Год Крысы. Дороги. Часть 2 (гет)

Прошло всего две седмицы, прежде чем до школы докатились новости, связанные с неприятностями Хаскилей, и в Плынь впервые за долгое время — несмотря на снегопады — приехала Казимира Севрина.

До этого Рыска видела её всего два раза.

Летом основательница школы приезжала улаживать дела, связанные с ремонтом поместья, и ей было немного не до Рыски. Впрочем, тогда Казимира её узнала, радостно поприветствовала и заявила, что знает «о больших успехах новой ученицы». На самом деле на тот момент об успехах говорить было рано, зато другие девушки, заметив, что весчанка-полукровка на короткой ноге с самой госпожой Севриной, перестали слишком явно демонстрировать своё превосходство.

— А вы нашли своего жениха? — вкрадчиво спросила Рыска у своей покровительницы.

Та показала ей висящее на кожаном шнурке кольцо, усыпанное мелкими блестящими камешками. Так Рыска узнала, что по саврянской традиции кольца супруги носят не на пальцах, а на шнурках или цепочках.

Рыска просияла. Она до сих пор винила себя за то, что, вызвав наводнение возле Хольгиного Пупа, использовала дар кого-то из саврян, и вообразила себе, будто погубила именно жениха Казимиры. Новость о том, что это не так, её невероятно порадовала.

Во второй раз госпожа Севрина приезжала улаживать дела с плынским наместником, которому продолжали поступать жалобы на школу и «больно умных девиц», создавших в Плыни и других городах Саврии благотворительные компании по сбору средств на нужды «пострадавших от несправедливости» женщин. Наместник, хоть и уважал и немного побаивался господина Севрина, отца Казимиры — от такого и прилететь может, — в глубине души школу недолюбливал, и если бы не его жена, заявившая, что не позволит ему стать ренегатом, мизантропом и шовинистом, гнобящим «талантливых, влекомых к знаниям девушек», отказал бы Казимире в просьбе присмотреть за школой. А так он пообещал приструнить тех, кто подначивал остальных «поставить на место машущих мечами, а не сковородами баб, позабывших о своём предназначении», и согласился, что Хольга учёным женщинам благоволит, а перечить Божине негоже.

Увидев Казимиру в третий раз, через несколько недель после своей тайной свадьбы с Альком, Рыска скромно наблюдала за ней со стороны, пока та не подозвала её и не пригласила для разговора в свою комнату на верхнем этаже. Отправляясь туда под взглядами заинтригованных учениц, Рыска почувствовала внезапную тревогу: невидимая струна в груди тоненько завибрировала…

Усевшись в уютные кресла, они немного обсудили Рыскины успехи в фехтовании, врачевании и сказкосложении, но Казимира не стала ходить кругами вокруг плетня и сразу перешла к главному, заговорив на всякий случай по-ринтарски:

— Я позвала тебя, потому что мне стало известно, что у Алька Хаскиля неприятности.

Рыска нервно сглотнула, но ничего не ответила. Казимира понаблюдала за её реакцией и осторожно спросила:

— Ты знаешь, где он?

Помотав головой, Рыска взмолилась:

— Расскажите, пожалуйста, что вам известно?

— Совсем немного. Так, услышала кое-что от отца.

— Альку угрожает опасность?

— И не только ему, — Казимира вновь смерила Рыску долгим, внимательным взглядом. — Ты давно с ним виделась?

Вспомнив просьбу Алька поменьше болтать, Рыска остановилась на полуправде.

— В прошлом месяце. А что?

— Я не должна тебе этого говорить, но что-то подсказывает мне, что судьба Алька тебе не безразлична. Очень надеюсь на твою деликатность.

— Я вас не выдам даже под пытками, — пообещала Рыска.

Казимира поморщилась.

— Уверена, до этого не дойдёт. Так вот, — она бросила быстрый взгляд на дверь и понизила голос. — Я случайно узнала, что на Алька идёт охота по всем фронтам: даже путников зарядили, не говоря уже о «хорьках» и «тараканах».

— Правда? Но за что? — прошептала Рыска, холодея от страха. — Из Пристани его отпустили с миром, всё это время он был на тсарской службе и на хорошем счету!

— Вряд ли Альк рассказывал тебе про все свои дела.

— Конечно, нет, но...

— Кроме того, проблемы возникли и у его отца.

Рыска удивлённо заморгала. Ей казалось, что в Саврии имя Хаскилей могло открыть любые двери и решить все проблемы.

— Какие?

— Он, скажем так, поссорился с остальными саврянскими семьями.

— Из-за чего?

— Хм-м… Неважно.

Казимира, конечно, могла бы рассказать Рыске про дворцовые интриги, про борьбу за места в новом Совете, про передел торговли и покупку новых земель, но она сильно сомневалась, что девчонка во всём этом разберётся, а про оскорблённое самолюбие отцов, чьи дочери не возражали породниться с Хаскилями, нарочно умолчала.

— И что теперь? — спросила Рыска.

— Кажется, господин Хаскиль и его супруга отправились в путешествие.

— Далеко?

— Ты что, не понимаешь? — Казимира многозначительно повела бровями.

Не поднаторевшая в политике Рыска вопросительно уставилась на собеседницу, ощущая себя полной дурой.

— Не совсем…

— Они тоже в бегах.

— Хаскили?

Её изумление было таким искренним, что Казимира сочувственно вздохнула.

— Ты думаешь, они всесильны? Уязвимы, как и все остальные. Впрочем, Хаскили поступили хитро. Видишь ли, чтобы дать отпор, необязательно идти напролом. Они не стали дожидаться, пока остальные семьи предъявят им ультиматум, а заблаговременно «уехали по делам». Без официального уведомления о прекращении дел ответственность за нарушение договора, в том числе финансовую, будет нести сторона, не выполнившая условия договора.

Рыска сердито засопела. Что такое «ультиматум», она не знала, но подозревала, что это какая-то гадость.

— Но это ещё не всё, — Казимира снова понизила голос, наклонилась к столу. — Я думаю, тебя тоже ищут.

— Кто?

В голове у Рыски пронеслись все совершённые ею за последний год злодеяния, от воровства коровы у Сурка до устроенной на плынской площади драки, — а между ними ещё были бегство с виселицы в Зайцеграде и вызванное пророчеством наводнение…

— Думаю, это связано с Альком, — удивила её собеседница. — Он сюда часто наведывался?

— Не очень… то есть иногда.

Рыскины уши вспыхнули, Казимира с пониманием кивнула.

— Одним словом, тебе здесь небезопасно оставаться.

Рыска так растерялась, что её мысли испуганно разбежались, как тараканы от зажжённой в тёмной кухне лучины.

— Мне тоже нужно пуститься в бега?

— Ну, я могла бы пригласить тебя в свой дом, — Казимира с досадой поморщилась, — но мои слуги не совсем надёжны.

— Нет, что вы, не нужно! Я что-нибудь придумаю.

— Вернёшься домой, в Ринтар?

Рыска не сомневалась ни мгновенья.

— Нет, ни за что!

В Заболотье она могла вернуться лишь победительницей — смелой, успешной, учёной, — а не разыскиваемой преступницей.

— Я так и думала, — заключила Казимира, переходя на деловой тон. — Послушай, у меня в Брбржыще есть знакомая лекарка, которой нужна помощница. Ты ведь занимаешься лекарским делом?

— Немного.

— Варвара тебя похвалила и сказала, что твой дар видуньи помогает врачевать. Это правда?

— Да, но… Я знаю слишком мало, — призналась Рыска.

— Научишься по ходу дела. Сейчас в Брбржыще полно ринтарцев, на тебя не будут обращать внимания. И, главное, с Хаскилями никак не свяжут.

— Но Альк хотел, чтобы я оставалась в школе.

— Решай сама, — Казимира пожала плечами. — Может быть, обойдётся. Но даже если им нужна не ты сама, они могут засадить тебя в тюрьму и ловить Алька на живца. Придёт он или нет — другой вопрос.

Казимира не сомневалась, что придёт. Альк когда-то не смог проехать мимо попавшей в беду незнакомки, что уж говорить про девчонку, о которой он так печётся и за которой попросил по возможности присмотреть, если с ним что-то случится. Как в воду глядел. Альк Хаскиль был из тех, кто всегда найдёт приключений на коровье седло.

— Придёт, — подтвердила Рыска. — И я не хочу его подвести. Не хочу стать живцом.

— Тогда слушай. Завтра из Плыни в столицу выезжают три торговых обоза и карета, в ней — бывшая ученица этой школы. Я попрошу её довезти тебя до Брбржыща.

— Уже завтра? — простонала Рыска.

А как же наставницы? А её любимая подруга? А планы изучить риторику и дипломатию, прочесть кучу книг?

— Завтра, — отрезала Казимира, решительно вставая. — И постарайся, чтобы в дороге тебя никто не узнал. Волосы спрячь под платком. Ученицу зовут Ярослава. Она не станет тебя ни о чём расспрашивать, но ты сама рот поменьше открывай. И никому не доверяй! Если за чью-то поимку власти объявляют награду, всегда найдутся желающие подзаработать.

Рыска и так об этом знала — из печального опыта.

— Спасибо!

Она тоже встала, с горечью осознавая, что, сбежав с хутора, обрубила старые корни, а новые отрастить не получается. Альк как-то сказал ей, что он — перекати-поле. Вот и она то же самое: несётся по бурной реке, не выбирая дороги, едва минуя коряги и водовороты.

— Запомни адрес в Брбржыще: Угольная Горка, лекарка Йиржина.

— Йиржина?

— Это «рожь» по-саврянски. Приедешь, скажешь, что я тебя прислала, и передашь ей вот это, — Казимира сняла с шеи шнурок с каким-то странным белым камнем, при рассмотрении оказавшимся зубом.

— Это тоже ваша бывшая ученица?

— Нет, — Казимира впервые за весь разговор улыбнулась, — скорее, спасительница. Когда-то давно меня сильно искусал северный енот, а Йиржина меня вылечила. Этот зуб остался мне на память.

Рыска протянула руку и взяла тёплый от человеческого тела клык с дырочкой посередине. Она знала, что северные еноты поопасней ринтарских волков будут — менее трусливые и более жадные. К счастью, встречаться с ними ей не доводилось. Перекинув через голову шнурок, Рыска стала заправлять клык под ворот платья, но оттуда вдруг выскочил другой шнурок — белый, с обручальным кольцом.

Казимира едва заметно повела бровями, но ничего не спросила, и кольцо поспешно скрылось за воротом.

— Вот, возьми ещё это, — она достала из кармана платья мешочек с монетами, отмахнувшись от Рыскиного протеста. — Это осталось от оплаты за твою учёбу.

— Но я знаю, что от моей оплаты ничего не осталось…

— А от оплаты Алька осталось, — Казимира протянула деньги. — Я пообещала принять тебя в школу бесплатно, ведь когда-то вы спасли меня если не от смерти, то от позора, но ремонт крыши потребовал больших трат, а Альк настаивал... Сказал, что жизнь за деньги спасают только трусы или голодранцы.

Рыска обдумала сказанное, слегка поморщилась от «голодранцев», но взяла деньги — ей страшно было пускаться в новую жизнь совсем без средств.

 

Оставшись одна, Казимира открыла буфет и налила себе полный бокал крепкой смородиновой наливки.

К счастью, Рыска не знала, что средства на её обучение действительно закончились, но Казимира Севрина не любила оставаться в долгу. Три злата — мелочь, а девчонке их хватит на месяц, если не шиковать и иметь крышу над головой. А там, глядишь, и у Хаскилей всё наладится. Саврянские семейства как поссорились, так и помирятся — грызня была неотъемлемой частью их жизни, — а разлетевшиеся от рубки леса щепки уже будет не вернуть… Ей не хотелось, чтобы Рыска стала такой щепкой.

Отец Казимиры часто ругался с Ромом Хаскилем из-за торговых дел, но и общих интересов у них хватало — они уважали друг друга как достойные и благородные соперники. Если бы отец два дня назад не напился, она бы и не узнала, что пять самых больших саврянских семейств ополчились на «выскочку и везунчика Хаскиля» и решили его проучить — а заодно, по возможности, оттяпать куски от его пирога. Только вот отец и сам в это не верил, бормоча что-то вроде: «Как бы ответочка не прилетела, откуда не ждали».

Вредить своему отцу Казимира ни за что бы не стала. Спорить, бунтовать, своенравничать — да, но вставлять палки в колёса — нет. Однако и Альку с Рыской она плохого не желала. А потому, расспросив подвыпившего отца про «длинноносых Хаскилей» и услышав про «удачное совпадение» — тсарскую охоту на Хаскиля-младшего и какую-то «шпионку-полукровку», — засобиралась в Плынь. В то, что Рыска могла быть шпионкой, верилось с трудом, а в то, что её могут ловить из-за полезшего на рожон Алька — запросто. Молодой Хаскиль был непрост. За последние месяцы она не раз слышала о его дипломатических успехах, но тсарская служба — она такая: перейдёшь кому-то дорогу, не угодишь важной персоне при дворе или наоборот, заслужишь слишком горячую похвалу, и завистники с лицемерами уже стоят в очереди и толкаются локтями, чтобы увидеть твой позор. Альк выскочил после Пристани как Саший из табакерки, а слишком рьяных при дворе не любят, даже если они эффективны…

Казимира много натерпелась со своей школой: ей угрожали, на неё нападали, писали гневные письма и оскорбляли, но она не сдавалась из чистого упрямства. Спасибо тсарице Нариде, вовремя поддержавшей школу и приструнившей особо рьяных ненавистников "свободных женщин". Строго говоря, свободных женщин Казимира не встречала, но науки хотя бы помогали им не потеряться в мире мужчин.

Её супруг, тоже лихой и крутого нрава — а иного она бы не выбрала в спутники жизни, — сам был из Цисаржей, а те тоже имели зуб на Хаскилей, так что делиться с ним своими переживаниями Казимира не стала. Пусть мужчины сами разбираются и машут невидимыми мечами, она же сочла своим долгом предупредить ни в чём не повинную девчонку. Из благодарности, женской солидарности и веры, что Хольга зачтёт ей это на небесных Дорогах.

* * *

Горше всего было от расставания с Иришей, которая даже немного всплакнула. Хорошо хоть ей врать не пришлось.

— Это из-за Алька, да? — догадалась подруга.

Рыска кивнула.

— И надолго ты уезжаешь?

— Не знаю.

— Куда?

— Пока в Брбржыщ, только никому не говори…

— Я так и думала, что помолвка с этим гордецом не приведёт ни к чему хорошему, — выпалила Ириша.

— Какая помолвка? — удивилась Рыска.

— Думаешь, я не заметила шнурок с кольцом? Такие у нас только на помолвку или на свадьбу дарят. Надеюсь, он обесчестить тебя не успел?

Рыска так опешила, что, не придумав нормального ответа, покраснела и встала на защиту Алька.

— Он не такой!

— Вот и хорошо. А то у некоторых благородство только на словах, а ты потом воспитывай их бастардов… Ы-ы-ы… — Ириша слегка делано провыла Рыске в плечо. — Я останусь в школе до конца весны, а потом вернусь домой. Буду отцу в делах помогать. Навестишь меня как-нибудь?

Рыска кивнула.

Для наставниц подошла версия Казимиры о том, что Рыске нужно проведать семью в Ринтаре, но и с ними проститься было непросто: Варвара дала ей в дорогу несколько книг по медицине, пригрозив, что после «каникул» проверит её на знание всех болезней кожи. Не взять толстенные тома было невозможно, и Рыска запихнула их в и без того тяжёлый дорожный ларь.

 

Ехать не на корове, а в карете было непривычно, а везти с собой кучу вещей — тем более. Раньше Рыска как-то обходилась одним набором одежды и флягой с водой, но это было летом. Зимой под кустом не переночуешь, да и хищники злее. Зато теперь у неё был свой меч, хоть и по-прежнему тупой: напугать несведущего труса можно, а победить в бою — вряд ли, разве что кто-то сам напорется, глазом.

Выехали из Плыни после обеда. Большой обоз с товаром направлялся в столицу Саврии, и шестеро ехавших на нём торговцев получили небольшое вознаграждение за то, что сопроводят туда же карету с двумя девицами.

Зимняя дорога была медленной и неудобной: пара коров, тянущих карету с двумя пассажирками и возницей, лениво шла по проторенной обозом колее, ветер задувал в дверные щели, и только угольные грелки под ногами девушек делали путь терпимым.

Ярослава, молчаливая и угрюмая девица лет двадцати пяти, большую часть времени дремала, и скоро сама Рыска, начитавшаяся в медицинской книге про лишаи, родинки и бородавки, стала проваливаться в сон.

На ночь остановились в придорожной кормильне. Наспех поужинав кашей с тыквой, девушки переночевали в отдельной комнатке под звуки подвыпивших, поющих под расстроенную гитару торговцев, а утром, едва рассвело, обоз и карета снова поползли по снежной глуши.

Рыска смотрела в окно, любуясь утренним зимним лесом и сочиняя сказку про прекрасного тсаревича, похищенного драконом, и отважную весчанку, спасшую его от верной смерти. В конце истории её осенило: если Хаскили в опале, кто выручит Алька? Кто ему поможет, похлопотав при дворе перед тсарицей? Кто с мечом наперевес встанет с ним плечом к плечу против его врагов? Сюжет сказки поплыл в иную сторону, и Рыска ясно осознала, что всё это падает на её плечи, ведь это она его законная супруга, которая должна сделать всё, чтобы спасти своего любимого.

Она радовалась, что едет именно в Брбржыщ — там дворец, там бывшая тсарица Нарида, которая, кстати говоря, знает про школу, — значит, к ней можно будет попасть на аудиенцию под ложным предлогом. Например, чтобы выразить благодарность за поддержку женского образования. В столицу так или иначе стекаются все главные саврянские новости, к тому же у Хаскилей там есть дом. Конечно, в дом Рыске соваться не следовало, хотя… смотря в каком виде. Можно ведь и сказочницей прикинуться, и на работу устроиться — понарошку. А если окажется, что Алька в чём-то очернили перед тсарём, то она доберётся и до Ринстана. Исенара наверняка её вспомнит и выслушает! Рыска не сомневалась, что при необходимости найдёт способ попасть во дворец, ведь когда-то они с Альком и Жаром ограбили целый замок — правда, их странная и эффективная шайка давно распалась...

Сказка обрела хороший финал, от которого у Рыски потеплело на душе. Главная героиня не подкачала: её дипломатия и риторика, её отвага и сила, её дар — всё это помогло спасти попавшего в беду героя.

 

Вдруг впереди, по ходу движения, раздался злобный мужской вопль, затем другой, и карета резко остановилась. Возница едва успел крикнуть путницам, чтобы те заперли двери и сидели тихо, как его слова оборвались на полуслове неприятным гортанным хрипом.

Ярослава и Рыска в ужасе переглянулись.

С торговцами, конечно, ехать было безопасней, но и татей лесных нагруженные товаром обозы привлекали больше, чем случайная карета, простая и без герба. В такой по зиме кто угодно мог ехать — даже бедняки, если припрёт.

Крики, улюлюканье и шум драки становились всё явственней. Рыска вжалась в стену кареты, но Ярослава быстро успокоилась и достала из-под сиденья свой меч.

— Мы же не захотим сдаться без боя? — спросила она у Рыски, и той стало сразу совестно.

Для чего её обучали драться и наставница, и Альк? Чтобы она в минуту опасности сидела и стучала зубами от страха? Достав и свой меч из ножен, Рыска сделала героическое лицо, давая понять попутчице, что тоже не лыком шита.

Судя по всему, мужики на обозах не в первый раз попадали в переделку и с защитой своего добра справлялись неплохо. Когда нападение было отбито, возницы на телегах подхлестнули коров и помчались прочь от лесных разбойников. Жаль, что они не заметили в пылу драки, что возницу стоявшей позади обозов кареты сразила арбалетная стрела, пробив насквозь шею. Схватить поводья было некому.

Девушки остались сидеть внутри, прислушиваясь к гнетущей тишине и пытаясь разглядеть хоть кого-нибудь в окна.

— Их всех убили? — с надеждой спросила Рыска.

— Или они сбежали, — с сомнением отозвалась Ярослава. — Придётся вылезать, коровы сами себя не погонят.

Она уже положила ладонь на дверную ручку и собиралась приоткрыть дверцу, как одно из окон с грохотом разбилось, и внутрь кареты залетела ледышка. Девушки взвизгнули от неожиданности и снова прислушались к тишине, на этот раз более тревожной: ледышки сами по себе тоже не летают…

— А-а! — завопила Рыска, когда в пробитое окно просунулся меч, едва не попав ей в бок.

Она отшатнулась к другой дверце, в которую уже вжалась её попутчица.

Меч убрался наружу, зато в проеме появилась красная от мороза бородатая рожа. Ехидно усмехнулась и громко заявила:

— Да тут девки! С виду не оборванки… Делиться добром и честью придётся, красавицы! Кто первый?

«Девки» переглянулись и недобро уставились на бородача. Первая оторопь прошла, и если раньше Рыска в подобной ситуации замерла бы как изваяние, то теперь страх, наоборот, заставил её усиленно думать.

— Спрячь меч, — прошептала ей в ухо Ярослава, как только бородатая рожа исчезла.

Рыска бросила на спутницу сердитый взгляд.

— Сдаться? Ни за что.

— Дура. Сейчас узнаем, сколько их, и неожиданно нападём. Они думают, что мы испугались.

Рыска-таки испугалась, и даже очень, но план попутчицы ей понравился. Пусть разбойники считают, что имеют дело с беззащитными овечками, а в нужный момент овечки обернутся волчицами — ну или хотя бы злыми собаками — и смогут постоять за себя.

— Двое, — прошептала Ярослава, услышав недалеко от кареты ещё один мужской голос.

— Трое, — уточнила Рыска, когда раздался третий.

— Этот раненый, так что не считается…

Рыска тоже поняла по крикам, что третий звал на помощь, но дружки, похоже, сомневались, что его спасение было важней содержимого кареты.

— Ты править сможешь? — спросила Ярослава. — Нашего возницу, похоже, убили.

Рыска каретой управлять не умела, но могла бы попытаться, однако, представив, что нужно будет сесть рядом с мёртвым телом, растерянно покачала головой.

— А-а! — снова вскрикнули девушки, когда прямо возле двери пролетело что-то большое и тяжёлое.

Это свалилось тело возницы.

— Я попробую, — сказала Рыска, пристёгивая к поясу ножны и пряча в них меч.

Пока разбойники разбирались со своим раненым, она выбралась наружу, перешагнула через тело и уже занесла ногу на ступеньку, чтобы забраться на козлы, как сзади кто-то рыкнул:

— Куда-а?

Она обернулась.

Бородач решил обогнуть карету, чтобы застать девушек врасплох. Подбежав к Рыске, он схватил её за рукав, но получил коленом в пах и злобно взвыл, а чуть разогнувшись, схватился за нож. Однако увидев перед носом острие меча, так удивился, словно до этого мирно гулял по городскому парку, а тут такое.

— Пошёл вон! — завопила Рыска отчего-то на ринтарском, но бандит прекрасно её понял.

На какое-то мгновенье в его глазах мелькнуло желание метнуть ножик девке в горло, вот только лезвие второго меча своевременно чиркнуло его по ягодице. Он громко выругался и схватился за больное место, выпуская нож.

Рыска не стала дожидаться, пока подоспеет его дружок, возившийся-таки с раненым на обочине. Засунув меч в ножны, она стрелой взвилась на козлы и, увидев, что Ярослава заскочила в карету, изо всех сил дёрнула за поводья. Коровы, не привыкшие к такому обращению, недовольно замычали, но под громкое девичье «э-ге-гей!» решили повиноваться и помчались вперёд.

Ветер ударил в лицо. На запорошенном ухабе карета опасно наклонилась, но всё же вписалась в колею, и Рыска лишь спустя щепку рискнула оглянуться, чтобы выяснить, нет ли погони. К счастью, позади никого не было видно. Вероятно, не заполучив лёгкой добычи, разбойники остались зализывать раны.

Проскакав ещё несколько щепок, Рыска привстала на козлах и с тревогой вгляделась в тёмную точку впереди, но испугаться не успела: это возвращался спасшийся от ограбления обоз. Придержать коров оказалось сложнее, чем подогнать — к счастью, скотина оказалась понятливая.

Как только первая телега поравнялась с каретой, с неё соскочили два мужика, и один воскликнул, глядя на Рыску:

— Барышни, вы в порядке?

— Да, но возница… Он там остался!

— Похоже, в него из арбалета попали, — посетовал мужик.

— Надо вернуться и проверить, что с ним, — сказала Рыска. — Бандитов всего трое, и двое из них ранены.

Мужики неуверенно переглянулись.

— А ну как в лесу их дружки поджидают? — сказал один. — Не, надо убираться отсюда побыстрей. Мы вам сейчас дадим в возницы одного из наших.

Тут дверь кареты распахнулась, и на белый снег ступил красный женский сапожок.

Такой брани ни на саврянском, ни на ринтарском Рыска в жизни не слышала — и, похоже, торговцы тоже. В какой-то момент ей показалось, что меч в руках Ярославы пойдёт в ход, но мужики, негромко отгавкнувшись, развели руками и попятились к телеге, с которой раздались виноватые крики.

— Мы не сразу поняли, что с вашим возницей неладно, думали, он за нами припустит. А потом решили, что вы отстали немного. Ну, через вешку сообразили и развернулись…

— А разве вам не заплатили за охрану кареты? — наконец изрекла цензурное разъярённая барышня, опуская меч.

— Простите, госпожа, недоразумение вышло!

— Ага, как же…

— А за возницей надо вернуться, — неуверенно повторила Рыска.

— Мы не на прогулке, товар везём, причём не свой. Если его тати загребут, кто перед нашим хозяином будет отвечать — ты? — воскликнул один мужик, но главный сердито на него цыкнул.

— Если вам нужен тот возница, сами за ним возвращайтесь. А у нас и так двое раненых.

— Сильно? — спросила Рыска, собираясь предложить помощь, но оказалось, что одному только шубу порезали, а кричал он с перепугу, а второму стрела попала в плечо, слегка содрав кожу.

— Ладно, — проворчала Ярослава, усаживаясь в карету, — вознице всё равно уже не поможешь, я его хорошо рассмотрела.

— Но бросать его вот так, на дороге… У него же тоже есть родные, семья.

— Пути Хольгины суровы.

— Но свои мы выбираем сами!

— Одна за ним поедешь? — спросила Ярослава, выглядывая из разбитого окна кареты.

Рыска вздохнула и залезла внутрь. От обоза им выделили нового возницу, и поездка возобновилась. Ветер мерзко задувал в разбитое окно, и девушки, укутавшись по самые носы в шубы и одеяла, больше не проронили ни слова до самой столицы.

Не то чтобы они дулись друг на друга — выдержки и самообладания каждой хватило, чтобы гордиться пройденным испытанием, — вот только Ярослава сочла свою случайную знакомую показной моралисткой, а Рыска решила, что её попутчица — безразличная эгоистка.

 

В столице Рыску с ларем высадили возле лавки лекарки, а карета и телеги поехали своей дорогой. Проводив их долгим взглядом, Рыска глянула на — предположительно — своё новое жилище.

Дом Йиржины расположился на окраине Брбржыща, недалеко от северных ворот, между источающей чудесный дух пекарней и небольшой швейной мастерской, за которой начиналась приличная жилая улица. Рыска, проведшая когда-то с Альком и Жаром один очень странный день в столице Саврии, начавшийся с посещения тсарского дворца и закончившийся её похищением разбойниками, попыталась узнать окрестности, но распознала лишь зубцы дворцовых башен.

Где-то за их стенами жила бывшая тсарица Саврии Нарида, а ещё в этом городе был дом Хаскилей, в который Рыска не могла пойти.

Развернувшись к добротной дубовой двери, она тихо постучала. Ответа не последовало. Сообразив, что в лавку к лекарю приходят без приглашения, она дёрнула за ручку и зашла внутрь.

Сколько времени он просидел связанным взаперти в холодной каморке, Альк точно не знал. Руки и ноги ныли от тугих верёвок, голова гудела от мерзкого пойла, которое ему время от времени вливали в горло. Наконец, пойло у его врагов закончилось, решил он, и разум стал проясняться. Воняло нечистотами и крысами. Пытаясь вспомнить, что именно произошло, где он и почему его так качает, Альк проклинал всё на свете, а больше всего — свою глупость...

Давний знакомый отца, к которому он поехал сразу после прощания с Рыской, жил в самом восточном городке Саврии на берегу Хладного моря. Господин Евжен Урнитка давно вёл торговые дела с Ромом Хаскилем, переправляя ему товары, привезённые заморскими купцами.

Когда-то Хаскили помогли Евжену и его семье избежать неприятностей с законом, но Альку о подробностях дела никто не доложил. Он подозревал, что купец, как и многие другие в этой части Саврии, приторговывал нелегальным лесом и пушниной, а то и специями, которые облагались высокой пошлиной, или вовсе запрещенными, предназначенными для курения, травами. Отец посоветовал это место Альку, потому что городок был приморский и торговый, люд там жил самый разный, приезжие не привлекали внимания и лишних вопросов никто не задавал.

Альк с Евженом раньше не встречались, поэтому Хаскиль-старший попросил сына не представляться своим именем, пока не прояснится, кому он так не угодил, что сам начальник тайной службы объявил его вне закона. В короткой сопроводительной записке отец просил своего давнего знакомца помочь укрыться одному «доброму человеку», а имя Альк должен был придумать себе сам. Он назвался Яном, самым популярным именем в этих местах, и по понимающей улыбке Евжена Урнитки понял, что фамилию тот спрашивать не будет. Догадался ли торговец, кем приходился его гость господину Хаскилю? Возможно. Однако обсуждать это не стал.

Целую неделю Альк куковал, ожидая вестей от отца, от скуки помогая Евжену разобраться с пошлинами, изучая язык степняков по нашедшейся у купца книжонке, тренируясь каждый день на мечах и собираясь в любой момент рвануть с места к Рыске, пока не случилась неприятная история, после которой он и попал в эту мерзкую каморку.

Однажды вечером они с Евженом поспорили, кто больше выпьет вина и сможет метнуть нож в центр прибитой к стене кормильни мишени, предварительно произнеся не совсем приличную скороговорку. Альк слабее пьянел, зато Евжен лучше метал.

В подобных «турнирах» Альк не раз участвовал, учась в Пристани, и редко проигрывал. В этот раз посетители кормильни делали ставки — и почти все на его соперника, известного в городке своей меткостью. Когда же Альк выиграл, банк сорвала случайно поставившая на него девица по имени Грета. Радости её не было предела, но она боялась идти одна ночью домой с такой суммой, и потому попросила Алька проводить её. Или это Евжен, еле ворочавший языком, намекнул Альку на то, что девушке нужен провожатый?

В любом случае, Альк не имел в виду ничего такого, но, когда Грета, тоже порядком хлебнувшая медовухи, стала настойчиво звать его в гости, заявил, что женат, был осмеян, приглашён снова… Оставив недовольную девицу у двери дома, он направился к бухте, чтобы подышать свежим воздухом и чуть протрезветь — вино на кедровых шишках, что они пили, было ну очень креплёным… Кто к нему подкрался сзади, Альк не заметил, но по голове они тюкнули будь здоров — шишка болела до сих пор.

Голова тоже.

Пол под ногами качнулся. Из угла выбежала крыса, подозрительно глянула на странного соседа и выскользнула в щель в стене. Несмотря на то, что Альк лежал на циновке, одетый в дырявую, но толстую шубу, тело дрожало от холода.

Он сел и, отыскав острый край у торчащей из стены доски, принялся тереть о него верёвку, стягивающую руки за спиной.

Нестерпимо хотелось пить. Скорее всего, чтобы его ослабить, ему какое-то время давали напиток, от которого дуреешь — но не обычную дурман-траву, а одно из снадобий, что дают тяжело больным, страдающим от болей, чтобы те забылись.

Пол снова качнулся, и Альк наконец понял, что он на корабле.

Судно, Саший его раздери! Но зачем? Что он тут делает? Что нужно его похитителям?

Может, всё до банального просто: кто-то его узнал, выследил от кормильни, ударил, запер на одном из стоящих в бухте суден и теперь дожидается вознаграждения?

Альк некстати вспомнил, как Жар когда-то в шутку предлагал продать его в рабство в счёт долга, и теперь эта идея показался ему совсем не смешной.

Снаружи раздались голоса, кто-то приблизился к его каморке, и Альк предпочёл притвориться сонным: лёг на циновку, закатил глаза, приоткрыл рот. Дверь отворилась, и он, сожалея, что не успел перетереть верёвку, простонал:

— Пи-ить…

Ужасные воспоминания нахлынули, как вода из ушата: он так же просил пить у Рыски, когда она его нашла в теле крысы, и ощущение беспомощности, сопровождавшее его крысиную сущность, на мгновенье вернулось. Как же он был тогда зол из-за того, что попал в руки глупой весчанки, даром что видуньи, собиравшейся вернуть его путнику за вознаграждение… Какой никчемной казалась тогда его жертва, каким бессмысленным существование, каким жестоким наказание за веру в то, что он был лучшим учеником в Пристани!

— Сейчас, — пробубнил недовольный писклявый голос.

Приоткрыв глаза, Альк увидел в полумраке крошечной каюты две ноги в широких тёмных штанах с неожиданно маленькими стопами. Его опаивал мальчишка-юнга? Что за бред…

— Воды… помираю….

— Да я воду и принесла, вот, — послышалось над головой. — Голову подними, злодей.

Альк с недоумением и любопытством поднял голову, открыл рот и сперва насладился несколькими глотками не очень свежей воды, а потом видом очаровательной женской мордашки в обрамлении коротких рыжеватых кудрей.

— Развяжи меня, руки затекли, — попросил Альк, но получил пинок маленькой стопой в бедро и решил не настаивать. — А сортир тут есть — или мне под себя ходить? — возмущённо добавил он, когда понял, что прекрасная незнакомка сейчас его покинет.

— Жди, Жгут тебя сводит.

— А еда?

Есть тоже хотелось: желудок постанывал от бездействия, посылая возмущённые сигналы мозгу.

— Потерпишь.

— Слушай… тебя как зовут?

Не удостоив его ответом, незнакомка брезгливо поморщилась и вышла, не забыв подпереть дверь снаружи.

Впечатление, что он сидит тут давно — очень давно, — не проходило. Кажется, до этого дня он находился в другом помещении, и руки у него не были связаны… Его поили чем-то приятно пахнущим, после чего нестерпимо хотелось спать. Альк помнил, что сам вставал в полусне, чтобы справить нужду в стоявшее в углу ведро, было холодно и темно, кто-то постоянно приходил и уходил, говорил на непонятном языке… Нет, на незнакомом языке — а это не одно и то же, язык степняков он бы узнал. Или это ему привиделось?

Руки ныли, живот урчал, мочевой пузырь требовал освобождения от содержимого, а некий Жгут всё не шёл.

Альку ужасно не хотелось ходить под себя, и когда он уже почти отчаялся дождаться визита врага, дверь отворилась, коренастый мужик приподнял его за шкирку, спустил штаны и — Альк застонал от облегчения и омерзения — помог ему справить нужду в один из углов каморки, из которого всё сразу стекло наружу, а затем, вероятно, за борт.

Не сказав ни слова, мужик бросил пленника на пол и в ответ на его просьбу о еде проворчал что-то невнятное. Впрочем, суть Альк уловил и открыл рот, куда ему запихнули большой сухарь. Мужик вышел, снова подперев дверь, и пленник значительно повеселел. Медленно и основательно рассосав кисловатый на вкус сухарь, он передумал падать без сил и принялся с двойным рвением перетирать веревки на соединённых сзади запястьях.

Освободившись от пут, Альк развязал ноги и стал энергично растирать затёкшие мышцы.

Под шубой на нём была одежда, в которой он пил в кормильне, но грязная и вонючая, а сапог не было, одни носки.

Он покажет этим идиотам, кем бы они ни были! Девку пока трогать не станет, хотя её пинок тяжелым ботинком всё еще отдавался неприятной болью, а вот с остальными церемониться не будет. Привстав с места, Альк застонал и свалился на циновку — хорошо, что шуба была толстой. Для драки ему не хватало сил.

Дар, притуплённый пойлом, постепенно начинал просыпаться.

Чем и как он собирался побеждать захвативших его бандитов, Альк пока не придумал, а поразмыслив хорошенько, решил, что просто дождётся ночи и потихоньку выберется с судна на берег. Воду он не любил, но проплыть вдоль бухты до причала смог бы даже при небольшом шторме — вот только вода в это время года наверняка ужасно холодная… Ещё три щепки размышлений — и заплыв перестал казаться реальным, разве что корабль стоял совсем уж близко от берега. Вот если найдётся лодка — тогда другое дело.

В любом случае, сначала рекогносцировка.

Альк приподнялся, чтобы разглядеть что-нибудь сквозь щели в двери, но снаружи уже стемнело: он увидел только дорожку из палубных досок, освещённых лунным светом. Сосредоточившись, попытался вызвать ворот, но в голове промелькнули лишь затуманенные паутинки тонких троп, ведущих неведомо куда, и это его испугало. Он знал, что от дурманящих трав путники сильно слабеют, но насколько и как надолго? Если эти идиоты держат его тут уже несколько дней, то на восстановление дара понадобятся сутки, а то и больше — и то при нормальном питании.

Теперь, когда Альк был в сознании и с развязанными руками, напоить себя дрянью он не позволил бы, хотя… Совсем без питья тоже нельзя, а некоторые сон-травы почти не имеют ни вкуса, ни запаха. Альк в них не разбирался, потому что в Пристани, в отличие от некоторых учеников, изучал только теорию. Кажется, девка всё же напоила его обычной водой — голова не дурела, а наоборот, прояснялась.

Пользуясь лучиной просветления, Альк осмотрел и ощупал свою крошечную каюту, прислушался, подёргал дверь — та немного поддалась. Эх, было бы кстати обернуться крысой, выскочить наружу и разведать обстановку… От этой внезапной мысли Алька передёрнуло. Пора бы ему перестать думать по-крысиному! С тех пор, как он разделился с крысом и тело обрело свободу, каждый день в человеческой ипостаси казался чудесным благом, но сознание нет-нет да и подводило… Это всё дурман-трава.

Он отыскал щепу и принялся за дверь — как обычно, хлипкую со стороны петель. Запирающему обычно кажется, что достаточно повесить надёжный замок, и всё будет в порядке, а на самом деле почти все ларчики открываются не с той стороны, где заперто. Наверняка его похитители не предполагали, что он так быстро очухается от очередной дозы пойла и сможет освободить руки, иначе заперли бы его поосновательней.

Когда Альк крадучись выбрался на лестницу, а затем на палубу, луна зашла за тучу, и мрак окутал большую часть судна, воду и землю вдали. Прижавшись к стене, он несколько щепок стоял, выжидая, когда свет снова озарит хотя бы часть панорамы — тогда можно будет и план «А» придумать, и план «Б». Разглядеть огоньки, прикинуть, на каком они расстоянии, поискать лодку…

Наконец ветер разорвал клочья облаков, позволив луне глянуть вниз, и Альк ошарашенно замер. Земли не было.

Насколько он мог видеть, вокруг колыхалось море — бескрайнее, как небесный купол, и такое же недоступное. Если бы ему сдуру вздумалось нырнуть за борт, то его окоченевшее тело нашли бы в лучшем случае акулы… Альк понял, что в его ситуации придётся придумывать пресловутый план «Ж».

Судно спало. Сколько на нём было человек, Альк не знал — пока он познакомился только с рыжей девицей и Жгутом, но, судя по средним размерам, высокому борту, длинным мачтам, это был корабль, предназначенный для дальнего плавания — на таком купцы возили товары с самой Варнавии и даже из Южного моря. Даже если он отыщет лодку, незаметно опустить её на воду не сможет — и спастись на ней тоже.

Оставалось два варианта: дипломатия или бунт на корабле.

Альк решил начать с первого, предварительно подкрепившись: в трюме наверняка имелись запасы еды, которые он собирался как можно быстрее разыскать и продегустировать. Вкус заплесневелого сухаря давно растаял у Алька во рту, а ощущение, что он неделю не ел, вернулось.

На носу судна наблюдалось небольшое движение, мелькнул и погас факел… Альк, покачиваясь от слабости, снова спустился в трюм, где находилась его каморка, и проверил другие двери. Спальных кают здесь не было, а вот одна хозяйственная нашлась — там Альк, следуя нюху, поживился сушёными яблоками и влажными сухарями, а затем отхлебнул далеко не лучшего вина из бочки. Он с большей радостью попил бы обычной воды, чтоб не испытывать на прочность едва просветлевший рассудок, но ничего безалкогольного в темноте не нашёл.

Двинувшись дальше, Альк стал исследовать подсобку с запасами, как вдруг раздался мужской вопль:

— Утёк! Выглядай вязеня!

Сказано это было не по-ринтарски и не по-саврянски, но Альк всё прекрасно понял.

* * *

— Пообещаешь, что не станешь больше сопротивляться?

Альк злобно посмотрел на капитана, которого правильней было бы назвать предводителем. За бортом занималось серое утро.

— Угу.

— Слово благородного господина?

— Угу.

Альк не стал уточнять, что слово благородного господина имеет силу, только если оно даётся равному и без принуждения.

— С корабля всё равно не сбежать, а когда мы скрутим тебя в следующий раз, я отрублю тебе руку. Левую — ты, кажется, левша?

— Угу, — тон пленника изменился: почему-то Альк поверил, что этот ни перед чем не остановится, а обе руки были дороги ему в равной степени. — Что вам от меня нужно?

— Во-от, — капитан поковырял в зубах ногтем и добавил: — Зришь в корешок.

По-саврянски он говорил хорошо, но с небольшим акцентом, и эта фраза убедила Алька, что разбойник провёл много времени в Ринтаре, потому что выраженьице было оттуда. Стоя со скрученными за спиной руками, Альк пошатывался перед сидевшим на скамье капитаном корабля, плывущего Саший знает куда.

— Выкуп?

— Допустим, — сказал капитан.

Двое матросов — точнее, сообщников — тихо загоготали, а один, тот самый Жгут, издевательски прихрюкнул.

— Господин ты знатный, наверняка родственникам дорог. Когда вернёмся из плавания, пусть они это докажут.

— А если у меня нет богатых родственников?

— Тогда ты распорядишься, чтобы за тебя заплатили те, кто управляют имуществом в твоё отсутствие.

— Ну, допустим. Но зачем тащить меня невесть куда? В море деньги с неба не падают.

— Ошибаешься, — капитан махнул рукой, и двое мужчин, усадив Алька на скамью, отступили. — Смотря как вести дела.

Сзади снова раздался гогот, на этот раз одобрительный.

Альк давно смекнул, что судно наверняка пиратское, потому и товара в трюме совсем мало, а свободного места много. И зачем его утянули в плавание, успел сообразить.

— Я ничего не смыслю в морской торговле.

В торговле-то он смыслил, но в морском деле и навигации — нет.

— Зато ты видун, — вкрадчиво произнёс капитан, — и подскажешь нам дорогу. Будешь вести себя хорошо — получишь свой куш вместе с нами. Укажешь не туда — первым полетишь за борт. Поверь, те, на кого мы нападём, не бросятся тебя спасать. Ну что?

— У меня есть выбор?

— Нет.

Альк поморщился.

— Чем вы меня поили?

— Понравилось? — усмехнулся пират. — Всем нравится. Надо было, чтобы ты какое-то время не рыпался. Но скоро нам предстоят дела, и ты можешь пригодиться — трезвый.

Обдумав ситуацию, Альк заявил:

— Мне нужны нормальная каюта и еда. И никаких напитков с дурманом! От них дар слабеет.

— Правда? Не знал, но я учту твои пожелания, Альк.

Альк вздрогнул. Откуда этот незнакомец мог знать его имя? Может, он и фамилию знает? Так, чего доброго, вместо услуг по предсказаниям он предпочтёт получить награду за его голову…

— Как тебя зовут?

— Жёрнов. Но ты можешь звать меня «капитан».

Альк прищурился. Вот тебе и план «Ж»... Высокий, немолодой, бородатый мужчина с седоватой шевелюрой до плеч не походил на представителя мирной профессии. Может, кличку ему дали за то, что он всё и всех перемалывал?

— Ну так что, по рукам, видун?

— Может, сначала руки развяжешь?

— Развяжите его, — матросы бросились исполнять приказ, и капитан добавил: — Не пытайся навредить нам. Команда и так маленькая, кораблём управлять меньшим составом нельзя. Если захочешь попробовать стать героем-мореплавателем, течение отнесёт тебя ко льдам на верную смерть. А там только белые медведи водятся, но с людьми не дружат. Если поможешь — высадим в каком-нибудь приличном порту, с деньгами. В Саврию мы возвращаться не собираемся, так что выкуп не потребуется.

— Как называется ваше судно? — спросил Альк, окидывая внимательным оком капитанскую каюту.

— А какая разница?

— Это важно для поиска дорог.

Жёрнов гордо вскинул голову.

— Сеппья.

— Что это значит?

— Спрут.

— Хорошо, — Альк помял руки, пошевелил потянутой в драке шеей, разогнул ушибленное колено. Хрен бы они с ним справились, если бы не втроём в узком пространстве да после дурного пойла… И всё равно было досадно. — Мне нужны отдельная каюта, нормальная еда, чистая вода. Иначе даже на мало-мальски правильное предсказание сил не хватит.

— Нужно не мало-мальски, а точное. И сидеть будешь под замком, — предупредил капитан. — Если начнёшь шалить, вернёшься валяться в каморку, в которой проснулся. Но там, как ты заметил, нещадно задувает и крысы бегают.

Взвесив все «за» и «против», Альк не стал возражать. Дрыхнуть на циновке ему не хотелось, хотя соседство с крысами порой казалось более приятным, чем с людьми. Он не сомневался, что скоро нужда в плане «Ж» отпадёт, и на горизонте замаячит план «Б» — или другой корабль, или порт, как повезёт. Кроме того, на пиратском судне имелась девка — неслыханная глупость! Вдруг к её девичьему сердцу удастся найти подход — тем более, что по-саврянки она точно понимала.

— Сколько дней я тут уже торчу? — спросил Альк.

— Семь.

— Сколько?! — Альк нахмурился, прикидывая, как далеко от дома мог оказаться за это время. — Мне нужна каша, пока без мяса. И каюта такая, чтобы можно было делать гимнастику.

— Ты ещё бал для танцев закажи, — сыронизировал капитан, и Альку отчего-то показалось, что танцевать тот умел.

— Дар не любит хлюпиков, — ответил Альк.

— Поэтому вас в Пристани учат мечами махать?

— Именно.

— А жратву, наоборот, любит? — съязвил капитан.

Альк промолчал, выдержав недоверчивый взгляд серых глаз.

— И помыться.

И Жёрнов, и его собраться дружно расхохотались.

— Не привык вонять, маменькин сынок? За бортом полно воды, можем устроить тебе купание, — гогот усилился, и капитан добавил: — Будешь жрать то, что мы, а помоешься через пару недель, в Южном море. Говорят, там в начале весны как на курорте…

Альк хотел соврать, что его дар не сработает, пришибленный миазмами тела, но понял, что он не первый видун, с которым пираты знакомы, и прикусил язык. Он умел мыться песком, грязью и даже мукой, но сомневался, что этого найдётся в избытке на корабле.

— Ладно. Но после еды мне понадобятся яблочный уксус и полотенце.

— Зачем? — отсмеявшись, спросил капитан. — Тут саврянских салатов не подают.

— И ведро морской воды, — гнул свою линию Альк.

— А вот этого добра навалом. Только вряд ли ты захочешь раздеться в такую погоду.

— Вам нужны предсказания или нет?

Капитал посерьёзнел.

— Нужны, и точные. Если вздумаешь загнать нас в ловушку, первый в ней и сгинешь.

— И моя шуба!

Один из пиратов недовольно хрюкнул — Жгут. Он и нацепил его шубу. Альк смекнул, кому принадлежала шкура, что сейчас была на нём: тёплая, длинная, толстая — для валяния на полу не худший вариант, но предаваться этому занятию Альк больше не собирался — и вонючая. Скорей всего, из-за неё тело постоянно кто-то покусывал. В бреду Альк этого не заметил, а теперь вши или блохи — а может, и клопы — не просто докучали, а ужасно отвлекали от разумных мыслей.

Капитан махнул упитанному Жгуту рукой, и тот неохотно стянул с себя шубу из енота, которая всё равно была ему мала.

— Подавись, — выдавил он по-саврянски.

Понимал всё-таки? То-то. И нечего было прикидываться.

* * *

При желании общий язык можно было найти и с пиратами.

Убедившись, что сбегать посреди водной глади моря не имело смысла, Альк принялся ждать удобного момента, попутно исследуя судно, знакомясь с матросами и присматриваясь к капитану. Всего на корабле было шесть человек, включая девицу, которую взяли вместо стряпуна — тот, судя по слухам, погиб перед самым плаванием. Девка смахивала на тараканиху и ходила в море не в первый раз. Почему она ненавидела путников, Альк не знал, но о пути к её сердцу нечего было и думать — хоть бы не отравила, подмешав яд в стряпню! При виде Алька она обычно кривилась и отворачивалась, пару раз выразительно сплюнула за борт, смерив его презрительным взглядом.

Впрочем, Альк рассудил, что если бы хотела, то отравила бы уже давно, когда он только попал на судно. Теперь же ей наверняка хотелось наравне с остальными получить свой куш — а видун им был для этого нужен живым и здоровым.

Звали её Ждана. Когда Альк услышал это имя, даже не удивился — у троих человек на посудине имена на буку «Ж»… Конечно же, это всего лишь совпадение, но план «Б» по скорому возвращению домой по-прежнему не придумывался, и Альк в буквальном смысле слова плыл по волнам судьбы.

Девка она была красивая, рыжеволосая и крепкая, но злющая, и её никто на корабле не трогал. Капитан предупредил Алька, что Ждана уверенно бьёт ножом, из арбалета стреляет без промаха, а прошлому своему недругу выдавила пальцами глаза. К путникам у неё была особая ненависть: то ли один из них навёл на её дом пожар, то ли в Пристани ей как тараканихе дали не тот заказ… Пираты возили Ждану в качестве приманки, а работала она не только на кухне: с парусами и рулевым веслом управлялась не хуже матросов и разделывала рыбу так, что вспоротые кишки вылетали далеко за борт.

 

Дар полностью вернулся лишь через три дня, на рассвете, когда Альк делал зарядку на палубе — выделенная ему каюта годилась лишь для тренировок гнома. Он почувствовал дар внезапно: кончики пальцев словно зачесались, внутри тихо зазвенел, завибрировал комарик, и Альк поспешил спуститься в трюм, чтобы никто не отвлекал и не маячил у него перед глазами. Сел прямо на пол и замер, закрыл глаза… Ворот появился сразу.

Он начал с главного.

Рыскин путь метался, прыгал чёрным мячиком по снежной дороге, и Альк сразу почуял опасность, тёмной тучей в полнеба наплывавшую на неё со спины. Он вдруг понял, что Рыска не в школе и даже не в Плыни, хотя на таком расстоянии дар не мог определить точное местоположение. Она мчалась сквозь метель верхом на незнакомой корове, подаренный им меч в ножнах болтался за спиной, и у неё почему-то было другое имя… Варвара. Рыска от чего-то бежала, и правильно делала. Альк сжал руками воображаемый ворот, чтобы подправить ей дорогу, но не стал: она уже сама выбрала правильную. Он понял это совершенно чётко и мысленно приказал себе: «Не навреди».

Потом он, продолжая испытывать удачу, стал смотреть свои дороги, и путь чётко располовинился: две одинаково ровных нити, уводящих его от дома, всё дальше и дальше от Рыски, в какие-то синие омуты… И опять Альк не стал крутить ворот. Понял, что решение придётся принимать на месте, сейчас можно лишь всё испортить. Скоро он встанет пред дилеммой, которую сейчас понять не в силах — слишком мало информации.

Конечно, Альк должен был хоть мельком глянуть, как обстояли дела у его отца. Он надеялся, что тот поговорил с благоволившей ему Наридой и выяснил, кто и отчего вдруг начал на Алька охоту, и тут ворот удивил его больше всего: зыбучие пески, рассыпающиеся под ногами, пыль на руках — а может, и не пыль это, а прах, или разлетается по ветру замок из песка… Во тьме будто и не было ровного пути, хотя ворот крутился гладко, и от этого Альку стало по-настоящему тревожно.

Пути не бывает лишь в одном случае…

Он сглотнул горячий ком, провалившийся в желудок: неужели семья пострадала из-за него? Положение Хаскилей в Саврии казалось незыблемым, но в момент больших перемен всякое могло случиться. Альк на мгновенье даже почувствовал песок на зубах, но вдруг мгла стала рассеиваться, и он с силой сжал ладони на круге: предательство. Отцу угрожали свои. Другие саврянские семьи. На них нельзя было больше рассчитывать! Придворные игры больше не игры — пошла волчья драка за власть и деньги… Как он мог воспользоваться этим знанием? Альк не стал крутить ворот, а потянул его вверх: единственная ясная дорога простиралась к небу, но, слава Хольге, это не были её небесные Дороги послесмертия, а всего лишь тропа в гору. Непростой путь, но верный.

Альк не любил подправлять чужие судьбы и очень надеялся, что никто из видунов не станет лезть в его жизнь — с чего бы? Да и кому он нужен? Ну разве что Зофья про него вспомнит… Но и от неё Альк не хотел сюрпризов. Вопреки слухам, путники нарочно плохих путей другим не пророчили. Дар за такое мстил жестоко — он, как колодец, отравлялся дурными намерениями.

Альк не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он сел на пол и стал пророчить — вроде бы увидел много всего, а утро все ещё едва занималось.

— Эй, видун! — позвали его с палубы.

Он сердито поморщился и встал.

— Чего надо?

— Пора браться за дело!

Как же это было некстати… С непривычки болела голова — хорошо, что под носом осталось сухо. Тройное пророчество вытянуло много сил, но он взял себя в руки. По сравнению с мучениями «свечи» это были мелочи.

— Какое ещё дело? — недовольно ворча, Альк поднялся наверх и, быстро осмотревшись, увидел на горизонте другой корабль. Прищурился, поводил пальцем по переносице, изображая сложный мыслительный процесс. — Нет, слишком крупный. Там матросов в два раза больше, чем у нас.

— Много ты знаешь, — Жёрнов недовольно сплюнул и приложил ладонь козырьком ко лбу. — Это же флаг степняков, а они с морем не дружат, обосновались на берегах недавно. На юг возят шкуры и коров-скакунов, а назад шёлк и масло, а еще оружие, какого у нас нет. Вот навезут и пойдут Савринтар воевать. Так что конфисковать его в твоих интересах, саврянин. Правь дороги. Если всё сойдётся, завтра будешь плыть к дому.

— Скажи, Жёрнов, а как ты узнал моё имя? — вдруг спросил Альк.

— Ты ещё в первый день в полупьяном бреду ответил, как тебя зовут — и забудь об этом.

— А как узнал, что я не беден?

— Да разве не видно по шмоткам и по мечу? — Жёрнов хитро прищурился. — Да ты никак скрываешься, Альк? Запомни, мне плевать на твои прегрешения.

— Как я попал сюда?

— Баба тебя сдала — та, что в таверне выиграла деньги, когда ты ножи метал. Она знала, что мы ищем в дорогу недорогого видуна. Ещё вопросы есть?

Альк усмехнулся от «недорогого» и ответил:

— Нет.

— Тогда давай, пророчествуй. Стоит ли нам затевать встречу с этим милым судном? И если что не так, подправь исход встречи.

— Путей будет много, — предупредил Альк. — Что конкретно ты собираешься делать?

— Ну, всё просто. Ждана притворится, что на корабле беда, начнёт звать на помощь. Они не будут ожидать подвоха. Давай, видун, давай быстрей.

— Не торопи меня…

Альк не собирался делать никаких пророчеств, хотя ему на мгновенье стало любопытно: неужели моряки попадутся на такую глупую уловку? Вряд ли они полезут массово на чужое судно. Хотя если за бабой… Кто их знает. Долгое плавание, вольные нравы… Он повернулся к еле заметному в далёкой дымке кораблю и сделал вид, что погружается в виденья.

— Сдаётся мне, что нам лучше убраться самим подобру-поздорову, — сказал он через щепку. — Лучше бы они нас не заметили.

Но корабль степняков уже поворачивал в их сторону, наполняя попутным ветром паруса.

— Сдаётся, видун, что ты решил набрехать мне…

— Нет, — уверенно сказал Альк, — у них есть свой путник, и он сейчас поворачивает свой ворот удачи.

— У степняков?

— Это не степняки. Флаг и поменять можно.

— А ты свой ворот крути! — стал подначивать его капитан.

— Он путник, а я видун, чувствуешь разницу? Он силу из крысы тянет. А мне из кого предлагаешь тянуть — из тебя? А ещё у них есть огонь.

— Чего?

— Не знаю, — раздражённо выпалил Альк, — я раньше пиратом не работал. Ты говорил про оружие? Наверное, это огненная катапульта. Ты спросил моё мнение, Жёрнов, я тебе ответил. Поднимаем паруса и валим от этой посудины.

— Ладно, видун, — капитан скривился. — Но если ты думаешь, что можешь безнаказанно брехать…

Именно так Альк и думал. Полщепки они сердито глядели друг на друга.

В конце концов Жёрнов отдал команду, и матросы засуетились.

Судно степняков, на котором не было и в помине никаких путников, просто искало попутного ветра, а потому какое-то время ещё «преследовало» незадачливых пиратов, а потом свернуло в нужную ему сторону.

Весь день члены команды были особенно недовольны, но злее всех — и умнее — оказалась Ждана. Выдавая всем на обед сухари с кусками солонины, она придержала порцию Алька и прошипела:

— А ты, видун, жратвы не заслужил. Думаешь, сможешь просто так кататься? Не будет от тебя толку, отправишься на корм акулам.

Альк терпеть не мог судовой еды: подточенные червями галеты, размоченные в затхлой воде сухари, попахивающая несвежим солонина… И только свежевыловленная, просоленная рыба и мочёные яблоки из большой бочки более-менее придавали сил.

— Интересно, что бы сделали с тобой матросы того судна, когда поняли бы, что ты провокаторша? — тихо спросил он, сверля "стряпуху" недобрым взглядом.

— Не успели бы.

— Что, не впервой такое проворачивать?

— Не твоё дело.

Ждана сунула ему червивый сухарь и кусок сала и отвернулась. Похоже, выступать в роли наживки ей не очень-то нравилось.

Альку вовсе не хотелось стать участником морского побоища. Но и плавание затягивать — тоже.

По расположению звёзд он понял, куда они плывут, и предполагал, что слева по курсу им скоро встретится группа островов, принадлежащих Холмогорцам — книги по географии описывали эти берега как чёрные скалистые драконьи зубы. Погода стала заметно теплее, и Альк надеялся при случае всё же спустить одну из двух шлюпок и добраться до какого-нибудь острова — плавание вокруг света не входило в его ближайшие планы. Несмотря на то, что на родине ему угрожала опасность, он собирался решить эту проблему, а не сбежать от неё.

 

В тот вечер команда решила залить неудачную охоту вином, а ночью Алька разбудили странные крики. Сначала он подумал, что это продолжается пьянка, с которой он сам ушёл слегка навеселе. Прислушался и понял, что вопли были недовольные, причём и мужские, и женские. Судно качало больше обычного, но не настолько, чтобы это вызвало панику — за последнюю неделю волны бывали и посильнее.

Альк, спавший, как обычно, в одежде и в шубе, выскочил из каюты и поднялся на тёмную палубу. Если бы они и дальше пили, то оставили бы фитиль…

Вдруг закричала тараканиха, нехорошо и истошно.

Несмотря на лунную ночь, понять, что происходит, было невозможно, и Альк, плохо видевший в темноте, пошёл на звук. Что-то неладное происходило как раз в стряпчей каюте.

Фитиль всё же горел, и открывшееся зрелище Альку не понравилось. Капитана не было видно, хотя он накануне пировал вместе с остальными. Жгут громко пыхтел, раскачиваясь возле стола, на котором, распластанная и прижатая к столу за руки ещё двумя пиратами, животом вниз лежала тараканиха. Третий пират держал её за волосы, пытаясь заткнуть рот, и его пьяная рожа глумливо и глупо лыбилась. Судя по похотливой ухмылке, он дожидался очереди сделать своё дело, помогая остальным справиться со строптивой добычей.

— Убью, — хрипло прошипела Ждана, дёрнувшись всем телом, но её тут же снова прижали. — Пожалеете, скоты…

Жгут пьяно загоготал, и в это мгновенье женщина крутанулась и ударом локтя расквасила ему морду. Тот от неожиданности вскрикнул и отпрянул, прикрывая нос рукой, и тараканиха взвилась, запуская ему ногой в пах. Жгут упал, но двое сбоку навалились на неё с новой силой.

— Держите её, я не успел, так нечестно, — пьяно прохрипел рыжий коротышка, пытаясь подступиться к ней сзади.

— Эй, вы что, совсем ополоумели? — возмутился Альк, на мгновенье опешив от такой картины: всего лучину назад эта компания радостно пила вино, закусывая мочёными яблоками, а теперь?

— Становись в очередь, — завопил кто-то от стола, но Альк уже держал в руке палку от факела.

Крутанув ею над головой, он надеялся произвести впечатление на буянов, но те, вероятно, выпили слишком много, чтобы оценить опасность. Удивлённые трюком, они на мгновенье отвлеклись, и тараканиха перевернулась на столе. В её руке блеснул неизвестно откуда взявшийся нож, которым она полоснула по горлу стоящего над головой, всадив и быстро вынув лезвие из груди правого. Первый схватился руками за бьющую струю, второй зашатался и упал. Жгут и так уже валялся в углу, слегка ушибленный в пах, ещё один пират последовал за ним, пристукнутый палкой Алька.

Ждана на удивление проворно натянула штаны, и не успел Альк сообразить, что она собирается делать, как нож полоснул по шее Жгута. Понимая, что ничего уже не исправишь, Альк всё же постарался удержать её от последнего удара, но Ждана быстро присела и успела нанести его в живот последнему пирату. Тот тихо застонал и начал плеваться кровью.

Вскочив на ноги и повернувшись к Альку, она сверкнула безумными глазами.

— Эй, хватит, — он на всякий случай выставил перед собой древко, готовясь драться с обезумевшей девкой.

Она перевела дух и злобно прохрипела:

— Идиоты… всё время одно и то же… — спрятав нож за голенище сапога, она зыркнула исподлобья. — Спасибо.

— А где капитан? — удивился Альк.

— За бортом.

— Как за бортом? И давно?

— Уже не найдёшь.

Она тяжело дышала, прислонившись к стене. Запах свежей крови бил Альку в нос, навевая ужасные воспоминания.

— Приходилось убивать, видун? — спросила Ждана, оглядывая следы бойни.

Он не ответил.

— Мы остались вдвоём… И я бы тебя тоже прирезала, несмотря на твоё благородство, но оставаться тут одной мне неохота.

Альк вышел из каюты на свежий воздух, с трудом сдерживая тошноту и удивляясь самообладанию девки. Сначала её разложили на столе, потом она оставила вокруг себя четыре трупа, а ей хоть бы хны.

Из каюты за спиной донесся странный звук, похожий на всхлип. Он прислушался, но рыданий не последовало. Всё-таки девка была не железная.

Альк не сомневался, что спать в эту ночь уже не захочет, а что будет утром, представлял крайне смутно.

— Эй, видун, иди к рулевому веслу, — скомандовала тараканиха.

— Зачем?

Ветер был не холодный, но сильный, и грести всю ночь Альк не хотел — тем более с перспективой получить нож в спину. Если утром они будут проплывать возле островов, он девке уже может и не понадобиться.

— Снесёт в океан.

— Тебе надо, ты и греби, — пробубнил он, оглядывая в свете луны её закутанный в шубу силуэт.

— Надо хотя бы до утра продержать весло, — по-деловому сказала она, сплёвывая тёмным под ноги и запахивая шубу. — Я здесь раньше бывала. Давай, видун, лови удачу. Скоро я тебя высажу.

Альк с сомнением глянул в её спокойные и суровые глаза и неохотно направился к носу корабля. Ждана вернулась в каюту, и вскоре за его спиной отчётливо прозвучали четыре громких всплеска с разницей в полщепки.

Она отправила своих дружков в вечное плавание.

Сначала Йиржина приняла набивавшуюся в помощницы девицу настороженно, но когда та показала ей зуб енота, сразу потеплела и выдвинула свои условия.

— Жить будешь в комнате внизу, за торговым залом. Если покупатель придёт ночью, встанешь и продашь ему что нужно. Я сплю наверху. Буди меня только в крайнем случае. Днём будешь помогать делать порошки и настои, за травами бегать к травнице на другой конец города. Платы большой не жди, я ведь жильё и столование тебе предлагаю.

— Я вам и по дому помочь могу, — предложила Рыска.

— Нет, — Йиржина решительно помотала головой, — ко мне для этих целей соседка приходит, а её лишать заработка негоже, обидится. Ты лучше на ус мотай, что буду говорить, ремеслу учись. Сребр в неделю тебе определю, так и быть — из любви к Казимире.

— Хорошо, — сразу согласилась Рыска.

Она привыкла обходиться малым и, не разбираясь в размере оплаты за подобную работу, решила, что на первых порах ей и сребра хватит — на что ей деньги-то тратить?

— Полукровка? — без обиняков спросила Йиржина.

— Да.

— Давно в наших краях?

— Нет, я из Ринтара приехала после наводнения, чтобы учиться в школе.

— Посмотрим, чему тебя там научили…

Рыска боялась, что за этим последуют неприятные для неё расспросы, но лекарка, видимо, и так понимала, что девчонка уехала из родных мест не от хорошей жизни, и лишь спросила, откуда она так неплохо знает саврянский.

— Так он на ринтарский очень похож. Я даже сказки на саврянском умею рассказывать, — призналась Рыска и прикусила язык.

Эта информация была лишней, но она, к счастью, Йиржину совсем не заинтересовала.

 

Новая Рыскина наставница была пожилой сухопарой тёткой, почти слепой на один глаз. Её белые волосы болтались на спине тонкой косичкой, а проворные руки, казалось, сами отмеряли в нужном количестве ингредиенты для снадобий.

Устроившись в комнатке за торговым залом и кладовкой, где приятно пахло сушеными травами, Рыска сразу примирилась со своим новым положением, решив, что всё обернулось неплохо: она получила настоящую серьёзную работу, да ещё и в столице!

Правда, она не успела проститься с Милкой... Корова хоть и была сдана в аренду, но внезапное исчезновение хозяйки могло навести хуторянина на неверные мысли. Рыска переживала за судьбу бурёнки, которая прошла вместе с ней, Альком и Жаром долгий путь, став соучастницей их не совсем праведных делишек. Пообещав себе, что непременно вернётся и заберёт корову, как только у них с Альком появится свой дом, Рыска успокоилась и настроилась на новую жизнь.

Со старой лекаркой они задушевных разговоров не вели, лишних вопросов друг другу не задавали, общаясь, в основном, по делу. Сначала Йиржина проверяла Рыску на прочность: то сложного пациента ей подсунет и следит, что та будет делать, то заставит пересказывать составы настоев и порошков от разных хворей, да и поднимет на смех из-за невежества, но смех этот был не злой, а снисходительный. Лекарка любила поворчать и неохотно делилась с Рыской секретами своих фирменных снотворных и желудочных, не догадываясь, что её ученица уже на второй день нашла за банками с солью старую книжицу со всеми записями старухи, сделанными за последний десяток лет, и многое оттуда запомнила.

Убедившись, что Рыска проворна и деликатна, Йиржина быстро доверила ей обслуживание простых клиентов, подходя к прилавку только если посетитель был хорошо ей знаком или с виду знатен.

Новая работа Рыске понравилась своей полезностью. Некоторые посетители приходили в лавку в горе и отчаянии, а она вселяла в них надежду, продавая нужное лекарство и подбадривая добрым словом. Иногда какой-нибудь нищий бедолага заходил, чтобы спросить совета, не намереваясь ничего покупать. Йиржина таких сразу прогоняла, но Рыска не видела ничего дурного в том, чтобы подсказать недорогое средство, которое найдётся у каждого в доме: отвар овса, капустного листа или дубовой коры, примочку со сметаной и мёдом, а то и вовсе лёд или тепло, в зависимости от недомогания.

Один раз, когда Йиржина, как назло, отлучилась из лавки, к ним забежал совсем молодой парнишка, которого в драке задели ножом, и Рыска с самым хладнокровным видом обработала и зашила его рану. Она осталась чрезвычайно горда собой — вот только плату попросить забыла, и потому Йиржине не стала рассказывать про свой успех. Лекарка, чего греха таить, была скуповата и иногда подмешивала в порошки для объёма что-то безопасное и дешёвое: муку из сушёной полыни или пшеницы, картофельный крахмал, крапивный порошок или даже молотый горох. Рыске это не нравилось, но вреда — впрочем, как и пользы — такие порошки не приносили, так что она старалась помалкивать, зная, что порой вера в чудодейственное средство делает своё дело получше настоящего лекарства.

Шарлатанкой Рыска Йиржину вовсе не считала: она узнала много нового о вывихах, растяжениях и переломах, потому что в школе попрактиковаться на реальных страдальцах не было возможности, а в городе, особенно зимой, таких хватало, и лекарка уверенно с ними справлялась. Рыска научилась правильно хранить травы и мази и, поднаторев в математике, стала легко и быстро делить на части, соблюдая верные пропорции и высчитывая проценты. А ещё — варить снадобья, правильно топить воск и жир, обращаться с ядами, общаться с привередливыми покупателями и бойко торговаться.

Единственное, чего Йиржина не жаловала в своей проворной помощнице, это её тягу к фехтованию, но тут Рыска проявила твёрдость, и лекарке пришлось смириться.

— Упражнения полезны для здоровья, вы это лучше меня знаете, — заявила Рыска, в очередной раз отправляясь на задний двор к курятнику, — а если в лавку нагрянут негодяи, я смогу дать им отпор, вам никакой охраны не надо.

Йиржина пробурчала в ответ что-то вроде «пусть только попробуют, у нас тут не забалуешь», но после подобного аргумента стала проявлять снисходительность к столь недамскому занятию.

Не жалея тела, Рыска каждый день тратила не меньше часа на упражнения, как в школе, тренируясь в одиночку с мечом, а также в беге и прыжках. Выходя на задний двор, она вдыхала утренний воздух и представляла, что напротив неё стоит Альк с деревянной палкой вместо меча, подбадривает её или подзадоривает, делает замечания, смотрит в глаза насмешливо, но не зло, без былой издёвки.

 

Время шло, а от Алька не было никаких вестей, и это ужасно удручало.

Бегая к травнице за заказами через весь город, Рыска непременно проходила мимо дома Хаскилей, надеясь заметить в нём перемену, говорящую о приезде хозяев, но всё было напрасно. Возле дома не появлялись ни кареты, ни всадники, а по вечерам свет горел только в комнатах для слуг — нижний этаж, правое крыло. Хозяйская сторона оставалась тёмной.

Однажды ей показалось, что во дворе поднялась суета — служанки вытряхивали одеяла и подушки, словно готовясь к прибытию гостей, — и она рискнула постучать в дверь, чтобы понарошку предложить себя в качестве кухарки или служанки. Вышколенный дворецкий смерил её таким подозрительным взглядом, что желание общаться с ним полностью пропало.

— От кого у тебя рекомендации? — сурово спросил он, приглядываясь к тёмным Рыскиным волосам, предательски выбившимся из-под платка.

— А какие нужны? — как можно вежливей уточнила Рыска.

В служанки она не собиралась, но очень надеялась попасть ненадолго в дом и перекинуться парой слов со слугами, чтобы выведать хоть что-то о Хаскилях.

— Никакие. Тем более сейчас, когда хозяева в отъезде.

Рыске хотелось спросить, когда они вернутся, но это могло навлечь лишние подозрения, потому она мило улыбнулась и сказала:

— Можно, я зайду на следующей неделе, с рекомендациями?

— Разве что от самой тсарицы, — пошутил дворецкий.

Рыска сначала замерла, а потом тихо охнула и сбежала.

Почему бы и нет?

То есть просить бывшую тсарицу Нариду похлопотать за Хаскилей Рыска не собиралась, а вот сходить во дворец под видом благодарной ученицы школы для девушек, которую тсарица когда-то спасла, — очень даже! Рыска могла подать прошение о небольшой денежной помощи для ремонта поместья — Казимиру бы это порадовало, — а потом похвалиться своими успехами на лекарском поприще и при случае упомянуть, что накануне неудавшейся войны вместе с Альком встречалась с тсаревной Исенарой. Может быть, тсарица что-то расскажет ей про Хаскилей?

Мечты-мечтами, но Рыска понимала, что дипломатия и риторика были её слабым местом. Любая благородная дама — а тем более, тсарская особа — сразу поймёт, кто она такая. Это рядом с Альком можно было молчать, кивать, хихикать и не выглядеть на светском приёме лишней оглоблей в телеге, а наедине с самой тсарицей, хоть и бывшей, Рыска точно стушуется и вообще, чего доброго, с перепугу перейдёт на ринтарский язык, как это до сих пор бывало с ней в минуты крайнего волнения. И вообще, Альк ей наказал не лезть никуда, чтобы не навредить ни себе, ни ему…

В тот вечер, сразу после разговора с дворецким, она прогулялась вокруг дворца и, вспомнив приёмчики Алька и Жара, узнала у болтливого лавочника, в столице ли тсарица и изволит ли вести приём просителей.

Оказалось, тсарица гостила у дочери и зятя в Ринстане и собиралась пробыть там до конца зимы. Прошлый приём во дворце был осенью, а будущий состоится, когда милостивая Хольга позволит. В отсутствие Нариды прошения в своём поместье принимал наместник.

— Интересно, а какой он, молодой тсарь? — спросила Рыска.

Лавочник понятия не имел, но ему нравилось болтать с симпатичной, прилично одетой девчонкой, хоть и полукровкой, и он был рад пересказать последние сплетни.

— Говорят, в нашей Исенаре души не чает. Дворец по её вкусу переделывает, служанок ей из Саврии выписывает. Тсарицу нашу принимает хорошо — ещё бы, она ведь добровольно передала власть дочери. Вроде он сам не тюфяк, но и не кремень, как его отец. Одним словом, наша красавица не прогадала.

На «красавицу» Рыска улыбнулась, вспомнив ужасные портреты саврянской тсаревны, которые рисовали ринтарские художники, и нежное письмо тогда ещё тсаревича Шареса, вынужденно прочтённое ею и Альком. Это сейчас она изучила книгу о правилах составления писем и осознала, что тсаревич в письме просто следовал этикету, хоть и позволил себе некоторые вольности, показавшиеся ей тогда скабрезными. На самом деле это были всего лишь чрезмерно подробно описанные чувства влюблённого благородного господина, находящегося в разлуке.

Она вдруг вспомнила выражение лица Алька, когда тот читал пропитанное «тенью» письмо — изумленное и чуть надменное, как обычно. Ничего подобного он сам бы никогда не написал и высмеял бы любого, кто стал бы в изысканных выражениях восхищаться в письме чьими-то ногами и прочими частями тела.

Во время их единственной ночи он сказал ей столько лестных слов, что она запомнила их наизусть и теперь частенько прокручивала в голове: у неё чудесные волосы, красивые пальцы, мягкие губы, она совсем не дура... Последнее к комплименту отнести было сложно, но почему-то признание Альком её внешних достоинств радовало Рыску меньше, чем похвала её смекалке и сообразительности, придуманным ею сказкам или удачному приёму в драке на мечах.

* * *

На следующий день после беседы с лавочником Рыска молола полынь в ступке, слушая рассказ Йиржины о сроках сбора клюквы, когда дверь в аптеку с громом распахнулась и внутрь влетел рассерженный господин — высокий саврянин лет сорока, с двумя длиннющими косами и бешеными глазами. Рыска его сразу вспомнила: три дня назад он покупал у них порошки. Его узкое лицо, искажённое злобой и отчаянием, и тогда, и сейчас показалось ей странно знакомым: острый подбородок, чётко выраженные скулы, большие жёлто-зелёные глаза, тонкий нос, линия волос на лбу — сердечком… Неужели они с Альком и Жаром когда-то встречали его? Или он привозил дочь в школу? Рыска решила на всякий случай оставаться в тени — не хватало ещё, чтобы её здесь кто-то узнал!

Спрятавшись за полки с банками, она притворилась, что ищет какую-то траву, и прислушалась.

— Йиржина, что ты мне подсунула, старая ведьма? — завопил мужчина, грозно приближаясь к лекарке.

— Господин Лоресский, — опешила та, — всё, что вы просили: порошок от кашля для сына, капли для суставов для супруги.

— Ага! Мой мальчик этот порошок выпил и чуть не помер!

— Что? — лекарка перепугалась не на шутку. — Да не может такого быть, там в составе только корень алтея, от него вреда не бывает.

— Ну-ну, — сурово сказал мужчина, — как выпил Триш тот корень, у него пена пошла изо рта, он задыхаться стал, еле откачали. Думали, случайность, а дура-служанка ему назавтра снова дала ваш порошок… До сих пор лежит, и лекарь с Мельничной улицы сказал, что выздоровления не гарантирует. Что ты подсыпала туда, мерзавка?

— Простите, но это не я, а она, господин Лоресский, — неожиданно воскликнула Йиржина, указывая на Рыску. — Помощница моя порошки мешала.

— Неправда! — возопила Рыска от такой вопиющей несправедливости, предположившая, что лекарка сослепу вместо алтея случайно намешала в порошок рвотного. — Я алтей на продажу не делала!

Мужчина попытался её разглядеть за склянками.

— Хольгой клянусь, господин, — уверенно сказала Йиржина, бросая взгляд на икону с белокосой Божиней, — вы меня не первый год знаете. Я ни в дозе, ни в составе не ошибусь. А девчонку простите, не со зла она, а по незнанию, неопытная ещё.

— А чего ты в помощницы всяких дур берешь? — раскрасневшийся мужчина шагнул вперёд и вытащил из-за пояса рукоятку с плетью.

Рыска отступила на шаг, лихорадочно припоминая, где оставила свой меч. Как назло, в ножнах, а те — в ларе…

— А ну иди сюда, паршивка! — завопил господин Лоресский, бросаясь к ней со всех ног.

Рыска побежала в свою комнату, надеясь захлопнуть дверь и подпереть её чем-нибудь изнутри — драться с сильным мужчиной, разъярённым из-за болезни сына, даже после всех её тренировок казалось самоубийством, — но не успела. Первый удар настиг её на пороге — по спине словно огнём прошлись. Когда она всё же заскочила внутрь, то получила плетью по ягодицам. Мужчина наступал, загоняя Рыску в угол. Поняв, что угодила в ловушку, она с перепугу прокричала на ринтарском:

— Дяденька, я тут ни при чём!

Это разозлило его ещё больше.

— Дура ринтарская! Я найду на тебя управу! Вредить добрым людям вздумала, мерзавка!

Йиржина прибежала следом и стала что-то громко ему объяснять, но куда там… Тот словно с цепи сорвался. Рыска схватила висевшую на стене шубу и попыталась прикрыться ею от удара, но плеть огрела её, срывая смехотворную защиту.

Саврянин успел снова замахнуться, но Рыска с визгом поднырнула ему под руку, бросилась к ларю и вытащила-таки меч, по-прежнему тупой, но с виду внушительный. Повернулась, встала в стойку.

Опешив от такого поворота, мужчина замер, хрипло дыша, выпучил глаза и удивлённо уставился на неё — но не на меч, а на лицо. Странная пауза затянулась. Оба не шевелились, и даже лекарка с надеждой замерла и умолкла. Наконец саврянин опустил плеть и отступил.

— Ты, девка, того, — он с досадой плюнул и добавил уже на пороге: — Не умеешь работать, не берись.

И вышел.

Рыска опустила дрожащую руку, сжимавшую меч, и села на кровать, чувствуя, как горят обожжённые плетью плечо, спина и особенно ягодицы... Опять! Опять пострадал её несчастный зад… Тяжело дыша от пережитого волнения, она слушала, как Йиржина громко извиняется в лавке.

— Просите, господин! Наверняка ваш малец скушал что-то не то и скоро поправится… Я могу вам желудочных капель предложить, бесплатно.

— Ещё чего! Откуда у тебя эта девка? — вдруг спросил мужчина.

— Так из Ринтара, полукровка она, сами видите… Может, всё-таки порошок для мальчика возьмёте?

Раздались смачные ругательства, и дверь громко хлопнула.

Рыска выдохнула и закрыла глаза. Оказывается, точить меч вовсе не обязательно! Уже второй раз он защищает её, не идя в ход… Слава Хольге, не пришлось ни на кого нападать — достаточно было просто встать в грозную стойку.

Лекарка заглянула к ней через щепку.

— Эй, как ты?

Рыска не ответила, отвернулась.

— Ты это… повнимательней с лекарствами-то, а то видишь, как бывает…

— Что? — воскликнула Рыска, не веря своим ушам.

— Говорю, следи за тем, что покупателям суёшь, — проворчала Йиржина. — А если мальчишка, не приведи Божиня, помрёт, тебя в тюрьму могут кинуть и в злонамеренности обвинить, ты же ринтарка.

— Разве это я слепая на один глаз? — съязвила Рыска. — Как вам не стыдно?

— И вообще, — Йиржина попятилась, косясь на меч, — убери свою железяку. Чего удумала — клиентов мечом распугивать! Да ты знаешь, что господин Лоресский может с тобой сделать?

— Знаю, что сделал бы, если б я меч не достала.

— Ох, что ж теперь делать? — запричитала лекарка, возвращаясь к прилавку. — Остаётся только молиться, чтобы мальчишка действительно поправился. Тогда, может быть, удастся отца умаслить. Он вообще-то спокойный, не знаю, что на него нашло… Ой, как бы мне в убыток не впасть! Да не мог порошок ему ничего сделать. Сами руки не моют, а потом жалуются. А если пена изо рта — так то и вовсе может быть падучая. При чем тут я? Ой, беда…

 

Оставшись одна в комнате, Рыска перевела дух и сразу поняла, что больше здесь не останется. Надо было собираться в дорогу, и чем скорее, тем лучше.

Прошли те времена, когда она верила, что справедливость непременно восторжествует, стоит рассказать правду судье и хорошенько помолиться Хольге. Если тот мальчишка и правда умрёт, то Рыске не поздоровится. Лекарка её защищать не станет, а будет спасать свою репутацию.

Наскоро сложив самые нужные вещи в два узла, Рыска, поколебавшись, запихнула туда самую толстую книгу по медицине, нацепила пояс с ножнами и оделась по-дорожному, стараясь не обращать внимания на горящую от ударов плети кожу. Когда она выглянула из комнаты в торговый зал, Йиржина обслуживала нового покупателя.

Вырвав лист из тетради с рецептами, Рыска села за стол, обмакнула перо в чернила и набросала записку: «Сохраните, пожалуйста, мои вещи. Я пришлю за ними позже». Ей было жаль остальных книг, принадлежавших Варваре. Она хотела добавить слова благодарности, но саднящая задница отдалась такой болью, что письмо осталось предельно коротким.

Выйдя на задний двор, Рыска вдохнула прохладный воздух, наполненный ароматом куриного помёта и свежего хлеба, и глянула в стремительно темнеющее небо.

Несмотря на подлость лекарки, ей было неприятно уходить не попрощавшись, но Рыска вдруг почувствовала такую тревогу, что всё её нутро стало рваться подальше от этой лавки. Что это было — нервная дрожь от произошедшего или страх от возможного преследования — она не знала. Слишком тонкая нитка видуньего дара не позволяла ей ни увидеть ворот, ни свернуть на нужный путь.

«Ну и что, — Рыска молча сжала губы и натянула пониже на лоб пуховый платок, — разве я сама не в состоянии выбрать правильную дорогу? Разве для этого обязательно нужен дар?»

Она решила переночевать на постоялом дворе, а наутро поехать в Ринстан.

Почтовые кареты за небольшую плату охотно брали пассажиров, а у неё всё ещё оставались три полученных от Казимиры золотых, к которым добавились несколько заработанных сребров. Рыска полагала, что добраться до столицы родного Ринтара сможет задёшево — главное, чтобы почтовый возница оказался порядочным и погода не подвела. Ей было нестерпимо удаляться от Алька, но на самом деле Рыска понятия не имела, где он. Вдруг Альк тоже уехал из Саврии, оказавшейся столь недружелюбной к вернувшемуся на родину видуну? Вдруг его важное государственное дело как раз и приведёт его в столицу объединённого тсарства?

Горше всего было думать, что Альк мог написать ей в школу или передать весточку с голубиной почтой, которую она теперь точно не получит.

Оставаться в Брбржыще не имело смысла. Если Казимира была права и Рыску ищут, чтобы добраться до Алька, то попадать в руки правосудия ей было никак нельзя.

Благодаря долгому путешествию с Альком и Жаром она усвоила простое правило: если ты что-то натворил, уноси ноги сразу, не медли. Хватать преступника проще на месте, а не на расстоянии в сотню вешек. Преступницей она себя не чувствовала, но это ничего не меняло. Пора было уезжать, пока господин Лоресский не примчался в лавку в компании стражей, чтобы обвинить ринтарку-отравительницу в чём-то ужасном.

— Эй, девица, тебе ночь негде скоротать? — раздался мужской голос у Рыски за спиной.

Она ускорила шаг, не оборачиваясь. Ноги сами несли её в кормильню, где они когда-то останавливались с Альком и Жаром, но Рыска вовремя опомнилась. Старые знакомства были ей сейчас ни к чему. За спиной продолжал раздаваться частый стук башмаков: кто-то её нагонял на довольно пустынной улице.

— Ну чего ещё? — воскликнула она, неуклюже поворачиваясь с тяжёлой, перекинутой через плечо поклажей, и столкнулась лицом к лицу с парнем довольно бойкого вида: высокий, худощавый, одет прилично, без излишней показухи.

Рыска научилась определять статус человека по обуви и почти никогда не ошибалась. У этого были добротные, сделанные на заказ дорожные сапоги, пригодные для верховой езды.

— Да я помочь хотел, — дружелюбно ответил парень, — вижу, девушка идёт, вещи несёт, словно её из дома выгнали.

— Ну а если и так?

— Я остановился в приличной кормильне. Могу проводить, — незнакомец глянул на Рыскину шубу и добавил: — Нечего барышне по темноте с добром ходить. Тут есть несколько лихих переулков, в них постоянно кто-то время коротает в поисках лёгкой добычи.

Эх, везде одно и то же… Надеяться на то, что парень поможет ей поднести дорожный мешок, Рыска не смела — знала саврянский обычай навьючивать женщин как коров.

— Ну, веди, — позволила она.

— Ты ринтарка? — спросил парень, уловив акцент.

— Да. Всё, мне идти своей дорогой? — она усмехнулась.

— Отчего же, — он пошёл рядом по расчищенной от снега колее. — Я без предрассудков. Если одинокой девушке нужна помощь, отчего не помочь?

«Сейчас заведёт в переулок, ограбит и прибьёт», — устало подумала Рыска. Пока они шли по широкой улице вдоль приличных домов, опасаться навязчивого помощника не следовало, но в бескорыстную помощь она почти не верила.

— Нам туда, — он указал в сторону освещённого факелами перекрёстка.

Для грабежа и смертоубийства место казалось неподходящим.

«Ну, значит, сейчас пригласит поужинать и приставать начнёт», — продолжила дедукцию Рыска.

Она уже собиралась отвязаться от попутчика, как тот вдруг спросил:

— Не пойму, ты видунья, что ли?

Рыска замерла на месте.

— Нет. А что?

— Да ничего, — тот поправил сползшую на одно ухо шапку. — Ты, наверное, просто не поняла пока, что у тебя есть дар. Он как раз просыпается лет в семнадцать. Тебе сколько?

— Восемнадцать.

— Ну вот! Я же чувствую, что-то не то… Тебе бы поучиться немного, и можешь видуньей стать. Могу предложить свои услуги.

— Сколько учителей на мою голову, — прошептала Рыска, вздохнула и направилась к огоньку показавшейся впереди кормильни.

Связываться с видуном или, хуже того, с путником, ей совершенно не хотелось. Ещё выяснит, что она «универсальная свеча», и начнёт силы тянуть…

Парень не отставал.

— Сюда тебе не надо, дорого берут, и публика не очень. Моя кормильня за углом.

— Что значит «твоя»?

— При ней постоялый двор, где я остановился.

— Ладно, идём, — устало произнесла Рыска, морщась от боли в ягодице. — Тебя как зовут?

— Мартин.

— А меня… Варвара, — отчего-то с языка слетело имя наставницы.

«Интересно, что бы он сказал, если бы я заявила, что меня зовут Рыска Хаскиль?» — подумала она и усмехнулась.

— Проездом здесь? — спросил он.

— Да, осматривала достопримечательности.

Мартин скептически хмыкнул.

— И как?

— Как везде, — печально заключила Рыска, почти не лукавя. Город-то был красивый, а люди… разные. — Слушай, — она замялась, не желая оскорбить попутчика, — мне не нужна компания.

— Как знаешь, — парень уже открывал перед ней дверь кормильни. — Если что, я во второй комнате слева, наверху. Вдруг тебе станет одиноко.

Рыска смерила его равнодушным взглядом.

— Вряд ли.

— Если хочешь, могу посмотреть твои дороги — бесплатно. Ведь ты явно попала в передрягу.

— Нет, — поспешно бросила Рыска. — Не люблю я этого. Пусть всё идёт своим чередом. А ты… путник или видун?

— Видун, но обученный, — он гордо вскинул голову. — Ненавижу мучить крыс...

«Или боишься оказаться на их месте», — подумала Рыска, горестно вздохнув.

Она опустила дорожные сумки на чисто выметенный пол кормильни и огляделась. Хозяин поднял голову в их сторону, но, вероятно, решил, что Рыска пришла в компании с Мартином, и не стал ничего предлагать. Её спутник сам проявил инициативу.

— Эй, милейший, я вам новую постоялицу привёл — за это мне скидка полагается, — заявил он хозяину, краснорожему коротышке. — Ей бы поужинать и комнатку поуютней, — Мартин понизил голос, обращаясь к Рыске: — Ты надолго?

— Завтра уезжаю.

— Куда?

— На юг.

— Какое совпадение! Я тоже. Нетопыря у меня нет, так что планирую воспользоваться почтовой каретой. А ты?

— Я тоже, — удивлённо сказала Рыска.

— Тогда увидимся утром, — с этими словами Мартин вышел из кормильни, предоставив ей самой разбираться с комнатой.

«В конце концов, вместе проще и веселей», — рассудила она, направляясь за служанкой на второй этаж. Кто его знает, какой там в карете окажется почтальон — их набирали из бывших тсецов, а тсецов Рыска по-прежнему побаивалась.

* * *

Почтовая карета кренилась на ухабах так, что Рыску мотало из стороны в сторону. Внутри, кроме неё и Мартина, сидел мрачного вида тсец, так что она то оказывалась прижатой к левой двери, то, цепляясь руками за скамью, старалась не съехать на древко алебарды, которую тот не выпускал из рук.

Возница за пять сребров взялся подвести их с Мартином до самого Ринстана.

Когда перед отправлением к почтовой карете вдруг подошёл тсец, у Рыски упало сердце. Деньги за дорогу уже были уплачены, её вещи лежали внутри, и побег в такой момент был бы фактически признанием вины — вот только какой? Её могли искать и из-за драки в Плыни, и из-за преследования Алька, а теперь ещё и за лекарские дела — но не так же быстро? Своего настоящего имени она никому не называла, чёрные волосы — по погоде и на всякий случай — спрятала под пуховым платком, рта лишний раз старалась не раскрывать…

В тот момент, когда тсец стал грозно переговариваться с возницей, у Рыски чуть не сдали нервы — оставшиеся два золотых и несколько сребров всё ещё были при ней, меч в ножнах болтался у пояса, скрытый под шубой — но она вдруг поняла, что страж порядка интересуется вовсе не ею. Оказывается, до столичного наместника дошли слухи, что в лесах возле Брбржыща пошаливает какая-то шайка, и всем мало-мальски приличным каретам стали выделять сопровождение.

Рыска подозревала, что в той шайке один был точно ранен в зад, но ни с кем не стала делиться этими знаниями.

Она сама еле сидела на жёсткой скамье, проклиная мерзкого господина по фамилии Лоресский — палачом он работал, что ли? Места, задетые его плетью, до сих пор горели, отчего дорога казалась особенно неприятной.

И всё же, откуда она знала его лицо? Встречала в Плыни — или раньше, во время их приключений с Альком и Жаром? Может, в Лосиных Ямах, куда приезжали лечиться грязями со всей округи и даже из других тсарств? Или в Брбржыще, когда они пришли передать письмо тсаревне? Рыска тогда была так напугана предстоящим визитом во дворец, что мало смотрела по сторонам.

Самое ужасное, теперь она не сомневалась, что он её тоже узнал. Когда она встала в стойку с мечом, господин Лоресский удивился, но не испугался — и потом, у него в руках была плеть, а ею, при должном умении, несложно вырвать меч из рук, особенно женских… Нет, он глянул на неё изумлённо, а не со страхом!

Хотя какое это сейчас имело значение? Она удалялась от этого господина со скоростью почтовой кареты по наезженной зимней дороге.

Рыска очень хотела, чтобы его сын поправился. Если бы бешеный папаша так с ней не обошёлся, она бы предложила свои лекарские услуги — вдруг дар подсказал бы ей, что с мальчишкой случилось? В зловредный порошок она не верила. Йиржина могла подмешать к алтею муки, но чтобы симптомы падучей появились…

Она пискнула, влетая в тсеца на особо крутом повороте, извинилась, оправилась и уставилась в окно. Тот сидел с суровым видом, не пытаясь знакомиться, а Мартин вообще дрых, будто в предыдущую ночь в кормильне вовсе не ложился. Его скамья была совсем короткой, потому что по обе стороны от неё стояли мешки с почтой и посылками, которые возница должен был доставить в города и вески на протяжении долгого пути из одной столицы в другую. Точнее, из бывшей столицы Саврии в новую столицу Савринтара.

 

— Ну что, Варвара, — спросил Мартин, когда они наконец остановились в кормильне после многочасовой езды, чтобы поменять коров, — не хочешь осесть где-нибудь до тепла?

— Мне не было холодно, — ответила Рыска, удивляясь тому, как быстро можно научиться врать.

Вот она уже и не она вовсе и отзывается на чужое имя, представляется девицей, будучи замужней, едет в Ринтар якобы проведать родных, а на самом деле бежит от неприятностей в надежде не вляпаться в новые.

Рыске хотелось отделаться от Мартина. Её не покидал страх, что видун начнёт пророчить, а она окажется рядом, и тогда он сможет случайно использовать её как «свечу». С другой стороны, её совсем не привлекала идея ехать в карете вдвоём с незнакомым тсецом, пусть и очень серьёзным с виду.

У Алька почти всегда и на всё находился правильный ответ, а для важного дела — своя стратегия, с планом «А», запасным и на крайний случай… Она же просто бежала туда, где ей проще было оставаться незаметной. В родной Ринтар.

Рыска постоянно думала о том, где мог быть Альк. Хорошо, если он переждал неприятности в надёжном месте, уже решил свои проблемы и скоро её найдёт — он же видун. Ей так хотелось его увидеть, взять за руку, переплести пальцы, услышать, что свадьба ей не приснилась и он её по-прежнему любит…

— Эй, ты что, оглохла? Я говорю, с собой хлеб брать будешь? — спросил Мартин, допивая вторую кружку пива.

— А? Конечно, — Рыска повернулась к подошедшей к столу служанке. — Мне хлеб и вареные яйца, пожалуйста.

— С собой или сейчас?

— С собой. А сейчас… гречневую кашу.

Служанка ушла, и Мартин принялся рассказывать про свою учёбу в Саврянской пристани. Рыска слушала вполуха, поймав очередной приступ тоски по Альку — сейчас её порадовали бы даже его надменный взгляд и язвительная улыбка, — но при слове «община» встрепенулась и прислушалась.

— Если бы я проучился все семь лет, отказываться от обряда уже бы не посмел.

— Почему?

— Понимаешь, тебе всё время вбивают в голову, что это неприлично — использовать ресурсы Пристани семь лет и продинамить обряд. Ты становишься трусом и подлецом, учителя тебя не будут уважать, ученики поднимут на смех. Поэтому почти никто не отказывается. К счастью, мне и пяти лет хватило — посмотрел я на это дело, решил, что пора повзрослеть, и бросил дурную затею. Думаешь, стать путником легко?

— А что тут такого? — хмыкнула Рыска, продолжая прикидываться дурой. — Это ведь просто дар, его Хольга даёт. Знай используй да деньги греби.

— Дар? — вспылили Мартин. — А ты знаешь, сколько нужно сил для того, чтобы повернуть ворот? И вообще, путниками становятся далеко не все ученики.

— Я уже поняла, некоторые трусят в последний момент, — поддела его Рыска и тут же устыдилась.

Мартин гордо вскинул голову.

— А ты бы хотела стать крысой?

— Кем?

— Да, путники это не афишируют, но и тайны тут нет. Крыса у седла на нетопыре — это тоже бывший видун, только после обряда он стал «свечой», понимаешь?

— Не совсем, — она подпёрла ладонью щёку и уставилась в горящие обидой глаза Мартина.

И он рассказал ей про обряд.

Альк не любил вспоминать про свою учёбу и, тем более, про посвящение, так что теперь Рыска слушала своего попутчика с большим вниманием. Вот оно как — члены общины голосуют заранее, а видуны, стоящие в очереди на прохождение обряда, молча ждут своей участи, молясь Хольге и надеясь, что им повезёт… Идут как скот на бойню, только осознанно и добровольно. Не иначе их там привораживают чем-то или мозги пудрят…

— А сколько может прослужить «свеча»? — спросила она.

Заметив повышенный интерес к своей истории, парень ещё выше задрал нос.

— Примерно месяц.

— А потом?

— Потом ею можно пользоваться ещё какое-то время, тянуть удачу до последней капли — иногда до полугода, — а после её смерти самым преданным путникам выдают новую крысу.

Рыска почти искренне изобразила ужас.

— А что значит «преданным»?

— Ну, выполняющим нужные указания наставников и общины.

— Я думала, путники сами по себе. Ходят, дороги подправляют, деньги зарабатывают. Ну, платят Пристани налог, конечно, как все остальные — тсарю.

— Ага, сейчас! — Мартин пьяно икнул. — В общем, если у тебя проснётся настоящий дар, даже не думай идти в Пристань. И не поддавайся на приглашения путников — им платят за каждого приведённого ученика.

— Как гнусно…

Мартин глянул на ножны у её пояса, почти полностью спрятанные под шубой.

— Я вижу, ты при мече — значит, подумывала об этом?

Рыска пожала плечами. Ей так хотелось побольше выведать о наставниках, общине, обряде и дальнейшей судьбе путников — а если повезёт, и об «универсальной свече», — что при всей своей нелюбви к притворству она решила и дальше играть роль готовой попасться на крючок наживки.

— А почему тогда столько желающих идти в Пристань?

— Да большинство из них — беднота, а тут они идут в школу, где их бесплатно обучают и обещают безбедное будущее. Знаешь, сколько родителей буквально продают своих детей в Пристань в надежде, что их отпрыск станет путником и обеспечит всю семью? Они несут подношения, несмотря на то, что у многих и дар-то совсем слабый.

Рыска печально вздохнула, представив себе уровень нужды, который может заставить мать рискнуть жизнью своего ребенка, и осторожно спросила:

— А женщины часто становятся путницами?

— И не думай, — Мартин покачал головой. — За женщин община иногда голосует, это правда, но лишь для вида — ведь если их всех превращать в «свечи», поток учениц сразу уменьшится.

— Ты считаешь, что женщина не может стать хорошей путницей?

— Да какая разница, что я считаю… Только из той дюжины девушек, что учились со мной в Брбржыще, путницами стали трое, и те быстро лишились рассудка, всего за несколько лет. Путнику сила нужна и стойкость, а ещё умение вовремя остановиться и отбросить жалость.

— А бывает такое, чтобы «свеча» вернула себе человеческий облик? — спросила Рыска.

— Нет, — Мартин рассмеялся, — это всё сказки. Придумки для дурачков, которые надеются в случае неудачного исхода повернуть обряд вспять. Только это невозможно. Ни один хозяин не отпустит свою «свечу», ведь без неё он начнёт быстро расходовать свои собственные силы и сам сойдёт с ума.

— А если «свеча» сбежит от хозяина?

— Тогда ей повезло, а ему нет. Она закончит жизнь обычной крысой, а путнику Пристань больше помогать не станет.

— Хм… А может быть такое, что этой «свечой» воспользуется кто-то ещё?

— Ну, я слышал, что есть «универсальные свечи», из них безнаказанно удачу может тянуть любой путник или видун. А из обычных людей удачу тянуть нельзя — если кто-то от этого умрёт, путник дар потеряет.

Рыска замерла и открыла рот. Играть сгорающую от любопытства дурочку стало совсем легко.

— Ой, расскажи, — попросила она. — Я, может быть, про это сказку потом сложу.

Мартин нахмурил свой веснушчатый нос.

— Ну, иногда путник, погубивший обычного человека, может попытаться вернуть свой потерянный дар, но это очень сложно. Чаще всего после неудачной попытки он становится «универсальной свечой».

— А что это значит?

Мартин уже собирался ответить, но в этот момент их возница заглянул в кормильню и выразительно махнул рукой. Бросив несколько монет на стол, они поспешили к карете, и разговор заглох на самом интересном месте. При тсеце продолжать расспросы Рыска не посмела, а в Йожыге её попутчики неожиданно сошли.

Зимой переправа через Рыбку была совсем простой: река на мелководье промерзала до середины, и её можно было пересечь, не выходя из кареты. Для порядка тсецы, стоявшие на обоих берегах, всё же заставляли всех выйти и пройти по льду пешком. Раньше на границе была таможня, но теперь проезд стал свободным, так что путешественников, к радости Рыски, никто не проверял.

Во время пешей переправы Мартин познакомился с купцом, которому требовался видун на постоянную работу, и, наскоро простившись с Рыской, достал из кареты свою суму и отправился на новое место «службы». Тсец же даже прощаться не стал — лишь сообщил вознице, что в Ринтаре охранять карету ему не поручали. Тот выгрузил в Йожыге большую часть почты и повёз Рыску вместе с последним мешком писем прямо в столицу нового покрупневшего тсарства.

Читая в географических книгах про тсарство Холмогорцев, Альк представлял себе его по-другому: живописные холмы, вырастающие вдалеке пики с заснеженными шапками, зелёные долины, полные диких коз… Чёрные клыки островов он считал метафорой мрачного путешественника, записавшего свои воспоминания о тех местах. Однако метафоры оказались близки к реальности.

Когда в лунном полумраке Альк и Ждана поняли, что течение несёт их злосчастное судно прямо на скалистый мыс и рулевое весло уже никак не поможет его обогнуть, они только и успели что похватать заранее приготовленные деревянные лари: один с провизией и водой, другой — с кресалом и запасной одеждой.

Когда посудина налетела на первый же подводный риф, дала течь и стала крениться, они поскидывали с себя шубы, выбросили за борт лари и выпрыгнули сами.

Альк никогда не любил плавать. Умел, но не получал удовольствия от замедленного движения и неприятного ощущения, что поверхность так и хочет сомкнуться над твоей макушкой, а дно ждёт, чтобы тебя сожрать. Теперь вода ещё и обжигала холодом, но тёмный, неприветливый берег был достаточно близок, чтобы не дать окончательно закоченеть и сгинуть в безвестности. Держась за спасительные лари, они поплыли к берегу с риском пораниться о скалы, однако вскоре на мелководье обнаружилась небольшая расщелина, в которую удалось зайти.

Волны лупили о камни, разлетаясь тысячами брызг и окатывая с головой и без того замёрзших пловцов. Клацая зубами, они втащили за собой лари и выбрались на сухое место.

Погода не благоволила прогулкам в мокрой одежде. Кляня всё на свете, Альк вывалил содержимое одного из ларей на большой плоский камень — к счастью, за короткое плавание вода не успела проникнуть под крышку. Схватив наугад рубаху, штаны и шкуру, он скинул с себя всё, в чём плыл, краем глаза заметив, что тараканиха следует его примеру; мокрые вещи полетели в ларь.

Ждана потеряла свои сапоги во время заплыва и теперь мрачно топталась на месте. Альку повезло больше: вылив из своих сапог воду, он едва успел нацепить их обратно, как подло подкравшаяся волна чуть не сбила его с ног.

— Что за?.. — он громко выругался.

— Кажется, прилив, — проворчала Ждана, — сматываемся!

— Наверх! Бери второй ларь, — скомандовал он.

Море стало так стремительно подниматься, что им пришлось буквально спасаться бегством, забираясь вверх по выступам скалы. Босые, заледеневшие ноги Жданы соскальзывали с камней — чуть не упустив ларь с провизией, она громко ойкнула и смачно, по-пиратски, выругалась, помянув мачты и кили. Проклиная своё плохое ночное зрение, Альк мрачно карабкался вверх, слушая, как за спиной на всех известных ей языках бормочет проклятия тараканиха.

В конце концов они добрались до широкой расщелины, напоминавшей пещеру, и, поставив лари в глубину, уселись рядом вдоль стены, кутаясь в шубы и клацая зубами от холода.

— Надеюсь, сюда прилив не доберётся, — сказал Альк, тревожно вглядываясь в шумящую темноту.

Ему очень не хотелось вновь пускаться вплавь.

— Страшно? — съязвила тараканиха, поджимая под себя ноги.

Он фыркнул в ответ и умолк, дивясь тому, как распорядилась судьба в выборе дорог.

Луна спряталась за тучами, и они долго сидели в полном мраке, слушая плеск волн и напряжённое дыхание друг друга. Судя по звукам, прилив продолжался, не давая расслабиться и тем более заснуть. Однако через несколько щепок горизонт стал светлеть, тучи рассеялись, и рассвет вспорол новый день яркой горизонтальной полосой.

Альк глянул вниз на пенистые волны и успокоился: по его прикидкам до пещеры вода никак не могла подняться. Нескольких аршин, на высоту которых горе-пираты вскарабкались по скале, оказалось достаточно. Их судно то ли затонуло, то ли его обломки отнесло течением, но когда солнце поднялось над морем и осветило мрачного вида острые клыкообразные камни без признаков растительности, «Спрута» уже и след простыл.

Альк высунулся из укрытия, чтобы получше рассмотреть скалу, и тихо прорычал. Лезть вверх не было никакой возможности.

— Мы тут в ловушке, придётся ждать отлива. Спустимся на берег и попробуем перейти на другую сторону острова, — сказал он.

— Острова? Похоже, это всего лишь утёс.

Альк нахмурился, продолжая надеяться, что скрытая от них часть суши окажется более дружелюбной, чем видимая.

Ветер задувал в пещеру, и Ждана, подтянув колени к подбородку, угрюмо смотрела в морскую даль и стучала зубами. Поверх рубахи и штанов на ней была драная оленья шуба; Альку же досталась прохудившаяся овчина — вонючая, но тёплая. Когда стук зубов тараканихи стал ритмично-музыкальным, она сильней прижала челюсть к коленям и закрыла глаза.

Альк, привычный к ночёвкам невесть где, почти не страдал от холода. Его одолевали противоречивые мысли: свобода радовала, место побега — не очень.

Продолжая дрожать, тараканиха прижалась спиной к изгибу в скале и вдруг, закрыв глаза, стала заваливаться на бок.

— Эй, — Альк повернулся к ней, — ты чего?

На её бледном лице губы казались неприятно синими. Он тронул её ледяные пальцы, затем осторожно похлопал по щекам. Тараканиха открыла глаза и вдруг отпрянула, ударилась головой о камень и, злобно выругавшись, попыталась отпихнуть его двумя руками.

— Отвали, видун...

Он фыркнул, отсел, насколько позволяло место, и, сложив руки на груди, стал смотреть в тёмно-зелёную морскую даль. Если бы не их неопределённое положение, суровым морским видом можно было бы залюбоваться, однако Алька больше интересовало, как выглядит остров по ту сторону скалы. Большой он или маленький? Может, они скоро выберутся к лесу или жилью? Ему очень не хотелось дождаться отлива, спуститься вниз и, обогнув скалу, увидеть, что кроме безжизненных камней вокруг ничего нет…

Ждана застонала и снова стала сползать по стенке.

— Здрасьте, — прошептал он, приглядываясь к ней.

Её дыхание стало неровным, тело забила крупная дрожь. Помянув Сашия, Альк придвинулся, распахнул свою шубу и, обхватив её тело двумя руками, крепко прижал к себе. Ждана чуть приоткрыла глаза, презрительно скривила губы и безвольно уткнулась носом ему в плечо.

Спустя пару щепок клацанье зубов прекратилось, дрожь унялась.

— Не вздумай окочуриться, — пригрозил он.

— Заткнись…

Её дыхание приятно грело его шею. Надеясь, что не проспит отлив, Альк закрыл глаза и задремал.

 

Когда он встрепенулся, солнце поднялось на три пальца над горизонтом и даже немного грело.

Он поднял голову, пошевелился и скривился: тело затекло от сидения на камне. Ждана, почувствовав движение, открыла глаза и опять попыталась отстраниться. Альк и сам уже отодвинулся и глянул вниз: вода схлынула, можно было спускаться.

— Как ты? — спросил он.

— Нормально, — просипела в ответ она, тоже оглядывая скупой морской пейзаж.

— Идём?

— Понравилось тут сидеть и лапать меня?

Альк сердито сплюнул и, прихватив ларь с мокрой одеждой, стал спускаться по уступам скалы.

Идти вниз при свете оказалось трудней, чем подниматься в темноте. Ждана пыхтела сзади. Спустя несколько щепок они оказались внизу, на чёрном песке.

— Налево или направо? — спросила она.

— Думаешь, я здесь бывал?

— Ты же видун.

Она каждый раз произносила это слово, будто выплёвывая.

— Налево.

— Так быстро пророчишь?

— Буду я пророчить всякую ерунду.

— То есть там может быть обрыв, — заключила Ждана, тем не менее направляясь вслед за ним по берегу в левую сторону.

— Угу.

Они молча шли с пол-лучины, подставляя солнцу лица. Скалистый берег не кончался, и тараканиха не выдержала, проворчала:

— Надо было идти направо.

Альк остановился, развернулся и глянул ей в лицо.

— Хочешь показывать дорогу?

Ждана закатила глаза, обогнала его и продолжила путь в ту же сторону вдоль берега, усыпанного ракушечником и позеленённого водорослями.

Заметив, что она хромает на левую ногу, Альк спросил:

— Нога болит?

— Да.

— Подвернула?

— Похоже на то. Когда на скалу лезла.

— Давай сюда ларь.

— Ага, сейчас… Там еда, кресало и нож.

— Как знаешь.

Она пошла вперёд, сердито пыхтя и стараясь хромать поменьше. Наконец скалы завершилась отвесной стеной, обогнуть которую можно было только спустившись в воду. Ждана тихо прорычала. Альк, не обращая на неё внимания, снял сапоги и штаны, полностью оголившись ниже пояса, спрятал вещи в свой ларь, приподнял его в одной руке и осторожно вошёл в холодную воду. Стопы неприятно заскользили по грубым камням, и он пожалел, что не оставил сапоги — всё равно ж мокрые!

Она осталась стоять на берегу, не решаясь проделать то же самое.

— Жди здесь, — скомандовал Альк. — Я позову, если будет куда идти.

Ждана хмыкнула и глянула на свой ларь, словно намекая, что средства для выживания в дикой природе находятся у неё, поэтому ему не стоит глупить.

Он повернул за выступ и побрёл вдоль неровного скалистого берега, дальше и дальше, то погружаясь в воду по колено, то почти по пояс. Наконец выступ закончился, и Альк поднял глаза. За скалой простирался большой лесистый остров.

— Иди сюда! — громко крикнул он, надеясь, что шум прибоя не заглушит его голос.

Он успел выйти из воды и одеться, когда она появилась из-за уступа, глянула по сторонам и выдохнула с облегчением.

— Место что надо, — сказал Альк.

— Зато компания — нет, — ответила тараканиха, выходя из ледяной воды с намотанными вокруг шеи штанами, и быстро повернулась к нему голой задницей — надо сказать, весьма приятно округлой. Альк уже собирался деликатно отвернуться, но вместо этого удивлённо уставился на её ноги: на белых, крепких бедрах алели ужасные кровоподтёки — вероятно, полученные во время ночного инцидента на корабле. Левая лодыжка заметно посинела и опухла.

Ждана надела штаны и повернулась.

— Хватит зырить.

— Давай сюда, — сказал Альк, беря у неё второй ларь, за что получил недобрый взгляд. — В лес.

Она молча кивнула и поковыляла за ним в сторону желанной зелёной кромки.

Когда камни и песок под ногами сменила трава, Ждана одобрительно хмыкнула и даже ускорила шаг.

Редкий лес, поначалу состоявший из корабельных сосен, скоро стал радовать вкраплениями низких елей и берез. Добравшись до первых густых зарослей орешника и можжевельника, сквозь которые не продувал морской бриз, Альк опустил лари на землю и принялся собирать ветки для костра. Ждана взяла кресало и ловко высекла искры, от которых занялись и задымились собранные ею в кучу листья и прутики.

Огонь был настолько желанным, что они какое-то время молча сидели, протянув к нему руки. Затем, развесив мокрую одежду на рогатинах, уселись на траву, подставляя костру разные части тела.

Наконец Альк открыл ларь с провизией и пошуровал там рукой.

— Пить будешь?

— Да, — нетерпеливо сказала Ждана.

Он сделал несколько глотков, поморщился от несвежего вкуса и передал ей баклагу.

— Могла бы и побольше воды взять.

— Чтобы ларь утонул? Я лучше ручей поищу.

— А что ты взяла из еды? Сухари?

— Ещё солонину и сало.

На этот раз она сама залезла рукой в ларь и протянула Альку завёрнутый в тряпицу ломоть сала. Он достал нож, отрезал себе небольшой кусок, закинул его в рот и отстругал Ждане второй. Не выпуская ножа из рук, сел на овчину, медленно прожевал и, глянув на распухшую лодыжку спутницы, спросил:

— Подправить тебе дороги?

Та дёрнулась, роняя сало в траву и меча глазами молнии.

— Только попробуй!

Альк немного опешил от такой реакции.

— Я могу сделать, чтобы быстрее прошло.

— Не надо, — она глянула исподлобья.

— Любишь страдать?

Ждана подобрала сало и откусила кусок.

— Справлюсь сама. Бывало и хуже.

— Зачем хуже, когда можно лучше? Я тебя на горбу тащить не буду.

— Не сомневаюсь, видун.

Последнее слово прозвучало, как обычно, с издёвкой.

— Не любишь видунов? — он снова отхлебнул из баклажки и передал её Ждане.

— Видала я видунов и путников.

— Сколько?

— Достаточно.

— Мы бываем полезны.

— Для себя, не для других.

Солнце стало пригревать сильней, но холодный ветер компенсировал его старания.

— Послушай, девица. Ты участвовала в моём пленении, ты поила меня какой-то дрянью, я вступился за тебя и всё равно виноват?

— Вступился или воспользовался возможностью избавиться от идиотов?

— Одно привело к другому.

— Я бы сама с ними справилась, — заявила Ждана. — Ты их просто отвлёк. Пьяный сброд… Похотливые бараны без мозгов.

Альк умолк и отвернулся. Она вовсе не была ему симпатична — грубая и злющая тараканиха, которой наверняка приходилась убивать и до случая на корабле, — но воспоминание о насилии было ему противно.

Она встала и, стараясь не ступать на левую ногу, проверила сохнущие на ветру рубашки. Удовлетворившись их состоянием, сняла рубаху Алька и вдруг разорвала её быстрым движением.

— Что ты делаешь? — спросил он.

Не ответив, она рванула ткань снова, затем села и, распустив рубаху на полоски, стала накладывать повязку на больную лодыжку.

— Дай сюда нож, — попросила она.

Он неохотно послушался.

Стесав два куска коры с берёзы, она соорудила что-то вроде подошв и подвязала их остатками тряпок.

Альк молча наблюдал, не особо переживая из-за запасной рубахи. Он надеялся обойтись той, что была на нём, полагая, что вскоре им встретится жильё. А в какой стороне — дар подскажет. Вопрос направления нужно было решить незамедлительно…

Он опустил голову и закрыл глаза, погружаясь в себя. Ворот не появлялся, вероятности не проступали... Сосредоточившись как следует, он сделал несколько глубоких вдохов, как вдруг что-то тяжёлое налетело на него сзади, повалило в траву. Альк сгруппировался, не сразу сообразив, что произошло. Замахнулся, выбросил руку…

Затрещина вышла знатная, звук удара сочный. Ждана отлетела в сторону, ругаясь на лету. Скривилась и потёрла больную ногу, попыталась встать, но с оханьем осела.

— Ты что, идиотка? — воскликнул он, поднимаясь на ноги.

Она сердито зыркнула и процедила сквозь зубы:

— Не смей ворожить.

— Ворожить? Я что, бабка-гадалка? Я нам дороги смотрел!

— Не смей менять мои дороги, — она пошарила рукой и подобрала оброненный нож.

Это движение от Алька не ускользнуло.

— И не собирался. И вообще, если бы я хотел тебе навредить, то мне для этого и пророчествовать не пришлось бы.

— Не каждый видун готов своими руками свернуть кому-то шею. А вот наслать порчу — пожалуйста.

— Порчу? А ты в курсе, что видунам такое нельзя делать? От такого можно дар потерять. Ни видуны, ни путники не делают намеренных гадостей.

— Значит, ты встречал других видунов.

Он фыркнул.

— Это закон, свойство дара. А законы не зависят от того, кто ими пользуется. Они просто есть. Хочешь бродить тут, пока медведя не встретишь?

— Уж лучше медведя.

Альк внимательно глянул на упрямую тараканиху.

— Да чем лучше? Ничего я тебе не сделаю, — он отошёл за кусты, снова сосредоточился, прогнал в голове замелькавшие вероятности. — За первым же холмом будет веска. Какая и обрадуются ли нам — не знаю. Идти… на юг. Вон туда.

Ждана с недоверием глянула в указанную им сторону.

— Холмов там не видно, сплошь ровный лес.

— Значит, будут.

Она обдумала его слова и вдруг заявила:

— Я пойду одна. Без тебя.

— Ага, и на одной ноге, — сыронизировал он и напомнил: — У нас один нож и одно кресало.

— И они останутся у меня. Ты же видун, знаешь, куда идти. До вески доберёшься и без них.

Альк опешил от такой наглости.

— Нет, я предпочитаю в такую погоду идти с огнём и ножом. Мало ли какие зверушки водятся в этих лесах.

Он снял с рогатины свои высохшие штаны и завязал каждую штанину узлом, соорудив дорожный мешок. Пошарил по ларям, положил в одну штанину кресало и флягу, в другую — провизию и приготовился идти в южном направлении.

— Ну? Ты идёшь или как?

Ждана вздохнула, заткнув нож за пояс, поднялась, сделала два шага, и её левая нога подкосилась.

— Какого Сашия ты меня шарахнул, скотина? — выпалила она, приземляясь в траву.

Он хотел сказать «ты первая начала», но передумал, смолчал.

— Знаешь что, видун… Я позже пойду. Оставь мне флягу и еду. И кресало, конечно.

— Ещё чего.

Ждана насупилась.

— Тогда вали отсюда, потому что если ты уснёшь, то я тебя прирежу.

— Спасибо, что предупредила, — съязвил Альк, всё же одолеваемый любопытством. — Но интересно, за что? Если я вмазал тебе на корабле, когда ты поила меня своим паскудным зельем, то вини себя сама.

Ждана ответила не сразу. Лицо её раскраснелось, глаза сверкнули нездоровым блеском.

— Ненавижу видунов. Продажные вруны, забивающие людям мозги…

— Послушай, обиженка. Ты кто сама по профессии? Пчёлка-фиалка? Или ты убиваешь по заказу?

Она плюнула в его сторону.

— Так было не всегда.

— Скажи ещё, что во всем виноваты видуны. Это они напророчили тебе успешную карьеру при дворе, но что-то пошло не так, и тебе пришлось сменить род занятий на более воинственный.

— При дворе? Может, и при дворе.

Она умолкла и отвернулась.

— Ладно, сиди тут, — сердито сказал Альк.

Развернулся, перекинув через плечо штаны-суму, и быстро пошёл прочь. Ему вслед понеслись ругательства, среди которых, к его удивлению, оказалась парочка незнакомых, где фигурировали предназначенные его шее швартовы и другим частям тела — гнутые фок-мачты.

* * *

Ждана сидела у берёзы, глядя вслед быстро удаляющейся в гуще леса фигуре, и ругалась от души. Когда стало очевидно, что она тратит вдохновение впустую и Альк её всё равно уже не слышит, она напоследок помянула имевшего Хольгу во все места Сашия и умолкла.

Мерзкая сволочь! А ведь это она сообразила заранее сложить самое нужное в особые деревянные лари, которым не грозило утопление. И почему она сразу не пырнула его, когда он начал пророчить?

У неё остались нож и ненужные теперь лари — их разве что на дрова можно пустить. Ни воды, ни еды, ни кресала… Подбросив в огонь несколько веток, она доползла на четвереньках до кустов. Отрезала два прута, подровняла длинную сторону на каждом и заново перебинтовала лодыжку, сооружая опору. Когда видун шарахнул её, нога неприятно хрустнула и теперь отдавала острой болью при каждом движении.

Ждана села, вытянув ноги к огню, и крепко задумалась. В ларе осталась пустая кружка. Если пойдёт дождь, она сможет набрать воды…

Небо было чистым, как слеза младенца.

Можно ещё выпаривать солёную воду, но берег далеко, да и одной кружки для этого не хватит.

Придётся соорудить костыли и ковылять на юг, как сказал видун: раз он туда направился, жильё наверняка там… И лучше одной, чем в его компании.

Прежде чем сделать костыли, Ждана собиралась дать отдых ноге. Солнце поднялось высоко и стало тепло — невероятно тепло. Костёр казался ненужным, но как развести огонь без кресала? Решив подбрасывать ветки понемногу, просто чтобы поддержать пламя, она закрыла глаза и поняла, что её мутит. Стало ещё жарче, всё тело затрясло — это была вовсе не жара, а лихорадка. Она умудрилась простыть в холодной воде и продуваемой ветром пещере.

Подкинув в огонь последнее поленце, Ждана собрала волю в кулак, доползла до куста и стала ломать ветки, помогая себе ножом. Если ей придётся отлёживаться, то дров понадобится много, а ночь тёплой не будет.

Оглядевшись, она вдруг заметила неподалёку высохшую сосну, качавшуюся на ветру, как полумёртвая старуха. Ждана подползла к сосне, встала, обхватила ствол руками, попробовала наклонить. Дерево отозвалось сердитым скрипом, но поддалось: вероятно, оно и так собиралась вот-вот упасть. Её усилий хватило на то, чтобы повалить сосну на землю, но не на то, чтобы подтянуть к костру. Соорудив ямку и распалив костёр возле корней, Ждана с удовлетворением улеглась на оленью шубу. Она верила, что не пропадёт, хоть жажда и давала о себе знать.

Если бы не простуда, она бы прошагала на костылях до вечера, а потом собрала бы росу, отыскала ручей, нашла жильё или попробовала бы выгнать березовый сок — ну и что, что для него рановато? С кружкой не пропадёшь… Снова застучали зубы, и Ждана свернулась клубком на шкуре.

 

Почти утро, небо едва начинает сереть. Всполохи огня, стук ставень… Первая весенняя гроза. Ей страшно спать одной. В десять лет стыдно бояться такой ерунды, как гроза, но в ней просыпается какой-то неуправляемый собачий страх: даже их бесстрашный Буян в такую погоду скулит и прячется в конуру. Она встаёт, чувствуя, как пол холодит стопы. Мамы нет дома — она, как назло, уехала на несколько дней проведать бабушку.

Нужно идти к Асте. Сестра, может, и посмеётся над ней, но не выгонит, пустит под бок, не даст разгуляться суеверному ужасу.

Отчим спит в левом крыле дома. Его она не хотела бы разбудить.

Ждана ненавидит отчима. Странный он, как все видуны. Уж лучше бы он почаще ездил зарабатывать своими пророчествами: когда его нет, дом становится уютней. Стараясь идти тихо, чтобы не скрипнуть половицей, она пробирается к комнате сестры. Гром бухает совсем рядом, катится по двору, стихает у ворот, и это её подгоняет. Быстрые, лёгкие прыжки… На мгновенье Ждана замирает у двери. Не может быть, чтобы Аста спала: от такого грохота даже покойники на жальнике просыпаются! С этим и связан её суеверный ужас.

Она напрягает слух. Из-за двери доносится тихий стон. Перерастает во всхлип. Ждана ждёт и слышит писк, стуки, шорохи, снова всхлип. Аста тоже боится? Её смелая тринадцатилетняя сестрёнка тоже не любит грозу, хотя всегда хорохорится и посмеивается над ней…

 

Ждана вдруг понимает, что видит сон, и начинает ему противиться. Тот самый сон, которого она не ждёт. Уже не боится, нет, но переживать всё это снова так же мерзко, как и в первый раз. Тело лихорадит, сознание плывёт.

 

Она открывает дверь, и в то же мгновенье молния полосует небо за открытым окном. Комната освещается всполохом. Ждана не сразу понимает, что происходит. На кровати сестры две фигуры. Глаза Асты широко открыты, в них ужас и отчаяние. Её рот зажат чужой рукой. Подсвеченная молнией картина быстро исчезает, но её отпечаток остаётся в голове Жданы. Небо за окном уже не чёрное, а серое, спальня тонет в полумраке. Аста всхлипывает, но не во сне. Пытается вскрикнуть. Со стороны кровати доносятся стуки, копошение, тихая ругань. Ждана подходит ближе и слышит голос, от которого мурашки бегут по телу.

— Уйди.

Она отступает.

— Быстро закрыла дверь.

— Нет, — шепчет Ждана, — это вы уходите.

— Если не выйдешь, через неделю сдохнешь от холеры.

Она верит. Знает, что зараза ходит по вескам и призвать её видун может запросто. Она отступает, закрывает дверь, бежит на кухню. Сердце бухает в груди.

Она уже не маленькая и отлично понимает, что происходит. Серый рассвет позволяет найти то, что нужно... Зажав нож, Ждана на цыпочках возвращается к спальне сестры. Слышит сдавленный крик и влетает, не задумываясь. Замахивается с разбегу, но одеяло не даёт ей ударить куда следует. Сильная рука отклоняет удар, и Ждана падает вперёд, изо всей силы сжимая нож в руке.

 

Она кричит во сне, но не просыпается.

 

Аста не успевает вскрикнуть — лишь дёргается, удивлённо открыв глаза, и замирает. Мокрое пятно расплывается по её груди, по подушке, по рукам Жданы… Она вскакивает, отчим тоже. Он отвратительно наг, но это не имеет значения. Аста лежит неподвижно. Ждана бросает нож и замирает в немом ступоре.

— Ты что наделала, идиотка? На голову стукнутая…

Он наклоняется над кроватью, но всего лишь на несколько мгновений. Отступает, голышом садится на пол и — Ждана это понимает — начинает пророчить. Она стоит, глядя на него с надеждой, зная, что ни один видун не может никого вернуть с Хольгиных дорог, и всё же…

— Дура. Мерзкая дрянь…

Он замахивается, но она выворачивается и падает, натыкаясь коленом на нож. Берёт его дрожащей рукой. Мужчина хватает её сзади за плечи, приподнимает, шипя от ярости, и Ждане кажется, что она сейчас полетит в стену. Она разворачивается и бьёт его ножом в живот. Нож входит легко, как в масло. Отчим глядит с недоумением, и ей становится страшно. Что, если видуна так просто не убить? Что, если он сейчас вытащит нож из своего тела и направит в неё? Но отчим валится кулем на пол. Ждана отпихивает тело, бросается к кровати.

— Аста?

Она трясёт сестру, всё еще надеясь, что проклятый видун напророчил ей спасительную дорогу. Может быть, Аста поправится? Но сестра лежит неподвижно и не дышит.

Бежать, бежать! Что с ней теперь будет? Сердце заходится, когда Ждана выбегает из дома, мчится в серую промозглую хмарь весеннего утра, бежит к реке. Она плохо плавает и сможет утопиться — главное, добежать до реки…

 

Ждана проснулась и села, пытаясь справиться с дыханием. Солнце опускалось за лес. Она провалялась в лихорадке слишком долго! Ей едва хватило сил, чтобы отползти в сторону от шкуры, стянуть штаны и помочиться. Вернувшись назад, она вытерла пот со лба и сглотнула. Ветер приятно холодил тело. Ей по-прежнему было жарко, пить хотелось нестерпимо. Ствол сосны всё ещё тлел, но огонь нужно было передвинуть. Решив, что займётся этим позже, она снова закрыла глаза.

Только бы не вернулся сон…

 

Мутный холод, идущий от реки. Она заходит в воду по колено, долго стоит и смотрит на светлеющую рябую поверхность. Где-то рядом громко плюхается рыбина, выводя её из ступора. Нужно всего лишь нырнуть и доплыть до стремнины, а дальше течение сделает своё дело. Ждана опускается в воду, ночная рубаха пузырем надувается вокруг тела… Она плывёт по-собачьи, слыша мальчишеский крик с берега. Кто-то её зовёт… Вот и хорошо, пусть знают, куда она пропала. Не оглядывается, сливается с быстрым потоком, несущим вперёд. Ей казалось, утонуть просто, но это не так — тело сопротивляется, барахтается, чувствует холод, хочет дышать…

Она выбирается на песок ниже по течению на противоположном от вески берегу и видит старую лодку, привязанную к валуну. Отвязывает лодку, толкает, ложится на пропахшее рыбой дно. Она убийца, и назад ей дороги нет. Но, может, есть дорога вперёд? Не зря же ей попалась на пути эта лодка…

 

Ждана открыла глаза и сразу почуяла опасность.

Дикие звери… Здесь могли быть дикие звери.

Стемнело не полностью, но ночью они стесняться не будут. Кое-кому и костёр не помеха. Сжав в руке нож, Ждана села и резко повернулась. Прищурилась… Это был не зверь. Между сосен маячила знакомая беловолосая фигура.

— Видун?

Альк подошёл и спросил без предисловий:

— Пить будешь?

Она кивнула.

Он сел рядом, приложил к её рту баклагу, и Ждана стало жадно пить, захлёбываясь холодной свежей водой. Напившись, с огромным облегчением откинулась назад. Он наклонился, быстрым движением вынул нож из её руки, молча потрогал её лоб. Они посмотрели друг другу в глаза.

— Жилья не нашёл, а до ручья часа три ходьбы. С моей скоростью. Завтра придётся идти вместе. Сможешь?

— Постараюсь.

Он глянул на тлеющее сосновое бревно, одобрительно поцокал языком и с трудом его передвинул, чтобы усилить огонь.

Ждана закрыла глаза. Её больше не трясло, но кожа всё ещё горела. Она проклинала своё тело за слабость, за то, что оно подвело в самый неправильный момент. И ведь чувствовала простуду ещё на корабле, но не обратила внимания… Нестерпимо хотелось помочиться.

— Отвернись, видун.

С трудом встав, Ждана, хромая, отошла к кустам и чуть спустила штаны, но в глазах вдруг снова потемнело, и она позорно завалилась под куст, чувствуя, как сучья колют оголённый зад. Почти сразу пришла в себя от того, что её приподняли сильные руки, но штаны уже стали неприятно мокрыми. Она тихо выругалась и попыталась их натянуть обратно, однако у неё не вышло: Альк с силой стянул штаны, оставив её лежать на траве в ужасно неприглядном виде... Давно Ждана не испытывала такого унижения, такой досады и ненависти. Опершись рукой о землю, она села так, чтобы рубашка прикрыла бёдра.

Альк бросил мокрые штаны на куст для просушки и принёс запасные.

— Сама наденешь?

Она молча протянула руку. Он не отвернулся, будто это было бесплатное представление, цирк с уродами. И Ждана решила не стесняться. На полпути подняла на него полные злобы глаза. От слабости тело не слушалось. Альк с беспристрастным видом наблюдал, стоя в двух шагах. Ей очень хотелось сказать что-нибудь едкое, но в голову ничего не приходило. Одна штанина была почти на месте. Забытьё…

Когда Ждана очнулась в следующий раз, ущербная луна висела прямо над головой. Она лежала на боку лицом к костру на своей шкуре, штаны были на месте. Видун спал рядом, перекинув руку через её талию. Их прикрывала вторая шкура. Было тепло и почти хорошо… Всё тело взмокло, жар спал, мысли прояснились, но снова ужасно хотелось пить. Она пошевелилась, собираясь встать и отыскать баклагу, но та лежала прямо перед ней на траве. Осторожно приподнявшись, Ждана отпила, стараясь экономить драгоценную влагу.

Альк не проснулся. Она бы с удовольствием отодвинулась от него подальше, но ей требовалось тепло, а безоблачная ночь была ветреной и холодной. Преодолев брезгливость, она легла видуну под бок и накрылась краем его шубы.

Ринстан оказался далеко не таким красивым и величественным, как ожидала Рыска.

Тсарский замок был старой крепостью, много раз достраиваемой и оттого разноцветной: местами бело-серой, местами чёрной, с красноватыми башнями и блестящими от слюды крепостными стенами — в зависимости от камня, который имелся в изобилии в разные годы. Окна больше напоминали бойницы, к воротам вёл каменный мост, перекинутый через ров, ныне занесённый снегом. Замок окружали такие же старые дома, крепкие и разномастные, на фасадах которых Рыска кое-где заметила — срамота какая! — некогда упомянутые Альком «статуи голых баб». Зимний город, в отличие от зимней вески, был малопривлекателен: снег успел подтаять и посереть, а кое-где и пожелтеть от помоев и нечистот.

Когда возница высадил Рыску на торговой площади, начал накрапывать недружелюбный дождь, быстро загнавший всех прохожих по домам, и улицы опустели. Помня, что в центральных кормильнях дерут втридорога, Рыска свернула в ближайший проулок, перекусила и пересидела непогоду внутри уютной пекарни, а затем перекинула через плечо дорожный мешок и оправилась на поиски своего нового пристанища.

После полугодового пребывания в Саврии родная ринтарская речь ласкала слух, а темноволосые жители казались милыми и дружелюбными: не нужно никого опасаться, никто её не запишет в шпионки, не станет коситься из-за акцента или непонятного словечка... Настроение у Рыски, несмотря на плохую погоду и неопределённость, было хорошее: она здорова и полна сил, у неё есть цель, ей есть за что бороться! Где та наивная дурочка, которая сбежала с коровой из глухой вески? Конечно, до уверенной в себе городской жительницы ей было далеко, но былые страхи отступили. Её положение оставалось шатким, но она вернулась в родной Ринтар! Если бы ещё Альк был рядом…

Она вдруг вспомнила, как изменился Альк, едва они переплыли Рыбку и стали путешествовать по Саврии: его плечи расправились, глаза заблестели по-новому, покровительственный тон стал более снисходительным, и вообще, он принялся их с Жаром опекать. Вот и Рыска почувствовала, что родная земля — это не пустой звук. Её веска была недалеко. Пусть мать и отчим её не ждали, но на хуторе у неё остались друзья, которых она не прочь была бы увидеть.

Но не сейчас. Потом… Когда ей не нужно будет скрываться, а будет чем гордиться.

 

Проходя мимо большой молельни, Рыска загляделась на красивую резную дверь и тут же наступила в глубокую лужу: даже в столице Хольгины служки не слишком радели о качестве мостовой. Громко ойкнув, она потрясла промокшим сапогом и вдруг краем уха уловила разговор идущих мимо молельни женщин, пожилой и молодой.

— Теперь ринтарской грамоты мало, нужно и саврянский знать. Вряд ли тсарским указом получится заставить белокосых перейти на наш язык, — с усмешкой сказала пожилая.

Рыска с интересом прислушалась, заинтересовалась и пошла следом за женщинами.

— Вот и я думаю, что Павлуше пора наставника поискать, — ответила молодая. — Кстати, ювелира, что у западных ворот, какой-то саврянин учит.

— Саврянин? — пожилая презрительно фыркнула. — Нет. Лучше спроси у купца Демьяна, вроде бы его невестка по-саврянски читает и пишет — может, согласится.

— Обучать? Что вы, матушка… Демьянова невестка только роду простецкого, а гонору несметного! Нет, разве что кто-то из грамотных саврянских служанок сподобится — их сейчас столько понаехало вместе с белокосыми послами и купцами.

— Саврянку в дом пускать, к ребёнку? Тоже скажешь… Может, среди наших толмач какой найдётся.

— Толмачи при дворе сейчас обитают, — возразила молодая, — у них и так работы много. Теперь же и грамоты, и купчие, и расписки надо на двух языках писать.

— Ох, не знали мы горюшка! — запричитала пожилая. — Скоро мы не сможем понять, о чём на улице народ болтает. И вообще, как бы нам самим не пришлось наставника саврянского искать — ну как торговля хорошо пойдёт и в Саврии? Не будем понимать язык, облапошат.

Рыска, не представлявшая, куда податься, последовала на небольшом расстоянии за женщинами, разглядывая их со спины: обе одеты прилично, но не слишком богато, обувь выглядит добротной… Снова наниматься в помощницы к лекарю она опасалась: если злой господин Лоресский с ней захочет поквитаться, ему нетрудно будет отыскать полукровку в лекарской лавке. И речи не шло о том, чтобы зарабатывать сказками с помоста — привлекать к себе внимание подобным образом не стоило. А вот использовать своё знание саврянского, хоть и не особо твердое, вполне можно было. Как там говорил Альк? Если есть спрос, нужно создать предложение!

Когда женщины остановились перед очередной глубокой лужей, раздумывая, как её обойти, Рыска набралась смелости и начала разговор:

— Тётеньки, добрый день!

Женщины обернулись и окинули незнакомую девицу удивлёнными взглядами.

— Чего надо, милочка? — спросила пожилая.

— Простите, но я случайно услышала, что вам нужна наставница саврянского, а я как раз знаю оба языка. Хорошо умею читать и писать.

Женщины переглянулись.

— А ты сама откуда будешь? — уточнила молодая.

— Местная я, из Приболотья.

Женщины медленно пошли по улице, Рыска засеменила рядом.

— Полукровка? — прищурилась пожилая.

— Да.

— А в столице что делаешь?

— Как раз работу ищу.

— Давно приехала?

— Сегодня.

— А меч зачем?

— Меня дед учил драться, то есть защищаться. На дорогах всякое может случиться...

Они глянули на Рыскин дорожный мешок.

— А жить где собираешься?

— Пока не решила, — честно ответила та. — Я как раз хотела найти работу и где-нибудь комнату снять.

— Уж больно ты молода для наставницы, — пожилая поморщила нос. — Тебе годков-то сколько?

— Восемнадцать. Я на двух языках сказки рассказывать умею.

— А расписку перевести сможешь, если что?

— Не знаю…

Рыска задумалась. Деловых бумаг ей читать не доводилось, тем более на саврянском. Конечно, она не раз слышала на хуторе, как Сурок обсуждает с торговцами скота условия сделок, но чтобы переводить… Хотя что в расписках сложного-то? Такой-то, одолжил у такого-то и обязуется вернуть в срок...

— Ну, может, и правда взять тебя? — засомневалась молодая, снова внимательно оглядывая Рыску с головы до ног.

— Возьмите, тётенька! Не пожалеете.

— Только мы много платить не сможем.

— Мне хватит сребра в неделю, — уверенно заявила Рыска, — если пустите жить со столованием.

— Ну, не знаю, — пожилая всё ещё сомневалась. — Сначала проверим тебя у Елисейки, он по-саврянски хорошо насобачился болтать. Если подтвердит, что ты не врушка-самозванка, почему бы и нет? Павлушу нашего учить будешь, нам бумагу какую переведёшь при необходимости. Тебя как зовут?

— Р… Варвара.

— А меня — госпожа Затея. А дочку мою Февроньей кличут.

— Очень приятно, — пробормотала Рыска.

— Ладно, пойдём, — решилась Февронья, проникаясь доверием к девчонке и понимая, что дешевле наставницу не найдёт: ювелир-то платил по сребру за три урока, а нынешней Павлушиной няньке они со столованием, но без проживания платили пять с половиной. — Павлуша наш сиротка, без отца растёт.

Рыска сочувственно ойкнула.

— Зато при деде, — гордо сказала госпожа Затея. — Подрастёт, будет нам с дедом в магазине помогать.

— А что вы продаёте?

— Гробы.

— Что? — Рыска споткнулась на ровном месте.

— А что? Хорошее ремесло, востребованное.

— Да, но… невесёлое.

— Когда как, — усмехнулась госпожа Затея. — Иные хоронят и так радуются, что диву даёшься.

— А живёте вы, конечно, над магазином? — обречённо спросила Рыска.

— Нет, что ты! Что мы, ненормальные, в мастерской жить, где гробы изготавливают? Там же шумно и посетителей уйма. По соседству живём, — ответила Февронья. — Город большой, много людей помирает — одних бродяг с дюжину в неделю. Их, слава тсарю, хоронят за казённый счёт, а с нами как раз договор.

Они свернули на мощёную улицу, прошли вдоль приличных каменных домов с палисадниками и остановились на углу Сенной и Тележной. Замок был недалеко — его острозубые башни свирепо вгрызались в серое небо примерно в полувешке. Нужный им дом располагался между седельной мастерской и свечной лавкой.

— Павлуша мальчик резвый, — заявила Февронья. — Тебе понравится.

— А сколько ему лет? — на всякий случай поинтересовалась Рыска, хотя отчего-то не сомневалась, что поладит с ребенком любого возраста.

— Девять. Заходи.

И Рыска вошла в свой очередной дом.

* * *

— Вот так, молодец! — радостно произнесла она, глядя через плечо Павлуши. — Только крючок в этой букве подлинней сделай.

— А зачем саврянам лишние буквы? — мальчик поднял на неё живые карие глаза.

— Они не лишние. Смотри, здесь крючок заставляет шипеть, а здесь палочка — свистеть.

— А зачем савряне всё время свистят и шипят?

Рыска вздохнула.

— Они не нарочно. Говорят, некоторые народы вообще напевают, а у степняков много звуков произносятся в горле, вот так, — она выразительно захрипела.

Эти знания Рыска когда-то получила от Алька, когда спросила, сколько языков он знает. Выяснилось, что он хорошо говорит только на саврянском и ринтарском, язык степняков понимает кое-как, а остальные — на базовом уровне: может представиться и ругнуться.

— Варвара, — мальчик отложил перо, — а расскажи мне сказку про такку.

— Я её для тебя записала, — радостно воскликнула Рыска, — так что читай сам, только вслух.

Павлуша скривился.

— Так я её уже знаю…

— А там концовка теперь другая. Волшебная.

— Волшебная? — мальчик недоверчиво наклонил голову, словно решая, стоит ли волшебство потраченных на чтение усилий. В конце концов любопытство победило. — Только во дворе.

— Хорошо, — она улыбнулась и выглянула в окно: ветер настойчиво трепал вывешенное служанкой бельё. — Но одевайся потеплей.

Весеннее солнце радостно осветило нужник, сарай, узкую дорожку едва позеленевших кустов и стоящую перед кустами скамейку, на которой они занимались, если дома становилось скучно.

 

Обучение мальчика оказалось далеко не таким простым делом, как ей виделось при уличном знакомстве с Февроньей и госпожой Затеей, и всё же Рыска считала, что ей ужасно повезло. Она жила в отдельной комнатке в доме у вдовы Февроньи вместе с Павлушей, кухаркой Дубравкой и служанкой Устиной.

Госпожа Затея и её супруг, потомственный гробовщик по фамилии Землицын, жили на соседней улице, недалеко от своей лавки. Дед мечтал, что внук однажды сменит его в прибыльном деле, однако Февронья, хоть и уважала семейное ремесло, была настроена обеспечить мальчику карьеру поинтересней и попочётней. Для этого она активно занималась поиском отчима для Павлуши, выбирая из нескольких кандидатур. Так как этим серьёзным делом было занято почти всё свободное время Февроньи, Рыска её интересовала крайне мало. Удостоверившись, что девчонка пишет и читает по-саврянски не хуже их знакомого купца Елисейки, который за мзду всем помогал вести дела с саврянами, она назначила Рыске жалованье в размере одного сребра в неделю и почти сразу о ней позабыла. Нет, она, конечно, время от времени спрашивала, не следует ли мальчишке дать розог и что они выучили за неделю, но в суть ответов не вникала, полагаясь на Хольгу.

Рыска столовалась не с господами, а с кухаркой и служанкой, с которыми завела знакомство и которым с удовольствием помогала по дому, заодно пытаясь разузнать как можно больше о столице и её жителях.

Её комнатка, хоть и крошечная, была намного уютней хуторского чердака. Так как Рыске позволялось пользоваться бумагой, чернилами и лампой с фитилем, необходимыми для занятий с Павлушей, в свободное время она читала книгу о кожных заболеваниях, выданную ей школьной наставницей, или писала новые сказки — то на ринтарском, то на саврянском. В книжной лавке на окраине города она иногда покупала за медьку какую-нибудь завалявшуюся книжку на саврянском, например, «Статуты древних тсарств», «Заметки коровнюха по уходу за скотиной», «Генеалогию Саврии» и «Затеи прелюбодеев». Последнюю Рыска купила случайно, перепутав прелюбодеев с лицедеями, и больше в ту книжную лавку заходить не решалась.

Чтобы не разучиться драться на мечах, она прямо в комнате по утрам и вечерам повторяла стойки, движения, выпады и повороты, задевая то спиной, то ногой кровать с прекрасным, набитым сеном тюфяком.

 

Ринстан быстро перестал пугать и удивлять. Рыска окончательно убедилась в том, что жизнь в деревне намного приятней столичной — но не из-за природы, размеренности и более здоровой пищи, а, в первую очередь, из-за людей. Обрести в городе настоящего друга казалось ей таким же нереальным, как подышать чистым воздухом.

Городские нечистоты в ринтарской столице сливали куда попало: чаще всего в отхожие канавы, но иногда на задние дворы или прямо в речку Быстринку. Люд был меркантилен, хитёр и пошловат. Рыске казалось, все только и думают о том, где бы побольше заработать, как бы кого надурить и перед кем всем этим прихвастнуть. Благородные господа драли носы почище Алька и не только перед менее благородными, но и друг перед другом. Несколько знатных ринтарских семей — о них Рыска узнала из рассказов служанки и коротких бесед с торговцами — соревновались между собой за внимание молодого тсаря, за дворцовые должности и место в Совете. Тсецы, охранявшие ворота города и дворец, так и норовили сказать похабное слово или ущипнуть за зад, так что их следовало сторониться. На торговой площади процветало воровство, а на главной каждый день кого-то вешали, каждую седмицу с кого-то живьём снимали шкуру всем на потеху, давали плетей или отсекали руки.

О Саврии и саврянах в основном говорили гадости. Безопаснее и проще всего было узнавать новости на рынке или в торговых лавках. Покупая нитки для шитья или пряник, Рыска останавливалась, чтобы поторговаться, прикидывалась любопытной дурочкой и слушала сплетни, гадая, сколько в них вранья, а сколько правды.

Один пожилой лавочник, господин Дубок, продававший ткани и ленты, любил похвастать перед ней тем, какие важные особы приходят к нему за покупками, что нынче в моде во дворце и как одеваются знатные господа.

— У меня на днях был заказ для самой бывшей тсарицы Саврии, — как-то сказал он. — Она сейчас гостит в замке. Её служанка брала такой батист для исподнего, что дороже парчи стоит. Ох, сошьют из моего батиста тсарице панталоны!

— А мне синих ниток, пожалуйста, — попросила Рыска.

Ей особо нечего было вышивать — из-за отсутствия нарядов и денег на оные, — но всё же одну мужскую рубаху она прикупила и теперь в свободное время занималась вышивкой саврянского орнамента на вороте и манжетах. Она знала, что в Саврии используют в качестве узора еловые шишечки, и очень надеялась, что Альк останется её вышивкой доволен.

Иногда на торговую площадь приходил глашатай и сообщал последние новости Савринтарского тсарства или читал тсарские указы — жаль, что про Хаскилей в них не было ни единого слова... А ещё Рыска любила в седмицу постоять у помоста и послушать музыкантов или сказочников — сама она решила не высовываться даже в порыве вдохновения, — поглазеть на игрища, возы с иноземными товарами и продававших всякую всячину торговцев.

— Амулеты, амулеты! От сглаза, от порчи, от поноса и золотухи! Детям и старикам скидка, — весело кричала озорная баба возле воза с украшениями, добавляя скороговоркой на одном выдохе: — Разрешение на торговлю царским указом от года первого савринтарского, беременным и чахоточным перед использованием проконсультироваться с лекарем, — а затем снова медленно, с расстановкой: — Амулеты! Для приворота, отворота, мужской силы, от лени, от дури… Не проходите мимо! Только сегодня второй амулет по цене первого!

Рыска долго соображала, дешевле это выйдет или дороже, но так и не смогла смекнуть. Впрочем, в амулеты она всё равно не верила.

— Покупайте лотерейные колоски, всего одна медька! Кому выпадет короткий, тот получит в подарок волшебный вензель!

Рыске сначала показалось, что баюн сказал «пендель», но тот, к счастью, уточнил:

— Только сегодня в подарок можно получить бересту с нацарапанным тсарским вензелем. Покупайте лотерейные колоски!

— Вложи три сребра, через неделю получи четыре! — вопил степенный мужик с бородой.

Возле его палатки стояло две очереди: одна, чтобы вложить, вторая — из ранее вложивших — чтобы получить. Первая очередь была намного больше второй, в ней толкались локтями и ругались. Некоторые из уже получивших доход в один сребр тут же становились в первую очередь, чтобы всё вложить опять.

— Ты за кем, девка? — спросил Рыску случайно затесавшуюся в толпу молодой мужик с бешеными глазами.

— Ни за кем…

— Так не мешайся под ногами!

— Ой, — она отскочила.

— Зенки разуй, конец очереди там, — сказала мужику чинного вида тётка в бобровой шапке.

— Бабуля, ты после меня пришла!

— Какая я тебе бабуля!

Тётка обложила настойчивого инвестора трёхэтажным ринтарским, и Рыска вдруг вспомнила, как Альк учил её неприличным саврянским словам. Некоторые показались такими благозвучными…

— Люди, да вы что, не видите — это же обман! — попытался вставить свои пять медек какой-то торговец, но над ним только посмеялись. — Эти жулики исчезнут через неделю!

— Дурак, не смыслишь ничего в инвестициях, так не лезь! Здесь на всё расписку дают, как положено!

— А кому ты её потом предъявишь, эту расписку?

Над купчишкой снова посмеялись, но потом к нему подошёл бородатый крепыш из охраны палатки и что-то тихо сказал на ухо. Купца как ветром сдуло.

Рыска еле выбралась из этой круговерти.

Весна вступала в права, но в городе это было не так заметно, как в деревне: камень он и есть камень. Садов и огородов в Ринстане было немного из-за дороговизны земли, известный царский розарий Рыска увидеть не надеялась, а в общественный парк, где прогуливались благородные господа, ходить не решалась. Нечистоты с приходом тепла воняли сильнее, и только солнышко светило одинаково что в поле, что в городе. Рыска часто вспоминала их с Альком беседы о всякой всячине, которые ему наверняка казались скучными, а ей на многое открыли глаза: солнцу действительно было на всех плевать, но грело оно восхитительно.

* * *

Однажды днём Рыска зашла в лавку к господину Дубку, чтобы разузнать последние новости и прикупить ниток для вышивки, но у прилавка уже стояли и выбирали ткани две женщины, и лавочник сделал ей знак рукой подождать.

Она на всякий случай навострила уши, но дамы вели беседу исключительно о качестве и цвете шёлка. Тогда Рыска стала изучать их обувь, по которой уже научилась безошибочно определять сословие и уровень дохода: у одной женщины, худой и высокой, были некогда прекрасные, а ныне стёртые кожаные туфли не в тон пальто. У второй, невысокой и визгливой, были дорогие сафьяновые сапоги на каблучках, новые, с блестящими пряжками. Вдруг эта вторая вытянула руку, указывая на какой-то отрез ткани, и Рыска окаменела: на запястье у женщины блеснул браслет. Очень красивый, дорогой и… знакомый. Его бы она узнала даже издалека, потому что сама не только надевала его на запястье, но и долго разглядывала вместе с Жаром в кормильне в Боброграде! Это был тот самый браслет, подаренный Исенарой в знак благодарности за доставленное письмо и стоивший не меньше ста златов, которым Альк собирался расплатиться с ней и с Жаром. Браслет, украденный кем-то из людей, похитивших Рыску с Жаром из кормильни… Она отчего-то думала, что все разбойники тогда погибли, но, очевидно, это было не так: каким-то образом браслет попал на запястье визгливой незнакомки.

Чтобы не выдать волнения, Рыска сделала вид, что разглядывает прилавок с лентами и булавками.

— Отмеряй-ка мне и жёлтого локтей пять. И к нему кружево. Только по цвету подбери, — делала заказ высокая дама. — Агнеша, тебе нравится вон тот розовый шёлк?

— Розовый сейчас не в моде, — ответила Агнеша. — Возьми лучше фиалковый.

Женщины ещё какое-то время выбирали ткани, затем, как было положено в городе, начали торговаться, и пришедшая в себя Рыска незаметно выскользнула из лавки.

Когда вышедшие из лавки покупательницы направились в сторону торговой площади, они были очень заняты беседой и не обратили внимания на идущую за ними девушку. Рыска то отставала, то приближалась, стараясь оставаться в тени, но женщины ни разу не оглянулись. Она поворачивала вместе с ними в заулки, выныривала на мощёные улицы, толкалась локтями в толпе. Вскоре обе женщины подошли к солидному двухэтажному дому и скрылись за высоким забором.

Рыска медленно прошла мимо, пытаясь осторожно заглянуть между досок забора. Дом как дом — кирпичный, с красной черепицей. Не бедный, но и не шикарный, как у Сыроварских, Нешитовых, Драгосвировых и прочих знатных семей, о которых Рыска была наслышана.

Отступив в тень, она с лучину простояла за каким-то сараем под противным дождем, прежде чем её упорство и смекалка увенчались успехом: Агнеша таки вышла из калитки и быстрым шагом направилась вверх по улице — к счастью, в противоположную от Рыски сторону.

Следить за ней было проще простого: женщина что-то напевала и слегка покачивалась, будто была навеселе. Они пару раз свернули то влево, то вправо и наконец вышли на Верхнюю улицу, за которой начиналась северная окраина. На обочине сидел нищий, вдруг схвативший Агнешу за ногу, и та грубо выругалась. Рыска обошла нищего стороной, а заодно спряталась за выехавшей из переулка каретой. Когда карета проехала, женщины и след простыл.

Помотав головой по сторонам, Рыска решила пробежаться вниз по улице, но обнаружила только стоявшую у калитки дома молодую парочку и бездомного пса недружелюбной наружности. Могла ли Агнеша зайти в один из ближайших домов? Рыска стала оглядывать каждый дом, выискивая дрожащую занавеску, прислушиваясь к голосам.

Наконец решив, что вернётся сюда в другой раз, она напоследок заглянула в небольшой переулок, откуда неприятно несло отбросами. Не успела она ступить и трёх шагов, как кто-то сильно дёрнул её за руку, прижал лицом к стене и приставил лезвие к горлу.

— Что-то вынюхиваешь, крыска? — раздался над ухом неприятный женский шёпот.

— Я, я… просто гуляла, — неуверенно соврала Рыска и получила кулаком под ребро.

— Тебя Сивый прислал?

— Ох… Нет, отпустите меня! Я не знаю, кто это.

— Ой ли. Иди за мной, только тихо. Рыпнешься — пырну в горло. Поняла?

— Угу.

Рыска последовала туда, куда её потащили. Не опуская руки с ножом, женщина подтолкнула пленницу к приоткрытой двери, за которой было темно и пахло чем-то сладким. Как только ужас и оцепенение прошли, Рыска поняла, что во мраке коридора у неё появился шанс сбежать. Нырнув головой влево и вниз, она сделала разворот и ударила женщину сзади под колени.

Сработало. Агнеша с удивлённым криком повалилась вперёд, а Рыска, не дожидаясь продолжения драки, в которой не надеялась победить, выскочила в переулок и бросилась бежать со всех ног, не разбирая дороги. Немного поплутав в незнакомых лабиринтах северной части города, она наконец добралась до лавки с тканями, откуда до дома было рукой подать.

Неужели Агнеша заметила слежку и притворялась нетрезвой? И как только Рыска купилась на такой простой трюк?

— Господин Дубок, — выпалила она, влетая в лавку с тканями, — простите, но мне очень важно кое-что узнать…

— Что случилось, Варвара? — лавочник спустился с лестницы, на которую залез, чтобы разложить рулоны на верхней полке, и удивлённо уставился на Рыску. — Ты вся промокла, и у тебя шея в крови!

— Тут такая история...

Сначала Рыска бежала в лавку, чтобы спросить, знает ли лавочник тех подозрительных покупательниц, но теперь её волновало другое. Она-то запомнила, где находится дом высокой госпожи, и легко выяснит её имя. Гораздо хуже будет, если Агнеша отыщет Рыску.

Тронув рукой шею, она нащупала царапину возле уха, глянула на красные пальцы.

— Господин Дубок, помогите мне перевязать порез.

— На тебя напали? Может, тсеца кликнуть? — испугался лавочник.

— Нет, не нужно. Это случилось не здесь.

Он сходил в кладовую и принёс несколько полос тонкой белой ткани.

— У меня есть только это. Может, к лекарю сходишь?

— Позже. Посмотрите, что там.

— Царапина, — он наспех перевязал ей рану.

— Хорошо, спасибо, — Рыска тронула повязку на шее и нервно сглотнула. — Господин Дубок, можно вас кое о чём попросить?

— Смотря о чём…

— Если кто-то будет обо мне спрашивать, не говорите, что вы меня знаете, — она подняла на него встревоженный взгляд. — Я не сделала ничего плохого, но мне может грозить опасность.

— Хорошо, — без особого энтузиазма согласился лавочник. — Я вовсе не обязан знать всех покупателей. А что всё-таки случилось?

Рыска замялась.

— Мне показалось, я встретила знакомую, я за ней пошла, но это оказалась не она…

— Та дамочка, Агнеша? — вдруг спросил он.

Рыска с надеждой встрепенулась.

— Как вы узнали?

— Она здесь не в первый раз. Неприятная особа. Выглядит как благородная госпожа, но по говору и повадкам ясно, что прикидывается. Что она тебе сделала?

— Ну-у, — Рыска провела рукой по перевязанному горлу, — почти ничего. Я думаю, что один её знакомый — бандит и вор. Он когда-то давно похитил меня и моего друга и кое-что у нас взял.

Господин Дубок обдумал сказанное, выглянул в окно, быстро запер лавку и вернулся к прилавку.

— Ты пошла за этой Агнешей, чтобы найти её дружка и расквитаться с ним? Девка, ты что, совсем рехнулась? Ясно же, что они фартовые. Да один браслет у неё на руке…

— Вот именно! — Рыскины глаза сверкнули.

— Но это же не может быть твой браслет? — вкрадчиво спросил лавочник. — Такие вещицы только тсаревне носить.

— Он не совсем мой, — Рыска насупилась, — но точно не её! Так вы ничего обо мне не скажете?

Господин Дубок почесал седой затылок.

— Ну, я же не убийца. Если эти ночные тебя найдут, не пощадят. Ты всегда можешь положиться на друзей.

— Жаль, что их сейчас здесь нет, — Рыска сокрушённо вздохнула.

Она не сомневалась, что Альк бы быстро придумал, как вернуть браслет и поквитаться с обидчиками, да и Жар бы не подкачал.

— А как же я? — лавочник миролюбиво улыбнулся. — Я могу тебя прикрыть, хоть и вижу, что у тебя самой рыльце в пушку. Добрая семья гробовщика не обрадуется, если узнает, что их служанка водит дела с ворами. Тебе, Варвара, нужна помощь.

— Да я в жизни с ворами не водилась! — возмутилась Рыска, тут же прикусив губу. — Не нужна мне ничья помощь. Просто ничего не говорите этой Агнешке, если она сюда придёт.

— А если придёт её дружок с ножиком?

Рыска обдумала такую вероятность.

— Ему тоже.

Лавочник хмыкнул.

— Это непростая просьба. За такое требуется особая дружба, — его глаза странно забегали.

— Я вам заплачу, — сообразила Рыска, вспомнив безотказный способ, которым пользовался Альк. — У меня есть один злат.

— Зачем его тратить, когда можно решить вопрос по-другому? Не всё, моя дорогая Варвара, меряется деньгами.

Он сложил руки на груди и уставился на Рыску таким масляным взглядом, что та отступила к выходу, с изумлением понимая, что не все методы Алька в равной степени годятся для неё.

— По-другому? — она упёрлась спиной в запертую дверь лавки и остановилась.

— Я дам тебе защиту, ты мне свою приязнь.

— Господин Дубок, но вы же… старый, — искренне удивилась Рыска.

Не то чтобы лавочник скрипел при ходьбе и разваливался, но на одну ногу слегка прихрамывал, и борода у него была вся белая.

— Думаешь, старому вдовцу не нужна ласка? — он многозначительно повёл бровями и добавил: — Я в городе разных людей знаю, помогу найти твоего бандита. Если браслет и впрямь твой, его можно вернуть, а стоит он немало, я в таких вещах разбираюсь.

— Я думала, вы… а вы… — слова застряли у неё в горле: ну почему даже взрослые и умные люди не понимают, что если бескорыстно помогать друг другу, то мир станет намного добрее и безопасней? — Они меня похитили! Они пытали моего друга! Они украли браслет, но он мне нужен не из-за ценности, а чтобы встретиться с молодой тсарицей.

Лавочник поморщился.

— С Исенарой? У тебя, девка, точно с головой всё в порядке?

— Господин Дубок, не выдавайте меня, если вдруг обо мне кто-то спросит, вот и всё, — попросила Рыска.

— Милая, за всё надо платить, — холодно сказал он. — Я должен рисковать из-за твоих проблем?

Она вдруг почувствовала, как внутри закипают злость и обида. Если один из способов Алька не подошёл, вероятно, сработает второй? Ей бы ещё его уверенности и решительности…

— У меня есть один знакомый путник, — сурово произнесла Рыска. — Я отплачу вам тем, что попрошу его подправить вашу дорогу.

Лавочник рассмеялся.

— Да нет у тебя никакого путника, это ясно. Иначе бы ты не просила у меня помощи.

Она глянула ему в глаза самым суровым взглядом, на который была способна.

— Господин Дубок, этим летом ваша жизнь будет в опасности. Кровяной понос. Один к трём.

Лавочник настолько опешил, что не сразу понял, о чём речь.

— Чего?

— А можно сделать так, чтобы был один к ста.

— О чём ты говоришь, девка?

— Я видунья. Если вы выдадите меня, то пожалеете. Отоприте дверь.

Он подумал, затем кинул ей ключ и сказал:

— Не дури, не стану я про тебя болтать.

— Спасибо.

Рыска спокойно вышла из лавки, хотя ей хотелось стремглав умчаться подальше от господина Дубка и его понятливости.

Сработало! Не деньги, так угрозы, хотя злат был реальный, а угроза — нет.

По пути домой Рыска приняла решение: она найдёт браслет, чтобы с его помощью добиться аудиенции молодой тсарицы, а потом вернёт его Альку, вот! Исенара вспомнит об оказанной Альком услуге и не откажет в помощи.

* * *

Прошло три дня, прежде чем Рыска смогла вернуться к дому высокой дамы, чтобы узнать главную новость прошедшей ночи: хозяев обокрали.

— Обчистили, мерзавцы, — делился соседский садовник с группой зевак, к которым осторожно примкнула и Рыска. — Господа Змерзлики, значит, поехали на свадьбу. Двумя каретами, коровнюх и сторож ихний сели на козлы. Служанку с собой взяли и причесуху. Дома только дворецкий остался, но он, как обычно, напился. Пса жалко, басистый был. Отравили его. Ночь тёмная была, безлунная…

— Да что ж это делается? — возмутилась женщина с корзиной в руках. — Страшно спать по ночам. А ты ничего не слышал?

— Слышал, — ответил садовник, — и всё уже дознавателю рассказал. Пёс лаял, а потом затих.

— И всё? — разочарованно спросила женщина.

— Ну, Сенька говорит, три дня тому какая-то подозрительная девка тёрлась возле ихнего сарая. Стояла долго под дождём. Это ж не просто так?

Рыска натянула платок на лоб и замерла, надеясь, что Сеньки среди стоящих зевак нет.

— А я слышала, у нас саврянская банда шурует. Как тсарства объединились, к нам всякое отребье потянулось, сущий сброд. А тсарь не хочет Исенару обидеть и белокосых не гоняет.

— Ты, это, Шуня, с такими речами поосторожней, — предупредил садовник. — А то вчера на площади одного купца стегали за то, что тот какого-то саврянина пришиб — ну как пришиб, по роже двинул пару раз, и всё.

— И за это плети? — распалилась Шуня. — Раньше за это похвалили бы.

— То раньше, дура. А теперь нынче. Нынче приезжим саврянам почёт и уважение. Особенно знатным.

— Знатные за ихней бывшей тсарицей потянулись. Уж лучше бы она сидела у себя в Саврии. Зачем они нам тут сдались?

— А чем они тебе так не угодили? — встряла в разговор молодая девица в сером плаще.

— Помню я их набег, — Шуня брезгливо скривилась. — Я тогда в веске жила. Мрази и насильники. Всех баб и девок, кто не сбежал, попортили, даже совсем малолетних, а уходя из вески, всё пожгли. Я поэтому в город и подалась.

— Говорят, — садовник сочувственно покивал, — наши вояки в Саврии тоже себе ни в чём не отказывали.

— Враньё, — проворчала Шуня. — Мой тогда как раз воевал и рассказывал, что их за насилие и грабёж старшие тсецы наказывали.

— Вот старшие сами и мародёрствовали.

— Ты, Федька, не знаешь, вот и молчи! — гаркнула Шуня на садовника. — Сам-то не воевал, розочки у господ подстригал. А в моей веске за главного был молодой тсец из саврянской знати, звали его Алеш Лоресский. Паскуда, каких свет не видывал…

 

Рыска, которой надоело слушать про известные ей кошмары прошлой войны, вдруг встрепенулась, услышав знакомое имя. Теперь ей, наоборот, хотелось продолжения рассказа, но садовника окликнул хозяин, и группка у забора стала расходиться.

Забыв об ограблении и о браслете, Рыска побрела по городу, не разбирая пути. Её душили сомнения и дурные предчувствия — кажется, она поняла, почему лицо господина Лоресского показалось ей таким знакомым…

— Эй, девка, с дороги!

Её привела в чувство проезжавшая мимо процессия из трёх ездоков. Поспешно отступив в сторону, Рыска оглянулась, сориентировалась и ускорила шаг. У неё вдруг возникло странное желание зайти в цирюльню: в последнее время там продавались не только тёмные, но и белые парики. Главное, чтобы сразу не выгнали, потому что для конспирации она с утра надела старый кухаркин плащ и обула лапти.

Вывеска «Бородач» оказалась за углом, в щепке ходьбы от дворцовых стен. Рыска вошла внутрь, радуясь, что оба цирюльника заняты, и остановилась у большого зеркала. Не заботясь о том, что о ней подумают, она сняла с одной из стоек белый парик и водрузила его себе на голову. Пригладила, приблизила лицо к стеклу.

Сходство оказалось поразительным, хотя её черты были мягче, чем у господина Лоресского. Рыска просто обомлела: заострённый подбородок, узкое, не по-ринтарски вытянутое лицо, летящие брови, но самое главное — жёлто-зелёные миндалевидные глаза в обрамлении густых, не слишком длинных ресниц.

— Что вам угодно?

— Выбираю парик для мужа, — не задумываясь ответила Рыска, ловя удивлённый взгляд цирюльника.

Снова глянув в зеркало, она насупилась, сдвинула брови, затем улыбнулась. Одно лицо.

Вернув парик на стойку, она вежливо попрощалась и вышла.

Возможно, у неё была куча сводных братиков и сестричек по всему Ринтару… Эта мысль Рыску вовсе не порадовала, но ей стало очень интересно, что ощутил машущий хлыстом господин Лоресский, когда увидел перед собой её лицо. Сомнение? Досаду? Удивление? Раздражение?

Раньше все савряне казались ей похожими, но это было вовсе не так. Пожив в Саврии и насмотревшись на саврян, она поняла, что, кроме светлых волос и светлой кожи, их мало что объединяло. У кого-то брови были светлые, у кого-то — как у Алька — тёмные. Носы — тонкие или толстые, с горбинкой, картошкой, курносые. Пожалуй, только круглолицых в Саврии было мало, а так попадались и румяные, и веснушчатые, и скуластые.

Остановившись в квартале от дома, Рыска поняла, что неожиданное открытие не только не принесло ей радости, но и добавило тревоги. «Иногда лучше не знать», — подумала она, чувствуя, как кто-то трогает её сзади за плечо. Сердце на всякий случай ухнуло...

— Здравствуй, Варвара.

Она обернулась. Перед ней стоял господин Дубок.

— Здравствуйте.

— Ты больше не заходишь, вот я и решил тебя найти, — объяснил он. — Ты была права. Эта женщина, Агнеша — только вряд ли она Агнеша — спрашивала о тебе. Но я сказал, что тебя раньше не видел. Пообещал ей сообщить, если ты снова придёшь.

— Как именно сообщить? — поинтересовалась Рыска.

— Во-от, — лавочник поднял палец. — Она оставила адрес, по которому можно прислать ей весточку.

— Переулок возле Верхней улицы?

— Нет, — удивился лавочник, — на Соломенной. Интересует?

— Если за ту же плату, что вы просили раньше, то нет.

— Ну, мы же договорились, видунья, — его лицо расплылось в улыбке. — Не будем друг другу вредить.

Рыска пристально глянула ему в глаза и поняла, что он поверил в её видуньи способности.

— Я точно не стану вам вредить, господин Дубок, — пообещала она. — Какой дом?

— С синим забором возле свечной лавки.

— Спасибо, — она кивнула и пошла в сторону своего временного дома.

* * *

— Мальчик, хочешь медьку заработать?

Чумазый мальчуган, торчащий возле молельни, шустро подскочил.

— Не, хочу две!

— Хорошо, — Рыска дала ему записку, — отнеси это в один дом. Скорее всего, тебе откроет дворецкий, а ты скажи, что это хозяевам передал один добрый господин и что это очень важно. Понял?

— Чего ж не понятного, — мальчишка взял записку. — Только две медьки вперёд.

Рыска отдала ему плату и объяснила, как найти нужный дом.

— Это тот, что на днях обокрали? — спросил догадливый сопляк.

— Именно.

Мальчишка припустил во весь дух, а Рыска, накинув капюшон, потрогала ножны. Зачем ей меч, она точно не знала, просто чувствовала себя с ним уверенней. Ни в какую драку ввязываться она не собиралась, но если вечерний город окажется недружелюбным, то можно негодников и припугнуть.

Вообще-то, она планировала очень осторожно понаблюдать за домом с синим забором, о котором ей рассказал лавочник. Днём это было слишком опасно, потому что Агнеша, к сожалению, знала её в лицо, трюки с маскировкой и переодеванием требовали денег, а сумрак скрывал бесплатно.

Узнав от господина Дубка адрес, где могли скрываться разбойники, Рыска весь день была сама не своя: занимаясь с Павлушей, путала задания, отвлекалась и в конце концов усадила его переписывать саврянские стихотворения из купленной за медьку книжки. Когда мальчика позвали на ужин, она сказала кухарке, что не голодна, и с наступлением сумерек выскользнула на улицу через двор.

У Рыски был план, и не один. Альк учил её всегда иметь про запас план «Б» и, на самый крайний случай, план «Ж» — если ситуация станет грозить опасностью для собственного зада.

Она подозревала, что Агнеша и её дружки имели отношение к ограблению дома той высокой госпожи, и не могла хранить свои подозрения в тайне, ведь каждый честный человек должен сообщить властям о преступлении, иначе обвинить могут невиновных. Однако идти к судье или дознавателю Рыска не собиралась: этим правдорубам только попадись, они, чтобы выслужиться, тебя саму в яму посадят. Поэтому она через мальчишку передала записку для ограбленной госпожи Змерзлик: «Проверьте Агнешу».

Всего два слова, но в свете последних событий та точно поймёт, о чём речь. Если Агнеша уже исчезла из круга её подружек, то её начнут искать те, кому положено. А если их усилия не увенчаются успехом, Рыска им поможет. Она подозревала, что в доме с синим забором на улице Соломенной может храниться часть награбленного.

Однако сначала нужно было вернуть браслет — Рыскин билет во дворец. Если у неё не будет браслета, Исенара может и не захотеть с ней разговаривать — да она её вовсе не узнает!

Рыске нравился её основной план.

Когда-то они с Жаром и Альком рискнули жизнью, чтобы передать тоскующей Исенаре послание от любимого тсаревича. Теперь, когда Альк по нелепой ошибке впал в немилость и вынужден был скрываться, тсарица не могла остаться равнодушной к его судьбе. Рыска замолвит за него слово, а Исенара похлопочет перед тсарём. Тот, поняв, какую службу ему сослужил Альк Хаскиль, отменит охоту и накажет тех, кто её объявил.

План «Б» казался чуть хуже, но тоже годился. В нём Рыска собиралась написать тсарице письмо, вложив в него браслет. Так и во дворец идти не придётся, лишней опасности себя подвергать не нужно, а браслет подтвердит искренность и бескорыстность её поступка. Вот только Рыска не была уверена в своём слоге: напишет что-нибудь неправильно или не поставит где надо запятую, и всему делу конец!

План «Ж» нужен был на случай, если тсарица окажется забывчивой или жестокосердной, Рыску не узнает, прикажет выставить вон или вообще отправит в тюрьму. Вдруг Алька в глазах Исенары уже очернили, выставили заговорщиком или бунтовщиком? Вдруг господин Берек, дядя мерзкого Райлеза, решил отомстить за племянника и настроил против Алька Пристани? Рыске вспомнился ещё один человек, ненавидевший Алька всей душой — косоглазый наместник Зайцеграда. Что-то ей подсказывало, что тот мог надолго затаить обиду за полученную в кормильне позорную шишку.

Когда Рыска подошла к дому с синим забором, Соломенная улица почти спала: в редких окнах виднелись огоньки свечей, где-то плакал ребёнок, кто-то фальшиво и пьяно напевал «Дорожную». Фонарей, ставших в последнее время модными в Ринстане, в этой части города не было. Накинув на голову капюшон, Рыска пристроилась в высоких кустах чуть поодаль от калитки, чтобы понаблюдать за входом.

Примерно с пол-лучины ничего не происходило, и она уже заскучала и зачесалась, став жертвой первых весенних комаров, как вдруг по дороге к дому заскользила чья-то тень. Потом ещё одна, и ещё… Что именно ей следовало делать, чтобы заполучить браслет, Рыска пока не решила — план был всего лишь понаблюдать, а там как повезёт. Тревога в груди закопошилась предательской гадюкой, но Рыска, как обычно не понимала из-за чего: из-за реальной опасности или банального страха?

Согнувшись в кустах, она на всякий случай проверила меч и обратилась в слух. Внутри дома, куда забрались тени, ничего не происходило, и вдруг — бам! Грохот раздался такой, словно выбили входную дверь.

Потому что в доме выбили входную дверь, сообразила Рыска.

— Хруст, налево! — громко скомандовал мужской голос.

Загорелись факелы, раздался топот, кто-то громко выругался, зазвенели мечи. Окна захлопали, ругань усилилась.

Рыска выглянула из засады, пытаясь понять, что происходит: разбойники дерутся друг с другом или до них добрались стражи? Кто-то выпрыгнул из окна дома как раз с её стороны, за ним тут же выскочила другая фигура, и оба человека помчались огородами в сторону реки. Крики и шум драки продолжились.

— Кого-то пасёшь, или живот прихватило? — вдруг раздалось у неё за спиной.

Голос был зловещий и неприятный, и Рыска, выхватив меч из ножен, быстро развернулась.

Она даже не поняла, как её разоружили: меч вылетел из руки, ноги подкосились, лицо уткнулось в грязную землю.

— Ой, не надо, — пискнула она, сжимаясь в комок и надеясь не получить удар сапогом в бок. — Я просто мимо шла, а тут такое…

— Знаем мы ваш бабий отряд, — прохрипел мужчина. — Как отвечать — они овечки, а как грабить — всех на ножи.

Руки за спиной больно стянула верёвка; под тяжёлым навалившимся на неё телом Рыска не могла не то что драться — пошевелиться.

— Я тоже хотела их поймать! Они и меня ограбили! — завопила она, но её уже перевернули, быстро стянули заодно и ноги и бросили под куст.

Оказалось, её скрутил совсем молодой парень, черноглазый, крепкий и плечистый, одетый в серую одежду, популярную среди состоявших на тсарской службе и проводивших рейды «хорьков».

В этот момент со стороны дома раздался душераздирающий крик, и парень проворчал:

— Ладно, не до тебя. Полежи пока тут.

Его как ветром сдуло.

Рыску спасло то, что парень забыл про её меч, отлетевший в середину колючих кустов. Кое-как подкатившись к самому краю торчавшего из-под корней лезвия, Рыска поёрзала и перерезала стянувшие руки верёвки, а затем, ломая ногти, освободила и ноги. Она уже собиралась дать стрекача, как вдруг увидела, что в доме напротив открывается калитка и через неё проскальзывает тонкая девичья фигура. Луна, сидевшая до этого за облаками, вылезла и осветила знакомое Рыске лицо. Агнешка! Она вовсе не пряталась в осаждённом доме…

Фигура задержалась в тени деревьев на полщепки, а затем помчалась вдоль по улице. Рыска засунула меч в ножны и, недолго думая, бросилась следом. На этот раз она не позволит этой бандитке застать себя врасплох! Если Альк её хоть чему-то научил, она должна это показать.

Спустя пару щепок Агнеша заметила преследование: повернулась, свистнула, обидно загоготала и припустила по дороге вдвое быстрее. Рыска не отставала. Скоро сердце уже стучало в горле, сползший сапог больно тёр ногу, ножны били по ягодицам, мешая мчаться на полной скорости, но злость и обида прибавляли сил. Агнеша свернула к речке, где Рыска могла запросто упустить её: трава и песок приглушили топот ног беглянки, а впереди к тому же темнели заросли кустов и камыши.

— Стой, бандитка!

В ответ раздалась быстро удаляющаяся сочная брань.

— Сама такая! — не выдержала Рыска, обидевшись на сравнение с падшей женщиной.

Агнешка была ловкой, выносливой, а ещё она явно ориентировалась в этой части города. Буквально через щепку погоня прекратилась, потому что Рыска просто не представляла, куда бежать. Она остановилась, перевела дух и тихо прорычала от обиды. Ух, она бы показала этой воровке!

Или наоборот? Теперь, когда они оказались возле реки и рядом не было ни «хорьков», ни местных жителей, бывалая Агнеша, пожалуй, находилась в более выгодном положении. Сейчас как выскочит из-за куста, Рыска не успеет и меч поднять…

Вдруг впереди и чуть слева залаяла собака. Потом вторая, третья — сердитый хор запел неспроста… Рыска припустила в сторону лая, надеясь увидеть жилые дома, но вокруг теснились полузаброшенные сараи, а за ними — опять прибрежные кусты. Луна зловеще осветила тропинку, какой-то мостик, сваленные сбоку от перил доски… Лай стал громче, отчётливей, а скоро и сами охранники показались. Их было с полдюжины! Впрочем, Рыска и волков-то не боялась, а тут какие-то собаки. С виду одичалые, но у неё с собой был меч.

— Прочь, паскуда! Поди прочь! — голос раздавался откуда-то снизу.

Рыска осторожно спустилась по пологому склону ближе к реке и вдруг увидела Агнешу, но не полностью: из земли торчали только плечи и голова, которую яростно облаивали разномастные собаки.

— Ой, — Рыска попятилась, но тут же взяла себя в руки, отважно приблизилась к собачьей стае, достала меч. — Пошли вон! Вон!

Твари испуганно отскочили, но ушли недалеко, продолжая рычать из кустов.

Подойдя на два вершка к торчавшей из земли голове, Рыска наконец поняла, что произошло: Агнеша провались в прореху недостроенного моста и намертво застряла в досках. Судя по тому, как она отчаянно пыталась выбраться из ловушки, в одиночку ей с этой задачей было не справиться.

— Эй, ты как? — спросила Рыска, опуская меч.

— Нормально, — процедила сквозь зубы воровка.

— Хм… Ну так я пойду?

— Вали-вали, коза.

— А собачек не боишься?

— Каких-то шавок?

— Ну ладно…

Рыска сделала вид, что уходит. Рык из кустов усилился.

— Постой, — неохотно окликнула её Агнеша.

— Да? — Рыска обернулась.

— Это, ты… помоги мне, что ли.

— А волшебное слово?

— Ради святой Божини Хольги!

— Вообще-то, и «пожалуйста» бы хватило.

Рыска подошла к застрявшей Агнеше и осмотрела место падения. Со стороны всё было не так страшно — вероятней всего, выбраться из провала той не позволяла зацепившаяся за гвоздь куртка, но воровка этого не поняла. Злобно сверкнув глазами, она проворчала:

— Подсади меня снизу, что ли, раз помогаешь.

— Сейчас.

Рыска осторожно подошла к мостку, стараясь сама не оступиться. По сваленным с разных сторон брёвнам и камням стало ясно, что мост как раз ремонтировали. Агнеша дёрнулась в очередной попытке самостоятельно вскарабкаться наверх, цепляясь руками за мокрые доски.

— Саший тебе в дупло, — ругнулась она, с противным скрежетом ломая ногти.

И в этот момент внимание Рыски привлек блеск на запястье Агнеши — в свете луны драгоценные камни так и переливались… Передумав спускаться, чтобы освободить воровку из ловушки, Рыска подошла к провалу, внимательно глядя себе под ноги.

— Извини, но я должна забрать этот браслет, — сказала она.

— Ещё чего! — раздался возмущённый возглас.

В одно мгновенье Агнеша стянула браслет со своего запястья и уже замахнулась, чтобы бросить его в густые заросли, а то и в воду, но её заставил одуматься вновь поднявшийся в кустах лай: если бы Рыска отправилась искать трофей, злобные твари вылезли бы из укрытия и одним гавканьем не ограничились. Эти по виду людей не боялись — возможно, и человечину уже пробовали: тсарский указ об отлове бродячих животных тсецы исполняли спустя рукава... Разумней было отдать браслет сейчас, чтобы спасти голову, а потом вернуть его себе.

— На, бери. Считай, что это моя плата за твою помощь.

Рыска схватила браслет и быстро отступила, чувствуя, как скрипят под ногами плохо скреплённые доски мостка.

— Нет, не плата. Я спасаю тебя просто так, потому что браслет и так мой, — заявила Рыска.

— Ладно, лезь уже вниз, — согласилась воровка, — у меня руки затекли.

— А платой за свободу будет твоё объяснение.

— Чего?

— Расскажи, откуда у тебя этот браслет, — потребовала осмелевшая Рыска.

— Ох, мне что-то в грудь впивается… — прохрипела Агнеша.

— А ты быстрей рассказывай!

— Друг подарил, — призналась та.

— А у него откуда?

— Нашёл.

— Где?

— В развалинах старого замка.

— Правда? — удивилась Рыска, безоговорочно поверив в историю.

Она знала, что их с Жаром похитители, укравшие браслет, прятались в подвалах разрушенного междоусобицей замка, грустную историю которого ей когда-то поведал Альк.

— Да, так оно и было. Всё, теперь выпустишь меня?

— А как его зовут?

— Кого?

— Друга.

— Неважно, — Агнеша снова дёрнулась, надеясь вырваться из ловушки, но лишь глубже провалилась вниз и запаниковала, не замечая, что внизу вовсе не вода, а земля, до которой осталось всего полвершка.

Рыска развернулась и сделала вид, что уходит.

— Браслет у меня на хранении, — полетело ей в спину. — А если я его потеряю, этот бандит убьёт меня и мою семью.

— Семью? — удивилась Рыска, останавливаясь.

— У меня есть мать и дочка, они в веске живут. Я им деньги передаю, когда получается.

Рыска обдумала услышанное.

— Ну, тогда я его тебе верну, — предложила она, позабыв и об оскорблениях, и о ноже, приставленном к её горлу в переулке. — Мне этот браслет нужно просто показать кое-кому. Это знак, чтобы меня узнали. Напоминание об услуге. Мой друг нуждается в помощи.

— Хорошо, — быстро согласилась Агнеша и драматично простонала.

Обойдя какие-то балки, Рыска спустилась под мост, отцепила от гвоздя застрявшую куртку и подтолкнула Агнешу вверх — её зад и ноги быстро исчезли в дыре, и только тогда Рыска поняла, что совершила ошибку. Ей больше не верилось в покладистость воровки, у которой наверняка имелся нож… Меч мечом, но убивать ради браслета Рыска была не готова: одно дело — собак попугать, и совсем другое — кого-то пырнуть. В проёме моста, где только что торчало застрявшее тело, появилось недовольное лицо Агнеши.

— О, да я могла бы спокойно и вниз прыгнуть, — удивлённо отметила она, сердито скалясь.

Рыска попятилась. Если бы она понимала, где находится, можно было бы улизнуть без драки, а так за браслет придётся сразиться — и впервые в жизни с равной соперницей. В кустах недовольно порыкивали псы, чуя, что их добыча ускользает.

— Вот и прыгни!

Но Агнеша была не дура и не собиралась сигать в темноту.

— Лучше ты вылазь, — предложила она. — Пойдём отсюда. Расскажешь, кому ты хочешь показать браслет. Может, я тебе чем помогу.

— Нет. Скажи мне, куда тебе его вернуть, и разойдёмся.

Сверху донёсся обидный смех.

— У меня нет постоянного адреса. Послушай, здесь дорога в город одна. Или ты хочешь возвращаться вплавь?

— У меня есть меч, — пригрозила Рыска, — и я умею им пользоваться.

— Зачем он тебе? Я предлагаю мир и женскую солидарность.

Сверху раздался топот каблуков, а затем — Рыска никак этого не ожидала — громкий лай. Собаки выскочили из укрытия и всей стаей набросились на одинокую жертву.

Рыска рванула наверх, но поскользнулась в темноте и на полщепки задержалась, карабкаясь среди досок, бочек и скользкой тины. Раздался сердитый крик Агнеши, затем собачий визг, но лай и рык не смолкли — привычные к дракам псы не отступали. Вдруг вскрикнула уже воровка, и Рыске этот крик не понравился — какой-то он был хриплый, отчаянный… К тому моменту, как она выбралась наконец из-под проклятого моста, женщина уже лежала на земле, окружённая стаей псов, один из которых вгрызался в её горло. Кровь била чёрной струёй, не оставляя надежды на благоприятный исход.

— Пошли вон, — завопила Рыска с таким ужасом и отчаяньем, что несколько собак отскочили ещё до до того, как блеснул её меч. — Прочь, у-у, зверюги!

Она замахнулась, и самый крупный пёс с кровавой мордой замер и уставился на неё в немой злобе. Зарычал, рыкнул — и бросился вперёд. Рыска опешила: за всю свою жизнь она повидала всяких собак, в том числе бешеных, но таких свирепых и расчётливых не встречала. Меч рубанул наискосок, укоротив предводителю стаи хвост. Этого хватило, чтобы остальные бросили жертву и отступили назад в кусты. Пострадавший пёс, дико визжа, тоже рванул прочь, и вскоре стая исчезла в темноте.

— Агнеша!

Рыска подбежала к лежащему на земле телу, понимая, что спасать уже некого, и никакие лекарские умения тут не помогут… Несколько мгновений она смотрела на разодранную острыми зубами шею, а затем отвернулась и вывернула на землю скудное содержимое желудка.

— Хольга, помоги, — пробормотала она, лихорадочно думая, что теперь делать.

Оставлять тело лежать на этом пустыре, чтобы собаки вернулись и довершили начатое? Оттащить его в сторону? Может быть, накрыть своим плащом и позвать на помощь?

Последний вариант показался самым правильным, и Рыска уже собиралась снять с себя плащ, как вдруг со стороны реки донеслись мужские голоса.

— Эй, сюда, — закричала она, — помогите! Собаки!

Зазвенели уключины, и скоро из кустов вышли два здоровенных… саврянина. Их белые косы отливали серебром в лунном свете.

— Чего орёшь, девка? — с заметным акцентом спросил один.

— Собаки загрызли мою подружку, — пропищала Рыска, вновь теряя самообладание.

— Что, правда? — пробасил второй и добавил своему другу на саврянском: — А у Аксёны на днях мальчишка пропал, до сих пор не нашли. Думали, утоп. Ты, Петро, придержи эту девку, мало ли что…

— А-а! — прокричала Рыска и бросилась бежать, теряя плащ в незнакомых руках.

Лишь спустя несколько щепок быстрого бега она поняла, что злополучный браслет остался лежать в кармане.

На третий день пути местность стала более холмистая, лес поредел, и к полудню они наконец увидели просеку. Переглянулись, молча ускорили шаг и вскоре вышли на невысокий холм, под которым расположилась веска. Альк быстро оценил размер: домов двадцать, одна молельня, одна кузня. Вдалеке высилось колесо мельницы над долгожданной рекой, но что-то во всём этом было странное… Тишина. Ни звуков молота, ни мычанья коров, только вороны недобро каркают. Ни дымка над печными трубами…

— Река, — воодушевилась Ждана.

Она всё еще опиралась на сделанные из двух рогатин костыли, но, скорее, чтобы не нагружать лишний раз лодыжку. Три дня пешего перехода дались им с трудом, и вода во фляге была на исходе. Прихваченная с корабля провизия давно закончилась, а охота на зайца с ножом не привела к желаемому результату. Впрочем, ягоды можжевельника и прошлогодние орехи, украденные из беличьего дупла, чуть скрасили им второй день пути.

— Я же говорил, жильё на юге, за холмом, — самодовольно заметил Альк.

— Осталось проверить, насколько это место дружелюбно к чужестранцам. Интересно, на каком языке тут говорят?

— Если я не ошибаюсь, мы в Холмогории. Их наречие не похоже ни на ринтарский, ни на саврянский.

Когда-то давно в Боброграде тсарица Нарида принимала при дворе холмогорских послов. Альк был на том приёме, но не понял ни слова из их речи.

Они спустились с холма и вышли к краю вески.

Первый же дом заставил их зажать носы: со двора нестерпимо смердело. Глянув поверх частокола, Альк увидел дохлую корову.

— Что это с ней? — спросила Ждана и тут же ойкнула.

На пороге в сени виднелся труп средней степени разложения — судя по одежде, женский.

— Не заходи, — сказал Альк, отгоняя дурные предчувствия и стараясь пореже дышать.

Они пошли дальше по кривой улочке, но не встретили ни одной живой души. Вдруг слева за невысокой хатой раздался странный свист, будто кто-то играл на свирели. Звук то усиливался, то утихал, зловеще приглашая проверить, что там за музыкант. Ждана осенила себя, а заодно и Алька, знаком Хольги. Он тихо фыркнул, медленно обошёл плетень и заглянул во двор. Над входом в дом на веревке висели глиняные трубки-обереги, сквозь которые гулял ветер. И никого.

За двухэтажным домом в центре вески стояла молельня, в одно из окон которой Альк заглянул, прищурился. Разглядев в полумраке алтарь, скамьи и два трупа на полу, он махнул Ждане в сторону реки.

— Идём отсюда.

— Кажется, за молельней есть колодец.

Он бросил на неё такой взгляд, что она перестала хромать.

— Не трогай здесь ничего.

— Альк, что это было? Война?

— Хуже. Чума.

Она попятилась от двери в молельню.

— Как ты думаешь, давно это случилось?

— Судя по запаху и виду трупов, — Альк нахмурился, — давно. Возможно, ещё осенью.

— И с тех пор сюда никто не заезжал?

— Полагаю, веска стоит на отшибе.

— Но кто-то всё равно завёз сюда заразу…

— Да. Им не повезло.

— И один Саший знает, что мы найдём в других местах, — мрачно сказала она.

На самом краю вымершей вески они натолкнулись на большое кострище, в котором белели кости самых разных размеров: вероятно, жители, пока были живы, палили заражённые трупы людей и животных, но затем живых осталось слишком мало. Их похоронить было некому.

— Почему они не ушли в лес? — спросила Ждана, прикрывая нос рукой.

— Кто-то ушёл, но я сомневаюсь, что их радостно приняли в других местах. Гостей из чумных деревень не очень-то любят.

— Как ты думаешь, прошло достаточно времени, чтобы зараза перестала быть опасной?

— Хочешь рискнуть и проверить?

— Нет…

— В блохе чума может жить до года, — заявил Альк.

— Но река-то хоть в порядке? — Ждана с надеждой глянула на синюю ленту реки.

— Пройдём вверх по течению и вскипятим воду в кружке.

Они приблизились к мельнице. Дверь в двухэтажное здание болталась на завесах, огромное колесо мрачным фантомом застряло на мели.

— Может быть, возьмём хотя бы…

Не успела Ждана закончить, как из подвала мельницы вылезла большая крыса, вялая и сонная.

— Вот тебе и ответ, — сказал он.

Крыса отчего-то двинулась прямо на них.

— Ненавижу крыс, — призналась Ждана, отступая.

— А я их… понимаю. Но эта мне не нравится.

Крыса пьяно перебирала лапками и вдруг шустро шмыгнула в сторону Жданы. Та смачно выругалась и припустила к реке, тряся на бегу костылями.

Они подошли к воде в самом мрачном настроении.

— Альк…

— Что? Опять ногу подвернула?

— Нет. Может, ты снова глянешь дороги?

Он поднял на неё растерянный взгляд.

— Вряд ли.

— Почему?

— Не получится, — уклончиво заявил он.

— Если тебе нужна еда, мы поймаем рыбу. Река всегда накормит.

— Чумная река?

— Не перегибай.

— Дело не в этом, — признался Альк. — Если бы я мог нормально видеть дороги, то не пришел бы сюда.

— А ты не видишь?

— Сбылось твоё желание. Дар перестал работать.

— Как не вовремя…

Он не первый день чувствовал внутри пустоту, как когда-то возле Длани Сашия — будто из него высосали всю силу предвидения. Только вот Длань Сашия — это известные магические пещеры, в которых путничий дар не работает, а накапливается, грозя вылиться неуправляемым потоком. Что с его предвиденьем происходило сейчас, он понятия не имел.

— Смотри, на той стороне лодка, — Ждана оживилась. — Вряд ли она заразная, как ты думаешь?

— Неизвестно.

— Если это чума, то на тот берег её не надуло.

— Ничего здесь не будем брать, ясно? — Альк глянул вниз на свои ноги, испытывая желание поменять сапоги. Если б ещё было на что…

Ждана словно прочла его мысли.

— Ты думаешь, здесь и земля заразная?

— Не знаю. Ни кошек, ни собак не осталось… Чума это или нет, а к подошвам лучше не прикасаться.

Она мрачно глянула на оставшуюся позади веску.

— За что это им? Такое впечатление, что Хольга ослепла…

— В Холмогории Хольгу не чтят.

— А кого чтят?

— Кажется, Семибожицу.

— Оно и видно…

Альк почувствовал, как тревожно ёкнуло сердце. Давненько в Саврии и Ринтаре не было массовых эпидемий! Уж лет как пятьдесят. А ведь люди чистоплотней не стали, от нечистот избавляются по старинке, руки моют через раз, не всегда едят приборами... Чаще всего эпидемии вспыхивали летом в портовых городах, где смешивался люд из разных земель, собираясь на рынке, стекаясь в дешевые портовые кормильни, пользуясь одними и теми же ложками, тарелками и шлюхами. От Холмогории до Саврии не так уж и далеко, тсарства мирно торгуют…

— Пойдём вверх по течению, — предложил он.

— А может, лучше вниз?

— Не хочу пить воду, которая текла мимо этого места.

— Зато река наверняка впадёт в море, и мы доберемся до порта, — гнула свою линию Ждана.

— Или река впадёт в другую реку, которая будет долго петлять среди холмов.

— Я пить хочу, — призналась она.

— Если бы я хотел от тебя избавиться, то дал бы тебе кружку. А если ты будешь и дальше ныть, дам.

Она сглотнула, отбросила ненужные костыли и побрела за ним вдоль заросшего осокой и ивами берега, который становился всё более извилистым.

— У реки с голоду не помрёшь, — заявила Ждана. — Например, вон у тех камышей корень вкусней, чем картошка, можно даже сырым есть. А печёный — пальчики оближешь…

— Погоди маленько, сорвём.

Остановившись на прибрежной круче, они обернулись и бросили последний взгляд на несчастную веску, а заодно и все обозримые окрестности.

— Люблю лес, но не до такой степени, — сказала Ждана.

— А вон там у нашей речки рукав, — радостно заметил Альк. — Наберём воды и подумаем о рыбалке. Заточим гарпун…

— Если хочешь знать, я умею ловить рыбу самыми замысловатыми способами.

— Нежели голыми руками?

— Пару раз на мелководье я забила рыбин палкой.

Но им повезло. Пройдя вверх по течению второй реки, они обнаружили ручей, запруду, старое кострище и дырявую рыбацкую сеть, часть которой можно было использовать для ловли рыбы на мелководье. Когда несколько беззаботных рыбёшек заплыли в запруду, Альк и Ждана преградили им выход натянутой сетью и, основательно вымокнув в холодной воде, всё-таки выловили две форели на ужин — третья, самая большая, ушла, возмущённо плеснув хвостом, но и двух рыб, надетых на палочки и запечённых на костре, оказалось достаточно, чтобы насытиться.

— Ну? Так что там с твоим даром? — спросила Ждана, когда они стали устраиваться на ночлег.

— Думаешь, я поем рыбу и начну пророчить?

— А что, нет? Или тебе сливки с мёдом подавай?

Он вздохнул.

— Здесь странное место. Мой дар… он словно спит.

Ждана встряхнула свою шкуру и задумчиво глянула на Алька.

— Ты сам сказал, что дар пропадает, если использовать его во вред. Может быть, он у тебя истощился?

— Ждана, — медленно ответил Альк, — я принёс тебе вред?

— Вроде нет.

— Тогда заткнись и спи.

Она укуталась в шубу, блаженно вытянув уставшие ноги. Последние лучи солнца догорали за серо-зелёной лесной кромкой.

Пользуясь безветрием, Альк разделся и полез купаться, но зашёл в воду лишь по колено. Поплескался, яростно оттёр кожу песком, будто смывая с себя невидимую заразу, а затем, быстро одевшись и завернувшись в шубу, уселся у костра и стал с удовольствием потягивать отвар из листьев морошки.

— Как бы я хотела помыться! — с завистью воскликнула Ждана.

— Нет, слишком холодно.

— Знаю, кашель. Альк…

— Да?

— У тебя есть невеста?

— Нет.

— Хм…

Он почувствовал на себе её пристальный, оценивающий взгляд.

— Но у меня есть жена, — добавил он, продолжая хлебать напиток.

— Похоже, ей не повезло.

— Чего это? — возмутился Альк.

— Ты ведь не жил в том порту? Сбежал от брака по расчёту?

— Вот ещё…

— Сразу видно, что ты из благородных, хоть и видун, — сказала она. — А такие ищут для брака себе подобных, то есть ровню, и поэтому редко находят любовь.

— Тема закрыта, — сказал он.

— А если бы я искупалась?

Он повернулся и глянул ей в лицо: в тёмно-карих, почти чёрных глазах играли бешеные огоньки.

— Рад, что тебе уже лучше, но выпей-ка отвар от кашля.

Ждана села и взяла кружку обеими руками.

— Я знаю много штучек, о которых твоя жёнушка и не подозревает.

Альк поморщился, сожалея, что сразу не пресёк разговоры на эту глупую тему.

— Послушай, нет никакой жены, я соврал.

— Чтобы меня отвадить? — сердито спросила Ждана.

— Чтобы тебя отвадить.

— Почему? Тебе случайно не нравятся мальчики?

— Да.

Она фыркнула.

— Опять врёшь.

— И что?

— Я тебе не нравлюсь?

— Ты… лучшая в округе, — сыронизировал он.

Она искренне рассмеялась.

— Завтра я искупаюсь.

— И сляжешь с воспалением лёгких. Пей отвар, Ждана.

Она сделала несколько медленных глотков.

— Ты её любишь?

Он ответил не сразу.

— Да.

— Опять врёшь?

— Нет, — он помрачнел.

— Она тоже видунья?

— С чего ты взяла?

— Кто ещё может выйти за видуна… Это же ужасно! Вся твоя жизнь как на ладони, и никуда не скрыться от всевидящего ока.

— Чушь. Видуны в прошлое не заглядывают, просто смотрят вероятности.

Они долго молчали.

— Она тебя ищет?

— Не знаю. Надеюсь, что нет.

— Меня точно никто не ищет — разве что тайная стража, — Ждана снова рассмеялась.

— Саврянская или ринтарская?

— Обе. Я им много крови попортила — в переносном смысле.

Альк не стал уточнять подробности, так поверил.

В ту ночь ему приснилась Рыска. Они сидели рядом на траве недалеко от одиноко стоящего и смутно знакомого дома, и мучительное желание понять, что это за место, лишало Алька спокойствия. В ушах звенело от стрекотания цикад, всё расплывалась в утреннем тумане. Рыскины волосы были по-саврянски коротко острижены, и это его очень расстроило. Он внимательно глянул на её профиль, и вдруг она повернулась. Альк в испуге вскрикнул: половина Рыскиного лица была белой, половина -чёрной… Он почти отпрянул, но чёрно-белое лицо словно приворожило его. «Люби меня и такой, — прошептали её губы, — иначе медька — цена твоей любви». «Конечно», — ответил он, поднимая ладонь, чтобы прикоснуться к тёмной стороне её лица, и вдруг под его пальцами чернота стала смываться, исчезать…

 

— Айдара, аббана, айкул! Кхах…

Альк поднял голову, сонно огляделся. Ждана, лежавшая на еловых лапах по другую сторону костра, тоже проснулась и теперь тревожно смотрела в сторону реки. Рассвет только-только стал заниматься, полностью обесцветив на небе россыпь звёзд.

— Там кто-то плывёт, — тихо сказала она.

Альк приложил палец к губам, подавая знак молчать: у воды звуки разносились очень далеко.

— Айдара, аббана, айкул! — снова долетело от реки.

Альк подкрался к крутому берегу, прячась за кустарником. Вниз по течению плыла лодка, плюхая по воде тяжёлыми вёслами, стуча уключинами. В лодке сидели трое. Вдруг один поднял руки к небу и громко заголосил, повторяя странные слова, как заклинание. Несколько секунд Альк смотрел на проплывающий мимо силуэт, который мелькнул за ивняком и скрылся из виду.

— Что это было? — прошептала Ждана.

— Надеюсь, всего лишь приветствие новому дню. Какой-нибудь местный обычай.

— Уплыли?

— Вроде бы.

— А нам не стоило их окликнуть? Спросили бы дорогу.

— Не уверен.

— Ладно…

Промозглая погода не позволила им снова уснуть. Ждана встала со своей лежанки и отправилась в кусты, но не ближайшие, а чуть поодаль. Альк справил нужду прямо у берега и вернулся к погасшему за ночь костру. Отголоски неприятного сна всё еще тревожили его.

Вдруг с той стороны, куда ушла Ждана, раздался испуганный вскрик, а затем сердитые мужские голоса. Тихо выругавшись и проклиная свою куриную слепоту, Альк схватил нож и направился в сторону шума. Разглядеть в утреннем тумане удалось только силуэты. Мужчины что-то возмущённо кричали, Ждана восклицала неопределённое: «Эй, вы что?».

Когда Альк выскочил на небольшую поляну, трое стояли напротив тараканихи, сердито бурча и маша руками.

— Эй, уважаемые, — воскликнул он, — что здесь происходит?

К его удивлению, незнакомцы отступили, и в светлеющей полосе Альк увидел одного седого старика в серой рясе и двух совершенно лысых мужчин в чёрных плащах. Он смотрел на них, они разглядывали его, а Ждана, воспользовавшись паузой, растерянно поправила штаны.

— Я присела по нужде, — пояснила она, — а эти вдруг вылезли из темноты, увидели меня и как заорут…

Альк опустил нож и повторил более миролюбиво:

— Что вам нужно?

Мужчины переглянулись, старик сделал шаг вперёд и спокойно спросил с заметным акцентом:

— Кто вы тут?

Альк не сразу нашёлся, что ответить. В конце концов выбрав нечто нейтральное и безобидное, сказал:

— Мы путешествуем.

— Тут?

Мужчины удивлённо переглянулись.

— Мы потерялись, — пояснила Ждана. — Заблудились.

— В веска ходить? — мрачно спросил старик.

— Нет, — уверенно соврал Альк, полагая, что правда может им грозить чем-то нехорошим.

Старик сердито указал пальцем на Ждану.

— Позор. Уходить. Вон!

Она уперла руки в бока.

— Да что я вам сделала?

— Святая вода пи-пи, — старец ткнул пальцем в землю, и Альк заметил тонкую струйку ручейка, бегущего среди камней.

— Кажется, ты не там справила нужду, — дошло до него наконец. — Извинись.

Ждана открыла рот и растерянно заморгала.

— Ну, мне нужна была вода, чтобы… умыться, — уточнила она.

— А ещё ты в неё помочилась, — тихо сказал Альк.

— Ну, это же вода… Убежала и всё…

— Смотря куда и откуда.

Старец и мужчины молча переводили взгляд с одного говорящего на другого.

— Господа местные жители, — наконец произнесла сконфуженная Ждана. — Простите!

— Мы набирать святая вода, а тут так, — ответил старец чуть менее враждебно.

— Извините, она не нарочно, — сказал Альк, пряча нож за пояс.

— Мы не знали, — подтвердила Ждана.

Двое лысых снова переглянулись и о чём-то пошептались со стариком.

— За скверна святое место наказать, — сообщил тот.

— Ещё чего, — возмутилась Ждана, — да разве это скверна? Так, немного пи-пи…

Старик поморщился и поднял руку.

— Эй, вы чего?

Не успела Ждана уклониться, как из руки мужчины вырвался сгусток тумана, окутал её серым клубком и быстро растворился в траве.

— Что это было? — спросила она, отряхиваясь, как от мороси.

Альк шагнул старику навстречу, но тот снова поднял руку и покачал головой.

— Тебя тоже наказать, если не уважать.

— Что вы ей сделали?

С виду Ждана не изменилась, в обморок не падала, от боли не кричала.

— Наказать два дня не есть, — сказал старик.

— Чего? — возмутилась Ждана. — Это как?

— Не хотеть есть, молить простить.

— Да я и так три дня почти не ела, — возмутилась она. — У меня лихорадка была. Я подвернула ногу. Наш корабль разбился о скалы…

Незнакомцы обдумали сказанное, и один из лысых, что повыше, подошёл к Ждане и протянул ей руку, но она отпрянула.

— Оставьте её в покое, — пригрозил Альк.

— Он правда читать, — сказал старик, указывая на лысого. — Баба ему руку дать.

Ждана глянула на Алька.

Небо окончаительно посветлело, и он смог получше разглядеть гостей. Оружия у них с собой не было, только баклаги у пояса.

— Дай ему руку.

— Ещё чего, — возмутилась тараканиха, — а потом я не то что есть — помочиться не смогу.

Альк сделал шаг и протянул лысому свою ладонь.

— Я шёл вместе с ней. Я тоже плыл на том корабле.

Кажется, лысый понял, потому что окинул Алька долгим взглядом и взял его за руку. Альк почувствовал, как от ладони к животу бежит маленький комок холода — а затем вдруг разлетается по всему телу сотнями острых брызг… Он вырвал бы руку, если бы успел, но неприятные ощущения длились всего мгновенье.

Удивлённо вскрикнув, лысый сделал большие глаза, быстро отошёл и о чём-то доложил на ухо старику, очевидно, бывшему у них за главного. Тот слушал, внимательно глядя на Алька поверх плеча своего спутника.

Сцена начала Альку порядком надоедать, но доклад лысого завершился возбуждённым бормотанием, и старик наконец сказал:

— Вы не голодать, вы есть рыбу.

Ждана недовольно фыркнула, но удержалась от комментария.

— А болеть правда, нога правда, корабль правда, — продолжил старец более миролюбиво.

— Покажите нам дорогу к ближайшему жилью, а лучше — к порту, — попросила Ждана. — Или хотя бы направление. Пожалуйста!

Старик снова перевёл внимательный взгляд на Алька.

— Видун знать дорогу.

При ярком утреннем свете Альк заметил, какие у старика ярко-синие, пронзительные глаза. Очевидно, рукопожатие лысого не ограничилось распылением холодных брызг.

— Мой дар не работает...

— Не видеть дорогу?

— Нет.

— А у моря?

— На берегу видел, а теперь нет. Не понимаю, в чём дело.

Старик задумчиво почесал бороду и улыбнулся краешком губ.

— Близко камень, — сказал старик, прищёлкнув языком. — Тебя звать камень.

— Какой камень?

— Изге-Клаш. Вода-камень.

От пояснений Альку понятней не стало.

— И что это значит? — спокойно спросил он, призывая всё своё дипломатическое терпение.

— Совсем не видеть дорога?

— Нет.

Старик снова отошёл к лысым, и они принялись шептаться.

— Ждать тут, — наконец изрёк он и презрительно глянул на Ждану. — Мы взять вода другое место, чистое. Потом помогать.

Развернувшись, все трое направились вверх по склону, и их плащи развевались за спинами, как широкие крылья. Альк и Ждана остались стоять в полном недоумении.

— Не начинай, — сказала она, едва Альк открыл рот.

— Ты осквернила святой источник каких-то местных жрецов, — усмехнулся он.

— А ты — их реку.

— Очевидно, река для них не святая.

Ждана нервно поморщилась.

— Ты будешь смеяться, но я три дня не облегчала живот, и вот вчерашняя рыба теперь напоминает о себе…

— Даже не думай. Потерпи, — прошипел он. — Они скоро вернутся. Нужно выяснить, что там за камень.

— Легко тебе говорить!

— О Божиня! — он закатил глаза.

— Я быстро.

— Подальше от ручья, очень прошу.

— Заткнись…

Она скрылась в кустах, и Альк подумал о том, как слаб человек: без воды не жилец, без еды не ходок, без тепла — тряпка, без нужника — дикарь…

Ему было невероятно интересно, с кем они встретились. Мужчины не выглядели опасными, но скрывали в себе неясную силу, которую наверняка могли при случае применить для защиты или нападения. Они совсем не испугались, когда он выскочил из кустов на помощь Ждане, лишь отступили на пару шагов, а то, что старик проделал рукой, вообще ни в какие ворота не лезло. Да и холодный импульс по всему телу от руки лысого не показался банальным. В магию Альк не верил, но уж очень необычно выглядели незнакомцы.

К счастью, Ждана вернулась до того, как трое мужчин выплыли из тумана. У обоих лысых через плечо были перекинуты баклаги на ремнях. Старик буркнул Альку, проходя мимо:

— Вещи брать и идти в лодка, быстро.

Альк и Ждана вернулись к месту ночёвки, молча покидали скарб в штаны-сумку и поспешно спустились к воде.

— Может, нам лучше сбежать куда подальше? — спросила она.

— Как хочешь. Я поеду с ними, — уверенно заявил Альк.

Она недовольно поморщилась, но пошла следом.

В лодке было совсем мало свободного места.

— Я могу грести, — предложил Альк.

Старик молча сел на нос и указал на вёсла, а Ждана расположилась на корме.

 

Они плыли по течению, рассекая речную гладь так быстро, что ветер свистел в ушах. Несмотря на голод и усталость, Альк почувствовал, как от движения мышцы наливаются силой. Через четверть лучины река стала шире, и они свернули в узкий рукав, который привёл их в небольшой грот. Лодка плавно скользнула под тёмные своды и вплыла в огромную пещеру с мелкими расщелинами со всех сторон.

Причалив к каменистому берегу, все пятеро выбрались из лодки, и лысые в рясах пошли со своими баклагами куда-то вглубь пещеры.

— Раздеваться, — сказал старик Альку.

— Что?

— Совсем. Видун встретить камень раздетым. Баба — нет.

Альк заколебался, глядя на то, как с каждым выдохом возле губ старика извивается облачко пара.

— А в одежде нельзя? Холодно же.

— Изге-Клаш первый раз раздеваться, — старик был непреклонен.

— А почему вы в одежде? — спросила Ждана.

— Мы свои. Чужой раздеться.

Старик развернулся и пошёл туда, где за поворотом пещеры скрылись его спутники.

— Не нравится мне это, — прошептала Ждана. — Сейчас положат нас на ритуальный камень и прирежут как свиней. Потечёт наша кровушка по пещерке…

— Моя — нет, — Альк покачал головой. — Жертвуют обычно девицами.

— Очень смешно.

— Я должен узнать, что там, — он стал быстро скидывать с себя одежду и засовывать её в «суму». — А ты сиди в лодке и жди. Да накинь мою шубу, если не хочешь умереть от легочной простуды. Я пошёл.

Она бесстыже оглядела его с головы до ног, остановив взгляд на ягодицах. Альк и бровью не повёл.

— Будь начеку, вдруг убегать придётся, — предупредил он.

— Голышом?

— Как получится. И не потеряй мои штаны.

Ждана не улыбнулась, и Альк тихо сказал ей на ухо:

— Недалеко от поворота к гроту в кустах сидит охрана. Думаю, сюда может приплыть далеко не любой.

— И выплыть не каждый может?

— Именно. Думаю, это какое-то святое место. А наши знакомые — жрецы или что-то в этом роде.

— Не люблю я незнакомые культы, — Ждана поморщила нос.

— Жди тут. И будь осторожна.

Старик и лысые «жрецы» давно исчезли за поворотом, и Альк поспешил за ними, спотыкаясь о скользкие камни и сдерживая проклятия. Вряд ли местные боги понимали саврянские ругательства, но осквернять их слух он всё же не посмел.

 

Пещера, в которую он вошёл после нескольких узких проходов, была округлой формы, высокая и широкая. Из расщелины в потолке веером брезжил свет, где-то гулко капало. Двое лысых приблизились к стоящему по центру чёрному камню четырёхугольной формы с закругленными краями, напоминавшему большой колодезный сруб. Раскрыв фляги, они стали поливать камень взятой в ручье водой, а бородатый старец воздел руки к своду и произнёс тихую молитву, из которой Альк не понял ни слова. Посередине камня была выемка, куда стекала святая вода. Когда фляги опустели, лысые отступили, что-то пробормотали и удалились по узкому тоннелю.

Старик повернулся к Альку.

— Слушать внимательно. Ты трогать камень, камень возвращать силу. Очень много.

Альк поёжился от холода, переступил с ноги на ногу.

— Насколько много?

Старик задумался.

— Много. Ты сила собрать и нам помогать.

— Вот как? — удивился Альк. — В чём?

— Смотреть дороги. Вот, — старик передал ему свой плащ. — Греться и слушать, я объяснять. Если ты понимать и соглашаться, тогда трогать камень-вода. Если ты бояться… тогда не трогать.

— Бояться чего?

— Много сила.

Альк закутался в плащ, уверенно глянул старику в глаза.

— Это нестрашно.

Старик покачал головой.

— Другой видун слишком много сила. Упасть и не встать.

— Я не совсем видун, — сказал Альк.

Он знал, что накопленная за время «бессилия» энергия дара может переполнить его тело и при первом же использовании вырваться с такой силой, что необученный видун с ней не справится.

Старик удивлённо вскинул голову.

— Ты путник?

— Не совсем. У меня нет крысы, — уклончиво ответил Альк, полагая, что остальные формальности можно опустить.

— Изге-Клаш не надо крыса. Изге-Клаш лучше. Ты не хотеть его покидать.

Альк настороженно глянул на камень.

— А что надо делать?

— Трогать ладони. Я читать молитву, ты молчать. Путь не смотреть, иначе плохо…

— Хорошо. Я коснусь камня ладонями, и дар ко мне вернётся. А дальше?

— Долго держать, молчать.

— И потом?

— Не думать.

— Я понял. Пророчить нельзя.

Старик вздохнул.

— И не падать. Потом я рассказать про наши дороги. Надо помогать наши дороги.

С крыши пещеры громко закапало, затем стихло.

— Вам нужно предсказание? — спросил Альк.

— Нет, — старец покачал головой. — Нам нужно уходить предсказание. Другая дорога.

Альк с пониманием кивнул.

— И что вам предсказали?

— Смерть.

— Все мы умрём, — философски заключил Альк.

— Я — нет, — вдруг заявил старик. — Я переродиться.

— Ну, смотря кто во что верит.

Альк умолк и подошёл к камню, заглянул внутрь: середина закручивалась спиралью, испещрённой сотнями дорожек-царапин. Из мелких дырочек по центру слышался далёкий гул, похожий на морской плеск волн.

— Я готов. Читай свою молитву.

Альк скинул плащ и положил обе ладони на Изге-Клаш.

Старик поднял руки и приказал:

— Закрыть глаза.

Альк послушался и сразу же об этом пожалел.

Пол под ногами задрожал, ладони словно приросли к холодному камню. Тело пробил озноб, а затем внутри — прямо в животе — забили тысячи мелких фонтанов, ледяных и острых, как иглы. Они пронзали тело насквозь, разрывали на части, однако голова при этом оставалась спокойной и ясной. Громкий голос старца вещал что-то за спиной, и Альк почувствовал, что ладони стали сами скользить к выемке по центру камня. Он ощутил пальцами неровные ложбинки воронки, ещё мокрые от вылитой туда святой воды, и вдруг все водяные иглы из его тела устремились через руки вперёд, внутрь колодца, и Альк словно стал просачиваться в чёрную пропасть вместе с ними. Когда камень, казалось, высосал его дыхание, молитва прекратилась, а вместе с нею и круговерть, и он без сил опустился на холодный пол.

Дыхание вернулось почти сразу, а вместе с ним — головная боль, сравнимая с болью терзаемой путником «свечи». Альку она была знакома, но встреча не порадовала. Почти сразу пустота в груди пропала, а на её месте возникла тонкая вибрация, готовая в любое мгновенье превратиться в пророчество.

Рыска… Он должен был увидеть, что с ней. Последняя попытка глянуть, всё ли у неё в порядке, закончилась сомнительной дилеммой, из которой не было безопасного выхода.

Старик ударил его по щеке, и Альк открыл глаза.

— Не смотреть дороги. Слишком много сила, — пронзительные голубые глаза глядели не мигая. — Как тебя зовут?

— Альк.

— Что значить имя?

— «Алько» значить «дородный», то есть «благородный».

— А я Файкферш.

— Как переводится? — пробормотал Альк, окончательно приходя в себя.

— Видеть море.

Старик поднял с пола и подал Альку плащ.

— Забирать твоя баба и кушать.

Альк очень надеялся, что понял старика правильно и Ждану никто есть не собирается. Его распирал дар, теснившийся в груди, как юношеская влюблённость перед встречей с прекрасной девицей.

— Альк?!

Ждана уже стояла у входа в пещеру, сжимая в руке его одежду.

— У вас принято есть голышом, или я могу одеться? — спросил Альк у старика.

Тот кивнул и направился в тоннель, в котором ранее скрылись жрецы.

— Потом сюда, кушать.

— Что произошло? — нетерпеливо спросила Ждана, подавая Альку бережно сохранённые штаны.

— Ко мне вернулся дар, — ответил Альк, торопливо одеваясь и очень охотно обуваясь. — Они хотят, чтобы я им помог подправить дороги, и потому привели сюда, к камню. От него энергия прёт, как от… грозовой бури. Пойдём.

— Пойдём, — неохотно согласилась Ждана. — Но оттуда, — она указала на тоннель, — убежать будет ещё сложнее.

— Наоборот, — Альк уверенно глянул вперёд. — Теперь я не заблужусь.

* * *

Они сидели за столом со стариком по имени Файкферш и двумя лысыми жрецами, которых звали Сулим и Астирий, а кушанья состояли из сухарей, слабого вина с хвойным привкусом, вяленой лосятины и сушёной клюквы. Аппетит у Алька разыгрался зверский, а вот Ждана, наоборот, воротила нос.

— Ешь, тебе силы нужны, — пробурчал Альк.

— Не хочу, — удивлённо прошептала она. — Если хоть кусочек съем, вырвет.

Альк косо глянул на старика, вспоминая его лесную ворожбу.

— В карман сухарей положи и вина выпей, — предложил он и с вызовом обратился к Файкфершу. — Можно?

— Карман можно. Не кушать — наказание за…

— Я помню, — перебила его Ждана, и старец сурово нахмурил брови.

Жрецы молча допили вино и удалились в один из проходов вглубь пещеры, а Альк, Ждана и Файкферш остались сидеть в невысокой нише, оборудованной под столовую. Свод освещали факелы и свечи, которые чадили, не давая тепла.

— Баба уходить, а мы говорить.

— Ещё чего! — возмутилась Ждана.

— Не возражай, — успокоил её Альк. — Это касается пророчеств. Тебе лучше не вмешиваться.

Однако Ждана, похоже, не умела не вмешиваться.

— А если тебе понадобится помощь?

— Я справлюсь. И вообще, с каких это пор ты обо мне печёшься?

— А с кем я в Саврию буду возвращаться? Тут какая-то зараза вокруг…

Старик недовольно кашлянул.

— Значит, вы мертвая деревня ходить?

Альк бросил сердитый взгляд на Ждану. Про заразу ей точно болтать не стоило…

— Мы ничего не брали и не трогали. И даже обувь потом помыли, — заверил он старца.

Тот посмотрел на перевязанные драной тканью стопы Жданы и вдруг сказал:

— Не трогать. Правда. Вы не болеть, иначе вы мертвый быть.

— Болезнь так быстро развивается? — удивилась Ждана.

— Нет, мы вас убивать. Зараза гулять нельзя. Пророчить нам дороги надо без зараза.

— Альк, ты что-нибудь понял? — она с опаской поёжилась.

— Да, — лаконично ответил он и повернулся к старику. — Пусть она останется. Она не помешает. Ты же не помешаешь?

— Нет, конечно! — поклялась Ждана.

— Ждать.

Файкферш встал и ненадолго скрылся в лабиринте ходов.

— Ты ему доверяешь? — прошептала тараканиха.

— Нет, но камень дал мне столько силы, что я должен узнать о нём больше.

— От знания башка пухнет, — заявила она.

— А от незнания её можно потерять.

Старик вернулся, держа в руках кожаные женские сапоги, отороченные мехом. Молча подал их Ждане, подождал, пока она их натянет.

— Спасибо.

Не зная, куда девать остатки импровизированных лаптей, она просто бросила их на пол.

— Вы сидеть, я объяснять. Очень важно, — он ненадолго закрыл глаза, словно читая про себя молитву, затем встрепенулся и продолжил: — У нас мало видун. В этот год были два. Два брать силу камня, два смотреть дороги.

Старик умолк и внимательно глянул на Алька своими пронзительно-синими глазами.

— Они оба умерли? — сообразил Альк.

Старик кивнул.

— Не уметь управлять дар. А ты хорошо. Ты путник.

— Что они вам напророчили?

— Мор. Чума. Смерть в Ског Кюлле. Э-э… в Лесная Холмогория

— Я знаю, что ваша земля зовётся Ског Кюлле. Вы хотите, чтобы я поменял дорогу?

— Ты можешь?

— Нужно смотреть вероятности, — ответил Альк.

Старик поморщился.

— У тебя много сила от камень. Сила бить как вода, как водопад. Два видуна не смогли. Она их разорвать. Понимаешь?

— Понимаю.

— Альк, — вмешалась Ждана, обещавшая не мешать, — а не пошла бы эта Холмогория лесом?

— Заткнись, — проворчал Альк.

Она возмущённо фыркнула.

— Ты им ничего не должен. Ради чего рисковать? Думаешь, ты самый крутой видун на свете?

Альк смерил её холодным взглядом.

— Ждана, ты ничем не рискуешь.

— Рискую. Застрять здесь одна…

— А как ты думаешь, для чего я учился на путника? — вспылил он. — Чтобы грозу и град весчанам предсказывать? Урожай гороха повышать, зазывая дождь? Тсаревнам женихов искать? Может быть, в этом и был весь смысл моей учёбы? Сделать что-то стоящее, что поможет целой стране.

— Ты самонадеянный гордец, — пробормотала она. — Только слава твоя останется тут, никто о твоей бесполезной жертве не узнает.

Старик поднял руку, и Ждана, улыбнувшись, закрыла глаза и стала оседать по стене на пол. Осторожно её подхватив, он уложил её на скамью и сказал:

— Баба спать. Хорошо, когда баба молчать.

Альк неуверенно кивнул. На данный момент спорить с тараканихой ему совершенно не хотелось.

— Что-то ещё?

Старик замялся, поморщил нос.

— Один видун говорить, что он мертвых поднимать.

— Враньё, — Альк сплюнул. — Шарлатан. Никто не может, и я не могу. Об этом не проси.

— Ладно, — согласился старик. — Хорошо. Но надо три вещи знать.

Не ожидая ничего хорошего, Альк внимательно глянул на Файкферша.

— Я слушаю.

— Один — идти на воздух. Тут твоя сила может всё трясти и ломать.

— Хорошо. Что ещё?

— Если ты падать, мы тебя лечить.

— Надеюсь, не понадобится.

— Мы давать награда. Путник надо давать награда, золотая.

— Лучше бы вы помогли нам вернуться в Саврию.

— Почему бы и да. Мы найти помощник, с вами плыть на море. У Кейге-Хал много корабль. Торговать Саврия, Степь, Южный Стан. Много корабль.

Альк кивнул.

— А тебе надо этот баба? — с сомнением спросил старик, глянув на сладко причмокнувшую во сне Ждану.

— Надо её вернуть домой. Я обещал её семье, — соврал Альк, надеясь, что к нему не станут приставлять детектор лжи в виде корявых рук жреца.

Оставив Ждану лежать на скамье, они пошли в зал, где стоял камень, а затем к выходу из грота. Долго поднимались по крутому склону, в конце концов остановившись на лесной поляне, окружённой соснами.

Альк чувствовал огромный подъём, почти эйфорию: говорят, путник ощущает нечто подобное, когда за один раз вытягивает всю удачу из крысы… Только вот крысы у него не было. У него была сила камня.

— Файкферш, тебе лучше уйти, — сказал Альк.

— Я не бояться. Я защита.

Альк повернулся на юг, где простиралась Ског Кюлле, окинул взглядом несколько ближайших холмов и закрыл глаза.

Ворот появился мгновенно, огромный и тяжёлый, и тут же через тело Алька хлынула сила, какой он никогда прежде не владел. Нутро готово было разорваться от радостного возбуждения, и он с трудом взял себя в руки, сдерживая поток плотиной рёбер. Горящие ладони схватились за ворот, стали крутить. Дар требовал мчаться, вертеть колесо дорог в безудержном вихре. «Тише, тише», — прозвучал вдруг в голове голос Крысолова, бывшего и лучшего наставника... Альк сбавил обороты, сосредоточился, присмотрелся к дорогам.

Смерть и мор. Мор и смерть. Не только в Ског Кюлле, но и во всей Холмогории. И дальше… Саврия, Ринтар, Степи… Крысы больны и несут заразу. Крысы его больше не слушаются…

Альк медленно крутил ворот, чувствуя разгорающийся в груди огонь и тревогу, растущую, как лавина. В нитках путей не было безопасного. Хотя… вот он, один: Ског Крюлле умрёт, а другие тсарства — нет. Мор останется здесь, не пойдёт дальше. Это хорошая дорога! Но не для жителей Лесной Холмогории…

Он пропустил этот путь и продолжил крутить ворот, с каждой щепкой сожалея о принятом решении всё больше и больше: паутины дорог разбегались во тьму небытия, от которой тянуло мертвенным холодом. Тело горело, а ворот холодил руки.

Вдруг ноги у Алька подкосились, и он упал, но ворот не выпустил. Приподнялся, сел на колени, выровнялся. Теперь больше всего горела голова. Может быть, хватит сил вернуть ворот туда, где зараза не разлетится по всему свету? Это был лучший путь…

Но не тот, который ему нужно выбрать.

Вдруг Альк увидел её — единственную дорогу, на которую нужно свернуть. На ней умершие вставали, открывали изъеденные червями глаза, протягивали к нему руки, но он знал, что так не бывает. Это не то, не то…

Снова тропинка, извилистая, тонкая, а за ней… спасение? Больше никто не умрёт, и даже заразившиеся поправятся. Альк с силой, до хруста в плечах, задержал ворот и испытал беспредельное ликование. Получилось! Горло обожгло огнём, и он закашлялся, словно подавился водой, только густой и солёной.

Альк повалился на спину и раскинул руки в стороны, чтобы случайно не тронуть быстро исчезающий в глубине сознания ворот. Его глаза уставились в серое небо, закатились и медленно закрылись.

* * *

Кастий Белоручка вытер жирный рот салфеткой и поднял голову. Настасья, его старая и верная служанка, вплыла в зал кормильни «Кленовый лист» и почтительно склонила голову.

— Ваш гость прибыл, господин Кастий. Ожидает внизу. Просить его подняться?

Кастий был благородного сословия и домашних слуг заставлял держаться с ним будто с принцем. На людях же, наоборот, старался выглядеть просто и невзрачно.

— Нет. Я уже закончил. Через пару щепок пригласи его в мой кабинет.

Кабинет Кастия Белоручки был устроен так, чтобы из него можно было выбраться двумя путями: очевидным, через дверь, и тайным, через проход в стене за книжным шкафом. Вторым путём ему, увы, приходилось пользоваться чаще, чем хотелось бы. Мало кто из соседей и знакомых знал, что Кастий Белоручка уже не первый десяток лет возглавляет тайную тсарскую стражу, именуемую в народе «хорятней». Некоторые считали, что он из бывших «хорьков», другие полагали, он из «тараканов» — то есть наёмных убийц. Все его немного побаивались, но кое-кто, узнав о его настоящем статусе, пытался мстить. Через потайную дверь ему приходилось убегать и от обиженных жён, и от лишённых имущества купцов, и даже от благородных отпрысков, желавших расквитаться с Кастием за его деяния. Но никому пока не удалось его достать. Каждый, кто не был готов принять благородную миссию господина Белоручки, стоящего на защите безопасности тсарства и действующего по указу тсаря, горько об этом жалел.

В последнее время Кастию было неспокойно. Смерть старого Витора, слияние двух тсарств, изменения в Совете, появление молодой и любопытной тсарицы Исенары, находящейся под влиянием её матери Нариды, той ещё лисы, бурления саврянских семейств, не желавших платить налоги в полном объёме, острые зубы, вдруг ощеренные Холмогорцами и Степняками — всё это добавляло хлопот и не позволяло расслабиться ни на один день.

В дверь кабинета постучали.

— Входите! — воскликнул Кастий, становясь за стол и на всякий случай пряча под свитками острый нож.

В кабинет вошёл Томаш Цисарж, глава одного из влиятельных саврянских семейств. Моложавый, жилистый, белокосый, напоказ хорошо одетый, он гордо держал спину и на всех смотрел свысока, независимо от цвета их волос.

— Добрый день, господин Цисарж, — сказал Кастий по-ринтарски, зная, что гость владеет этим языком ненамного хуже, чем родным.

— Господин Белоручка, рад видеть вас в хорошем здравии, — ответил саврянин, усаживаясь на предложенный стул.

— Я тоже рад вас видеть. Всё ли у вас хорошо?

— Об этом вы мне скажите.

Кастий сел за стол, прищурился, побарабанил пальцами по дорогой дубовой поверхности и спросил:

— Сразу перейдём к делам?

— А чего вокруг плетня ходить?

— А почему бы и не походить? Почему бы мне, например, не поздравить вас с помолвкой вашей дочери — Барбары, если не ошибаюсь? Вы скоро породнитесь с Курлиными, поздравляю.

Томаш Цисарж скривился. Буян, средний сын ринтарского благородного господина Дмитра Курлина, был неплохой партией для дочери с точки зрения имущества и знатности рода, но казался излишне весёлым и неосмотрительным. То охота его увлечёт, то путешествия, то пиры-балы. Лучше бы он в дела отца побольше вникал да учился зарабатывать, а не тратить.

— Благодарю, — холодно ответил Томаш.

— Смешанные браки сейчас в моде, — Кастий улыбнулся. — Многие саврянские семьи не против породниться с ринтарскими, и всем будет от этого польза.

— А как насчет нашего главного вопроса? Вы говорили с тсарём по поводу моего вхождения в Совет от Саврии?

— Конечно, — голос Кастия был спокойно-доверительным и очень почтительным. — Его тсарское величество не возражает против вашей кандидатуры, однако…

— Что? — напрягся Томаш.

— Ваш земляк господин Бжезинский обратился к тсарю с той же просьбой, используя свои связи. А место в Совете осталось всего лишь одно.

— Бжезинский? — саврянин презрительно фыркнул. — Так он же делец! Куда ему лезть в политику? Он и в саврянском Совете был сбоку припёка, на что ему сдался савринтарский? Какие советы он может дать тсарю? Тьфу, — он не по-благородному сплюнул.

— Экономические. Кто-то должен думать о великих стратегиях, а кто-то смыслить в денежных делах. Бжезинские в последнее время преуспели в торговле, земельку прикупают, лесопилки и рудники. Их поместье растёт, сынки отделяются, свои дела начинают. Один в скотоводство вложил средства, другой в торговлю лесом.

Томаш Цисарж покраснел от злости. На последней встрече с Симоном Бжезинским, а также с Йожефом Севриным, Игнасием Сирохватским и Йиржем Скрыжаном они решили, что в Совет лучше всего пробиваться ему, Томашу. Он ближе всех по крови к тсарице Нариде — как-никак троюродный племянник. Он меньше всех отличился в прошлой войне с Ринтаром, ему не станут вспоминать былое: весок не жёг, тсецов своих на войну не посылал, потому что их было слишком мало. С бывшим ринтарским советником Жирмонтом Томаш вёл дела — значит, будет иметь нужную поддержку. И, главное, младшую дочь собирался сватать за Дмитра Курлина.

— Если я не ошибаюсь, — сурово произнёс Томаш, — вы обещали мне полное содействие.

— И не отказываюсь от своих слов. Но и вы должны определиться. У Бжезинского длинная рука, а у тсаря два уха. В одно нашёптываю я, в другое дружки Бжезинского. У него кто-то из наших наместников в свояках ходит, а ещё его сыночек торговые дела замутил с нашими купцами — они в нём заинтересованы. Тсарь против вас ничего не имеет, но Бжезинский прёт как бык. А вы мне обещали, что с остальными саврянскими семьями договоритесь, если я утихомирю Хаскилей.

— Бжезинский откажется, — уверенно сказал Томаш, стиснув зубы. — Уверяю вас, очень скоро он передумает лезть в Совет.

— Если это случится, вам место гарантировано. А если нет, на всё воля Божини. Пока в Совете всего шесть мест. На большее ринтарская знать не соглашается, а спорить со своими благородными господами молодой тсарь не хочет.

— Господин Белоручка, — тихо проговорил Цисарж, — а не прикупили ли вы кое-какие земли в Саврии?

Кастий внимательно посмотрел на собеседника, ничем не выдавая растущего раздражения.

— Прикупил, и это знак моей веры в то, что наши тсарства долго будут вместе.

— А вы знаете, что дороги к тем землям, что вы прикупили, проходят как раз через мои земли?

— Насколько я знаю, дороги в Саврии и Ринтаре общие. Они никому не принадлежат, даже тсарю. Закон есть закон.

— Закон… Есть закон, а есть правда жизни, и вы это знаете не хуже меня, — Томаш Цисарж усмехнулся. — Безопасность на дорогах кто-то должен обеспечивать? С соседями договариваться, сборщиков налогов охранять. У границы, где вы земли купили, степняки иногда шалят.

— Вы что, мне угрожаете? — удивился Кастий.

— Что вы, предлагаю помощь, которую вам не предложит Бжезинский. Его скот и лес от ваших новых владений далеко.

— Дорогой господин Цисарж, — Кастий встал и прошёлся по кабинету. — Да разве я сказал, что мне Симон Бжезинский симпатичен? Разве я его поддерживаю? Я на вашей стороне. Просто я предлагаю вам разобраться между собой. Вы обещали избрать одного представителя в совет, настоятельно при этом требуя, чтобы им не стал господин Хаскиль. Теперь Хаскили, как вам известно, впали в немилость, а их дискредитировать было не так-то просто — вы ведь просили досадить и отцу, и сыну? Я и так вам уже немало посодействовал, расчистив дорогу, примите и вы меры. Разберитесь между собой, благородные господа савряне.

— Я всё понял, — Томаш Цисарж быстро встал. — А ведь это я поспособствовал тому, чтобы земля в Саврии досталась вам по самой низкой цене. С Бжезинским я разберусь, но и вы не прячьтесь за уши тсаря. Я знаю, что вы умеете говорить так, чтобы вас слушали обоими ушами.

— Я рад, что мы поняли друг друга, — сказал Кастий, провожая гостя. — Благодарю вас за помощь, хоть я вас о ней и не просил. Через месяц состав Совета будет утверждён, а пока будем действовать согласованно. Я напомню его тсарскому величеству, как полезны вы будете в Совете, вы же утихомирьте аппетиты своего соплеменника. Повлияйте на него через Нариду, вы же её родственник, в конце концов.

Томаш не стал уточнять, что с его покойным отцом, женатым на двоюродной тётке Нариды, бывшая тсарица не ладила и ко двору его не допускала. Он лишь гордо кивнул и вышел.

— Пятая вода на киселе, — пробормотал Кастий, закрывая дверь. — Совсем заврались белокосые. Вообразили, что здесь, в Ринстане, их вотчина, что они станут распоряжаться нашей землей, давать советы нашему тсарю! И мне угрожать…

Кастий глянул в окно, нахмурился. С Хаскилями хотя бы можно было договориться. Ром Хаскиль был человеком практичным, гибким, с принципами. И совсем не бедным. А главное, белокосые знатные семейства его более-менее слушались. Ну, ничего, пусть перегрызутся. А шестое место в Совете пустовать не будет.

Он уже немного сожалел, что подставил Хаскиля-старшего и устроил охоту на его сына — кстати, успешно скрывшегося от всех «хорьков». Это казалось Кастию весьма удивительным, и он надеялся, что Альк Хаскиль не отправился на небесные дороги. Технически, это тсарь Шарес приказал «разобраться» с теми, кто когда-то прочёл его секретное послание, адресованное тсаревне. Но как именно — решал он, Кастий Белоручка.

Подкупленный толмач, ездивший с Альком в земли степняков, своё дело не сделал. Засада в кормильне на пути из поместья Хаскилей в Плынь, куда Альк постоянно заезжал, вернулась ни с чем. Обещанная за его голову награда пока не принесла результатов — более того, последние донесения о местоположении мальчишки были невнятными. Видун проклятый! Он будто чуял беду и менял свои дороги.

А что с остальными из той троицы? Молодой ринтарец, с которым Альк когда-то таскался, как в воду канул — не исключено, что так и есть, помер во время потопа. Саврянка-полукровка тоже затерялась — мало ли их в ринтарских весках после прошлой войны…

Не пора ли было отменить на них охоту? Не просчитался ли он, Кастий Белоручка, предполагая, что Ром Хаскиль в Совете будет им всем во вред? Кто-то от Саврии должен туда войти, иначе разразится скандал. Цисарж со своими намёками и угрозами нравился ему всё меньше, Бжезинский — тем более. В Совете должен быть тот, кто сможет усмирить саврянскую знать, если той вздумается развопиться.

Кастию совсем не нравилось, что Хаскиль-старший со своей супругой тоже куда-то подевались. Донесения по этому поводу были совсем уж смешными: они якобы отправились в семейное путешествие, чтобы отпраздновать три десятилетия совместной жизни. Во время таких важных политических изменений?

Кастию немало пришлось потрудиться, чтобы гостившая в Ринстане Нарида рассердилась на Хаскиля-старшего — для этого потребовалось подослать к ней служанку из благородных, которая якобы слышала, как Ром Хаскиль хвастался перед саврянской знатью, будто это он предложил Нариде подложить тсаревну под ринтарского тсаревича. Кастий всего лишь это предположил и случайно попал в точку. Нарида не стала составлять протекцию своему бывшему советнику. Но куда же эти Хаскили подевались? Где-то засели вместе со своим сыночком?

Тронуть их дочь Кастий не решался. Во-первых, она вряд ли что-то знала. Во-вторых, этого Хаскиль-старший точно ему не простит. Не то чтобы Кастий всерьёз опасался саврянина, но до сих пор действовал аккуратно, чтобы оставаться в стороне от скандала. В-третьих, чутьё всегда подсказывало начальнику тайной стражи, когда нужно остановиться.

Савряне ругаются — вот пусть сами и разберутся, кто из них главнее. Глядишь, и поубивают друг дружку. С теми, кто выплывет, и нужно будет договариваться.

Вспомнив, что не успел съесть десерт, Кастий кликнул служанку.

Рыска не помнила, как добралась до ближайшей знакомой улицы. Дальше ориентировалась по издалека заметному замку, зубчатой громадой выступавшему на подсвеченном луной небе. Когда она добралась до дома, у неё зуб на зуб не попадал — то ли от холода, то ли от ужаса. Тише мыши прокравшись по огороду, она открыла ключом дверь чёрного хода, никем не замеченная, добрела до своей комнаты и свалилась в постель.

Её тут же стала глодать вина: если бы она не погналась за Агнешей, если бы проворней вылезала из-под моста, если бы сразу догадалась наорать на собак… Из-за неё погибла женщина, у которой есть мать и дочь! Рыску видел и наверняка запомнил молодой тсец возле дома с синим забором, её видели два очень странных саврянина, её плащ остался на месте преступления, а в кармане плаща — браслет. Любому дознавателю станет ясно, что Рыска причастна к этому кошмару…

Она чувствовала себя так, словно сама перегрызла Агнеше глотку.

Упав на колени у кровати, Рыска стала тихо и истово молиться Хольге, прося Божиню о защите и о наставлении на правильный путь. Хольга отобрала у неё дар видуньи, и не просто так. Хольга без всякого обряда превратила её в «универсальную свечу», сделав уязвимой перед любым видуном или путником, отняла всю удачу! Это случилось прошлым летом, на берегу Рыбки, когда Рыска сделала свой выбор, сломав плотину. И пусть Альк, Жар и даже Крысолов считали, что она поступила правильно, эхо выбора следует за ней повсюду. Вот что происходит, если испить чужую удачу до дна и погубить человека — ты сам теряешь удачу, и твои близкие рискуют вместе с тобой!

Закончив молиться и окончательно обессилев, Рыска забралась в постель и уснула.

 

Два дня после ужасного приключения она приходила в себя, отвлекаясь на уроки с Павлушей и чтение набившей оскомину, но отвлекающей от проблем медицинской книги настоящей Варвары. Рыска придумала и записала в тетрадку несколько сказок на ринтарском, кое-как перевела их на саврянский, оптимистично решив в скором времени показать перевод Альку, купила в любимой книжной лавке очередную рукописную книжку на саврянском по садоводству и домоводству, заштопала прохудившуюся рубаху и даже сходила на центральную площадь, чтобы узнать, какие по городу ходят слухи. Ни о рейде дома на Соломенной улице, ни об атакованной собаками женщине никто не болтал. Вероятно, первое событие было не для посторонних ушей, и «хорьки» о нём не распространялись, а второе, как это ни печально, слишком обыденным. Необычным мог стать браслет, но Рыска сомневалась, что когда-нибудь ещё его увидит: наверняка те савряне оставили его себе. Больше всего её терзало запоздалое озарение: что, если они не позвали стражей, а просто выбросили тело Агнеши в воду? Зачем саврянам лишние вопросы в Ринтаре?

Рыску так и подмывало вернуться днём на то место, где произошло несчастье, но ей всюду мерещилась засада, а потому она лишь пару раз прошлась мимо ограбленного дома Змерзликов, так ничего и не узнав, да завернула в переулок, где её когда-то схватила Агнеша. Дом, в котором воровка приставила ей нож к горлу, оказался «курятником», и Рыска благоразумно заключила, что дальнейшие расспросы будут бесполезны. Она решила, что при случае попробует узнать побольше о погибшей воровке и, возможно, даже проведает её семью. Это ведь ужасно — не знать, что произошло с близким тебе человеком! Если он погиб, то родным нужно постараться пережить скорбь и начать думать о будущем, а что делать, если он просто пропал? Всю жизнь жить надеждой, которой никогда не суждено сбыться?

От этих мыслей Рыске стало тоскливо, но она никак не могла прогнать их прочь. Конечно же, Альк никуда не пропадёт! Альк всегда выкручивается. Просто решение его проблем в этот раз потребовало больше времени, чем он думал. Но она не собиралась сидеть сложа руки: если её план не сработал, надо придумать новый. К кому она могла обратиться за помощью и информацией? Разве что… к Жару?

Ринстан — большой город, но если Жар стал агентом тайной стражи, то его можно попробовать найти! Он наверняка ходит в кормильни, где любят собираться «хорьки» — вот только выслеживать его в таких кормильнях было чревато. Её или примут за гулящую девку, или решат превратить в оную. Рыска неплохо изучила повадки людей в подобных заведениях… Есть кормильни тихие, семейные, куда даже одинокой барышне можно сходить, но Жара в таких вряд ли найдёшь — та случайная встреча в Макополе до сих пор казалась Рыске чудом! Но Макополь — просто лужа по сравнению со столицей. Там и кормилен-то всего несколько, а в Ринстане — на каждой улице по две. Расспрашивать о Жаре было слишком подозрительно, разве что прикинуться его бывшей подружкой…

 

На четвёртый день после случая на недостроенном мосту она осталась дома помочь кухарке Дубравке со званым обедом — к хозяйке собирался свататься очередной жених. Рыска с позабытым удовольствием замесила тесто для пирога и приготовила салат с яйцами. Дубравка была тихой и молчаливой, но за месяц пребывания Рыски в доме девушки сумели найти общий язык: язык кухни. Они обе любили готовить и делились рецептами супов, пирогов и солений, а иногда и спорили по поводу того, когда правильно солить картошку и как нужно мешать уху — и это их только сблизило.

— Теперь к госпоже сватается важный тсец, из начальников, — по секрету сообщила Дубравка Рыске.

— Ну, может, это неплохо? Сильный и надёжный мужчина...

— Да, но она всегда мечтала о благородном, а тсецы — сама знаешь — просто жалованье получают.

— А если он при дворце служит? Это интересно и почётно, — предположили Рыска.

— Ой, да ты что? Не служба, а скука, — проявила неожиданную осведомлённость кухарка. — Я как-то встречалась с тсецом из дворцовой охраны. Стоишь часами с алебардой возле тсарских покоев или ходишь по кругу, кланяешься кому надо, морду делаешь кирпичом, отвечаешь громким басом «так точно!» — вот и вся служба. Одно хорошо: их заставляли часто мыться, потому что тсарь Витор ненавидел застарелый мужицкий дух. Ну и я тоже.

Дубравка хихикнула, скривила нос и чихнула.

— Ванили переложила, — заключила Рыска.

Эта новомодная добавка в пироги ей очень понравилась — такой дух по дому разводит…

— Апчхи, — подтвердила кухарка.

— А почему ты больше с ним не встречаешься?

— Да потому, — Дубравка сурово помешала яблочную начинку для пирога, — что он боров, кобель и петух ощипанный!

Такое путаное сравнение Рыску ничуть не смутило. Ясно, чего не понравился: приставал, хорохорился, на других заглядывался. Вдруг её осенило, и она осторожно спросила:

— Слушай, а если мне нужно найти одного знакомого, который служит «хорьком», как это лучше сделать?

— Что за знакомый? — кухарка игриво усмехнулась.

— С хутора, — пояснила Рыска. — Он подался в город и вроде бы поступил на тайную службу.

— Ох, — Дубравка закатила глаза, — это он тебе сказал, что «хорьком» служит, а сам небось слугой работает или подмастерьем.

— Нет, он точно «хорёк».

— Старая любовь?

— Нет, просто друг, но очень хороший.

По лицу кухарки было ясно, что она думает о подобной дружбе, но Рыску это не беспокоило. Пусть думает, что хочет.

— А знаешь, — с заговорщицким видом заявила Дубравка, — я когда-то работала стряпухой в одной кормильне. Так вот, там хозяин — с виду неприметный мужик, маленький и толстый, но непростой. К нему многие обращались за помощью, если кто-то из родных пропал или попал в беду. Один раз он брата служанки вытащил из ямы — того засадили по ошибке, так он помог. И даже денег не взял.

— Натурой, значит, берёт, — проявила проницательность Рыска.

— Нет, глупости ему не интересны, он того… старый уже. Или больной, не знаю. Бабы его вообще никогда не интересовали. Просто он любит разгадывать всякие загадки.

— Он шпион?

— Нет, — Дубравка рассмеялась, — господин Белоручка — бывший повар, до сих пор иногда готовит. Приходит на кухню и жарит свою фирменную утку в патоке.

— А что за кормильня? — с безразличным видом спросила Рыска.

— «Кленовый лист». Кстати, ты пробовала когда-нибудь кленовый сироп?

Рыска рассеянно помотала головой. Ей стало неинтересно помогать Дубравке с обедом, и она выскользнула из кухни при первой же возможности.

 

Пойти в «Кленовый лист» у Рыски получилось лишь назавтра, и с каждой лучиной её нетерпение нарастало. Поиск Жара, в отличие от поиска Алька, казался совершенно безобидной затеей. Ну ищет весчанка старого друга, уехавшего в город, что такого? Про Хаскилей она благоразумно решила не заикаться, потому что не сомневалась: стоит ей найти Жара, и тот ответит на все её вопросы. Кто, как не «хорёк», сможет узнать о судьбе Алька? Рыска удивлялась, почему раньше не догадалась поискать друга. Может, потому что в груди до сих пор копошилось неприятное сомнение: не вернулся ли Жар к воровскому делу? Слишком уж нехорошо он раньше отзывался о «хорьках»…

Кормильня оказалась из приличных, а зал был разделён перегородками на четыре части, что создавало в нём много укромных уголков.

Рыска с утра заплела по последней моде пять кос, завязала их белыми лентами, надела свой самый лучший наряд, хоть он и был не по погоде — синее льняное платье и когда-то давно купленную Альком шубу — и ни капельки не пожалела. Служанка сразу мило улыбнулась, показала, где можно раздеться, и указала на столик у окна.

— Какое у вас самое лучшее блюдо? — сразу же спросила Рыска, чем снискала двойную порцию любезности.

— Смотря что вас интересует. Из изысканного — голуби на вертеле.

Рыска кивнула. В её кармане лежал целый золотой, которого должно было хватить на шикарный ужин на десятерых.

— А из напитков? Только не вино.

— Квас из солода с мёдом и тмином, — вкрадчиво посоветовала служанка. — Или брусничный взвар.

— Давайте взвар.

— И картофельные клёцки?

— Да.

Служанка снова расплылась в улыбке — клиентка нравилась ей всё больше.

— Скажите, а утки в патоке сегодня нет? Мне очень хвалили это блюдо.

— Нет, утку готовит наш хозяин, но это бывает редко.

— А в кормильне он бывает часто?

Взгляд служанки внезапно стал внимательным и настороженным. Рыска эту перемену сразу заметила.

— Конечно.

— А можно с ним поговорить?

— Он как раз здесь, вам повезло. Как о вас доложить?

— Доложить? — Рыска стушевалась, предположив, что её приняли за некую важную особу.

— Вы заранее договаривались?

— Нет, но мне нужно его увидеть по важному делу.

— По какому? Назовите своё имя или повод, — настаивала служанка. — Так принято. Наш хозяин — занятой человек.

— Он меня всё равно не знает, а повод… — Рыска ненадолго задумалась, а затем сказала: — Пусть будет «хорёк».

Брови у служанки поползли вверх.

— Хорошо, госпожа. Я ему передам. А голубей-то вы есть будете?

— Конечно, и взвар пить. Вот, — Рыска решительно выложила на стол золотой. — И клёцки.

— Возможно, хозяин захочет вас угостить, и оплата не понадобится, — сказала служанка, неотрывно глядя на сверкающую монету.

— Ладно, — Рыска спрятала монету в карман платья.

Расставаться с последними сбережениями ей не хотелось, но теперь, по крайней мере, служанка не будет думать, что она какая-то побирушка.

— Господин пока занят. Он вам срочно нужен?

— Что вы, нет, — Рыска удивлялась всё больше, окончательно уверившись, что её с кем-то спутали. — Я подожду.

Взвар служанка принесла сразу, а голубей с клёцками пришлось подождать. Рыска в жизни не ела ничего вкуснее — повар действительно знал своё дело. Кормильня постепенно наполнялась посетителями, стало шумно и жарко, и Рыска расслабилась. За соседним столиком сидела пара довольно простецкого вида; в центре большая компания отмечала чей-то выигрыш в карты; чуть поодаль, в углу за перегородкой, два пожилых ринтарца — толстый и тонкий — пили и вели задушевную беседу. Рыска с удовольствием откусила очередной кусочек картофельной клёцки и стала вспоминать все те разы, когда они ели в кормильнях с Альком и Жаром: как Альк напился и набил шишку косоглазому наместнику, как он пел, как она впервые попробовала в саврянском подвальчике салат из одной травы, как они пировали в веске, приняв роды у саврянки в лесу, как Рыска напилась и совсем ничего не помнила… Стыд-позор!

— Добрый день. Ты меня искала?

К ней за столик подсел толстый пожилой мужчина — один из тех, что только что сидел в углу.

— Вы господин Белоручка?

— Да.

Его улыбка уголками губ была холодной, а пристальный взгляд сверлил насквозь. Рыска вдруг испугалась: сердце в груди застучало падающим со стола горохом. Она-то думала, что давно преодолела робость, охватывавшую её при общении с незнакомыми мужчинами… Едва не прошептав: «Дяденька, я ошиблась», она всё же взяла себя в руки и пробормотала:

— Простите, что отрываю вас от дел.

— От отдыха, — он говорил очень тихо, чтобы за соседними столиками никто не мог услышать. — Так что насчёт «хорьков»?

— Вы не поможете найти моего друга? — вкрадчиво попросила Рыска.

Мужчина удивлённо поднял брови.

— Ты меня с кем-то путаешь.

Рыска потупилась и нервно сглотнула, чувствуя себя полной дурой.

— Но Дубравка, ваша бывшая стряпуха, сказала, что вы помогаете людям. Что вы всё можете…

— Дубравка? Не припомню… Ах, да, она, кажется, ушла работать в приличный дом. Значит, она сказала, что я всё могу? — мужчина рассмеялся. — Если бы! Как тебя зовут?

— Варвара, — по привычке соврала Рыска.

— А на самом деле?

Врать этому господину оказалось очень непросто, особенно когда он так ехидно улыбался, будто читал её мысли.

— Варвара.

— Хорошо, — господин Белоручка кивнул и продолжил допрос с довольно весёлым видом: — А твоего друга?

— Жар.

— Редкое имя, не городское. И где же он потерялся?

— Мы вместе жили на хуторе, но потом он подался в город и стал… «хорьком».

— В какой город?

— По слухам, в столицу.

Рыскин ответ мужчину очень позабавил.

— Милая девочка, ты хочешь отыскать иголку в стоге сена. Стражей, которых ты называешь «хорьками», слишком много. А если твой друг изменил имя?

— Вряд ли, — неуверенно ответила Рыска, и ощущение собственной глупости стало запредельным.

А ведь и правда! В Макополе дружки-воры звали его «Коготь», и на новой службе Жар вполне мог придумать себе что-то не менее звучное.

— Он что, тебя обесчестил?

— Нет! — выпалила Рыска. — Он мой друг.

— Хм… А вдруг твой друг не хочет, чтобы его нашли?

— Хочет. Просто он не знает, что мне нужна его помощь.

— Какая?

— Это личное…

Мужчина прищурился.

— Думаешь, если он «хорёк», то возьмётся кого-нибудь выследить или убить?

— Что вы! Он же не «таракан», — проявила знание воровского жаргона Рыска.

Господин Белоручка снова тихо рассмеялся.

— Ну хорошо, я попытаюсь разузнать о твоём друге — раз моя бывшая стряпуха сказала, что я всё могу, нельзя её подвести… Как он выглядит, сколько ему лет, что умеет?

— Ну, он ринтарец, волосы — каштановые, рост — средний, лицо — обычное, умеет… — Рыска снова стушевалась, пытаясь найти правильные слова.

— Если он пошёл на тайную службу, то неспроста. Какие у него способности?

— Хорошая зрительная память, — Рыска вспомнила, как Жар этим хвалился, и добавила: — А ещё ловкие руки. Он быстро бегает и… высоко прыгает.

— Понятно, — мужчина разочарованно цокнул языком. — Приметы слишком обычные. Когда он поступил на службу?

— Прошлым летом.

— По чьей рекомендации?

— Не знаю, — пришлось соврать Рыске. — Мне кажется, его порекомендовал какой-то благородный господин.

Господин Белоручка вдруг умолк, внимательно посмотрел на Рыску, задумался.

— Откуда, говоришь, ты родом?

— Из Приболотья.

Он откинулся на стуле, удивлённо выпучил глаза и пробурчал себе под нос:

— Ну надо же… Когда их требуется отыскать, то днём с огнём не сыщешь. А как они уже не нужны, то сами к тебе в сети плывут…

Рыска не успела ничего понять из этой тирады, потому что отвлеклась на странные звуки за спиной: все вдруг зашевелились и зашумели. Головы повернулись ко входу, где стояла высокая немолодая саврянка в плаще и с мечом в одной руке. Посмотрев на столик, за которым сидели Рыска и её собеседник, женщина истерически воскликнула:

— Мерзавец! Ты за всё мне ответишь! Думаешь, никто тебя не раскусил? Так и будешь прикидываться мышью под ковром? — она обвела взглядом опешивших посетителей и указала пальцем свободной руки на господина Белоручку. — Никакой он не хозяин кормильни! Он глава тайной тсарской службы — главный «хорёк»! Это он в ответе за то, что безвинных людей сажают в темницу... Это он погубил моего сына!

На несколько мгновений в кормильне повисла тяжёлая тишина. Рыска глянула на лицо господина Белоручки: оно казалось насмешливо-спокойным, но в глубине тёмных глаз вспыхнула ярость.

Желая подкрепить слова делом, женщина с мечом наперевес направилась к их столику, но прежде чем она успела замахнуться, сзади неё оказались вышибала и слуга. Её быстро скрутили, однако недооценили: в последний момент женщина вырвалась и неловко метнула меч в сторону ненавистного ей главного «хорька» — тот успел увернуться, меч пролетел над столом и угодил в бедро сидевшему в трёх вершках посетителю, который тут же завопил и упал под стол. Кто-то кинулся на помощь раненому, кто-то бросился усмирять яростно ругающуюся незнакомку, две женщины завизжали и побежали к выходу, особо любопытные — а таких было большинство — приготовились к бесплатному развлечению.

Воспользовавшись суматохой, Рыска выскользнула наружу и помчалась прочь.

Оглянувшись уже далеко, на перекрёстке, она заметила, как со стороны кормильни кто-то машет руками в её сторону, и тут же свернула в ближайший переулок, а затем побежала что было духу, надеясь, что никто не бросится в погоню. Чтобы не привлекать внимания прохожих, она вскоре сбавила шаг, немного успокоилась и стала лихорадочно соображать, как ей поступить. Если бы она не приплела Дубравку, то смогла бы спокойно вернуться домой и забыть о дурацком происшествии, но теперь господин Белоручка мог запросто её найти. Она попала в силки, которая сама себе и расставила…

Через несколько щепок Рыска приняла единственно возможное решение, в котором не было ничего нового: бежать. Ей было жаль оставлять Павлушу, к которому она привязалась, но оставаться в Ринстане казалось слишком опасным.

Зайдя домой через чёрный ход, она проскользнула в свою комнату и стала быстро складывать самое необходимое в дорожный мешок: немного одежды, книга по медицине, мешочек с травами и настоями. Не забыв пристегнуть ножны, Рыска с досадой вспомнила про оставленную в кормильне шубу. Впрочем, зачем ей весной шуба? Она написала короткую записку для хозяйки с нелепыми извинениями и благодарностями, накинула старый, подаренный ей доброй хозяйкой плащ и вышла тем же путём, что вошла.

Миновав небольшой переулок, Рыска направилась в сторону центральной площади, откуда в разные стороны тсарства уходили почтовые кареты. Она надеялась сесть в одну из них как можно быстрее, потратив последний золотой. У неё было мало времени: тайная служба могла за пару лучин предупредить стражу у ворот.

На центральной площади оказалось людно, однако почтовых карет не было.

Рыска поморщилась от досады, но тут же удивлённо подняла голову, услышав доносящиеся с помоста знакомые звуки: звон бубна и весёлое пение. «Ивушки вы, ивушки, деревца зелёные, что же мы наделали, на любовь ответили»… Цыгане!

Присоединившись к небольшой кучке зрителей, она разглядела среди поющих пожилую цыганку в цветастой юбке и бойкого цыгана с серёжкой в ухе — того самого, который вместе с Жаром когда-то покрасил в чёрный цвет её Милку. Ещё один смуглый парень играл на гитаре, две молодые женщины с яркими платками на плечах дружно пританцовывали, девочка-подросток стучала в бубен, а за помостом стояла запряженная двумя коровами крытая кибитка.

Дождавшись, пока цыгане закончат выступать и спустятся с помоста, Рыска окликнула пожилую цыганку:

— Тётенька! Здравствуйте! Вы меня помните?

— Привет, зеленоглазая! — та сразу её узнала и заулыбалась. — У тебя всё хорошо?

— Не совсем, — честно ответила Рыска.

Остальные цыгане задержались, но женщина подала знак рукой, чтобы те отправлялись по своим делам.

— Тебя кто-то обидел?

— Нет, но… скажите, вы можете взять меня к себе в табор?

Цыганка вскинула брови.

— Зачем?

Рыска замялась. Он знала, что цыгане не особенно строги к нравам и догме закона, и всё же признаваться в грехах ей было боязно.

— Мне нужно срочно уехать из города.

— А что ты натворила?

Рыска вздохнула. Просить о такой странной услуге совсем без объяснений было бы неприлично…

— Ничего, но… Это из-за моего друга. Он в опасности. Я хотела ему помочь и случайно совершила ошибку.

— Тот самый, белокосый?

— Да.

— Тебя случайно не ищет стража?

— Не знаю.

— Такая милая девушка нарушила порядок?

— Нет, просто так вышло…

— Тебе больше некуда пойти?

Рыска помотала головой и вдохновенно произнесла:

— Тётенька, я умею рассказывать сказки на ринтарском и саврянском! И готовить могу, и врачевать немного. И ем я мало…

Цыганка искренне рассмеялась.

— Точно мало?

— Да… — Рыска потупилась.

— Перестань, я пошутила, — цыганка хлопнула её по плечу. — Конечно, мы тебя возьмём, сказочница. Напомни, как тебя зовут?

— Рыска.

— А меня Лейла. Пойдем, милая.

Рыска пошла следом за цыганкой, покачиваясь под тяжестью перекинутого через плечо мешка.

— Посиди пока в кибитке. У нас ещё есть дела в городе, а ты вместе с Иоской пока присмотришь за нашим скарбом. Эй, Иоска! — женщина обратилась к мурзатому мальчугану лет десяти, — принимай гостью, она с нами поедет. Веди себя приветливо. Встречаемся у северных ворот. Пока, милая!

Лейла пошла догонять остальных, а Рыска осталась стоять возле коровы.

— Покарауль, я сейчас, — выпалил мальчишка и исчез в толпе.

Опустив свой мешок на край крытой повозки, растерянная от собственной смелости Рыска заглянула внутрь: одеяла, мешки, два ларя, клетка с крысой… Что здесь охранять-то?

Прошло пол-лучины, прежде чем цыганёнок вернулся, ловко запрыгнул в кибитку и крикнул:

— Садись, поехали!

— Куда? — Рыска послушно забралась внутрь.

— К северным воротам, — сообщил тот и умело хлестнул коров.

— А вас стражи не досматривают? — запоздало заволновалась она.

— Нет, — засмеялся мальчишка, — Тагар им зря, что ли, платит?

Кибитка покатила по мощёной мостовой. Рыска высунула голову и стала со смешанными чувствами наблюдать за тем, как остаются позади украшенные барельефами здания богачей, как медленно тают зубцы башен тсарского дворца.

* * *

— А колдун и говорит: «Стань на голову, тогда ум в неё и переплывёт!» Прошка приказал слугам, чтоб те его за ноги держали, стал на голову и ждёт, пока поумнеет. Лучину стоит, две, а ума всё не прибывает…

Со стороны публики послышался громкий смех, не совсем приличные комментарии. Рыска, простоволосая, с цветастой шалью на плечах, заговорщицки прищурилась и продолжила рассказывать сказку. Несмотря на морось и ветер, на торговой площади посёлка собралось много людей. Развлечений здесь не хватало, и цыган встречали с радостью.

Рыска в таборе почти сходила за свою: цветок в волосах, платок на плечах, звонкий голосок, упёртые в бока кулачки — под крылом у Лейлы она быстро поняла, как себя вести.

С цыганами ей было хорошо. Деньги за сказки в шапку бросали щедро, так что две молодухи из табора, поначалу косо смотревшие на приблудную девку, подружились с ней и понемногу стали кое-чему обучать. За неделю кочевой дороги Рыска научилась играть в карты, выбивать ритм пальцами, стучать в бубен, ритмично махать длинной юбкой и петь на незнакомом языке весёлые припевы. В таборе, ехавшем на трёх кибитках, было двенадцать человек, и все они оказались одной семьей с ужасно запутанными родственными связями. Рыска в них так и не разобралась, но поняла основное: смуглый цыган Тагар тут главный, все его слушаются, а Лейла для них вроде старшей тётки.

Зимой табор уезжал на юг, а в тёплые сезоны ездил по Саврии, Ринтару и соседним тсарствам. Рыска удивилась тому, что городские стражи их везде пропускали, не досматривая, а тсецы редко придирались, даже если после отъезда цыган что-то вдруг пропадало. Оказалось, не только из-за вознаграждения, которое кибитки платили при въезде-выезде, но и потому, что глаза и уши цыган были весьма полезны. Тагар лично знал кое-кого из тайной стражи и изредка помогал «хорькам» изловить кого-нибудь нехорошего.

 

— Честных воров мы не обижаем, — сказала Лейла, отсмеявшись после Рыскиной истории с хозяином кормильни. — А вот если душегуб какой попадётся, секретов хранить не станем. Не бойся, никто из наших тебя не выдаст. Если бы за твою голову обещали награду, тогда другое дело. А так — бабушка надвое сказала, нужна ты тем «хорькам» или нет. Больно мелкая ты сошка.

Рыска не стала делиться с Лейлой информацией о своём новом семейном положении и об опасностях, которыми оно ей грозило. Вдруг цыгане всё же передумают и решат избавиться от неугодной девицы?

Они сидели на опушке леса, поглядывая в ясное весеннее небо и собираясь после долгого привала с баней в очередную дорогу.

— А Тагар не может узнать что-то про Алька? — спросила Рыска у Лейлы.

— Кто ж ему скажет, — со вздохом ответила старая цыганка, беря Рыскину ладонь в свою. — Да ты не переживай, рука твоя говорит, что жить ты будешь долго. А то, что глаза твои счастье приносят, я тебе давно сказала.

— Вот, возьмите, — Рыска протянула Лейле заштопанное платье, — готово.

— Спасибо, милая. Только вот…

— Что?

— Ты уверена, что хочешь уйти возле Мириных Шахт?

— Да.

— А я вижу, что тебе самой боязно от такого решения.

Рыска вздохнула. От пытливых глаз цыганки трудно было что-то скрыть.

— Боязно, но так надо.

— Не хочешь рассказать, куда идёшь?

Она заколебалась, но всё же ответила:

— К дедушке Алька.

— Вот как! — удивилась Лейла. — Хорошо его знаешь?

— Нет, один раз видела.

— Хм… — цыганка прищурилась. — Тогда учти: мы остановимся в Мириных Шахтах на два дня. Если передумаешь, успеешь вернуться и поедешь дальше с нами. Твой Альк — видун, он везде тебя найдёт.

— Спасибо, Лейла! Конечно, найдёт, но сначала я должна помочь ему, — заговорщицки прошептала Рыска, — и у меня есть стратегия.

— Стратегия?

— Да, это такой план действий.

Лейла засмеялась.

— Я знаю. А что знаешь ты, кроме мудрёных слов?

— То, что людям надо всегда помогать — тем более, друзьям.

Глаза цыганки скользнули по Рыскиному лицу — то ли с уважением, то ли с сочувствием.

— Только, придумывая стратегию, не попадись в собственные силки, как с начальником тайной стражи.

Рыска задумалась.

— Лейла, я скажу тебе одну страшную тайну, а ты мне дай совет.

— Хорошо, милая.

— Дедушка Алька — бывший путник, а теперь отшельник. Они в последнее время не очень ладили, точнее… Они поругались. Как ты думаешь, если я его попрошу помочь Альку, он не откажет?

Цыганка хмыкнула.

— Кровь — не вода… С другой стороны, иногда от родственников натерпишься больше, чем от чужих людей. Вот у тебя, например, есть родные?

— Есть.

— Они сильно о тебе пекутся?

— Но я же была их вечным позором, бельмом в глазу.

Не то чтобы Рыске хотелось оправдать поведение мамы или отчима, но она их в глубине души понимала и больше не обижалась.

Лейла снова рассмеялась.

— Вот и не рассчитывай на то, что статус деда сделает этого отшельника добрым или сговорчивым. С чего ты взяла, что твой Альк — не бельмо на глазу?

Рыска задумчиво нахмурилась.

— Мне кажется, у меня не осталось выбора. Не хочу сидеть и ждать, пока всё разрешится само собой. Альку бы это не понравилось.

— Мой совет: ни о чём не жалей. Ты всё уже решила. Правильно или нет — ты никогда не узнаешь, потому что проживёшь только один путь. Что было бы на втором — знают только мои карты, да и те иногда врут, — цыганка внимательно посмотрела Рыске в глаза. — Может, они потому счастье приносят, что не могут смотреть равнодушно?