— Что ж... Теперь настала моя очередь, — проговорил барон Фридрих, в заметной, хотя и не полной степени утешенный и успокоенный словами канониссы и графа Христиана.
Но, как и следовало предполагать — теперь он знал, чего ожидать, и потому во взгляде дядюшки молодого графа не было надежды на что-то большее. И Фридрих, как и все остальные, тихо вошёл в спальню Альберта и бесшумно затворил за собой дверь.
Увидев племянника, он не был так поражён, как его брат и сестра, хотя его и охватили невольные грусть и всё то же оцепенение, однако в значимо меньшей мере, нежели отца молодого графа и впоследствии Венцеславу. Но, между тем, признаться честно, тётушка Альберта испытала меньшее потрясение, нежели могла бы, увидев молодого графа первой, ещё не зная реакций ни одного из своих родных, и таким образом самый сильный удар пришёлся именно по сердцу графа Христиана Рудольштадта.
— Дорогой мой племянник... До сего момента я говорил с тобой менее всех твоих близких людей. Но я хочу верить в то, что хотя бы теперь мои слова долетают до твоей души, и ты воспринимаешь их — если не слухом, то сердцем. Я менее всех интересовался твоими делами, твоей жизнью. И главная тому причина — то, что я, как и все мы, не мог понять и принять твоих мыслей и влечений. И я не уверен в том, что готов к этому и сейчас — всё же слишком сильны во мне — как, думаю, и во всех нас — взгляды, на коих мы были воспитаны. Для нас не будет иной жизни. И я не знаю, что могу сделать для тебя. Но я уверен в одном — я люблю тебя — всей душой — так, как могу и умею. И я знаю, что ты жив — хотя лицо твоё бледно, словно у того, кто уже покинул этот мир.
И барон Фридрих как-то украдкой, стесняясь такой непривычной близости, стараясь не смотреть Альберту в лицо, подошёл ближе к кровати молодого графа, присел на стул рядом с его постелью, и только тогда на несколько мгновений решился узреть черты собственного племянника. Ему пришлось собрать всё своё мужество, чтобы протянуть едва заметно дрожащую ладонь и быстрым, однако осторожным и лёгким движением руки коснуться волос и бледной кожи — лба и виска молодого графа — что было символическим выражением непреходящей любви родного человека.
— Возвращайся к нам. Мы ждём тебя. Пусть провидение подарит нашей семье ещё не один год — а если Господь будет особенно благосклонен — то и десятилетие — счастья общения с тобой. Я не знаю, о чём ещё, кроме прошлого нашей фамилии и истории религиозных войн, мы можем говорить с тобой, но я верю в то, что теперь мы найдём общий язык. И, быть может, тому поспособствует Консуэло. Ведь и ты, и она питаете глубокую, священную привязанность, интерес к музыке. За то время, что . А если у вас ещё и появятся дети — то это произойдёт гарантированно, и всем нам даже не придётся волноваться по этому поводу. Господи, Боже мой, как бы мне хотелось видеть тебя, держащего на руках наследника этого имения..., — при последних словах на глазах барона Фридриха выступили слёзы, на несколько секунд затуманившие взгляд и обжёгшие веки. И одна горячая прозрачная капля, подтвердив опасения пожилого графа, вытекла наружу — прямо на казавшуюся безжизненной руку племянника — но ни одна из черт лица Альберта по-прежнему не исказилась. И барон Фридрих испытал невольный страх, — Всевышний... насколько же, должно быть, тяжело и глубоко твоё состояние — коли ты даже не в силах отреагировать хотя бы едва заметным движением бровей или губ, а быть может, и ощутить этот жар... Но, как бы там ни было — у тебя добрая душа — мы все это знаем, и ты заслуживаешь жить на этой земле ещё долгие годы рядом со своей возлюбленной. И ты простишь нас.
Сказав последние слова, дядя молодого графа, не оборачиваясь, быстро вышел из комнаты племянника.