Будущий сон (джен)

С Енниолем и Мэллит они встретились в условленном придорожном трактире — Леонард и сам не верил, что не только благополучно выбрался из Олларии, воссоединившись со своим отрядом, но и через несколько часов имеет все шансы нагнать карету короля и перейти к следующему этапу своего плана. Арнольд, безусловно, кому угодно зубы заговорит, это еще отец признавал, но Леонард предпочитал такие вещи на самотек не пускать. От того, как пройдут эти пара недель пути, зависят годы и годы их будущего, если оно, конечно, наступит.

Достославный Енниоль, покинув столицу, как будто помолодел и смотрел по сторонам с любопытством пожилого юноши; Мэллит уже совсем оправилась от болезни и была рада увидеть мир за пределами Нохи или окошка кареты. Леонард и сам чувствовал себя так, словно готов был взлететь: за спиной остались кардинал, Альдо, Рокэ, выходцы, а перед ним расстилалась дорога домой. Никогда прежде он не чувствовал себя настолько счастливым, возвращаясь в Кадонэр.

Мир за пределами Олларии щедро предлагал им все возможные краски — такого выразительного неба Леонард не видел с самого Хексберга. Здесь даже птицы еще не разучились петь. Леонард скакал верхом, надеясь, что конь простил ему ночную прогулку с Циллой, переговаривался с парнями из отряда — Тамазини будто нарочно выбрал тех, что прибыли из родовых земель Манриков, — а главное, кажется, впервые им удалось нормально побеседовать с Мэллит, не ловя каждый раз пристальный взгляд Енниоля.

— Вы ведь никогда не были на севере, — констатировал Леонард, и Мэллит согласно кивнула. — Вам понравится Эммануилсберг. Со столицей, конечно, не сравнить, но в этом его очарование. Познакомитесь с моей сестрой Иолли, она всегда рада гостям. И с сестрой герцога Окделла тоже.

— Недостойная будет очень рада, — тихо произнесла Мэллит, и Леонард закатил глаза.

— Вы же не общаетесь так дома между собой, правда? Вы можете называть меня по имени. Я не эорий, как Окделл или Эпинэ, подозреваю, что для них я вообще не дворянин.

— Нареченный… Леонард не должен так говорить о себе, — возмутилась Мэллит. — Он отважен и благороден… и Мэллит обязана ему жизнью.

— Жизнью вы обязаны Удо Борну, но этот долг вы вернули сполна, — возразил Леонард. — Смотрите, овцы! Я так давно не видел ничего живого, что готов удивляться самым простым вещам.

— Аббатство, где мы жили, было злым местом, — согласилась Мэллит. — Но кардинал Левий хороший человек, хоть и эсператист. Мэллит будет молиться, чтобы его гороскоп исполнился к лучшему.

— У Левия намечаются проблемы? — Леонард нахмурился, эта новость ему не нравилась. — Невовремя. Нам бы сейчас ехать в Гальтару, но если выпустить короля, Талиг, в который мы, возможно, вернемся, нам совсем не понравится.

— Мэллит часто думает об Агарисе, — призналась гоганни. — Мои друзья, моя семья… дальняя семья, те, что не погибли в ту ночь, они остаются там, и каждый день против них злоумышляют… Достославный из достославных говорит, что Агарис умирает и убивает. Мэллит страшно, что она никогда больше не вернется домой.

— Возможно, Мэллит назовет своим домом другое место, — предположил Леонард. — Мой друг, гоганский аптекарь из Хексберга, рассказывал, что ваши и мои предки все родом из Бирюзовых земель. Мой прадед даже организовал туда экспедицию… не слишком удачную, но это неважно, после Излома многое может измениться. У меня дома сохранились его письма, вся библиотека в вашем распоряжении.

— Слова Леонарда радуют сердце Мэллит, — девушка снова улыбнулась. — В детстве Мэллит слышала легенды о Варим и-Сайоль, земле Бирюзы. В Агарисе было много путешественников, они приходили в таверну отца Мэллит. Многие из них бывали в Карни Тира и-Сайоль, землях Красного Песка, здесь из называют Багряными. Говорят, там тоже остались правнуки Кабиоховы, но совсем не похожие на нас. А в Варим и-Сайоль никто из них не бывал.

— Говорят, там живут фламинго, — отозвался Леонард. — Наше гербовое животное. Всегда мечтал увидеть хоть одного, но на севере их нет. И все равно там красиво.

Карета Фердинанда показалась на горизонте непростительно скоро — Леонарда полностью устраивала его очаровательная компания, и совершенно не хотелось менять ее на монарха и его змееподобную супругу. Раньше в подобной необходимости можно было хотя бы обвинить отца, но теперь тессорий был совершенно не причем, Леонард ввязался в эту авантюру по доброй воле.

— Граф, вот и вы, — из окошка кареты выглянул крайне довольный собой Фердинанд, — Как находите путешествие? Исключительно прекрасный день сегодня!

— Его Величество даже пожелал отметить этот прекрасный день прогулкой верхом, — послышался из глубины кареты утомленный голос Арнольда. — Но мы смогли уговорить его подождать хотя бы до Колец Эрнани.

— Разумно, — Леонард осмотрелся. — Я привез вам подкрепление. Верные Его Величеству воины сопроводят Его в любое место на севере, Вам стоит лишь отдать приказ.

Фердинанд удовлетворенно кивнул, возможность снова приказывать и распоряжаться своей жизнью определенно была медом для его ушей.

— Разумеется, мы были счастливы узнать, что наш дорогой сын Карл в безопасности у моей сестры Георгии, — жизнерадостно объявил он. — Однако Катари нездорова и нуждается в покое после всего, что мы пережили. Капитан Манрик предложил нам воспользоваться вашим гостеприимством, граф.

— Его Величество окажет нам несказанную честь, приняв это приглашение, — а Арнольд действительно проделал неплохую работу, Леонард готовился пускать в ход выдуманные ужасы и эмоциональный шантаж. — Конечно, наше поместье в Кадонэре уступает всему, к чему привыкли их Величества, но после того, что мы узнали, мы лишь хотели оказаться как можно дальше от столицы.

— В последнее время нашим домом была камера в Багерлее, граф, — усмехнулся король. — Уверен, ваш замок будет после нее глотком свежего воздуха… Вы выехали из Олларии позже нас, скажите, какая судьба ждет герцога Алву?

— Судьбой герцога Алвы распоряжается сам герцог Алва, — удивленно отозвался Леонард. — Если только не поступило иного приказа от Вашего Величества. Мне известно, что совет эориев намерен отстранить Альдо Ракана… или правильнее будет называть его Сэц-Приддом? — и освободить Рокэ из Багерлее. Имею предположение, что после он пожелает отправиться в Гальтару, а затем — в расположение одной из армий.

— Гальтара, — эхом повторил Фердинанд. — Послушайте, граф, дорога предстоит длинная, а вы задолжали нам историю, и мы больше не намерены это откладывать… Но позвольте, что это за прелестное дитя, и почему она путешествует верхом?

— Это Мэллит, мой… друг, — представил девушку Леонард. — И та, без которой нашей истории попросту бы не было.

— В таком случае, пригласите Мэллит в нашу карету, — распорядился король. — И начните с самого начала. Что случилось после того, как ваша армия столкнулась с отрядами Робера Эпинэ?

Фердинанд оказался поистине благодарным слушателем. В рассказе Леонарда его интересовало буквально все: гоганы, которых, к тому же, ему тут же предоставили как живое свидетельство правдивости случившегося, истинники, сражение при Хексберге, кэцхен, древние проклятия, завещание Эрнани и его найденная Левием могила, выходцы и Королева Холода, ритуал залога и заговор, вернувший его на трон. Катарина также слушала очень внимательно, склонив голову набок, часть этой истории она знала в очень кратком изложении, остальное не знала вообще. Мэллит одобрительно кивала на тех эпизодах, которые пережила и видела сама, что лишний раз подтверждало мысль Леонарда о том, что и Рокэ из его видений не менее реален, а значит сразу после освобождения не вызовет его на дуэль или не приговорит к расстрелу. А вот у самого Леонарда его рассказ вызывал странное и гнетущее ощущение нарастающей тревоги. До сих пор все шло слишком правильно, слишком хорошо. Вовремя появлялась Цилла, огромный вклад внес кардинал, умевший равно и говорить по душам с самыми разными людьми, и отдавать им приказы, все, что от них требовалось — это сидеть в Нохе и не попадаться на глаза Альдо Ракану. Из личного опыта генерал Манрик, который в мыслях так и не начал называть себя маршалом, хорошо усвоил: удача не бывает безграничной, и за подарки судьбы, особенно незаслуженные, всегда приходится платить.

Катарине стало плохо на уже на подъезде к Фрамбуа, словно в подтверждение того, что ее болезнь не была игрой, призванной ввести в заблуждение Альдо. Отец Жером, по здравому рассуждению решивший на время убраться из Олларии в составе их отряда, не выглядел оптимистичным, как и Енниоль, прошлой ночью обеспокоенно смотревший на небо, а потом весь привал рассчитывавший какие-то гороскопы. Нечего было и думать о том, чтобы быстро добраться до Эммануилсберга с такими рисками. На короле лица не было, и Арнольд с опаской отметил, что вместе благодарности за спасение они рискуют попасть в немилость скорее, чем думают.

Постоялый двор, где они остановились, был Леонарду смутно знаком, и только потом он осознал, что именно здесь они встретились с Фридрихом и Ги Ариго по возвращению из Варасты. Что говорить, продвинулись они крайне незначительно, и если план кардинала провалится, людям Альдо ничего не стоит достать их здесь. Если бы только они могли добраться хотя бы до колец Эрнани! Откровенно говоря, в планы братьев входило привлечь внимание короля к абсолютно бестолковому управлению северными регионами, но тому сейчас не было дела ни до кого, кроме его неизвестно за какие достоинства обожаемой супруги, что в своих лучших традициях принялась вздыхать о маках Эпинэ, которые она рискует больше никогда не увидеть.

Леонард не слишком разбирался в медицине, чтобы определить, использовал ли господин Жером традиционные средства или какие-то неизвестные гоганские хитрости, но состояние больной несколько стабилизировалось к вечеру и умирать она явно раздумала. Зато заупрямился Фердинанд, неожиданно проявивший волю и твердость характера, которые в нем прежде трудно было заподозрить, и тоном, не предполагающим возражений, заявил, что королева такую тяжелую дорогу попросту не перенесет. Другой признал бы в этом лишь тревогу будущего мужа, но только не Енниоль.

— Нас будто не отпускает невидимая злая воля, — тихо проговорил он, с тревогой глядя в сторону юга. — Сын моего отца чувствует ее незримый взгляд, слышит холодный смех. Скверна притягивает скверну, город будто решает, кого призвать, а кого отпустить, как и задумывали последователи ордена серой мыши. Кто-то может сопротивляться ей дольше, но если нареченный Леонардом не оставит за плечами источник скверны, его отряду не преодолеть колец Эрнани.

— Цилла проводила меня до городских ворот, — задумчиво отозвался Леонард. — Начинаю подозревать, что причина была не только в желании защитить меня от пули.

— Первородному и его друзьям следует как можно скорее последовать нашему примеру и уехать из Олларии, — строго заявил Енниоль. — Если предположения сына моего отца верны, в город скоро устремятся худшие из тех, что населяют Золотые земли. И это может оказаться самой жестокой из войн, что знал Талиг.

— Что вы считаете источником скверны внутри отряда? — нахмурился Леонард. — Кто-то из солдат? Или, еще хуже, один из нас?

— Королева Холода и скверна несовместимы, слишком разная природа их породила, — ответил гоган. — Нареченный Леонардом и нареченный Арнольдом встречались с ней и были отпущены, хоть и вели себя опрометчиво. Сын моего отца и дочь Ракелли также предстали перед судом ее слуг и ушли с миром. Блистательный Фердинанд не доблестный воин и не отважный рыцарь, но в нем нет зла. Солдаты… за ними нужно наблюдать.

— Вы ничего не сказали про королеву, — отметил Леонард. — Из всего отряда плохо именно ей, хотя это началось еще в Олларии.

— Блистательная Катарина, если верить видениям, сестра одного из первородных, — убежденно возразил Енниоль. — Не будь дело так, сын моего отца бы усомнился, но кровь первородных работает иначе и способна побеждать скверну, но дорогой ценой.

Разговор Леонарда с достославным из достославных оставил его в смешанных чувствах. Нужно было найти правильные слова для Фердинанда, нужно быть двигаться вперед, несмотря на сопротивление скверны, нужно было любой ценой сохранить ребенка — слишком рискованно ставить на короля, которого даже гоганы считают просто хорошим человеком, и рассчитывать на будущую лояльность Карла, попавшего в цепкие лапы Рудольфа и Георгии. Слишком много всего было нужно решать самому, но что они будут делать, если безумцы, подобные тому, что убил Танкреда Манрика, обнаружатся в армии, с оружием в руках? Сколько вреда они успеют причинить, прежде чем доберутся до зовущего их, пожирающего души города?

Леонард вышел на улицу, под свет совершенно обычной мерцающей луны. Енниоль категорически не советовал выступать еще два дня, до исхода священной для гоганов ночи, и кто знает, что может произойти за столь долгий срок. Волосы трепал невесть откуда взявшийся холодный ветер, и невыносимо пахло лилиями. Откуда здесь и в это время года взяться цветам, Леонард предпочитал не задумываться.

Шум голосов привлек его внимание. Леонард отправился выяснить, в чем дело, и оказалось, что хозяин обнаружил мертвого солдата. Никаких следов нападения или дуэли, ни единой раны на теле. Господин Жером разводил руками и уверял, что не может с ходу назвать причину столь внезапной смерти. Человека этого Леонард не знал; достаточно было, что ему доверял Тамазини, но после разговора с Енниолем сомневаться приходилось и в вассале.

Хотя хозяину под страхом самого страшного наказания было запрещено распространяться о том, что за высокопоставленный гость оказал ему честь, он все же пытался извлечь из их визита максимум выгоду, проявляя чудеса услужливости и предупредительности. Леонард не сомневался, что стул, на котором сидел король, или кувшин, в котором ему подали вино, станут своего рода реликвией этого постоялого двора. Фердинанд, казалось, и сам это понимал и только немного беспомощно улыбался. Очевидно, возвращаться в Багерлее ему не хотелось, и нужда подвергать опасности Катарину разбивала ему сердце.

— Как Ваше Величество пережило допросы? — рискнул спросить у него Арнольд. — Увы, я имею некоторое представление о том, как ведутся такие дела, а Ракан не отличался благородством или деликатностью.

— Мы благодарим Создателя за то, что суд над герцогом Алва был отложен, — Фердинанд заметно смутился. — Если бы нас вынудили свидетельствовать, не уверен, что впоследствии мы бы гордились своим поступком. Есть вещи, недопустимые для монархов. Выходит, герцог Окделл отчасти был прав…

— Окделл говорил с Вашим Величеством? — вскинулся Леонард. — В Багерлее или по дороге в Ноху?

— Окделл посещал нас в Багерлее, чтобы сообщить ужасные известия о Катари, — Фердинанд помрачнел. — Полагаю, Альдо Ракан поручал ему самые неблаговидные задания. Окделл был убежден, что, как благородный человек, король Талига просто обязан не подвергать риску своих близких и подданных и освободить место для истинного сюзерена, как будто мы этого уже не сделали. Признаюсь, после этого разговора нас преследовали малодушные мысли, но в тот же вечер в Багерлее появился кардинал, а один из его послушников остался в тюрьме до утра, чтобы вместе вознести молитвы за выздоровление Катари. Мы не исповедуем эсператизм, но кардиналы, знаете ли, умеют быть настойчивыми…

Леонард с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Он подозревал, что чувство Окделла к королеве еще откликнется им немалыми проблемами, но как помочь ему выплыть, если глупец сам же расписался перед королем в верности Раканам, а единственный в их распоряжении Ракан раскрытия своего инкогнито не желает. С другой стороны, оставалось только восхититься предусмотрительностью Левия — с Альдо бы сталось приказать избавиться от Фердинанда той же ночью, а потом заявить, что тот не перенес дурных вестей, принесенных Окделлом.

— Ваше Величество уже думали о том, кто возглавит олларианскую церковь? — поднял Арнольд насущный вопрос. — На этом посту невозможно оставить Агния, хоть наш отец его и поддерживал.

— Кардинал, оставивший свою паству в минуты трудности, не заслуживает своего сана, — гневно заметил король. — Мы проявим к нему милосердие, учитывая, что он также содействовал спасению принца, и позволим ему доживать свой век в служении Создателю. Что до кардинала… печально сознавать, но Сильвестр не оставил достойного преемника.

— В Варасте я имел честь сражаться бок о бок с весьма достойным представителем церкви, — на Леонарда вдруг снизошло озарение, которое, он был уверен, очень понравилось бы Рокэ. — Я говорю о епископе варастийском, Бонифации.

— Кардинал Сильвестр был бы категорически против такого назначения, — уныло произнес король, и его лицо вдруг озарилось почти что детской радостью от возможности устроить каверзу строгому воспитателю, пусть тот никогда уже и не сможет ее оценить: — Поэтому я считаю, что должен немедленно его утвердить.

В священную ночь гоганов Катарина настолько окрепла, что без усилий встала с постели и выглядела настолько безмятежной, насколько это было вообще возможно в их положении. Новости извне, впрочем, это исправили: на улицах Фрамбуа обнаружили еще одну жертву неизвестной эпидемии, с таким же полным отсутствием симптомов, как и у солдата из их отряда. Король, выслушав аргументы Енниоля о том, что речь может идти об опасной болезни, приказал выступать рано утром, но Леонард нисколько не поверил гоганскому старейшине.

— Как обычно, вы что-то скрываете или о чем-то догадываетесь, — сказал он. — Эти смерти ведь не случайны и как-то связаны со скверной.

— В мирах, сотворенных Кабиохом, нет ничего случайного, пора бы уже нареченному Леонардом это запомнить, — Енниоль сурово свел брови над переносицей. — Сын моего отца не может утверждать наверняка, но он уже видел нечто подобное. Люди, из которых просто уходит жизнь, и запах лилий… В прибрежных тростниках до сих пор слышат песни и плач найери, они оплакивают смелых и поют избранным… Нареченный Леонардом бы знал это, если бы хоть немного учился.

— Найери, — пораженно повторил Леонард. — Я считал, в наши дни их уже не осталось.

— Поразительное заявление из уст того, кто сам повстречал одну из них в городе названного Эммануилом, — возмутился Енниоль. — Подобные существа привязаны к стихие воды, но не ограничены ею. Одну из них хорошо знали мы, правнуки Кабиоховы. Она жила в Агарисе и помогала общине, влекомая магией ары. После того, как ара погибла, Лауренсия тоже исчезла, и сыну моего отца неведомо, что с ней стало. Может быть, это она где-то поблизости, а может быть, ваша ведьма — обычно они служат первородным или магам, а нареченный Леонардом связан с первородным.

— Ведьма опасна? — прямо спросил Леонард. — Как можно сопротивляться ее магии?

— Опасна для тех, в ком увидит угрозу тому, кого защищает, — подтвердил Енниоль. — Логика таких существ отлична от человеческой. Когда сыну моего отца было, что предложить найери, он мог с ними договориться, но сейчас он всего лишь усталый путник, не имеющий дома и родины… Имеет смысл предположить, что убитые вынашивали в своем сердце нехорошие замыслы, но сейчас блистательных должно больше волновать, как мы преодолеем кольца Эрнани. Королева Холода не зря указала на то, что чем дольше мы остаемся вблизи Олларии, тем сложнее будет уйти отсюда.

Оллария, как гигантский спрут, тянула свои невидимые щупальцы ко всякому, кто стремился вырваться из-под ее контроля. Не раз и не два Леонард пытался позвать Циллу, но своенравная девчонка никогда не являлась в те моменты, когда больше всего была нужна — или же и ее посмертная свобода уже не была всеобъемлющей. Отряд все же покинул Фрамбуа, чтобы совсем скоро сделать очередную незапланированную остановку из-за сломавшегося колеса кареты. Фердинанд злился, Леонард чувствовал, что кредит его прежних достижений стремительно тает, и не хватало им только посланных вдогонку гвардейцев, какая бы из сторон за ними не стояла.

Предложение разделиться король предсказуемо воспринял в штыки, всерьез полагая, что только в его присутствии Катарине ничего не угрожает. Арнольд категорически отказывался сопровождать монарха в Эммануилсберг, оставив брата с королевой позади, Мэллит едва не плакала, не желая разлучаться с опекающим ее Енниолем и, Леонарду хотелось бы верить, хоть сколько-нибудь тревожась о нем самом, сама же Катарина задумчиво молчала, будто уже приняла решение, но не решается заявить о нем в полный голос. И, наконец, решилась, уверив Фердинанда в том, что согласна оставить при себе только Леонарда, господина Жерома, Мэллит и нескольких гвардейцев, и это лишь облегчит их путь и развеет тревоги за будущее короля.

Фердинанд все же пожелал поговорить с Леонардом наедине, и этот разговор крайне отличался от беседы, что состоялась между ними перед отъездом в Эпине. Казалось, что король одновременно и не изменился вовсе, и будто постарел на добрый десяток лет. Привычно рассеянный взгляд стал цепким и настороженным, Фердинанд теперь постоянно держал при себе оружие и категорически не переносил попыток навязать себе какое-либо решение. Катарина по-прежнему была его слабостью, но Леонард отчетливо замечал, что даже такая зависимость короля раздражала.

— Рокэ Алва очень высоко о вас отзывался, — сказал король, повторяя те же слова, что и в прошлый раз. — Мы не замечали многих этих достоинств в вашу бытность на королевской службе, но вы хорошо показали себя тогда, когда многие наши подданные не сочли бы себя обязанными… Мы вручаем вам судьбу нашего наследника, граф Манрик, и предполагаем, что взамен вы ожидаете получить помилование для вашей семьи.

— Ваше Величество, мной движет не желание наград, но лишь верность присяге и короне.

— Все на свете имеет свою цену, и верность не исключение, — усмехнулся король. — В Октавианскую ночь половина из тех, кому вы предпочли дать второй шанс, были бы повешены, но мы не ждем от вас методов Первого маршала и не считаем, что сейчас подходящее время для того, чтобы следовать им самим. В чем-то ваш отец ошибся, в чем-то угадал, в чем-то ошибся и угадал Рокэ, но в Талиге с сегодняшнего дня будет только один король. Не будет правящего за короля кардинала, не будет придворных, что только и ждут возможности поднять очередной бунт, не будет государства в государстве. Вы понимаете условия своего помилования?

— Ее Величество благополучно прибудет в Эммануилсберг, так, чтобы это не повредило ни ей, ни будущему принцу, — сдержать раздраженные нотки в голосе было непросто, но, кажется, он справился. Фердинанд показывал характер, следовало ожидать, что свержение, угроза смерти и месяцы в Багерлее необратимо изменят любого монарха, но король выбрал силу, а не затворничество, и это могло как сыграть им на руку, так и доставить немало проблем. — Моя семья, как я уже неоднократно повторял, действовала и действует исключительно в интересах правящей династии.

— Пока эти интересы совпадают с вашими, не так ли? — укоризненно напомнил Фердинанд. — И все же, так много старых фамилий не колебались, прежде чем встать на сторону узурпатора, и то, что потом он так удачно для нас не оправдал их ожиданий, лишь делает их дважды предателями. Вы, граф, свой долг частично отдали, другие не могут похвастаться и меньшим, — он помолчал. — Берегите Катарину, к ней у нас также много вопросов, и они будут заданы в подходящий момент.

Леонард не смог сдержать удивленного взгляда. Означало ли это, что даже несмотря на организацию побега, король осознавал и не забыл неблаговидную роль Катарины в дворцовых интригах? Когда-то отец и особенно Колиньяр не знали, как извернуться, чтобы уговорить Фердинанда на возможность развода. Может ли так обернуться, что в этот раз и уговоры не потребуются? Леонард не знал, как отнестись к этой новости. Катарина была змеей, но змеей отчасти понятной и немало ему обязанной, к врагу в ее лице он привык и даже научился получать удовольствие от ее общества. Неизвестно еще, что привнесет в и без того неспокойный мир новая королева.

Разговор с Арнольдом вышел на повышенных тонах: впервые с Олларии они расставались, и брат был убежден, что Катарина еще принесет им свои неприятные сюрпризы. А вот Мэллит с присущей ей тонкостью души с радостью согласилась исполнять при королеве роль единственной фрейлины, пока та не воссоединится с уцелевшей частью своего двора, и моментами за нее становилось по-настоящему страшно.

Фердинанд держался в седле, как полагалось королю: блестяще для охоты и торжественных выездов, неуклюже для суток в седле, когда скачешь с такой скоростью, словно за тобой гонятся все кошки Леворукого. Мысленно пожелав Арнольду удачи, Леонард меланхолично наблюдал, как группа всадников теряется где-то за линией горизонта. Мэллит сидела рядом и вдруг спросила:

— Этот ключ, что передал Леонарду достославный Фатихиоль, вы узнали, от чего он? Я сама не знаю, почему заговорила тогда о Хексберге. Блистательный Леонард был там, я видела, а рядом с ним была женщина с тысячей лиц.

— Если вы где-то почувствуете запах лилий, дайте мне знать, — попросил Леонард. — И не оставляйте королеву надолго одну. Не люблю портить уже сложившиеся договоренности, а Фердинанду только дай повод сбить цену…

— Запах лилий? — гоганни как будто изумилась, — Да здесь же повсюду только лилии. Мне сказали, это любимый королевский цветок.

— Любимый, но не королевский, — Леонард невольно огляделся, но тракт был пуст. — Теперь запах либо исчезнет, и это будет означать, что мы оставили короля в большой опасности, либо нет, и тогда в опасности мы. Кардинал ручался за своих людей, я наверняка знаю, что мои предадут за горсть монет, но север, на счастье, беден, вот только скверна сама выбирает, кого свести с ума.

— Ее Величество очень беспокоилась прошлой ночью, — призналась Мэллит. — Она говорила, что видит луну, злую круглую луну в колодце. Что эта луна пришла за ней.

— Катарина с ее склонностью к мистериям, — Леонард поморщился. — Она и в Олларии видела такую луну, причем не только в полнолуние. Я читал о каком-то проповеднике, что предсказывал жителям Гальтары гибель под полной луной, которая будет видна только грешным. Наша королева явно близка к раскаянию, что я не могу не приветствовать…

Глаза Мэллит потрясенно расширились, и Леонард пожалел, что рассказал ей эту историю. Чем дальше, тем больше он уверялся, что либо ошибается Абириоль, почувствовавший в Ариго повелительскую кровь, либо Енниоль, придававший ей такую мощную силу. Скверна, поселившаяся в Олларии, явно нацелилась на королеву, Фердинанд будет в своей новой временной резиденции уже дней через десять, а ему придется сделать самый сложный в своей жизни выбор. Мысли вернулись к Рокэ. Удался ли кардиналу и Эпине их переворот? Согласился ли анакс сдаться по доброй воле, или за него выступили остатки недоперекупленной армии? Сдержал ли свое слово Тамазини, или невидимые лучи безумия поразили и его? Валме задался целью вытащить Рокэ из Багерлее любой ценой, вторил ему и Окделл, но достаточно ли верности слову там, где слова потеряли всякое значение, уступив место силе, страшной и непонятной. Думал Леонард и о Цилле — девчонка верила, что город полностью в ее власти, но Енниоль предупреждал, что скверна, вырвавшись из-под контроля может поглотить даже посланцев самой смерти. Леонард желал ей спокойного посмертия, а не мрачного небытия, но спасать девочку-выходца в его планы не входило, да он и не знал, как.

Катарина была готова к продолжению пути, но ее руки едва заметно дрожали. Леонард не задавал ей вопросов, но она все-таки говорила. О тех, кого она любила, и кто сделал свой последний вдох под небом Олларии. О том, что она забыла в Нохе какую-то безделушку, старое, но любимое украшение. О том, что она боится за Алву, за кузена, даже за досаждавшего ей Окделла. О том, как она беспрерывно и бесконтрольно ищет повод вернуться. Это Леонарда не удивляло — часть гвардейцев кардинала выразили схожее странное беспокойство, и он их отпустил. В противном случае, подозревал он, их весьма скоро обнаружат в том же состоянии, что и недавних погибших, если только прежде они не начнут бунтовать.

На следующей остановке Катарине снова стало нехорошо, и господин Жером настоял на еще одном дне отдыха. С этим гоганом Леонард тоже подружился: он всерьез намеревался осесть на севере, перевезти семью, которая еще раньше бежала куда-то в Придду, снова открыть свою аптеку. Во всей этой суматохе приятно было побеседовать с твердо стоящим обеими ногами на земле человеком, имеющим простые и понятные планы на будущее. В том, что ребенок Олларов здоров и родится в назначенный срок, он не сомневался, куда больше, еще с их первой встречи в Нохе, его беспокоило сердце королевы. Леонард еще помнил последние дни Сильвестра, и некое сходство в их поведении с Катариной, не могло не привлекать его внимания.

— Вы ведь не собрались в Закат следом за покойным кардиналом? — скептически осведомился Леонард. Катарина попросила вынести кресло на веранду и подолгу сидела в нем, о чем-то напряженно размышляя. — Не то что бы я сильно возражал, но как сын тессория скажу, что казна сейчас не готова к новой королевской свадьбе.

— Думаете, злость прибавит мне сил? — Катарина сумрачно покосилась на него. — Не волнуйтесь, граф, я не сошла с ума и не потеряла желание жить.

— Так же говорил и Рокэ, и где он теперь? — хмыкнул Леонард. Черная башня ему больше не снилась, и это скорее тревожило, чем радовало. — Сейчас, когда мы в одной лодке, не время хранить секреты, Ваше Величество. У меня есть чувство, что вы догадываетесь, почему ритуал вас не отпускает, и сейчас самое время для исповеди.

— Исповедь не исправит совершенных ошибок, — Катарина гневно поджала губы. — А вам знание о них ничего не принесет. Вы не должны были спасать меня, только Фердинанда. Перед ним я больше всех виновата, он мог умереть по моей вине. Когда я думаю, что виконт Валме мог не встретить вас и осуществить свой жуткий план, что Айрис Окделл не помогли бы выходцы, что она бы погибла, мне становится жутко. И мои братья, все мои братья пострадали из-за меня.

— При всем почтении, не стоит думать, что вы столь важны, Ваше Величество, — Леонард закатил глаза. — Ги и Иорам сами связались с Алвой, история с отравлением была глупостью, причем бездарно спланированной, к положению вашего старшего брата вы и вовсе не причастны, да оно и не так плохо, насколько я мог судить при встрече. На вас зла он явно не держит.

— Вы ведь видели Жермона, — Катарина явно оживилась. — Глупо, должно быть, спрашивать, как он… Я слышала, он многого добился как военный, единственный в нашей семье. Вы правы, граф, если я умру в пути, никто не сможет исправить несправедливость, допущенную в отношении Жермона… Я хранила эту тайну всю жизнь, я ужасно виновата, но мои дети… женщина пойдет на все ради своих детей…

Леонард насмешливо изогнул бровь.

— У Ее Величества есть тайны, о которых она желает говорить со мной? Кажется, такими словами начинались ваши беседы со всеми молодыми людьми, что появлялись при дворе, но я не Джастин Придд, не Ричард Окделл и, упаси Кабиох, не Фэншо-Тримейн. Далее вы попросите называть вас Катари. Прием несколько устарел, не находите?

— Вы научились у Рокэ дерзить, но из фламинго не сделать ворона, — Катарина сбросила свое меланхоличное спокойствие, как маску. — Ваш отец бы продал душу Леворукому за этот секрет, а Штанцлер шантажировал меня с тех пор, как я стала невестой Фердинанда, и он заговорит, заговорит, чтобы выторговать свою жизнь у Рокэ. Я уверена, что Альдо Ракан знает, только потому мы с Фердинандом и дожили до сегодняшнего дня. Он знает, что наши дети ему не угроза.

— Потому что считает, что они от Рокэ? — рассмеялся Леонард. — Кажется, мы об этом уже говорили. Даже если это было бы правдой, согласно завещанию Эрнани, это лишь укрепит их права на трон.

— Потому что знает, что я не дочь графа Ариго, — глаза Катарины страшно блеснули. — Ну вот я и сказала, и теперь моя жизнь действительно в ваших руках, граф Манрик. Мои братья всю жизнь кичились тем, что наш род древнее вашего, но парадокс в том, что это ложь. Мы не имеем никакого отношения к семье Ариго, и с этой ложью моя мать обрекла меня жить и править.

Леонард почувствовал какое-то злое веселье — как на той дуэли, что оборвала жизни братьев Катарины, называть которых по фамилии теперь было бы странно.

— Ну, не Альдо упрекать вас в недостаточно чистой крови, — с коротким смешком бросил он. — Мне теперь даже любопытно, кто в старых семьях действительно принадлежит к тому роду, к которому утверждает.

— Пусть Альдо не Ракан, его мать изменила мужу с дворянином, — Катарина прикрыла глаза рукой. — Он все же эорий, принадлежит к Дому Волн. Если верить герцогу Окделлу, это важно. Забавно, все это время я могла раскрыть ему правду, и он бы даже не посмотрел в мою сторону, как и Эгмонт. А вы всегда считали, что я лгу, только ваш отец пытался оспорить права моих детей, а следовало бы — мои.

— Я не стану интересоваться, кем был ваш отец, — возразил Леонард. — И даже сохраню ваш секрет.

— Ну вот мы и пришли к цели этого разговора, — Катарина рассмеялась. — Вы ведь ничего не делаете просто так, настало время назвать вашу цену, но кажется, мой супруг и без того уже все вам обещал.

— Может быть, настало время совершать бескорыстные поступки? — пожал плечами Леонард. — Послушайте, Ваше Величество, мы застряли тут со скверной и бунтом за плечами, с возможным концом света в конце пути. Вы, так или иначе, символ. Для народа, для тех, кто называет себя, с основаниями или без, Людьми Чести. Задача, которую поставил передо мной регент, — вернуть трон Фердинанду Оллару, а не заниматься разоблачениями, способными сотрясти основы этого трона. Для того, чтобы восстановить вашего брата в правах, вам не обязательно трагически умирать.

— Если меня не выдадите вы, выдаст Штанцлер, — глаза Катарины заблестели. — Фердинанд снова женится, на урготской принцессе или ком-то другом, и что ждет тогда моих детей? Что осталось от рода Борнов, кто захочет вступиться за детей незаконорожденной дочери?

— Штанцлер сейчас должен несколько недобровольно гостить у моего вассала, — небрежно заметил Леонард, и Катарина взволнованно ахнула. — Я распорядился доставить его ко мне для допроса… или доставить прямо в Закат, если с дорогой ко мне возникнут сложности. У нас со Штанцлером, знаете ли, свои счеты, да и Рокэ жалел, что не довел это дело до конца. В любом случае, я полагаю недостойным дворянина пытаться оговорить королеву Талига, а значит, ни к чему оскорблять Его Величество необходимостью выслушивать этот бред.

— Вы и вправду не хотите меня погубить, — Катарина потрясенно покачала головой. — Когда я думаю, что все эти годы вражды были напрасны, это разбивает мне сердце.

— Сердце вам как раз лучше поберечь, раз уж господин Жером уверяет, что у вас оно действительно имеется, — махнул рукой Леонард. — Утром снова попробуем отправиться в дорогу. Я подозреваю, что скверна из Олларии может расползаться в пределах всего кольца Эрнани, и с каждым днем продвинуться вперед будет все сложнее. Будем надеяться, что ваше покаяние поможет. Вы все еще видите эту пугающую вас полную луну?

Катарина вздрогнула, будто только сейчас вспомнив о своих видениях, и с некоторой опаской взглянула на небо.

— Нет, — покачала она головой. — Нет, ничего похожего. Обычный месяц.