. Однако этому желанию исполниться было определенно не суждено, не просить же об этом впрямую.

“Красиво”

“У нас тут земляные полы и походные условия, спать придется либо в фургоне, либо в палатке”

Второе в случае Каза вероятнее, если Маттиас все-таки запер дверь.

“Сурово! На улице прохладно сегодня”

Это точно. Каз покосился на толстовку, но все же лишь придвинулся ближе к огню.

“Зато свежо, и горный воздух”

У него было несколько фотографий гор. Из тех, что были очень далеко отсюда. Так оно и лучше. Вдруг в следующий раз капитан Ланца решит проинспектировать не только паспорт?

“Как ты после сегодняшнего урока? Как ноги?”

Каз пошевелил вышеупомянутой ногой, перетруженные мышцы отозвались легкой судорогой.

“Не привыкли пока, а так нормально. Есть намерение повторить!”

Какая-то наглая мошка укусила его за руку, и Каз в голос прошипел что-то нелестное в её адрес.

“Ничего не поняла, но звучало экспрессивно”

“Прости. Случайно отправилось, какая-то дрянь укусила. Здесь с голыми руками лучше не сидеть”

“А ты сидишь”

Инеж не спрашивала, она утверждала. Каз неловко хмыкнул и покосился на собственную футболку.

“Сижу”

Нет, он так низко не опустится. А то он не знает, к чему такие разговоры приводят.

“Что так?”

“Из упрямства, наверное”

…потому что если вдохнуть твой запах, разговаривая с тобой, можно окончательно потерять голову.

А ещё ему до безумия хотелось услышать её голос.

“Долгая история, описывать пальцы отвалятся”

Вранье, но позволяло закрыть эту тему и не искушать судьбу.

“А ты расскажи, аудиосообщения ты уже освоил. Все равно сбил мне рабочий настрой, так хоть историю поведай!”

Ладно, за враньё приходится отвечать. Проще всего было отговориться делами и свернуть разговор, но Каз отчего-то решил идти до конца. И не дав себе передумать, ткнул в иконку телефонной трубки.

Аудиозвонок отозвался протяжными гудками подключения. Каз, затаив дыхание, ждал исхода и очень надеялся, что интернет не закончится так же внезапно, как и появился.

— Привет, — раздался тихий мелодичный голос.

Инеж все же ответила.

История, придуманная буквально на ходу, запиналась в начале, но ближе к середине потекла гладко и легко. Так же как и разговор, то и дело сопровождавшийся веселым смехом.

Увлеченный этой беседой Каз не замечал ни радостной шальной улыбки на своем лице, ни негромкого, но непривычно оживленного голоса.

Маттиас, приоткрыв дверь фургона, некоторое время наблюдал за ним и молча улыбался каким-то своим мыслям. Впервые за долгое время друг напоминал ему того Каза из юности, каким Маттиас его помнил.

Он тихо прикрыл дверь и ушел в глубь фургона. И, уже лежа на спальной полке, достал из тайника старенькую истрепанную фотографию, где семнадцатилетняя Нина Зеник в ослепительно алом платье обнимала такого же семнадцатилетнего белобрысого юнца, уже постриженного на военный манер. Его маленькая огненная птичка была вернее многих иных и умела ждать как никто другой.

И Маттиас сделает все, чтобы она дождалась. Он вернет себе доброе имя и перестанет скрываться и прятаться, он вернется к ней. Однажды.

Обязательно, чего бы ему это ни стоило.

1) контрабандисты, занимающиеся перевозкой мигрантов

Вернуться к тексту