Обман (джен)

Звон холодной стали и время от времени звучащие возгласы двух пони эхом разносились по комнате. Промокшие солёным потом до нотки Сомбра и Тарик уже на протяжении двух часов оттачивали навыки боя, прерываясь лишь на двухминутные передышки. В их движениях было ровно столько ярости, чтобы сбить противника с ног, допусти он ошибку, и столько терпения и осторожности, чтобы её дождаться. Впрочем, несмотря на кажущуюся со стороны реалистичность, оппоненты не перегибали палку и дрались на затупленных мечах. Мешало бою и маленькое пространство — шутка ли, драться в относительно небольшой комнате? — однако тренировка на улице оставалась рискованным занятием. «Нам сейчас нужно ждать», — частенько говорил Сомбра, когда кто-либо — в основном то был Тарик — возмущался его чрезмерной осторожности.

До ушей Дрисса донёсся еле различимый глухой стук, точно удары о деревяшку. Он показался ему слишком тихим и, скорее всего, являлся лишь очередной звуковой галлюцинацией, возникшей из-за шума. Однако не прошло и минуты, как стук повторился. «Кто-то стучит», — подумал Дрисс и поспешил поделиться своей мыслью с остальными.

— Так иди и посмотри, — попросил запыхавшийся Сомбра, — мало ли.

— Отдохнём? — предложил часто дышавший Тарик, на что друг молча кивнул головой.

Как бы странно это не звучало, но последние несколько недель, каждый раз слыша стук в дверь, Дрисс подходил к ней с некой надеждой. В детстве он с похожими чувствами бежал к двери, когда с работы возвращалась мать; он кидался ей на шею и интересовался, не принесли ли она ему что-нибудь вкусненькое? Ответ не менялся из раза в раз, но жеребёнок не терял надежды и дарил матери улыбку своей детской наивностью. Сейчас Дрисс понимал, почему мать ничего ему не приносила. Однако у него не получилось ответить на вопрос: кого он надеется увидеть сейчас?

Дверь тихо открылась. На пороге стояли три кристальных пони. Первой бросилась в глаза важного вида светло-оранжевая личность, выделяющаяся на фоне других, похожих как две капли воды, облачённых в лёгкие металлические доспехи с виднеющимися рукоятками мечей белых кристальных пони с короткой синей гривой. Светло-зелёная мантия, под которой позвякивал какой-то металл, скрывала его кьютимарку и одновременно говорила о знатном происхождении и, что самое важное, гражданстве Кристальной Империи. «Где же я тебя видел раньше?» — никак не мог вспомнить Дрисс, совершенно забыв о том, что ещё не сказал гостям ни слова.

— Сомбра здесь? — послышался спокойный, величественный, надменный голос, которым обладает каждая уважающая себя политическая личность или представить знатного рода.

Такой, казалось бы, простой вопрос не на шутку озадачил Дрисса. Он не спешил отвечать, однако еле заметно кивнул. Этого оказалось достаточно для «незнакомца».

— Проводи меня к нему, — приказал он, заходя в дом и заставляя встречающего пятиться назад под напором его целеустремлённости.

Дрисс чувствовал себя зверем, загнанным в угол: сердце колотилось с бешеной скоростью, а разум пытался найти выход из сложившейся ситуации. В голову пришла, возможно, не самая лучшая, однако вполне приемлемая фраза:

— Как мне вас представить?

— Как? — искренне поразился «незнакомец».

Дрисс ощутил на себе всю силу и унижение его пронзающего насквозь взгляда; блеск и скрывающееся в нём возмущение буквально уничтожили пони изнутри.

— Передай своему хозяину, что его желает видеть…

— Бонеций Крадус, какая встреча! — появился неожиданно для всех Сомбра. — Проводи этого достопочтенного пони в зал, я присоединюсь к вам через пару минут.

«Спасибо тебе», — мысленно поблагодарил Дрисс и припомнил манеры, которым он был обучен, но за последние два месяца почти никогда не демонстрировал.

— Прошу вас, следуйте за мной, — поклонился он и, сделав жест копытом, провёл гостей в комнату.

Как бы это ни прозвучало, но эта была самая шикарная комната во всём доме. В отличие от большинства остальных, в которых Сомбра в целях экономии даже запретил что-либо делать с обветшавшими стенами, оставляя их постепенно разрушаться, в эту он вложил кругленькую сумму. Объяснял это необходимостью наличия хотя бы одного помещения, где они могли принимать важных гостей. Тогда это казалось остальным бессмысленной тратой и без того небольшого бюджета, однако теперь Дрисс в очередной раз убедился в дальновидности друга.

Стоит, однако, отметить, что на заграничных гостей ни новая мебель — диван и два стола, — ни сверкающая золотом, точно солнце, дорогая люстра, ни кажущиеся новыми стены цвета потускневшего серебра; ни прекрасный красный бархатный ковёр, купленный за гроши у одного разорившегося торговца, ни несколько картин, сделанных на заказ у талантливого художника, живущего в доме напротив; ни серебряная посуда, ни озаряющий и наполняющий комнату теплотой камин с превосходными узорами — ничто не произвело на них должного впечатления. Более того, Бонеций всем своим видом демонстрировал, что ему, откровенно говоря, противно находиться в таком убогом помещении. Однако стоило появиться Сомбре, как он вдруг с уважением и еле заметной завистью произнёс:

— Чудесная комната, полагаю, вы обустраивали?

— Нет, это Дрисс, — преспокойным тоном ответил Сомбра, словно несколько недель назад он не кричал на своего друга за то, что тот покрасил стены в немного другой оттенок.

Ответ, казалось, слегка озадачил гостя, однако он даже не взглянул на обустроившего эту чудесную комнату пони.

— Ты проделал долгий путь, чтобы найти меня, — продолжил Сомбра, когда в комнату вошёл Тарик. — Я рад любому своему старому другу, но можешь ли ты называть меня своим другом?

— Разумеется! — чуть ли не воскликнул Бонеций.

— Да? Странно. Если мне не изменяет память, ещё до моего изгнания ты часто высказывался обо мне как о плохом полководце и ужасном политике.

— Вполне возможно, что я несколько раз оспаривал твои решения, но на то были веские причины, — еле заметно заволновался гость, выдавая волнение лишь взглядом. — Однако не стоит ворошить прошлое.

— Верно, — кивнул Сомбра. — Прошу тебя, присаживайся.

Бонеций почтительно поклонился и устроился на мягком диване, когда собеседник не спеша ходил по комнате, точно прогуливался среди своих владений.

— Чем обязан твоему визиту? — продолжил он.

Бонеций слегка подался вперёд, изобразив на лице серьёзность настоящего лидера, и голосом истинного оратора произнёс:

— Смутные времена настали для Кристальной Империи. Нищета, голод, разруха и постоянное ощущение грядущей катастрофы породили недовольство среди граждан империи. Настроение масс ухудшается с каждым днём, а император этого словно не замечает. Его решения всё чаще идут вразрез с вековыми традициями нашей славной страны. Он перестал прислушиваться и доверять большинству членов императорского совета, когда оставшиеся имеют над ним колоссальную власть. Но их советы и предложения не помогают остановить, а лишь ускоряют крах империи.

Бонеций выдержал небольшую паузу, а затем продолжил.

— Новый главнокомандующий Кристальной армии, генерал Бишоп, не пользуется популярностью среди воинов и военачальников. Он стал для них такой же головной болью, как для нас Сэрвус Аврелий. После твоего изгнания он совершил сотни арестов и уволил половину офицерского состава. Армия недовольна и требует справедливости. Но что она может, когда сам император поддерживает Бишопа.

Сомбра, подобно искусному игроку в карты, на протяжении всего монолога Бонеция сохранял каменное выражение лица. Однако за этой маской скрывался настоящий воин, лидер, готовый ринуться в бой; ему требовался лишь повод, который он вот-вот получит.

— Народ недоволен, армия на грани бунта, а знать готова на всё, только бы спасти империю от краха. — Бонеций встал. — Нам нужен лишь лидер, тот, за кем пойдёт армия, тот, кого признает народ, тот, кого захочет видеть знать во главе империи…

Оратор медленно поклонился Сомбре, словно боясь ненароком оступиться, и, чуть ли не целуя пол, закончил:

— Нам нужен ты!

Стоит ли говорить, какой была реакция Сомбры? Дрисс, как никто другой, знал о желании бывшего генерала вернуться в империю не в качестве изгнанника. И хотя тот никогда не заявлял об этом в открытую, только слепой мог не увидеть огонёк в его глазах при любом упоминании о Кристальной Империи и всего, что с ней связано. Ежедневные тренировки, странные разговоры о политике и, наконец, эта комната — Сомбра готовился к этому дню. И вот он настал, миг, который вожделел бывший генерал.

Все собравшиеся здесь пони, казалось, впитали в себя частичку той радости, уверенности и рвения, которые буквально излучал Сомбра. Однако двое — Тарик и Дрисс — не только ощущали величие момента, они также понимали, что риск велик, и этот страх не давал им покоя. Больше всего они страшились поспешного решения Сомбры, которого заманчивое предложение могло ослепить, как гора золота жадного дракона.

— А пойдут ли они за изгнанником и предателем? — как гром среди ясного неба прозвучал вопрос Сомбры.

Бонеций замешкался и растерял всё спокойствие и величие, кои наполняли его сладкоголосые речи. Его взгляд метался из стороны в сторону, а сам он, будто разбуженный посреди ночи, неуверенно произнёс:

— Изгнание нисколько не убавило твоего авторитета… наоборот, ты стал для многих образом спасителя, мученика, который однажды придёт и наведёт порядок.

«А ты, оказывается, шаток, как стол без одной ножки», — отметил про себя Дрисс, продолжая с интересом наблюдать за другом, не имея никакого желания вмешиваться в разговор.

— И каков же ваш план? — продолжил Сомбра с недоверием.

— Ты прибудешь в Кристальные Копи, куда генерал Бишоп ссылает все ненадёжные легионы. Там ты выступишь перед армией и убедишь её поддержать восстание. Затем ты войдёшь в город во главе войска, и…

— Нет! — гаркнул Сомбра, напугав всех, словно раскрывшая капюшон кобра. — Я не войду в город во главе войска!

— Но… — продолжил было Бонеций.

— Этому не бывать! Как и вашему плану. Я отвергаю его.

— Почему? — неожиданно возмутился гость.

— Не все поддержат меня, и начнётся бойня. Реки крови окрасят город в багровый цвет, а горы трупов заслонят солнце, и их зловонный запах навеки останется на улицах в качестве напоминания об этом ужасном дне. Новая империя не должна быть построена на костях других пони, — хладнокровно озвучил он своё решение.

Бонеций отреагировал на подобное заявление относительно адекватно: он не сказал ни слова и просто присел на диван, погружённый в думы. На остальных вердикт — по-другому и не назовёшь! — произвёл разные впечатления. Охранники гостя, ещё ни разу не подавшие голоса, растерянно смотрели на своего хозяина, готовые, казалось, на решительные действия. Тарик, также не участвовавший в разговоре, недоумевающим взглядом уставился на Сомбру, на лице которого царила решимость; к слову, бывший трибун неоднократно осуждал бессмысленное насилие, однако сейчас его вид говорил об ином мнении. Дрисс, в свою очередь, находился между молотом и наковальней: он хотел вернуться в империю, но совесть не позволяла сделать это таким кровавым путём.

— Отчаянные времена требуют отчаянных мер, — проронил Бонеций.

— Но не таких, — отрезал Сомбра и неожиданно для всех обратился к Дриссу: — А что ты думаешь по этому поводу?

— Я? — опешил тот.

— Да, ты. Говори, не стесняйся. Здесь нет врагов, только друзья.

Стоит говорить, что вопрос загнал Дрисса в тупик. Ему, конечно, время от времени хотелось влезть в разговор, однако теперь, получив такую возможность, он растерял былой энтузиазм и все трезвые мысли.

— А кто ты такой? — осведомился Бонеций.

— Дрисс, мой бывший слуга, — охарактеризовал друга Сомбра.

— Слуга? — фыркнул гость. — Что он может знать?

Заявление оскорбило Дрисса до глубины души. Неожиданно для самого себя он, словно сорвавшаяся с цепи собака, уверенным тоном отчеканил:

— Бойня никогда не была и не будет хорошим решением. Даже если жители и признают его, правители других стран никогда этого не сделают.

— Абсурд! — вскочил Бонеций.

— Вовсе нет! Ни грифоны, ни минотавры не признают нового императора, а Эквестрия будет колебаться до последнего!

— Откуда тебе знать? Ты в этом не разбираешься. Твой удел — служить, как служит собака своему хозяину!

Лицо гостя покраснело от гнева, и он, готовый плюнуть Дриссу в лицо, гордо поднял голову. Однако тот, подобно почувствовавшей кровь акуле, уже не мог остановиться. Его щёки пылали, сердце бешено колотилось, а взгляд буравил оппонента насквозь.

— Он прав, — снял нависшее напряжение Сомбра. — Но осуждать легко, а можешь ли ты что-нибудь предложить?

— Предложить… — на секунду замешкался тот, но быстро нашёл решение. — Если ты хочешь признания от других стран, то займи трон законным путём.

— Каким именно? — продолжил Сомбра.

«Но… но ты и сам знаешь, — открыл для себя страшную истину пони. — Сколько раз ты рассказывал мне об этом древнем законе!.. Или ты продумал и это?»

— Вызови императора на бой, брось ему вызов, обвиняя его в самом страшном преступлении, которые только может совершить житель империи.

— Никто, будь это император или нищий, не может идти против империи и её священных законов, — напомнил всем Тарик своим суровым тоном.

Сомбра довольно улыбнулся и преспокойным голосом обратился к Бонецию:

— Вот и новый план: я вызову императора на бой и одержу над ним вверх. Эквестрия уважает законы других государств и признает меня. До остальных мне нет дела.

Гость откинулся на спинку дивана. Все понимали, что спор окончен — иного плана у недовольных верхов Кристальной Империи просто не было, иначе они предложили бы его сразу. Однако Бонеций не спешил соглашаться. «Почему ты молчишь? Неужели тебе настолько сложно признать правоту бывшего слуги?.. Сколько же в тебе надменности, тварь!» — негодовал Дрисс.

Наконец, неуклюже встав, один из советников императора и глава одного из самых влиятельных домов в Кристальной Империи заявил:

— Император не примет вызов. К тому же ты забываешь о магии Кристального Сердца и мощи короны!

— Именно поэтому он и согласится.

— Тебе не победить! — покачал Бонеций головой.

— Так считает Сэрвус, и эта уверенность его погубит… Хорнелий Тацит, историк, ещё проживает в империи?

— Наверное, — задумался гость. — Но какое это имеет значение?

— Через две недели он должен быть в Кристальных Копях. Позаботьтесь об этом.

Бонеций взглянул на Сомбру в последней попытке показать свой характер. Однако не прошло и нескольких секунд, как он смиренно опустил голову.

— Я всё устрою, — согласился поверженный оппонент.

— Будьте наготове, через пятнадцать дней я вызову императора на поединок!