На дне оврага (гет)

Злой ветер дул так, точно хотел сбросить их, посмевший забраться на этакую высоту. Эдвард выпрямился во всей рост, как никогда чувствуя себя сильным, способным сопротивляться — и радуясь этому. Он бросил взгляд вниз, вдаль, на сердитую серую Гринрив и свинцовое, сливавшееся с сизым горизонтом море. С детства нравилось преодолевать давление чего-то такого огромного и угрожающего, превозмогать, выстаивать.

Ивы вдоль берега гнулись, выворачивая серебристые листья. Эдвард не сразу различил за ними тонкую фигурку в голубом платье. Какая-то девушка шла по узкой тропинке близ воды — к устью.

Ветер раздувал ее подол, чуть ли не сбивал с ног, но она упрямо шла вперед, временами ловко балансируя. Ветер сорвал с нее шляпку, взметнулись черные волосы. Она схватила шляпку ровно перед тем, как та упала в воду, и двинулась дальше, раскинув руки и, кажется, распевая.

— Вот сумасшедшая! — рассмеялся Эдвард и невольно припомнил вчерашнюю незнакомку, что пустилась в пляс перед толпой. Кажется, она тоже была черноволосая, в голубом платье. Глаза оттенка цветков цикория блеснули вызовом, когда она увидела его. Что ж, хороша; Эдвард был рад, что встретил ее. Он ценил красоту и каждый раз с наслаждением любовался ею.

— Точно чокнутая, — пробормотал рядом седоусый Пит Хови. — Глядите-ка, машет нам.

Точно, остановившись там, где тропинка обрывалась, девушка обернулась и взмахнула тонкой рукой. С такого расстояния — точно былинка на ветру. Вот отправилась назад. Эдвард тряхнул головой, заставляя себя вернуться к работе.

Неделю назад установили последний пролет, сейчас укладывали дорожное полотно. К октябрю, пожалуй, можно будет сдать мост в эксплуатацию. Мэрия торопит с открытием; почему-то мистер Спаркс считает, что это поможет ему переизбраться. Он, конечно, рассчитывает на большую помпу при открытии; ну, главное — отговорить его устраивать что угодно, вызывающее вибрацию.

Когда они спустились вниз, то застали сварщика Стивена Блейка стоящим у самых ворот. Он прислушивался, хмурый даже больше обычного. Эдвард, к слову, не понимал, как можно быть таким угрюмым, когда еще вся жизнь впереди. Даже когда ему самому приходилось очень тяжело, он не считал своим врагом весь свет.

— Что вы тут делаете, Блейк?

— Ничего, сэр. Извините, — пробормотал Блейк, но уходить не спешил. Эдвард прислушался и сквозь доносившийся сверху громкий стук различил — неподалеку девичий голос пел старую креннскую⁽¹⁾ песню:

— Черноокий, чернобровый,

Как ласкались мы с тобой,

А теперь ты вдаль умчался,

Мое сердце взял с собой.

Не успела наглядеться

В твои милые глаза,

Как любила, не успела,

Не успела рассказать.

Чует сердце: горе скоро,

Нам не знать счастливых дней.

Принесет мне черный ворон

Весть о гибели твоей.

Голос, глубокий и сильный, то расстилался по ветру, то причудливо играл, точно плескались волны. Он звучал неожиданно радостно, точно наслаждался собой, своей звучностью, задором и дерзостью.

— Эх, без сердца поет! — Пит Хови щелкнул языком. — Как птица кричит, а души-то нет.

Стивен сжал зубы.

И тут в ворота вошла с корзинкой девушка, которую Эдвард видел вчера вечером танцующей. Голубое платье, шляпку так и не надела, темные волосы развалились по плечам — выходит, это она шла сейчас вдоль реки. И может, пела тоже?

Стивен при виде ее выпрямился, выдавил слабую, болезненную улыбку. Девушка спокойно, не обращая ни на кого больше внимания, подошла к нему и поцеловала в губы.

— А я принесла тебе поесть. Здесь суп и сэндвичи.

Да, голос тот же самый. Блейк смотрел на нее в упор, с очень горькой нежностью, а она была спокойней моря в тихую ночь.

— Тебя миссис Таунсенд надоумила?

— Да. Ешь.

Эдвард кашлянул — Стивен вздрогнул и резко обернулся.

— Может, вы нас представите, мистер Блейк?

— А, да, — и впервые на лице мальчишки заиграла в самом деле счастливая улыбка. — Это Лора Мейли, моя невеста. Лора, это Эдвард Марлоу и Питер Хови.

Невеста? При звуке этого слова Эдвард вспоминал Кассандру, свою лилию, ее изысканную и чистую красоту. Лоре Мейли это слово не подходило — слишком прямо глядели ее голубые глаза, слишком жгла спокойная усмешка. Она и не думала прибрать растрепавшиеся волосы, надеть шляпку.

Ему вспомнились золотые волосы, точно так же распустившиеся по спине, яркие голубые глаза на другом, милом, доверчиво обращенном к нему лице, которое теперь давно истлело. Вспомнился безмятежный июньский день, густая трава, испещренная пурпурными цветами, и траурная бабочка, присевшая на тонкий пальчик. Солнечный луч из прошлого осветил его жизнь, ворвавшись со взглядом Лоры Мейли.

— Вам придется работать еще лучше, Блейк, чтобы я мог чаще выписывать вам премии. Такую девушку надо баловать.

Он хлопнул Блейка на плечу, но мальчишка ответил уже привычным угрюмым взглядом.

— Ладно-ладно, поболтайте с невестой еще минут десять... или двадцать... я засекать время не буду!

Отходя, он услышал, как Блейк строго сказал невесте:

— Надень шляпку.

Нет, как они все-таки могли сойтись, что нашла нимфа в волчонке? Да и не выглядит она влюбленной... Ему-то хорошо известно, как смотрит влюбленная женщина. Но тогда что их держит вместе?

Уже вечерело, но небо стало еще светлее, загорелся золотом горизонт. Заканчивался очередной рабочий день, улицы Гельстена, как обычно, стали оживленнее. Порой Эдвард представлял, как, родись он в другой семье, сейчас шел бы отдохнуть в паб, а после его, напившегося, уводила бы домой жена. А может, он бы остался ночевать на сеновале, как бывало с ним в молодости, слушал звон летней ночи, вдыхал запах сухой травы... И снова ему вспомнилась Лора Мейли, свободная, как ветер.

Он подумал было завернуть на площадь: не увидит ли эту девушку снова там, танцующей и поющей? Музыканты, кажется, выступали опять. Он покачал головой: вряд ли Лору дважды подряд застанешь в одном и том же месте. Вряд ли она и завтра принесет жениху обед. Это Кассандра, будь он, опять же, простым рабочим, а она, скажем, швеей, бегала бы к нему каждый день. Зачем ему смотреть на других женщин, если у него есть она?

Взгляд на золотой закат укрепил Эдварда во внезапном желании заехать к невесте. Выезжая к площади, он свернул на восточную дорогу. Замелькали сначала новенькие особняки, после бедные домики, ни в одном из которых еще не зажегся тусклый свет. Лишь когда застройка кончилась, Эдвард прибавил скорость. Вообще-то он любил быструю езду, но на автомобиле не получаешь от этого столько удовольствия, как в экипаже. Вот, помнится, когда мальчишкой дядя Берти давал ему править, и ветер бил по лицу, свистел в ушах, его подбрасывало, лошади храпели... Но он все же крепко держал вожжи и умело, по инстинкту направлял лошадей, успевая уходить от столкновения с другими экипажами и объезжать углы буквально за секунды.

...Неподалеку от дома Кассандры Эдвард свернул к старому кладбищу, оставил машину под присмотром сторожа и отправился пешком через поле. Недавно он заметил у проселочной дороги целые заросли ромашек — он знал, что Кассандра на самом деле любит именно эти цветы. С ними, скрепив букет травинкой, он и направился к высокой чугунной ограде серого, увитого плющом особняка.

Он знал: Кассандра, верная своим привычкам, сейчас наверняка читает на скамейке под высоким дубом. Да, он заметил там ее белое платье, ее золотые волосы, горящие в лучах заката. Схватившись за ограду повыше, он встал за одну чугунную завитушку, потом на другую и подтянулся. Чуть прицелившись, размахнулся и бросил букет. Глаз у него был верный: цветы упали прямо к ногам Кассандры.

Она ахнула, грациозно нагнулась за ними, подняла, отряхнула и обернулась. Увидела его — и скользнула к решетке, протянув к нему руки. Солнечные лучи золотили мельчайшие веснушки на ее чуть впалых, нежных щеках; мягкие темно-карие глаза — точно крылья траурницы — глядели с самым ласковым упреком. Он спрыгнул.

— Мальчишка, — ее изящная рука чуть коснулась его щеки и плеча. — Ты бы еще через ограду перелез.

— А что, это идея, — он поймал кончики ее пальцев и поцеловал.

— Но если ты поломаешь мамины лилии, меня точно заставят разорвать помолвку.

Он рассмеялся. Они шли вдоль ограды, дотрагиваясь до пальцев друг друг сквозь чугунные завитушки и не сводя друг с друга глаз.

— Ты зайдешь? Не зря же приехал.

— Конечно, не зря. Увидел тебя. Но я боюсь, твой отец не оценит, что я появился без предупреждения.

Отец Кассандры недолюбливал его и не одобрял помолвку с ним дочери, но не хотел ей препятствовать.

— Отец не так уж плохо к тебе сейчас относится. Думаю, он скоро поймет, что ты достойный человек. Как там мост, Эдди?

Он шутливо поморщился.

— Милая, давай на сегодняшний вечер я забуду про мост, а ты про своих несчастных женщин? Я знаю, мы оба делаем нужное дело, но сегодня хочу думать о тебе — и надеюсь, ты обо мне тоже.

Пока Кассандра распутывала смыкавшую ворота цепь, впуская его, Эдвард, помогая ей, принялся что-то мурлыкать под нос — и сам не осознавал, покуда она не спросила:

— Ты поешь креннскую песню?

Эдвард осекся. Креннов лучше было не упоминать в доме генерала Шеридана: его мягкость к ним и их последовавшее вероломство стоили ему отставки. А он сам как раз сейчас запел услышанную сегодня песню, "Черноокого" — видно, привязался мотив, бывает.

— Прости. Я не буду.

— Мне приятно тебя слушать, — она застенчиво улыбнулась и вдруг задумалась. — А ведь кренны все синеглазые... Получается, в этой песне поется про чужака? Он соблазнил девушку и бросил ее...

Она тут же осеклась сама, но Эдвард коснулся ее руки, показывая, что не принял это за намек.

— Можешь написать об этом эссе и опубликовать под псевдонимом.

— Обязательно. Но сначала напою тебя чаем.

Как раз открылись ворота, он привлек Кассандру к себе и бережно поцеловал.

1) малочисленный народ, проживающий на севере Скендии, коренные ее жители

Вернуться к тексту