Джесси (гет)

Я проснулась внезапно, чувствуя ужасную усталость во всём теле. За окном смеркалось, и комната тонула в мрачных серых тонах. Я не сразу поняла, где я и что со мной случилось. А когда воспоминание о произошедшем с Эйлин вернулось ко мне в полной мере, чувства жуткой вины и паники затопили моё сознание. Но вскочив с кровати, я заметила сгорбленную фигуру моего отца, заснувшего в кресле напротив моей кровати. Он спал, свесив голову набок, лицо, даже во сне, выражало какую-то внутреннюю борьбу и было хмурым, а его левая рука безвольно свесилась с подлокотника. Видимо, заснул он уже довольно давно. В этот момент мне стало так жалко его, ведь по моей вине он едва не потерял свою мать. Эйлин была дорога нам обоим, и её смерть стала бы сокрушительным ударом для нас.

Опустившись на пол рядом с отцом и положив свою голову ему на колени, я осторожно сжала его руку, пытаясь выразить всё то, что в данный момент у меня было на душе. Мне стало невероятно спокойно в присутствии отца. И даже когда его рука легла на мою голову, я не поменяла своего положения и не отпустила его руки.

— Прости, — тихо сказал он.

Это извинение несколько выбило меня из колеи, ведь я совершенно не понимала, за что он извиняется передо мной.

— За что? — спросила я, не поднимая головы.

— Я не должен был поручать тебе подобное. Это было слишком эгоистично с моей стороны.

— Нет, — возмутилась я, посмотрев в его глаза, выражавшие глубокую скорбь и печаль. — Ты всё правильно сделал. А я не смогла с этим справиться!

Отец грустно улыбнулся и, подняв меня с пола, ответил:

— Джесси, тебе всего лишь пятнадцать лет. Не по своей воле ты оказалась втянута в войну, в которой сложно сохранить самообладание и рассудок взрослому, закалённому в боях волшебнику, что уж говорить о подростке. Это не твоя война, теперь, здесь и сейчас, она не твоя. Пойми это. И то, что ты запаниковала, абсолютно нормально.

Я стояла, опустив голову, будто он отчитывал меня за совершённый мною поступок, но всё было совершенно не так. Тогда почему же я чувствовала вину, выслушивая его?

— Хорошо… Но я ничего не обещаю, — ответила я на длинную речь моего отца и добавила. — А что с Эйлин? С ней всё в порядке?

Отец ожидал другого вопроса, и моя внезапная послушность и покладистость его удивили. Он предполагал, что я буду спорить и возмущаться, но моё неожиданное равнодушие его насторожило. Именно так.

— Да. С ней всё в порядке. Она в Мунго под наблюдением целителей. Им удалось привести в порядок работу её сердца, но… — Он глубоко и тяжело вздохнул. — Но любое сильное потрясение, хорошее или плохое, будет означать смерть для неё.

Известие настолько ошеломило меня, что я не знала, как отреагировать на него. Целителям всего-навсего удалось лишь отсрочить смерть Эйлин. Страх острыми коготками царапал изнутри, приводя в замешательство.

— И ничего нельзя сделать? — с надеждой спросила я.

— Пока нет, — коротко ответил отец.

* * *

Через две недели Эйлин выписали. В Нест Рейвен она вернулась с порт-ключом, так как аппарацию и перемещения по каминной сети ей запретили. Её возвращение ознаменовалось ещё несколькими удивительными событиями, которые сильно повлияли на нашу жизнь.

Первое событие заключалось в письме, пришедшем в начале мая. Мы сидели за завтраком, когда Тфинти внёс сипуху, которая не желала отдавать своё письмо никому, кроме получателя. Изящный молочно-розовый конверт с вензелем и гербом семьи Мелифлуа, источавший приятный аромат жасмина, был привязан мягкой шёлковой ленточкой к лапке совы. Судя по её состоянию, ей пришлось пересечь немалое расстояние, но, несмотря на свою усталость, сипуха довольно культурно вела себя, дав Ксанфу развязать узелок. Письмо, написанное на чистом французском языке, было адресовано именно ему. Эйлин сразу сделала предположение, что письмо написано и отправлено женщиной.

Я видела, как удивился Ксанф, когда, вскрыв конверт, он пробежался только по первым строчкам послания.

— Что там? — спросила Эйлин, в глазах которой горело любопытство, вызванное письмом.

— Это от Агнессы Мелифлуа, — ответил он, посмотрев на подпись. — Она просит о встрече.

— Когда? — уточнил отец, не отвлекаясь от завтрака и газеты. Сейчас, когда горе обошло нас стороной, он стал невозмутимым, как прежде.

— Нескоро. Она хочет приехать сюда, в Англию, после того, как сдаст экзамены в Шармбатоне, — сказал Ксанф, дочитывая письмо. — В конце июня.

— О… Это замечательно, — улыбнулась Эйлин. — Она твоя сестра? — уточнила она.

— Двоюродная, — кивнул Ксанф, но поскольку он был всё также задумчив, я сделала вывод, что это не всё, что было в письме. Или мне так просто показалось.

— Мне уже нетерпится её увидеть. Наверное, она такая же милая, как и ты, Ксанф! — Улыбка ни на секунду не сходила с лица Эйлин, что не могло меня не радовать.

— Я не знаю. Я никогда её не видел, — грустно ответил Ксанф.

— Как так? Это невозможно! — возмутилась она и, повернувшись к Кристиану, спросила, — Кристиан, будь добр, объясни мне. Почему ребёнок никогда не видел своей сестры? Ты же его опекун и не можешь не знать о таких вещах.

Мы с Ксанфом при слове «ребёнок» идентично скривились. Очень уж в этот момент Эйлин мне напоминала Молли Уизли. Мой отец, впрочем, никак на это не отреагировал, и Эйлин пришлось повторить вопрос. В этом они с Кристианом были весьма и весьма похожи. Если им не будут открыты все тайны мира, они не успокоятся, пока всё о них не разузнают. Северус уже довёл своей любознательностью маму до больничной койки.

— Мы часто переезжали с места на место. К тому же я не любитель обсуждать местные сплетни в кругу чистокровных снобов.

Я видела, как Эйлин поперхнулась воздухом. Это означало лишь то, что сейчас начнётся очередной сеанс возмущений со стороны нашей дорогой Эйлин и полное равнодушие к её упрёкам со стороны Кристиана. Бедный папа.

Я посмотрела на Ксанфа. Он одними губами прошептал мне, что нужно срочно бежать, пока буря не задела и нас. Стараясь оставаться незаметными, мы вышли из-за стола, но почти дойдя до выхода, Эйлин повернулась в нашу сторону. Не сговариваясь, мы с Ксанфом выбежали прочь.

— Как дети, — посетовал он, когда мы вошли в холл.

— Плохо, что ли?

— Ах, ну да, ну да… Я совершенно забыл, что Гриффиндор — это болезнь, не поддающаяся лечению, — съязвил Ксанф, но я ничуть не обиделась.

В какой-то мере, ему даже нравились эти сумбурные спонтанные выходки. Например, стащить пирожки с вишней из-под носа у ворчливой домовихи Крабли, которая всем своим видом и поведением напоминала мне Кикимера, что было отнюдь не в её пользу. И хотя умом я понимала, что обижать старушку было неправильно и Гермиона этого в жизни бы не одобрила (я постоянно пыталась оценить свои поступки с точки зрения Гермионы), но как же забавно было слушать Тфинти, который до слёз ухохатываясь, рассказывал об ужасе на лице Крабли, когда она узнавала о пропаже.

Перед нами возник Тфинти с письмом.

— От кого это? — спросил у меня Ксанф, когда я, уже распечатав конверт, читала письмо.

— От Северуса. Спрашивает о здоровье мамы, — ответила я, читая ровные строчки, написанные бисерным почерком.

С тех пор, как с Эйлин случилось несчастье, он писал практически каждый день. Несчастные совы стекались к Нест Рейвену не хуже, чем верующие в Иерусалим. Не смея допекать письмами Кристиана, он закидывал письмами меня и Ксанфа.

— Он издевается, — устало вздохнула я, даже не дочитав, и хотела уже бросить письмо в камин, но Ксанф меня остановил.

— Подожди, — возмутился он, вырывая у меня из рук письмо, — там ещё что-то.

Он пробегал содержание письма с космической скоростью, а я, не имея возможности прочитать письмо до конца, крутилась вокруг него. Из-за своего малого роста (издевательство природы, не иначе!) мне было неудобно читать. В конце концов, разозлившись, я с силой дёрнула Ксанфа за руку, опуская письмо на уровень своих глаз, но он, видимо, дочитав, поднял руки.

— Ты издеваешься? — обиженно спросила я, скрестив руки на груди.

Он, довольно расплывшись в улыбке, кивнул.

— В этом письме, — начал он, счастливо закатив глаза, — нечто такое, ради чего ты сделаешь всё, что мне вздумается.

— Да ладно. Если только там не написано, что Волдеморт разочаровался в жизни и повесился…

— Думай, Джесси, думай…

— Я не хочу думать! Отдай письмо!

— Вот, что отличало гриффиндорцев от слизеринцев, так это абсолютное нежелание думать!

— Ах, так! — вскрикнула я, обидевшись, и бросилась на него, пытаясь отнять письмо, но сражаться с Ксанфом, это всё равно, что пытаться вскарабкаться на Эйверест, пользуясь резинкой от трусов.

Выхватив палочку, я направила её ему в лицо.

— Отдай мне письмо! Немедленно!

— О. Ты вспомнила, что у тебя есть палочка. Как мило!

— Ты невыносим! — простонала я.

— Правильно. Зачем меня куда-то выносить?!

Он так самозабвенно издевался надо мной, что единственное, чего мне хотелось, так это, чтоб он, наконец, замолчал и ушёл куда-нибудь. В его серо-голубых глазах плескалось такое самоудовлетворение, какого я не видела никогда за предыдущие четыре года обучения вместе с ним. И так каждый раз, когда у него появлялся маломальский повод!

— Всё, отстань! Подавись этим письмом! — обиженно взмахнув руками, ответила я.

Спросив у Тфинти тёплую мантию, я собралась пойти погулять. Но тем сильнее меня поразил удивлённый возглас Ксанфа:

— Ты что? Обиделась?

— Нет! Я радуюсь и танцую джигу! — разводя руками, в таком же тоне ответила я ему.

— Правда? Я хочу это увидеть! — развеселился он, но, увидев мое настроение, исправился, вызвав у меня ещё больший фонтан возмущений, — А что я такого сделал?

— И он ещё спрашивает, — покачала я головой, принимая свою мантию из рук Тфинти, — Спасибо, Тфинти.

Переобувшись и застегнув мантию, я вышла из поместья в сад. Встав на ступеньках, я долго жмурилась и грелась в тёплых лучах весеннего солнца. Вчера прошёл дождь, и на дорожках образовались небольшие лужицы, отражающие высокое голубое небо с редкими серыми облачками. Поддавшись порыву, я побежала по дорожке, перепрыгивая лужи. Было здорово!

Всё-таки хорошо быть маленькой! Никаких тебе взрослых проблем, каждый день новые открытия, и даже постоянные перепалки с Ксанфом доставляют мне удовольствие! Даже Волдеморт не способен отравить мне последние годы моей детской жизни.

Гуляя по саду среди старых разросшихся вишен и яблонь, которые вскоре должны были зацвести (Жаль меня здесь не будет в этот момент, в мае мы с Ксанфом как раз должны будем вернуться в Хогвартс для сдачи экзаменов.), я забрела в какую-то давно заброшенную часть. И хотя здесь было довольно симпатично, но возраст некоторых деревьев здесь явно был больше, чем у основной части. Скорее всего, раньше здесь была роща, которую сад впоследствии поглотил. Старые деревья, которые я определила, как ясень и клён, росли, широко раскинув свои ветви, образуя что-то вроде аллеи, или то, что раньше могло быть аллеей. Пройдя пару шагов, я наступила на ветку, которая громко треснула, потревожив птицу на дереве. Под ногами раздалось вялое шипение.

— Уйди… Уйди, тут моё гнездо. Раздавишь! — разобрала я, когда бессмысленное шипение стало складываться в вполне понятную мне английскую речь.

— Я не специально, — ответила я, отходя на несколько шагов и сев на корточки. Среди опавших коричневых листьев я, наконец, заметила серую змейку.

Та подняла свою маленькую головку с чёрными глазками-бусинками и удивлённо произнесла:

— Говорящая?

— Да, я говорю на парселтанге, — кивнула я, подставляя руку змейке, которая из-за прохладной погоды чувствовала себя довольно сонной. Она обвилась вокруг моего запястья, удовлетворённо зашипев, согреваясь на моей тёплой руке. — У тебя есть имя?

Помолчав, змейка ответила:

— К’шарри.

— Необычное имя. Меня Джесси, — представилась я.

— Мы не имеем права называть Говорящих по имени. Это неуважение, — ответила она, мелькая маленьким розовым язычком и поднимая головку. — Я чувствую что-то необычное в тебе… — добавила она, подумав. Я лишь пожала плечами.

— Ты давно здесь живёшь?

— Да. Всегда. И моя мать здесь жила, и мать моей матери, и ещё много поколений… Род, живущий в Вороньем поместье, не трогает нас. Ты из их Рода, — добавила она, потеревшись головкой о мою руку.

— Ты здесь одна? — спросила я снова.

— Нет. Вместе со мной жили две дочери. Сейчас они ищут себе мужей, с которыми продолжат наш род.

— А почему вы не уйдёте отсюда? — задала я новый вопрос.

— Зачем? — удивилась К’шарри. — Здесь у нас есть всё, что нужно для хорошей жизни.

Устав сидеть, я с трудом поднялась, разминая затёкшие конечности. Когда я начала оттряхивать мантию от налипших старых листьев, моя палочка, для которой карман мантии был маловат, выпала. Подняв её с земли, я собиралась положить её обратно в карман, но К’шарри вдруг очень громко зашипела, выражая удивление и негодование одновременно.

— Плющ! Плющ! — зашипела она, не сводя своих глаз-бусинок с моей палочки.

— Что случилось, К’шарри? — растерянно спросила я.

— Это же Плющ!? — возмутилась она, но, видя моё непонимание и растерянность, спросила, — Разве ты не знаешь?

— Не знаю чего?

— Древней легенды о Волшебнике, Змее и Плюще? — спросила К’шарри, тряся своей маленькой серой головкой и мелькая розовым язычком.

— Никогда не слышала, — пожала плечами я.

— Каждая змея знает об этой Легенде…

— Расскажи мне о ней, — попросила я, ища место, куда бы присесть. Увидев широкий плоский камень, освещённый солнцем, я направилась туда и, высушив его поверхность и отчистив от листьев, села.

К’шарри сползла с моего запястья, уютно устроившись у меня на коленях. Пригревшись на солнышке в складках моей мантии, она неторопливо начала свой рассказ.

— Давным-давно существовала Змеиная Роща, прекрасное место, змеиный рай. Там жил огромный двухголовый Змей, которому поклонялись и люди, и звери. Каждый год ему приносили в жертву юную невинную деву, и так продолжалось много-много лет. А однажды, когда наступило время очередной жертвы, Змей запросил дочь местного правителя, которая была помолвлена с одним сильным и храбрым Волшебником. Он не разрешил правителю отправлять Змею свою дочь и на следующее утро сам отправился в Рощу вместо своей возлюбленной.

Двухголовый Змей, увидев Волшебника, вступил с ним в бой, но проиграл. Притворившись мертвым, он дождался, когда Волшебник подойдёт совсем близко, и укусил его. Яд быстро проникал в тело ослабленного воина, и тот пал близ Священного древа, увитого плющом. Плющ этот так долго соприкасался с корой Священного древа и чешуёй двухголового Змея, что насквозь пропитался их светлой и тёмной энергией, обретя волшебную силу.

Плющ обвился вокруг запястья умирающего Волшебника и впитал змеиный яд. Волшебник поднялся на ноги, полностью исцелённый, а Змей, видя, что его враг по-прежнему жив, проклял Плющ, который помог ему.

С того самого момента и до сих пор, Волшебник, владеющий Плющом, мог тринадцать раз исцелиться сам или исцелить других, но после вступало в силу Проклятье Змея, суть которого заключалась в том, что яд, содержащийся в палочке, отравлял своего владельца, и тот умирал. И хотя польза от Плюща огромна, немногие волшебники готовы пожертвовать своей жизнью.

На этом К’шарри закончила свой долгий рассказ и снова посмотрела на меня.

— И как заставить Плющ обвиться вокруг моей руки и излечивать людей? — спросила я.

К’шарри посмотрела на меня, словно на сумасшедшую, нервно прошипев:

— Разве ты не поняла? Если ты пробудишь Плющ, он в конце концов убьёт тебя!

— Я всё прекрасно поняла, но мне нужна его помощь.

Когда я услышала рассказ К’шарри, то в моей душе шевельнулась надежда, что мне удастся с помощью Плюща исцелить Эйлин. Моей смертью из-за одного использования это всё равно закончиться не сможет, а моя дорогая Эйлин будет жить, и папа будет счастлив, и Северус тоже. Сплошная польза!

— Мне нужно исцелить Эйлин, мою тётю. У неё больное сердце, она едва не умерла, и теперь любое потрясение для неё равноценно смерти. Я должна ей помочь.

К’шарри долго молчала, свернувшись клубочком у меня на коленях, и похоже не собиралась отвечать.

— К’шарри, пожалуйста. Мне нужно знать, как попросить Плющ о помощи.

— Я не знаю. Тебе придётся самой найти ответ, — грустно ответила змейка.

— В любом случае, спасибо тебе. Ты подарила мне надежду. Если хочешь, я буду навещать тебя, правда, скоро я уеду в Хогвартс, но тем не менее.

— Это замечательно, Говорящая. Я так давно ни с кем не разговаривала.

— Мне нужно идти. Наверное, меня уже потеряли, пока я тут с тобой сидела, — рассмеялась я, поднимаясь с тёплого, нагретого солнцем камня. Змейка снова обвилась вокруг моего запястья.

Я вернулась к тому месту, где нашла К’шарри и положила её на место. Согревшись, она чувствовала себя довольно бодрой и, попрощавшись со мной, отправилась на охоту. А я, выйдя из кленовой рощи, вернулась в поместье.