На дне оврага (гет)

Осень, настоящая, жестокая, в этом году наступила внезапно; за одну ночь теплый и мягкий сентябрь сменился студеным и ветреным октябрем — даром, что по календарю тому было ждать еще дней десять. Лора любила все времена года, и осень тоже с ее буйством красок, которое сменяет кладбищенское уныние, с ее дождями и яблочным запахом от опавших кленовых листьев. Но тут почувствовала, что пора бы становиться на крыло. Душе ее не было покоя; хотелось стряхнуть с себя Гельстен и устремиться вперед, в неизвестность. Но напоследок она должна была попрощаться с оврагом.

...Его устилали лоскутья листьев. Полуголые деревья уже не давали тени, жалко дрожали на ветру. Все было уже мертво: и бурые папоротники, и рыжие хвощи, и ряска, все еще колебавшаяся на воде. Лишь вода была жива; черная, она все бурлила, прорываясь вперед.

На отживших стеблях недотроги не осталось даже коробочек с семенами. Лишь на одном чудом уцелел цветок, крупный и душистый, но уже темный, на слабой ножке. Лора сорвала его: ей казалось, так будет правильно.

Присев на ствол согбенной ивы, Лора очутилась прямо над водой. Она бросила в ручей цветок, он зацепился за торчащий из воды прутик и бился в сильном течении. Лора вспомнила, как однажды, месяц назад, у нее слишком сильно пошла кровь после все той же настойки — да, тогда все вокруг говорили что-то про мост, который так и не открыли. Миссис Таунсенд написала Эду, он явился и долго молча смотрел на нее, сжимая кулаки, а потом привел врача. Тот, правда, сказал, что с ней ничего страшного не случится — так и вышло. Лора отлежалась и дошла тогда до ручья: ей показалось, будет правильно отдать кровь месту, где она пролилась в первый раз. Точно так же сидя на стволе, она опустила испачканную простыню в воду. Закорузлая ткань смягчалась, вода размывала кровь, растворяла запекшиеся сгустки. Лора стала тихо напевать, покачивая ткань, чтобы кровь смыло быстрее. Наконец ручей принял все, что ему принесли. Лора вытащила мокрую простыню и положила в корзинку. Отжимать не было сил, вода сочилась сквозь прутья. Миссис Таунсенд, конечно, устраивала скандалы и по поводу кровотечения, и по поводу простыни, но Лора привыкла от нее отмахиваться. Однако заканчивался срок, за который Стив заплатил за комнату: еще одна причина уехать.

...Цветок еще бился в бурой воде. Лора достала из кармана ленточку и бросила к нему, потом пошла по тропинке вверх. Сегодня на паром, а там — насколько хватит денег на билет — куда угодно еще. Как хорошо стало без Стива и без Эда, на полной свободе.

Паром вспенивал воду. Стивен стоял на палубе, смотрел, как отдаляется Гельстен. Исчезал в дымке причал, где какие-то три месяца назад он встречал Лору, надеясь, что счастье так близко. Не хотелось снова думать, что счастье не для него — возможно, он всего лишь обманулся в ней. В конце концов, эта генеральская дочка поддержала Марлоу, хотя не могла не знать о его измене — значит, любить женщины все-таки могут.

Черная громада моста нависала над водой. Инженеры из Корлинга все-таки не разрешили открыть его и заставили переделывать. В отношении мэра и строителей велось расследование. Марлоу тоже попал под раздачу, но так как сам вовремя дал ход делу, предотвратил, как писали газеты, возможные жертвы, то вряд ли его ждало какое-то суровое наказание. Мост будут перестраивать уже другие люди. А Стив с Гельстеном счеты покончил. Его недавно пригласили на работу в Корлинг; может, там ему повезет больше.

Страшно знакомый голос пропел рядом:

— Черноокий, чернобровый,

Как ласкались мы с тобой...

Стив вцепился в ограждение и обернулся. Лора, стоя в паре шагов от него, смотрела на близящийся берег, гористый и поросший лесом, на дымок паровозов, вившийся легкими облачками, едва заметный. Несколько мгновений Стив всматривался в ее тонкий неподвижный профиль, вспоминал голубые глаза, точно не видящие никого вокруг, наблюдал, как бьется по ветру черная прядь. Потом отвернулся и пошел в другую сторону.

Право же, мост через устье Гринрив построить легче, чем оставаться с Лорой рядом.

Кассандра торопливо поднялась по ступенькам дома семьи Марлоу, позвонила в дверь. После инцидента с мостом она снова стала часто бывать здесь, поначалу — навещая Августу, но подруга все чаще ссылалась на то, что занята. У тихой и добродушной миссис Марлоу вечно находились предлоги, чтобы уйти следом за дочерью и оставить Кассандру наедине с Эдом.

Волей-неволей обоим пришлось преодолевать неловкое молчание — благо, темы для разговоров нашлись. Эду нужно было с кем-то поговорить о процессе по поводу некачественного строительства моста; с сестрой у него отношения давно разладились, а мать он не хотел волновать. Правда, если ему верить, волноваться было особенно не о чем — его могли разве что заставить выплатить штраф. Но видимо, поступок, который он еще недавно сам от себя не мог ожидать, стоил ему немало душевных сил.

— Знаешь, что особенно стыдно? — спросил ее Эд однажды, улыбаясь свое новой, сконфуженной, потерянной улыбкой. — Чтобы решиться хоть на какой-то поступок, мне пришлось спуститься на самое дно. И ладно бы от этого я один пострадал.

Кассандра, тяжело вздохнув, положила ему руку на плечо. Его ничто не могло оправдать в истории с Лорой Мейли... Кроме того, что она знала его сердце.

Она слышала — игнорировать сплетни стало уже невозможно — что он навещал Лору, и так как она сделалась больна, присылал врача. По мрачному виду Эда Кассандра заподозрила, что случилось с этой девушкой. Узнала стороной: жизнь и здоровье Лоры было вне опасности, и Эд больше не навещал ее. Кассандра подумывала навестить Лору и предложить ей денег, но та внезапно уехала из города. Куда — ее квартирная хозяйка не знала. Ее жених, как слышала Кассандра, тоже уехал: Эд поговорил с какой-то компанией в Корлинге, и там для хорошего сварщика нашлось место. Воссоединился ли Стивен с невестой? Умом Кассандра понимала: так лучше по крайней мере для Лоры, но сердце подсказывало: это худшее, что может произойти с обоими.

Жизнь входила в привычную колею, только Эд сильно скучал без работы.

— Может, мне пойти преподавать, а, Кэсси? — спрашивал он ее полушутя. — Или после этого дурацкого процесса отправиться в Бергию? Может, там моя репутация покажется не такой уж плохой...

Насколько Кассандра знала Эда, сегодня у него появится одной причиной больше отплыть за океан.

...Любопытная Айрини уже давно обшарила, кажется, всю мебель, доставшуюся комитету после Роберта Тельмана, но один запертый ящик не поддавался ее усилиям. Сегодня брат одной из девушек, которой они помогли найти работу, в благодарность за сестру вскрыл злосчастный ящик, где нашелся альбом с фотографиями и пачка писем. Бесцеремонная Айрини тут же схватила то, что лежало сверху. Из него выпала на пол фотография девушки. Стоявшая рядом Августа подняла снимок и вдруг, изменившись в лице, воскликнула:

— О Боже!

И вот это письмо лежало в сумочке Кассандры: они с Августой решили, Эд вправе видеть это письмо и вложенную фотографию. Вправе узнать то, что, может быть, снимет немалую тяжесть с его души. Кассандра еле дождалась момента, когда смогла вручить ему конверт, где на пару пожелтевших листов растянулись строчки полудетского почерка, трогательно, с ошибками, наивными оборотами рассказывавшие о подвиге слабого и робкого юноши, который в кораблекрушении уступил место на плоту незнакомой девушке. Она была при нем в последние часы, когда он умирал в лазарете на подобравшем их корабле, и после назвала дочь в его честь — Джастиной. Девочка, которой не было и года, темноглазая, но в беленьких кудряшках, на фотографии сияла радостной и невинной улыбкой, обнимая за шею мать — миниатюрную женщину редкой красоты, с пышными светлыми волосами.

Достав из конверта фотографию и письмо, Эд моргнул. подошел к окну, повренулся к свет. Пригляделся и потрясенно прошептал:

— Дендри...

Конец