Новая история (джен)

Снова темнота, снова не могу шевелиться. Но сейчас дышать легче, кожу не тянет, а вокруг ничего не пикает. И очень тепло. Окружённая со всех сторон чем-то мягким и тёплым я чувствую себя завёрнутой в кокон. Но от этого так спокойно и защищено. На мгновение мне стало грустно: родители ожидали, что из этого кокона вырастет прекрасная бабочка, а получилась я. Чувствую, как дёргаю ножкой, как вытягиваются руки, открываются глаза… Сердце готово выскочить из груди. Неужели я сейчас увижу родителей? Дом? Увы, зрение младенцев значительно хуже, чем у взрослых, а потому я увидела только два размытых чёрных пятна.

— Она открыла глаза! — воскликнуло одно из пятен. Не тот мужчина, что был прежде. Этот голос звучал моложе, выше и беззаботнее.

— И? — удивилась мама.

— Она гений! — воскликнул мужчина. — Она опережает развитие!

— Ты что с Ивы свалился? [1]

— А что такое?

— Как связаны открытые глаза и гениальность?

— А разве дети глаза открывают не через месяц после рождения?

— Это же ребёнок, а не котёнок.

— Да я как будто так много детей видел!

— Ладно, — наклонившись ко мне, вздохнула мама. В воспоминании я ничего особенного не испытывала. Снова потянулась, провела ручкой по лицу. Но настоящая я — одиннадцатилетняя — забыла, как дышать. Мама была совсем близко, и я поняла, что у неё чёрные волосы. Точно такие, как у меня. Нос приятно защекотало чем-то сладким. Одеяло исчезло, но вместо него появились руки. Тёплые и бережные. Мне хотелось остаться в этом воспоминании навсегда. — Хочешь подержать её?

—Я? — удивился мужчина. Голос его стал звучать чуть тише, будто он отступил назад. — Я боюсь. Она какая-то… Очень маленькая. Вдруг я её сломаю.

— Это я тебя сломаю, — резко ответила мама. На пару мгновений я почувствовала лёгкий ветерок на лице. Видимо, она подошла к нему в пару шагов. — И вообще, ты — опекун. Вот и поучись управляться со своей подопечной. Только осторожнее голову.

— Ага, — напряжённо выговорил мужчина, просунув руки мне под шею и тело. Я очень старалась, но так и не смогла разглядеть его лицо. От него пахло свежим пергаментом, чернилами и выпечкой. — Пока всё хорошо. Да. Смотри, я справляюсь.

Какое-то время ничего не происходило, мужчина не очень умело стал качать меня на руках. Я попыталась разглядеть комнату, но и она была размытой. Единственное, что о ней можно сказать: светлая.

— Ты не передумал? — голос мамы прозвучал мягче и ближе. Буквально через секунду она снова стояла рядом. Трудно сказать, на кого из нас она смотрела.— Будешь опекуном?

— С чего бы я передумал?

— Вдруг… Вдруг ты ещё захочешь завести собственную семью? — сбивчиво сказала мама, будто тема была ей не очень приятна.

— Послушай, двадцать лет я желаю, чтобы моя фамилия сдохла с моим отцом. Но прямо сейчас передумал. Ага.

— Я просто волнуюсь, — отчеканила мама, отойдя к чему-то светлому. Вероятно, к окну.

— А ты не волнуйся. Ты лучше представь, какое приданое у неё будет с учётом моего состояния! О-о-о-о, я жду того момента, когда все наши передерутся за неё. — «Состояние? Это он о деньгах? Конечно! Деньги? Где мои деньги?! И где опекун?» Дальше я слушала с утроенным вниманием. — Так когда мы проведём ритуал?

— Если ты готов, то хоть сегодня.

— Отлично!

Дверь комнаты с громким свистом отворилась, и меня тут же быстро прижали к себе. Запах чернил стал нестерпимым, и я чихнула.

— Протего! — выкрикнул Опекун. Я решила называть его именно так.

— А, ты уже здесь, крыса канцелярская! — воскликнул мужской голос. Тот самый, что был в прошлом воспоминании. Обращение показалось мне оскорбительным, и внутренне я вся напряглась. На деле же я увлечённо жевала царапник. Вопреки всем ожиданиям, мужчины громко рассмеялись, а после и обнялись. К запаху чернил примешался табак. — И смотрите, кого я к вам привёл!

В комнату вошёл ещё кто-то, но он не подавал голоса, а разглядеть я никак не могла. Громкие возгласы красноречиво говорили, что этому кому-то были рады.

— … даже не сказал, что вернулся! Случайно на улице столкнулись!

— Я как раз хотел разыскать тебя, — смущённо ответил новый мужской голос. Тихий и неуверенный.

— Да как же! — воскликнул Мужчина и, судя по звукам, хлопнул Робкого по спине. — К девушке ты шёл! Ладно-ладно, я всё понимаю. А знаете, что я узнал по дороге? Я стану дядей!

— Да я же сам сказать хотел! — протестовал Робкий, но под градом восклицаний и поздравлений был не особенно услышан.

Мама к этому празднику присоединиться не спешила. То ли боялась, что громкие звуки могли меня напугать, то ли радовалась, что вовремя нашла опекуна. На самом же деле совсем другое привлекло её внимание.

— Отряд авроров так и должен идти к нашему дому? — спокойно и холодно спросила мама, но в голосе чувствовалось напряжение.

— Отряд авроров? — встрепенулся Опекун.

— Это не к нам, — уверенно заявил Мужчина. — Им и в голову не придёт искать нас здесь.

— Говорила я тебе, давай переедем в Годрикову впадину. Так нет же! — ворчала мама.

— В Годрикову! — выплюнул Мужчина. Я чихнула, и все разом притихли. — Мы посмотрим что там, а вы оставайтесь с Трикси.

После этой команды хлопнула дверь, и комната погрузилась в гнетущую тишину. Я усиленно пыталась разглядеть хоть что-нибудь, но не выходило. И так же усиленно запоминала ощущения, когда тебя качают на руках. Вдалеке что-то бабахнуло.

— Может, тебе с ней аппарировать? — нервно предложил Опекун.

— Куда? — зло бросила мама. — Да и слишком маленькая она и для аппарации, и для портала. А выйдем — засада. Присмотри за ней. Я спущусь вниз.

— Я?! Может, лучше наоборот?

— Мы, конечно, друзья, — рассмеялась мама, — но боевой маг из тебя, как из лукотруса. [2]

— У меня двенадцать СОВ! — обиженно крикнул опекун, но его уже никто не слышал.

Ещё один хлопок двери, снова гнетущая тишина. Опекун явно нервничал, качая меня сильнее, чем нужно. Он кружил по комнате в раздумьях, не зная, что предпринять. Подсовывал мне то красный кубик — я думаю, это был он — то гремел погремушкой, то вертел рукой перед моим лицом, но без толку. Я все ещё слюнявила царапку. За дверью бабахнуло ещё пару раз, стали слышны выкрики. Теперь по комнате он носился, не в силах сосредоточиться на чём-либо. Я требовательно закричала, когда он слишком сильно сжал мою руку. Пару мгновений он смотрел на меня, а потом опустил в кроватку, кое-как замотав в одеяло. Я решила, что в то самое. С именем.

— Трикси, — судя по голосу, он наклонился. Увы, я на него не смотрела.— Малышка, послушай, мы пойдём и… И дадим жару нехорошим дядям и тётям, — взмахивая палочкой, он говорил сбивчиво и рвано, со странным присвистом. Было слышно, как он глотал воздух, будто облизывая губы. — А потом вернёмся. А ты подожди нас. Ты же подождёшь? Конечно, подождёшь, ты же нас любишь. А мы любим тебя. Все. Вот. А чтобы тебе не было скучно:

Закончив с чарами, он сунул мне что-то в руки. Полилась красивая музыка. Я зевнула. Веки потяжелели, и глаза медленно закрылись.

— Поспи, во сне время идёт быстрее, — нервно рассмеялся он. — Мы скоро придём. Обязательно.

Жаль, что это обещание он выполнил только через четырнадцать лет.

* * *

— Мисс Свенсон, — я почувствовала, как кто-то настойчиво тормошил меня за плечо. Но отмахнулась, не желая покидать чудо-воспоминание, где меня все любили. — Мисс Свенсон, мисс Свенсон, мисс Свенсон.

— Ну что? — не открывая глаз, заорала я, махнув рукой. Тут же за спиной раздался женский крик. Я села и обернулась так резко, что шею свело. Рядом с кроватью стояла миссис Браун со склянками зелий в одной руке и догорающим блокнотом в другой.

— Опять эти стажёры что-то намудрили! — выругалась она, взволнованно оглянувшись на кровати Лонгботтомов. Но ничего. Я никак не могла понять, где находилась. — Пора принимать зелья. И никуда не ходите, целитель Дэвис скоро придёт.

Всё ещё не особенно понимая, где я, я сочла за лучшее лечь на кровать и продолжить спать. В груди щемило и горело, казалось, ещё чуть-чуть, и я вернусь обратно, но не выходило. Из коридора доносились какие-то восклицания: это миссис Браун выгоняла стажёров из отделения. Пытаясь улечься поудобнее, я засунула руку под подушку, но наткнулась на что-то тонкое и сухое.

Под подушкой притаились исписанные обрывки пергаментов. Я не помнила, когда писала, но почерк был точно мой. Видимо, ночью я просыпалась несколько раз и в панике записывала всё подряд, поэтому записи были небрежными, отрывочными и больше напоминали записки сумасшедшего. Я схватилась за голову. Мистер Забини, управление зельем, зелёная кровь, труп, Перси Уизли, чета Ноттов — вчерашний день проносился перед глазами, словно на перемотке. «Это что, было на самом деле? Ой, а где Миллер?» Я огляделась по сторонам, но, конечно, ни Миллера, ни какого-то другого целителя рядом не было. Только Алиса Лонгботтом как привидение плыла по палате, что-то напевая под нос.

Я снова легла, игнорируя зелья. Я не была уверена, что мне вообще стоило лечиться. Ведь тогда я не смогла бы слышать родителей! А вдруг в следующий раз они бы назвали имена, фамилии! Но перспектива рехнуться тоже не привлекала. А как же учёба? А как же деньги моего Опекуна? Решив, что немного полечиться всё же полезно, я черканула в пергаменте, что стоит расспросить ребят про опекунов и ритуалы. И в этот раз дожать их. Окинув взглядом куски пергамента, приписала, что нужно купить дневник. Хранить всё в одном месте. А потом записала и разговор. На бумаге слова Опекуна смотрелись до обидного короткими. Я успокаивалась тем, что он просто очень торопился и ему было не до лирических отступлений.

Внутри прямо-таки распирало от счастья. Ведь меня любили — теперь это неоспоримо — любили столько людей! Аж целых четверо! Обещание, пусть и невыполненное, не желало выходить из головы. Мне не хватало слов, чтобы выразить чувства вслух, а потому я закружилась на месте, имитируя танец. Танцевать я не умела, поэтому просто пыталась повторить движения, подсмотренные в фильмах. Меня даже не смущало, что ночью меня переодели в свежую сорочку. Я и не заметила, как к окну подплыла Алиса Лонгботтом. Танца показалось мало, и я решила ещё и запеть. Пела я не так чтобы очень. Мисс Мэри говорила. Кровь из ушей, конечно, ни у кого не шла, но и удовольствия особенного мой голос не доставлял.

— Голос твой, рук тепло

Будто бы сновиденье.

Стёрлось всё, уплыло,

Мне оставив лишь тени.

Дом родной, был ли ты?

В колыбели качалась?

Образы и черты

Через сны обретались. [3]

В очередной раз покружившись, я присела в неумелом книксене. В больничной сорочке это смотрелось нелепо, но мило. Музыка звучала в голове, и, стараясь выдержать необходимую паузу, я смолкла, подняла лицо и встретилась взглядом с Алисой Лонгботтом. Та рассматривала меня, как нечто чудное. Она не двигалась, и я тоже замерла. Ощущение праздника таяло, ноги начали затекать. Она приложила руку к окну, едва касаясь стекла пальцами. И тут произошло нечто невероятное! Голубоватая магия, словно тонкие водные ручейки, заструилась по пальцам, перетекая на стекло. И лёд на нём, словно подчиняясь, задвигался, стал расползаться в красивую снежинку. Так я впервые увидела «распылившуюся» магию. Колдовать можно было различными способами, и до этого я немного обучилась только «нитям» — самому простому.

Буря эмоций заворочалась в душе. Я не одна могла колдовать без палочки! Жаль, Алиса ничего не могла мне рассказать. Я то открывала, то закрывала рот, а на окне появилась вторая снежинка. Вдруг всё прекратилось. Облизав губы, я тихо и медленно продолжила:

— Счастья тихого мотылёк

Память крыльями тронул.

И тут же в узорах появилось нечто, похожее на бабочку. «Да она же разумна! Она понимает, о чём я!»

— Там в окошке так далёк

Свет родного дома.

Пальцы на стекле дрогнули, лёд начал подтаивать, поплыл и стал складываться в квадрат, внутри ещё один поменьше, вверху треугольник… «Да это же дом!»

— Верю, мне будет срок

Счастья в руках знакомых.

Я как сидела в полуприсяди, так и осталась. Алиса тоже замерла, и я боялась её спугнуть. Её голова клонилась к правому плечу и мелко тряслась, будто её непрерывно били током, а огромные глаза на худом бледном лице смотрели безумно и тоскливо. Даже обречённо. Она не отрывала взгляда от своей руки, а я — от неё. Я засмотрелась на её ядро. Нежно голубое, яркое, почти такое же, как лёд на окнах. Как волшебный хрустальный шар. Который небрежно уронили на пол. В реальности такой шар непременно бы разбился на тысячи мелких осколков, но ядро нельзя разбить просто так, и потому эти осколки удерживались чистой магией. К тому же, этот битый шар в самом центре был проколот насквозь, будто в него попали стальным тросом. Но и это было не самым интересным. Не все магические нити тянулись к ядру. Некоторые были серыми и безжизненно повисли. Словно обескровленные сосуды. Часть из них имела чёткие и ровные края, другие же висели клочьями, словно их псы пожевали. А в голове… Все нити смешались, будто котёнок поигрался пряжей. Это были даже не нити, а какие-то ошмётки, едва-едва соединённые между собой. Затянутые узлами, они не двигались. Вероятно, поэтому и память у Алисы «не работала». Но она всё ещё оставалась волшебницей.

На трясущихся ногах, я встала прямо и приложила дрожавшую руку к окну. Попыталась повторить то, что делала Алиса, вот только ничего не получилось. Вместо облака магии из пальца вытекла тонкая нить. И я никак не могла понять, как её изменить. Алиса, стоя напротив, сделала то же самое. На окне появился схематичный человечек. Ещё один повыше. И между ними совсем маленький. Папа, мама, ребёнок.

Я снова запела, на ватных ногах двигаясь вперёд. Не очень понимала, почему именно пение производило на Алису такой «усыпляющий» эффект. Главное, что наши руки оказались рядом. Я смотрела на неё и на руки, на неё и на руки. Наконец, она поняла меня, снова выпустив магию в лёд. У меня опять получилась только нить. Такие полезные когда-то… В тот момент я их возненавидела. Худая женская рука легла поверх моей, Алиса стояла за спиной. Мне было немного страшно, но интерес и желание колдовать перевесили страх. Она водила моей рукой из стороны в сторону, будто пытаясь размыть контуры нити. Но бесполезно. Нить волнилась, как ленточка. И когда я уже почти отчаялась, мою руку закололо маленькими иголками. Не больно, но неприятно. Моя красная нить вдруг посветлела, смешиваясь с голубыми ручьями. И начала медленно расплываться. Так я узнала, что магию можно не только передавать друг другу, но и смешивать. Вторую руку Алиса тоже приложила к стеклу, прикасаясь к моей магии с другой стороны, не давая нити утечь слишком далеко. Меня осенило. Ведь она должна видеть то, чему придаёт форму! Видеть цвет. За биением собственного сердца я перестала слышать всё вокруг. Я не сумасшедшая! Я не одна видела цвета! И тут же эта радость омрачилась. «Кто может видеть цвет? Правильно! Беатрис и психи! Психи и Беатрис! Эге-ге-гей! Ни одного нормального дня!» От волнения я раскраснелась, на лице проступил иступлённый восторг. Я посмотрела вверх. Очень уж мне хотелось разделить радость с такой же видящей, хоть и безумной. Мне не стоило этого делать. Алиса, едва только увидев эту улыбку, тут же отпрянула. Голова её затряслась сильнее обычного, а на мою протянутую руку, на попытку вернуть, она убежала к своей кровати, крепко обхватив плечи руками. И даже песня не могла её вернуть.

В тот раз у меня так ничего и не получилось. На пергаменте появился новый пункт: узнать о чарах управления жидкостями. Ведь и целители умели делать то же самое. Но палочками.

Оказалось, что все эти рисунки на окне заняли около часа. Не успела я придти в себя, как в палату вернулась миссис Браун, да не одна, а с Дэвисом и Миллером! К сожалению, последний направился к Логнботтомам, а не ко мне. Лишь только сухо кивнул в знак вежливого приветствия. Обняв колени, я сидела на кровати, как сжатая пружина, не сводя с Миллера жадного взгляда. От остальных это не укрылось.

— А правда, что целитель Миллер детей спасал во время магической войны? — выпалила я на расспросы Браун, когда Миллер ушёл.

— Кто вам это сказал? — ахнула она, так сильно сжав блокнот, что даже пальцы побелели.

— А я… Я… Я… Я у-у-услышала, как об этом портреты говорили. Какой-то Розье. Вроде бы, — ответила я и прикрыла глаза. Это первый портрет, который пришёл мне в голову.

— Ясно, — отвернулась миссис Браун, а я на миг провалилась в прошлое. Мэри точно так же произносила «ясно». Обычно это означало, что кто-то будет наказан. — Долг целителя…

— …помогать всем без исключений, — задорно подхватил подошедший мистер Дэвис. Миссис Браун молча поджала губы, а я решила больше не нарываться. Мистер Дэвис предложил мне продолжить «нашу вчерашнюю прогулку по лесу». [4] Выпив ещё одно зелье, я согласилась. Если бы я знала о его свойствах, то немедленно бы выплюнула.

Как и вчера, в лесу было темно, сыро и холодно, лунные лучи терялись в острых ветвях деревьев, не достигая земли. Но на этот раз на ветвях росли листья. О чём я честно поведала мистеру Дэвису.

— Что это за деревья? — дружелюбно поинтересовался он. Я улыбнулась. Чудно было слышать его голос в этом лесу.

— Я думаю, это тисы и осины. Острые кроны тисов стремятся вверх, а листья осины дрожат даже от самого незначительного ветерка. Знаете, почему?

— Нет.

— Это потому что, — важно пояснила я, задрав вверх указательный палец, — их листовые пластины крепятся к длинному тонкому черенку, а с боков он сильно сплющенный и плоский. Поэтому он очень легко изгибается. Вы знаете, у меня ведь палочка из осины. А вторая из виноградной лозы.

— У вас две палочки?

— Да, сэр.

— Почему?

— На всякий случай.

Я была страшно собой довольна, хоть где-то мне пригодились магловские знания. На уроках гербологии они были бесполезны. Листья дрожали на ветру, рождая у меня тревожные чувства. Я ступала медленно и осторожно, боясь оступиться на влажной земле.

— В этом лесу есть животные?

— Какие-то неведомые хищники. Ах да, и ещё медведь. Вот, кстати, и он.

Сказала я и на миг задержала взгляд на ярко голубых глазах медведя. В голове пролетела мысль, что такие глаза у Дамблдора. Такие же были у Мэтта. В этот раз я не собиралась легко сдаваться. Я знала, что в реальности медведь всё же разодрал бы меня в клочья, но…

— Это ведь воображение, значит, я могу поступить, как хочу? — решительно спросила я, глубоко дыша. «Зря меня, что ли, мать спасала?»

— Да, — спокойно ответил мистер Дэвис, чему я страшно обрадовалась.

Участь медведя была незавидной. Он снова повалил меня на землю, снова разинул свою пасть. В которую я сунула острую ветку. Я уцепилась за его уши и ногами оттолкнулась от пасти, с воем прыгнув вверх. Громкий лязг клыков, царапина на ботинке. Слепая злоба переполнила тело живительной силой, заставив кровь вскипеть в жилах. Быстро крутанувшись в воздухе, обхватив ногами широкую шею, я уселась на неё, так и не отпустив уши.

Пальцы мгновенно скользнули вниз. Медведь оглушительно взвыл, заметался, взметнул вверх когтистые лапы, но не мог меня достать. С упоительным чувством мести я давила на тёплые, мягкие, жидкие глаза. По пальцам и шерсти стекала вязкая жижа, а я всё не могла остановиться. И спрыгнула только когда пальцы вошли в глазницу до основания. Я дышала часто и с придыханием, лицо исказилось ликующей радостью.

Медведь метался из стороны в сторону, ревел, драл когтями листья, ломал ветки и ударялся головой о стволы деревьев. Но я была далеко: забравшись высоко, я ловко перепрыгивала с ветки на ветку, сбросив свою изодранную в клочья мантию. Вой за спиной, словно чарующая музыка, ласкал уши. Пальцы приятно горели от крови. Я смотрела на неё, и в душе рождались ликование, гордость, восторг. Мне не хотелось её вытирать: кровь была доказательством моей победы. Моего превосходства. Неповторимые оттенки красного в лунных лучах. У меня появилось непреодолимое желание попробовать её на вкус. Очень медленно, с внутренним трепетом я поднесла пальцы к губам. Рот наполнился густой слюной, на языке ощущался солоноватый привкус.

К своему ужасу, всё это я рассказала Дэвису.

— Ну… — скривилась я на его вопросы, — конечно, можно было просто убежать. Или бросить ему кусок мяса, если бы оно у меня было, но… Но тогда бы он остался жив, верно? А значит, и опасность осталась бы. А зачем оно? От врагов надо избавляться раз и навсегда. Пусть он сдохнет там от боли и ран.

Пальцы сильно сжали колени. Я была зла на себя за то, что всё разболтала в подробностях, что забылась. И зла на Дэвиса за то, что не дал насладиться моментом. Тест продолжался. Дэвис сказал, что я иду дальше, а я оглядела себя. Чёрная рубаха, кожаная жилетка и такие же штаны, высокие ботинки со шнуровкой. Такой наряд я видела не то в журнале, не то в фильме и решила позволить его себе хотя бы в мыслях.

Рассветные лучи озарили верхушки деревьев, борясь с густыми ночными сумерками и, казалось, что лес вот-вот загорится. Языки рассветного пламени стелились меж деревьев, осветив траву с серебряными капельками росы, сухую землю с причудливой вязью трещин, дрожащие осиновые листья и острые иглы тисов. Воздух наполнился густым смолистым запахом жизни, хвои, трав и грибов. Если бы от меня не несло потом и кровью, а колкие крики притаившихся в густой листве птиц не нарушали тишину, лес выглядел бы вполне дружелюбно. Я провела рукой по шершавому стволу, оставив на нём четыре красных полосы.

Далее мне встретился родник — символ готовности идти навстречу любви. От чистой прозрачной воды, бившей из под плоского камня, веяло свежестью и прохладой. Такая чистота показалась мне подозрительной, пить я не стала. Побоялась, что родник отравлен. Лучше испытывать жажду, чем быть мёртвой.

Забор — символ преград. Его серебренные прутья под солнечными лучами блестели так сильно, что слепило глаза, шпили уходили высоко в небо и был он настолько длинным, что не было видно конца и края. Я ходила туда-сюда, оглядываясь по сторонам в поисках ворот, хотя в душе не надеялась их найти. Ведь ключ, что я нашла в самом начале путешествия, был золотым. С забором я билась долго. Мои потные руки скользили по прутьям, не давая перелезть. Подкоп тоже не помог, казалось, забор был бесконечным во все стороны. Я пыталась сломать прутья камнем, но тот рассыпался от удара. Я пнула его ногой, но только причинила себе боль. В конце концов, обложила всем доступным матерным арсеналом и забор, и его создателя. Ну кто строит заборы посреди леса? Я пыталась прожечь его взглядом. И в итоге, решив, что я достаточно тощая, а в данный момент это достоинство, я полезла напролом между прутьев. Забор, не желая меня пропускать, будто ожил, болезненно сдавив рёбра. И всё же, грохнувшись на землю, тяжело дыша и отплёвываясь, я пролезла.

В небольшом холмике была вырыта нора — символ скрытой опасности. Я неотрывно на неё смотрела, ходя туда-сюда. Мистер Дэвис спросил, не любопытно ли мне, кто живёт в этой норе, не хочу ли я засунуть туда руку. А мне было очень любопытно! Вдруг там клад! Или просто что-то очень интересное. А с другой стороны, там мог притаиться зверёк с острыми зубами. Или большой зверь, который оттяпает руку. Это так забавно, наблюдать за воспоминаниями двадцатилетней давности. И за этим тестом. А за этой норой особенно, ведь в будущем я таки лишилась обеих рук, потому что не избавилась от привычки совать их куда попало. Голова дементора явно не подходящее место! Натан долго был передо мной в долгу за своё спасение. Зато после мои новые руки стали даже лучше. Слава колдомедецине и тёмной магии!

Но в моём воображении обошлось без последствий: в норе никого не было. Но зато было немного съестных припасов, в которых я очень сильно нуждалась. И я сложила их в небольшой мешочек, который висел у меня на поясе. Раньше я его не замечала.

Мистер Дэвис под предлогом наступившего обеда прервал тест, оставив меня в спасительном одиночестве. Я ела жадно, но не понимала что, я даже не почувствовала вкус, мыслями продолжая гулять по лесу. Не имея возможности идти дальше без указок Дэвиса, я вернулась к дохлому медведю. Вместо глаз на морде красовались две чёрные кляксы. Я кружила вокруг, очень жалея, что у меня не было какого-нибудь оружия. Такое добро пропадало! Шкура, когти, клыки. Органы, в конце концов. Мысленно я стала привыкать к лесу, строя планы на будущее. Магии не было, но если набрать травы и поживиться медведем, то можно заняться зельями. Я думала о том, из чего бы построить дом или шалаш, когда в палату вошли Лонгботтомы. Те, что оставались здоровыми. Алиса снова отправилась гулять по палате, встав рядом с изрисованным окном. Видимо, она хотела показать Невиллу домик и семью рядом с ним. Должно быть, так она показывала свою любовь и привязанность. Жаль, Невилл окну особого значения не придал и ничего не понял, а Алиса не могла его ткнуть носом.

Мне стало очень досадно. В голове сразу мелькнули мысли о родителях, о просьбе дождаться… Оставаться в палате я больше не могла. И, натянув красный свитер, тот самый, что дал Дамблдор, я отправилась на прогулку. В надежде, что Тео или Блейз пришли навестить родственников, я спустилась на первый этаж. К сожалению, там их не было, только Перси Уизли на здоровых ногах покидал больницу вместе с матерью. Я мигом поднялась обратно. На четвёртом этаже мне встретились студенты-стажёры. Они обедали, стоя в углу.

— Ну и скандал же вчера был! — воскликнул Патлатый. — Я думал, она всё отделение разнесёт!

— И что там в итоге? Он так и считает себя зельем? — спросил Кроссовки.

«Ага, это они о Паркинсоне», — поняла я и замедлилась.

— Ага, требует его выпить.

— Ну, есть один способ его выпить, — засмеялся Кроссовки. — Через горлышко. Узкое такое, но нужна его жена!

Когда я вернулась, Лонгботтомов уже не было. Как и портрета Натаниэля Розье в коридоре. Решив, что он слишком много болтает, его перевесили куда подальше. М-да. Бедный мой дедуля.

К тому моменту, когда вернулся Дэвис и дал мне новое зелье, я уже выдрала у медведя клык. Мне и усилий особых не понадобилось.

— Он пока бился обо всё подряд, все зубы себе выбил! Нужно было только дёрнуть посильнее.

— По пути вы встречаете карлика. Как вы к нему отнесётесь?

— А что он делает?

— Он бежит за вами, дергаёт за рукав, привлекает ваше внимание, просит по…

— Я посильнее пнула его, да так, чтобы он улетел! Дергать он меня ещё будет! — честно заявила я и тут же зажала рот рукой, потому что хотела сказать об этом карлике ещё очень много. Даже слишком.

— Вам плохо, мисс Свенсон?

— Я… Должна была сказать не это.

— Но вы сказали то, что думали.

— Я должна была почувствовать по-другому. Это неправильно. Я должна была остановиться и помочь ему. Его нельзя было бить.

— Вам стыдно от того, что вы причинили боль другому существу?

Я больно укусила собственный язык, но «нет» всё равно вырвалось.

— Вам жаль его?

— Нет.

— Почему? Разве карлик был угрозой?

— Нет, не был. Он раздражал меня и… У него был дурацкий красный колпак. Мне просто всё равно.

— Совсем?

— Да, — ответила я и тут же подскочила на кровати. — Да что это такое? Почему я отвечаю так?!

— Вы дали честные ответы, мисс Свенсон. Пожалуйста, успокойтесь, и мы продолжим.

— Я хотела ответить другое!

— Вы хотели солгать? Вы часто врёте, мисс Свенсон?

— Да и да, — выпалила я и заскулила, не понимая, что происходит. Дэвис задавал вопросы очень быстро, будто из автомата стрелял.

— Вам стыдно за это?

— Нет.

— Почему?

— Не я виновата, что болваны верят в ложь!

— Вы часто нарушаете закон?

— Да.

— Что вы испытаете, если человеку рядом с вами будет больно?

— Интерес!

— А жалость?

— Нет!

— Вы любите кого-нибудь?

— Себя!

— У вас есть друзья? — продолжал тараторить он, подавшись вперёд. Я ответила не сразу. По всему телу разлилась острая боль, правда из меня выжималась, как вода из скрученной тряпки.

— Вроде того. Да, наверное, друзья.

— Если бы один из них был на месте карлика, вы бы ударили?

— Нет.

— Почему?

— Потому что они мои.

— Что вы испытываете к окружающим людям? Любовь? Расположение? Сочувствие?

— Ничего. Мне наплевать. Нет, нет и нет.

— Вы пользуетесь людьми, чтобы получить желаемое?

— Да.

— Как часто?

— Всегда.

— Были случаи, когда вы всё же чувствовали что-то к людям?

— Да.

— Как?

— Если ставила себя на их место.

Всё это время я стояла, вцепившись пальцами в изголовье кровати. Паника нарастала, но проигнорировать вопросы Дэвиса не получалось. Я ловила ртом воздух, а взгляд метался от ширмы к окну, но остановился на волшебной палочке Дэвиса. Не найдя решения, я со всей силы ударилась головой о кровать, чтобы больше ничего не отвечать. Конечно, этого Дэвис допустить никак не мог.

В следующее мгновение мне вдруг стало легко и хорошо, будто я спала на огромном мягком облаке. «Вы успокоитесь, — прозвучал приятный голос в голове. — Вы не будете испытывать паники из-за ваших ответов. Всё хорошо. Вы будете доверять целителям и выполнять все назначения. Вы успокоитесь, мы залечим вашу рану и продолжим. Сядьте на кровать».

И я послушно села. Казалось, повиноваться — это правильно. Нормально. Прошло много лет, а я до сих пор считаю, что применять Империус к ребёнку было низко. Такого себе даже Тёмный лорд не позволял! Насколько я знаю. Конечно, Непростительные заклятия изначально и были медицинскими, это уж потом кое-кто превратил их в оружие. Но всё же.

— Как вы себя чувствуете, мисс Свенсон?

— Всё хорошо, — с блаженной улыбкой ответила я.

«Вы забудете свои ответы о карлике. И все те ответы, что были после. Вы вообще не встречали карлика».

— Мы можем продолжать, мисс Свенсон?

— А? Что? Я разве молчала? — огляделась я по сторонам. Всё было хорошо. Как и указывал Дэвис. Только сердце бешено колотилось в груди, и на душе было смутно тревожно.

— Вы, верно, задумались и замолчали, — добродушно улыбнулся Дэвис. — Мы можем продолжить?

— Да, сэр, конечно, сэр, — улыбнулась я, совершенно не помня о том, как сдала себя с потрохами. Карлик был символом милосердия. И оно у меня отсутствовало.

— Вы идёте по лесу и видите дом. Какой это дом?

— Заброшенный, — мгновенно ответила я. Возможно, Дэвис немного удивился, поскольку дом символизировал меня саму. — Маленький.

Дом стоял на поляне, окружённый лесом ровным кругом. К нему вела тонкая, едва заметная тропинка, вся поросшая сухой травой. Сухие виноградные ветки царапали доски, а в окнах застыла беспроглядная темнота. Казалось, погляди в них подольше, и тебя затянет в бездну.

— В нём два этажа, — зачем-то добавила я, — крыша покосилась. И в ней дыры. Короче, крыша протекает.

— А есть у этого дома ещё что-то?

— Ещё? Есть дверь. Она сливается со стенами, я её даже не сразу заметила. Болтается на одной петле.

Я услышала, как заскрипело перо. Двери показывали готовность общаться. Моя говорила о том, что общаться я не хотела, но была вынуждена. И затерянная тропинка, и высокое крыльцо — всё говорило о проблемах в установлении отношений.

— Вы заходите внутрь. Вам приятно в доме?

— Да, приятно. Всё здесь крепкое. Надёжное. Но при этом какое-то… Грубое. Не то чтобы некрасивое, но… Словом неизящное. Ну и ладно. Здесь тихо. Не тепло и не холодно. Просто приятно. Даже как-то… Таинственно? Брошенный дом это как брошенный человек. У него есть своя история, он хранит воспоминания. И мне это интересно. Снаружи дом выглядел тёмным и мрачным. Хотя внутрь пробивается солнечный свет. Сквозь доски на окнах.

— На окнах доски?

— Да, — кивнула я, и Дэвис приписал мне скрытность.

— Какое место в доме самое приятное?

— Гостиная. Там светлее всего. Там есть камин, который не чистили и не зажигали очень давно. Там есть кресла, диваны, столики… Я прикасаюсь к ним, пальцы серые от пыли. Дом заброшен давно. Обивка на мебели изорвана, перья на полу. Такие белые, как… Как кусочки свежего снега на уже грязном снегу. Хм.

— Будто в доме кто-то хозяйничал? Пытался поживиться?

— Да. Наверное, да. А может… Может, и сами хозяева прятали там что-то важное. Что-то, что они хотели увезти с собой. Мебель хоть и не очень красивая, но была удобной. Люди, которые хотели жить здесь, любили комфорт. Они всё обустроили, а потом, почему-то, ушли. Неизвестно куда. Посреди комнаты обвалившаяся балка. У стены шкаф. Я открываю его в надежде что-то найти, обшариваю каждую полку, но там пусто. Я иду, и из ковра выбиваются небольшие облачка пыли. Паркет усыпан мелкими осколками ваз. Как подснежники на земле. В коридоре холодно и гуляет сквозняк, как.. — я поморщилась.

— Да?

— Как в приюте. На втором этаже совсем темно. Там спальня и детская. Я не хочу туда идти.

— Почему?

— Мне больно. И страшно. Я не пойду туда.

— Хорошо, — согласился Дэвис. Очевидно, боялся применить Империус второй раз. Хотя целителям и аврорам было разрешено использовать Непростительные, злоупотреблять ими не следовало. — Вы поднимаетесь на чердак.

— Нет. Я не хочу идти на второй этаж.

— На чердак ведёт другая лестница, — выкрутился Дэвис. — Вам там нравится?

— О да! Тут светло и чисто. Много сундуков. Много шкафов с книгами и пергаментами. Всё аккуратно разложено. Заметно чище, чем внизу. В углу уютное кресло-качалка, плед, маленький столик. Мы можем остаться здесь?

— Увы, нам нужно идти дальше. А где самое неприятное место в доме?

— Коридор у входа.

— Потому что там много обуви и вещей? Грязь с улицы? Понятно. Вы выхо…

— Нет, — отрезала я и почувствовала, как быстро забилось сердце. Ветер завывал в проёмы досок. — Там дверь. Железная дверь. На ней много цепей и толстенный замок посередине. Ключ, который я нашла в начале, подойдёт. Хотя замок железный, ржавый и какой-то хлипкий.

— Вы откроете её?

— Нет! Её нельзя открывать! — воскликнула и прижала руки к горлу, шумно и часто вдыхая воздух.

— Почему?

— Там… Там… — блеяла я дрожащим голосом. — Там живёт монстр.

— Какой?

— Я не знаю! Огромный! Злой! Если он вырвется — будет плохо! Он хочет убить. Он хочет, чтобы я открыла. Я это просто знаю. Чувствую. Нельзя.

Перед моим мысленным взором толстая железная дверь задрожала, монстр бился в неё, желая вырваться на свободу. Цепи противно задребезжали, царапая дверь, словно огромные птичьи когти. Удар был столь оглушительным, что я перестала слышать голос Дэвиса, и поэтому ничего ему не говорила: не слышала команд. Вжалась в стену, боясь пошевелиться. По лицу скатились капельки пота. Я стояла и смотрела на замок, как зачарованная. Ключ в кармане похолодел. Я не могла понять своих ощущений. Была уверена, что монстр охотился не на меня. Но в то же время знала: открывать нельзя. Хотя не понимала, почему. Казалось, ещё немного, и я пойму. Совсем чуть-чуть. Очень медленно я подняла вверх руку, но тут Дэвис привёл меня в чувство. И хотя по ледяной вязи окон медленно разливался закат, я выпила ещё одну порцию зелья и продолжила.

— Вы выходите из дома.

— Я запнулась о порог и упала в траву. Грязные от крови и пыли руки измарались в траве.

— Вы видите коня. Какой это конь?

Пожалуй, мои ответы удивили Дэвиса больше всего остального. Даже больше признания, что я вполне способна контролировать свою натуру, заперев её под замком.

— О-о-о! — протянула я, подавившись слюной от восхищения. — Большой мощный конь! Весь чёрный! Очень сильный и с длинной гривой. Я так и продолжаю стоять на четвереньках. Не двигаюсь. Он больше меня раз в десять!

— На нём есть седло?

— Нет, что вы! Он никому не принадлежит и никому не подчиняется! Он бьёт копытами, встаёт на дыбы. Фыркает. Брыкается. Он может размозжить мне голову одним ударом. Он тако-о-о-ой сильный. Дух захватывает.

— Вы убежите от него?

— Нет, конечно! Он… Он так странно приподнимается… Дёргает передним копытом… Мне кажется, ему больно. Может, в копыте застрял камень?

— Вы хотите помочь ему? — громко спросил Дэвис, и в голосе его звучало неприкрытое изумление.

— Да. Больно видеть такое сильное создание таким… Страдающим. Тем более, помочь ему несложно. Очень медленно, неотрывно смотря ему в глаза — они, кстати, полностью белые — я встаю прямо. Трава щекочет ноги. Откуда ни возьмись набежали тучи, подул холодный ветер. Но грома нет. В воздухе запахло дождём, а трава вдруг стала ярко-зелёной. Такой зелёной, как, как… Как слизеринский зелёный. Так же медленно подхожу к нему, замирая, когда он фырчит или лягается. Опускаюсь на колени. Протягиваю руки к копыту. Он громко принюхивается, а у меня сердце стучит на весь лес. Наконец, я могу всё рассмотреть. И оказываюсь права. Камень быстро выскочил. Конь опять забил копытами, и я пригнулась, закрыв глаза.

— Он мог убить вас.

— Конечно, мог! Я же вторглась в его лес!

— Вторглись?

— Ну, да! Он здесь хозяин, он повелитель этого леса. А я гостья.

— И он никак не отблагодарил вас?

— Он меня не убил, хотя мог, это и есть благодарность! — улыбнулась я. — Я достаю из сумки маленькую морковку. Ну ту, что в норе нашла. Протягиваю ему на дрожащих руках.

— Он голоден?

— Я не знаю. Мне просто хочется что-то делать для него.

— Почему?

— Ну потому что… Потому что… Это же очень важный конь, и к нему нельзя подойти просто так. А если у меня есть связь с кем-то важным, то я и сама как бы становлюсь важнее, так?

— Вы боитесь его?

— И да, и нет. Он может разбить мне голову, лягнуть, укусить, но момент, когда он принимает эту морковку, когда моих ладоней касаются мягкие губы… Это волшебно! Ради этого стоило пересилить страх. Он ускакал куда-то в чащу. Я слышу какой-то хруст. Кажется, он раздавил кого-то… Мелькнуло что-то красное, похожее на колпак… Колпак, — я нахмурилась и потёрла лоб, но мысль никак не приходила.

— Вы уверены, что всё так и было? — громко и резко прервал Дэвис, боясь, что я вспомню про Карлика.

— Да, сэр! — снова улыбнулась я.

— Вам жаль, что он вас бросил?

— Он не бросил! — насупилась я. — Просто у него есть более важные дела, чем торчать рядом с маленькой слабой девчонкой возле какой-то развалины! Морковку же он принял, значит, вернётся.

Дэвис, должно быть, был очень удивлён, ведь конь символизировал идеального спутника жизни. Выходило, что мой идеальный мужчина должен был быть силён, умён, жесток и властен, и за это я могла бы простить ему даже угрозу своей жизни. Тогда мне действительно хотелось найти кого-то уникального, совершенно неповторимого. М-да. Сейчас бы хоть одного нормального найти.

— Вы идёте дальше и видите нескольких лошадей, — Дэвис решил предпринять вторую попытку, надеясь, что я всё же выберу кого-то нормального.

— Нет ни одного чёрного. Они просто стоят и пьют воду. Такие спокойные и такие скучные. На них тоже нет сёдел. Но есть эти… Как их… На мордах которые…

— Упряжь?

— Да!

— Вы возьмёте одного?

— Зачем одного? Я возьму всех! А что? — удивилась я на смех Дэвиса. — Ну они всё равно ничьи, а мне пригодится. Вдруг один умрёт, так я на другого пересяду… И, кстати, родник нужно проверить на отраву. Вот пусть один попьёт, а я посмотрю, отравлен родник или нет.

— Вам их не жалко?

— А должно быть? Их же много.

— Хорошо, — вздохнул Дэвис, — вы выходите к обрыву и видите море. Какое это море?

— Спокойное. Но небо затянуто низкими облаками, волны громко разбиваются о скалы.

— Вдалеке летают чайки…

— Нет здесь никаких чаек. Я просто… Не могу себе их представить. Нет.

— Хорошо, — легко согласился Дэвис, ведь чайки символизировали родственников, и с этим было всё понятно. Он решил спросить про мечту: — Вдалеке вы видите корабль. Опишите его.

— Огромный корабль с красными парусами гордо рассекает волны. Это военный корабль, там есть пушки.

— Для нападения?

— И это тоже. Но и для защиты. Корабль везёт ценные книги, новые знания. Я уверена, что ими забит весь трюм! Ещё там много всякой разной еды. Наверное, есть ещё что-то ценное. И там совсем нет людей.

— Почему?

— Потому что я этого не хочу. Они мне помешают общаться с конём. Это только мой лес. То есть, его лес. Наш лес! Вы знаете, мне кажется, что этот конь на самом деле анимаг.

— А как он выглядит?

— Я не знаю, мне трудно его рассмотреть. Он весь в чёрном. В мантии. Он очень высокий. Такой высокий, что я задираю голову и не вижу его лица. Его силуэт тоже чёрный. Он стоит напротив солнца. Я вижу только его руки. Они чистые. Пальцы тонкие. Такими удобно резать ингредиенты, отмеривать их количество, отсыпать порошки. От него пахнет травой и дымом. Он медленно идёт вперед. Деревья перед ним будто расступаются, уступая дорогу. Трава стелется под ногами, как ковер. В кустах какое-то копошение. Выходят звери, они кланяются. Белый заяц и два толстых бобра. Маленькая вёрткая ласка. Огромная рысь приветственно рычит. Птицы садятся на ветки, склоняя головы и расправляя крылья. И маленький пугливый воробушек, и огромный сокол. А ещё выползают змеи.

— Змеи? Они угрожают ему?

— Нет, он же хозяин всего леса, — раздражённо повторила я. — Просто всё в лесу такое зелёное, как на Слизерине, и сразу в голову приходят змеи. Змеи и змеи! Мне не мешают.

— А где вы?

— Я? Я прячусь за деревом. Мне стоило спрятаться за осиной, но я стою за тисом. Тут всюду иголки. Он меня не видит. А я не буду выходить.

— Почему?

— Потому что мне тоже придётся кланяться, а я не очень хочу.

— Но ведь когда вы помогали ему, вы это сделали.

— Это другое. Он всё в этом лесу, а я никто, — грустно заключила я.

— Вы боитесь, что он накажет вас за убитого медведя?

— Нет. Я просто была сильнее. Вчера он меня сожрал, сегодня я его убила. Всё честно. Я ухожу в дом и сижу там в темноте. Кроме меня туда никто не может войти.

На этой грустной ноте мы, наконец, закончили тест, и мистер Дэвис приступил к лечению. Мне было так грустно, что даже не хотелось вникать в особенности чар, которые он ко мне применял. Пару раз у меня чесалась голова, но это всё. Мыслями я продолжала ходить по воображаемому лесу, чувствуя, что упустила что-то важное. Я блуждала в тумане и никак не могла вспомнить что же. Свет в палате погасили, а на лес опустилась ночь. Тихая ясная и лунная. Ветви деревьев больше не пытались задеть, словно зная, что хозяин леса был благосклонен ко мне. Никто не нападал, даже птицы не ухали. Только осиновые листья продолжали тревожно дрожать. Мало помалу я засыпала. В лесу забили барабаны. Сначала тихо, но чем ближе я подходила к дому, тем громче они звучали. Торжественно, будто предвещая что-то важное. Я чувствовала себя увереннее, словно нашла нужную дорогу. Ключ в кармане снова похолодел. Зашла в дом. Птица больше не билась в дверь, цепи не дрожали. А мне не было страшно. Ключ легко повернулся в замке, словно только и ждал этого момента. Дверь беззвучно распахнулась сама, открыв путь к массивной деревянной лестнице.

Внизу было темно, но совсем не так, как в лесу. Мрак в подвале словно был живым, подвижным, шелестевшим, казалось, я даже улавливала его движения. Я ступила на первую ступеньку, и в нос ударил сильный запах гнили. Спустилась дальше, и всё тело обдало холодом. Он показался мне знакомым. На последней ступеньке я замерла и вцепилась пальцами в перила. Надо мной возвышалась гигантская птица из старого кошмара. Всё в ней было знакомо: красные от крови когти и перья, красные глаза, красный кончик презрительно искривлённого клюва… Только одно отличие: птица была живой. Я бегло посмотрела по сторонам, ожидая увидеть и яму, и людей-мутантов, но никого не было. Громко звякнули кольца цепей, и только тогда я поняла, что птица была прикована к стенам, что она не могла передвигать лапами, а клюв её словно в уродливом наморднике. Медленно она расправила крылья, и по залу разнесся шелест. Тихий и приятный, словно разом открыли тысячу пергаментов. Она полностью расправила их, так, что стали видны все пёрышки. Я не могла оторвать от их взгляда. Барабаны застучали сильнее и быстрее, будто прямо в голове, совпадая с биением моего сердца. Сложив крылья, птица укоризненно склонила голову набок, словно это я заковала её в цепи. И мне стало мучительно больно, захотелось разрыдаться. Я чувствовала, что это правда. Я протянула вперёд руку, но птица обиженно клацнула клювом, мол, поглядела, до чего дошло? Вот и убирайся обратно. Я прижала руку к груди. А потом, недолго постояв в нерешительности, сделала осторожный шаг к цепям. Ещё один шаг. Ещё. Птица внимательно за мной наблюдала, не шевелясь. Я прикоснулась к кольцу огромной цепи и дёрнула её изо всех сил. Она поддалась на удивление легко, лопнув, как воздушный шар, и меня обдало таким сильным порывом воздуха, что я отлетела и больно ударилась о стену. Только я хотела пойти вперёд, как птица взмахнула гигантскими крыльями, и меня снова прижало к стене. Я моргнула, а перед глазами уже был огромный острый клюв. Внезапно я вспомнила про медвежью пасть, а потом вдруг поняла, что и магия моя такого же красного цвета. Я посмотрела выше, на чёрную птичью голову.

«Если магия моя, то это… Это что, я? Это я вот такая?»

Птица сощурила красные глаза, словно досадуя на мою недогадливость.

«Нет. Нет, это просто часть меня. Часть меня. А значит…»

Сощурив глаза точно так же, как птица, я протянула руку, коснувшись клюва. Я ожидала, что он будет мокрым и липким от крови, но он оказался гладким и тёплым. И вдруг птица тоже лопнула. Рассыпалась на миллионы мелких-мелких осколков. На мгновение они зависли в воздухе, тихонько, позвякивая, а потом полетели в меня. Я закрыла лицо руками, боясь боли, но мне вдруг стало так хорошо. Будто я поднялась над землёй. Плечи приятно потяжелели, голову окутало что-то теплое и приятное. Я решила, что снова провалилась в воспоминание о родителях и спешно открыла глаза. Но оказалась в гостиной уже знакомого мне дома. Только теперь мебель была целой. Доски на окнах исчезли, заменившись стёклами, пропали щели в стенах. Пыль исчезла, а в углу стояло овальное зеркало. Я нетерпеливо подошла к нему. Старая одежда сменилась на чёрное платье, то самое, что я надевала на Хэллоуин. На плечах плащ из вороньих крыльев, на голове — капюшон с длинным чёрным клювом. И внутри у меня разлилось спокойствие, будто эта одежда была частью меня. Будто раньше у меня не было руки или ноги, а теперь они вдруг вернулись на место. Я удовлетворённо вздохнула.

Моё лицо больше не было худым и болезненным, черты приобрели четкость. Я приподняла подбородок, и взгляд стал холодным и надменным. Вдруг подумала, что похожа на Малфоя. Это было неприятно, и я спешно отошла от зеркала в середину комнаты. Показалось, что тело моё стало сильнее. За окном послышался топот копыт и лошадиное ржание. Сердце моё возликовало. «Вот теперь я могу выйти к нему! Теперь мы равны!»

На втором этаже что-то разбилось, послышались тяжёлые шаги и голоса. Я замерла, так и не дойдя до выхода. Осторожно посмотрела на лестницу на второй этаж. На миг мелькнуло красное пламя свечи, будто кто-то очень быстро пробежал по коридору. Громко затопав ногами по ступеням, я мигом взбежала наверх, уверенная, что сейчас снова услышу родителей. Сердце радостно билось в груди. И меня не смущало, что на втором этаже вообще не было света, даже лунные лучи туда не доходили. На ощупь я искала дверь в детскую, но пол под ногами резко скрипнул, доски проломились, и я упала вниз, ловя руками пустоту. Меня оглушил женский крик.