Год Крысы. Дороги. Часть 2 (гет)

Вид из столовой, где они только что позавтракали, открывался на небольшой сад с цветущими кустами белой сирени, аромат которой напоминал ему весенний запах внутреннего двора ринтарской Пристани.

— Отец, а ты не хочешь посоветоваться с остальными семьями? — спросил Альк.

Ром Хаскиль покачал головой.

— У нас мир, но ты сам видел, насколько ненадёжный. Пока делить нечего, мы заодно, но как только затеется буча, ни за кого нельзя будет поручиться. Того и гляди воткнут нож в спину.

Альк полагал, что отец драматизирует ситуацию, но не доверять его опыту не мог.

— Что самое худшее нас ждёт?

— Если тсарь умрёт, а на его место придёт его кузен Веремей.

— Думаешь, он хуже, чем их дядя, брат Витора?

Ром Хаскиль поморщился.

— Два пёсьих сына… Не знаю. У обоих полно сторонников, которые поддерживали Витора в его затее начать войну с Саврией. Среди них немало тсецов и старых вояк, у которых давно чешутся мечи. Хитрожопые ринтарские лисы…

— Думаешь, война реальна?

— Очень реальна, даже более чем. Появилось много недовольных по обе стороны Рыбки. Если власть в Ринтаре зашатается, савряне могут поддаться соблазну доказать, что они круче, и Исенара окажется между двух огней. Ринтарцы не станут принимать её всерьёз — пришлая, молодая… Савряне решат, что у них есть поддержка в стане врага. Два повода начать конфликт.

Несмотря на то, что тсарь, мягко говоря, не всегда был добр к Альку, вести о его ухудшающемся состоянии удручали.

— Как Шарес?

— Не выходит, Исенара тоже. Придворный лекарь заперт во дворце, от него ничего не добиться. С тех пор, как слухи о болезни расползлись по всему тсарству, состояние здоровья Шареса — строжайший секрет, но… по последним сведениям, у него гангрена. Он не выберется. У нас есть, возможно, пара недель.

— Может, мне стоит сходить во дворец и поговорить с Исенарой? — предложил Альк.

Ром Хаскиль просиял.

— Отличная идея! Уверен, она захочет тебя видеть. Обсудишь с ней, как она представляет своё будущее.

— Нет, — Альк скривился, — я могу справиться о здоровье Шареса, но говорить о делах в такой момент? Исенара, наверное, в ужасе.

— Исенаре нужно думать о будущем. У неё два варианта: остаться на троне и растить наследника единого Савринтара, или быть изгнанной — а может, вообще убитой. На чью сторону она станет, если начнётся свара между тсарствами? Думаю, мы оба понимаем, что её ждёт.

— Нарида тоже это понимает и наверняка её предупредила.

— Часто ли ты слушаешься наших с матерью советов? — усмехнулся Ром Хаскиль. — А тебя Исенара послушает. Предложи ей не просто помощь, а конкретный план.

Альк с интересом глянул на отца.

— А он у нас есть?

Ром Хаскиль подошёл к окну, вдохнул аромат сирени и произнёс:

— Твоя мама сейчас говорит с дедом о том, чтобы тот попросил тсарского путника нам помочь.

— Мама поехала в скит? — удивлённо воскликнул Альк. — Я думал, она навещает Богдану.

— Богдану она навестит позже, — отмахнулся отец. — Если путник даст тсарю правильный совет…

— Какой?

— Например, доверять тебе.

Альк почуял подвох, но до конца не понял, в чём он.

— И?

— Предложи Исенаре помощь.

— Какую?

— Просто будь рядом. Ей понадобятся крепкое плечо и совет мужчины, который неплохо разбирается в политике.

— Кто? Я? — усмехнулся Альк.

— Пусть Исенара уговорит Шареса в случае его смерти назначить сына наследником, а её — опекуншей. Это не позволит его родственникам чинить беспредел. А со временем, когда родится ребёнок, Исенаре понадобится новый супруг — который не будет претендовать на престол, но защитит её от нападок и даст возможность вырастить сына.

Губы Алька скривились.

— Уж не меня ли ты пророчишь тсарице в супруги?

— А почему нет?

— Отец, ты в своём уме?

— Альк, на кону мир или война. Наша семья, скорее всего, её переживёт — мы не станем махать мечами на поле боя, верно? Но это будут делать тысячи ни в чём не повинных дураков. Ты хотел изменить мир? Вот и меняй, — выпалил отец, сурово глядя сыну в лицо. — Тебя поддержат савряне. Тебя поддержит ринтарская Пристань.

— Пристань? — усмехнулся Альк, не веря своим ушам. — Да они меня ненавидят.

— Ошибаешься. Они ненавидят неудачников. Поддержат, не сомневайся — я прощупывал почву.

— И когда ты только успел, — проворчал Альк, пытаясь унять бурю противоречивых эмоций. — Такое впечатление, что всё зависит только от меня…

— Именно.

Они умолкли на долгую щепку.

— Я сегодня же должен попасть во дворец, — сказал Альк. — Меня пустят?

Ром Хаскиль улыбнулся.

— Не сомневаюсь!

Исенара стояла в узком и длинном коридоре замка, в котором издавна хранились важные тсарские реликвии. Всего пару месяцев назад в честь коронации Шареса ткачи подарили ему новый гобелен с картой Савринтара, и предыдущий, выцветший и потёртый, был перевешен влево. По традиции получивший трон тсарь получал подобный гобелен, чтобы история запомнила его как созидателя или разрушителя. Шарес начал своё правление с больших границ и очень надеялся их сохранить.

Исенара привычно погладила живот, пытаясь отвлечься на ребёнка и унять мучительную тревогу. Она плохо спала и заставляла себя регулярно есть, хотя кусок в горло не лез.

Ей казалось, что она имеет влияние на супруга… Она присмотрелась к тканой карте и горько усмехнулась. В трудную минуту Шарес вдруг отказался слушаться её советов. Ни уговоры, ни слёзы, ни угрозы на него не действовали. Он верил, что поправится, и не хотел жертвовать правой рукой. «Тсарь, который не может держать меч, не сможет править». А мёртвый сможет?

Вытерев слёзы, Исенара сжала кулаки и громко выдохнула. Проклятые мужчины, дурацкие турниры…

— Ваше величество, — прозвучал голос одного из слуг, — вас просят об аудиенции.

— Кто? — грубо спросила она.

— Господин Хаскиль.

— Который? Ты что, не знаешь, что их двое?

— Простите, Ваше величество. Господин Альк Хаскиль.

— Альк? — она взглянула на слугу. — Зови. Только не сюда, тут слишком мрачно. В малую гостиную. И попроси, чтобы подали холодного вина.

Исенара быстрым шагом прошла вдоль коридора и направилась к лестнице, ведущей на нижний этаж. Ей было интересно, с чем пожаловал Альк Хаскиль, а ещё она надеялась отвлечься от мучивших её переживаний за мужа, узнать что-нибудь про последние политические козни, да и просто увидеть наконец хоть одного белокосого подданного, который к ней добр.

Альк был вежлив, элегантен и мрачен.

— Здравствуйте, ваше тсарское величество!

Он собирался поцеловать ей руку, но Исенара отмахнулась и попросила:

— Альк, давай без титулов.

— Хорошо.

— Зачем ты пришёл?

— Чтобы помочь.

Она задумчиво уставилась на прекрасную старинную вазу, в которой стоял огромный букет сирени. В гостиную вошёл слуга с подносом, поставил на стол тарелку с эклерами и инжиром, разлил вино и с поклоном удалился.

— Чем? — спросила она, как только за слугой закрылась дверь. — Расспросами?

— Не только, — спокойно ответил Альк, — и всё же будет невежливо не поинтересоваться здоровьем тсаря.

— Всё плохо, — ответила Исенара, теребя кусочек инжира.

— Насколько?

— Шарес не слушает ни меня, ни лекарей. Он и лекарство от насморка с сомнением принимает, а тут целая рука… Вбил себе в голову, что Хольга его не оставит, и молится каждый день. На самом деле я тоже не уверена, что наш лекарь сможет грамотно ампутировать руку, — её вдруг передёрнуло.

— Лекаря мы найдём, самого лучшего, — уверил её Альк. — Ты использовала все средства, чтобы уговорить его?

— Говорила, что буду любить его и без руки, — мрачно поделилась она. — И что он должен подумать о сыне. И что народу всё равно, в какой руке он будет держать меч, потому что он прекрасный правитель. И что без него единое тсарство может развалиться…

Альк кивнул, признавая аргументы достаточными для любого разумного человека. Исенара всегда была упорной. Он вдруг вспомнил, как в детстве они играли в прятки во дворце, и один раз после приёма слуги искали её несколько часов, пока она пряталась в шкафу.

— Я могу его увидеть?

— Нет, — в её голосе зазвенело раздражение. — Он пускает к себе только Кастия, врача и любимого слугу. Ну и меня, конечно.

— Чтобы помочь, я должен знать, насколько Шарес болен.

— Но как именно ты хочешь помочь? — Исенара пыталась сдержать злость, но усталость и тревога последних дней давали о себе знать.

Альк ответил вопросом на вопрос.

— Я могу встретиться с придворным путником?

— Если угодно, но он уже сделал всё, что мог: посмотрел дороги и выбрал лучшую для Шареса. Но путник не всесилен — тебе ли не знать, Альк? Ты же сам учился в Пристани.

— Вот именно, — он вдруг понизил голос. — Ты мне доверяешь?

Она ответила не сразу.

— Пожалуй. Однажды ты оказал мне услугу, которую не забывают. Ты помог мне, когда я была в отчаянье.

— А что ты чувствуешь сейчас?

Он глянул ей в глаза, и Исенара вздохнула.

— То же самое.

— Тогда послушай меня. Позволь мне поговорить с вашим путником.

— Хорошо. Объяснишь зачем?

— Нет, не хочу подавать ложные надежды. Но если есть шанс что-то изменить, грех им не воспользоваться, не так ли?

— Ты захочешь поговорить с ним наедине, верно? — предположила она.

— Да. Извини.

— Что ж… Я прикажу его позвать и уйду.

— Нет, я лучше поговорю с ним в саду.

— Почему?

— Потому что во дворце у стен есть уши, — ответил Альк.

— Как хочешь… Но потом ты вернёшься и расскажешь мне, до чего вы договорились.

— Непременно.

Исенара встала, позвала слугу и, отдав распоряжения, вдруг заговорила с виноватым видом:

— Альк, извини, что тебе пришлось убегать от тайной стражи. Я не знала, что всё было так серьёзно, мне не сразу донесли, что у тебя проблемы. Не думай, что я не умею быть благодарной.

Он бросил на неё почтительный взгляд и сказал:

— Я говорил это в прошлый раз и скажу сейчас: оказать услугу тсарице — честь для каждого подданного.

— Прекрати, Альк, — она скривила губы. — Опять этот официоз… Если ты поможешь Шаресу — не знаю, как это возможно, потому что на уговоры отрезать руку он только рычит, — я тебя отблагодарю. И не каким-то там браслетом.

— Хорошо, но я пришёл сюда не ради награды. Исенара, на кону будущее двух тсарств — и твоё тоже. Ты же понимаешь, что случится, если Шарес будет упорствовать?

— Он не умрёт, — она помотала головой. — Я верю, что его организм справится. Он молодой и сильный.

Сочувственный взгляд Алька вывел её из себя, и она чуть не расплакалась от злости. Терять самообладание было недостойно тсарицы, но в последние недели терпение отказывало.

— Я буду у себя, — её голос предательски дрогнул. — Когда поговоришь с путником, обязательно вернись и расскажи мне, к чему вы пришли.

— Конечно, — Альк сухо улыбнулся и пошёл по длинному дворцовому коридору вслед за слугой.

* * *

С госпожой Хаскиль Рыска больше не виделась — предусмотрительно ушла на весь день, отговорившись сбором трав в полнолуние, и та лишь передала ей через деда привет и отправилась куда-то в своей карете. Несколько дней Рыска прокручивала в голове их разговор, и даже утренняя тошнота не смогла её отвлечь от тяжёлых мыслей и дурных предчувствий. А через три дня после отъезда госпожи Хаскиль в скит приехал посыльный.

Заметив быстро скачущего всадника, Рыска выскочила на крыльцо и, прищурившись, стала всматриваться в его фигуру — к её разочарованию, черноволосую. Решив, что это кто-то из «агентов» отшельника, она уже собиралась отправиться в свою комнату, но вовремя сообразила, что дед ушёл в лес, и встретить гостя придётся ей самой.

Так Рыске в руки попали сразу два письма от Алька: одно, адресованное ей, второе — деду.

Своё, тонко скрученное трубочкой и перевязанное синей лентой, она сразу же развернула и, обрадовавшись, что Альк не воспользовался особыми чернилами, стала жадно читать: «Рыска, мне придётся задержаться по неотложному делу, которое займет неопределенное время. Не стану его доверять бумаге, даже тайнописи. Дождись меня в ските и присмотри, пожалуйста, за дедом — кажется, это ему доставляет удовольствие. Постарайся за время моего отсутствия никого не ранить в попу мечом и не угодить в каталажку. Мое нынешнее задание совершенно не опасно, так что бросаться мне на выручку не нужно. Не уверен, смогу ли в ближайшее время написать. А. Х.»

Рыска перечитала письмо два раза, восхитившись ровным, красивым почерком с характерными размашистыми «м», и задумчиво повертела в руке вторую трубочку.

Эх, как же это некрасиво читать чужие письма… Но дед мог вернуться нескоро — вдруг письмо содержит что-то важное?

Она развязала вторую ленту и с досадой уставилась на чистый лист. Пригляделась — в правом верхнем углу стояли три палочки.

Тень номер три? Недолго думая, Рыска достала из ларя старика несколько флаконов, отыскала помеченный тремя палочками и капнула из него на бумагу — та ожила, расцветая всё теми же аккуратными буквами… О том, что скажет ей дед, когда увидит проявленное письмо, Рыска старалась не думать. Вгляделась в строки на саврянском — их читать было немного сложнее, но она справилась.

«Дед, многое происходит, и я должен срочно действовать, чтобы не допустить очень неприятных событий. Я знаю, что ты говорил с мамой, но не делай быстрых выводов. Я встретился со знакомым тебе путником, думаю, он пойдет мне навстречу. Пожалуйста, присмотри за Рыской на случай, если мне придется долго отсутствовать. Не отпускай её никуда, особенно в Ринстан. Приеду, как только всё решится. А.»

Рыска оставила адресованное деду письмо на столе, даже не убрав на место флакон с тенью, засунула своё за пазуху и вышла на крыльцо. Ей очень не понравилось, что письма были слишком разные: адресованное ей — весёлое и шутливое, а написанное тайными чернилами — серьёзное и тревожное. Она не всё поняла из прочитанного: Альк должен действовать, чтобы не допустить чего-то плохого... Альк просит деда не пускать её в Ринстан... Как будто дед сможет её задержать, если она решит поехать! А ещё Альк знал о приезде своей мамы в скит… Это тоже Рыску не порадовало, как и его беседа с путником. Всё выглядело так, будто план госпожи Хаскиль начинал воплощаться. В груди натянулась привычная струна, предвещавшая несчастье.

Рыска вышла в сад, наклонилась, чтобы взять корзину, но в глазах у неё потемнело, и она позорно осела под розовым кустом.

Когда дед вернулся из леса, Рыска сидела на траве и сосала уколотый палец, ещё не зная, что розовые шипы расцарапали ей лицо. Поэтому, когда побледневший старик в ужасе бросился к ней, она с недоумением сказала:

— Всё хорошо, просто голова закружилась.

— Девонька, давай пойдем в дом, — пробормотал тот, подавая ей руку, но Рыска отказалась от помощи, сама встала и пошла умываться.

— Ой, страх какой, — испуганно пробормотала она, увидев своё отражение в зеркальце над умывальником.

Впрочем, долго думать о расцарапанной физиономии она не стала, потому что старик уже отправился в свою комнату и принялся шуршать бумагой…

Рыска умылась и с пристыженным видом принялась месить оставленное подходить тесто, а через несколько щепок отшельник вернулся в кухню и молча уселся на скамью напротив. В последнее время они мало разговаривали, и Рыска вдруг подумала о том, что привыкший к одиночеству старик замечательно обойдётся и без её бесед, и без её компании…

Попытки уехать Рыска на время бросила, но теперь, после письма Алька, её так и подмывало взять и нагрянуть в Ринстан, чтобы удивить их всех. Она подойдёт к крыльцу красивого дома Хаскилей, и когда дворецкий спросит, как её представить, гордо ответит: «Я госпожа Хаскиль!» Что она будет делать дальше, Рыска не решила, но это и не требовалось. И так ясно, что подобную глупость можно лишь представлять в фантазиях.

Она вздохнула и присыпала мукой тесто. Покосилась на выразительно молчащего старика — будет ругать её за любопытство или предпочтёт оставить свои мысли при себе?

— Ты должна сообщить ему о ребёнке, — вдруг сказал он.

Конечно, от внимания старика не ускользнуло, что Рыска по утрам выбегала во двор, чтобы вытошнить в мусорную кучу. Правда, лишних вопросов он не задавал: зачем спрашивать, если и так всё ясно?

— Конечно, сообщу, — Рыска схватила нож и стала крошить петрушку для начинки. — Это же его ребёнок.

Вообще-то, она знала немало мужчин, которые могли прекрасно жить, не беспокоясь о том, что где-то там растут их дети, но Альк был не из таких.

— Не делай никаких выводов из этих писем, — в голосе старика не было осуждения. — Ещё ничего не ясно.

— Чего неясного-то? Альку опять нужно время, чтобы разобраться с важными делами.

Отшельник хмыкнул и снова умолк.

— Послушай, — слова давались ему нелегко, но Рыска ещё не простила ему молчаливое согласие в день приезда госпожи Хаскиль, и потому головы не повернула. — Что бы ни случилось, ты можешь остаться у меня, сколько пожелаешь. Хочешь — заведём хозяйство: коз, кур, корову…

— Что? — она всё-таки глянула на него, застыв с ножом в руке. — То есть вы думаете, я тут надолго? Вы больше не верите в Алька?

— Ну, это на случай, если ты переживаешь за своё будущее, — мягко сказал он. — Ты будешь в безопасности, тебе не придётся беспокоиться о деньгах для ребёнка.

— Я и не беспокоюсь, — ответила Рыска, принимаясь яростно крошить вареные яйца. — Госпожа Хаскиль мне и так предлагала откуп за враньё, без всякого ребенка.

Старик продолжил:

— Если Альк решит спасать мир, я его пойму — я бы так и поступил на его месте. Видишь ли, в Пристани учат думать головой и оценивать долгосрочные риски, то есть…

— Я знаю, что это значит, — перебила его Рыска. — Стратегия, Саший её возьми, план «Ж». Не надо за меня переживать. Я не ваша забота. Альк не бросит меня.

Похоже, её слова пролетели мимо ушей отшельника, потому что тот добавил:

— А ещё в Пристани учат ставить общее выше личного и выбирать меньшее зло.

— Ваша Пристань просто гадость какая-то, — Рыска скривилась. — Почему в ней не учат выбирать добро?

Старик вздохнул.

— Есть решения на уровне хутора, а есть на уровне тсарства. Ты должна научиться смотреть шире, ты же умная девочка.

Рыска случайно тронула саднившую царапину на лице, ойкнула, потянулась к растущему на подоконнике алоэ, отломила лист и смазала рану тягучим соком.

— А ваш любимый поэт-философ, — заметила она, — учит смотреть не шире, а глубже.

— И какую глубину ты у него постигла? — с иронией спросил дед.

— Что нельзя предавать себя. От этого душу пожирает зло.

— Сказочница, — пробормотал он. — Взять на себя ответственность в нужный момент и сделать всё, что в твоих силах, на благо многих — разве это не похоже на цель жизни? Альк не просто так пошёл в Пристань. И пусть по разным причинам — не по своей вине — он не стал путником во время обряда, он прошёл обучение. Путники — это особая каста, понимаешь. Мы не такие, как обычные люди.

— Однако у вас так же болит раненая нога, как и у простого батрака. Вас так же мучат голод и жажда, — возразила она. — И вы так же любите мою запечённую курицу, как простой весчанин.

— Земное, — проворчал старик. — Это всё земное, как и похоть. Если ты думаешь, твои блины или ваши прыжки на сундуке Алька остановят, ты сильно ошибаешься. Извини, если я слишком прямолинеен, — добавил он, заметив, что она поджала губы. — И ребенок тоже. Это важно, но это личное. Тот, кто по-настоящему понимает свою роль в этом мире, не должен от неё отказываться. Хольга такое не прощает, понимаешь?

Она пожала плечами и грустно сказала:

— Если бы я ещё понимала свою роль…

Рыска совершенно запуталась, но одно она знала точно: даже если Альк решит стать спасителем тсарства отдельно от неё, он всё равно приедет и поговорит с ней. Он не станет прятаться за какими-то там записками с туманными фразами, а сам объяснит ей, что к чему. Альк умный и смотрит на много шагов вперёд, это правда. Если он признается, что погорячился со свадьбой и всем остальным, значит, ей придётся это принять…

Вообще-то, Рыска всегда верила, что они с Альком будут менять мир вместе — раз уж так получилось, что Хольга их связала путничьим даром, — но, видимо, её роль на этом свете была в другом: потерять дар, помочь Альку разъединиться с крысой, предотвратить войну. Она и так уже сделала немало! Если она не сможет, как сказочная героиня, стать ветром под его крыльями, то останется… чем? Приключением? Воспоминанием? Досадной помехой с торчащим, изобличающим его животом?

Рыска отчего-то вспомнила мольца из своей вески, погибшего на Хольгином Пупе. В молельню она ходила только в детстве, до того, как у неё открылся дар, но кое-какие проповеди всё же помнила. Например, о том, что счастье не падает с неба и за всё надо быть благодарной. У неё была возможность учиться в очень необычной школе, она открыла для себя большой мир, нашла свою любовь, а теперь она получит ребёнка — разве можно ей пенять на Хольгу?

— Простите, что я прочитала ваше письмо, — Рыска подняла на старика извиняющиеся глаза, и ей сразу стало легче.

— Ерунда, — тот тоже выдохнул с облегчением. — Это будет пирог?

— Пирожки, — она добавила в начинку соли и сказала: — Давайте мы снова будем читать ваших поэтов и заниматься саврянским?

— Это никогда не помешает, — согласился отшельник и подал ей поднос.